Глава 3

Как поверить в настоящее и не сойти с ума? Как заставить рассудок работать, когда вокруг происходят необъяснимые, противоестественные вещи? Вряд ли кто-нибудь сможет ответить. Жизнь неожиданно показывала изнанку, свою истинную внутренность, к которой мое сознание оказалось не готово. Можно тысячу, три тысячи раз доказывать, что небо зеленое, но глаза видят – оно голубое. Я могла миллиарды раз убеждать себя, что происходящее в порядке вещей, но реальность представлялась жестокой и до боли неправдоподобной, как аляповатые картины сюрреалистов. Единственное – я очень хотела жить. Наплевать в каком мире, этом или истинном, главное – жить, дышать, думать. Навязчивая паническая мысль неотступно преследовала меня. Он не оставляла, пока мы ехали в бесконечных коридорах подземки, когда спешно, задыхаясь, поднимались по эскалатору и потом, когда стояли перед высокими стеклянными дверьми здания, похожего на зеркальную коробку.

Сэм узнал аббревиатуру известного, по его словам, банка на брелоке ключа, о котором я никогда не слышала. Через прозрачные двери просвечивался огромный банковский холл со стойкой, из-за которой торчала аккуратно причесанная головка. На светлой стене блестели крупные буквы названия «Банк Первый». У входа, рядом с рахитичной пальмой, маячил охранник в форме.

Двери медленно и плавно разошлись, подчиняясь приказу невидимого датчика. Охранник окинул нас изучающим взглядом, словно прикидывая, можем ли мы быть грабителями. Сотрудница подняла голову и, не видя меня, заученно улыбнулась:

– Могу я чем-то помочь?

– Очень можете, – кивнула я и продемонстрировала ключик, – я понимаю, здесь есть депозитарий?

Девушка долго и настороженно разглядывала брелок с номером, потом меня и, наконец, чуть покосилась на вихрастого Сэма. В ее живом лице, как в открытой книге, отражались мелькавшие мысли – от недоверия, до изумления, но закончились колебания отчего-то страхом.

После паузы она кашлянула и произнесла осевшим за мгновение голосом:

– Секундочку.

Ровно столько она отсчитала, чтобы вызвать в холл менеджера – невысокого худощавого клерка с чахоточным болезненным лицом и мертвыми рыбьими глазами.

– Мария?

– Она самая, – вклинился Сэм и не без удовольствия пожал протянутую руку клерка.

– Следуйте за мной, – кивнул банковский работяга и обтер руку о полосатую штанину.

Он быстро застучал каблуками по блестящему мраморному полу, а я настороженно изучала его удалявшуюся узкую спину в полосатом пиджаке. Сэм незаметно подтолкнул меня за локоть, поторапливая. Клерк чуть оглянулся и растянул тонкие губы в приободряющей улыбке. Он даже чуть замедлил шаг, дожидаясь нас.

Мы подошли к узкой лестнице, ведущей в подвальные помещения, и спустились вниз. Служащий банка привел нас к высокой железной двери с большими гладкими заклепками. Рядом, на стене, имелось устройство для ввода кода. Мы стояли в бесподобном молчании и вежливо улыбались друг другу, как последние ослы, будто я специально заявились в банк, чтобы продемонстрировать дружелюбие. Менеджер – словно приглашая к дальнейшему действию, я – выжидательно.

– Вводите, – кивнул работник на кнопочки с цифрами.

– Что? – изумилась я.

– Код для входа, – любезно подсказал клерк.

– Э-э-э? – все еще улыбаясь, я вопросительно оглянулась к Сэму.

Вытаращившись, тот пожал плечами и показал взглядом на замок.

– Ах, конечно, – фальшиво хохотнула я и быстро наобум набрала дату своего рождения.

Внутри замка звонко пискнуло, на экранчике моргнула крохотная лампочка, и дверь стала медленно отъезжать. Если работник банка и удивился, то вида не подал. Нам открылся длинный коридор, освещенный тусклым желтым светом, стены от пола до потолка были покрыты ячейками-сейфами, а в конце, застыл столик на тонких хромированных ножках.

– Когда закончите, нажмите на звонок, – кивнул клерк прилизанной головой, и мы с Сэмом вошли в хранилище.

Дверь закрылась за нашими спинами и заставила съежиться от неприятного чувства, которое вызывало замкнутое пространство глубоко под землей.

– Так… – Я покружилась, выглядывая номер нужного сейфа. – Вон он! – И ткнула пальцем.

Где-то под потолком на черной дверце стояла цифра. Сэм подтащил легкую раскладную стремянку и, забравшись, открыл дверцу.

Честно говоря, меня разбирало жуткое любопытство. Наверное, такое же чувство испытывали первые исследователи, покорявшие неизвестные земли. А в голове крутилась подленькая мыслишка: вот сейчас я найду нужную вещь, и что дальше? Не пойду же я с камнями прямо в Верхушку и не стану размахивать ими, как знаменем: «Вот вам эти штуковины, отпустите меня по-хорошему!» Да они рассмеются мне в лицо, я бы точно рассмеялась и тут же прикончила.

– Тяжелый, – посетовал Сэм, едва удерживая за ручку серую коробку.

– Давай, – я перехватила сейф и едва не уронила его, прогнувшись под весом, а потом грохнула на столик так, что тот зашатался.

На крышке железной коробки имелся встроенный экран, рядом с которым светилась лампочка. Я с беспокойством разглядывала черный прямоугольник.

– Да, – цокнул языком Сэм, спустившись, – они всегда хвастаются лучшей системой безопасности.

Он нажал на кнопочку рядом с лапочкой, засветилась надпись: «Введите код», а потом появились нарисованные кнопки с алфавитом.

– Приехали, – кашлянула расстроенно я.

– Полный привет, – протянул Сэм и почесал затылок.

– Как ты думаешь, что я могла зашифровать?

Меня одолела растерянность. Черт возьми, паролем может быть любое слово.

– Алекс? – предположил Сэм с готовностью.

– С чего бы? – фыркнула я.

– Ну, девочки любят зашифровывать имена своих мужиков, а вы двое были любовниками.

Я скрестила руки на груди и одарила его убийственным взглядом.

– Владилена, – тут же исправился мальчишка.

– С ней мы тоже были любовниками? – вытянула я губы.

– Не знаю, – честно признался Сэм, – но ты была ее хорошей подружкой. Какое-то время. А потом, – парнишка замахал руками, – это все слухи, вы отчего-то там поругались.

– Да, ты в курсе всех светский сплетен? Владилена – моя добрая фея?

– Скорее всего, злая мачеха. Она глава Зачистки.

Неожиданно пред глазами у меня мелькнул образ женщины с иссиня-черными волосами, чуть прищуренными глазами с подведенными стрелками, ярко накрашенными губами. Конечно, именно она сидела вчерашним вечером в автомобиле и очень вежливо грозила мне.

– Нет, злую мачеху я бы не зашифровала.

– А в отместку? – с надеждой вопросил мальчишка.

– Даже в отместку, – отрезала я.

– Может Данила? – снова вынес гипотезу Сэм.

– Данила?

– Ну, друг все-таки.

– Ты говорил, что я стерва, а у стерв друзей не бывает, – съязвила я.

– Не бывает, были, – подтвердил тот и жалостливо сморщился: – Его стерли сразу после твоего исчезновения. Мне жаль.

– Тебе не жаль, и мне не жаль, чего душой кривить, потому что я ничего не помню. Манка! – прищурилась я. – Код – Манка!

Я быстро набрала буквы. На секунду мы притихли и, услыхав щелчок, перевели дыхание.

– Твоя вспышка памяти очень своевременна, – хмыкнул Сэм, – просто, как по сценарию.

– Ага, – я открыла ячейку. – Так меня в школе называли.

Внутри лежала дамская сумка из светлой натуральной кожи с названием известной марки на серебристой бляшке и синий пластиковый пакет, похожий на тот, который я обнаружила дома.

Трясущимися от волнения руками я раскрыла сумочку и вытряхнула содержимое. На стол выпали портмоне, связка ключей, вероятно, от квартиры, помада, влажные салфетки, цепочка с хрустальной каплей-подвеской и прочая дамская ерунда. От разочарования я поджала губы и надела на шею цепочку. Все равно принадлежит мне, так отчего не покрасоваться?

– Маш, смотри, – Сэм развернул пакет, в котором лежали пачки тысячерублевых купюр.

– Ничего себе, – присвистнула я.

– Хорошо вы жили в Зачистке, – Сэм уважительно покачал головой, – а у тебя что?

– Ничего. Ничего похожего на кристаллы. Знать бы, как они выглядели, было бы проще искать. Только не понимаю я, для чего. Правда. Пока они у меня, я не в меньшей опасности, даже большей. Спекулировать камнями все равно не получится. Все мои раздумья сходятся к одному – меня все равно сотрут, и тебя тоже, если не вернешься в свою приветливую дьявольскую семейку.

– Найти бы кристаллы, – мальчишка тяжело вздохнул, – а уж план придумаем.

Между тем он раскрыл портмоне, в котором оказался лишь пропуск и продемонстрировал его. С цветной фотографии смотрела девушка, как две капли воды похожая на меня, но с длинными светлыми волосами и неестественно синими глазами.

– Это пропуск в Зачистку. Пятый уровень. – Инферн покачал головой. – Тебе были открыты половина дверей.

Я взяла в руки карточку и покрутила между пальцами:

– Наверное, стоит туда наведаться, может, там нароем что-нибудь?

– Глупо и рискованно. Тебе цвет сначала вернуть надо, а потом уже в Зачистку лезть. Ты если не знаешь, то это первое место, куда нас потащат, когда поймают. Ты можешь идти в змеиное гнездо, а я лучше спрячусь в каком-нибудь подвале и дождусь, когда тебя укокошат, а там, глядишь, про меня все забудут.

