Записная книжка была лохматой и засаленной, некоторые листочки выпадали. И как родители ее не выбросили? Вот и телефоны мушкетеров… Игорь застыл в нерешительности. Он уже почти год жил в старой квартире, а так и не удосужился ни к кому заглянуть. Да и живут ли они еще здесь? Из центра многие давно разъехались по окраинам – Витя еще до Игоревой женитьбы. Вот до него вероятнее всего дозвониться, вряд ли он с тех пор куда еще переехал. Игорь поднял трубку и набрал номер.

Трубку подняли почти сразу. Женский голос.

– Да?

– Прошу прощения, я могу поговорить с Виктором Андриевским?

Молчание. Затем настороженно:

– А кто его спрашивает?

– Это его школьный друг. Игорь Кременников.

Молчание.

– А зачем?

Игорь не сразу нашелся что ответить.

– Да так. Давно не виделись. А с кем я говорю?

– Давно не виделись, – вместо ответа послышалось из трубки. – Давно не виделись, – снова почти шепотом повторила незнакомая женщина. – Я его троюродная сестра по матери.

– Инна? – вспомнил Игорь. – Да, помню. На Новом году.

– Да, – ничуть не потеплев, ответил женский голос. – На Новом году. Игорь, знаете ли, Витя умер.

Несколько мгновений Игорь сидел, ничего не соображая.

– Как это – умер? – прошептал он, когда обрел дар речи. – Почему?

– Скоропостижно. Инфаркт.

– Инфаркт? – Игорь помнил Витьку-Атоса как парня крепкого и спортивного. – У Витьки? Не может быть!

– Да вот так, – ответила Инна. – Позапрошлой зимой. Тогда у нас выдался тяжелый год. Он потерял работу, потом как все ни пытался устроиться – срывалось в последний момент. Он весь извелся, плохо спал. Ему тут предлагали идти в какую-то контору. – Игорь вздрогнул от этого слова. – Деньжищи давали огромные даже по нашим временам, а он почему-то все отказывался. Говорил: «Сдохну, а к ним не пойду». Вот и… не пошел к ним.

– Где похоронили? – тихо спросил Игорь.

– Да рядом с тетей Надей и дядей Жорой, – вздохнула Инна. – Они его ненамного пережили. Теперь вот я тут живу.

– Извините. А от Витьки ничего не осталось? Дневников? Ну из нашего мушкетерского прошлого?

Молчание. Затем резкое:

– Нет. До свидания.

Игорь долго сидел, собираясь с духом, прежде чем позвонить Леше Климову. У него было какое-то очень нехорошее предчувствие. И когда в трубке раздался знакомый, но почему-то странно тусклый и дрожащий голос Анны Николаевны, Лешиной мамы, у него упало сердце.

– Алло?

– Анна Николаевна?

Женщина ахнула в трубку:

– Игоречек! Игоречек! – И тихие всхлипывания. – А Лешенька ушел от нас. Вот так-то. Одна Зиночка у меня и осталась.

– Когда это случилось? И как?

Анна Николаевна шумно вздохнула в трубку.

– Да позапрошлой зимой. В начале декабря. Ему какую-то работу большую заказали, он, Игоряшенька, в архиве служил. Большая какая-то работа по старинным зданиям Москвы. Каким – даже и не помню. Помню, он работал много, а потом стал какой-то мрачный, неразговорчивый. Раздражительный. Он еще с Колей Ясенцовым много тогда общался, Коля его работу и заканчивал… Много денег эта работа стоила, да зачем они мне, если умер Лешенька?

– Как он умер?

– Машина сбила. Водителя не нашли. А ты заходи, Игорек, а то мы скоро переедем в Ясенево, так и не найдешь потом…

Брат Колупаева был с Игорем хорошо знаком, потому поначалу даже обрадовался, но, когда дошло дело до самого Романа, Толька вдруг стал таким же неразговорчивым, как Инна. Удалось только узнать, что и Рома, талантливый и успешный архитектор, погиб в начале позапрошлой зимы. Угорел на даче в бане. Большего вытянуть не удалось. Толя очень быстро свернул разговор, на все вопросы отвечал раздраженно и испуганно – «не знаю», так что добиться от него удалось только одного – где похоронили.

Игорь уже отупел от звонков. Смерть стояла по ту сторону провода и ухмылялась. Стиснув зубы, Игорь поднял трубку в последний раз.

– Слушаю? – раздался на том конце до дрожи знакомый голос.

– Коля?

Тишина.

– Игорь? Ты?

– Я.

– Я… не ожидал… ты так давно… – Вдруг голос Николая резко изменился: – Господи, да Игорь же! Старик! Сколько лет, сколько зим! Ну как ты, где ты?

– Я дома, у родителей. Теперь тут живу. Работа – ничего, программирую потихоньку. Вот, решил обзвонить мушкетеров.

– Я так рад, я так рад, Игоряха! Ты, значит, еще помнишь наши мушкетерские похождения? Наши московские фантазии?

– Конечно, – насторожился Игорь, стараясь голосом не выдать возбуждения. – А что?

