Путь домой оказался долгим и страшным. Это время подмастерье почти не запомнил, разум отказывался запоминать страх и панику. Все происходило словно в тумане, в горячечном бреду. Порой Фараху казалось, что все это ему только снится. Что он вот-вот проснется и вздохнет с облегчением, утирая пот с разгоряченного лба.

Душа отказывалась принимать то, что видели глаза. Чужая боль и чужие страдания уже не трогали сердце Фараха. Оно очерствело. Так было нужно, потому что выжить в неразберихе войны мог лишь человек заботящийся только о себе. Когда речь идет о выживании, то доброта исчезает, остается лишь черствость.

Он запомнил только страх, холод и голод. Страх гнал его вперед, холод норовил обратить в ледяную статую, а голод лишал сил. Фарах сопротивлялся, старался выжить, выбраться из этого наваждения и это ему удалось. Он вырвался из цепких лап войны. Но он так и не проснулся. Ночной кошмар остался явью.

К исходу той страшной ночи, когда орги догнали повозку с ранеными, он все-таки добрался до долины Халь. Там Фарах наткнулся на сотню воинов, своим ходом добравшихся к крепости. Больше там никого не было. Вторая Армия действительно ушла на юг, отступила к границе Сальстана, бросив на произвол судьбы остатки разбитого воинства.

Уцелевшие солдаты – изможденные, голодные и усталые, – грелись у костров, разложенных вокруг крепости. Внутри мест не было, – все свободные места в домах отдали раненым. За ними ухаживали медики Второй Армии. Те, что остались. Добровольно.

Фараху удалось пробиться внутрь крепости, и рассказать сотнику Погу о событиях на севере. Сотник, принявший на себя командование гарнизоном, принял весть о наступлении орды спокойно. Он надеялся отсидеться в крепости, отбить атаку и дождаться помощи. Пог уже второй год зимовал в этой крепости и был уверен, что старые стены выдержат натиск орды. Подмастерье не стал его разубеждать, хотя придерживался другого мнения, потому что видел орду. Он просто встал и потихоньку ушел.

Ему удалось хорошенько наесться и накормить быка. Воспользовавшись удобным моментом, он украл котомку с вяленой солониной и промерзшим насквозь хлебом. Его совесть осталась чиста, Фарах считал, что еда не понадобится защитникам крепости. Они были обречены. Красть у мертвых не преступление, а необходимость – так он подумал. А потом украл и мешок овса – для быка. Оставалось лишь отправиться на юг. И подмастерье не стал задерживаться, даже чтобы погреться у костра.

Путь, на который обоз потратил неделю, он прошел за четыре дня. За три долгих, холодных дня и три ночи. Но это было не так уж сложно, без обоза он двигался быстрее. К тому же, подмастерье не оставался в одиночестве. По дороге брели многие солдаты, бежавшие, как и он, на юг. По одиночке, группами, с быками и без, – все шли на юг. Но Фарах сторонился чужой компании. Он не доверял чужакам. Не тратя время на беседы, он в одиночку пробивался вперед, обгоняя тех, кто шел, по его мнению, слишком медленно. Ночевал один, в лесу. Разводил костер из сырых сучьев, тратя порой на это несколько часов, и спал, обнимая быка, привыкшего к новому хозяину. Вместе спать теплее.

Но на третий день пути бык издох. Не выдержал нагрузки. Измученный дорогой в Хальгарт, не успевший как следует отдохнуть и отъесться, он шел вперед до последнего, стремясь, как и его хозяин, побыстрее выбраться из гиблого места. Он чуял смерть, идущую по пятам, и не было нужды его подгонять. Но однажды бык просто упал в снег и больше не встал. Умер на ходу.

Фарах остановился, развел костер, разделал тушу. Зажарил мясо, съел, сколько смог, и лег отсыпаться. Проснулся он от криков. Оказалось, на его костер набрели трое усталых и голодных солдат, шедших лесами на юг. Обрадовавшись нежданному угощению, они набросились на тушу быка, вырезая себе лучше куски и тут же жаря их на огне. При этом, никто не обращал внимания на спящего подмастерья. Посмотрев на орущих солдат, Фарах тихо поднялся и ушел в темноту. Он не хотел неприятностей. Он хотел жить.

К вечеру следующего дня подмастерье добрался до границы Сальстана и сразу же наткнулся на посты Второй Армии. Его задержали патрульные, как дезертира, и отправили к другим несчастным, пережившим бойню и добравшимся до своих. К счастью, их было много, и уследить за всеми "дезертирами" не представлялось возможным. Командиры сколачивали из провинившихся новые десятки и отправляли строить укрепления.

