Часть первая
Три шага до ненависти

Ничто не проходит бесследно, ни одна подлость не остается незамеченной Высшими силами. Вы можете бежать от своих ошибок, пытаться стереть из памяти мелкие подробности, гнать прочь чувство брезгливости от собственных деяний, да только все это бессмысленно. Совершенная когда-то мерзость всегда возвращается, толкает в спину и заставляет упасть на колени.

Я почти перестала вздрагивать и кричать во сне. Из памяти вытеснялись страшные образы прежних событий, и жизнь поменяла злобный оскал на легкую усмешку. Теперь все реже и реже меня посещало щемящее чувство страха, и я практически излечила душевные раны.

Все это было ровно до того момента, пока на меня не открыли охоту.

– Вон там девка! Я видал, как она спряталась!!!

Я лежала в яме, засыпанной прошлогодней потемневшей листвой, покрытой тонкой, почти растаявшей корочкой заледенелого снега, и старалась не шевелиться. В душе теплилась надежда, что преследователи не заметят моей съежившейся фигурки и пройдут мимо.

Сильный ветер, налетающий на все еще голые кроны деревьев, шумел и заглушал шаги преследователей. Было бы тихо – смогла бы расслышать их, а так оставалось лишь уповать на удачу.

Да что им вообще от меня надо?!

– Нет ее тута! – заорали сверху над головой.

Под чьим-то сапогом громко хрустнула трухлявая ветка.

– Кликни Ермолу! – приказал хрипловатый го-лос. – Темнеет, да, того и гляди, снег пойдет!

– А как же девка?

– Да никуда не денется твоя девка!

Холод уже проникал под душегрейку, студил спину, а руки и вовсе заледенели. Они правы: деваться мне некуда, вокруг непроходимые топи. Выход был один – на полузаброшенный тракт, ведущий к Салотопке, который, похоже, успели перекрыть.

Темно-серое небо, готовое разразиться дождем со снегом, окончательно затянули еще недавно изредка белевшие хлопья облаков. Вроде апрель на дворе и пост уже к концу подходит, а тепла все нет и нет.

Я стала тихо отползать под нависающий над оврагом обрыв. Земельный пласт держался на корневище мощного столетнего дуба и образовывал темную пещерку. Сумерки налетели так же стремительно, как порывы холодного ветра, взъерошивавшего листву.

Как все хорошо начиналось! Гладко прошло дело, в мои руки легко ушел баснословно дорогой браслет, в народе называемый Королевская Невинность! И через Оку я спокойно переехала. Даже под собственным портретом «Разыскивается Наталья Москвина» на переправе постояла, и то не узнали. Но как будто чуяло сердце, что в конце концов случится какая-нибудь гадость и все полетит в тартарары.

К тому же любое промедление в доставке браслета означало одно – уменьшение гонорара. Если представить выручку толстым бархатным кошелем с золотыми монетами, то в нем уже оставалось только три медяка…

И все же, откуда взялись наемники? Будто кто напел, что заказчик назначил мне встречу в полузабытой деревеньке Гадюкино.

Одно хорошо – браслет сейчас далеко. Признаться, сама не знаю, насколько далеко. Я его на шею своего болотного демона нацепила, чтобы меня на переправе не сграбастали с контрабандой, а Страх Божий сделал изящный пируэт и скрылся в неизвестном направлении, как только на меня напали. Подлый предатель, прости господи мою душу грешную, только и умеет, что громко рычать, лаять да за пальцы клыками хвататься. Хотя вру, еще талантливо из чужих тарелок еду ворует, когда на постоялых дворах ночуем. За полтора года ничего хорошего от демона не видела, даже не верится, что он мне несколько раз жизнь спасал.

Я шмыгнула носом, забираясь подальше в полумглу земляной пещеры. В воздухе уже летали мелкие колючие снежинки, но здесь казалось теплее. Поплотнее запахнув тонкую весеннюю душегрейку, я свернулась калачиком. Надо переждать какой-нибудь час, а потом прокрасться перелеском до постоялого двора, забрать лошадь и рвануть в обратном направлении. Браслет продать еще успею, главное – жизнь спасти.

Когда этим вечером я спокойно ужинала на постоялом дворе, дожидаясь хамоватого поверенного моего нанимателя (такого известного человека, что его имя произносить даже совестно), в трапезную вошли эти трое, плечистые бородатые мужички в потрепанных легких тулупчиках. Я сразу определила, что они наемники, уточню для полной ясности – наемные убийцы. Может, простой обыватель и не разберет на глаз, а мне в жизни много приходилось со всяким отребьем общаться. Наемных убийц различаю, как поп грешников, про воров можно и не говорить. Знаете, «гыбак гыбака видит издалека», как сказал бы один мой старый знакомый.

На шеях мужичков поблескивали недурственные амулеты-щиты, заряженные, но не активированные. Я сразу напряглась, приосанилась, готовая к любой гадости с их стороны. Мужички, оставляя на чисто вымытом полу грязные следы, прошли к длинному столу. Служка засуетился вокруг них, загремел глиняными тарелками, услужливо раскланиваясь. Вновь прибывшие обвели залу злобными пронзительными взглядами, будто нарочито не замечая меня.

Собственно, это и заставило насторожиться.

Выглядела я так, что волей-неволей присутствующие в мою сторону косились. Вроде бы субтильный паренек в ермолке, а задом или боком повернется – девица, и взгляд тяжелый. Душа от такого взгляда у нормальных людей в пятки уходит.

Ясноокая, я чувствую любую ворожбу и естественную магическую природу вещей, поэтому гляжу – будто иголкой колю. Не любят яснооких в Окии, хотя, надо отдать должное, нас нигде не жалуют и с распахнутыми объятиями не встречают. В людных местах с детства глаза прятала и в пол смотрела, чтобы никого не испугать.

И вот когда один незнакомец хмуро кивнул подельщику – нет, не кивнул, а так, будто головой только дернул, я сразу поняла: пришли по мою душу. Спокойно встала и, не торопясь, вышла во двор. Они выскочили за мной буквально след в след.

Уже почти сутки я от них пряталась, холодная, голодная, уставшая как собака, а этим тварям хоть бы что, гоняют меня по лесам и болотам без устали.

Грешным делом, сначала я решила, что это бандюги за браслетом охотятся, но потом стало ясно – Королевская Невинность здесь ни при чем.

Наемникам нужна была именно я. Интересно только, зачем?

Стало совсем темно. В мое убежище залетел ветер, заставив зябко поежиться и закашлять.

Я тихонечко выбралась наружу. Вокруг черным-черно – хоть глаз выколи. Осторожно, чтобы не оступиться и не скатиться в глубокий овраг, по дну которого протекал холодный талый ручей, я, озираясь, поднялась обратно в лес.

Сильный ветер срывал с крыши постоялого двора дерн, скрипел и хлопал ставнями. Я тихо прошмыгнула в теплую конюшню, где пахло овсом и навозом. Лошади заволновались от моего присутствия. Под потолком от сквозняка качался масляный светильник, и неровные тени танцевали по деревянным стенам. При моем появлении каурая заволновалась, но, почувствовав хозяйку, быстро успокоилась и позволила накинуть на себя уздечку.

Только я, обливаясь потом, надела на лошадь тяжелое седло и затянула подпругу, как во дворе кто-то крикнул:

– Девка точно в конюшне! Я видел ее, когда на крыльцо выходил!

Меня бросило в жар. Схватившись за повод, я затащила упиравшуюся кобылу в стойло и притаилась сама, прижавшись к деревянной перегородке. Дверь со скрипом отворилась, ветер взметнул с пола грязную солому. Кто-то, шаркая, прошел по проходу и, особо не церемонясь, заглядывал в каждый закуток, пугая лошадей. Не дойдя до моего убежища всего несколько шагов, незнакомец решительно повернул обратно и вышел наружу.

– Показалось тебе, – прогудел он, – нет там девки!

– Пропустим – Степан голову оторвет, – жаловался его подельщик.

– Да отряд перекрыл тракт, а по болотам сама не полезет.

– Степан сказал, она…

– Да заткнись ты со своим Степаном! – осерчал первый.

Голоса стихли. Я потянула лошадь на темный двор, сначала выглянув проверить преследователей. Никого.

Но не успела я добраться до ворот, как шум и шелест ветра накрыл страшный драконий вой. Кобыла, испугавшись, всхрапнула и шарахнулась в сторону. Я едва не рухнула под копыта. Тут же из избы на улицу высыпал переполошенный народ, и кто-то надрывно заорал:

– Гляньте, лошадь уводят!

Мужские голоса подхватили:

– Девка!!! Лови!.. Держи ее!..

Я все еще никак не могла справиться с лошадкой, пытаясь заставить ее слушаться, а над избой уже пронесся стремительный огненный поток, который ударил в конюшню. Деревянная постройка тут же превратилась в факел. Во дворе началось суматошное движение. Сверху на голову сыпался дождь из горящего и тухнущего в холодном морозном воздухе пепла. А в дымном небе мелькнула вытянутая крылатая тень.

Кобыла понеслась в сторону черной стены леса, стараясь скрыться от грозящей на открытой дороге опасности. Впереди, на развилке, показалась полуразрушенная застава, а за ней по обочине дороги горели костры походной стоянки. Люди увидели одинокую всадницу, убегающую с горящего постоялого двора, и бросились мне наперерез. Я резко осадила лошадь, разворачиваясь. Та, неуправляемая и испуганная, встала на дыбы. В следующее мгновение я рухнула наземь. Резкая боль рассекла спину, в глазах потемнело. Кто-то, тяжело дыша, нагнулся надо мной, и, проваливаясь в беспамятство, я услыхала далекий знакомый голос:

– Ну, Пришлая, ну помотала нас по округе!

Бесконечно долго меня везли в старой тюремной карете без единого окошка, такой разбитой, что казалось, будто скрипучие пружины рессор вот-вот сломаются и весь экипаж завалится в глубокую канаву. Тогда точно кости переломаю.

На кочках и колдобинах трясло и подбрасывало. Через толстые стенки едва просачивались звуки: неровное шелестение колес по ухабистой дороге да отдаленные окрики возницы, подгонявшего лошадей.

Кто меня выловил, так и не поняла. В карету кинули без сознания, опечатали заклятием, побоявшись, что замок на двери меня не удержит. Внутри воняло жасмином, и в щелочку под дверью пробивалась зеленоватая магическая полоска.

Вот экипаж остановился, меня тряхнуло последний раз, и после громкого щелчка отворилась дверца. В проеме, загораживая серый дневной свет, стоял Степан Тусанин – Хранитель, с которым мы познакомились, когда некоторое время назад я выкрала Ловца Душ. Впрочем, я уже рассказывала эту историю, и повторяться не следует. Скажу одно – хороших воспоминаний мужчина у меня не оставил. Да и лошадь его, каковую я позаимствовала на время, буквально через полчаса скинула меня в сугроб, испугавшись развернувшегося между магами и Хранителями боя.