– Да так, – неопределенно отозвался Николай. – Я тут подумал, что можно было бы написать роман, так, скажем, в мэйнстриме…

– Ты пишешь?

– Почему бы и нет?

– Так ты писатель?

– Да нет, дружище, – засмеялся Николай. – Я физик. Работаю… ну работаю. И зарабатываю, надо сказать, – горделиво сказал Николай. – Не всякий ученый сейчас умеет зарабатывать головой.

– Ну в тебе не сомневаюсь, – усмехнулся Игорь. Что-то во всем этом нехорошо настораживало его.

– Может, свидимся? – небрежно и весело предложил Николай. – Давно не встречались. Надо бы пообщаться, поговорить…

– Встретимся. Обязательно встретимся.

– У тебя, как всегда?

– Конечно. Только разгребусь немного.

– Отлично! Помощь нужна?

– Пока нет, но, думаю, понадобится.

– Зови. Не стесняйся! И не тяни долго – я страшно по тебе соскучился!

– Ладно. Дай сотовый на всякий случай.

Николай продиктовал номер, взял взамен Игорев.

– Ну до встречи!

– До встречи, – медленно ответил коротким гудкам Игорь.

Николай ни разу не упомянул о смертях. Словно и не было других мушкетеров. Николай, физик, сотрудничавший с историком и архитектором перед их смертью. Человек, который прекрасно знал квартиру родителей Игоря.

Человек, который все знал.

Игорь медленно поднял трубку и набрал номер Елены.

Котенок Гигабайт сладко дрых на диване.

– А знаешь, ты даже еще ценнее, чем мне казалось! – Николай улыбался так, что Анастасии хотелось плакать и просить о прощении. – Да-да! Ты опять попала в точку. Предугадала. Почуяла – как хочешь. Этот самый твой Игорь, понимаешь ли, тоже очень непрост. Он тоже кое-что может. Слушай, если ты так боишься меня, так бери его, я тебя отпущу!

– Ты ведь чего-то за это попросишь?

– А как же? Конечно, за все надо платить.

– Чем?

– Договор. И служба.

Анастасия мысленно стиснула кулаки. Внешне расслабилась, закинула ногу за ногу.

– Но я хочу знать больше. Чего ты хочешь? Зачем тебе это все надо?

И тут произошло странное. Николай застыл в неловкой позе, мучительно сдвинул брови, губы двигались, словно пытались что-то произнести, глаза застыли. Он как будто к чему-то прислушивался. Затем снова улыбнулся и заговорил. Анастасия выдохнула – мгновение было слишком ужасным, будто кто-то дергал Николая за ниточки или внутри его что-то сидело и двигало им – как куклой.

– Ради всеобщего блага. – Он сел рядом. – Всеобщее равенство – миф. Сама посмотри – одни люди творят, другие только жрут и размножаются. Так устроено самим Богом, чтобы одни были быдлом, другие – царями. Так вот, дорогая, ты – из царей.

– Так на фига мне тогда договор?

Николай снова на мгновение застыл. Когда он заговорил, Анастасия чуть не завопила от ужаса. Зрачки его глаз сжались в крохотные точки. И смотрел на нее не Николай – кто-то другой.

– А затем, дорогая моя, что тогда только ты получишь мир. И пару коньков в придачу, – захихикал Николай. – А иначе… есть способ любого превратить в скотину. Запомни, я – бог. Я – могу.

Суббота.

Дворовая дымчатая кошка Мася сосредоточенно вылизывалась, сидя на крыльце. Солнышко показалось впервые после десяти дождливых дней, и вся окрестная живность вылезла греться. Обитатели дома еще вчера разъехались по дачам, и машин во дворе было мало.

У облупившейся светло-зеленой скамейки растянулся во весь рост здоровенный косматый черный пес по кличке Армагеддон. Как только сумел просочиться во двор сквозь решетку?

На дереве, тянувшем ветки из-за решетки соседнего двора, устроились два кота. Обычно они друг друга нещадно драли, но сегодня соблюдали перемирие, нарочито глядя куда-то мимо соперника. По подсохшему асфальту медленно и бестолково топтались жирные голуби, вороны на высоченном тополе о чем-то ворчливо перекаркивались. Воробьи суетились, как всегда.

На скамеечке сонно млел помятый мужик, которого тут все старожилы знали как Похмелеона, хотя никто не мог похвастаться, что хоть раз с ним пил. Об этом как-то никто не задумывался, просто все знали, что вот, живет тут в районе где-то такой мужик, и кличут его Похмелеон. И есть у него такой же забулдыжный пес Армагеддон. И живет он в оставшихся еще коммуналках, хотя где эти коммуналки, не знал никто. И проходят Похмелеон со своим Армагеддоном во все зарешеченные дворы, и замки им не помеха. Похмелеон клевал носом, и его очки так и норовили соскользнуть с носа на колени. Под рукой у мужика была вечная авоська с пивными бутылками – не то полными, не то пустыми. Ни обленившиеся секьюрити из соседнего элитного дома, ни местная милиция, ни консьержка его не гоняли – он был настолько привычный, что его уже никто и не замечал, как принадлежность пейзажа. Разве что дядя Костя, бывший хиппи, ныне интеллигентный тихий алкоголик.

