***
Лют лежал на жестком топчане и дремал. Было тихо… Лишь изредка в дальнем куту кто-то вздыхал и ворочался. Но это не мешало, напротив, успокаивало. Когда хлопнула тяжелая дверь каземата, пленник приоткрыл глаза и усмехнулся. Лесана. Знать, поведет его с Главой беседовать.
Оборотень прикрыл веки, продолжая улыбаться.
— Эй, — позвала девушка. — Ты дрыхнешь что ли?
По голосу заметно, что удивляется. Хотя, что удивительного? Чем еще здесь заниматься? Плакать?
Мужчина со вкусом зевнул и ответил:
— Уже нет.
— Поднимайся тогда, — она отворила решетку.
Волколак встал и прохромал к выходу.
— За мной ступай, — буркнула обережница и направилась прочь из узилища.
Идти пришлось недолго — несколько переходов да лестниц.
Там, где в стенах горели факела, Лют зажимал глаза ладонями и недовольно рычал. Так поднялись на самый верх. Уже на четвертом ярусе крепости пленник отстал и поглядел в один из продухов в стене. Присвистнул: высоко! Кажется, до звезд рукой подать.
— Будешь ворон ловить, в поводу за собой таскать стану, — рассердилась Лесана и дернула оборотня за рукав.
Но он все-таки вдохнул полной грудью студеный зимний ветер, тянувшийся через продух, и лишь после этого пошел, куда тянули:
— Не надо в поводу. Просто у вас там воняет… Что уж и подышать нельзя?
Девушка промолчала. Он злил ее. Одним своим видом злил. Да еще нахальство это! Хотелось гнать стервеца до покоев Клесха пинками, и только здравый смысл удерживал от этого бесславного поступка. Чего уж над беззащитным-то измываться? Хотя… он-то бы ее жалеть не стал. Это уж наверняка.
Лесана распахнула дверь в горницу креффов, и Лют за ее спиной глухо вскрикнул от боли. Сияние лучин после темноты переходов, показалось ярким, как солнечный свет и больно ударило по глазам. Волколак закрыл лицо локтем и незряче ступил вперед.
— Ишь ты, какой нежный, — послышалось откуда-то слева.
— Тебе прутом по глазам стегнуть, поглядел бы, как стерпишь, — огрызнулся пленник и тут же получил затрещину от стоящий позади Охотницы.
— У меня уже весь затылок в шишках, — буркнул волколак.
— Говорливый… — протянул все тот же мужской голос. — Так что ты там про Серого рассказать хотел?
Лют стоял, по-прежнему закрывая лицо рукой:
— Свет погаси. Больно.
С ним тут не нежничают, а значит, нет нужды играть в вежество и смирение.
— Потерпишь.
Добро…
— Я-то потерплю. Но говорить ничего не стану, — зло ответил оборотень.
— Не станешь? Лесана, веди его обратно. Я без того в новостях, как рыба в чешуе, — равнодушно ответил обережник.
— Идем, — услышал Лют справа.
Тьфу!
— Стой. Буду говорить. Но погаси лучину, прошу. Больно очень.
Просьба далась нелегко. С языка иное рвалось, и сила в теле клокотала. Да только наузы Охотницы держали крепко. А сгибнуть без толку и смысла — затея глупая.
— Другое дело, — отозвался незнакомый еще Люту мужчина и задул светцы.
Лишь после этого волколак осторожно убрал от лица руку, давая отдых глазам. Человек, говоривший с ним, сидел с краю широкого стола, на котором в беспорядке лежали берестяные свитки. Лют посмотрел на Осененного. От быстрого взгляда пленника не утаились ни широкий пояс с медными чешуйками, ни цвет одежи, ни изувеченное лицо.
— Ну, так о чем ты хотел торговаться? — спросил мужчина.
Лют огляделся, заметил в углу скамью, прохромал к ней и уселся, нарочно повернувшись так, чтобы не было видно рдеющих в очаге углей.
— Я не хотел торговаться. Я хотел меняться. То, что расскажу в обмен на свободу.
— Нет.
Вот так. Без долгих словоблудий. Просто "нет". Ничего, ты, чернец-удалец, просто не знаешь, что тебе собираются предложить. А как узнаешь — согласишься, никуда не денешься.
— Почему? — будто бы удивился оборотень. — Тебе ведь нужен Серый. А я знаю, где он охотится, сколько волков у него в стае, сколько Осененных.
— Нужен, — согласился обережник. — Но мне не нужен отпущенный на свободу Ходящий.