Тусанин за время нашей разлуки будто бы заматерел, отрастил светлые усы и жиденькую бороденку, отчего его физиономия стала чересчур простецкой. Только глаза холодного серого цвета по-прежнему смотрели люто и ненавистно.

– Здорово, Степан. – От долгого молчания голос осип.

Я кашлянула и уставилась на мужичка, не особо рассчитывая получить от него разъяснения произошедшего.

– Пришлая, руки вытяни, – потребовал тот, отводя глаза.

Я нарочно скрестила руки на груди:

– Говорю, день добрый, милсдарь.

– Руки вытяни.

– Зачем вы меня загоняли?

– Наталья, я не буду с тобой любезничать. Либо дашь надеть наручники, либо… – Он осекся.

– Договаривай. С каких это пор Хранители похищают невинных девиц?

В следующий момент совсем неожиданно он ловко сграбастал меня в охапку и легко закинул на плечо, слегка шлепнув чуть пониже спины, чтобы не дергалась. Я в ответ поступила как настоящая мамзель: так пронзительно завизжала, что в горле запершило.

– Дай уточнить, – сквозь зубы, заглушаемый моими воплями, процедил Степан, – невинной девицей ты себя назвала?

У меня перед глазами мелькала грязная мокрая брусчатка. Доносились грубый мужской гогот и собачий лай. Пахло скотным двором и помоями.

– Отпусти!!! – орала я как сумасшедшая, вырываясь. Голова гудела, нос и уши заложило.

– Успокойся ты! – Степан разжал руки, и я мешком рухнула в грязную лужу, подняв фонтан брызг. Порты тут же промокли, исподнее прилипло к ягодицам, а в рукава до самых локтей залилась холодная талая вода.

Хохот громыхнул с двойной силой. Внезапно его перекрыл хриплый собачий лай. Сверху на обидчиков налетела стремительная тень. Я вскинулась, заметив, как над крышами посеревших от дождей дворовых построек пронесся болотный демон, покрытый клоками черной жесткой шерсти, отрощенной на зиму, а теперь неприглядно облезающей. Мужички как один примолкли, некоторые рванули в людские, а кто в конюшню. Были и такие, кто свинарником не побрезговал. Страх Божий спикировал мне на плечо, стоило подняться на ноги, и хорошенько толкнул, так что я едва не завалилась обратно.

Первым делом я покосилась на браслет у него на шее и опечалилась. Посреди широкого ряда крупных прозрачных бриллиантов зияла дыра, оголяя червонное золото основания. Один камень выпал-таки, чтоб ему пусто было!

– Наталья! – донесся до меня голос Степана, выглянувшего из-за двери людской, откуда доносилась возмущенная женская ругань. – Убери свою зверюгу!

– Демон когда-то твоим был, – заметила я, выжимая по мере возможности полы душегрейки.

– Да, но только ты с ним нравом сошлась!

– Три золотых!

– Обалдела?

– Отдам все пять, только позвольте на свежий воздух выбраться! – заорал кто-то из свинарника, чуть приоткрыв дверцу.

– Мужики, кто больше?! – хохотнула я.

Бес радостно тявкнул мне в лицо и лизнул грязную щеку шершавым языком.

– Убирай демона и отделаешься одной затрещиной! – пообещал Степан.

Предложение мне сильно понравилось.

– Ладно, – согласилась я и, перехватив Страху крылья, прижала упирающегося беса к груди. – Выходи уже!

Мужички, набравшись смелости, выбирались из своих укрытий и с уважительного расстояния косились на крохотное чудище с круглой башкой, желтыми зенками и тонким крысиным хвостом. С первого взгляда монстр даже вызывал умиление, если бы не острые клыки в пасти.

Я осмотрелась, с каждой секундой все больше и больше мрачнея.

Мы стояли на заднем дворе замка, где от чужих глаз прятались хозяйственные постройки. Здесь же имелись и коровник со свинарником. Из трубы прачечной шел сизый дым. Вокруг сильно пахло кипяченым бельем и дешевым хозяйственным мылом. По двору, с удивлением глазея на столпотворение, шмыгали горничные в белых передниках. Конюхи распрягали черную тюремную карету и вели лошадей в добротную каменную конюшню.

Перед глазами воскресла картина этого же двора, только в другое время и с другого ракурса: оттуда, из окна второго этажа. Полуразрушенные постройки, покинутые людские, холодный ветер, гоняющий редкие снежинки и играющий пылью на серой брусчатке. Я резко оглянулась – самая высокая башня по-прежнему чернела после пожара, а в серое небо величественно вонзался шпиль с новым красным знаменем.

Это был замок проклятого Хранителя графа Василия Лопатова-Пяткина.

С каждой минутой, проведенной здесь, крепло ощущение, что меня по самые колени утягивает в неприятности.

Степан, пока я осматривалась да холодела от дурных предчувствий, осмелел и решился, было, схватить меня под локоток, но Страх не сплоховал – тут же грозно и злобно зарычал на бывшего хозяина, оголив мелкие желтоватые клыки. Тусанин поспешно отступил, спрятав руки за спину, и кивнул на высокую деревянную лестницу, ведущую к черному входу:

– Пойдем.

– Не хочешь объяснить, что все это значит? – раздосадованно спросила я, не собираясь сдвигаться с места, пока не получу вразумительного ответа.

Черт-те что и сбоку бантик! Выловили, притащили в проклятый замок, откуда еще совсем недавно было невозможно выбраться на свободу! Господи, да я под пыткой не войду в этот каменный склеп!

– Пришлая, не упорствуй, – Хранитель глядел хмуро и решительно, – все равно я сильнее.

– Все же поколотишь? – осклабилась я, ерничая.

– Если понадобится, то и садану хорошенько! – Тон собеседника не оставлял никаких сомнений – говорил он серьезно донельзя. – А теперь уйдем отсюда. Тебя уже ждут. Ну, чего вылупились?! – ругнулся он на толкущихся подопечных. – Дел никаких нет?!

Мы пересекли суетный двор под косые, шибко заинтересованные взгляды обнаглевшей замковой прислуги да тихие шепотки и не думавших никуда разбредаться мужичков. Я так и чувствовала спиной, как меня разглядывают и оценивают. Видно, гадают: что за птицу притащили в барские хоромы?

Почувствовав демона, ко мне кинулась мелкая шавка и захлебнулась визгливым лаем, даже за сапог попыталась схватить. Страх Божий совсем развеселился – сочно тявкнул, пробуя вырваться и наброситься на нахалку. Я же так топнула ногой, что дворняжка подпрыгнула, подобно дикой кошке, и унеслась под лестницу, продолжая заливаться из убежища.

– Степан, что происходит? – Сама себе я напоминала сломанную шарманку, повторяя один и тот же вопрос на разные тона.

Тот молча подтолкнул меня в спину, когда я остановилась, дожидаясь ответа.

– Иди уже.

– Зачем ты здесь? – Я едва сдержалась, чтобы не сорваться на крик. – Ты хотя бы представляешь, кто такой граф? Он проклятый Хранитель, если ты не знаешь! Он в этом замке живет с отборной нечистью! Что может связывать тебя и этого отшельника?! Почему ты молчишь?! – Я с ненавистью оглянулась, распаляясь все больше.

Тусанин поднимался за мной по лестнице, хмуро рассматривая потемневшие скрипучие ступени.

– Не смей молчать!

Ей-богу, клянусь, толкнула бы дурака! Скатился бы с лестницы в две сажени высотой и свернул бы себе дурную башку, да, боюсь, потом самой мало не покажется.

– Большие дела творятся, – тихо и туманно отозвался он и нехотя уточнил: – Война начинается.

– Какая война? – обомлела я.

– Хранителей и людей.

– Чего?!

Так искренне я не смеялась с раннего детства. Всхлипывая, хохотала до слез и даже в лакейскую ввалилась, согнувшись пополам. От бессилия руки разжались, выпуская демона. Неожиданному освобождению мелкий бес обрадовался необычайно – радостно залаял и тут же юркнул в темный узкий коридор, так что его тявканье донеслось до нас уже утихающим эхом.

– П-п-повтори еще раз, – задыхалась я, утирая слезы. – Как-как ты только что сказал?!

– Прекрати! – потребовал Степан, подскочил ко мне и хорошенько встряхнул.

Я всхлипнула и, не пряча широкой ехидной улыбки, простонала:

– Ну насмешил, сердечный!

– Что смешного?

– Какая чушь! Война с людьми! Кто вы? Мелкая шайка, крохотная спрятанная Ианса. Оглянись – вы же национальное меньшинство, честное слово!

– У нас есть драконы!

– А у людей есть маги. К тому же мы знаем: за любым драконом стоит человек. – Незаметно для Степана я отстегнула с его пояса болтающийся нож, а в следующее мгновение ловким движением приставила острое лезвие к его горлу, ровно под кадык.

Мужчина шарахнулся от меня, но уперся спиной в каменную серую стену.

– Осторожно, не поцарапайся, – почти ласково промурлыкала я.

– Шутишь все? – вздохнул порядком побледневший Хранитель.

– Шучу? Плохо же ты меня знаешь, Степанушка. – Я вжала стальную кромку в кожу, даже крохотные капельки крови выступили, Тусанин поморщился. – Не страшно, что резану… и опа-а-а… нет ни тебя, ни твоего дракона?

– Господи помилуй, господи помилуй! Демоны! – охнул кто-то рядом.

Со зверским оскалом на устах я оглянулась. Передо мной стоял давний знакомый – лакей Назар и испуганно хлопал белесыми ресницами, обрамляющими по-рыбьи холодные глаза. Чего греха таить, со Степаном сейчас мы представляли весьма интересную композицию: худая девица, прижимающая к грязной шее здоровенного мужлана острый ножик.

Лакей с виду совсем не изменился. Кажется, стал даже румянее и отъел (или отпил?) себе щеки. Ну одно слово – упырь. Я ему так и заявила:

– Упырь, ты молишься?! Не изменился, гляжу… – В следующее мгновение произошла стремительная рокировка, и уже я стояла прижатая к холодной кладке, а Степан приставлял к моему горлу наточенное лезвие:

– Осторожно, Пришлая, не поцарапайся!

– До хозяина живой доведи. – Я передернула плечами, пытаясь сбросить его локоть, пребольно впивавшийся в грудь.

– Держись от меня подальше. Поняла? – предупредил Хранитель, отпуская меня и пряча нож. – Подальше!

Потом мы петляли по бесконечным ледяным коридорам. Замок подремонтировали, но все-таки дух упадка по-прежнему витал по убранным и выметенным рекреациям. С потолков больше не свисали лопухи паутины. Огромные лампы вымыли, прилепили новые дорогие свечи. Все чаще нам встречались перепуганные горничные и ошалевшие лакеи. Только шаги сиротливо разлетались по огромным пустым помещениям, подхватываемые промозглыми сквозняками. Так стремительно стареющая кокетка не может вернуть молодость, только накрасит губы кармином, подвяжет седеющие волосы нарядной косынкой, но сморщенную, как у столетней черепахи, шею и мелкие морщинки у глаз все равно не сможет спрятать.