Из-под арки в полусонный двор вошел молодой человек в джинсовом костюме и темных очках, с большим пухлым пакетом из солидного супермаркета. Остановился на секунду, окинул взглядом двор. Подошел к крыльцу. Мася чуть приподняла голову, оторвавшись от умывания, отметила, что молодой человек открыл дверь, не набирая кода. Просто открыл – и все. Старая ворона, от веку жившая здесь в собственном гнезде, помнила, что так сюда входили лет двадцать назад, когда дверь была другая, да и вообще все было не так.

Вот и сейчас было не так.

Похмелеон что-то забормотал во сне, дернулся, поймал падающие очки, недоуменно заморгал глазами и снова заснул.

В дверь позвонили намного позже, чем Игорь ожидал. Николая он давно заметил из окна, но кто же на третий этаж поднимается пятнадцать минут? Что он там в подъезде делал?

Чубайс Гигабайт удивленно уставился на дверь и вдруг зашипел. Игорь взял рыжий комок бешенства за шкирку и зажал под мышкой. Открыл дверь.

Николай стоял, сняв очки, и так знакомо улыбался – чуть прищурившись и склонив голову набок. Почти не изменился, разве что как-то увереннее стал. Красивый блондин с серыми глазами и роскошными ресницами, с мужественным подбородком и прямым носом. Арамис, одним словом.

– Привет! – Он небрежно и опять же так знакомо оперся о косяк.

– Привет, – улыбнулся Игорь.

Николай продолжал стоять за порогом, все так же с прищуром улыбаясь.

– Что стоишь? – сказал Игорь. – Входи.

Николай кивнул и переступил порог. Постоял, осматриваясь по сторонам.

– Давно тебя не было, – с еле заметным укором сказал он.

Игорь промолчал. На эту тему ему говорить не хотелось.

– Ладно, – снова обезоруживающе улыбнулся Николай. – Я рад, что ты вернулся!

– Так давай отметим, – улыбнулся в ответ Игорь.

Николай шел за Игорем, вертя головой по сторонам, как в музее, и оживленно вспоминая старые деньки.

– А вот здесь твой велик висел, помнишь? А помнишь, мы с Лешкой тогда из кухонного окна на крышу магазина вылезли? А как в чулане прятались и всю воблу сожрали, что твои из Астрахани привезли?

Игорь невольно поддался обаянию воспоминаний. В конце концов, у него ничего нет, кроме очень шатких предположений. И Николай всегда был хорошим парнем, душой компании…

На чисто прибранной по случаю кухне Николай с видом фокусника поднял руку и начал вытаскивать из пакета всякие коробочки, пакетики, упаковочки и бутылки, от одного вида которых рот наполнялся слюной.

– Ради встречи! – сияя, сказал он. – У тети Риты всегда была куча всяких вкусностей.

Игорь внутренне поморщился. Ну не любил он намеков на былое положение родителей. Да, в доме Кременниковых всегда водилась икра, колбаса и шоколадные наборы. Даже в талонные времена. Но Игорь виноват, что ли?

Игорь достал стопарики, с детства любимые синие тарелки и столовые приборы с костяными резными ручками.

– И скатерть та же, парадная.

– Ну мама за это меня выдрала бы. Она бы белую льняную положила, а эта, бархатная, не для еды. Но зато как по-мушкетерски, а?

Николай рассмеялся, принимаясь вскрывать банки и перекладывать содержимое в разнокалиберные салатнички и менажницы.

– Ну, – покончив с сервировкой и уже жаждая желудочного разврата, сказал Игорь, – разливаем!

– Разливаем!

Коньяк горячо потек по горлу. Игорь шумно вздохнул и занялся салатом и бужениной.

– Раньше нас больше собиралось, – начал он издалека.

Николай охотно подхватил нить разговора:

– Проклятый год был. Високосный. Все же есть в этом что-то…

Игорь кивнул.

– Как тут все?

– Ну как, – неопределенно мотнул головой Николай. – Как-то. Кто как. Давай ребят помянем.

Игорь молча кивнул.

– Я после института как-то всех потерял, – продолжал он, заев очередную порцию коньяку. – А ты вроде даже с кем-то вместе работал?

Николай кивнул, расправляясь с бутербродом с икрой.

– Проголодался, – улыбнулся он, перехватив взгляд Игоря. – А с ребятами… Не всем везет, друг Портос. Не всем. – Он отложил вилку, поставил локти на стол и сложил ладони. Такой знакомый жест. Но внутренняя теплота, которая всегда заполняла Игоря во время прежних мушкетерских встреч, никак не приходила, и это раздражало. Как будто у него отняли что-то очень важное и дорогое.

– Не всем, это да.

– Всем не может везти.

Игорь помолчал.

– Когда-то мы были «один за всех», Арамис.

Николай рассмеялся и махнул рукой:

– Это было давно.

– А что теперь?

