Первым делом они разыскали Састиона. Оказалось, что его тащил на себе Грендир, тащил в сторону лагеря, выбиваясь из последних сил, перемалывая ногами кровавый снег. Фарах и Килрас подхватили жреца, не держащегося от усталости на ногах, и дело пошло на лад. Цепляясь друг за друга, четверо окровавленных и вымотанных до предела людей, пробирались по завалам из тел оргов к опушке леса. Тасам остался на поле – он собирал уцелевших бойцов и вместе с ними разыскивал раненых.

Возле фургона их встретили Васка и Сасим. Напуганные и растерявшиеся, они всю битву просидели у костра, не зная, куда бежать: то ли на помощь друзьям, то подальше в лес. Но братья так и не решились отойти от костра. Он стал для них опорой, островком порядка среди воцарившегося хаоса.

Издалека заметив друзей, он бросились им навстречу, громко славя Энканаса. Помощь братьев пришлась как нельзя кстати. И Фарах и Килрас сами едва держались на ногах.

Састиона положили около костра, на тюки с одеялами. Грендир, Фарах и Килрас сели рядом, поближе к жаркому пламени. Измученные, уставшие до смерти, они не могли даже внятно отвечать на расспросы братьев, пытавшихся узнать, что произошло.

Килрас был ранен, но не опасно. Разорванное ухо, поцарапанная щека, и подбитый глаз – вот и все. Дубина великана лишь скользнула по его голове, ничего серьезного. Кровь уняли снегом. Сасим промыл рану травяным настоем, а Васка замотал голову Килраса льняным полотенцем, так, словно у воспитанника болел зуб.

Фарах чувствовал себя опустошенным, и дико уставшим, словно целый день ворочал камни, но довольным. Он уцелел и это главное. Пожалуй, от удара демона, у него треснуло пара ребер, но только и всего. Правда, из-за страшной усталости подмастерье не мог двигаться. Вернее – не хотел. Хотел просто лежать, смотреть в небо и дышать, наслаждаясь тем, что может это делать. Не больше и не меньше.

Грендир вышел из боя без единой царапины, но совершенно обессилел. Во время боя он поддерживал жреца, отдавая ему свою Силу Огня, и потому устал так, что едва дышал.

Хуже всего пришлось Састиону. В битве с демоном-колдуном, постоянно сдерживая темное колдовство, он израсходовал все силы. Наставник не был ранен, но впал в странное забытье, напоминавшее обморок. К радости воспитанников, иногда он приходил в себя и требовал, чтобы его хорошенько согрели.

Братья суетились вокруг костра, ухаживая за ранеными товарищами, и вскоре все устроилось. Рану Килраса перевязали, на ребра Фараха наложили тугую повязку, жреца замотали в теплые одеяла и уложили поближе к костру, а Грендира напоили горячим мясным отваром.

Тогда, немного придя в себя, Фарах рассказал братьям, что произошло на поле боя. Сасим и Васка охали, бледнели и с опаской поглядывали на дремавшего Килраса.

– А мы сожгли бумаги, – хрипло сказал Сасим, когда подмастерье закончил рассказ. – Уже собирались жечь книги…

– Книги! – хрипло каркнул Састион, ворочаясь под грудой одеял.

– Но не успели, – продолжил Сасим, покосившись на жреца. – Вы стали побеждать.

Жрец устало кивнул и закрыл глаза.

Васка принялся расспрашивать Фараха о молитве, позволившей зажечь ему меч, но тот не успел ответить. К костру подошел Тасам.

Первым делом сотник подошел к Састиону. Тот, приоткрыв глаза, вновь потребовал, чтобы его согрели. Тасам понимающе кивнул и извлек из недр своей шубы, разодранной в десятке мест, маленький бурдюк из толстой кожи, напоминавшей обычную бутылку. Он развязал горлышко и влил несколько капель содержимого в рот жреца. Тот закашлялся и Васка вскочил на ноги. Но Састион зашевелился, выпростал из-под одеял худую руку, выхватил у сотника бурдючок и с жадностью к нему присосался. В воздухе запахло крепким вином. Едкий запах перебивал даже гарь от костров и еще дымящихся тел оргов.

– Перегонка. – Довольно сказал сотник, забирая у жреца опустевший бурдюк. – Новейшее изобретение алхимиков, мать их родную за ногу. Добыл в соседней сотне. У них там с этим делом неплохо. А своим я запретил даже думать об этом.