Строить укрепления Фарах не хотел. Он хотел на юг. План бегства созрел мгновенно и тут же был претворен в жизнь. Ему, одетому в гражданское платье, удалось без проблем удрать со строительства и затеряться в толпе обозников. Разгрузив припасы, они собирались уходить на юг, в столицу. Но связываться с армейскими обозниками было опасно, – они легко могли выдать беглеца солдатам. Как никак – тоже служивые. Не зная, что делать дальше, Фарах ходил среди толпы, от костра к костру, пытаясь придумать, как ему выбраться за пределы лагеря.

Ему сказочно повезло. Просто провезло. Пробираясь между рядами повозок, он заметил человека, показавшегося ему знакомым. Это был тучные леаранец, чьи огромные усы покрылись толстым слоем инея. Удивляясь сам себе, подмастерье подобрался ближе, и, услышав голос этого человека, признал в нем частного торговца Перро. Его он видел в кабачке Совиное Урочище еще до отправки на север. Тот еще спорил с северянином Сагистом о том, как лучше сбыть армии товар. Фарах подошел ближе и решил послушать, о чем торговец говорит с обозниками.

Оказалось, леаранец, владелец трех больших повозок, удачно сбыл товар и собирался в обратный путь. Причем немедленно. Фарах решил, что глупо упускать такой шанс. Он подошел к торговцу и обратился к нему по имени. Тот сначала испугался, но, уразумев, что исхудавший и оборванный мальчишка просит взять его с собой, приободрился. Он принялся выспрашивать у Фараха, кто он такой и откуда взялся. Подмастерье тут же соврал, что школяр из таграмского Университета и случайно оказался среди обозников. Дескать, отправился вместе с ними, чтобы посмотреть на войну и отстал от друзей. В доказательство того, что он школяр, подмастерье напомнил торговцу о разговоре в Совином Урочище. Перро припомнил беседу и сразу подобрел. Брать с собой дезертира он не хотел. За укрывательство беглеца можно было лишиться всего добра, а то и головы, но Фарах не был похож на солдата. Одет он был в гражданское платье, и слишком юн для воина.

Видя, что торговец сомневается, Фарах посулил ему награду. Обещал, что продаст все имущество в Таграме и отдаст спасителю выручку. Тучный леаранец пожевал заиндевевший ус и махнул рукой. Сказал, что плевать хотел на те деньги, что может собрать школяр. Пообещал, что довезет его и так, лишь бы помог в дороге, потому как двое его приказчиков сбежали, как только услышали о наступлении орды, и теперь рабочих рук не хватает. Фарах возликовал и клятвенно пообещал отработать дорогу. Спустя полчаса уже трясся в повозке идущей на юг.

Перро не задерживался в пути. Его небольшой обоз целенаправленно шел к цели – в Таграм. Новых грузов и попутчиков не брали. Торговцу удалось изрядно приумножить свой капитал, и он не хотел им рисковать, ввязываясь в сомнительные операции.

По дороге их часто останавливали. Солдаты досматривали повозки, проверяя, – не урываются ли в них дезертиры. На время проверок Фарах садился рядом с Перро и не думал прятаться. Так он навлек бы на себя подозрения. Торговец называл его помощником, солдаты кивали, и все шло как по маслу.

Когда они выбрались из расположения войск Второй Армии, подмастерье вздохнул с облегчением. Теперь он уже не опасался за свою жизнь, казалось, все беды остались позади. Начиналась долгая дорога, ведущая к дому.

Но, как оказалось, радоваться было еще рано. Дорога кишмя кишела подозрительными личностями. Дезертиры бродили в северных лесах целыми шайками, укрывались от армейских патрулей, пытались прорваться на юг. Кормились они в основном разбоем. Кроме них на дорогах было полно народа – жители ближайших городков и деревень снимались с насиженных мест и бежали в глубь страны, подальше от границы. Никто из них не верил, что армия сдержит орду.

Спали путешественники по очереди. В каждой повозке сидело по два человека, сменявших друг друга. В той повозке, где ехал Перро, Фарах оказался третьим. Он помогал чем мог: готовил еду на уже знакомой походной печке, правил быками, стоял на страже. Со всеми обязанностями он справлялся споро и леаранец был доволен. И вообще, все шло отлично, пока они не отъехали далеко от войск.

На третий день пути, ночью, на их обоз напали. В темноте Фарах не разобрал, кем были эти люди – оголодавшими дезертирами или местными жители решившими поживиться чужим добром. Нападение было неожиданным, и единственное о чем думал подмастерье так это о том, чтобы остаться в живых.