Николай неопределенно дернул головой:

– Во-первых, не за кого. Ты да я да мы с тобой – все, кто остался. И самое ужасное, что верность идеалам сейчас не в моде. Такие люди – лузеры. Лохи. Дураки, – горько сказал он. – Я был таким долго. Долго не хотел взрослеть. Но пришлось. – Он усмехнулся, поднял взгляд на Игоря. – И нашел уже невыдуманные идеалы. И невыдуманных врагов. А они – нет, – вдруг посерьезнел и замолчал он. Игорь молча ждал, что будет дальше. – Мне жаль, что я повзрослел, – сказал Николай после затянувшегося молчания. – С идеалами расставаться всегда тяжело. Даже с дурацкими.

– Один за всех и все за одного. Это и есть настоящий и единственный идеал. Все же мы-то живы.

– Ну да, – улыбнулся Николай и чуть искоса глянул на Игоря. Такое знакомое, такое теплое лукавство, как в старые времена… – Хорошее было времечко. Все возможно, счастье для всех, сам черт не брат!

– Что изменилось?

– Счастье для всех. – Николай не сводил с Игоря взгляда. В нем сквозило что-то неопределимое. Как будто там, внутри, стоял какой-то счетчик, монитор, сканер, и сейчас он общупывал, просвечивал, просчитывал Игоря. Придется потерпеть. Может, Николай и правда гад, а может, вовсе не гад, может, он такой же, как Игорь, и просто боится? – Ты считаешь, что счастье для всех возможно?

Игорь пожал плечами:

– Я не знаю. У каждого оно свое.

– Верно, верно, – кивнул Николай. – Верно. Дядя Костя счастлив, когда пьян и может порассуждать о Кастанеде, Борхесе и мескалинчике. А жена дяди Кости несчастна, когда дядя Костя пьян. Где выход?

– Да знаю я, Коль. Все понимаю, не дурак. Но, как говорит наша мадам Сомоса, сделай мир чуть лучше вокруг себя – и улучшишь карму.

Николай рассмеялся:

– Ой, Игоряха, давай выпьем, а?

– Ну давай, – рассмеялся Игорь. – Только не надо этих кухонных разговоров о мировых проблемах, ладно? За стаканом и на кухне каждый политик и философ.

– А чего это тебе не по вкусу стали кухонные разговоры? Раньше-то тебя как-то не пугали глобальные философские темы.

– Да и сейчас не пугают. Только что переливать из пустого в порожнее? Все равно мы ничего сделать не сможем. Я ведь тоже повзрослел.

Николай снова рассмеялся, на сей раз так звонко и заразительно, что Игорь даже устыдился – не может Колька быть гадом. Не может! Все совсем не так!

– Тогда я моложе тебя, Портос! Я еще не оставил мысли сделать счастливыми всех!

Игорь помотал головой:

– Невозможно.

– Но почему? – Николай поднял брови.

– Ты же сам сказал – из-за противоречия наших счастий. – Он немного пожевал. – Получается, что, для того чтобы каждый человек был счастлив, ему необходим личный мирок, где бы все подчинялось его понятию о счастье. Причем еще бы менялось каждый момент.

Николай некоторое время увлеченно ел. Точнее, трапезовал. Игоря всегда поражало и даже уязвляло изящество Николая во всем. Ему было дано от природы то, чему Игоря без особого успеха учила с детства мать. Что делать, Портос – он и есть Портос. И не стать ему ловким Арамисом и даже хитроумным д'Артаньяном. Хотя в их истории д'Артаньян-то как раз погиб, а вот Портос…

– Игорек, – сказал наконец Николай, не отрывая взгляда от тарелки, – скажи мне, ты и правда удовлетворен нынешним положением вещей? Тебе нравится наш мир? Наше общество? Или ты просто смирился? Расслабился и получаешь удовольствие?

Игорь нахмурился. Коньяк сделал свое дело, и в нем начал пробуждаться Портос – подобный булыжнику, который трудно сдвинуть с места, но если столкнул, то беги с дороги.

– А ты что ко мне пристаешь? Да, не нравится. Многое не нравится, и что мне…

– Вот-вот, – не дослушав, подхватил Николай. – Не нравится. Мне тоже. Ворье у власти. Бандиты в органах. Безнаказанность. Беспредел. Черножо…ые на рынках, везде, везде! И ни-че-го нельзя поделать, ничего…

Игорь исподлобья смотрел на Николая и сопел.

– Ты меня что, в нацболы сватать пришел?

Николай снова рассмеялся:

– Ну да! Сейчас! Нет-нет, Игорь. Нет… – Он отвел глаза и посмотрел куда-то вдаль, за окно. – Это все последствия, не корень…

– И в чем же корень?

Николай усмехнулся углами губ. Взгляд его впился в Игоря. У того заколотилось сердце. Что-то приближалось. Разгадка совсем рядом. Плевать было на Николаевы идеи. Главное – что случилось с ребятами. Это совпадение или нет? Или только дурацкие подозрения, а Николай ни при чем?

– Корень в самом человеке. Пока он пытается быть счастливым за счет других, мы будем в дерьме. А он не может не быть счастливым за счет других, потому как мир так устроен.