Жрец заворочался в одеялах, сел, накинул на плечи толстое покрывало. Его лицо покраснело, но глаза оживились, приобрели осмысленное выражение. Угощение Тасама явно пошло ему на пользу.

– Как там дела? – спросил он у сотника.

Тот присел у костра, на один из тюков, и начал рассказ.

Дела были плохи. Из сотни Тасама на ногах оставалось человек десять, не считая компании воспитанников. Еще десятеро были ранены и не могли продолжать бой. Остальные погибли. В общем-то, сотня перестала существовать. Уцелевших, тех, что могли держать оружие, приписали к соседней сотне, стоявшей правее. Ей командовал знакомый Тасама – бывший городской сотник Вальдор, переведенный в армию.

– Вот такие дела, – печально произнес Тасам. – Теперь я десятник, и не более того. Но вы ребята молодцы. Пойдете со мной, под командование Вальдора. Он парень неплохой, только молодой. Еще моложе меня. Познакомились мы в одной таверне, где я пропивал деньги батюшки, и попутно учинил небольшой скандал. Вальдор тогда появился на зов хозяина. Но…

– Как там, в центре? – спросил жрец.

Оказалось, что дела шли неплохо. Главный удар орды пришелся в середину войска, как и предполагали командиры, ранее встречавшиеся с северянами. Войска сальстанцев выдержали удар и отбросили врага. Но победа досталась дорогой ценой. Потери еще только подсчитывали, но уже стало ясно, что уцелела едва ли половина воинов, вступивших в бой. Это было плохо. Войска перестраивались, командиры стягивали в центр тех воинов, что не принимали участия в дневном сражении. Разведка доносила, что орда тоже потрепана, но готовится к новой атаке. Вся надежда была на силы Второй Армии. Она, по расчетам маршала, должна уже выйти из долины Халь. Гонцов от командующего Второй Армии еще не видели, но так быстро их и не ждали. Они должны появиться к вечеру, не раньше. Первые же отряды Второй Армии, по всем расчетам, должны были подойти ближе к полуночи.

– Но в это плохо верится. – Сказал Тасам. – Я боюсь, что эти предположения слишком оптимистичны. Я знаю, какой бардак царит в долине Халь. К тому же, получив тревожные вести, эти засранцы бросятся спасать короля, отправят его с отрядом охраны обратно на юг. А пока они все соберутся, пока слуги да царедворцы упакуют свое добро, пока выступят, никто и не подумает идти к нам на помощь.

– Кстати, – пробормотал подмастерье. – О помощи. Почему сотня Вальдора так и не помогла нам?

Сотник, теперь уже бывший, повернулся к воспитаннику и вздохнул.

– Это война, – резко сказал он. – У каждого своя задача. Сотня Вальдора должна была ждать, чем закончится наша схватка с ордой. Если бы мы проиграли, то орги двинулись бы дальше и наткнулись на свежие силы соседней сотни. Тут бы им и пришел конец. К тому же, помощь ребят Вальдора могла понадобиться и другим соседям, что стояли ближе к центру. Ведь основной удар пришелся туда, в середину войска.

Фарах нахмурился и ничего не ответил. Он был возмущен такой рассудительностью, но решил промолчать. Логика подсказывала, что сотник прав.

– Все это, – Тасам махнул рукой в сторону равнины, – наш маленький кусочек войны. И мы должны ее выиграть. Сами. Потому что у других свои битвы, свои сражения. Если каждый победит на своем участке, то это и будет победой войска. А если каждый будет беспокоиться только о своей шкуре, требовать поддержки, помощи, то наступит такой бардак, что общее дело рухнет, как дом, из стен которого вытащили слишком много маленьких кирпичиков. Забудь о справедливости. Считай, что ты никогда не слышал этого слова. Это война. Война севера и юга, а не сражение воспитанника Фараха с сотней полудохлых оргов, измученных ночным маршем. Понимаешь? Здесь правит не справедливость, не честь и благородство, а его величество приказ, и ее величество целесообразность. Общая польза важнее отдельной маленькой пользы для конкретного человека. Необходимость. Понимаешь?

Подмастерье кивнул. Он все понимал. Не мог принять сердцем, но понимал, что только так можно победить. Это не его война. Это война севера и юга. И единственное что он может сделать, так это умереть, чтобы все осталось по-прежнему. Чтобы северные орды не вошли в Сальстан. Чтобы не настала вечная зима.

