27

Свою дочь князь Владислав нашел в саду. С тех пор как три года назад Владислава Загорского оставила жена, он перестал бывать в загородном доме, который в свое время обставил и перестроил в честь женитьбы. Тогда же, почти двадцать лет назад, был заложен и этот парк, переделанный из обновленной дубовой рощи. Были высажены липовые, березовые, рябиновые, сосновые аллеи, полностью обновлен берег пруда, вдоль посыпанных галькой дорожек высажены кусты сирени, акации и другие кустарники. На газонах разбиты клумбы. Елена Загорская любила, когда цветы растут просто так, а не срезаны и поставлены в вазоны. Для нее же построили оранжерею, где цветы появлялись круглый год. Однажды Владислав Загорский выписал для супруги даже несколько орхидей.

Однако после ее отъезда парк оказался заброшен. Дичали и вырождались цветы на клумбах, которые мало-помалу приобретали неряшливый вид. В давно не подстригавшихся кустах бурно росла крапива и клены, зарастали дорожки, по которым больше некому было гулять. Рвения садовника хватало только на то, чтобы выкашивать на газонах траву да убирать сухие ветви, падавшие с деревьев.

Владислава неспешно шла по дорожке; кусты тянулись к ней, желая коснуться хотя бы края ее платья. Увидев дочь издалека, князь застыл как громом пораженный. Три года назад от него уехала нескладная девочка, а вернулась юная девушка, прекрасно сознающая свою красоту и женственность. Несколько дней вновь обретенная дочь жила с отцом, а он все никак не мог поверить, что это ему не снится.

Княжна Владислава несла охапку белых, розовых и лиловых цветов. Князь сначала не понял, откуда она их взяла, а потом присмотрелся и узнал астры, которые высаживались на клумбы по осени. Три года они были предоставлены сами себе, и князь был уверен, что капризные цветы давно пропали, ан нет! Букет прекрасно сочетался с темно-розовым платьем девушки, белым кружевом воротника и светло-розовой, несколько старомодной шляпкой. Дочь надела платье своей матери; уезжая из поместья, княгиня Елена оставила здесь часть своих вещей. И теперь при взгляде на взрослую дочь Владислав Загорский на миг подумал, что время повернуло вспять…

Княгиню Елену он любил слепо. Юная девушка была совершенно очарована загадочным князем, приехавшим в столицу нежданно-негаданно. Ей в ту пору едва минуло шестнадцать, она считалась завидной невестой и мечтала о неземной любви. Таинственный незнакомец-князь один в один походил на идеал девичьих грез не только из-за своей внешности, но и из-за слухов, которые ходили о его княжестве. Молодые люди познакомились на гулянье, устроенном в честь бракосочетания наследника престола, нынешнего императора. Князь Владислав представился ее родителям, получил право бывать в доме и через несколько недель сделал предложение.

Елена Загорская уезжала в Загорье с особенным чувством. Ей не терпелось увидеть загадочные горы, парк, который разбили в ее честь, и загородный дом. Загорск не был тихим провинциальным городком, где время застыло, как муха в янтаре. Тут текла своя жизнь, но вскоре княгине сделалось скучно. А неожиданные напасти только усилили ее страдания.

Первый ребенок, сын, родился слабеньким и прожил на свете всего три дня. Тяжело переживавшая потерю первенца, Елена надолго заскучала и немного ожила через три года, когда родила здоровую и крепкую девочку. Обрадованные супруги решили попытать счастья снова, но младенец умер еще до рождения, в утробе матери. Княгиня вся измучилась, пытаясь разрешиться от бремени мертвым ребенком, заболела и едва не рассталась с жизнью. Обожавший свою жену князь Владислав не осмелился настаивать. На продолжении попыток заполучить наследника-сына и все свои помыслы сосредоточил на дочери, единственной наследнице не только состояния, но и дела, которому он отдал всего себя. Оставленная им в покое, княгиня Елена с головой окунулась в светские развлечения. Когда дочери исполнилось двенадцать, она стала возить ее на известные детские балы, где в один прекрасный день встретилась с князем Михаилом Чаровичем…