Я старалась отогнать от себя навязчивое ощущение дежавю, от которого ныло под ложечкой. Длинными ночами мне снились кошмары, как за мной по узким бесконечным коридорам замка гонится выпь, и часто мучило видение моего стремительного падения в черную пропасть потайной комнаты.

Теперь же меня силой притащили сюда – понять бы для чего.

В памяти четким оттиском на всю жизнь отпечаталась высокая тяжелая дверь кабинета Лопатова-Пяткина. Рядом с ней дежурил страж. На вид мужичок, широкоплечий и мощный, но простое безусое лицо с узкими глазами, широким коротковатым носом и непропорционально большим ртом принадлежало совсем юному мальчишке.

Завидев нас, он вытянулся и выгнул грудь колесом, подобрав живот.

Степан скользнул по невысокой коренастой фигуре раздосадованным взглядом и буркнул:

– Ты, Петр, пока иди и позови Ивана. Он тебя сменит.

– Ну как же? – краснея, развел тот руками.

– Найди Ивана, – прошипел Тусанин, теряя терпение. – Быстро!

И лишь когда мальчишка косолапо и неуклюже, беспрестанно топая, побежал по коридору, Степан кивнул:

– Заходи.

– Стучаться не буду, – хмыкнула я, толкая дверь плечом.

И снова мне показалось, что меня с головой окунули в воды прошлого и никак не дают вынырнуть, чтобы глотнуть свежего воздуха да удостовериться – происходящее только снится. Внутри царили те же запахи дорогого коньяка и книжной пыли. По-прежнему стены скрывали стеллажи со старинными бесценными фолиантами, и дневной свет все так же едва-едва проникал через тяжелые пыльные портьеры. Видно, этой комнаты обновление так и не успело коснуться.

Лопатов-Пяткин не поднялся при моем появлении, только откинулся на высокую гнутую спинку стула и чуть заметно кивнул. Он был все тот же: мрачный, скрывающий в себе темную силу Хранителей, помноженную на накопленную за годы заточения злость. Только почти черные глаза резко выделялись на благородном восковом лице, похожем на красивую, но застывшую маску.

– Когда Хранители сняли полог с твоего замка? – вместо приветствия спросила я, пряча трясущиеся руки в карманы.

– Хранители не снимали полога, – пожал плечами Василий. И голос у него ничуть не изменился – глубокий баритон, пробирающий до самых косточек. – Это сделала ты, когда со своими подельщиками убегала. И освободила нас всех, – изогнул он черную бровь.

– Меня притащили сюда, чтобы поблагодарить? Тогда не за что, – хохотнула я и пожала плечами. – Ну что ж, любезностей не надо. Увиделись, поболтали… Так. По-дружески. Удостоверились, что оба живы и здоровы. Пора и честь знать.

Он долго изучал меня с потаенной хитрецой во взгляде, а потом огорошил заявлением, заставившим меня глупо пялиться от изумления:

– Предлагаешь тебя прикончить, так и не выдвинув конструктивного предложения?

Я выдержала паузу, стараясь собрать воедино разбегающиеся тараканами мысли, закрыла раззявленный рот и медленно проговорила:

– Подожди, дай уточнить на всякий случай: это такой великосветский юмор? Нет? – (Граф вытянул губы и отрицательно покачал головой.) – Ага. Хорошо. В таком случае конструктивные предложения придутся весьма кстати.

Комната медленно кружилась перед глазами, превращаясь в калейдоскоп серых красок.

– Поздравляю, кажется, ты с каждой минутой умнеешь. Раньше ты не отличалась такой сговорчивостью, а главное – рассудительностью. – Василий поднялся, вдруг до странности заполнив собой все на первый взгляд широкое пространство.

– Раньше ты не грозил, что убьешь меня…

И тут я поняла, что в кабинете мы находимся не одни. От волненияя не заметила поначалу высокой фигуры в грубой монашеской рясе и сейчас вздрогнула. Старик, худосочный, прямой как шест, с длинной седой бородой, болезненным высохшим лицом, крючковатым носом и бельмом на одном глазу, как нельзя лучше походил на сказочного злодея. Седые, чуть желтоватые патлы его были забраны под серебряный обруч с крупным темно-вишневым камнем. Рубинчик дешевенький – определила я наметанным взглядом, но карат достаточно, на черном рынке за полтинник уйдет. С незнакомцем мы пристально разглядывали друг друга, так собаки присматриваются к противникам, прежде чем устроить кровавую свару. Может, я ни черта не чувствовала магии в проклятом замке, становясь будто бы слепой, но колдуна в старике признать все же сумела.

– Она Берегиня, – вдруг прервал тягостную паузу тот и заставил мое сердце пропустить удар.

Комната уже не просто кружилась – вертелась как окаянная! Берегиня Иансы – проклятое имя, которое я безуспешно пыталась забыть. Все вернулось на круги своя, от судьбы не ускользнешь. Полтора года назад я была уверена, что история с Ловцом Душ закончена и похоронена под пологом скрытой деревни. Как жестоко я ошибалась! Как глупая, я тешила себя надеждой, что навсегда сотру из памяти ненавистное заклинание, забуду и открещусь от него. Не вышло, не срослось. Прошлое снова нагоняло меня и теперь затягивало в водоворот несчастий, сплетенных из уже случившихся событий.

– Я не Берегиня, – спокойно соврала я недрогнувшим голосом. – Я прочитала только одну часть Ловца.

– Она лжет, – опроверг мои слова старик, пронзив острым, как арбалетная стрелка, взглядом.

Я в восхищении, честное слово, глаз у мерзавца всего один, но сколько в нем экспрессии!

– Да вижу, что лжет, – раздраженно бросил граф.

– Лгу? Присмотрись получше! – с вызовом заявила я, даже чуть хмыкнув. – Хотя, старик, что ты можешь увидеть?

– Знаешь, Наталья… – Василий скрестил руки на груди и задумчиво прошелся по комнате. – Можешь считать себя счастливицей, что все-таки прочла заклинание.

– Отчего же?

– Только это сейчас спасло тебя от расправы. Ты сама посуди – если ты, Наталья Москвина, не та, кто мне нужен, то я, несомненно, припомню некоторые обстоятельства нашей прошлой встречи. Я начну? Ты убила ясноокого Александра. Ты спалила мой замок. Из-за тебя едва не умерла Соня – новую выпь пришлось искать долго и мучительно, старую сожрал Евсей и сам едва не погиб на пожаре. Кстати, хвост у него с горел почти до жо… Кхм. Как ты думаешь, насколько сильна после всего того моя неприязнь к тебе? – Он говорил спокойно и размеренно, будто обсуждал со мной погоду или же достоинства скаковой лошади.

– Неприязнь? Красивое слово и очень вежливое. Мне больше нравится «ненависть», – хмыкнула я. – Но все твои обвинения – пустышка.

– Да что ты? – Лопатов-Пяткин обернулся так резко, что пришлось отступить на шаг. Его глаза, мгновение назад черные и глубокие, превратились в змеиные желтоватые щели с вертикальными сокращающимися зрачками.

– Не испугал, – растянула я губы в усмешке. – Такого я насмотрелась в Иансе. Так о деле? Твой брат Александр погиб гораздо раньше моего появления в твоем гостеприимном склепе. Твой дракон одурел от заточения в темнице и едва не сожрал тебя самого. Выпь самым идиотским образом влетела в стену и подохла, когда пыталась полакомиться моей плотью. Ну Евсей и вовсе фигура нелепая, удивляюсь, как он еще не оскоромился вами всеми. По очереди.

– Ты только что подписала смертный приговор, – прорычал Василий мне в лицо.

– Все равно не страшно, – прошипела в ответ ему я. – Ответь – зачем тебе нужна Берегиня, и, может быть, я перескажу тебе проклятое заклинание. Оно охладит твой пыл?

Лопатов-Пяткин тут же приутих.

– Ты нужна моей армии. – Он нехотя отошел от меня, видно все еще сожалея о том, что не воспользовался таким удобным случаем свернуть мне шею. – Мои люди воспрянут духом, если сама Берегиня Иансы будет с ними рядом!

Признаюсь, нелепый ответ сбил меня с толку. Отчего-то я считала, что Берегиня – не более чем Хранитель, в которого превращается человек, прочитав заклинание Ловец Душ. Но я же не нашла своего дракона, да и не искала, а значит… Собственно, что это значит?

– Армия – это та жалкая кучка бездарей, притащивших меня сюда? – полюбопытствовала я.

– Армия? – осклабился Василий и тотчас резко раскрыл пыльные портьеры.

В жутковатую полумглу кабинета ворвался дневной свет.

Я приблизилась. В окне виднелись серое дождливое небо, низкие облака, врезающиеся в горизонт, и там, вдалеке на холмах, будто белые цветы распустились шатры, а между ними сновали сотни людей, похожие на суетливый рой мух.

– Это армия, – произнес граф с чувством, и его губы чуть дрогнули в злорадной ухмылке. Когда он повернулся ко мне, то уже торжествовал: – Ответь мне, что может быть сакраментальнее человека, победившего свою природу и ставшего Хранителем дракона?

– У меня нет дракона.

– Я разрешу тебе выбрать любого, какого пожелаешь, Берегиня. – Василий, вероятно, чувствовал себя полновластным хозяином мира, и в этой своей уверенности походил на сумасшедшего. – Для чего было отнекиваться, если можно договориться просто, быстро и без болезненных взаимных угроз?

– Ты что же, извиняешься?

– Тебе ничего не грозит. Ровно до того момента, пока ты будешь оставаться с нами, – почти дружески поведал Лопатов-Пяткин. – Авдей поможет тебе не сбиться с верного пути.

– И чем же мне поможет Авдей? – глумливо осклабилась я, окинув колдуна тяжелым взглядом. – Наверное, прочитает слезливую проповедь? Я угадала?

Граф лишь усмехнулся на мой очередной выпад, совершенно его не тронувший, и коротко кивнул колдуну, отдавая безмолвный приказ.

Авдей двигался неожиданно быстро и ловко. Я даже вздрогнуть не успела, как он схватил меня за руку, до боли вывернув ее, а в следующую секунду холодный металл обхватил запястье. Вскрикнув, я вывернулась, оттолкнув старика. Он налетел на стол и сшиб давно высохшую серебряную чернильницу, бумаги, тут же разлетевшиеся по полу, а также тяжелую мраморную печать для сургуча. Я же неловко завалилась в кресло, обитое вытертым бархатом, и словно увязла в мягких подушках.