— Тогда какой мне смысл рассказывать? — искренне удивился пленник.
— Говорить не так больно, как молчать, — заметил его собеседник.
— А умирать не так тоскливо, как жить в вашем погребе, — усмехнулся оборотень. — Ты тут вожак?
— Я.
— Ты странный вожак. Не хочешь спасать стаю. Серого без меня вам в жизни не поймать. Он хитрый.
— Справимся. Ну? Ты все сказал?
— Почему ты не хочешь меня отпустить? От сотни таких, как я, беды меньше, чем от одного Серого, — вот этого Лют и вправду не мог понять. Чего они в него вцепились? Где Серый и где он? Так нет же!
— Не уверен. Да и зачем тебе нам помогать?
— Я хочу на волю, — искренне ответил волколак. — У меня там сестра. И я не вам помогаю. Я себе помогаю и таким, как я.
— И многим из вас Серый не по сердцу? — Осененный, кажется, впервые заинтересовался.
— Многим.
— Свобода, Лют, дорого стоит, — медленно сказал обережник: — Ты мне не просто все расскажешь. Ты меня на него выведешь. Ты и твоя сестра. В этом случае сговоримся.
— Отпустишь?
— Да.
Мысленно оборотень усмехнулся. Ну, еще бы. Конечно, отпустят. И правда — зачем он им? Отпустят и не поморщатся. Вот только сразу, как свободу дадут, по следу подлетков своих отправят и до опушки-то добежать не успеешь.
Поэтому Лют спросил:
— А как знать, что не обманешь?
— Никак.
Пленник задумался. И вправду — никак. Но поимка Серого — дело небыстрое. Иной же раз передышки бывает достаточно, чтобы придумать, как быть дальше. Утро вечера мудренее, а седмица жизни в неволе лучше мгновенной смерти. Пока живешь — можешь бороться. Умрешь — будешь лежать и гнить. Волколак все-таки выдержал несколько мгновений тишины, чтобы не казалось, будто ради жизни в их сыром подвале, он готов согласиться на любую ложь, а потом заговорил:
— Серый очень силен. И Осененных своих растит на крови. Вы для них — еда. Но стая у него теперь очень большая. И прятаться, а тем более охотиться, им сложно. Он собрался укрыть своих волков в Лебяжьих Переходах. Но он не уйдет из леса. И будет вылавливать вас по одному.
— Как?
Лют ухмыльнулся, охотники должны знать, что могут поменяться местами с дичью:
— Как зверей. Он знает, что вас не так уж много.
Его собеседник задумался.
— Я отпущу тебя. Поможешь схватить Серого, ступай на все четыре стороны. Даже ловить не стану. Если сам не вынудишь.
Оборотень пристально смотрел в глаза человеку, оценивая правдивость его слов. Вроде не врет. Хотя… Кто его знает. Сейчас, может, и правду говорит, а, чуть срок подойдет, передумает. Не верь Охотнику и слепому поводырю. Однако делать нечего. Поэтому Лют медленно кивнул. Пусть думают, будто он поверил:
— Помогу.
— За что ж ты на него сердце держишь, а? — спросил мужчина.
Волколак ответил честно:
— За сестру. Мог бы сам, сам бы убил. Но мне он не по зубам.
— А что с сестрой?
Пленник пожал плечами, мол, это не тайна:
— Она Осененная. Но какой из волчицы вожак? Стаю водил я. Она кормила. Мы не убивали просто так. А появился Серый, и Маре ничего не осталось, как идти под него. Он бы загрыз. Не любит тех, кто противится.
В глазах обережника промелькнуло понимание:
— Она стала его волчицей, верно?
Лют посмотрел исподлобья и угрюмо сказал:
— Не по своей воле. Просто он сильнее.
— Ну, еще бы. Лесана, отведи его обратно. Завтра у нас будет долгий разговор, Лют. Подумай, что ты можешь предложить в обмен на свободу. И не надейся, что она обойдется тебе дешево.
Пленник поднялся со скамьи и усмехнулся:
— Свободу покупают кровью, ты об этом говоришь, Охотник?
Обережник кивнул:
— Зато спасешь свою Мару.
Волколак кивнул:
— Это хорошая сделка. Все лучше, чем ходить в одной стае с полоумным. Но и ты подумай, что можешь предложить мне, кроме свободы. Если хотите помощи, не ждите, что я буду сидеть на цепи в каземате.
Обережник смерил его тяжелым взглядом и сказал:
— Диво, что хромаешь ты только на одну ногу. С таким-то длинным языком.
