Глава 20
Несмотря на свои благие намерения, я так и не смогла обыскать чемоданы на чердаке к приезду Уэйлина. Ночью у Бродаган был очередной приступ зубной боли, а когда это случается, ее стоны слышны в Шотландии и даже в Уэльсе. Сам Морфей не смог бы сомкнуть глаз под эти стоны. Слуги бегали туда-сюда и приносили ей то гвоздичное масло и камфару, то настойку Мирриса и ладанный бальзам, то бренди — ничего не помогало. Когда стало ясно, что это ее «большая» зубная боль, в отличие от «малой», для которой достаточно прополоскать зуб бренди, я поняла, что настала моя очередь выполнить свой долг.
В два часа ночи я вылезла из кровати и спустилась вниз, чтобы приготовить ей посеет с настойкой опия, чтобы бедняга могла заснуть. Утром я постараюсь настоять, чтобы злосчастный зуб, наконец, удалили. Стептоу пришел на кухню, чтобы спросить, в чем дело. На нем был роскошный щегольский халат из зеленого шелка с золотым орнаментом на поясе, на кармане вышит герб. Наверняка подарок Пакенхэмов или Уэйлина.
Я сказала Стептоу о беде Бродаган. Он помешал в печи тлеющие угли, и мы быстро вскипятили молоко.
Молока хватило на две чашки, и я взяла кастрюльку, чтобы самой выпить вторую чашку, но только без опия. Добавив несколько капель лекарства в молоко Бродаган, я пошла наверх. Бродаган лежала, приложив к щеке горячий кирпич, закутанная в теплое стеганое одеяло. Без головного убора, с лицом, сморщенным от боли, она выглядела не более грозной, чем Мэри, которая суетилась вокруг нее, разогревая второй кирпич в камине, чтобы заменить остывший.
— О горе мне, — вздохнула Бродаган. — Я этот зуб больше ни одного дня во рту не оставлю, миледи, хоть меня озолоти.
— Я приготовила вам посеет, Бродаган. Вот, выпейте. Это поможет вам уснуть хоть ненадолго. Завтра вам надо, наконец, удалить этот испорченный зуб.
Во время приступов она всегда соглашалась с этим, но, как только боль чуть утихала, меняла свое решение и заявляла, что если бы Господь хотел, чтобы она пережевывала пищу деснами, то не дал бы ей зубы.
— Я наберусь храбрости, и на этот раз его вырву, даже если мне конец придет после этого, — простонала она. — За что только Господь послал мне такое наказание? Ведь за всю свою жизнь я и мухи не обидела.
При каждом упоминании имени Всевышнего Мэри набожно крестилась. Все наши слуги — баптисты.
Бродаган вздохнула и стала маленькими глотками пить свой посеет.
— Приляг и вздремни немного, если сможешь, Мэри, — сказала она слабым голосом. — Потому что завтра вся работа на кухне свалится на твои плечи.
Мэри была непреклонна.
— Эта девочка — сущий ангел небесный, миледи. Она не оставит меня в моем несчастье, даже если камни посыпятся с неба.
— Выпейте все до конца, — сказала я, поддерживая чашку, пока она не опустела.
— Вы можете быть свободны, Мэри. Я посижу с Бродаган, пока она не уснет.
Мэри переменила остывший кирпич и, наконец, ушла. Бродаган уснула. Я налила себе чашку поссета и пошла в свою комнату. Горячее молоко само по себе хорошее снотворное, и вскоре я крепко спала, как и Бродаган.
Вот почему утром я проснулась только около девяти. Я как раз входила в гостиную, чтобы позавтракать, когда появился Уэйлин. Его глаза весело блестели, видно было, что он отлично выспался. Я пристально посмотрела на него, в надежде прочитать в его глазах что-то, предназначавшееся лично для меня, и мне показалось, что я заметила нечто, похожее на восхищение.
— Борсини занят портретом мама, — сказал он. — Ему очень хотелось знать, куда я еду. Я сказал, что у меня важное дело, и он решил, что я поехал в Альдершот.
