…Кончался ноябрь, город выбелило снежной крупой, в переулке перед залом разбили фонарь, соседка Марья Николаевна опять начала по вечерам играть на виолончели, и когда Андрей не ходил на тренировки, то сидел в мастерской с очередной книжкой в руках и слушал через стену ее безыскусные экзерсисы. За кисть и карандаш он не брался уже давно. Не мог. Разве что по работе. А на тренировки ходил со все растущим энтузиазмом. Витька хвалил его успехи в переходе с карате на ушу, и порой они оставались после тренировок выпить по чашке зеленого чая.

…Разговор был подобен мячику или воздушному шарику, летавшему по залу от одной ушуйницы к другой, подчиняясь странному рисунку. Шарик прыгал некоторое время между тремя девицами, потом вдруг перелетал к четвертой и продолжал снова прыгать между тремя – новой и двумя прежними или совсем новыми. Так этот перемещающийся сложным образом треугольник беседы чертил по залу странные траектории, эдакие аналоги округлых фигур Лиссажу. Есть такой скринсейвер, с точно такими же треугольниками, как раз он Андрею и мерещился – то и дело начинали мерцать перед глазами светло-зеленые, опаловые, бледно-голубые линии.

А еще в этом мысленном скринсейвере прослеживался ритм, который заставлял двигаться всех в этом зале. Андрей с удивлением и удовольствием подчинился этому ритму. В ушах даже вроде бы зазвучала непонятная, неуловимая музыка.

А девицы просто болтали и отрабатывали уже заученные серии, колотя кто макивару, кто мегасардельку синего цвета, именуемую здесь грушей. Витька сшил ее сам из кожзама, набил обрезками губчатой резины и подвесил под потолком. Удобная вышла штука.

– А я сегодня опять летала во сне. – Вроде бы это сказала Лиза.

– А я уже давно не летала, – со вздохом отозвалась Леся.

– А у меня был большой перерыв, – сообщила Лена, – а когда недавно опять летала во сне, то оказалось, что техника улучшилась!

– А как? – осведомилась Лиза.

– Ну понимаешь, раньше, чтобы взлететь, приходилось долго разбегаться, потом я отрывалась от земли и долго «бежала» в воздухе над самой землей и лишь потом набирала высоту и выходила на какой-то предел, где уже никаких ограничений не было.

– А теперь как? – Это снова, наверное, Леся.

– А теперь – как в стишках: и с разбега, и на месте, и двумя ногами вместе! Честное слово – как угодно!

– Завидно, – присоединилась Наталья. – Мне лучше стартовать с высоты. Из окна, с балкона, с горы – тогда сразу летишь, и все. Без препятствий.

– Провода не мешают? – осведомилась Лиза. – Мне всегда приходится уворачиваться.

– Я выше уровня проводов лечу.

– А мне обычно мешают.

– А вот я, как правило, летаю на чем-то, – сообщила Леся. – На подушке, на кресле…

– …на метле, – хихикнула Наталья.

– На метле, – подтвердила Леся. – Иначе никак не выходит. Кстати, а как с маневренностью?

– Мм, – протянула Наталья. – Как-то я обычно на такой высоте, что маневрировать особенно не приходится. Не пробовала.

– А у меня на новом уровне, – сказала Лена, – в небольшом помещении вроде все в порядке, но скорости были небольшие. Вот на больших бы попробовать…

– У меня неплохо получалось, – вступила Людмила. – Но я хреново стартую. Вообще, – рассмеялась она, – если бы это все было по-настоящему, то нам можно было бы поделиться опытом. Я бы показала, как маневрировать, Ленка – свою технику взлета, Лиза – технику избегания проводов, Леська – полет на предметах, а Наташка – старт с высокой точки.

Некоторое время царило молчание, прерываемое лишь смачными концентрированными ударами по макиваре – как партия ударных в оркестре. Незримые фигуры Лиссажу продолжали вращаться в темпе ударов или даже чуть быстрее.

И тут заговорила Инна. Она всегда говорила медленно, очень выверенными словами, чтобы фраза получилась максимально короткой и емкой – иначе речь превращалась в муку для нее самой и окружающих.