Они налетели внезапно, из темноты. Десяток голодных и замерзших людей, вооруженные чем попало – дубинами, кинжалами, рогатинами. Двоих людей Перро, правивших последней повозкой, убили сразу. Но те, кто ехали во второй, услыхали возню и подняли крик. Перро и Фарах, мирно дремавшие у печки, тут же проснулись. Они успели приготовиться к схватке: торговец вооружился старым мечом, а подмастерье выхватил свой нож. Их третий спутник, помощник торговца по имени Партар, взялся за тяжелую железную кочергу.

Фарах выскочил из повозки первым, и на него сразу налетели двое бандитов, вооруженные дубинами. Подмастерье легко увернулся от их ударов, полоснул одного ножом по ноге, потом перехватил руку второго, сломал ее, и едва успел отскочить в сторону – в схватку вступил Перро. Размахивая мечом как дубиной, торговец без труда добил раненых, а подмастерье бросился на помощь приказчикам из второй повозки.

Дрался он легко, не задумываясь о том, что дерется. После сражения с оргами, эта схватка была для него мелкой потасовкой. Он быстро прикончил троих разбойников, застав их врасплох. Просто напал на них со спины и зарезал ножом, как свиней. Один из оставшихся в живых, вооруженный мечом, попытался атаковать подмастерье, решив, что справится с безоружным. Фарах не отступил. Он увернулся от размашистого удара, пинком в колено сломал ногу разбойника и добил его ножом. Остальные, не оживавшие такого отпора, бросились бежать. В спину им неслись проклятья Перро.

Когда нападавшие растворились в темноте, торговец велел немедленно трогаться в путь. Он не исключал того, что бандиты могут вернуться.

Убитых приказчиков решили оставить прямо тут, в снегу. Хоронить их было некогда, а брать с собой трупы – глупо. Сначала Перро не хотел бросать опустевшую повозку, все же она обошлась ему в кругленькую сумму. Но потом благоразумие победило. Делить отряд, и так не слишком большой, было слишком опасно. Перро махнул рукой и велел трогаться. Никого не подгоняли – и люди, и быки спешили покинуть место боя.

Уже в дороге, забравшись на кучу старых шкур, Фарах внезапно понял, сегодня он в первый раз отнял жизнь у человека. Он убивал людей, убивал их так, словно они были дикими зверями. И что самое ужасное – он не чувствовал никаких сомнений и никакого раскаянья.

Вытащив нож, Фарах уставился на его окровавленное лезвие. Бурые разводы, заляпавшие клинок, уже подсыхали. К горлу подкатил горький комок, и подмастерье затошнило. Это ведь была человеческая кровь, самая настоящая, еще свежая. Орги – чудовища, их уничтожение добрым и благим делом. Но люди…

Глядя на клинок, Фарах подумал о том, что он очень устал. Что ему хочется спать. И что он по-прежнему не испытывает ни сожаления, не раскаянья. Эти люди хотели забрать его жизнь, а он забрал их. Вот и все. Либо мы, либо они. Оказалось, что убивать людей очень просто, если они хотят убить тебя. Тошнота отступила. Кровь на лезвии осталась всего лишь кровью. Ничего страшного не произошло, просто он опять немного вырос. Придя к такому выводу, подмастерье вытер нож о рукав, и лег спать, словно ничего и не случилось.

Остаток пути они ехали быстро, стараясь нигде не задерживаться. К счастью, нападений больше не было. Места пошли обжитые, дезертиры остались на севере, и теперь можно было не бояться за свою жизнь.

Фарах почти все время спал. Когда бодрствовал – не молился, не разговаривал с попутчиками, а жил, наслаждаясь каждым вздохом. Он не нуждался в разговорах. От бывшего кузнечного подмастерья, любознательного и разговорчивого, осталась лишь молчаливая тень.

За время пути он сильно похудел, осунулся. Иногда ночью, лежа на мокрых шкурах, воняющих псиной, и не в силах заснуть, Фарах думал о том, что какая-то его часть уснула, и никак не проснется. Та часть, что стремилась к знаниям, верила в дружбу, надеялась на то, что все будет хорошо. Подмастерье чувствовал себя разбитым. Его жизнь снова разлетелась на множество осколков и никак не хотела складываться обратно. Он чувствовал себя потерянным. Пытался припомнить лицо деда – и не мог. При мысли о Килрасе и Грендире его кулаки сжимались сами собой, словно это могло чем-то помочь. Фарах знал, что предал их. Бросил в снегах Хальгарта и даже не попытался найти. От таких мыслей делалось больно, и подмастерье гнал их прочь.