– Ой, опять «до основанья, а…».

– Помолчи! – Николай вдруг так стукнул кулаком по столу, что Игорь аж подпрыгнул. – Извини, – спохватившись, улыбнулся он.

– Ты совсем псих…

– Ну не ты первый называешь меня психом, – хохотнул Николай. – Но лучше сначала выслушай.

– Тогда не ори.

– Извини, прости. Пожалуйста, прости. Мир? – Николай протянул к нему коньячную рюмку.

– Ладно, – выдохнул Игорь.

Выпили.

– Итак, – словно лекцию, начал Николай свои объяснения. – Человек устроен погано. Он всегда будет завидовать ближнему своему и стремиться урвать у него кусок, как бы человека ни перевоспитывали, в какие бы обстоятельства его ни помещали, что показывает вся мировая история. И в чем же выход? Выход в изменении самого человека. Он не должен хотеть ничего лишнего. Люди должны быть счастливы одинаково…

– Извини, перебью. Это ты прям как буддисты: желания порождают страдания, откажись от желаний и так далее… Стань тенью для зла, бедный сын Тумы…

– Да-да, – раздраженно отмахнулся Николай. – Но это опять перевоспитание уже готового человека. Я же о том, чтобы человека… ну… как бы программировать с самого начала. На те же десять заповедей. На одинаковые реакции на воздействия – чтобы, к примеру, от одного и того же запаха у разных людей возникало бы одно и то же чувство и так далее. Это будет счастливый бесконфликтный мир!

Игорь вздохнул, надув щеки и подняв брови.

– Коля, как банально. Я ожидал поинтереснее. Это же «Матрица» – и все.

– Вот-вот, – внезапно обрадовался Николай. – «Матрица». И это гениально! Понимаешь – люди будут счастливы!

Игорь хмыкнул, опрокинул рюмку коньяку и закусил сыром.

– Во-первых, это невозможно. Во-вторых, ты считаешь, что люди и правда будут счастливы?

– А что такое человек, как не его ощущения? Изолируй мозг, воздействуй на определенные его точки, и личность – даже без тела – будет ощущать себя в раю.

– Не, я не хочу, – протянул Игорь. – Может, если бы не знал, то и внимания бы не обратил, если бы меня так переключили. А так я ведь уже знаю! Одно хорошо, – снова улыбнулся он, – что ты фантазируешь.

– Нет! – с безумной усмешкой вскочил Николай. – Это возможно!

– И как же? – Игорь откинулся на спинку стула, едва сдерживая дрожь. Изображать пьяного идиота было невероятно трудно. Актером он себя считал никудышным и страшно боялся, что Николай заметит. И когда Николай вдруг скептически усмехнулся и ласково посмотрел на него, понял, что придуриваться было бессмысленно.

– Да не надо, Игорь, – снисходительно-сочувственно заговорил он. – Ты же был в лесу, я знаю. Знаю, с кем был. И уверен, что ты уже все знаешь и про Иллюзиум, и про взаимовлияние миров.

Игорь еле справился с собой. Ответить надо было спокойно.

– А, так это твоя собачка была. Извини, не знал, иначе бы дал ей спокойно себя скушать.

Николай рассмеялся:

– Да ладно. Она все равно была временным созданием. «Пузырь земли». Извини и ты, кто же знал, что ты там? С хвоей вечной привычкой лезть спасать всех наобум…

– А тебе был нужен Инглор?

– Мне нужны все, обладающие особыми способностями. Он дурак, что убегал. Ничего ему не было бы. Наоборот, получил бы куда большее.

– Что именно?

– Весь мир. Помнишь – «станете как боги»? Вот именно это. Особых, таких, как ты, – мало. Мы способны изменить мир. Мы должны быть поводырями для тупого быдла. Мы дадим им счастье, которого это самое быдло достойно. Но править и жить по-настоящему должны немногие.

Николай остановился, не то собираясь с мыслями, не то прислушиваясь к кому-то далекому. Или живущему внутри его.

– Кто-то должен сделать это самое счастье. Я зову тебя, так скажем, к семи парам чистых, в свой ковчег. В ковчег Эйдолона.

– А кто это – Эйдолон? И что это?

Николай усмехнулся:

– Эйдолон – это я. А кто я? Бог.

Игорь чуть не подавился.

– Бог? Как это – бог? Это который «да будет свет», что ли? Что ты можешь?

Николай улыбался.

– Такого бога нет. Есть только тот, который я. Как только ты дашь мне слово, подписываешь договор – так ты сможешь свободно ходить между мирами, получаешь настоящее бессмертие и власть. Ну чудеса творить не сможешь, это сказки…

– Постой-постой. А ты-то как таким стал?

Николай на мгновение застыл, зрачки в глазах сузились – почти исчезли, словно он смотрел внутрь себя, а губы двигались беззвучно, словно это был не сам Николай, а какая-то тварь, что залезла в его кожу и дергала внутри рычажки, чтобы создать иллюзию живого человека.

– Колька, ты что? – воскликнул Игорь, испугавшись по-настоящему.