– Значит так, – сказал Тасам и поднялся на ноги. – У вас раненые есть? Могу отправить в тыл, на дорогу. Там лагерь врачевателей. Конечно, они все как один армейские коновалы, им только дай повод что-нибудь отрезать, но все же...

Никто не отозвался. Тяжело раненых не было, все держались на ногах и могли продолжать бой.

– Састион, – позвал Тасам. – Ты как?

– Лучше, – отозвался жрец. – Только мне надо поспать. Отдохнуть.

– Отлично. В сотне Вальдора очень рассчитывают на твою поддержку. О ваших подвигах уже легенды складывают. Килрас!

Воспитанник устало приподнял голову, поморщился от боли в щеке.

– Если уцелеешь, – готовься к железяке. Медаль, орден, – что-нибудь в этом духе. Обещаю.

Килрас равнодушно кивнул и уронил голову на грудь. Казалось, награды, бывшие предметом его мечтаний, теперь не представляли для него никакого интереса.

– Даю вам час, – сказал Тасам. – Потом собирайте вещи и грузитесь в фургон. Надо будет перебираться в расположение сотни Вальдора. Меняем, дислокацию, так сказать.

Тасам немного помолчал, но никто не отозвался. Воспитанники молчали, жрец, сгорбившись под покрывалом, задумчиво смотрел прямо перед собой.

– Я пришлю за вами Картана, – сказал, наконец, Тасам.

Потом повернулся и зашагал в лес, к кострам. А через час, как и было обещано, за воспитанниками пришел рыжебородый десятник.

На новом месте обустраивались до самого вечера. Сотня Вальдора встретила новых бойцов очень гостеприимно. Сотник лично познакомился с каждым солдатом, пожал им руки, для каждого нашел пару теплых слов. Потом собрал из уцелевших солдат десяток и назначил главным Тасама. Фургон воспитанников Вальдор велел поставить рядом со своим походным шатром, на большой поляне. Быков из фургона выпрягли и увели. Килрас забеспокоился, – не на убой ли. Но сотник его успокоил. Оказывается, всех быков собирали подальше в лесу, на одной поляне. Так было удобнее их всех кормить. Да и присматривать за ними так тоже легче.

После того как все устроились на новом месте, жрец и его воспитанники расположились у большого костра. Рядом присел Вальдир с десятниками. Гостей накормили горячим ужином, потом угостили перегонкой. Всех, кроме Фараха, отказавшегося от сомнительного вина. После угощения, сотник и десятники стали расспрашивать гостей о битве.

Фарах рассказал все что видел. Кое-что добавил пришедший в себя Грендир. Он в основном расписывал подвиги Састиона. Жрец недовольно морщился, но рассказ не прерывал. Больше всего, конечно, все восхищались подвигом Килраса. Он ведь зарубил демона-колдуна, практически в одиночку обеспечив победу сотне. Десятники, молодые безусые пацаны, еще не бывавшие в сражениях, восторгались Килрасом, расспрашивали его о малейших подробностях схватки, рвались пожать руку воспитанника, оборвавшую жизнь демона. Килрас отвечал неохотно и односложно. Было видно, что он не рад вниманию, уделявшемуся ему. Мрачный, немногословный, с окровавленной тряпицей на голове, он производил впечатление настоящего ветерана, прошедшего не один десяток сражений. Но Фараху стало понятно, что это его вовсе не радует. В конце концов, сославшись на то, что ему больно говорить, Килрас обратил внимание десятников на Фараха, ведь он, если говорить по чести, сделал для победы сотни не меньше, а то и больше Килраса.

Тут уж досталось и подмастерью. Он отвечал на вопросы, рассказывал, почему нельзя всю сотню вооружить горящими мечами, в подробностях расписывал облик демона и его способности. Но внутри него зрело глухое раздражение. Внимание солдат не льстило ему, наоборот, причиняло неудобство. Он казался себе самозванцем, занявшим чужое место. Когда схватку описывали словами, получалось нечто вроде красивой легенды, про воинов, одержавших победу над силами зла. Но Фарах знал, что на самом деле все было не так. Не подвиг, не сражение – кровавая резня, вот как это называлось. Никто не думал о победе, все сражались только что бы выжить, уцелеть. Нанести удар прежде, чем сразят тебя самого. Не было никаких подвигов, просто огромная драка. И мыслей никаких в голове не было, ни о защите Сальстана, ни о победе, ни о добре, ни о зле. Просто хотелось выжить и помочь друзьям убить великанов. Или мы или они, вот и вся доблесть. Все случилось слишком быстро, чтобы можно было подумать о чем-то другом.