Но больше всего его беспокоили мысли о Боге Огня. За всю дорогу он ни разу не обратился к Энканасу с молитвой. Подмастерье боялся, что наткнется на холодную пустоту, означавшую начало конца света. Однажды он уже ее почувствовал – там, на ночной дороге, сидя в повозке с ранеными солдатами. И это чувство Фарах запомнил навсегда. Он не мог себе позволить наткнуться на такую пустоту еще раз, просто не мог и все. Подмастерье не вынес бы этого. Ведь это означало бы, что Энканас, всеблагой Бог Огня, побежден Тайгреном, и что дни людского рода сочтены. Мир трех государств балансировал на краю гибели, ожидая вторжения северной орды, и так же на краю бездонной пропасти стоял и мир Фараха. Подмастерье не мог позволить себе раскачивать его. Он хотел сохранить равновесие, удержаться от падения, остаться в своем уме. Вот и все. И всю дорогу, от Хальгарта до столицы Сальстана, он пытался удержаться на краю темной бездны безумия. И это ему удалось. Когда дорога подошла к концу, Фарах вздохнул с облегчением. Он выдержал это испытание. Оставалось только добраться до города.

Но на окраинах Таграма путешественников ждал неприятный сюрприз – в столицу непрерывным потоком стекались беженцы из соседних деревень. Люди, напуганные слухами о том, что орда уже штурмует границы Сальстана, хотели укрыться за белоснежными стенами Таграма, найти в нем убежище. Столица была для сальстанцев символом силы и порядка, и они спешили к этому символу, надеясь получить у него хоть немного надежды на светлое будущее. Но город, и так переполненный жителями был закрыт. Таграмцы вовсе не радовались пополнению, им хватало и своих забот.

Вокруг Таграма вырастали лагеря беженцев, покинувших родные места вместе с родственниками и со всем добром. Они сбивались в толпы и пытались отвоевать у местных хоть клочочек земли, надеясь на то, что столицу будут защищать всеми силами и им удастся уцелеть. Они строили свои маленькие городки, состоящие из палаток и шалашей. Это были поселения грязных и голодных людей потерявших смысл жизни. Завидев путешественников, они набрасывались на них, умоляя взять их с собою в Таграм.

Здесь по-прежнему лежал снег, и было все так же холодно. Но этот легкий морозец не шел ни в какое сравнение с тем, что стоял в Хальгарте. Вся округа была присыпана мокрым снегом, но подмастерье знал – это все временное, наносное. Этот снег не имел никакого отношения к тому, что устилал равнины севера. В нем не было зла.

На подъезде к городу одну из повозок пришлось бросить. Обезумевшие крестьяне набросились на нее и принялись нагружать своим скарбом. Два приказчика перебрались к Перро. Всем вместе им удалось отогнать беженцев от своей повозки. Дальше ехали в тесноте, не разговаривая. Все путешественники были подавлены происходящим, разговаривали редко, все больше молчали. На душе стало скверно.

И все же им удалось пробиться к огромным вратам Таграма. Они были открыты, – в город шел поток обозов, везущих припасы и оружие. Столица готовилась к осаде. Королевские гвардейцы следили за порядком, тщательно осматривали каждую повозку, проверяя, нет ли в ней беженцев.

Перро удалось вклиниться в один из обозов, и путешественники быстро добрались до ворот. Сначала их не хотели пускать, но к счастью в леаранце быстро признали столичного жителя. Перро был известен в торговых кругах, – и своей удачливостью и благотворительностью. По счастью с солдатами стоял один из жрецов Храма Южного Огня, – он то и опознал торговца. Это было неудивительно – Перро регулярно жертвовал этому храму немалые суммы, надеясь на покровительство Энканаса. Жрец, узнав, что леаранец возвращается из торгового путешествия с крупной прибылью, тут же велел солдатам пропустить повозку.

Так Фарах вернулся в Таграм. На этот раз он не рискнул показаться на глаза стражникам – ведь рядом с ними стоял жрец, он мог случайно видеть его раньше и узнать в помощнике торговца воспитанника. Этого Фараху не хотелось. Он подождал, пока ворота останутся позади, а потом распрощался с Перро. Тот, помня, что случайный попутчик спас обоз от нападения разбойников, уговаривал его остаться, говорил, что примет на работу, а может и возьмет в долю. В эти лихие времена торговец хотел иметь в своем распоряжении опытного бойца. Но Фарах вежливо и твердо отказался. Он еще не знал, что будет делать дальше, но был уверен, что торговля – не его стезя. Расстались они тепло, по-доброму. На прощанье Перро сказал, что двери его дома всегда будут открыты для Фараха, и крепко его обнял.