– Думаю, можно наяву. – Пауза. – Если очень хотеть.

Снова молчание и удары, больше похожие на шлепки.

– Я бы попробовала. – Опять Инна.

– У тебя-то, может, и получится, – тихо вступила Лана. – Ты упорная.

Инна не ответила.

– Может, мы и правда слишком многому не верим? – грустно сказала Наталья, вздергивая макивару повыше. – Нам говорят – не летается людям. Мы и не летаем.

– И почему коровы не летают? – съехидничала Людмила. – Кто не понял: корова – это я.

– Ну бомбардировщики вот летают, – успокаивающим тоном сказала Лана. – И ты полетишь.

– Утешила.

– Ох, девочки, – мечтательно протянула Наталья. – Иногда мне кажется, что если вот я дам себе волю и скажу, что и летать можно, и что есть Тридевятое царство, и в холме дивный народ живет, то все так в конце концов и будет, и полечу я…

И тут же отлетела к стенке. Потому что Инна ударила так, как было нужно.

– А ты говоришь, не летается, – рассмеялась Леся. – Вот и полетела. Инна, еще раз!

Это прозвучало резко и хлестко, как заклинание, и очарованная Инна, развернувшись, от души врезала по груше – совершенно правильным, точным, концентрированным ударом. Раздался скрежет и глухой удар – подвеска не выдержала, груша рухнула Инне под ноги.

– Ура! – хором возгласили Леся, Лиза и Лена с разных концов зала.

Подскочившая Наталья на радостях чмокнула Инну в щеку.

По щекам Инны бежали слезы, она улыбалась, а перед мысленным взором Андрея ярко вспыхнула и застыла в воздухе невероятная золотисто-зеленая структура. Она начала постепенно таять и исчезла совсем, когда занятие закончилось и девушки, поклонившись Витьке и залу, пошли переодеваться. А потом они ушли и все унесли с собой, осталось только нежное ощущение света и тепла.

Андрей немного задержался, вместе с Витькой водружая грушу на место. Потом Витька остался приводить зал в порядок, а Андрей пошел домой. В дверях столкнулся с Ланой, которая, по обыкновению, замешкалась в раздевалке. Она была веселее, чем обычно, шутила, и они, весело болтая, пошли к метро. Она повела Андрея дворами, где он никогда не ходил, и вдруг один из мрачных сталинских домов показался ему знакомым. Так и есть, улица Маршала Вершинина, номер на табличке заляпан какой-то краской. Точно, здесь же сплошь улицы разных маршалов! Добротный сталинский дом светился уютными окнами, совершенно не походя на тот, в снах с беззвучной грозой и выстрелами… И, может быть, у одного из этих окон стоит сейчас Вика и смотрит на мелкий косой снег, влетающий под конус света от фонаря?

Андрей вздохнул и чуть не поехал по наледи. Выпрямился, взял Лану под руку, чтобы не упала. Это и спасло обоих – Андрей успел рвануть ее в сторону и назад, когда прямо на них невесть откуда вырулила на полной скорости черная машина. Инстинкт, которого Андрей не послушался бы, произойди все днем и на другой улице, могуче пнул его под зад – беги, герой, и не оглядывайся. Лану он поволок за собой, причем она бежала тоже дай боже. Завернув за угол и спрятавшись в подъезд, который – Андрей это точно знал – имел два выхода, он прислушался.

Снаружи раздался характерный звук приближающегося автомобиля. Андрей не стал рисковать и подтолкнул Лану к черному ходу. Во двор, через обледеневшую песочницу, мимо уныло-синего круга света от одинокого фонаря, через проходной двор (здесь не центр, все дворы проходные), через дыру в заборе вокруг школы, мимо помойки, откуда зло блеснули несколько пар желтых глаз и раздалось недовольное шипение, еще раз в дыру… поворот. Тут они сбавили шаг. До метро осталось всего ничего – еще один двор и вдоль дома по ярко освещенной улице с магазинами, работающими допоздна.