– Тоже верно, но кто сможет вернуть мне цвет?

– Понятия не имею, – признался Сэм.

Мы сложили мелочи обратно в сейф, туда же вернули оказавшуюся бесполезной дорогую сумочку и закрыли ячейку.

– Ладно, – скомандовала я, убирая деньги, ключи и пропуск в мой удобный вместительный ридикюль, и нажала на звонок для вызова клерка, – пойдем отсюда. Здесь делать нечего.

Через несколько бесконечных секунд, заставивших нас поволноваться, дверь все-таки дернулась и стала очень медленно отъезжать с глухим шорохом.

Отчего-то внутри у меня неприятно ныло. Я быстро отодвинула Сэма себе за спину, привычным естественным жестом, и мальчишка поспешно отступил к стене.

Сердце стучало как сумасшедшее. В открывшемся зазоре появился слетевший с ноги мужской ботинок, потом и ступня в черном носке, истонченном на пятке так, что просвечивала светлая кожа. Наконец мы увидали тело полностью, с неестественно повернутым к нам бледно-синеватым лицом и аккуратной черной дырочкой посреди лба. Над мертвым клерком возвышался знакомый тип из кафе, в черной шапочке, натянутой до бровей.

В тот момент, когда в лицо мне пахнула горячая волна, я схватила Сэма за шкирку и заслонила собой от обжигающего удара. Стена воздуха прозрачным потоком накрыла хранилище, смяла стол, превратив в искореженную груду металла, и швырнула в противоположную стену. На долгие секунды воцарилась тишина. Я слышала каждый удар пульса, фиксировала любое движение.

Весельчак из кофе пошатнулся, растратив крохи своей силы на бессмысленную демонстрацию. Наши глаза встретились, в руке он держал самый настоящий пистолет, представлявший опасность гораздо большую, как мне тогда казалось, нежели спертый пошатнувшийся воздух.

– Держи! – выкрикнула я и резко выбросила вперед сумку.

Мужчина от неожиданности нажал на спусковой крючок, оглушительным выстрелом поразив летящий предмет, и замахал руками.

– Твою мать! – взвизгнул он зло.

Схватив за руку Сэма, я выскочила из хранилища, хорошенько толкнув нападавшего плечом, что тот пошатнулся. Как сумасшедшие мы неслись на лестнице, а вслед нам раздался вопль:

– Стой, Комарова! Все равно бежать некуда!

Снова загрохотало, и рядом с ухом пролетела раскаленная железная оса. Ударившись в стену, она оставила в бетоне черную аккуратную дырочку с опаленными краями. От испуга я отскочила, едва не толкнув мальчишку. В позвоночнике появилось неприятное сверление, будто бы ожидание крохотной пули. Все тело замерло в предчувствии разрезающей боли, и ноги двигались сами собой, словно кто-то сверху дергал за веревочки и заставлял их шевелиться.

Мы перескакивали ступени и задыхались, уходя от погони. Опять прогремел выстрел, но он казался не страшным – мы уже миновали длинный узкий коридор и выскочили через большую железную дверь в холл. Не сразу я поняла произошедшее. Только когда здоровяк в маске железными ручищами схватил нас с Сэмом за шкирки, как расшалившихся щенят, и почти по-доброму прогундосил:

– Ну, привет!

– Полный, – прохрипел мальчишка, которому ворот плаща врезался в шею.

Холл банка был заполнен веселыми ребятками в черных масках и в форме с эмблемой очень известного подразделения. Автоматы в руках у «налетчиков» были направлены в спины распластавшихся на полу испуганных сотрудников банка. В уголке, рядом со стойкой, свернувшись калачиком, тихо подвывала секретарь и размазывала черные от туши слезы. Банковский охранник сидел на стуле почти в бессознательном состоянии и диковато озирался вокруг.

Весельчак, преследовавший нас, выскочил нам вслед, задыхаясь и обливаясь потом. Его перекосило от злости и усталости, он сдернул с коротко стриженой головы шапочку и оттер багровое лицо. Сплюнув на мраморный пол, мужчина накинулся на меня и завопил буквально в лицо:

– Ну что, поймали тебя? Поймали?!

– Ты молодец, Виталик, – неожиданно для себя я назвала незнакомца по имени глубоким очень вкрадчивым голосом, от которого вдруг стало гадливо. – Только зачем демонстрацию устроил? Теперь сколько восстанавливаться будешь, неделю? Пистолет убери, а то распсихуешься и подстрелишь кого-нибудь, невзначай.

Мне казалось, что сознание мое раздвоилось. Была я одна Маша, а стало две. Первая дерзила и насмехалась незнакомым голосом, а другая сжалась в маленький клубочек и дрожала с несусветного страха и у нее бежали мурашки по спине. Сэм затравленно покосился на меня и тихо буркнул:

– Черт, этот твой голос. Вас в Зачистке специально учат так говорить?

У Виталия вытянулось лицо, а глаза наоборот сощурились до щелочек. Он зло прошипел:

– Не играй со мной, Маша, ты знаешь – рука у меня тяжелая! – Мужчина повернулся к заложникам. – Господа, шоу окончено, все свободны! Хорошего всем дня!

Он быстро и резко развернулся и стремительно направился к расползшимся стеклянным дверям на морозную снежную улицу.

Владилена терпеть не могла зиму. Всей душой она ненавидела снег, холод, грязь на дорогах от химического реагента, призванного делать асфальтированные поверхности менее скользкими и имевшего прямо противоположный эффект. Она не выносила новогоднюю суету и толпы бездушных безликих теней, торчащих в пробках и магазинах. Зимой тени становились совсем незаметными, будто прятались в снегопадах.

Этим морозным декабрем ее жизнь должна была измениться. Знать чужие секреты, значит, править миром и заказывать музыку на пышных балах. Особенно, когда тайны королевские. Кристаллы по сути своей простые энергетические заряды, которыми объедается ее милый глупый братик, должны были стать пропуском совсем в иной измерение, называемое Верхушкой.

И обязательно бы стали, если бы Маша Комарова, взлелеянная змея, не сделала финт хвостом и не сбежала с камнями! Чертова девка!

Женщина сделала глубокую затяжку ментоловой сигаретой.

Прежде чем войти, Виталик робко постучался, а потом проскользнул внутрь, едва приоткрыв дверь. Со стены сверху вниз на вошедших строго смотрел гнусный портрет хозяйки кабинета, на полу лежал белоснежный шерстяной ковер. Ему казалось, что проклятый половик отмеряет некую границу между ним и Верхушкой, представлявшейся блестящей черноволосой женщиной с птичьим острым носом и алыми губами.

– Виталий? – Владилена величественно кивнула, позволяя подойти чуть-чуть поближе к ней, его госпоже, вдохнуть запах ее тяжелых дорогих духов, униженно поклониться.

– Девушку взяли, – Виталик с омерзением почувствовал, что непроизвольно принюхивается к царившим в кабинете запахам, демонстрируя природное предназначение ищейки. – Она в комнате для допросов.

– Александр уже знает? – вскинула брови Владилена.

Она-то помнила, что главный следователь Зачистки испытывал к девчонке, несомненно, возмутительную и необъяснимую слабость. Поговаривали даже, что они некоторое время были любовниками. Хотя Истинный мир жил слухами и домыслами, скучно и пошло, что даже не стоило об этом задумываться.

– Нет, – Виталик почтенно протянул Владилене сумку, – пока не в курсе. Все, что девчонка вытащила из сейфа лежит здесь.

– Ты не смотрел, что там внутри? – Владилена расхохоталась над собственной шуткой, увидев не наигранный испуг мужчины. – Как ты думаешь, друг мой, – женщина наманикюренными пальчиками открыла замочек на сумке, – стоит ли отдать глупышку Марию Комарову Зачистке для публичной порки, или же поступить, как с ее дружком Данилой?

Она прекрасно понимала, что Виталий, простая ищейка, приближенная к ее телу лишь по случаю большой неприятности, не позволит себе высказать собственного мнения. Но Владилена сегодня была в хорошем расположении духа, умиротворенна и довольна, а потому милостиво решила подарить девчонку. Ее щедрость сможет поразить даже ее врагов, и Александра тоже, красивого себялюбивого мальчика, забравшегося слишком высоко для представителя Управляющей касты.

Легким движением Владилена высыпала содержимое сумки на стол, и почувствовала, как от ее превосходного настроения не осталось и следа. Пачки денег, перехваченные зеленым резинками, глупые женские мелочи, ключи от квартиры, которую, кстати сказать, Маше подарила она, Владилена, паспорт, пропуск в Зачистку. И никаких камней!

В бешенстве щелкнув пальцами, Владилена заставила нож для резки бумаги взметнуться в воздух и вспороть тряпочную подкладку. Сумка вывернулась наизнанку, карманы раскрылись, демонстрируя пустые внутренности. Одарив Виталика ледяным взором, от которого душа уходила в пятки, Владилена прошипела, скривив алый рот:

– Девчонку обыскали?

Мы сидели в освещенной одной лампочкой комнате, походившей на бетонную коробку. На одной стене висело зеркало, и я, подкованная детективными зарубежными сериалами, догадалась, что с другой стороны оно прозрачное как стекло. Железный стол с толстыми ножками был прикручен к полу, как будто может найтись сумасшедший, рискнувший унести его из помещения. Стулья тоже удерживались болтами в одном положении. Стоял такой жуткий холод, что я зябко ежилась, заворачиваясь в курточку и шмыгала носом, чувствуя ни с чем не сравнимую подавленность.

Сэм ходил от стены к стене, потом достал из кармана тонкий ключик, похоже, от почтового ящика, и с циничной улыбкой подростка нацарапал на побелке: «Я был здесь дважды!»