На руке болтался широкий медный браслет с тонкими острыми кромками. Поводок. Кажется, теперь мне стало страшно. Такие уродливые побрякушки надевают на каторжников в рудниках, чтобы не сбежали, а подвязку – обычно тонкое простецкое колечко – отдают надзирателю. Сделай лишний шаг, перетяни подвязку, и с легкостью останешься без руки или ноги– смотря куда прицепят. Но часть плоти оторвет не сразу – сначала кромки только сожмутся, врезаясь в кожу, потом медленно разорвут сухожилия, раздробят кости. И ты никак не сможешь это остановить, ведь больше ты себе не хозяин.

– Спасибо, что на шею не нацепили, – угрюмо высказалась я, рассматривая «украшение».

Василий крутил между пальцами тонкое колечко, разглядывая его почти безучастно. Но мы оба понимали – под внешним безразличием прячется бурлящая злая радость. Он мечтал расквитаться со мной с тех самых пор, как я случайно узнала о его тайнах. Авдей, синюшный и трясущийся, облокотился о столешницу, очевидно растратив все силы.

– Что, колдун, сердечко шалит? – хмыкнула я, пытаясь выбраться из мягкого плена кресла.

– Наталья! – Граф надел кольцо на мизинец. – Пока поводок длинный, но станешь паясничать – укорочу! – И вдруг рявкнул излишне резко: – Степан!

Дверь моментально открылась, впуская Хранителя внутрь. Он остановился на пороге и не решался сделать шаг, боясь запачкать грязными сапогами и без того плохо вычищенный серый ковер на полу. Выглядел Степан до странности скованным и напряженным. Только потом поняла – он боялся графа до трясущихся поджилок, подгибающихся коленей, и ничто не могло изменить этого.

– Степан, к вечеру собери отряд Натальи у парадного входа. Мы выйдем поздороваться.

– Мой отряд? – насторожилась я, наконец-то встав на ноги и оправляя рубаху.

– Ты же не думала, что война тебя не затронет, – хмыкнул граф. – Или ты действительно так думала? Глупышка, право слово.

Странное, однако, у графа чувство юмора.

Мне выделили бывшую комнату Ефросиньи – девицы-выпи. Не скажу, что смутили. Постелили бы на лавке в подвальных казематах – наплевать. Спать хотелось до умопомрачения.

Посреди комнаты стояла лохань с горячей водой, притащенная лакеями для мытья, на кровати с балдахином лежали чистые порты и рубаха. В углу рядом с камином жалась худенькая девушка в великоватом платье и нелепом чепце.

– Тебя как зовут? – Я села на мягкую перину, стаскивая грязные сапоги и брезгливо откидывая их.

– Н-Наталья, – тихо пролепетала она.

– Наталья? Тезки, значит. – Не церемонясь, я спокойно стянула с себя перепачканную одежду, оставшись нагой и совершенно сконфузив несчастную. – Как же ты, Наташенька, ангел мой, в этот гадюшник попала?

Погрузившись по подбородок в теплую воду, я закатила глаза от блаженства. Служанка схватила мочалку, чтобы намылить мне спину.

– К деревенской работе не приучена. Слабосильная, вот в горничные и подалась. – Она ловко терла мои плечи.

От дурманящего запаха лаванды накатила сладкая дрема, и я даже не слышала, как распахнулась дверь. Только моя скромная помощница вдруг отпрянула от лохани, как черт от святой купели.

– Иди, – тихо произнес бархатный баритон.

Я напряглась, внутри все сжалось пружиной, и, чтобы не разразиться бранью, до боли прикусила губу. Наталья выскочила в коридор, будто ее подгоняли раскаленной кочергой, даже дверь за собой не прикрыла. Оплошность исправил сам Василий, громыхнув засовом.

– Что тебе надо? – Я оглянулась, увидав его черный камзол и золоченые пуговицы. – Поводок – не причина заходить сюда без стука.

Его ладонь закрыла мне рот, по мокрому плечу скользнуло горячее дыхание. Я судорожно вздохнула. Захочет надругаться – ничего не смогу сделать. Он сильнее, и еще он привязал меня магией. Прочно и надежно, не выбраться.

– Берегиня! Я дождался, теперь ты здесь. Ты веришь в мечты? Я грезил об этом дне! Тебе оказана великая честь!

– Я не верю в мечты, – пробормотала я, отстраняясь, – и слово «честь» мне мало знакомо.

– Могу представить лица Старейшин Иансы, когда мы появимся в деревне рука об руку, – продолжал шептать граф. – Наш с тобой источник будет самым терпким, самым сладким. Я горю в предвкушении отведать его аромата.

– Я гляжу, тебя это необычайно возбуждает? – Я зло отвернулась, и мои мокрые волосы стеганули его по лицу.

– Неужели, глупышка, ты ничего не знаешь об Источнике Иансы? – хмыкнул он, а потом поднялся и добавил: – Я тебе расскажу обо всем. Ночью.

И, отворив дверь, стремительно вышел.

Я сидела дура дурой в лохани, тряслась и чувствовала себя загнанной в угол мышью, а потом разревелась от усталости, безысходности и всепоглощающего одиночества.

Страх Божий нашелся к вечеру. Он залетел в открытое окно спальни и, яростно цапнув меня за голую ногу, разбудил. За что заработал вежливый, но крепкий пинок. Я с трудом разлепила веки и не сразу поняла, где нахожусь. Комнату затопили сумерки, на меня черной закопченной пастью оскалился камин, но пол рядом с так и не убранной после моего купания лоханью уже высох. Холодный ветер залетал в окно и яростно рвал занавес.

Раздался тихий стук, а потом до меня донесся голос Назара, отчего-то побоявшегося войти в спальню:

– Ужин начался!

– Жратву в покои! – приказала я, не поднимая головы от подушки. – И закройте кто-нибудь окно!

Ответа не получила. Зябко поежившись, я встала и, натянув одежду, поплелась в столовую залу, находившуюся, если мне не изменяла память, на первом этаже.

Холл был ярко освещен. Мраморный пол блестел и отражал желтоватые блики от сотен зажженных свечей. Высокие двери столовой передо мной открыли двое лакеев в напудренных париках и новеньких ливреях.

За длинным столом я увидала всех старых знакомых, с которыми не пожелала бы встретиться и на том свете. Соня заметно подурнела, постарела и выглядела сейчас зрелой женщиной, уже растерявшей былую свежесть. Рядом с ней, рассматривая пустую тарелку, сидела белокурая девица с болезненным цветом лица и длинными нервными пальцами. Скорее всего, новая выпь. Напротив женщин расположился Евсей, князь Тульянский, коротко стриженный, но с пышными огненно-рыжими усами. Он методично напивался, осушая бокал за бокалом большими жадными глотками. Ему подливали снова, а он всякий раз монотонно опрокидывал в себя рубиновый напиток, даже не думая закусывать. Признаться, князь мне показался излишне одутловатым и помятым. Похоже, подобные возлияния давно вошли у него в привычку.

Во главе стола развалился на стуле-троне сам граф, а рядом примостился болезный Авдей.

Я оперлась плечом о косяк и, окинув компанию насмешливым взглядом, излишне жизнерадостно произнесла:

– Добрый вечер!

Торжественная тишина превратилась в гробовую. Евсей не успел донести до рта бокал с вином, уставившись на меня красными полупохмельными глазенками. Даже сморгнул, дабы удостовериться, что перед ним не галлюцинация от принятого еще днем опиума. Соня, опешив, со звоном уронила вилку и захлопала ресницами, став такой же белой, как и выпь.

Страх, почувствовав одуряющий запах пищи, сорвался с моего плеча и, тявкнув, шлепнулся посреди стола. Браслет Королевская Невинность на его шее сиял и невольно притягивал взгляды. Пока присутствующие с ужасом рассматривали диковинную зверюшку, водящую носом по тарелкам, и боялись пошевелиться, я уселась за стол как можно дальше от трапезничающих, начисто проигнорировав предложенный вышколенным лакеем стул.

Демон подумал еще некоторое время, облизнулся и резко вгрызся в ногу зажаренного целиком поросенка, обложенного яблоками. От неожиданности присутствующие вздрогнули, а граф, осторожно пригубив вино, тихо заметил, обращаясь ко мне:

– Хорошая шавка!

– Ну… С твоим Евсеем не сравнится, конечно.

Лакей положил мне в тарелку пару зеленых веточек петрушки и крохотную обжаренную картофелину.

Князь поперхнулся и стал медленно подниматься, готовый накинуться на меня с кулаками, зубами, когтями и что там еще имеется у вурдалаков. Ах да, забыла – с новым хвостом.

– Евсей, сядь! – спокойно приказал Лопатов-Пяткин.

– Сядь, Евсей, – ухмыльнулась я, без особого жеманства подкладывая себе из общего блюда истинно барское угощение – маринованные помидоры. – Ты не обижайся на меня. Мы с тобой в похожем положении, только ты шавка поневоле, а я по принуждению.

– Наталья, еще слово… – процедил граф, нахмурившись.

– Простите, граф, – я нахально улыбнулась, – я как-то запамятовала, на чьей руке подвязка.

После «дружественного» приветствия и обмена «любезностями» мои соседи по замку начисто потеряли аппетит. Евсей стал совсем уж судорожно хлебать вино, будто стоящая на столе бутыль была последней на земле, а Соня не могла заставить себя даже посмотреть на тарелку. Только Страх Божий с хрустом разгрызал свиные хрящики и вдохновенно чавкал. Поэтому появление уже знакомого мальчика-охранника Петра несколько развеяло угнетающую обстановку.

Он, как и давеча Степан, отчего-то побоялся пройти дальше двери, а потому переминался у входа с ноги на ногу, краснел и всячески старался обратить на себя внимание. Граф наконец заметил смущенного мальчишку, коротко кивнул, поднимаясь:

– Наталья, нам пора.

Изголодавшись за последние сутки, я никак не могла насытиться, а потому поднялась с неохотой, поспешно сунув в рот большой кусок курятины. Страх Божий, одурев от разнообразия блюд, набил пузо по самое горло и, пьяный от сытости, пялился на новую выпь Сони. Почуяв нечисть и, вероятно, испытывая некое чувство симпатии, он игриво расправил крылья и сочно тявкнул. К сожалению, девица его дружелюбных настроений не разделяла и лишь нервно мяла уголок скатерти. В состоянии общего напряжения мы с графом их и покинули, предоставив самим себе.

Василий быстро и уверенно шел по темным коридорам. Я едва успевала за ним, но старалась не отставать, боясь заблудиться в бесконечных пределах замка. В этой части цитадели, где все так же царил упадок, пыль и сквозняки, пахло по-особому – сырой старостью и все вокруг казалось заброшенным и ветхим.

Мы вышли на широкий балкон. Внизу открывался вид на бесконечные холмы, покрытые ночной тьмой. Ее рассекали отблески костров военного лагеря и белесые тени походных шатров. А еще дальше на горизонт наступала мощная масса леса, сливавшаяся с беззвездным небом.

Но двор, заново вымощенный каменными плитками, был ярко озарен светом факелов, и перед парадным входом, отремонтированным совсем недавно, толпились галдящие люди.