Николай очнулся, заулыбался, хотя у него не очень получалось.

– Да так. Бывает. Устаю очень, за вас, уродов, радея. А как я таким стал – ну это секрет. Пока не решишь быть со мной – не могу открыть. Богов не должно быть много.

– А, таки ты все же хочешь стать верховным?

– А ты как думал? – смешно поднял брови Николай. – Я же первый стал богом, не так ли? Соглашайся, Игорь. Могу тебе пообещать, что ты найдешь свою… Эвтаназию. И получишь ее. Навеки. На все бессмертие.

Кровь ударила в голову и загремела в ушах. Успокоиться. Успокоиться. Немедленно.

Игорь нарочито медленно налил себе и Николаю. Тот нетерпеливо ждал.

– А что ребята сказали? – тихо спросил Игорь. – Они-то удостоились? Они-то что сказали?

Николай вдруг негромко рассмеялся.

– Да ничего, друг Портос. Мушкетеры – они и есть мушкетеры.

– И что ты сделал?

– Тоже ничего. Я просто оставил их. И их не стало.

– И меня ты тоже оставишь?

– Вы не сказали «да», милорд. И не сказали «нет», – усмехался Николай.

Игорь покачал головой. Откинулся на спинку стула и сложил руки на груди.

– Понимаешь ли, Николаша… Давай я буду говорить, а ты поправишь, если что не так у меня с логикой. Во-первых, ты так и не сказал мне, как ты стал… богом. И не объяснил механизма процесса становления богом меня. Я не хочу брать кота в мешке! Положим, я согласен с твоей теорией дать быдлу кусок счастья, и пусть подавится. Но ведь я, бог, буду иметь свое представление о счастье. Стало быть, мы с тобой хоть в чем-то, да не сойдемся, хотя бы касательно меня. Ты мне предлагаешь женщину, а вдруг я захочу большего? Самому стать главным? Не уверен, что ты об этом не подумал. Значит, есть что-то, что меня свяжет. Полагаю, этот самый договор? А? Тогда на фиг он мне? Эх, Николаша… Если бы ты меня не предупредил, то я, наверное, проснулся бы утром одним из твоих «чистых», и все. Ты мог бы сделать из меня преданнейшего друга, который прославлял бы тебя и вечно говорил бы, что ты прав. Хотя… какова ценность? Да никакой – ты же все равно знал бы, что это не я говорю, а ты. Но ты сделал ошибку. Ты мне сказал. То есть дал мне возможность решить, хочу ли я стать избранным, но лишенным свободы выбора, или не хочу. Так вот – не хочу.

Николай молчал, по-прежнему глядя на Игоря. И глаза его были даже не голубыми без зрачков, а тускло-оловянными, и взгляд их был тяжел, холоден, и от него болела голова.

И Игорь вдруг понял – сейчас он говорит не с Николаем. А с тем, что стоит за ним, сидит внутри него, да фиг бы, где оно там! Оно СЛУШАЕТ.

– Я не пойду к тебе, даже если ты сделаешь меня главным. Может, я и дурак, но я свободный дурак. И пошел вон.

Николай сидел молча и совершенно неподвижно.

– Коля! Колька, ты слышишь меня? Очнись немедленно! Ты не сам на Ту Сторону попал. Тебе помогли. Как – да мне, в общем, плевать. Ты сам не смог бы, потому как ты не умеешь. Это я умею. Я чувствую переходы. Но зачем это тебе?

Николай дрожал.

– Не знаешь… Потому что это нужно не тебе. А тому, кто тебя использовал, Арамис, и дергает теперь за ниточки. Он – знает, зачем ему это нужно, но не ты! Да и ты сам ему тоже не больно нужен. А вот я – нужен. Колька, ты ведь бываешь собой. Ты сможешь отказаться!

Николай молчал, и что-то серое, мутное, заметное лишь на грани зрения, клубилось вокруг него. Он резко встал.

– Мушкете-о-о-ор… Тупица Портос, – шептал Николай, отступая к стене в коридоре. – Прощай, дурак… Извини уж, дружок, ты сам выбрал, – глумливо ухмыльнулся он. – А я оставляю тебя. А мог бы быть богом. Мог получить свою женщину…

– Ах ты, гад! – взревел Игорь и вцепился в Николаев рукав как раз в тот момент, когда тот начал уходить в стену.

Они вывалились в какой-то большой и длинный полутемный коридор, провонявший жареным луком, квашеной капустой и хозяйственным мылом, прямо под ноги тетке в линялом халате и платке. Тетка взвыла, как сирена, и уронила сковородку. Та перевернулась в воздухе и приземлилась вверх дном, накрыв куличик из жареной картошки. Игорь с Николаем прокатились сквозь сковородку и теткины ноги, тетка продолжала ровно, монотонно и пронзительно выть, растопыря руки.

– Ппусти, – шипя, вырывался Николай, но Игоря не зря называли в компании Портосом, силы ему было не занимать. – Пусти, идиот!

– Жди, – пыхтел в ответ Игорь.

Тетка выла, не переводя дыхания.