После развода князь Владислав долго не мог прийти в себя. Он писал бывшей жене, просил свиданий с дочерью, но либо не получал ответа, либо назывались совершенно не подходящие сроки: «Мы будем дома до конца недели, а потом уезжаем в путешествие…» Сама Владислава отцу писала; два-три раза в неделю от нее неизменно приходило письмо на двух листах, исписанных убористым аккуратным почерком. Но, конечно, этих писем было мало, и князь Загорский не помнил себя от счастья, что его дочь снова с ним. А ведь еще весной он начал задумываться о втором браке; как бы то ни было, княжеству Загорскому был нужен новый сторож. Однако теперь, когда дочь вернулась, можно было отложить решение этого вопроса.

Остановившись в начале аллеи, князь ждал, пока погруженная в свои думы Владислава подойдет ближе. Еще утром за завтраком он заметил, что дочь очень бледна, а под глазами у нее залегли тени, словно она провела ночь без сна. Хотел было тут же расспросить о нездоровье, но девушка отговорилась тем, что хочет прогуляться в саду — мол, от свежего воздуха все пройдет. Ее не было два часа. За это время князь Владислав успел выяснить подноготную ее спасителя и спешил объясниться с дочерью.

Девушка заметила отца и пошла чуть быстрее. Ее губы растянулись в легкой улыбке. Но глаза оставались такими же печальными, и это не могло обмануть князя.

— Хорошо погуляла? — поинтересовался он, когда дочь поравнялась с ним.

— Да, папенька, — ответила девушка.

— Вижу, ты нашла астры?

— Да.

— На что они тебе? Поставишь в вазон?

— Отнесу маме.

— Отнесу… — Князь запнулся. — Что ты имеешь в виду, дочка?

— Мне приснился сон, — вздохнула Владислава.

— Ох… только сон!

— Необычный сон, папа. Я его уже видела раньше, два раза. — Девушка остановилась посреди дорожки. — Только не до конца, а сегодня увидела полностью. Будто я иду по какому-то темному коридору, — пустилась она в рассказ, — окон нет, потолок какой-то странный, словно это не коридор, а огромная нора или подвал… в общем, под землей. Иду-иду, и вдруг впереди свет. Я подхожу, а это — пещера. Весь пол уставлен свечами так, что некуда ногу поставить. И я иду прямо по свечам. — Девушка прижала букет к себе. — Почему-то оказалось, что у меня ноги босые, а на мне только белая сорочка. В центре — постамент, а на нем…

— Гроб, — подсказал князь.

— Нет, просто тело в саване. Я подхожу ближе и вижу, что это мама. Она не спит и смотрит на меня. А лицо у нее такое, как будто она помолодела. И вот она смотрит на меня и говорит: «Принеси мне цветов. Я без них уснуть не смогу!» Я все думала-думала, что это значило, а когда пошла гулять и увидела в той стороне заросшую клумбу, почему-то сразу поняла, что мама имела в виду именно эти цветы, и никакие другие!

— Но как же мы их отнесем ей? — решил подыграть дочери князь Владислав. — Мы здесь, а твоя матушка далеко. Цветы успеют завянуть.

— Их можно везти в вазоне, — предположила девушка.

— Отличная мысль!

— Да, надо только найти того, кто их отвезет. Может быть, — глаза ее загорелись, — попросить Петра? Ты знаешь, он такой… такой…

— Не сейчас. — Князь решил, что дольше оттягивать разговор не имеет смысла. Эвон как у нее глаза-то разгорелись! — О цветах мы побеспокоимся чуть позже. Сейчас я хочу сказать тебе одну вещь.

— Какую, папенька?

Владислав Загорский взял дочь под локоть. Девочке нужна будет поддержка, когда она узнает правду.

— Об этом человеке.

— Ты о Петре?