– Иди сюда! – приказал Василий, не оборачиваясь.

Стоило мне приблизиться к перилам, как гвалт тут же прекратился. Ко мне обратились суровые лица воинов. Они смотрели на меня испытующе и со странным ожиданием чего-то необычайного.

– Это твой отряд, – кивнул граф.

– Их не больше пяти десятков.

– Мне кажется, достаточно. Для начала.

– Да вообще-то маловато будет. А личную охрану дадут? – полюбопытствовала я.

– А надо? – усмехнулся Василий.

– Почему они так на меня смотрят?

– Они думали, что ты Оберег, – пожал тот плечами.

– Оберег?

– Мужчина.

– О, какое облегчение, – хмыкнула я, – да они просто разочарованы.

Граф широко улыбнулся, а потом вдруг заорал во всю глотку, так что я перепугалась от неожиданности:

– Берегиня Иансы с нами! Восславься, мир Хранителей!

И радостный победоносный вопль сотряс ночное спокойствие. Вознесся к затянутому черными облаками небу и разлетелся по округе.

Я поймала себя на том, что улыбаюсь, чувствуя накатывающую волну необъяснимого всеобщего счастья.

– Я знал, что тебе понравится, – хмыкнул Лопатов-Пяткин, обняв меня за плечи.

Чуть отстранившись, я сбросила его руки и, по-прежнему улыбаясь, хмыкнула:

– Не обольщайся, дверь в спальню все равно будет закрыта.

А потом резко развернулась и скрылась в длинном бесконечном коридоре.

– Можешь затягивать поводок, – добавила я, не оглядываясь.

Итак, я, пленница, стала полевым командиром в немногочисленной, но свирепой армии графа Василия Лопатова-Пяткина.

Конечно, я не была монашкой и мужчины у меня были. Но отчего-то при мысли о графе в моей опочивальне на меня нападала какая-то странная брезгливость, будто он мог меня замарать.

Посему ко сну я готовилась почти как полководец к генеральному сражению. Свечи зажигать не стала. Для начала проверила засов. Тот, к неудовольствию, оказался хлипеньким, плохеньким, так и просился оказаться выбитым от самого легкого толчка. Потом долго простукивала стены в поисках упомянутого потайного хода. Присмотревшись к высокому комоду, я уверилась, что тот может оказаться вполне приличной преградой, скажем, для вурдалака, решившего проникнуть ко мне ночью и порешить за прежние обиды.

Но придумать план спасения оказалось проще, чем претворить его в жизнь. Натужно пыхтя и надрываясь, я попыталась передвинуть невыносимо тяжелый комод. На втором вершке силы покинули меня, а расстояние до двери стало казаться непреодолимым. Протиснувшись между полированным деревянным боком и стеной, я уперлась руками в каменную кладку и попыталась отодвинуть махину всем своим весом. С протяжным жалобным скрипом комод подался еще на мизинец, собрав в сборки пыльный тонкий, как тряпица, ковер на полу. Потом вдруг одна гнутая ножка треснула, и, грохоча, громадина накренилась на один бок. Я перевела дыхание и вытерла выступивший на лбу пот. Ноги тряслись, а каждая поджилочка в теле ныла. Тогда-то в мою спальню и постучались. Я замерла в кромешной тьме, страшась пошевелиться. Стук повторился, уже настойчивее и увереннее, а мужской голос позвал в тишине:

– Наталья! Открой! Это Степан.

Тусанин?!

Я быстро подскочила к двери, отодвинула засов и выглянула в коридор. Хранитель поспешно удалялся, будто, пока я колебалась, открывать ли, он передумал и дал стрекача. В темноте раздавались его шаги.

– Эй! Подожди! – окликнула я его.

Он оглянулся и замер в нерешительности, а потом брякнул первое, что пришло в голову:

– Ты чего в потемках? Свечей не хватило?

– Некогда рассусоливать! Шевелись! – рявкнула я, снова скрываясь в спальне. К счастью, кроме нас двоих, в коридоре никого не оказалось.

Степан вошел, плотно притворив за собой дверь.

– Ты чего делаешь? – изумился он, глядя на то, как я изо всех сил стараюсь отодвинуть комод.

– Давай, помоги, коль заявился! – бросила я надрывно.

– У меня к тебе есть разговор, – проскрипел он, с натугой приподнимая скособоченную махину. – Берись за другую сторону, попробуем перенести! Ага!

– Говори! – согласилась я.

Удерживать махину на весу оказалось гораздо тяжелее, чем передвигать. Мы сделали три нетвердых шага и с грохотом уронили мебелишку на пол. Тут же хрустнула вторая ножка, со стуком деревянный угол уперся в пол.

– Зараза! – ругнулась я и махнула рукой. – Приступай!

– Мне сказали, что ты согласилась стать новым полевым командиром…

– Согласилась, – подтвердила я, нагибаясь и хватаясь за край. Внутри комода на вместительных полках что-то перекатывалось и дрожало. – Давай. Раз, два, три-и-и-и…. – Мы сделали еще два шага, третья ножка отвалилась сама собой и вдарила мне по пальцам. Даже через сапоги боль казалась невыносимой. – Че-о-орт! Мать… Черт!

Мы поспешно опустили тяжеленную махину, и та накренилась совсем уж жалостливо. Прыгая на одной ноге и морщась от боли, я простонала через слезы:

– Черт бы вас всех подрал!

– Ты сделала правильный выбор, – вдруг прервал мои стенания Степан и снова ухватился за комод.

– Что сейчас послала всех к дьяволу? Вот уж с чем не поспоришь!

– Берегиня Иансы, мы все чувствуем, это именно ты, а не кто иной, и мы счастливы, что ты присоединилась к нашему делу. К нашей войне!

– Послушай, Степан! – Мы снова схватились за развороченный комод и чуть попятились, обогнув угол кровати. – Я что-то не понимаю, Берегиня – это болезнь, что ли, такая, и я должна быть рада, если ее вовремя во мне распознали?

– Ты, похоже, ничего не знаешь ни про драконов, ни про Источники?

– Как же, как же. Про драконов я все знаю. «Исканде ту дрэкон, сан сейвер Ианса» – так говорилось в вашем проклятом Ловце Душ? «Найди своего дракона, стань Берегиней Иансы». Ну что ж, дракона не нашла и не искала, но меня все равно выловили, на меня надели поводок, меня возжелали попользовать, и я теперь таскаю по комнате тяжеленную дуру… Поздравляю, господа, Берегиня Иансы с вами! Восславься, род хранительский!

– Наталья, ты о чем? – Степан более чем осторожно опустил комод.

В деревянном ящике что-то звякнуло, явно разбившись. Хранитель, смешавшись, глянул на меня, охваченный дурным предчувствием.

– О чем я? – От усердия и усталости я едва держалась на ногах.

Облокотившись на полированную пыльную крышку, я позволила себе отдышаться.

– Так о чем я? Ах вот, я о том, что вся ваша чушь о войне, Хранителях и Иансе – не более чем просто бредни больного воображения Лопатова-Пяткина! Ясно?! Он чего-то не договаривает! Да что там, он всех нас водит за нос, мошенник, а за пазухой вынашивает собственные планы. Ваша нелепая война – только прикрытие. А вот для чего – пока не разгадала.

– Я думал, ты с нами…

– О, конечно, я с вами, – хохотнула я, – ведь вы пригрозили меня убить. Хватай эту монстру, потащили вон к той стене! У нас тут по ночам вурдалаки бродят.

– А почему к той стене? – недоуменно вопросил Степан.

– Нечисть через стены ходит. Не знал? Теперь нарисуй на своей палатке кресты, чтобы и к тебе не забрались.

– Разве ты не понимаешь, – не успокаивался Тусанин, – Хранители должны властвовать! Наталья, осторожнее! Не нажимай ты так! Ах, в живот ведь, в живот! Ну больно же, ядрена кочерыжка!

– Ты продолжай! Твоя бредовая история гораздо занимательнее истории Лопатова-Пяткина! Давай! Что ты там говорил о «властвовать»? Властвовать будешь ты? Посмотри на себя, Степан, у тебя даже дома нет! А графа и вовсе прокляли да в замке замуровали! И вы будете властвовать?!

– Да, не все же твоему дружку на троне сидеть? – взвился Степан. – Осторожнее! Этот твой чертов комод! За каким … ты его решила передвинуть к этой стене? Что за гребаная перестановка?!

– Ты от темы не уходи. – Я налегла на тяжеленную махину изо всех сил – Тусанин едва-едва удерживался на ногах, чтобы не завалиться на спину. – Скажи, что там мелешь про моих приятелей? Ты это про Давидыва, что ли?

– Про него, про него! Жаль, я его тогда сделать не смог, только личико подпортил! А теперь, глянь, все туда же! Король… Аккуратнее!

– Заело тебя, что ли?!

Мы одновременно отпустили каждый свой угол, комод шарахнулся об пол с таким грохотом, что, кажется, даже на дальних заимках владений Лопатова-Пяткина лесники услыхали. Деревянный полированный монстр кособоко жался к стене, меньше всего напоминая идеальную преграду для ночной нечисти.

– Все, Степан, спасибо тебе за помощь, за беседу. Развлек, друг любезный, а теперь выметайся! – раздраженно заявила я, отплевывая прилипшую к губам прядку волос. Потом развернулась, и вдруг ноги, будто заколдованные, увязли в скомканном ковре, а в следующее мгновение я больно ударилась об пол, тихо пискнув.

– Пришлая! – испугался Тусанин и тут же, споткнувшись, растянулся рядом, крепко выругавшись. – Ты чего, свечи не могла зажечь?! О, батюшки мои, я все ребра помял!

Барахтаясь и еще больше путаясь в ковре, мы пытались встать на ноги, но тихий скрип двери заставил нас в мгновение ока замереть, а потом откатиться друг от друга с такой поспешностью, словно мы и вправду занимались чем-то недозволенным.

– Наталья? – раздался недоуменный возглас Лопатова-Пяткина.

Лежа на полу, я подняла голову и глянула на его мрачную фигуру в черном камзоле, едва различив ее в темноте. Степан, успевший закатиться под кровать, был чуть живой от страха и конфуза.

– Наталья, ты чего на полу? – Граф нагнулся, схватив меня за руку, с легкостью поставил на ноги. – За ковер зацепилась? – догадался он, подошел к столу, где еще с вечера Назар оставил канделябр. – Ты зачем комод двигала? – удивился он. – А чего свечи не зажгла?

– Не… не надо свечей! – быстро замахала я руками.

– Почему?

Громкий чих Степана заставил меня прикусить язык. Зато Лопатов-Пяткин тут же получил ответ на свой вопрос. Он заглянул под кровать и даже во мгле узнал своего первого полевого командира. Надолго граф не задержался в моей опочивальне и ушел, кажется, сильно обиженным.