– Тебя за это не похвалят, – буркнула я и уставилась на кафельный пол.

– А нас сюда не по шерстке гладить привезли. – Сэм упал на стул и высокомерно поднял подбородок. Его волосы с белыми прядками очень воинственно топорщились на голове.

Неожиданно я почувствовала, как к горлу подступили слезы. Я шмыгнула еще разок и, к собственному ужасу, разразилась рыданиями. Сэм сильно испугался и неловко обнял меня за плечи:

– Маш, ты чего?

– Ничего! – Я вырвалась и, размазав ладонью слезы, встала.

– Маш?

– Отстань! – Я почувствовала себя еще гаже, а потом меня прорвало: – Скоро Новый год, а у меня елку разбили. Все будут кушать оливье и накачиваться шампанским… – Поперек горла снова встал горький комок. – А я буду гнить в каком-нибудь подвале никому не нужная, потому что я не помню ни своей семьи, ни себя самой! Ничего!

– И потому ты ревешь? – изумился Сэм. – Ты любишь оливье?

– Ненавижу! – с чувством отозвалась я и истерично хохотнула: – Но это не значит, что я не могу о нем поплакать!

Мы переглянулись и залились нервозным удушающим смехом, от которого надрывался живот, и хотелось согнуться пополам.

– Что они делают?

Двое, сидевших за стеклом в кромешной темноте, недоуменно переглядывались и рассматривали тень и инферна, задыхавшихся от веселья.

Девушка и чертенок едва не рыдали, обнимались и толкались, заливаясь смехом.

– Они ржут, как лошади! – отозвался второй, хмурясь.

Впервые на его долгой памяти в комнате для допросов кто-то веселился, а не погибал от вящего ужаса в предчувствии последних минут.

– Это плохо? – снова поинтересовался первый, который на все события безоговорочно принимал точку зрения приятеля, имевшего больший опыт работы в Зачистке.

Вместе с этими словами железная дверь сорвалась с петель и накрыла обоих служащих своим тяжелым многокилограммовым телом. От взвившегося душного воздуха зеркало-стекло пошло крохотными трещинками, а потом с глухим треском осыпалось на пол. Двое в каменной клетке испуганно замолчали, и как совята, вытаращились в открывшийся черный провал, откуда валил желтый дым.

Виталик ехал в большом лифте с зеркалом от пола до потолка и цветочной кадкой в углу, не оставлявшей места для второго пассажира. В носу все еще стоял тяжелый запах духов Владилены, а в ушах раздавался ее пронзительный крик. Она была страшна в гневе! Он с содроганием снова вспомнил, как исказились ее черты и под ними проступило нечто такое… какая-то страшная рожа, похожая на волчью пасть. Наверное, то вылезло настоящее нутро блестящей истинной.

У мужчины все еще тряслись поджилки, и неприятно подводило живот. Теперь он уверился окончательно, что по окончании задания, его тоже сотрут. Владилена не пожелает оставить свидетелей. Ему повезет, если уберут хотя бы цвет, как поступили с Даниилом Покровским, приятелем Марии Комаровой, а могут стереть и физически…

Виталик содрогнулся и нервно сглотнул.

Как только двери лифта отворились на минус третьем этаже, и показался пустой коридор, заполненный желтым едким туманом, он сразу понял, что случилась катастрофа сродни атомной войне. Сгорая от страха, Виталик бросился к комнате допросов, а когда вместо железной двери увидел вывернутые петли и беспросветную пустоту, схватился за голову в шапочке и, подвывая, осел по стене.

Войти внутрь сил не нашлось.

Бордовый внедорожник бодро съедал километры заледенелой дороги. По обочинам горбатились черные сугробы. Голый лес по обеим сторонам представлял собой унылый частокол. Зимний день заполнялся серым полумраком, разбавляемым горящими глазами автомобильных фар. Он настигал и укутывал нас. Отвернувшись, я таращилась в окно на мелькавшие пейзажи. Не могла заставить себя посмотреть на человека, которого, как мне казалось, знала.

Сомерсет пригрелся и, стянув с взлохмаченных волос кепку, задремал. Его лицо казалось до странности бледным и заостренным. Отчего-то он, чудной худой подросток, вызывал теплое и доброе чувство где-то в уголочке сердца. Тот, кто вел машину, сильно нервничал из-за того, что я не задавала вопросов, не упрекала, не благодарила, а тихо молчала.

– Маша.

– Тебя хотя бы Эдиком зовут? – холодно отозвалась я.

– Эдиком, – кивнул он.

– Ну, облегчение. Чего я еще не знаю о тебе, кроме того, что ты умеешь напускать вонючего тумана?

– Маш… – голос его звучал виновато и расстроено.

Я, наконец, пристально посмотрела на него. Эдик усталым взглядом следил за чернеющей лентой дороги. Видно эффектный дым в комнате для допросов дался ему не просто, и выпил силы до самого донышка.

– Спасибо тебе, конечно, что вытащил нас оттуда и все такое. Правда, от всей души спасибо. Но, веришь, все равно мерзко. Как будто в грязи вываляли. Я живу, ничего не помню и не знаю, а тут вдруг… – я запнулась, не находя слов. – Смешно тебе, наверное, было, когда я с круглыми глазами по квартире носилась и тыкала тебе в лицо дурацким ежедневником…

– Не смешно.

– Не верю, слышишь, не верю тебе ни черта!!! – прошипела я, выходя из себя.

– Что случилось?! – подпрыгнул на заднем сиденье очухавшийся Сэм и сонно захлопал ресницами.

– Ничего! – рявкнули мы с Эдуардом в унисон.

– А-а-а-а, – понятливо кивнул мальчишка и сделал вид, что моментально заснул обратно.

– Кто ты, Эдик, и откуда ты взялся?

– Это сложно объяснить, – уклончиво шмыгнул тот носом.

– А ты попробуй, – предложила я вполне миролюбиво, – времени у нас теперь много. Мы же теперь крепко друг к другу подвязаны, просто приколочены!

– Мы, – он замялся, – мы знали друг друга. Ну, друзьями, конечно, не были…

– Почему я позвонила тебе среди ночи? Ответь мне, почему не кому-то другому, а именно тебе, если мы не были друзьями? Подозреваю, что эта была первая ночь после того, как мне стерли цвет или как там вы эту операцию называете? Почему ты ни разу даже не заикнулся, кто я на самом деле? Почему не признался и вчерашним утром, когда я нашла ежедневник? Я не понимаю, Эдик! – разозлилась я. – Не зря мне не понравилось твое лицо, когда ты заявился ко мне!

На мои нарочито грубые слова парень, кажется, обиделся и резко дернул руль. Машина вильнула, Сэм слетел на пол, ударившись о водительское сиденье:

– Слушайте, ребят, – недовольно запыхтел он, усаживаясь обратно. – Может, вы доругаетесь, когда приедем на место? А то очень не хочется погибать в аварии.

Мы с Эдуардом зло переглянулись, и я честно высказала:

– Я доверяла тебе, Эдик, и считала, что схожу с ума, поэтому совсем забыла лицо друга. Знаешь, когда ты появился сегодня в здании, я даже сначала не удивилась. Ты следил за нами?

– Скажем, я присматривал за тобой, – нехотя поправил он.

Загородный дом, скорее домишко, был чудовищно промерзший и темный. В комнатах пахло сыростью, и на подоконниках лежал слой ледяной пыли.

– И все-таки он привез меня на эту дачу, – буркнула я едва слышно Сэму, осматриваясь.

– А что уже пытался? – тихо поинтересовался мальчишка.

– Ага, – кивнула я, – вчера.

– Не довез?

– Как видишь.

В это время дверь отворилась, и в кухню ввалился сам предмет нашего горячего обсуждения с вязанкой дров. С грохотом он свалил поленья перед печкой и отряхнул куртку от опилок:

– Чего вы тут обсуждаете?

– Тебя, – хохотнул Сэм, закуривая.

Мальчишка упал на старый диван, покрытый выцветшим шерстяным пледом в клетку, и поднял облако пыли, подушки хрипло заскрипели всеми заржавелыми пружинами.

– Может, поговорим? – предложил мне Эдуард. Затем кивнул Сэму: – Инферн, выйди. Ты все равно мороза не чувствуешь.

Сэм жалобно посмотрел на меня, но, отчего-то не пререкаясь, встал.

– Сомерсет, останься! – Я повелительно ткнула пальцем в сторону дивана, инферн присел уже на краешек и затушил сигаретку в фарфоровое грязное блюдце.

– Выйди! – рявкнул Эдик, и Сэм снова встал, уже с опаской поглядывая на меня.

– Сядь! – приказала я, вперив гневный взгляд в противника.

– Так, – принял решение мальчишка, – кажется, обстановка накаляется. Пойду-ка я остужусь на веранду. Вы тут не спалите друг друга, друзья мои. – Он поспешно вышел, обойдя Эдика бочком, осторожно, как будто боялся задеть.

Я молча изучала неубранную комнату с круглым столом, накрытым пожелтевшей скатертью. В углу стоял старинный сервант с фарфоровыми разноперыми чашками на ножках. На потолке вместо люстры на толстом проводе торчала голая одинокая лампочка, и с нее криво свешивалась липкая лента, видно, еще с лета облепленная мухами. Старый черно-белый телевизор с большой ручкой переключения каналов пылился на потемневшей тумбочке. На заледенелых окнах висел дешевенький посеревший тюль.