— Да. Дело в том, что он… нас покидает.

Владислава остановилась.

— Как? Почему? Зачем?

Князь вздохнул. Смятение дочери сказало ему слишком много. Пожалуй, он правильно сделает, если нарушит данное слово.

— У него есть дела. Важные жизненные обстоятельства, из-за которых он не может и не хочет оставаться с нами.

Исподтишка наблюдая за лицом дочери, князь заметил, что на последних словах Владислава несколько успокоилась.

— И что это за дела?

— Видишь ли, дочка, дело в том… Даже не знаю, как сказать. Дело в том, что этот Петр Михайлик — совсем не тот человек, за которого себя выдает. Скажи, где вы с ним познакомились?

— На пароходе. Мы плыли по Волге и… Но, папа, при чем тут это? Он мне кое-что рассказывал о своей жизни.

— А он рассказал тебе, что на самом деле он — беглый каторжник? Ты видела у него на запястьях следы от кандалов?

Владислава похолодела. Ей стало страшно, как и тогда, в тот день, когда она узнала правду. Раньше, да и теперь еще иногда каторжники в ее воображении рисовались лохматыми уродливыми опустившимися мужиками в лохмотьях, сутулыми, грязными, с тупыми злобными лицами. Петр был совсем не таким. Достаточно было вспомнить его осанку. Его скорее можно было представить в парадном мундире, с эполетами и саблей на балу в Дворянском собрании, чем в лохмотьях и с кайлом на руднике.

— Да, папа, — пробормотала она. — Знаю.

— Вот как? — Князь был неприятно удивлен.

— Да. Он мне говорил.

— И ты знаешь, почему он был осужден на каторгу?

— Да. Он принимал участие в восстании.

— Он и ему подобные подняли мятеж против императора! Они хотели свергнуть царя и убить его семью!

— Нет, этого не может быть!

— Может, девочка моя, еще как может. — Отец взял дочь за руку. Рука была холодна как лед. Ослабевшие пальцы разжались, роняя цветы на дорожку. — Тебе было всего семь лет, ты этого почти не помнишь, тем более что все произошло в столице. Но я знаю. Не скрою, я не испытывал к ним особой симпатии, когда все открылось. Ненавидеть восставших? Нет. За что? Но и любить особо их не любил и их взгляды не разделял. Убийство — это не выход. Уж если что-то и менять, то постепенно, путем реформ. Но сейчас это не главное. Главное, что этим человеком заинтересовалось Третье отделение и сами инквизиторы.

— Инквизиторы? Но почему?

— Есть причины.

— Расскажи!

— Начать с того, что его настоящее имя — Лясота Травник. И он не просто мятежник, участник восстания. Он — ведьмак.

— Колдун?

— Да.

К несчастью, Владислава представляла, кто такие колдуны. Память о днях, проведенных на чертовой мельнице, была еще свежа.

— Сама понимаешь, оставить это дело просто так мы не можем. С Третьим отделением шутки плохи.

— И что теперь будет? — прошептала она.

— Поскольку Лясота Травник честно выполнил свой долг, вернул тебя целой и невредимой, спас жизнь, я намерен отплатить ему добром за добро. Я не напишу в Третье отделение, кто он на самом деле. И вообще буду молчать о том, что когда-то виделся с этим человеком. В обмен на мое молчание твой спаситель обещал как можно скорее покинуть наш дом.

— Как — покинуть? — прошептала Владислава. — Навсегда?

От отца не укрылась внезапная бледность, залившая лицо дочери, и ее потухшие глаза. Черт побери, только этого недоставало!

— Навсегда.

Княжна была близка к обмороку. Чтобы не упасть, она ухватилась за руку отца.

— Я могу с ним проститься? — как со стороны, прозвучал ее изменившийся голос.

— Не уверен, надо ли это, — честно ответил князь. — Ты не в том состоянии.