– Вот и рассказал про тайные планы, – вздохнула я, когда за Василием хлопнула дверь, и приказала Тусанину: – Вылезай.

Сама уселась на кровать и принялась разуваться.

– Он уже… – осторожно поинтересовался Степан, не рискуя так быстро покинуть убежище.

– Ушел, ушел, – досадливо перебила его я.

Чего ради надо было так напрягаться – перетаскивать комод, ругаться с Тусаниным? Все равно никому ничего не доказала, только Василия разозлила и себя в дурацком свете выставила.

– Уходи, Тусанин, – кивнула я на дверь, когда пыльный Степан выбрался из-под кровати. – Спасибо за помощь. Думаю, Евсей остолбенеет и передумает жрать меня, когда налетит на это чудовище!

Я широко зевнула и, не раздеваясь, завалилась на мягкие подушки.

На сегодня борьба закончена, а завтра будет новый день. Возможно, лучший, чем сегодняшний…

А следующий день не принес ничего хорошего и светлого, так и не оправдав моих ожиданий. Ни свет ни заря меня разбудил колокольный звон из Ведьминой деревни, что ютилась на другой стороне узкой неспокойной речушки Быстрянки.

После перетаскивания ночью неподъемного комода тело ныло, голова гудела. Поднялась я с трудом и большой неохотой. Рубаха смялась, будто лист бумаги, порты стали похожи на растянутую гармошку. Пол был ледяным, да и в самой комнате стоял мертвенный холод. За окном по-прежнему нависало серое угрюмое небо, а от ветра дребезжали стекла. Густой, как кисель, туман скрывал дальние холмы, одеялом стелился до замковых стен, окутывал их, придавая пейзажу завораживающую таинственность. Белая дымка наступала и на замок, где-то внутри нее разносились звуки пробудившегося двора: заливался лаем пес, мычали коровы, по брусчатке стучали деревянные колеса телег и раздавались голоса прислуги, давно и лихорадочно суетящейся.

Чувствовала я себя разбитой, а потому осторожный стук в дверь вызвал только досаду. Открывать я не торопилась, но, когда неизвестный снова заскребся, еще более боязливо, все же сдалась. За дверью оказалась худенькая и бледная от царящего в замке сквозняка и сырости давешняя служанка Наталья. Под моим тяжелым взглядом она совсем сжалась, стушевалась и стала походить на побитую собаку. Большой чепец ее, с широкой лентой кружев, скособочился, а рукава платья были чуть длинноваты и подогнуты.

– Вас там граф… Василий Владимирович ждет. Говорит, что в лагерь ехать пора.

– В лагерь? – зевнула я и некрасиво почесала ягодицу. – У графа бессонница – в такую рань решил подниматься?

Наталья будто онемела, только вытаращила на меня большущие глазищи, не смея ни сбежать, ни продолжать беседу.

– Мне бы умыться, – кивнула я.

– Ах да, хорошо! – Девушка почти радостно развернулась, сверкнув белой исподней рубахой под темно-коричневым шерстяным платьем, и так понеслась по коридору, будто ее подгоняли метелкой.

Вразвалку, не торопясь, я спустилась во двор, где уже с полчаса маялась в нетерпении целая кавалькада. Помимо самого Лопатова-Пяткина я увидала и Степана, и двух мальчишек-охранников, восседавших на своих скакунах. Знакомый Петр, шибко помятый, с красными следами от подушки на мясистых щеках, ковырял в носу и потом облизывал палец. Второй, вероятно Иван, выглядел буквально ожившим Лулу Копытиным – такой же худой, несуразный, в черном щеголеватом камзоле и в сапогах с длинными, начищенными до блеска шпорами. Только на бледном лице парнишки уже проявлялась знакомая замкнутость, присущая исключительно всем Хранителям драконов.

Мое появление вызвало неоднозначную реакцию: граф даже не оглянулся, тут же пришпорил ладного бейджанского конька, поскакал к распахнутым настежь замковым воротам и исчез в густом тумане. Степан только хмуро кивнул, вроде неохотно поздоровался. А мальчишки уставились на меня во все глаза, ловя каждый шаг и движение рук.

– Бу! – ухнула я, издеваясь.

Они одновременно вздрогнули и потупили взоры, сконфузившись. Я уселась на лошадку, и та недовольно застригла ушами, чувствуя незнакомого наездника.

– Надо же, – хмыкнула я, обращаясь к Степану, – я думала, что после вчерашнего Василий тебя разжалует в рядового.

Тусанин на провокацию не поддался, только глаза сузились до щелочек да желваки на лице заходили.

– Зачем меня в лагерь-то тащат? – поинтересовалась я, очередной раз зевнув.

– Не все тебе в покоях бока пролеживать, – буркнул тот.

– Да? А мне нравится в покоях. Перины мягкие, еда сытная. Холодно только, зато сразу понятно – не адское пекло.

– Язва.

– Не спорю. Признайся честно, ведь вы имели с графом серьезную беседу поутру.

– О чем?! – не выдержал он.

– Ну не обо мне, конечно, – хохотнула я весело, – о плане разорения прекрасной богатой Окии. Хотя в общем-то разорять уже нечего – Давидыв и без вас разнес «решпублику» по камушкам. Вам только объедки останутся. Но это ничего, главное ведь править, а чем – неважно. Ведь вы рождены править! Да, мальчишки, вы тоже станете королями?!

Те как-то напряженно засопели, и, кажется, даже их лошадки застучали копытами по камушкам совсем осторожненько и деликатно.

– Кстати, Степан, сбрей ты эту бороденку, она делает тебя похожим на провинциального пьянчужку-дьячка.

Наговорив бессмысленных гадостей и окончательно испортив своим спутникам настроение, я почувствовала себя гораздо лучше.

В лагере жгли костры, пытаясь спастись от царствующей сырости. Пологи шатров колыхались от ветра. От холода заледенели руки – промозглый ветер залетал в широкие рукава душегрейки. От тумана волосы как будто стали влажными. Стоило выехать за пределы замка, магия словно покрывало окутала меня. Жасминовые ароматы пьянили, а зеленоватые огоньки амулетов у встречных вызывали почти нежность. Дрова пахли ворожбой, видать, на них плескали зелье, чтобы мокрые горели. Заговоренные мечи да ножи даже через ножны отбрасывали магические тени, вырывавшиеся сквозь тонкие незаметные глазу дырочки крохотными лучиками. Мне казалось, будто последние сутки, проведенные в проклятой обители Лопатова-Пяткина, мне не хватало воздуха, а теперь вот глотнула полной грудью – да захлебнулась от счастья.

Нас встретили безразлично, не выказывая ни радости, ни досады от появления сразу двух полевых командиров. Мы проезжали мимо хмурых, измотанных ожиданием похода воинов, жаждущих действия, боя и крови. А потом вдруг кто-то шепнул нам вслед: «Берегиня…» – и шлейф из настороженных взглядов завился следом. Встречные опускали головы, старались отойти с нашего пути, словно мы все были обезображены проказой.

И как гром среди ясного неба вдруг распотрошил общее замешательство вой дракона, заставив меня вжать голову в плечи, а сердце тревожно екнуть. Следом за нами стали раздаваться мужские голоса и зазвенело железо. Где-то в небесах хлопнули тяжелые крылья тварей. Я задрала голову и через хлопья белой дымки разглядела два вытянутых серых тела, нападавших друг на друга. Они словно старались столкнуть противника с небес.

– Что такое? – выдохнул Степан.

Воины уже подались куда-то за большой замызганный шатер, а там, словно бойцовые псы, жестокие и кровожадные, сцепились двое Хранителей, сменивших людскую личину на настоящую, демоническую. Они бились насмерть, легко увертываясь от взаимных ударов и тут же нанося новые, не менее яростные. Вокруг них образовался круг из сочувствовавших, но никак не влезавших в конфликт соратников.

– Хватит! – заорал Степан, спешиваясь. – Разой-тись всем!

Он растолкал плотное кольцо мужчин. Драконы в небе злобствовали, нападая, а Хранители, потеряв разум, захлебывались яростью и бешенством.

– Довольно! – тихо, но как-то очень грозно повторил Тусанин, и, к моему изумлению, бесчинство прекратилось.

Задиры, тяжело дыша, сверлили друг друга полными ненависти желтыми глазами со змеиными вертикальными зрачками.

– Разойтись! – рявкнул Тусанин собравшимся. У него даже вены на шее выступили от ярости. – Что за цирк вы тут устроили?! – прошипел он на этих двоих. – Стервецы, не хватает, чтобы мы друг друга поубивали!..

– Ваша армия состоит из отборных головорезов, – хмыкнула я позже, когда мы достигли расчищенной площадки, где проходили тренировки. – Могу поспорить:, эти двое не так давно мотали срок на какой-нибудь вашей хранительской каторге.

– Отчего же, – вдруг смутился тот, – тут есть и наемники… из людей…

– Ага, значит, про каторгу не отрицаешь?

Тут-то мы увидали графа. Скрестив руки на груди, он без особого восторга следил за бойцами, мельтешащими на посыпанной песком арене. Видать, военная подготовка армии его не впечатляла. Василий представлял собой фигуру одиозную и даже грозную. Скорее всего, от его внимательного взгляда бойцы шибко тушевались, а потому не показывали особых навыков и ловкости. Спешившись, я передала поводья лошади мальчишке в широкополой шляпе, тот для чего-то услужливо поклонился, заставив меня недоуменно пожать плечами.

– Наталья, – позвал меня граф, приглашая присоединиться к созерцанию весьма необычных акробатических трюков, выделываемых худым воином с бородой, заплетенной в косичку. – Это моя личная охрана, – кивнул он.

Но не успела я встать рядом, как Василий громко окрикнул тренировавшихся Хранителей:

– Друзья мои, теперь, когда Берегиня Иансы стала моим полевым командиром, она может показать нам свои умения и потрясти всех.

Я вылупилась на графа, пытаясь узреть в его почти идеальных аристократичных чертах признаки сумасшествия. Как известно, кто ищет, тот всегда найдет. Одна складочка возле рта показалась очень уж подозрительной, словно окончательно подтверждала поставленный Василию диагноз.

– Давай, Наталья, выходи на ринг. Ты можешь выбрать любого воина для демонстрации.

Мужички, слетевшиеся на бесплатное развлечение как пчелы на мед, выглядели до омерзения внушительно. Все плечистые, тяжеловесы; как один, бородатые. Кулачища – с мою голову.

Я кашлянула и не нашлась что сказать. Выбрать того худого, что ли? Так он вон как ногами дрыгал да на руках ходил. Один раз развернется – и все. По-любому мне крышка.

Браслет на руке тревожно дернулся, медленно сжимаясь, он словно предлагал поторопиться с выбором партнера.

Я буквально ринулась на ринг, будто меня в спину толкнули, и еще раз огляделась в поисках жертвы.

– Ну хорошо, – вздохнул граф и мягко махнул рукой.