Неожиданно холодная пыльная комната перед глазами завертелась и закружилась, покрываясь рябью, и четкий образ всплыл в гудящей голове. Горела желтая лампочка, в комнате стояла духота, и от печки шло горячее тепло и пахло трескучим деревом. Злобно ухмылявшийся Эдик стоял, прислонившись к косяку двери, его шальные глаза нездорово блестели. Рядом со столом невысокий полный человек в помятом костюме вытаскивал из ридикюля баночки с разноцветными пилюлями и просматривал их на свет, как будто никак не мог решить, какие именно ему нужны. Я следила за ним и меня колотило от страха и волнения. Вот, наконец, он открыл одну склянку, плотная пробка упала на грязный пол, и несколько ярко-красных пилюль покатилось по крашеным доскам. Он протянул мне пару таблеток, и я взяла их дрожащей рукой.

– Ну, так как, Комарова, – допытывался Эдик, – где кристаллы?

– Эдик, – я не узнала свой голос, глубокий, проникновенный. От такого тона можно прослезиться и продать собственную маму. – Мы же договорились – сначала цвет, потом уже кристаллы…

Я снова вернулась в серый пасмурный вечер, заглядывающий в морозные окошки, но меня продолжало трясти, как той позабытой ночью. Нагнувшись, под столом я нашла продолговатую пилюлю красного цвета и повертела в руках. Эдик настороженно молчал, разглядывая мою спину. Выходит, я действительно уже приезжала сюда.

– Кто ты, Эдик? – снова повторила я вопрос. – И что это за место? – А потом резко повернулась и показала таблетку, лежащую на ладони.

Эдуард даже отшатнулся от неожиданности. Его глаза воровато перескакивали с предмета на предмет, и он явно придумывал очередную ложь, очень похожую на правду. Сглотнув Эдик, быстро облизнул губы.

– Что я здесь делала той ночью? – Я разглядывала его нервное лицо в розоватых пятнах. – Ты присутствовал, когда мне стирали цвет, да? Ты был свидетелем, когда меня уродовали?! – Я из последних сил старалась не сорваться на крик. – Ты был последним, кого я видела и помнила, поэтому я позвонила именно тебе!

– Не строй из себя обманутую жертву! – вдруг перебил меня Эдик холодным чужим тоном, и у меня открылся от изумления рот. – Ты никогда, слышишь, не была простой девочкой. А уж до того, как стереть себе цвет и память заодно, ты вообще являлась отменной стервой! Ты и подруг-то, кроме гадины Владилены, не сумела найти. Между прочим, из-за тебя стерли человека, Комарова! Данилу Покровского, дружка своего помнишь? По твоей вине Владилена покончила с ним, ясно тебе, дорогуша? Ты стащила энергетические кристаллы и подвела под монастырь лучшего друга. Как тебе такая, правда, Маша Комарова?

– Наверное, сейчас я должна задохнуться от мук совести? – тихо поинтересовалась я. – Зачем тебе самому кристаллы? Имени Данилы Покровского я не помню, зато прекрасно помню тебя в этом доме, в этой самой комнате, и наш последний разговор тоже припоминаю!

У Эдика вытянулось лицо. Похоже, поток красноречия у парня иссяк, и он попытался судорожно подобрать слова, чтобы нагромоздить новые обвинения. В самый острый момент, когда он открыл рот, готовый выдать очередную насквозь лживую тираду, резко открылась входная дверь, громыхнув о стену, и в комнату влетел испуганный переполошенный Сомерсет:

– Ребят, вы выяснили все? А то там машины едут, я заметил свет!

Я испуганно глянула на Эдика. В дачном поселке зимой постоянно жили лишь в нескольких домах, стоящих на другом конце, ближе к дороге, поэтому надежды на заблудившихся чужих гостей не было.

Мы выскочили в ледяные сени, а потом и на крыльцо. Невысокий заборчик, чуть покосившийся, открывал занесенную снегом дорогу, больше похожую сейчас на лыжню. В зарождающихся сумерках резко и пугающе блеснули фары автомобилей, приближающихся к домику. Не долго сомневаясь, мы бросились через сад, где застыли окоченевшие яблони, давно страдавшие от старушечьих болезней, да топорщились из-под глубоких сугробов тонкие веточки кустиков смородины. В самом конце пряталась калитка, заваленная снегом. Нервничая, мы едва приоткрыли ее и выскользнули наружу, к лесу, уже захлебнувшемуся приближающей темнотой. Одинокий брошенный дом невесело и обиженно глядел на нас освещенными прямоугольниками окон. Пару раз свет подмигнул, а потом совсем погас, когда в дом ворвались чужие люди.

Проваливаясь по колено в снег, и обливаясь потом, мы бежали по пустому полю, покрытому под сугробами рытвинами. Впереди маячил жиденький пролесок, из-за тонкоствольных березок выглядывали тени проносящихся грузовиков. Их ослепляющие фары-глаза раздирали сумрак резким желтым светом. За огромными колесными монстрами взметались облака мелких снежинок, похожих на белый рой.

Задыхаясь, я оглянулась – за нами бежали. Фигурки преследователей казались до странности карикатурными и ломаными, а потом мне в лицо ударил ледяной поток, едва не сбивая с ног. Снег вспенился, словно морской прибой, и девятым валом вырос над полем. Огромная волна из снега, земли и пожухлой травы неслась нам в спину. Эдик чуть обернулся, спотыкаясь и хватая меня за руку. За оглушительным ревом падающей лавины, я расслышала его возбужденный крик: «Твою мать!»

А потом что-то случилось, звуки отдалились, словно спрятались за ватной стеной. Мы стояли посреди плескавшегося снежного ада, и тяжелая невероятная масса, падала мимо, словно нас окутал невидимый воздушный кокон. Время превратилось в густой молочный кисель, мир в черно-белое кино. И только смертельная мощь вскипевшего ледяной преисподней поражала и завораживала в своей красотой.

«Это не я!» – орал Эдуард, а на деле едва слышно шептал. Его рот искривился от ужаса. Сэм непроизвольно прижался ко мне, ища защиты, и уткнулся носом в мокрую грязную куртку. Через мгновение снег упал, плеснув в нас холодными искрами. Звуки нахлынули со страшной силой, время вернуло свой бег, и мы, перепрыгнув снежный бордюр, оказались уже на дороге.

Оттуда, где шоссе резко заворачивало и пряталось за деревьями, нам на встречу вылетела фура.

– Стой! Стой! – хором заорали мы, кидаясь к грузовику.

Трейлер проехал несколько метров, а потом шумно затормозил. В тот самый момент, где-то далеко, шарахнув так, что с веток осыпался снег, прогрохотал выстрел. Мы подскочили, как испуганные воробьи.

Я бросилась к остановившейся машине и резко открыла дверь. За рулем сидел усатый дальнобойщик с красными усталыми глазами и всклокоченными давно не стрижеными волосами. Он вопросительно на меня смотрел.

– Все равно куда, – прохрипела я, – иначе нас пристрелят!

Мужичок молча кивнул, соглашаясь, и, признаться, удивил меня до глубины души. Я бы не стала рисковать и влезать в чужие неприятности. Парни быстро забрались следом за мной, Эдик даже подпихнул мальчишку, чтобы тот поторапливался, а не стоял с раззявленным ртом и широко раскрытыми глазами. Преследователи, наконец, достигли дороги, преодолев перерытое поле, как раз в тот момент, когда мы, пройдя юзом по обледеневшей дороге, тронулись.

От испуга и усталости меня мутило, Эдик хмуро молчал, на глазах Сэма выступили неподдельные слезы – последствие шока. Мальчишка неожиданно громко шмыгнул носом и вытер его о рукав кожаного плаща, на котором зияла дыра, очень похожая на рану.

– Я никогда не видел, чтобы столько силы за раз выкидывали. Никогда. Они нас точно убьют! – прошептал Сэм, который с ужасающей ясностью осознал, наконец, что за нами ведут настоящую, а не придуманную, охоту. И опасность вовсе не так весела и занимательна, как представлялась еще утром.

– Не реви, малец, – вдруг прогудел дальнобойщик, – не убьют.

Я откинулась на спинку, уставившись в белую полосу занесенной за вечер дороги. В высокой теплой кабине нас трясло и укачивало. Среди путавшихся, ватных мыслей я прочувствовала только одну: если рассвет встречаешь в милицейском участке, обед, спасаясь от взрыва, вечер, улепетывая от убийц, то такую жизнь в один прекрасный момент не грех забыть. Наверное, именно поэтому моя память отказывалась просыпаться.

Александр стоял на краю поля, за короткую минуту превратившегося в серовато-грязное месиво из земли и смерзшегося снега. Рука сильно ныла и, кажется, он вывихнул плечо. Что его сила против энергии четырех карателей, ударивших по девчонке снежной стеной? Алекс чувствовал, что выскреб себя до самого предела. Почему, черт возьми, она не вернет себе цвет?! Почему она не хочет защищаться?! Ему казалось, что, нападать на Машу – бесцветную тень, лишенную и проблеска силы, было сродни нападению на ребенка. Этот олух, ее неизвестный приятель, выложился еще с утра, вытаскивая девчонку из Зачистки. Мог бы и оставить немного энергии на всякий случай! Вонючий дым, которым он выбил дверь, до самого тридцатого этажа все еще заполнял коридоры Зачистки, даже пришлось срочно закрыть здание под предлогом угрозы взрыва и вызвать саперов для полноты спектакля.

Отряд молчал и недобро поглядывал в сторону главного следователя, хорошо почувствовав того, кто заблокировал удар. Александр ощущал злобные взоры, но ответить на них было бы слишком.

– Что застыли? Вы забыли приказ, что она живой нужна?! – прорычал он, пытаясь пошевелить рукой. – Выяснили, что за мужик был с Комаровой?

Ему протянули паспорт. Александр долго рассматривал крохотный квадратик фотографии. Ему всегда становилось чудно, отчего и тени, и истинные выходят на снимках цветными, видимо, фотоаппаратам наплевать на то, сколько силы у тебя в жилах. Лицо мужчины с фотографии оказалось очень знакомым, имя тем более. Главный следователь почувствовал себя хуже некуда, рука заныла с удвоенной силой, и очень захотелось влепить Комаровой подзатыльник. Вот ведь дура, никогда не умела выбирать друзей!