Я с трудом подавила зевок. Уэйлин посмотрел на меня с беспокойством:
— Вы плохо выглядите, Зоуи. Уж не провели ли вы всю ночь на чердаке?
— Нет, лечила зуб Бродаган.
— Примите мои соболезнования. Я знаю, что это такое. Ирландская зубная боль как ирландские поминки — больше звуков и ярости, чем действий. Я обратил внимание, что Стептоу встает поздновато. Дверь мне открыл не он.
Это меня совсем не удивило. Когда Мэри принесла кофе, я попросила ее сказать Стептоу, что хочу поговорить с ним.
Мэри удивленно заморгала.
— Так он же уехал, миледи. Мы подумали, что вы его уволили, потому что в его комнате пусто, он забрал свои вещи. Бродаган сказала, что если бы она не была одной ногой в могиле, то встала бы и заплясала от радости.
— Как! Стэптоу уехал! — я была поражена.
Мы с Уэйлином вскочили, как ужаленные.
— Он уехал, мисс. Но я посчитала серебро. По-моему, он ничего не взял… кроме свечей. Из кухни пропали все свечи.
— Черт побери, он нашел! — воскликнул Уэйлин.
— Я ведь просила Бродаган запереть двери на чердак.
Мэри смотрела на нас, как на сумасшедших. Я послала ее проверить, как себя чувствует Бродаган, и она ушла. Не сговариваясь, мы с Уэйлином бросились наверх. Дверь на чердак была распахнута настежь. Мы буквально взлетели по узкой лестнице и увидели перед собой картину полного разорения. Все чемоданы дяди Барри валялись посередине комнаты, их содержимое вывернуто, как попало. Подкладки у пиджаков были разорваны. Вокруг чемоданов были расставлены свечи. Все это придавало комнате какой-то загадочный вид. Свечи догорели почти до конца, значит, он жег их долго, но, по крайней мере, хоть погасил, когда уходил. Я беспомощно вздохнула, а Уэйлин произнес несколько слов, которые не услышишь в церкви.
— А я только подумала, что Стептоу становится похожим на человека, — я еще раз вздохнула. — Сегодня ночью он так усердно помогал мне, когда я готовила посеет для Бродаган. Как это я не догадалась, что он неспроста не спал в два часа ночи. Как он забрался сюда? Ведь Бродаган заперла дверь, а ключ только у нее.
Я подняла с пола разорванный пиджак и увидела под ним связку ключей Бродаган с медным трилистником, который она носит, как талисман, на счастье.
— Как ему удалось добраться до ее ключей? Они же были в комнате Бродаган, — и тут я поняла его хитрость. — Он знал, что я готовлю для нее посеет с настойкой опия, вошел в комнату и стащил ключи в то время, как она крепко спала. Уж не добавил ли он несколько капель опия мне в молоко, поэтому я так крепко спала? Но я не сказала об этом Уэйлину. — Вы говорите, Борсини все еще в Парэме?
— Да, и Стептоу к нему не приходил, потому что я организовал круглосуточную слежку за Борсини. Вчера вечером он не отлучался из дома.
— Может быть, они встретились сейчас? Поезжайте в Парэм. Вы можете поймать их с поличным.
— Если они встретились, я узнаю об этом. Я же говорю, за Борсини следят.
— По крайней мере, мы избавились от Стептоу раз и навсегда. У него не хватит наглости появиться здесь после этого, — я кивнула на разбросанные вещи.
Уэйлин предложил:
— Давайте осмотрим его комнату. Он мог оставить что-нибудь, что поможет нам догадаться, куда он уехал.
Я провела его в комнату Стептоу. Тот, видно, очень спешил, собираясь, потому чти оставил кое-что из одежды. Мы все тщательно осмотрели в поисках улик, но он, конечно, был очень осторожен, и мы ничего не обнаружили, кроме табачных крошек в карманах.
— Вчера ночью на нем было вот это, — сказала я, поднимая зеленый халат, который был в спешке брошен на кровать. — Настоящий павлин! Интересно, где он его стащил?