По его приказу в песочный круг вступил высоченный здоровяк весом не меньше десяти пудов.

Я растерялась, попав в столь дурацкое положение. Оставалось лишь тянуть время в ожидании собственного убийства. Подумав, скинула душегрейку, оставшись лишь в тонкой измятой батистовой сорочке, отчего тут же заледенела и шмыгнула носом. Потом закатала рукава, чувствуя себя преглупо под мужскими выжидательными взорами. Решив, что тянуть время бессмысленно, я подняла глаза на здоровяка, сделала к нему шаг… и он неожиданно попятился. Сначала только чуть-чуть, потом вдруг сиганул назад перепуганным котом и бросился вон с ринга, заставив плотный круг любопытных тут же рассеяться, словно бы спасаясь, а меня – открыть рот от изумления.

– Кто следующий? – выдавила я из себя, поспешно оправляя рубаху, а потом натянула и душегрейку, отряхнув от песка.

Отчего-то желающих не нашлось. Мужички жались, кое-кто с самым озабоченным видом поторопился прочь, вроде как был занят чем-то до крайности важным.

– Они меня боятся? – обратилась я к графу.

Тот в отличие от меня удивленным вовсе не выглядел, только пожал плечами да развел руками. Степан покосился на меня задумчиво и опасливо, а мальчишки, следовавшие за ним всюду хвостиками, посмотрели на меня с таким открытым ужасом, что смешно делалось. Это ж чем я их так всех перепугала? Хотя постойте, догадываюсь: именем– Берегиня Иансы.

Ксена Травкина все знали грозным, безжалостным воином. И он очень-очень гордился, что попал в личную охрану к графу. В драку всегда лез первым, бил тоже первым, первым же начинал кулаками махать на пьяных оргиях. Только сейчас смалодушничал. Не смог приблизиться к Берегине даже на шаг, не выдержал ее страшного взора. Да, ее мертвые холодные очи так и говорили: «Убью тебя сейчас, Ксен Травкин, и заберу твоего дракона! И будешь ты ходить по земле духом бестелесным, пока не решу тебе вернуть его!» Пропади пропадом этот граф! Не собирается Ксен ему в угоду жизни лишаться! Слишком молод еще! Не пожил, не покуролесил! Пусть смеются остальные, что худой девки испугался, зато непокалеченным остался и даже бороду не подпалил!

Чудная приключилась ночь. Мне казалось, будто засов открылся сам собой и кресло, которым я подперла дверь с вечера, плавно взлетело к потолку, потом с грохотом рухнуло на пол посреди комнаты. И на пороге появился Авдей – высокий сухой старик, длинные седые патлы его разметались по плечам. Я хотела вскочить, крикнуть, выгнать мерзавца из спальни, но тело больше меня не слушалось. Руки и ноги будто бы налились свинцом и стали тяжелыми и неподъемными. Колдун, казалось, встал рядом с моим ложем и глядел со странной жаждой. Резким движением он рванул на моей груди рубаху, даже ткань треснула, а потом вытащил Ловца Душ на длинной серебряной цепочке. Пальцы Авдея, кривые, с узловатыми суставами, нежно поглаживали розоватую трубочку. Он беззвучно шевелил губами, видно читая заклинание, и вдруг из рубина на его ободе брызнул красный свет, ударил прямо в глаза, и мне представилась картина еще более необычная и противоестественная.

Будто бы стояла я посреди какого-то зала, отделанного белыми мраморными плитами, а вокруг меня склонили головы незнакомцы в черных балахонах, и лица их были прикрыты широченными капюшонами.

А из круглого отверстия на сферическом потолке лился зеленоватый магический свет с мириадами крохотных танцующих огоньков. Внутри него кружилась неясная тень, медленно-медленно тая, словно предрассветный туман. По залу разнесся дружный испуганный вздох, и чей-то приглушенный голос твердо, но с заметной ноткой горечи молвил:

– Источник умер. Пришло время Оберега. Введите Елену, пора новый Источник создавать…

Женщина вошла тихо, низко опустив голову, так что длинные распущенные волосы закрывали лицо. Грубая льняная рубаха доставала почти до пола и лишь чуть-чуть выказывала точеные формы. Сопровождавшие ее люди – белесые тени в ритуальных одеждах – отступили на шаг. Фигуры участников не шевелились, никто не обернулся в сторону будущей жертвы, сохраняя благоговейную тишину, только знакомый голос обратился к ней:

– Елена, мы дали тебе силу. Теперь пришло время возвращать.

Незнакомка, высокая и статная, резко вскинулась. Русые волосы красивой волной легли на плечи. Она была поистине прекрасна, но только мертвые светлые глаза с черными точечками зрачков глядели так, будто иголкой кололи.

«Ясноокая!» – вдруг поняла я.

– Разве можно ждать от Старейшин чего-то иного? Кроме, пожалуй, лжи? – Ее губы искривились, словно произнесенные слова оказались слишком горьки.

С гордостью, высоко подняв голову и пряча ужас, сквозивший в каждом скованном движении, она сделала шаг прямо в мою сторону. Непроизвольно я отодвинулась, уступая ей дорогу. Но когда женщина прошла мимо, то я не почувствовала ни шевеления ветерка, ни запахов, словно бы вокруг все было мертво.

Елена остановилась у алтаря, выточенного из цельной каменной глыбы, скинула рубаху, оставшись в совершенной ослепляющей наготе, и тихо хмыкнула:

– Забирайте! – А потом величественно легла на плиту, направив взор куда-то ввысь, к немому холодному небу, заглядывавшему через отверстие в куполе.

Фигуры приблизились в немой тишине, и неожиданно громкий крик заставил их помедлить, а меня изумленно обернуться. В черном прямоугольнике прохода стоял юный Василий Лопатов-Пяткин. Тонкое аристократичное лицо искажала гримаса ужаса и горя.

– Не надо! Не смейте!!! – орал он как умалишенный. – Моя Елена!

Один из присутствующих скинул капюшон, и я узнала в нем Старейшину Иансы, которого видела в деревне у ступеней храма в ночь перелома года.

– Василий, ты знаешь, тому было суждено случиться. За все надо платить. За силу Оберега тем паче…

Потом вдруг видение исчезло…

Я снова разглядела в темноте колдуна. Он нехотя отпустил Ловца Душ, дотронулся длинным желтым ногтем до горящей кожи у меня на груди, а потом тихо произнес:

– Совсем скоро, Оберег, когда душа твоя омоется кровью, ты станешь моим. Только моим…

Я проснулась поутру как от толчка. За ночь тучи рассеялись, и солнечные лучи смело поглотили белесые хлопья тумана. Жизнь уже забурлила в замке со своей ежедневной и привычной энергией. Сладко потянувшись, я почесала немытую голову. Перепутав спросонья, дернула Страха за тонкий хвост, свисающий рядом со шнурком звонка, от чего тот недовольно зарычал.

Неожиданно меня как кольнуло. С замирающим сердцем я медленно подошла к окну. Окрестный пейзаж был пустым и одиноким. Голые холмы тянулись до самого горизонта, упираясь в полоску леса. За ночь лагерь сняли. Люди Лопатова-Пяткина наконец дождались наступления на Торусь. В замке графа остались лишь два полевых командира – я да Степан.

Хранители ударили одновременно отдельными отрядами по всем областям, ввергая Окию в ужас и хаос. Будто саранча они прошли по деревням и селам, превращая их в пепелища. Вымотанная за последние полтора года безвластия, несчастная убитая Окия забилась в истерике, затряслась в лихорадке и потребовала от Главы Совета Свободной Окской Магической республики мирных переговоров.

Дела в республике шли ни шатко ни валко. После переворота полтора года назад прежде сильное государство находилось в упадке. Разорили казну, распустили армию. Новый избранный правитель, Денис Давидыв, не мог совладать с Советом, внутри которого после смерти небезызвестного мага Арсения Ивановича Потапова, бывшие его наперсники интриговали и грызли друг другу глотки. А люди жили в глубокой нищете, особенно сильно пострадав, когда золото попытались поменять на ассигнации – странные тонкие бумажки с цифровыми знаками, разорившие одновременно тысячи крестьян и зажиточных лавочников. С полгода назад едва не поднялся бунт. Люди стекались на Соборную площадь перед королевским дворцом и сооружали из ассигнаций, а заодно мебельных гарнитуров соседних с площадью купеческих лавок, костры, демонстрируя свое отношения к нововведению. Денежный проект Давидыва с треском провалился, пришлось вернуть в оборот золото.

Василий с самого утра объявил, что у него предчувствие – Давидыв всенепременно явится сегодня как миленький, с поклонами и уговорами. Уже неделю назад граф отправил с курьером коротенькое послание в Торусь, объясняя в нем, кто правит бал. Если до этого у врага Окии не было имени, то теперь оно появилось – Василий Лопатов-Пяткин, урожденный Хранитель драконов.

Он ошибся только во времени суток. Небольшой отряд Дениса, состоящий в основном из его приближенных и телохранителей, как доложили шпионы, появился в Ведьминой деревне лишь ближе к вечеру.

С нашей последней встречи я жадно следила за бывшим другом по газетным листкам, вывешенным на базарных площадях, прекрасно осознавая: не дала долгожданная власть Давидыву ни золотника уважения и спокойствия. Обиды на него уже не осталось, скорее какое-то нездоровое любопытство, смешанное со злорадством. И очень хотелось спросить у него, глядя прямо в лицо, как давным-давно он спросил у меня: «Скажи мне: теперь ты счастлив?»

Депешу о том, что Глава Совета Окии хотел бы посетить Василия в его «резиденции» (признаюсь, над этим словом я хохотала до слез), курьер принес затемно.

Но Давидыв удивил своим терпением – выдержав горделивую паузу, он появился лишь к середине следующего дня. Подозреваю, что окская делегация, решив продемонстрировать показное безразличие, провела некоторое время на деревенском постоялом дворе в обществе местных девок.

Я стояла на балконе и следила за тем, как открылись тяжелые ворота и на площадь въехала золоченая карета, запряженная четверкой породистых бейджанских жеребцов. Следом за ней показался отряд стражей из Приокского Стражьего предела. Их встречали несколько личных охранников Лопатова-Пяткина во главе со Степаном Тусаниным, переодевшимся по случаю приезда высоких гостей в белую рубаху и относительно свежий кафтан. Возница натянул вожжи, экипаж с новым гербом Свободной Окской Магической республики остановился. К нему подскочил один из стражей в зеленом форменном плаще, поспешно открыл дверцу и разложил хитро приделанную ступеньку. Вот экипаж слегка накренился – и я увидала грузную фигуру, закутанную в темный плащ.

Давидыва было не узнать. За последние полтора года он сильно изменился.

Во дворе засуетились конюхи. Как сумасшедшие мельтешили служки. Спешившиеся стражи воровато озирались вокруг, замечая лишь вооруженных до зубов встречающих их людей. До меня донесся резкий окрик Дениса, раздававшего последние указания. Степан приосанился, готовый принять главу республики по всем правилам. На самом деле между ними был давний так и не разрешенный конфликт. После их стычки Степан стал слегка прихрамывать, а лицо Дениса украсилось отвратительным шрамом.