– За ними, идиоты! – рявкнул Алекс и некрасиво сплюнул вдруг ставшую тягучей и горькой слюну.

Со сна я зябко куталась в куцую курточку, задирая воротник повыше к подбородку.

Дальнобойщик высадил нас на кольцевой дороге и обиженно сморщился, когда я попыталась всучить ему две последние мятые пятидесятирублевки. Уже наступил вечер, зимой больше похожий на глубокую ночь. Трасса была ярко освещена фонарями, отчего машины казались блестящими вихрями, проносящимися мимо. Вдалеке мертвым монстром чернел остов недостроенного завода, рядом трубы теплосети выпускали из широких ртов серый резко выделяющийся на фоне чернильного почти грязного неба дым.

Мы трое молчали, поглядывая друг на друга.

– Так, – решилась я, – ты прости, Эдик, но здесь наши пути расходятся.

– Что значит, расходятся? – Тут же взвился он. – Ты неблагодарная, Маша! Не забудь, я тоже сильно рисковал, когда вытаскивал тебя из Зачистки, а теперь ты хочешь вытолкнуть меня из игры?

– Какой игры, Эдик? – разозлилась я.

– Игры в кристаллы! Я теперь тоже ввязался в эту историю, я тоже засветился…

– Так для тебя это игра? Ты не заметил, что мы с Сэмом очень похожи на отчаянно выживающую компанию, и, думаю, без тебя мы точно выживем!

Я выставила руку, пытаясь поймать попутку.

– Даже не думай! – взвизгнул Эдик, с силой оттаскивая меня от дороги.

– Одурел? – Я попыталась вывернуться и хорошенько ударила его локтем.

Со стороны, наверное, мы представляли собой странную пару, танцующую вальс на темной остановке. Сомерсет налетел на Эдуарда со всей горячностью подростка, толкая мужчину в грудь. Тот не ожидал нападения, поэтому отступил, и я легко отскочила от него.

– Не забывайся, инферн! – заорал Эдик, вытаращив от злости глаза, и выставил вперед ладонь.

– Осторожно! – Сэм как-то ловко схватил меня за руку и оттащил на несколько шагов.

Неожиданно металлическая конструкция остановки захрустела и одна сторона погнулась под натиском невидимой силы. Домик для пассажиров, продуваемый всеми ветрами, покосился, и крыша с грохотом слетела, вонзив в асфальт острый край.

Я изумленно таращилась то на Эдика, то на безобразие, устроенное им. Парень и сам открыл рот от удивления, разглядывая разрушения.

– Не стой у нас на пути, все равно больше сил нет! – прорычал Сэм хрипловатым подвывающим голосом и сделал к Эдику шаг. Тот обратил ошарашенный взор к моему юному защитнику и тут же выставил перед собой скрещенные пальцы, бормоча:

– Чур меня! Чур меня! Только попробуй меня укусить. Только попробуй, инферн!

Пока Эдик переключил внимание на скалившегося мальчишку, я остановила машину.

– Сэм, шевелись!

Сомерсет быстро забрался на заднее сиденье рядом со мной и с силой захлопнул дверь, что даже стекла зазвенели, а наш водитель-благодетель обиженно поморщился в зеркальце заднего вида.

Эдик, раздавленный и растерянный, по-прежнему стоял на остановке, крутя головой, и, вероятно, соображая, как теперь ему поступить. Он хотел броситься вдогонку и лихорадочно затряс рукой, пытаясь остановить попутку, но вместо этого с громким воем сирены рядом с ним притормозил милицейский автомобиль, сверкающий разноцветными ослепляющими огнями. Из приоткрытого окна показалась донельзя довольная физиономия.

– Ты зачем остановку раздолбал? – спросил страж порядка и хищно улыбнулся.

Мы быстро ехали по названному мной адресу.

– И куда мы? – тихо поинтересовался Сэм.

– Домой ко мне.

– Зачем? – Округлил тот черные глаза. – Там нас наверняка уже ждут!

– Наверняка, – согласилась я. – Но я должна понять, чьи воспоминания в моей голове!

Я устала. Устала в течение двух дней носиться, как умалишенная, от бесконечной, бессмысленной погони, каждую минуту спасаясь. Устала от бегства. Мне очень хотелось все закончить одним махом. Просто открыть глаза и оказаться в другой жизни… Вероятно, с такой же мыслью я стерла себе цвет и заодно память.

Мы остановились рядом с домом, в котором я снимала квартиру, или девушка, место которой я пыталась занять после потери памяти. Вокруг было безлюдно, только мерзли одинокая фигура любителя собак, выгуливавшегося огромного добермана, да рядок занесенных снегом автомобилей. Окна нужной квартиры таращились черными беспросветными квадратами. В подъезде сломанный лифт скалился черной открытой кабиной, так что на девятый этаж пришлось подниматься по лестнице. Со стен, исписанных «приветами» на исконно русском наречии, осыпалась известка. Стояла вонь. А на одном из междуэтажных пролетов я знатно споткнулась о сломанную коляску, и, надо сказать, чуть не разбила нос о погнутые перила.

Мы почти не говорили, ощущая тяжесть прошедшего и охваченные предчувствием грядущего дня, полного жажды выживания. Я запуталась в собственной истории, и втянула в нее другого, ни в чем не повинного человека, между прочим, еще ребенка.

Когда мы добрались до нужно этажа, я стала искать по карманам ключи от входной двери.

– Ты чего, Маш? – тихо спросил Сэм.

– Ключи потеряла. – Я с тоской попыталась толкнуть наглухо запертую дверь.

– Где?

– Откуда я знаю? Мы сегодня носились по всему пригороду!

– Понятно, – Сэм внимательно осмотрел замок и вытащил из кармана тонкую скрепку.

Он долго крутил ей в замочной скважине, сопя как паровоз.

– Сноровку потерял, – пожаловался мальчишка.

В глазке соседней двери неожиданно вспыхнул и тут же затух огонек, напоминая о никогда не дремлющей бабке, тщательно бдящей подъездный и собственный покой. Терпения выдержать горделивую паузу ей хватило на несколько минут, а потом, чувствуя, что происходит ограбление со взломом, она все-таки показалась на лестничной клетке, но, увидев знакомое лицо, прошамкала:

– Здрасьте!

– Здравствуйте. – Я нервно улыбнулась, прикрывая Сэма, лихорадочно вертящего отмычкой.

– Тебя сегодня днем спрашивали, – объявила она, внимательно рассматривая нас. – Такие плечистые парни. Да я сказала, что тебя дома нет. Они телефон оставили, чтобы я им позвонила.

На наше счастье, наконец, раздался громкий щелчок, и Сэм приоткрыл дверь.

– Ага, – кивнула я, – не звоните им, ладно? Я все равно сейчас уже ухожу. До свидания.

В общем, в квартиру мы прошмыгнули, чувствуя себя истинными грабителями.

Комнаты, оставленные вчера в состоянии полной разрухи, через сутки, отчего-то стали выглядеть еще плачевнее. Особенно расстраивал вид сваленной тщедушной елочки, уже ставшей нездорового бурого цвета, и перебитых разноцветных шаров.

– У тебя тут прошло цунами? – оглядев царящий хаос, поинтересовался Сэм.

– Почти, – подтвердила я, не зная, с чего начать поиск. – Грабители пытались нарыть здесь камни.

Где-то должны лежать фотографии, бумаги, что угодно, объясняющее, откуда я выудила собственную биографию.

– Что мы будем искать? – Сэм деловито подобрал надтреснутую коробку с компакт-диском и сморщился от вида фотографии известного сладкоголосого певца. Вероятно, только свое творчество, демонстрируемое в ночном клубе «Истинный мир», он считал настоящим искусством.

– Не знаю, – честно призналась я. В душе поселилось непонятное двоякое чувство, словно я намеревалась копаться в чужом грязном белье. В конце концов, я искренне считала, эти вещи своими.

Мы открывали перевернутые полки, покопались в груде вещей, сваленной посреди большой комнаты, напавшим на меня вором.

– Тайник! – Вдруг поняла я и кинулась в туалет. Сэм, копавшийся в полке со старыми пластинками, только проводил меня недоуменным взглядом.

Я вытянулась в струнку, дотягиваясь до ниши, и пошарила в ней рукой. Тонкая папочка прилипла к стене, поэтому сантехник не смог ее обнаружить вместе с пакетом. С гулко стучащим сердцем я вытащила на свет картонную канцелярскую папочку, чуть размокшую и разбухшую от воды. Где-то внизу живота похолодело, а сердце бешено застучало в груди барабанной дробью. Трясущейся рукой, я развязала тесемки, и голова пошла кругом, а на глаза навернулись слезы.

На листочках с анкетными данными была расписана жизнь, обрывки воспоминаний о которой я искренне считала собственными.

«Мария Владимировна Комарова. 20 октября 1981 года рождения…» Прикрепленная к листочкам фотография выказывала улыбающееся лицо с беспечным, почти глупым выражением милой провинциальной девочки с карими узкими глазами и полными губами. Дальше лежал «Отчет о проделанной работе», но прочитать его сил не хватило, только слово внизу: «Стерта» и моя размытая подпись, как очередное напоминание о прежней жизни.

– Маш, – позвал Сэм из комнаты, а потом вышел в коридор и протянул мне фотоальбом, – смотри, что я нашел.

Со всех снимков на меня смотрела та же самая девушка. Вот глупышка у реки с удочкой, на другой фотографии она стояла рядом с памятником Пушкину в центре города. Судя по разговорам, именно его я разнесла, прежде чем превратиться в сироту Машу Комарову.