— Павлин? — произнес Уэйлин обиженно. Он поднял халат и осмотрел его. — Он сказал моему лакею, что халат запачкали жиром, когда отнесли гладить. Я расспрошу об этом лакея, — он нахмурился, глядя на халат.
— Может быть, он немного безвкусный, — повторил он сконфуженно. — Это из-за золотистой отделки.
— Давайте пойдем вниз и выпьем кофе. Я как раз собиралась завтракать, когда вы пришли.
Мы спустились вниз и застали мама за столом.
— Мэри сказала мне про Стептоу. Вы нашли в его комнате что-нибудь интересное? Мы рассказали ей о налете Стептоу на чердак и, не упоминая имени дяди Барри, о том, что Стептоу и Борсини, кажется, что-то замышляют.
— Меня шокирует Борсини, — огорченно сказала мама. — Он всегда казался таким приятным, если не считать того, что он иностранец. Я никак не могу привыкнуть к тому, что меня называли «signora Баррон». Вы говорите, Стептоу хотел продать эту вещь Борсини?
— За сто фунтов.
— И это вещь, которую можно спрятать за подкладку пиджака? По-видимому, это листок бумаги, — сказала мама. — Что бы это могло быть? Может, документ или письмо? Не сомневаюсь, это что-то, порочащее бедного Борсини. Стептоу мог послать ему эту бумагу в письме.
Уэйлин со звоном поставил свою чашку и вскочил.
— Вы правы. И почту могут принести в любой момент. Я должен уйти.
Я подумала, что Стептоу вряд ли расстанется с этой вещью, не получив сначала в руки сто фунтов, но Уэйлин уже выскочил из дома. Мама и я остались обсудить случившееся. Я не говорила с полной откровенностью, потому что не хотела, чтобы она узнала о моих подозрениях относительно дяди Барри. Мы подумали, не послать ли за констеблем. Но, так как Стептоу ничего не украл и даже удрал, не получив жалованье за месяц, мы, по правде говоря, не могли предъявить ему никаких претензий.
— Что бы он там ни замышлял, мы, слава Богу, от него навсегда отделались, — заключила мама.
Следующее важное дело, которое нам предстояло — спровадить Бродаган к зубному врачу. Боль утихла, и она совсем не была настроена расставаться со своим зубом, но, в конце концов, мы ее уговорили.
— Я пойду с вами, Бродаган, — предложила мама. — Вы не будете одна во время этой пытки.
Я уже было приготовилась к неприятной миссии сопровождать Бродаган и удивилась тому, что мама так энергично взялась за это неприятное дело. Но вскоре я все поняла.
— Ты знаешь, что сказать констеблю, когда Уэйлин арестует Борсини, — сказала мама. — Он непременно приедет сюда и будет задавать разные вопросы, ведь вы с Борсини были такими друзьями. Будет лучше, если именно ты займешься этим. Ведь ты знаешь, как с ними разговаривать.
Я чувствовала, что заключила выгодную сделку. Мне было легче справиться с разъяренным львом, чем с Бродаган у зубного врача. В честь такого торжественного случая та надела свеженакрахмаленную митру. На плечах у нее была необъятная черная накидка, несмотря на то, что было достаточно тепло.
Опираясь на руку мама с одной стороны и Мэри — с другой, она со стонами прошествовала по коридору, остановилась в дверях и оглядела все прощальным взглядом.
— На случай, если я больше не увижу вас, миледи, лучше я попрощаюсь с вами сейчас, — торжественно произнесла она, обращаясь ко мне. — Для меня было большой честью служить у вас.
Я обняла ее на прощание, а Мэри сказала бодрым голосом:
— Вы и оглянуться не успеете, как снова будете дома и думать забудете об этом дурном зубе, и сердце ваше будет петь, как пташка.
— Как пташка? — повторила Бродаган. — Надеюсь, эта пташка вознесет меня на небо.
— Вот, пожалуйста, выпейте хоть глоток вашего лекарства, — сказала Мэри, подавая ей маленькую бутылочку бренди, которую захватила с собой, чтобы подбодрить Бродаган во время ее тяжкого испытания.