— Я должна, должна успеть…

Как пловец, кидающийся в бурное море в надежде достичь берега и отталкивающийся от камня, за который цеплялся из последних сил, Владислава оттолкнула руку отца и побежала к усадьбе. Перед глазами все плыло. Сердце замирало. Не чувствуя под собой ног, едва не падая от волнения, она взбежала на крыльцо, напугав дворовую девку, хватаясь за перила, кинулась на второй этаж, к комнатам для гостей. И только перед дверью в его комнату остановилась, хватая ртом воздух и силясь успокоиться. За дверью кто-то был. Он еще здесь?

Сборы были недолгими. Да, собственно, и собирать было нечего. Паспорт князь выписал скоро — Загорье действительно было государством в государстве, и найти пустой бланк и заполнить его на имя Ивана Горского, представителя давно разорившегося захудалого дворянского рода, было делом двух минут. Князь снизошел даже до того, что выписал на имя Ивана Горского банковский билет в пять тысяч рублей, который Лясота мог предъявить в столичном банке «Кострюк и Сын», и добавил на дорогу еще три с половиной тысячи. Все это лежало в новом кошельке. Князь Загорский даже снабдил его сменным бельем, саквояжем, новым костюмом — в общем, всем, что может понадобиться в дороге молодому человеку. Даже пару пистолетов и ту пожертвовал. Все это не могло сгладить впечатления, что его вроде как выбрасывают за порог, но Лясота привык к подобному отношению. В конце концов, он вернул князю дочь, и Владислав Загорский по-своему вознаградил его за подвиг. Теперь он богат, в кармане восемь с половиной тысяч. С такими деньгами можно попытаться начать новую жизнь. И Поленька… В последнее время он не вспоминал об оставленной много лет назад невесте. Пора явиться к ней. Интересно, какова она стала сейчас?

Тихий стук отвлек его от размышлений.

— Кто там?

— Можно?

Дверь распахнулась. На пороге замерла княжна Владислава. Лясота заметил, какой она была бледной.

— Барышня?

— Я хотела успеть… — Девушка не решалась сделать шаг, держась за дверной косяк. — Вы уезжаете?

— Да. — Лясота хотел избежать этой повинности. Он и так уже здорово рисковал, задерживаясь на одном месте.

— Почему?

— Я должен. Вы нанимали меня, барышня, чтобы я доставил вас отцу. Я честно выполнил свое обещание, хотя из вырученных за ваш кулон денег не осталось ничего, так что, получается, я сопровождал вас в Загорск бесплатно. К счастью, ваш батюшка оказался понимающим человеком и компенсировал мои расходы.

Он намеренно говорил эти вещи, чтобы оттолкнуть от себя девушку. Через несколько минут они расстанутся навсегда. Пусть она лучше разочаруется в нем, как в человеке чести — быстрее забудет, утешится, заживет своей жизнью.

— Зачем вы говорите мне все это? — пролепетала Владислава. — Я не понимаю.

— А тут и понимать нечего. Я выполнил свою задачу и должен вас покинуть.

— Нет! — Она сделала шаг навстречу. Глаза девушки блестели. — Я прошу вас!

— Остаться? Это невозможно. Вы не знаете…

— Ваше настоящее имя? — Она сделала еще шаг. — Лясота Травник? Офицер, восставший против царя? Видите, я знаю все. И все-таки прошу… умоляю…

Она сделала третий шаг, протягивая руки. Пол уходил из-под ног. Комната качалась перед глазами, все плыло в какой-то дымке, а этот человек… Петр… Лясота… все еще был так далеко. Девушка вспомнила красавца-коня золотисто-каурой масти… мягкие губы на щеке, отчаянный лихорадочный поцелуй в разбойничьем логове — «На удачу!» — и как потом он обнимал ее в ту ночь, когда на них напали упыри.

— Умоляю, — прошептала она. Сделала еще шаг — и внезапно оказалась в его объятиях. Запрокинула голову, впилась пальцами в плечи, с близкого расстояния всматриваясь в его лицо. — Лясота…

— Барышня, вы сами не знаете, чего просите. — Его голос задрожал. — Я не могу. Я должен уехать. Я хочу уехать, в конце концов! Меня ищут. Если вы знаете мое имя, должны понимать, что мне необходимо исчезнуть.