Нестерпимо захотелось заснуть, а проснуться уже лет через тридцать, чтобы ни смертельной опасности, ни пистолетов, ни страшных людей из Зачистки, сильно похожей на НКВД сталинских времен.

– Теперь, кажется, понятно, – пробормотала я, снова заглядывая в Дело. – Как расчетливо. Я убрала девушку, свою полной тезку, посмотри, у нас даже даты рождения совпадают, а потом решила занять ее место, стерев себе цвет, но не учла только одного…

– Что сотрешь себе и память, – подсказал Сэм, и я сдержанно кивнула.

В этот момент кто-то дернул ручку на входной двери, и мы с Сэмом буквально подскочили на месте, испуганные. Я быстро прижала к губам палец, а мальчишка округлил глаза, не понимая, что ему делать. Мы забрались в большой стенной шкаф, спрятавшись между висящей верхней одеждой, старой, пыльной и принадлежащей квартирной хозяйке. Через тонкую щелочку в душное нутро шкафа проникал свет. Между тем, в прихожую вошли. Мы сжались, боясь дышать, и настороженно слушая шаги неизвестных.

Рядом с нами остановилась фигура в кожаной куртке.

– Они где-то здесь, – раздался мужской голос.

– Что у нее здесь произошло? – спросил другой, вероятно, удивляясь беспорядку в доме.

– Может, в шкаф забрались? – предположил третий. И я почувствовала, как от страха по спине пробежала капля пота.

– Встретимся за домом, – едва-едва слышно прошептал Сэм.

Тут же отворилась дверца с его стороны, ослепив нас. Мальчишка раздвинул губы в неприятной улыбке и вдруг зашипел, как котенок, вытаращив глаза и оголив зубы. Со стороны подобное выглядело почти забавным, но отчего-то гости шарахнусь в разные стороны, и один очень тоненько взвизгнул:

– Батюшки, у-у-упырь!

Сэм выскочил из шкафа как черт из табакерки и кинулся вон из квартиры, трое через короткую паузу бросились за ним, даже не удосужившись заглянуть во вторую половину гардероба, где умирала от страха я.

До меня доносился топот ног в подъезде и удалявшиеся голоса. Выждав пару минут, я все-таки вылезла, и, пока здоровяки не вернулись обратно, поспешила из проклятой квартиры, плотно прикрыв за собой дверь.

Я выскользнула из подъезда невидимой тенью и поспешила на задний двор. К ночи мороз усилился, и под ногами приветливо поскрипывал снежок. В черном с сизым отблеском прожектора небе подмигивали крохотные звездочки, яркий месяц висел над самой головой. Усевшись на детские качели и спрятав руки в карманы, я стала ждать Сэма, отчего-то уверенная, что его обязательно поймали. Он появился через десять минут – когда я окончательно околела и решила всплакнуть о перечеркнутой судьбе и потерянной памяти – сильно запыхавшийся, но очень довольный собой.

– Ты, чего, Комарова, пригорюнилась? – расплылся он в довольной улыбке. – Я такой фокус уже много раз проделывал, ни разу не поймали. Я не глядела на него, испытывая ужасное неудобство от только что принятого решения.

В молчании мы пришли на автобусную остановку рядом с метро и уселись на ледяную лавку.

Прозрачные тонкие стенки худо-бедно защищали от пронизывающего холодного ветра, гонявшего по городу мелкие острые снежки и бросавшего их в лицо.

– У тебя телефон есть? – ответила я вопросом на вопрос.

– Да, но у меня батарейки только на один звонок. Я его отключил еще днем, чтобы нас не вычислили… – Он замялся, вытащил из внутреннего кармана плаща аппаратик и протянул мне. – А куда ты собираешься звонить? – полюбопытствовал он, когда я быстро включила мобильник.

Я, не произнеся ни слова, выбрала номер телефона из записной книжки и нажала на кнопку вызова. Женщина на другом конце подняла трубку тут же, видимо, сидела под телефоном, боясь отлучиться.

– Сомерсет?! – По голосу было слышно, что мамаша Поганкина находится на той грани, когда уже не надеешься увидеть любимое чадо живым и здоровым, или хотя бы не очень покалеченным.

– Это Маша Комарова, – отозвалась я. – Сэм рядом со мной. Мы находимся у станции метро Отрадное, вы можете за ним приехать?

– Маша?! – взвизгнул Сэм и попытался вырвать аппаратик из моих рук, но я ловко увернулась и даже чуть толкнула его, что бедолага беспомощно шлепнулся на обледенелую лавчонку.

– Что с ним? – Женщина запричитала, всхлипнув от облегчения.

– С ним все в порядке. Пока. Приезжайте. – Телефончик пискнул и отключился, разрядившись.

– Комарова! Ты стерва!!! Я не ожидал от тебя такого предательства! – В глазах Сэма застыли слезы, блестевшие в свете единственного фонаря, едва освещавшего остановку, клочок дороги и темную газетную палатку, пристроенную тут же.

– Так лучше, Сэм, ты отправляешься домой! – отрезала я, понимая, что прямо сейчас поступаю верно, как приличествует взрослому ответственному человеку.

– Я домой не поеду! – ощетинился мальчишка. – Да, меня мамочка с потрохами скушает!

– Лучше пусть тебя мамочка скушает, чем скушают страшные дяди из Зачистки! – буркнула я, стараясь не глядеть в его безусое расстроенное лицо, какое-то по-девичьи нежное.

– Так нечестно! – Сэм едва не плакал. – Нечестно отсылать меня сейчас! Меня могут по дороге поймать!

– Сэм, я знаю, так нужно, – я заглянула в его глаза-вишни. – Правда. Они смогут защитить тебя! Они твоя семья.

– Они черти! – выкрикнул он обвинительно и отвернулся, стараясь справиться с разъедающей горечью.

Мы надолго замолчали, сидя рядом и уставившись на выметенную до асфальта мостовую. Визжа тормозами, перед нами остановилась шестерка. В какой-то момент мы оба напряглись, готовые к нападению, но двери открылись, и из салона выскочила женщина в больших очках и распахнутом тонком пальто, за ней вальяжно вылезли и двое мужчин.

– Сомерсет! – Она кинулась к мальчишке так, словно не видела его сотню тысяч лет.

Хотя, скорее всего, сегодняшний день, наполненный мучительным ожиданием новостей от сына, показался ей бесконечным.

Она с силой прижала к себе мальчишку, похожего на взъерошенного волчонка, мокро поцеловала, и тут же залепила такой звучный подзатыльник, что у Сэма щелкнули зубы.

– Ах ты, поганец! Ты снова вляпался!

– Мама, хватит! – Сэм высвободился из объятий и повернулся ко мне, вероятно, действительно почувствовав себя в безопасности рядом с родителями. – Я не хочу уезжать!

– Так надо! – твердо ответила я.

– Ты одурел?! – закричала женщина, подталкивая его к машине. – К бабке, к бабке на Колыму, может там, Зачистка найдет тебя не сразу! Немедленно на Колыму! Нет, лучше к тетке в Якутию! – Неожиданно она повернулась ко мне и едва слышно прошептала: – Спасибо, сам бы он не позвонил.

Я сдержанно кивнула. Сэма запихнули в автомобиль и увезли, а я осталась сидеть одна на холодной остановке без каких-либо надежд на выживание.

Она сидела на остановке, тщедушная, раздавленная, и рассматривала поблескивающий от крепкого морозца асфальт. Девушка казалась совершенно другим человеком и не походила на ту, какой он ее помнил – самовлюбленную, несговорчивую, прекрасно осознающую значение ярко-алых квадратов на узком бледном запястье. Сейчас она совсем не напоминала злодейку. Скорее, наоборот, жертву, смирившуюся с судьбой. Именно такое выражение смятой покорности возникает на лице у приговоренных за минуты до стирания.

Вопросы. У него десятки вопросов, на которые может ответить только Маша.

Он притормозил у остановки и открыл дверцу с пассажирской стороны, перегнувшись так, что рычаг переключения скоростей уперся под мышку.

– Привет, – улыбнулся он, как можно более располагающе, – может, прокатимся?

– Привет, может, прокатимся? – незнакомец зверски оскалился, силясь изобразить радушную улыбку. Неожиданная доброжелательность чужих людей сегодня меня пугала особенно сильно.

Тусклый свет едва позволял разглядеть его благородное красивое лицо. Тонкий нос и густые брови. Губы, правда, у него казались по-девичьи нежными и полными, да и подбородок смотрелся слишком круглым и женственным.

В общем, насильником красавчик никак не выглядел, а меня вряд ли можно было принять за «ночную бабочку», поэтому его широкая, до омерзения приторная улыбочка заставила напрячься, словно внутри свернулась тугая пружина.

– Катись, – коротко ответила я и встала, решив скоренько ретироваться в симпатичную темную подворотню и в каком-нибудь пахнущем кошками подъезде заняться разработкой гениального плана по выживанию.

– Маша, лучше сядь в машину! – вкрадчиво приказал незнакомец. От металла, прозвучавшего в его голосе, у меня пробежали мурашки.

Я сорвалась с места в надежде убежать, и, несомненно, убежала бы, если б не подвернула ногу и не свалилась, разодрав в кровь ладони и перепачкав джинсы на коленях.

Пока я приходила в себя, мужчина уже стоял надо мной, качая головой:

– Господи, как же ты любишь сложности.

Почти небрежно, за шкирку, он запихнул меня в автомобиль, словно собачонку, испортившую ему лучшие выходные туфли. Машина быстро сорвалась с места, и через несколько минут мы уже мчались по пустой широкой дороге незнакомого проспекта, ярко освещенного фонарями. Водитель жал на педаль газа и не останавливался ни на одном светофоре.