Теперь, когда в доме не было ни Стептоу, ни Бродаган, ни мама, ни Мэри, ни кучера Рафферти, я осталась в доме только с мальчиком Джейми, который обычно помогает на конюшне. Нужно было попросить мама позвать одну из девочек Кофлинов, чтобы помочь по дому. Они живут поблизости и по утрам работают на ферме, но всегда рады Немного подзаработать. Но я забыла, и пришлось позвать Джейми. Теперь Джейми складывал грязную посуду в таз и, похоже, неплохо справлялся со своим делом, поэтому я решила уйти в гостиную, приготовившись к роли дворецкого. Чтобы не сидеть без дела, можно заняться рисованием, и я пошла в студию за альбомом и карандашами. Дверь на мансарду была приоткрыта. Стептоу! Если он испортил что-нибудь в моей студии, я вызову констебля. Я быстро взбежала по лестнице.
В комнате все было цело. Солнечный свет, потоками лившийся из окон, отражался от светлых стен. Нельзя было пожаловаться на недостаток света, совсем наоборот. Два мольберта, ящик с красками, кисти — все уже принесли в студию. Маляры сняли свой брезент и открыли старый персидский ковер, который нужно было убрать. Я не могла свернуть его одна, но могла измерить комнату, чтобы узнать, сколько линолеума нужно для пола. Я с минуту постояла, решая, какой цвет будет лучше. Может быть, более темный, чтобы не видны были капли краски и глаз мог отдохнуть от ярких стен и окон.
Хотя зимой в окна будет смотреть мрачное серое небо… Очень захотелось посоветоваться с Борсини. Мне будет недоставать моего старого друга и наставника. Я не могла поверить, что он заодно с этим негодяем Стептоу. Я была бы рада узнать, что он действительно сын дяди Барри, но тогда при чем здесь Стептоу? Какую роль мог он играть в этой романтической истории?
Стоя в тишине мансарды, я вдруг услышала внизу тихие крадущиеся шаги по коридору. Это не были легкие шаги мальчишки Джейми, это были шаги взрослого человека, Он шел крадучись, как будто не имел права находиться здесь. У меня сердце ушло в пятки от страха. Я ведь была одна в доме. Только далеко внизу, на кухне, был Джейми. Скорее всего, он не слышал, как вошел этот человек, иначе предупредил бы меня. Этот гость пришел без приглашения. Стептоу… или кто-то еще хуже, кто-то чужой, злоумышленник, недобрый человек, который рассчитывает, что в доме никого нет, и пришел чем-нибудь поживиться. Когда он увидит меня, то может от неожиданности потерять голову и напасть.
Тихие шаги доносились из коридора. Я слышала, как открылась дверь, шаги послышались ближе. Мне показалось, что они остановились возле моей спальни. Через минуту шаги возобновились. Теперь этот человек шел быстрее и направлялся к лестнице, ведущей в мансарду. Я присела за комод, а тот человек, тем временем, быстро поднимался по лестнице, отбросив всякую осторожность, как будто бы уверен, что загнал меня здесь в угол. Мое сердце бешено колотилось. Под рукой у меня не было ничего, что могло бы послужить для защиты.
— Зоуи! Зоуи! — позвал встревоженный голос. Это был Уэйлин!
Я выпрямилась. Мой страх сменился гневом.
— Уэйлин! Какого черта вы тут рыскаете по дому крадучись, как вор! Вы до смерти меня напугали.
— Зоуи? — лицо его было бледным от волнения, голос сердитым. — Почему вы прячетесь? Почему никто не ответил, когда я постучал в дверь? Я знаю, что Стептоу нет, а Бродаган hors de combat, поэтому я вошел в дом сам. На мой зов никто не ответил, и я испугался, что что-то случилось. Я боялся, что вас всех отравили или перерезали горло. С вами ничего не случилось?
— Конечно, ничего.
— Но где все? Вы были не одна, когда я оставил вас полчаса назад.
Я объяснила, что мама и Мэри повезли Бродаган к дантисту.
— Я пришлю несколько служанок из Парэма, и лакея тоже. Вашей мама не следовало оставлять вас одну. Вы белая, как полотно. Я и сам не очень хорошо себя чувствую. Пойдемте вниз и выпьем немного вина.