Андрей оглянулся – и увидел, как в дыру забора протискивается черный лимузин. Он был похож на модель ЗИСа, слепленную из пластилина для съемок в мультфильме, но веяло от него непередаваемой жутью. Лана тихо всхлипнула и вцепилась ему в руку.

Черный ЗИС поводил носом, словно принюхиваясь, и тут Андреевы нервы не выдержали.

– Чертвозьмитвоюматьнахрен! – заорал он, в очередной раз подхватил бедную Лану и задал стрекача.

Задыхаясь, они влетели в подземный переход и проскочили через стеклянные двери.

У Ланы дрожала рука, она никак не могла просунуть в щель турникета карточку.

– Я так и знала, – почти простонала Лана. – Лучше поезжайте домой. А то с вами беда случится.

– Нет, – отрезал Андрей.

– Вы не понимаете, – устало покачала она головой.

– Но я же все равно вас провожу.

Она только прикусила губу.

Лану он проводил до самого дома, тем более что жила она рядом с Киевским вокзалом – от Остоженки рукой подать на метро.

Домой она его не позвала. Встала спиной к двери квартиры, виновато улыбнулась:

– Если надо переждать… Ну машину вызвать…

Андрей покачал головой.

Лана никогда не рассказывала о своей жизни. Вот и сейчас Андрей видел, что ей очень не хочется приоткрывать дверь, за которой жила тайна ее жизни, но оставить его на растерзание черному страшилищу для нее куда тяжелее.

– Я не боюсь, – сказал Андрей. – Доброй ночи.

Лана кивнула, и в глазах ее он заметил явное облегчение.

«И пошел суслик домой, и по дороге никого не встретил», – бормотал Андрей себе под нос, как заклинание. И никого не встретил.

Но когда он уже перешел Дорогомиловскую улицу к метро, на площадь вывернула черная машина и со свистом пронеслась по Бережковской набережной. Тот ли это был лимузин или нет, да и вообще, может, была это совсем другая машина – кто знает?

Назавтра Андрей рассказал про пластилиновую машину Витьке. Тот выслушал рассказ неожиданно серьезно, без своих обычных шуточек, даже рассказ о том, как автомобиль пролезал через дыру в заборе, не вызвал язвительного комментария насчет того, что пить надо меньше. В том, что Витька принял рассказ всерьез, Андрей убедился на следующей тренировке «женского Шаолиня».

Витька вежливо, но твердо настоял на том, чтобы проводить Лану до дому. Это повторилось и на следующей тренировке, и на последующей.

И, слава богу, ничего с ними не случилось.

Так прошло еще недели две. И уже ближе к европейскому Рождеству, когда повсюду гудели предпраздничные распродажи с Дедами Морозами, снегом из ваты и снежинками из фольги, Лана явилась на тренировку веселая и оживленная. На тренировке она на удивление удачно отработала все тао-лу и, видимо, в том же приступе вдохновения ухитрилась снести Андрея вместе с макиварой под общий смех.

После же тренировки Лана так же радостно сообщила, что нашла хорошую работу и завтра уезжает. Девицы слаженным хором пожелали ей удачи.

– Как устроишься, обязательно звони. Или пиши. Ладно, Свет? – попросила Наталья.

– Да уж как-нибудь…

Лана распрощалась со всеми, клятвенно пообещала Витьке, что каждый день будет делать все упражнения и цигун, и упорхнула.

Витька с тоской посмотрел ей вслед.

Больше они ничего о ней не слышали.

До поры.

Миновала осень, и наступила зима.

Игорь все так же упрямо старался прижиться в доме, дом все так же был недружелюбен к нему. Если в нем и был домовой, то этот домовой откровенно Игорю вредил. Иногда он являлся в виде непарного носкоеда и селился в стиральной машинке, и в результате все носки становились непарными.

То он заставлял кран на кухне капать нудно и оглушительно, на всю квартиру, не давая уснуть. Он прятал предметы и важные записи. Он пережигал лампочки на другой день после того, как Игорь их менял. Он устраивал протечки и замыкания.