Одна из многочисленных дверей в коридор распахнулась, оттуда выглянула другая тетка, в бигудях и халате поизящнее и почище, и завизжала:

– Опятьхулиганитещасмилицювызову!

Тетка номер один продолжала выть.

Игорь оглянулся, чтобы проверить пути отступления, но там, откуда они вывалились, была глухая стена. Воспользовавшись мгновением, Николай вскочил и опрометью бросился в дальний конец коридора, к какой-то двери, из-за которой пахло сушеными яблоками, пылью, воблой и залежавшимися тряпками. Кладовка. Такие Игорь помнил по нижегородскому детству и дедушкино-бабушкиной коммуналке. Николай удирал очертя голову, Игорь почти рыбкой нырнул в стену за ним, зажмурившись и ожидая удара головой о стену. Но удара не было.

Он вылетел по переулку на ярко освещенное Садовое кольцо и увидел Николая, который нырнул в черный лимузин. Машина рванула с места, номеров Игорь, естественно, не различил. Заметил только, как она резиново изогнулась, заворачивая за угол. И тут рядом с ним, взвизгнув тормозами, остановилась «Победа», мечта ретроавтомобилиста.

– Давай! – рявкнул из-за руля Похмелеон. Игорь, не раздумывая, нырнул. Машины понеслись по кольцу, не обращая внимания на милиционеров в «стаканах» и на перекрестках, плюя на светофоры и проскакивая сквозь машины. «Дартвейдер» уходил в сторону от центра, по Комсомольскому, через нереально светящийся полузнакомый метромост.

– Не догоним! – взвыл Игорь, колотя кулаком по колену. – ЗИС же, а у нас – «Победа»!

– Сказал! – хмыкнул Похмелеон. – Эта «Победа» – Победа! Ничего, нам не надо их брать, нам надо знать, где они исчезнут…

Машины с ревом словно взлетели, оказавшись на незнакомом широченном шоссе. Игорь раз глянул в сторону, и предпочел больше не смотреть. Дома накладывались друг на друга, создавая почти апокалиптическое зрелище. У него похолодело во рту, и желудок начал этак мягко пока подпрыгивать, по спине шла не просто дрожь, а какой-то электрический разряд, и волосы вставали дыбом на голове и потрескивали.

– Эк тебя! – усмехнулся Похмелеон. – Ниче, привыкнешь!

Темнело. «Победа» и правда не упускала резиновый лимузин, но и не нагоняла его, словно только грозила пальчиком. А впереди на шоссе вставала сверкающая Башня. Игорь помотал головой – она одновременно казалась знакомой и незнакомой. То синий кристалл на Юго-Западе, то недостроенные «близнецы» Сити, то громадина у моста «Багратион», то бывшее здание СЭВ, то огромный шуруп Вавилонской башни со старинной картинки…

– Ага! – азартно воскликнул Похмелеон, когда ЗИС рванул прямо к Башне. – Нюхом чую – здесь!

– Давай, давай! – подпрыгивал Игорь.

И тут ЗИС вдруг вытянулся в ниточку и словно всосался в какую-то незримую воронку. Последний раз красным злым огоньком подмигнули габаритники – и все. «Победа» остановилась.

– Ай, блин! – возопил Игорь.

– Ага, блин! – ответил воплем Похмелеон, но воплем радостным. – Засекли!

Игорь огляделся по сторонам и изумленно выругался.

– Это ж мы возле «Юго-Западной»?

– Ага, – радостно кивнул Похмелеон. – Ну теперь пусть ждут гостей, заразы.

– Кого?

– Кого-кого… Где-то инспекцию по нелегалам. Где-то ревизию пожарную. Однако повезло нам. Эта хрень только в трех Москвах торчит. Другое дело, насколько она проросла по Всей Москве…

– А вы откуда знаете? – воззрился на Похмелеона Игорь.

– Да живу я здесь, – пожал тот плечами.

Игорю вдруг ужасно захотелось спать. Спрашивать уже ни о чем не хотелось. Домой.

– Перепсиховал я. – Он потер лицо руками. – Давайте домой поедем… Вы ведь знаете, как домой, а?

Похмелеон молча кивнул.

– Так чего этот Николай к тебе заявился?

Игорь вздохнул:

– В семь пар чистых приглашал.

– А на самом деле?

Игорь хмыкнул:

– Догадливый вы, сударь мой.

– А шо делать? – пожал плечами Похмелеон и, дернув носом, поправил очки. – Живу я тут.

– Я ему нужен. Может, потому, что чую переходы и хожу по ним. Может, я что-то еще могу. Может, просто опасен, и он теперь будет меня убирать, раз не удалось к себе перетянуть. Как ребят. Может, я нужен даже не Арамису, а тому, кто его за ниточки дергает. Манипулятору.

Почему он был так откровенен с Похмелеоном, он и сам не знал. Может, потому, что бывают такие люди, которым сразу веришь.

– Ну тогда охотится за тобой он. Манипулятор. Эйдолон. А тебе подсунули Эвтаназию.

– Не Николай… Страшноватенько как-то. Кто он? Зачем это все ему?