Мое сердце билось как сумасшедшее. Я сжимала вспотевшими ладонями поручни балкона и не могла отвести глаз от такого знакомого и в то же время совершенно незнакомого мужчины. Страх Божий, чувствуя мое необъяснимое волнение, почти перегнулся через перила, вцепившись когтями в мою рубаху и оттягивая ее, следил за происходящим внизу.

Денис со Степаном как давние враги лишь едва кивнули друг другу. Тусанин, не давая глашатаю развернуть длинный свиток, жестом предложил Денису следовать за ним в замок. Прежде чем подняться по мраморным ступеням, Давидыв, будто почувствовав мой алчущий взгляд, глянул наверх. Я испуганно отшатнулась и поспешила скрыться в коридоре, оставшись, слава богу, незамеченной.

Гостей встречали в большой бальной зале, наспех переделанной в полупустые приемные покои, по-королевски огромные и холодные. Сделано это было с единственной целью – пустить пыль в глаза. Граф восседал на высоком троне, который перетащили из столовой. По его правую руку стоял Авдей, облокотившийся на посох. Застарелая подагра и грыжа позвоночника не позволяли колдуну разогнуться. От боли он злобно поблескивал своим единственным глазом. По левую сторону от Василия стоял рыжеволосый Евсей, и в ярко-красном камзоле он выглядел балаганным петрушкой.

Я пронеслась по коридору и, согнувшись в три погибели, через низенькую дверцу прошмыгнула на тайный крохотный балкончик, на котором во время балов играли музыканты.

Шаги и голоса разносились эхом и до меня доходили странным скомканным гулом. Гости чувствовали себя явно не в своей тарелке, лишь чудом сохраняя видимость присутствия духа.

Когда глашатай вновь развернул свиток и стал зачитывать длинный список регалий Давидыва, приобретенных совсем недавно, с приходом к власти, сам глава республики обменивался мрачными взглядами с графом, изредка поглядывал и на Степана, застывшего у стены в обществе остальных Хранителей. Доморощенный глава в одну минуту прекрасно осознал, в какое змеиное логово угораздило его угодить. Сейчас в зале находились два его злейших врага, образовавшие без сомнения возмутительный союз, и на их стороне был перевес и преимущество.

– Постойте, – вдруг перебил граф бесконечное перечисление, – в зале не хватает еще одной персоны. Позовите Берегиню!

Клянусь, в этот момент все внутренности мне свернуло узлом и затянуло до болезненных спазмов. В моем нынешнем положении и именно в этом замке мне меньше всего хотелось встречаться лицом к лицу с Давидывым.

Я тихо покинула балкончик и сама пошагала к бальной зале, по дороге столкнувшись с высланным за мной Иваном, беспокойно мнущим в руках шляпу.

– Вас это… – Он поймал мой хмурый пронизывающий взгляд и застыл на месте как пригвожденный. – Вас в зал… того… к делегации…

– Да знаю! – Не останавливаясь и едва не толкнув горемыку, я пронеслась по коридору.

В животе порхали бабочки, горло пересохло. Перед глазами все прыгало, будто во хмелю. Я толкнула высокие двери и с самым решительным видом вошла.

– А вот и ты. – Граф удовлетворенно кивнул, по его лицу скользнула затаенная усмешка.

Давидыв резко оглянулся и обомлел. Я старалась смотреть не на него, только в очи Василия. Про себя я костерила Лопатова-Пяткина всеми известными выражениями, но по скользкому паркету вышагивала легко и задорно.

Нет, ну согласитесь, идиотская ситуация. Здесь еще не хватает нашего старого знакомого Савкова Николая Евстигнеевича, и будет полный комплект друзей и недругов, собранный мной во время прошлогодней заварушки с Ловцом Душ.

Я встала рядом с графом, закрыв от гостей пьяного и пошатывающегося Евсея (позорище, ей-богу), и только потом заставила себя обратить взор на бывшего приятеля.

Его рыхлое лицо, потерявшее четкость линий и прежнюю округлость, от правого виска до уголка губ было рассечено отвратительным красным расплывшимся рубцом. Фигура потеряла прежнюю легкость.

Ясные, почти синие глаза Дениса смотрели с неприкрытой неприязнью, все еще разбавленной неверием. Он даже моргнул, будто хотел отвести наваждение, надеясь, что я исчезну.

Куда там!

– Теперь все на месте, – удовлетворенно кивнул Василий, – пожалуй, можно начинать.

– Я хочу, чтобы девица вышла, – процедил сквозь зубы Давидыв. – Она объявлена в геспубликанский гозыск. По законам Свободной Окской Магической геспублики, вы обязаны выдать пгеступницу по пегвому тгебованию. Когда мы уедем, то забегем ее с собой.

– Не для себя ли требуешь, Давидыв? – осклабился Лопатов-Пяткин. – Здесь живут по моими законам. Наталья – мой полевой командир, она останется здесь. – Василий, отсидев себе зад, поерзал в кресле.

Нет, больше этого ненавидеть меня Денис не смог бы! Клянусь, он буквально захлебнулся бешенством, даже губы побелели. Была бы слюна ядовитая, непременно плюнул бы мне в глаза, чтобы убить на месте. На его лице ходили желваки, а пальцы сжимались в кулаки. До чего же мне стало приятно, словно бальзамом душу окропили.

– Хогошо, – промямлил Денис. – Я пгиехал инкогнито. Официальная Тогусь не знает о моем появлении в замке.

Василий кивнул и небрежным жестом «позволил» ему продолжить. Сам между тем, шкодливо улыбаясь, повернулся ко мне и стал теребить выпуклую пуговицу на моих портах. По залу пробежали тихие удивленные шепотки.

– Я хочу знать… – Давидыв не спускал глаз с тонкой бледной руки графа, слегка поглаживающей мое бедро. Денис запнулся, откашлялся, потом четко, разделяя слова, словно ему было сложно говорить, вымолвил: – Я хочу знать пгичины, по котогым Хганители газвегнули военные действия. Погибло много мигных гааждан. Я…

Палец Василия игриво зацепился за карман портов, потом скользнул вниз до колена.

– Хганители… не выставляют никаких тгебований…

Граф окончательно распоясался и положил руку мне чуть пониже спины, ласково и интимно хлопнув, отчего все в этом зале тут же решили, что мы любовники.

– Лопатов-Пяткин, обожгги тебя комаг! – не удержавшись, рявкнул Денис, выходя из себя. – Немедленно пгекгати! Пгекгати заигывать с этой девкой! Мы с тобой не куличики лепим!

– Я в своем доме хозяин, – хмыкнул Василий, – и мне устанавливать правила. – Он перевел на Дениса холодный взор. – А все лишь подчиняются. Ты хочешь требования? Хорошо. Хранители требуют половину мест в Совете Окской Магической республики и все южные земли Окии по границе с Калужией, вплоть до Бейджании.

– Совегшенно невозможно, – охнул Давидыв.

– Тогда мира не будет. Присылай своих послов, начнем долгие и нудные переговоры, дележ территорий, а в это время будут гореть деревни и погибать твои крестьяне.

Давидыв медленно наливался кровью, отчего-то буравя меня злобным взглядом, будто моими устами был вымолвлен отказ. Он резко развернулся и кинулся к выходу через расступившихся и обомлевших стражей. В царящей тишине раздавался сердитый стук костяных каблуков. Дверь закрыли неожиданно, перед самым его носом. Денис отшатнулся и резко оглянулся.

– Мы уходим, Лопатов-Пяткин! И в следующий газ пгидем с войсками!

Граф медленно поднялся, сейчас он напоминал сытого кота, играющего с пойманной мышью.

– Тебя никто не отпускал. Наталья, как ты думаешь, он свободен?

Давидыв застыл как соляной столб, выпучив налитые кровью глаза, и стал сильно походить на надутую жабу. Я криво усмехнулась и, скрестив руки на груди, пожала плечами:

– Торусь не знает, что он здесь. Так ведь? Тогда для чего нам отпускать Главу республики, коль он по собственной воле приехал к нашему гостеприимному очагу?

Хранители скрутили Дениса и его стражу буквально в считаные мгновения.

Их всех посадили в казематы, даже возницу. Магов заковали в диметриловые наручники, отчего несчастные бились в болезненных конвульсиях от перекрытой силы. Стражей, обыскивая, раздели до кальсон, собственно в одном нижнем белье и кинули в холодные замковые подземелья. Глядя на грубую экзекуцию, которой были подвергнуты члены делегации, я злорадно тешила свое самолюбие, давным-давно попранное Давидывым. Потом закрылась в спальне и выпила полбутылки вина за здоровье графа, выполнившего мою заветную мечту, и хорошенько захмелела. Поэтому, когда на пороге, тихонечко поскребшись в дверь, появился испуганный и донельзя красный Иван, я встретила его как давнего приятеля, предложив ему глотнуть вина прямо из горла. Тот так изумился, что стал мямлить:

– Там внизу… там вас… того… вы-вы-выз… просят. – Он замолк и хлопнул ресницами, а торчащие уши стали бордовыми.

– Иван, кто там меня видеть хотел? – Я, развалившись на кровати, некрасиво икнула и быстро запила терпкой жидкостью.

– Этот… Глава республики…

– Батюшки дорогие, Давидыв меня хочет видеть? – Теперь пришло мое время удивляться. – Вот так оказия! Проводишь?

Темные ледяные подвалы замка, практически не освещенные, оставляли самое мрачное впечатление и до слез походили на коридоры в тюремной крепости Торуси. Одно воспоминание о часах, проведенных в камере, опечатанной магией, заставляло меня зябко ежиться и непроизвольно оборачиваться, отыскивая глазами стражей в форменных плащах. Впрочем, стражи здесь имелись, но они, как пойманные звери, мерзли в клетках. Услыхав шаги, узники встрепенулись, но, завидев меня, угрюмо отходили от решеток и посылали мне в спину едва слышные проклятия.

Идиоты, можно подумать, если бы я не поставила точку в диалоге графа и Главы республики, то их бы отпустили на волю живыми и невредимыми!

Давидыва посадили и вовсе в отдельное крыло, где уже давно хозяйничали крысы да гуляли сквозняки. Перед камерой на стене прикрепили почти гаснущий факел, и на пол постелили немного соломы для удобства пребывания дорогого гостя. Когда мы подошли к клетке, Денис поднял кудрявую голову и мучительно долго глядел мне в лицо потрясающе синими глазами, будто хотел смутить.

– Иди, – только и сказала я мальчишке, а тот уже припустил на выход, словно за ним гналась выпь.

Его шаги смолкли, и мы остались в гулкой тишине.

– Ты просил меня прийти? – Я отхлебнула из горла и заложила свободную руку в карман.