– Послушай, любезный, – кашлянула я, вжимаясь в кресло и натягивая еще сильнее ремень безопасности, хотя сама задыхалась в пахнущем дорогим одеколоном салоне, – может мое заявление несвоевременно, но если тебе хочется покончить с жизнью, то я бы не отказалась еще пожить.

– Что ты имеешь в виду? – не понял мужчина и повернулся ко мне, на секунду прекратив следить за дорогой. Словно в подтверждение закона подлости в тот же миг на зебру перехода выскочила фигурка и почти бросилась нам под колеса. Едва удалось обогнуть, сильно вильнув.

– Именно это я и имею в виду, – кивнула я.

– Ты про пешехода? – хмыкнул незнакомец. – Ну, ведь не сбили.

– И вправду. Как это я не заметила? Ты кто?

Вопрос оказался настолько неожиданным, что красавчик поперхнулся.

– Маша, с тобой все в порядке?

Его красивая физиономия действительно выражала крайнюю степень удивления. Он помолчал, а потом отрывисто представился:

– Александр. Очень приятно. Своего имени можешь не называть. Знаю.

Я кивнула и не нашлась ничего лучше, как спросить:

– Это тебе я звонила?

Он чуть кивнул, не было бы очков на носу – не заметила бы.

– Ты ужасный Алекс из Зачистки и везешь меня пытать да допрашивать, – заявила я, страстно надеясь на отрицательный ответ.

Александр молча следил за дорогой. Резко крутанув руль, он впервые затормозил на перекрестке. Когда автомобиль остановился, то схватил меня за ворот, перепугав до смерти.

– Ты чего?! – возмущенно вскрикнула я, отталкивая его.

Мужчина, не вымолвив ни слова, сдернул цепочку с хрустальной каплей-подвеской, а потом, открыв окошко, выбросил ее. Сморщившись, я стала растирать шею, где, наверняка, остался красный рубец. Я совершенно уверилась, что красавчик маленько «того», и теперь моя жизнь еще в больше опасности, нежели там, на пустой остановке.

– Я ответил на твой вопрос? – черная густая бровь выразительно поднялась, а глаза хищно блеснули.

Вероятно, в этом новом мире, когда с тебя снимают украшения и выбрасывают их, то демонстрируют высшую степень расположения. Тогда я не понимаю ни на грамм. Я осознала, что Истинный мир жесток, беспринципен и циничен, теперь выясняется – еще и глуп?

– Нет, – честно призналась я, не уловив в жесте ни капли некой мистической связи, которая, несомненно, подразумевалась.

Александр озадачился, и это размашистыми неровными штрихами проявилось на скуластом лице. Никогда не доверяла красивым мужикам, ни в этой жизни, вероятно, ни в той. Они всегда оказывались, прости господи, отменными козлами, ну или, на худой конец, редкостными себялюбцами.

– Сегодня мы нашли тебя через маячок. Ты его снова надела, и тебя сразу вычислили. Ответ на твой вопрос: нет, мы не едем в Зачистку, – разделяя слова, отозвался он.

– Если ты решил разговаривать со мной как с тяжело больным ребенком, то позволь уточнить: а куда мы едем? – с той же интонацией поинтересовалась я.

Наша обоюдная вежливость походила на откровенное хамство.

– Мы едем в безопасное место. У меня очень много вопросов, ни одного ответа, и я намерен их получить сегодня. Можно начать прямо сейчас.

Я старательно изображала заинтересованность, и все-таки с языка сорвалось:

– Мы правда были любовниками? – А потом зевнула так широко, что челюсть свело.

– Упаси боже! – Охнул мужчина и повернул, игнорируя двойную сплошную полосу. – Я не похож на самоубийцу.

Он прав, в действительности, сейчас не самое лучшее время выяснить подобные пошлости. Уточню потом когда-нибудь. Если выживу.

– Слушай, Комарова, не пойму, ты головой, что ли, ударилась? – в конце концов, не выдержал Александр. И я прекратила дальнейшие расспросы, ведь объяснить свое положение было бы гораздо сложнее.

Огромная квартира, куда он меня привез, оказалось самым комфортным из всех тайных безопасных мест, которые мне волею судьбы пришлось посетить за последние двое суток.

Мне казалось, что жизнь превратилась в череду совершенно одинаковых событий: побег, укрытие, ссора, побег и все сначала, – и так по бесконечному замкнутому кругу, подобно хомячку в колесе. Так же торопишься, выбиваешься из сил, но все время двигаешься на месте.

Я стояла посреди огромной полупустой студии, обставленной на современный манер: с тремя белыми диванами на тридцати квадратных метрах и одной высокой напольной вазой в углу. По белоснежным стенам красовались аляповатые картины в ярких кричащих тонах с мазней вместо пейзажей, в которых только истинный маньяк нашел бы подобие русских тонкоствольных березок и крутых «кисельных» берегов над «молочными» реками. Я вертела головой, открыв рот.

– Тебе здесь нравится? – Александр забрал у меня куртку.

– Похоже на операционную, – брякнула я, оскорбив гостеприимного хозяина до глубины души. Но тут же спохватившись, исправилась: – Я хотела сказать, здесь миленько так. Хм-м-м, по-мужски… А пожевать что-нибудь найдется?

– Пожевать? – не понял он.

– Да, и туалет в этой галерее есть?

– Есть, – сдался Алекс.

– Эдуард?

– Владилена?

Они смотрели друг на друга враждебно и зло. На бледном очень узком лице мужчины особенно ярко проступала крупная круглая родинка у полной губы, похожая на искусственную мушку. От этого физиономия становилась особенно мрачной и неприятной. Внешне он выглядел спокойным и даже отчужденным, как-то по-особенному расслабленно развалившись в кожаном кресле в гостиной дома главы Зачистки. Владилена поджала губы, с которых за долгую бессонную ночь стерлась алая помада, оставив лишь выцветшую тень.

В камине чуть потрескивали поленья, языки пламени ласково пробовали их на вкус. В углу горел торшер. На диване рядом с Владиленой спал огромный рыжий кот, размером с собаку. Наверное, единственный друг женщины, повидавший в этой комнате много разных гостей. Некоторые из них так и не смогли покинуть стен загородного дома и навсегда остались отдыхать в бетонных нишах подвала. Синие глаза Владилены отражали огонь, в них плясали красные звезды, делая женщину похожей на мифическое существо. Отчего-то сейчас, в полумраке и теплоте, она казалось по-настоящему старой и уставшей.

– Эдуард, ты понимаешь, что произошедшее называется одним единственным словом? – Владилена тщательно подбирала слова.

– Удача? – Мрачно улыбнулся мужчина, и его неестественно синие глаза сузились в тонкие щелки.

– Предательство! – Отрезала женщина, и на тонком инкрустированном каменьями столике треснула старинная китайская ваза.

Эдуард, даже не вздрогнул, и тем более не опустился до того, чтобы оглянуться. Сестра всегда была не сдержана и вспыльчива, но не смогла бы причинить ему вреда.

– Ты все это время провел с девчонкой! Ты следил за ней! Знал, что она жива, но даже словом не обмолвился! Пока мы…

– Ты! – резко перебил он женщину.

– Хорошо, ты прав. Пока я выискивала кристаллы силы, ты был рядом с их воровкой! Это предательство! Ты предал наш род, нашу веру, ты предал весь Истинный мир! Ты! – Синие глаза Владилены вспыхнули красным огоньком, подобно горгоне она заглядывала в глаза своего младшего брата и мечтала превратить его в камень.

– Уймись, Владилена, уймись, ради бога, – отмахнулся он лениво. – Твои громкие фразы пахнут абсурдом. Так скажи: я боюсь, что все узнают о том, как сильно я хочу заполучить камни. Я пойму, мы же родственники, в конце концов. – Он криво усмехнулся.

Они глядели друг другу в глаза с плохо скрываемой ненавистью. Что за недоразумение? Отец, мать, старшая сестра принадлежали к Высшей касте, а он, Эдуард… Мужчина непроизвольно потер руку, где светились зеленые квадраты. Он даже не Управляющий! Что за несправедливость? Всю свою жизнь он был в этом доме чужаком.

– Я выгоню тебя из семьи, – разделяя слова, произнесла Владилена, – и лишу наследства.

– Меня невозможно выгнать из семьи, в которую я не вхож! – хмыкнул Эдуард.

Владилена прикусила губу и встала, но совсем не резко. В каждом ее движении сквозила неловкость стареющей женщины.

– Ты всегда был птенцом, выпавшим из гнезда. Ты всегда держался особняком. Ты…

– Я всегда был черным кобелем в семейке белых пуделей! – оборвал ее Эдуард. – Не грози мне, сестренка! Стереть меня все равно не сможешь – мы же родственники. – Он опять зло осклабился, повторив слово «родственники» со странным гортанным перекатом.

– Отдай мне девчонку, и я заплачу. Хорошо заплачу! Ты сможешь купить центнер, тонну своих чертовых таблеток!

Неожиданно он понял, что Владилена находится на грани истерики. Его сестрица, железная леди, была готова разреветься как девчонка! Немыслимо!

– Я отдам тебе все, что ты пожелаешь, только приведи девчонку.

– Зачем она тебе, она все равно ничего не помнит, ты даже не сможешь считывать ее воспоминания, ведь их нет. – Пожал плечами мужчина и посмотрел на свои отполированные ногти, подкрашенные прозрачным лаком. – Проще сидеть и ждать, когда она сама найдет кристаллы. Она докопается рано или поздно, нужно только приглядывать за ней. Ее все еще посещают образы прошлого, глядишь, и вспомнит все.

Он замолчал. Владилена о многом не догадывалась. Например, о том, что именно он помог Маше Комаровой стереть цвет. Тогда он не подозревал, что сделка будет самой провальной в его жизни. Потерю памяти не смог предсказать даже доктор.

«Сначала цвет, потом камни!» – Маша бессовестно торговалась и оставила его круглым дураком.