Игорь, стиснув зубы, упорно боролся за дом. Было тяжело, и он стал ходить в гараж, где стояла отцовская «Волга» – старой модели, голубая, с серебряным оленем на капоте. В последние годы отец хоть и редко ездил, но отреставрировал машину, заменив движок на какой-то особый, кажется мерседесовский. Игорь свозил красавицу в мастерскую, привел в полный порядок, но ездить на ней каждый день не мог набраться отваги. Это была отцовская машина, руль и рычаг передач еще помнили его руки. Игорь снова возвращался в настороженный дом, оставляя «оленьку» дремать в темном боксе.

Прямо накануне Нового года, вдобавок ко всем неприятностям, пропал Вилька. Бывало, кот уходил на пару дней, но тут он отсутствовал уже неделю. В квартире он, не в пример Игорю, чувствовал себя прекрасно. Игорь подозревал, что котяра уже успел договориться с местными бесплотными и невидимыми обитателями. Без Вильки Игорю стало совсем невыносимо – дома его больше никто не ждал.

Кот порой удирал во двор по водосточной трубе, но подняться сам назад не мог и ждал Игоря у подъезда. А то и у двери – соседи уже знали, что Вилька – Игорев кот, и впускали его. Но кот никогда прежде не уходил из двора на улицу. Игорь повсюду развесил объявления, обещая вознаграждение. И к нему зачастили какие-то небритые и пахнущие перегаром и бомжатиной личности, пару раз являлись две сизые бабы с фонарями под глазом – у одной под левым, у другой под правым. Потому, когда днем накануне Нового года в дверь позвонили, Игорь сразу приготовился послать подальше очередного котоносца. Открыл дверь, придав лицу самое мерзкое выражение. На лестничной клетке, освещенные ярким светом мягкого розового дня, падавшего из большого окна, стояли две женщины. Одна была в белой шубе и белой шапке с огромным помпоном, с большущими карими глазищами, хитрыми-хитрыми, и румянцем во всю щеку. Наверное, она улыбалась, но, поскольку была она замотана по самые глаза в розовый шарф, определенно этого сказать было нельзя. Ей было лет шесть. В одной руке она держала пластиковую башенку, набитую, вероятно, конфетами, в другой – маму. А на мамином вытертом замшевом плече удобно и вполне удовлетворенно сидел черномордый одноглазый гад Тэвильдо.

– Извините, это не ваш? – сказала мама.

Игорю даже не надо было раскрывать рот, потому как Вилька перепрыгнул на плечо хозяина и что-то заурчал, целенаправленно вылизывая и покусывая хозяйское ухо.

– Спасибо, – радостно и растерянно сказал Игорь. – Я уж и не надеялся.

– А я девочка Катя, – заявила младшая женщина, высовываясь из шарфа.

– Вы заходите, пожалуйста, – сказал Игорь, с ужасом осознав уже постфактум, что красуется перед дамами в довольно потрепанном тренировочном костюме и шлепанцах, а в квартире полный бардак. Но отступать было поздно.

– Нет-нет, мы домой, – сказала мама. – Нам пора.

– Но… Вилька… понимаете, он мой друг. Я не могу просто так… Вы хоть бы чаю попили. – Игорь уже понял, что эти две женщины вознаграждения не возьмут. Но просто так, с одним «спасибо», он отпустить их никак не мог. Вилька тем временем пролетел в квартиру, и, задрав хвост, побежал к родной миске, где уже неделю лежал сухой корм. Мама неэстетично называла это «сушеными какашками».

Катина мама попыталась было протестовать, но девочка Катя деловито вошла в прихожую и сказала, что хочет писать и еще хочет чаю с конфетами.

– Вот-вот! – возмутилась мама. – Нашла повод распотрошить подарок!

Катя протопала внутрь в грязных сапогах, мама зашипела, что нельзя грязнить пол, Игорь сказал, что тут вообще-то грязно, можно в сапогах, но мама сказала, что приучает дщерь к порядку, а дщерь заныла, что сейчас описается Игорь стал искать хоть какие-то тапки… Потом пошел на кухню и обнаружил, что к чаю-то ничего нет, один хлеб, старое варенье – и все.