Но прямо на его глазах рождалась новая легенда о победе над демоном и несметными полчищами оргов. Красивая, даже блистательная, история о подвигах людей, сильных духом и крепких телом. О героях.

Фарах уже представлял, как эту историю рассказывают друг другу все солдаты сотни Вальдора, передавая ее дальше, в другие отряды. Число оргов будет расти, число защитников уменьшаться. В конце концов, получится, что воспитанники в одиночку разогнали две сотни великанов. Так и будут говорить, подмастерье знал это. Он уже слышал такие легенды раньше, еще от Танвара, когда он рассказывал про битву за Белые Пустоши. Теперь Фарах вроде бы стал одним из персонажей похожей легенды, но от этого ему почему-то становилось больно.

Вальдор, заметив, что герои не в духе, разогнал десятников. Отправил их к отрядам, велел готовиться к обороне. Потом оставил жреца и воспитанников отдыхать, а сам, прихватив Тасама, ушел к солдатам. Проверить посты, как он сказал.

Оставшись одни, воспитанники вздохнули свободнее, расслабились. Састиону уже стало лучше, он приободрился и велел всем прочитать вслух моление о благодарности за ниспосланные испытания. Взывая к Энканасу, произнося привычные слова, Фарах испытал несказанное облегчение. К нему вернулось внутреннее тепло, и тут же перестали болеть бок и рука, пораженные колдовством демона.

После молитвы Састион поднялся и ушел в фургон, спать. Сасим и Васка пошли с ним, чтобы помочь разжечь походную печку, а Грендир Фарах и Килрас остались у жаркого костра. На солдатских лежанках было уютно, сделаны они были на совесть: на снег набросали еловых лап, потом положили солдатские оделяла, в два слоя. Получилось, что лежать – и сухо и тепло.

Килрас дремал. Грендир сидел молча, мрачный и задумчивый. Вопреки обыкновению, он не хотел разговаривать. Фараху казалось, что бывший воришка тоже чувствует себя самозванцем. Но – по другому поводу. Ведь он за время битвы не нанес ни одного удара, никого не убил. Лишь поддерживал Састиона. И, тем не менее, его тоже записали в герои.

– Грендир, – позвал подмастерье, чувствую, что надо как-то подбодрить товарища. – Ты молодец.

Тот глянул на Фараха – уныло и чуть осуждающе. Мол, негоже издеваться над другом.

– Нет, правда, – сказал подмастерье. – Ты же помогал Састиону. Отдавал ему силу огня. Если бы не ты, наставник бы ослабел, не смог бы сдерживать демона и нам всем пришел конец.

– Правда? – тихо спросил бывший вор.

– Конечно. Пусть другие думают, что главное это зарубить больше врагов. Но мы то, все мы, кто был там, знаем, что для победы важно все. И ты сделал не меньше чем мы. Правда, Килрас? Килрас!

– Что? – вскинулся здоровяк, открывая уцелевший глаз. – О чем ты?

– Я говорю, Грендир хорошо поработал.

– Это точно. Правильно. А больше всех сделал Састион. Кабы не он, нам всем крышка. А ты, Грендир, вовремя ему помог… И ты Фарах молодец. Как ты ловко с мечами то придумал. Я бы так не смог.

Грендир шумно вздохнул, потер замерзший нос. Потом поднялся с лежанки и перебрался поближе к Килрасу.

– Спасибо ребята, – сказал он. – А то я себя таким дураком чувствовал!

– Не ты один. – Буркнул Килрас. – Я тоже. Как чучело. Вроде и не сделал ничего такого. А они как вороны. Раскаркались.

Фарах откинулся на спину и улегся поудобнее. Подтянув пол голову чью-то котомку, и до подбородка закутался в ворох одеял. Он лежал на спине, смотрел в ночное небо, и слушал тихую беседу друзей, делившихся впечатлениями от схватки. Сейчас ему было хорошо и уютно. Подмастерье думал о том, что сейчас все в порядке и этого достаточно. Что было – прошло, а то, что будет, знать не дано. Главное, что сейчас, в этот самый момент, он жив и здоров, как и его друзья. Для счастья большего и не надо.

Убаюканный потрескиванием костра и басовитым шепотом Килраса, Фарах и сам не заметил, как уснул.