— Куда?

— Понятия не имею. Подальше отсюда. Вы, княжна Владислава Загорская, слишком приметная фигура, чтобы подле вас можно было остаться незамеченным. В этот раз каторгой я могу не отделаться. Как бы то ни было, живым я не дамся. Ваш отец рассказал вам, что ему уже телеграфировали из Третьего отделения, интересовались мною?

— Д-да…

Ей было страшно. Так страшно, что она в отчаянии цеплялась за мужчину, чтобы не потерять сознание. Вокруг смыкалась чернота, и этот человек — его горящий пристальный взгляд — был опять ее единственной надеждой.

— Теперь понимаете, что я должен бежать, и как можно скорее? Ваш батюшка был столь любезен, что даже забронировал для меня место на пароходе. Он отходит от пристани Загорска через два часа, я должен успеть.

— Два часа? — Владиславе показалось, что она ослышалась. Всего два часа!

— Николай уже закладывает коляску. Вы задерживаете меня!

Да, она задерживала его. Тем, что стояла так близко, что он кожей ощущал ее дыхание, что его руки касались ее талии, а она сама касалась его плеч и смотрела во все глаза. А какого цвета глаза у Поленьки? Забыл…

— И куда же вы отправитесь теперь?

— Еще не решил. — Он попробовал казаться беззаботным. — Пароход идет до Усть-Нижнего почти трое суток. У меня будет время подумать и принять решение.

Поленька! Дом на углу в Трубниковой переулке. Скорее бежать туда, каленым железом старой любви выжечь любое воспоминание об этой девушке, ее руках, губах, голосе, дыхании…

— Неужели, — глаза княжны наполнились слезами, — неужели мы никогда больше не встретимся?

Ну вот, начинается! Хотелось сказать что-нибудь резкое, но язык не поворачивался. Руки, не желающие разжимать объятий, были против. Глаза, не желающие смотреть в другую сторону, были против. Собственное тело предавало его.

— Никогда, — все-таки удалось выдавить еле слышно. — У меня своя жизнь, у вас — своя. Мы случайно встретились на пароходе во время обычной прогулки по реке и так же расстались, запомните это.

— Да уж… — Владислава улыбнулась сквозь слезы. — Обычная прогулка… Но если вдруг, — голос ее окреп, — если вдруг вам будет некуда пойти, запомните во Владимире адрес. Соборная улица, дом шестнадцать. Этот дом купил мой отец…

И там часто останавливалась его жена, когда зимой наезжала в столицу. Именно там они и жили три года назад, пока княгиня Елена после развода не перебралась к новому супругу. Дом был записан на княжну Владиславу и после замужества должен был стать частью ее приданого.

— Просто назовите мое имя, и вам откроют.

— Благодарю за любезное приглашение, барышня. А сейчас разрешите откланяться. У меня действительно мало времени.

Она отступила, сжимая руки и не сводя с него жадных глаз. Девушка не плакала, крепилась и даже пыталась улыбнуться, протягивая руку для поцелуя. Ее пальцы были холодны как лед. Они слабо дрогнули в его ладони, и Лясота опять подумал, что девушка сейчас упадет в обморок.

Обошлось. Быстро одевшись и подхватив саквояж и трость — тоже, кстати, подарок князя, внутри прятался клинок, — Лясота сбежал по ступенькам и запрыгнул в поданную Николаем двуколку. Не удержался — бросил взгляд на окна особняка. В одном из них маячила девичья фигурка. Смотрит. Жаль.

— Будь счастлива, — прошептал. — И моли Бога, чтобы поскорее дал тебе забвение. Потому что я-то тебя вряд ли забуду.

— Вы что-то сказали, барин? — обернулся через плечо Николай.

— Ничего. Помолился перед дорогой. Трогай!