— Хорошая идея. Я пришла сюда за альбомом и карандашами. Дверь студии была приоткрыта, и я испугалась, что Стептоу здесь. Но если он здесь и был, то ничего не нашел. Все дядины вещи унесли.
— Интересно, — он обвел глазами комнату. — Мы не знаем точно, нашел ли Стептоу то, что искал. Возможно ли, что Макшейн спрятал эту вещь здесь в комнате? Где-нибудь под половицей или за стенной панелью? — он посмотрел на старый рваный ковер. — Или под ковром. Конечно, вы тут уже искали.
— По правде говоря, нет. Маляры положили брезент на это ценное ковровое покрытие, чтобы не забрызгать его.
Уэйлин не понял моей шутки.
— Не сомневаюсь, что Стептоу под него заглядывал, — сказал он, глядя на меня вопросительно.
— В любом случае, я хочу убрать его.
Вы мне поможете?
Мы взялись за концы ковра и начали его скатывать. Бумага лежала как раз в центре. Не сомневаюсь, что Стептоу поднимал концы несколько раз насколько мог высоко и заглядывал под него. Если бы он заглянул на несколько дюймов дальше, он бы ее увидел. Мы оба увидели бумагу одновременно и протянули руки. Я опередила Уэйлина на секунду. Чернила выцвели, но все же разобрать написанное было возможно. Мы поднесли ее к свету и стали читать. Это был брачный контракт, датированный 1790 годом, выданный в церкви Святой Агнессы в Дулике, Ирландия. На нем стояли собственноручные подписи Барри Макшейна и леди Маргарет Уэйлин. Свидетелями были Лоренс Макшейн — кузина Барри, и миссис Ридл, — компаньонка леди Маргарет. Мы молча рассматривали документ, потом посмотрели друг на друга в недоумении.
— Но это же невозможно! — воскликнула я. — Ведь ваша тетя была замужем за Макинтошем!
— По-моему, это называется двоемужеством, — сказал Уэйлин, поперхнувшись. — Старая бестия! А я называл вашего дядю негодяем за то, что он ее бросил!
— Я не понимаю. Если они были женаты, почему она не поехала с ним в Индию? К тому же, она ждала ребенка. Это не логично, Уэйлин.
— Тетя Маргарет не выносила жару. Холодная старая Шотландия куда больше ее устраивала. Держу пари, она заупрямилась в последнюю минуту.
— Может быть, она не знала, что уже ждет ребенка.
— Да, может быть и такое объяснение, но оно ее не оправдывает. Возможно, она хотела уговорить Макшейна не ехать в Индию.
— А он, наверное, надеялся, что она поедет с ним. Мама всегда говорила, что он был упрямым, как осел.
— Полагаю, она боялась признаться отцу, что вышла замуж за вашего дядю. Дедушка Уэйлин был тираном. У него были честолюбивые планы в отношении своей дочери. Поэтому она приняла предложение Макинтоша и вышла за него замуж, чтобы поскорее удрать в Шотландию и спрятать свои грехи от семьи. Думаю, именно так это и произошло.
— Интересно, когда дядя Барри узнал обо всем? Должно быть, много времени спустя Зуринда Джоши стала его любовницей. — Уэйлин был немного удивлен. — У него в Индии много лет была женщина. Мама все время боялась, что он на ней женится. Теперь понятно, почему он этого не сделал.
Мы спустились в гостиную и выпили по рюмке вина. После долгих обсуждений, я сказала:
— Все это очень интересно, но тот ли это документ, который искали Борсини и Стептоу. Если Борсини их законный сын, зачем ему это скрывать? Наоборот. А если нет, то он самозванец, и брачный контракт тут ничего не меняет.
— Если леди Маргарет не была законной женой Макинтоша, тогда она не имела права на ее часть наследства. Эти деньги должны вернуться к сыну Макинтоша. Она оставила свое имущество в Линдфильде человеку, которого она считала своим сыном, поэтому ему так хочется спрятать этот документ.
— Да, я понимаю, что вы имеете в виду.