– Ничего, – сказала Катя, – у меня есть конфетки.

– Добилась своего, – буркнула мама.

– Ой, какая красота! – вдруг возопила Катя, увидев фарфоровых кукол, которых собирала мать Игоря.

– Нельзя! – взвизгнула мама. – Разобьешь! И вообще, почему не спрашиваешь разрешения? И почему без тапок?

Игорь рассмеялся:

– Пусть вон ту куклу возьмет.

– Это ваши?

– Да нет, мамины. Она умерла недавно.

– Извините, – сказала Катина мама.

Вилька с Катей занялись своими детско-зверскими делами, мама осталась за ними присматривать, а Игорь пошел готовить чай и переодеваться.

Чайник вскоре заливисто засвистел, и все четверо – двое женщин и двое мужчин – собрались у старого дубового стола. Попили чаю, глядя из огромного окна кухни в засыпанный снегом двор, и Игорь из болтовни девочки Кати, которую безуспешно старалась заглушить мать, узнал, что у нее на даче тоже есть три черных кота, но не совсем черных, а с белыми лапками, и что папа из Африки привезет ей сто фарфоровых кукол, что они были на елке и что они сейчас поедут домой, а там у бабы Оли есть большая белая собака.

Потом Катя сказала, что пойдет играть с куклой, и Игорь с Катиной мамой остались на несколько минут одни. Ей было лет двадцать семь. Впрочем, может, и больше. Не в Игоревом вкусе – темная шатенка, довольно симпатичная, но ничего особенного. И еще какая-то жесткая. А Игорь любил женственных мягких блондинок. Правда, волосы у Катиной мамы были великолепные – густые, длинные, почти до пояса.

– Извините, я не представился. Меня зовут Игорь.

– Эвтаназия, – ответила женщина.

– Ч-что? – ошалело спросил Игорь.

Женщина недоуменно посмотрела на него.

– Анастасия. – Она делала ударение на третье «а». – Довольно распространенное русское имя. А что?

– Я ослышался, – извиняющимся тоном произнес Игорь.

– Ну ладно, – решительно встала Дама Эвтаназия, как ее тут же мысленно окрестил Игорь. – Спасибо за чай, но нам пора.

Они вышли в большую комнату и только тут поняли, что Катя недаром утихомирилась – она спала, свернувшись клубочком, на старом кожаном диване, а под боком у нее довольно сопел кот Тэвильдо.

– Ч-черт, – прошептала мама, – теперь до пяти продрыхнет. – Она виновато посмотрела на Игоря. – Может, я ее разбужу?

– Нет-нет, пусть спит, ничего. Мы пока посидим на кухне. Знаете, у меня давно гостей не было. Вы не смущайтесь, – усмехнулся он, – я не маньяк и не коварный обольститель. Просто вы вернули мне Вильку.

– Я и не смущаюсь. К тому же вы не в моем вкусе. Мне блондины больше нравятся.

Игорь усмехнулся:

– У меня еще коньяк есть.

– Не надо. Хотите конфету?

– Ребенка обездоливать?

– Ради бога! Я Деда Мороза скоро оглоблей гонять буду! Понимаете, четыре подарка, куча шоколадок, она же все метет! Раз отравилась шоколадным дед-морозом, теперь вот диатез проявляется с пережора. Так что сделайте доброе дело, скушайте. Она не обидится. Она любит дарить подарки.

– Получать тоже, как я вижу. Папа ей всегда кукол привозит?

Анастасия ответила не сразу:

– Привозил. Папа у нас уже полгода как разбился на самолете. Мы ей не говорим. Рассказываем, что он работает в Африке и приехать не может. – Она чуть поджала губы. – Мы раньше тут поблизости жили, – сказала она. – Потом я не выдержала, переехала к свекрови, в Коньково. Я прихожу сюда иногда квартиру проверить. – Она вдруг нахмурилась, отвела взгляд в сторону. – Иногда мне кажется, что он там бывает. Не понимаю, почему такое ощущение. Но мне кажется, что он жив, но почему-то от нас прячется… Зачем? – Последнее – почти шепотом, непонятно кому. Она подняла взгляд на Игоря, криво улыбнулась, смахнула со лба прядь роскошных каштановых волос. – Простите.