– Эдик, – Владилена устало вздохнула, – предлагаю сделку. Ты мне помогаешь найти девчонку, а я поделюсь с тобой камнями. Один такой камень – и больше никаких энергетических таблеток.

Эдуард моментально насторожился, метнув в сторону сестры затравленный взгляд.

– Ох, не смотри так на меня. – Она закурила, ее руки чуть дрожали от нервного напряжения. – Все и так знают, что ты крепко подвязан к таблеткам. Подумай над моим предложением, я не расточаю щедроты каждый день.

Эдик молча встал, бросив на сестру презрительный взгляд. Он оставил Владилену в гостиной огромного старого особняка, набитого антикварной мебелью и семейными тайнами, в горестном раздавленном одиночестве.

Кто сказал, что женщина в мужской одежде, висящей на ней как на вешалке, выглядит трогательно и сексуально? Плюньте тому в лицо! Женщина в широченных джинсах, подпоясанных тяжелым ремнем, и в свитере до колен, с закатанными рукавами выглядит откровенно нелепо! Похоже, подобную точку зрения разделял и Александр: при моем появлении в большой кухне, напичканной бесполезной и большей частью неиспользуемой утварью, он только чуть кашлянул, деликатно промолчав.

Мужчина открывал и закрывал дверцы шкафчиков в явной панике.

– Что ты ищешь? – Я с ногами забралась на стул.

– Сейчас найду чай… – с натугой проговорил он.

– Ты не знаешь, где у тебя лежит чай, или просто надежно прячешь его от гостей? – Ехидничать не хотелось, но колкости сами срывались с языка.

– Я просто давно, – он явно подыскивал слова, – давно не появлялся на кухне. Некогда было, знаешь ли.

Я понятливо кивнула, не сводя взгляда с широкого торса, обтянутого футболкой. Нет, положительно, во всех фильмах красавчики оказывались главными злодеями.

– Вот! – Он продемонстрировал мне мятую желтую пачку со слоном, такой чай я видела в далеком детстве.

Ну, или Мария Комарова, настоящая, видела в далеком детстве. Хотя, и я, наверное, тоже, ведь мы обе родились в огромной объединенной стране, где во всех республиках носили одинаковые галстуки, пальто и пахли духами «Красная Москва». Я совсем запуталась в своем раздвоении личности.

– Слушай, Маш, – Александр махнул рукой, и из пачки на мраморную столешницу просыпалась толика пожухлых чайных листиков, – я знаю, о чем ты сейчас думаешь.

– О чем?

«Хорош, – тут же мелькнула мысль. – Ну просто бесподобный типаж для обложки мужского журнала для девочек».

– В этой истории не я главный злодей.

– А кто же? – Я отвела взгляд, тут же выхватив в сложенной газете «Истинные события», лежавшей на столе, заголовок: «Мы должны бояться карателей?!» и фото разгромленной площади у памятника известному поэту.

– Ты, Маш, – с пугающей откровенностью заявил он. – Ты, Маша, главная злодейка. Более того, я лично руковожу операцией по твоей поимке. Чуть больше недели назад я тебя почти взял, но ты вдруг испарилась. Теперь ты появилась снова…

Я его уже не слушала, раскрывая старый газетный номер на указанной странице. Весь лист пестрел черно-белыми картинками горящего кинотеатра, испуганных людей и перевернутых автомобилей. Здесь же журналисты запечатлели и мою старую знакомую с ярко накрашенными губами: «Мы не позволим Высшим карателям пугать Истинный мир». Звуки от меня отдалялись, строчки расплывались, а в голове беспрерывно тоненько звенело. Я быстро сняла очки и надавила пальцами на глаза так, что поплыли желтые круги.

Газета. Я уже видела ее и читала. Память не подсказывала, где и при каких обстоятельствах, но в душе встрепенулась удушающая паника. Почему я устроила разгром? Ну, ведь не озверина же наелась, и не заразилась мгновенным бешенством?

Я знала правду тогда, но сейчас никак не могла вспомнить. Нужно заставить себя. Заставить! Другого пути нет!

– Живописно, да? – Алекс усмехнулся, отчего у рта появилась маленькая складочка, и кивнул на газету в моих руках.

– Шедевр! – Я брезгливо отбросила ее на стол.

– Маш, хватит валять дурака, признайся, что у вас случилось? Для чего Польских жаждет найти тебя? Я уверен, не из-за инцидента на площади, подобное случается во время операций карателей, и в наказание еще никого не стерли.

– Слушай, – обозлилась я, – ты хочешь, чтобы я сейчас написала тебе признание и поставила свой росчерк? Ты поэтому меня сюда привез? В домашней обстановке легче допрашивать? Так вот, не дождешься! Я не буду ничего подписывать!

– Ну, не глупи, Комарова. – Он развел руки в располагающем жесте. – Я же сказал, что не потащу тебя в Зачистку. Скажи мне, что произошло тем вечером. Просто расскажи, и я отпущу тебя. Клянусь, о тебе никто не вспомнит, ты сможешь легко жить тенью. Ни одна живая душа не будет знать, что ты на самом деле жива.

– И разговоров по душам я тоже не хочу. – Я сверлила Алекса тяжелым взглядом, который он, впрочем, легко выдержал. Голова гудела в попытке выудить из памяти хотя бы крохотные образы. Капли, которые я смогла бы бережно собрать и понять, что же случилось тем проклятым вечером. Но, нет. Все тщетно. Черт возьми, даже лицо Александра не казалось мне знакомым!

Взгляд мужчины стал холодным и колючим:

– Значит, тебя уберут окончательно.

– Значит. – Кивнула я, оставаясь внешне совершенно спокойной.

Он перестал изображать рубаху-парня, и я почувствовала настоящее облегчение. Теперь я могла ненавидеть его, отбросив шелуху медовых речей и бессмысленных обещаний.

– Скажи, как в этом замешана Владилена?

Я фыркнула и отвернулась.

– Просто ответь мне! – рявкнул он, теряя терпение.

– Владилена – это милая дама с крашеными волосами и слишком ярким макияжем? – Глянув на него, безразлично отозвалась я. – О, она очень замешана в этой истории!

На единственное мгновение в глазах Алекса мелькнуло торжество, не оставшееся не замеченным мной.

– Буквально перемешена и перевернута. – От моего ироничного уточнения его кривая ухмылка медленно потускнела. – Милая дама, уже засвидетельствовала мне свое почтение. О, ты видимо, ее не слишком любишь? Хотя нет, скорее всего, дворцовые интриги. Так?

– Маша! – Алекс сузил глаза. – Мне не нравится то, что ты говоришь. Ты вступила на очень зыбкую почву. Понимаешь это? Я все-таки главный следователь Зачистки. Я никогда никому не давал такого шанса, какой предлагаю тебе. Прочувствуй, Маша, я предлагаю тебе остаться в живых, – закончил он до изумления проникновенно.

Я медленно встала, набрала из-под крана воды и залпом выпила, стараясь смочить пересохшее горло. Жидкость пахла хлоркой и чуть горчила. Алекс выжидал, весь его вид: поза, взгляд, нахмуренные брови, – все говорило о напряженном ожидании.

– Саша, я не помню.

Его имя в моих устах прозвучало почти интимно. Он вздрогнул, как от пощечины, и, кажется, на щеках проступили багровые пятна.

– Я запечатала себе цвет, а заодно и память. Ни одного имени, образа, ничего. Моя жизнь сейчас – это досье некой Марии Комаровой, моей полной тезки, но совершенно на меня не похожей, которую я стерла в прошлом месяце, если верить ее досье. Каким-то образом в моей голове сейчас только ее воспоминания, и те обрывками. Поверь мне, тебя я тоже совсем не помню.

Александра, видно, пробрало. В отличие от Сэма, воспринявшего услышанную новость с расхлябанным максимализмом самовлюбленного подростка, мужчина тут же оценил размер катастрофы.

– Что совсем ничего не помнишь?

Я покачала головой.

– А Истинный мир?

– Я узнала о его существовании чуть больше двух суток назад.

– Так… – Алекс сел напротив меня, положив перед собой так и не открытую пачку чая. – Новость, признаюсь, плохая.

– А уж как мне невесело. – Я тяжело вздохнула. – Если тебе это поможет, то Владилена ищет некие кристаллы, которые, судя по всему, я утащила.

– Какие кристаллы? – оживился Александр.

Я пожала плечами.

– Кристаллы, из-за которых травили меня, стерли почти сотню обычных людей и несколько истинных. Это все, что я выяснила за последние два дня. Остальное, увы и ах.

Александр запустил пальцы в густые волосы, а потом совсем по-мальчишески почесал затылок.

– Это все паршиво? – отчего-то спросил он у меня.

Я кивнула, соглашаясь.

– Ты уверен, что не хочешь сдать меня в Зачистку?

Он отрицательно сморщился.

Она действительно спала, свернувшись клубочком и подложив ладошку под щеку. Маленькая и хрупкая на его огромной кровати. На полу валялись джинсы и свитер, ею разбросанные с виртуозностью истинной неряхи. Господи, до чего глупо она выглядела в его шмотках. Ведь знала, что смотрится нелепо.

Он откинулся в кресле. На подлокотнике стоял стакан с янтарной пахучей жидкостью. Что-то было в ее словах, когда она сообщила про кристаллы. Он даже не мог понять, откуда появилась уверенность, что Маша не лжет. Он просто верил ей.

Алекс отхлебнул из стакана, и, пробежав по горлу, обжигающая волна согрела желудок.

Он отдаст Владимиру девчонку, как только поймет, что за тайна связывает их троих: Машу Комарову, Владилену и старика Польских. Конечно, отвезет к Владимиру сам, как они и договорились, ведь не каждый день тебе предлагают взамен место главы Зачистки.