Бредя по улицам, куда глядели глаза, подмастерье чувствовал себя потерянным. Он достиг цели – вернулся в столицу, и теперь, когда его планы сбылись, растерялся. Он не думал о том, что будет дальше. Не загадывал так далеко, хотел просто вернуться и все. Теперь он не знал, что делать и куда идти. Поэтому он просто шел вперед, в никуда, пытаясь найти себя.

Выйдя на Королевскую Площадь, к стенам дворца, он вдруг почувствовал что просыпается. Фарах пошел быстрее, стараясь посетить все те места, где он бывал раньше. Ему казалось, что еще немного и он найдет то, что потерял по дороге из Хальгарта в Сальстан. Свою часть, ту, что верила в добро и надеялась на лучшее.

У Совиного Урочища, наткнувшись на компанию школяров, Фарах внезапно вспомнил, как дед рассказывал ему про звезды. Он вспомнил его улыбку, его умные и добрые глаза – и чуть не заплакал. Проходя через перекресток, где торговали цветами, подмастерье улыбнулся, припоминая симпатичную цветочницу. Волна тепла затопила его, заставив оттаять душу, заледеневшую в лесах Хальгарта. Пройдя еще один перекресток, Фарах понял, что идет к приюту и все-таки заплакал.

Со слезами на щеках, он добрел до знакомых ворот. Ему было плохо, он чувствовал себя отъявленным негодяем и мерзавцем. Он знал, что предал друзей, оставил их на сервере сражаться с воинством тьмы, а сам позорно бежал на юг. И это знание заставляло его сердце сжиматься от боли.

Глядя на закрытые ворота приюта, Фарах никак не мог решить, – постучаться, или пройти мимо. Састион, Васка, Сасим. Они уже никогда не вернутся сюда. Килрас, Грендир… Где они теперь? Возможно, их останки мерзнут в снегах Хальгарта, а Фарах, живой и здоровый вновь стоит у ворот дома, давшего ему новую семью. Семью, которую он предал.

Отвернувшись, подмастерье побрел прочь. Он понял, что никогда больше не вернется сюда. Он не мог позволить себе вновь прийти туда, где жили его друзья. Может быть потом, когда боль в груди утихнет, и он вымолит прощение у памяти погибших, – лишь тогда он сможет вновь переступить порог этого дома.

Выйдя вновь к Совиному Урочищу, подмастерье вспомнил о Ламераносе, и остановился, пораженный до глубины души. Как он мог забыть об ученом! Ведь именно из-за него он и собирался вернуться в Таграм! Ему необходимо навестить ученого. Обязательно! Он мог знать, что нужно делать. Он мог найти ошибку в предсказании… Ведь его еще никто не отменял. Фарах чудом избежал смерти, но два месяца еще не прошло. Оставалось еще пара недель или даже больше. Именно с Ламераносом можно было поговорить о войне и об орде. Вдруг он придумает какой-нибудь выход! Как он мог забыть обо всем этом?

Фарах вытер рукавом внезапно вспотевший лоб и только теперь почувствовал, что окончательно пришел в себя. Он вернулся. Вернулся в Таграм, к прежней жизни и стал самим собой. Его душа, замороженная войной, оттаяла. Теперь он точно знал, что нужно делать. Нужно идти к ученому. Но сначала надо было разобраться еще с одним делом.

Приняв решение, Фарах направился в сторону Южного Храма Огня. Придя в себя, вернувшись в реальный мир, он захотел, наконец, испытать судьбу. Подмастерье знал, что ему просто необходимо обратиться к Энканасу. Он очень хотел это сделать, чтобы все-таки понять – удержался ли мир на краю пропасти, или уже катится в бездну. Фарах по-прежнему боялся наткнуться на холод и пустоту, как это уже было с ним тогда, на севере. И если это случиться, пусть это произойдет в Храме, где жрецы смогут его понять и поддержать. Так, и только так следовало поступить. Если Энканас по-прежнему восседает на своем огненном троне и все также благосклонен к детям своим, то, возможно, он дарует недостойному воспитаннику прощение, сжалиться над ним и все-таки ответит на призыв. Фарах очень нуждался именно в прощении. И в ответе. Сейчас ему был только один путь – в храм.