– Знаете, – сказал Игорь, чтобы сменить тему разговора, – вы подождите. Я сбегаю в магазин, тут рядом! Есть очень хочется, – смущенно признался он. – Вот ключ. Если будете уходить – положите под коврик. Ладно?

Анастасия еще ничего не успела сказать, как он уже вылетел из дому, едва накинув куртку. В ближайшем магазинчике отоварился колбасой и сыром, взял печенья и молока для Кати, а потом надо было еще купить вина и фруктов…

– Ты торопись, болезный, – хмыкнул кто-то рядом. – Уйдет ведь. Упустишь! Армагеддоннн!

Игорь резко оглянулся. У магазина стоял подозрительно знакомый помятый мужик с хозяйственной сумкой, в которой позвякивали явно не пустые бутылки. А рядом с мужиком ухмылялся здоровенный ньюфище, черный, как душа злодея. И, непонятно почему, Игорь бегом бросился домой. Впрочем, женщины еще не ушли, хотя Катя уже проснулась и деловито сажала куклу верхом на Вильку. Кот возмущенно подмявкивал, но не сопротивлялся.

– Нам пора, – решительно заявила вместо приветствия Эвтаназия.

– А я тут принес…

– Нам пора. Катя, пошли одеваться.

Девочка с сожалением положила на диван куклу.

– Возьми себе, – вдруг сказал Игорь.

– Нет, нельзя! – снова возмутилась было мама, но Игорь покачал головой:

– Можно. Моя кукла Имею право подарить. Бери, это на Новый год.

Катя запрыгала и заверещала. А голосок-то у нее нехилый.

– Не ори! – прикрикнула мамаша.

Одевались они долго, с пыхтением и нытьем, но все равно не больше получаса. Игорь помог Анастасии надеть видавшую виды дубленку.

– Ну всего вам хорошего, – сказала Дама Эвтаназия, вытаскивая Катю за собой на лестницу. – Спасибо за чай.

– Жаль, что вы еще не остались. Я хотел вас угостить красиво…

– Ничего, угостите друзей, – улыбнулась она.

– Спасибо! – звонко проговорила Катя и захихикала, когда Вилька запрыгнул ей на плечо и стал тереться об щеку.

– Пора, идем, – сказала Анастасия, потянув дочку за руку.

– Подождите, – сказал Игорь и, быстро схватив с телефонного столика первую попавшуюся под руку бумажку, написал свой телефон. – Вот, возьмите. Вы мне очень помогли. Если нужна помощь, позвоните.

Анастасия помедлила, явно колеблясь, но затем бумажку взяла и засунула в карман. Кивнула. Затем они повернулись, спустились по лестнице и исчезли в зимних праздничных сумерках.

Игорь закрыл дверь и медленно пошел на кухню. По дороге мельком глянул в зеркало и тут же оглянулся – показалось, что за плечом размытым пятном мелькнуло чье-то лицо. Он смотрел, как две женщины шли по двору, оставляя на свежем снегу три цепочки следов – больших, маминых, поменьше и почаще – Катиных, совсем меленьких и частых – куклы, которую Катя держала за руку. Игорь зажмурился и тряхнул головой. Нет, следов все же было две цепочки. Они прошли под фонарем, в конусе летящего снега, и исчезли в темной арке.

И вдруг Игорь ощутил на душе странную легкость – как в тот самый момент, когда сказал Лариске – я выбираю Вильку. Он не сразу понял, что произошло. А потом ощутил, что внимательная, настороженная неприязнь, так угнетавшая его в этом доме, исчезла. А вместо нее – какое-то мягкое, теплое, доброе ощущение, словно кошку гладишь. Дом принял его. Игорь сел, облокотившись на стол, сцепив руки, и тихо, счастливо рассмеялся.