Похмелеон рассмеялся:

– А вот дьявол его знает. В прямом смысле слова.

Игорь насупился. Долго молчал. Потом выдохнул:

– Теперь я точно с вами.

– А я и не сомневался, – снова подергал носом, поправляя на переносице очки, Похмелеон.

Игорь вздохнул. Он устал. Очень. Руки словно свинцом налились. Даже пугаться сил не было.

– Спать охота, есть охота… А у меня дома стол ломится – гад Николай натащил деликатесов. Думал взять Портоса через желудок, – усмехнулся Игорь.

– Вот и попируем за его счет!

– Это уж точно, – повеселел Игорь.

– Он требует договора!

– Спокойно, – говорила Лана. Сон занес их на какую-то улочку, откуда между домами виднелось играющее на солнце море. И все же это была Москва. Или Город? – Спокойно. Раз требует, значит, так ничего с тобой сделать не может. И с Катей тоже, раз не забрал ее до сих пор. Нужно согласие, без него он ничего не может. Тяни время, требуй привилегий. Требуй выгод. Капризничай. Играй жадную дуру. Мы найдем выход.

– Лана, почему ты помогаешь именно мне?

– Просто ты единственная, кто еще не дал согласия. И у тебя есть шанс вырваться отсюда. А значит, ты можешь помочь мне.

Трое ученых мужей шли ярким майским днем на обед в столовую президиума Академии наук.

– Понимаете ли, для чистоты эксперимента необходима стабильность воспроизведения результатов, – говорил высокий и худой в длинном плаще, похожий лицом на римского центуриона, выслужившегося из солдат.

– Совершенно согласен с вами, Иван Федорович, – отвечал носатый очкастый блондин, чистый пулеметчик Ганс.

– Но о какой стабильности и воспроизводимости может идти речь, если мы сами минуту спустя уже не те, что были минуту назад? Это уже не я воспринимаю результаты эксперимента, а другой я!

– То есть вы хотите сказать, что на протяжении времени действует некий ансамбль меня, причем со смещением по времени, и восприятие получается тоже ансамблевое?

– Точно, Алексей Александрович! Причем воспринимаем мы тоже не неизменное событие, а некий ансамбль событий!

– И, таким образом, никакой речи о стопроцентности чего-либо быть не может.

– Именно!

– А я согласен!

– И каков выход?

– Выход очень странен. Необходима личность, которая поднимется над ансамблем, восприняв его и все, что он делает, в дискретную единицу времени.

– Ага. Личность из ансамбля.

– Непременно из ансамбля.

Иван Федорович помолчал, а затем изрек:

– Я понимаю, почему все «прорывники» ненормальные.

– И почему культовые писатели зачастую пьют и ширяются, – вступил в разговор третий, со смешливой физиономией бывалого ушкуйника.

– Именно. Они выходят из ансамбля и поднимаются над ним ради вот такого дискретного восприятия.

– Ого! Опять марсиане шебуршатся!

Все трое повернули головы в сторону уже бог весть сколько ремонтируемого двухэтажного дома девятнадцатого века. Туда постоянно подвозили какие-то стройматериалы, и они исчезали в доме с концами, как в черной дыре, а дом как стоял без окон, так и продолжал стоять. Ученые мужи дано уже решили, что там, внутри, прячется нуль-портал с переброской на Марс.

– А вон и побежал один, – расхохотался Алексей Александрович. Из дверного проема вышел крепкий и немного набыченный молодой человек довольно интеллигентного вида. За ним появился какой-то неопределенный мужичонка, поправляя очки на остром носу.

– Целых два, сударь мой! – погрозил он пальчиком ученому мужу Гансу. – Целых два, и прямо с Марса.

– А еще вас будет? – спросил тот.

– Обязательно! – радостно ответил мужик, как-то заковыристо взмахнув рукой. – А сейчас позвольте откланяться, и приятного аппетита!

– И вам! – хором ответили ученые мужи и продолжили свое странствие к столовой как ни в чем не бывало, словно тут же позабыли о разговоре.

– Ну видел? – прошептал Похмелеон. – А ты говоришь – нормальное ненормальное! Избранный, уникальный! Да для них такое нормально, что ни одному ненормальному и не снилось! Иначе хрен бы они меня увидели, если б я не захотел сам.

Игорь засмеялся.

Проводив после хорошего застолья Похмелеона и неотделимого от него Армагеддона, который уже ждал их у порога, Игорь устало сел на диван. После майских праздников на голову свалилось столько, что подумать и разобраться в себе времени почти и не было. Но сейчас он словно остановился после долгого бега. Нет, надо передохнуть. Он сидел, гладя Гигабайта, урчавшего у него на коленях, и вспоминал и лес с Госпожой Луной, и разговор у костра… какое-то имя тогда ему показалось знакомым…

Фомин!

Игорь вскочил. Гигабайт с обиженным мявом скатился с колен. Игорь бросился в родительскую комнату, ругаясь, дернул стеклянную дверь шкафа, нетерпеливо крутя в скважине упрямый ключ. Наконец шкаф открылся. Старый, потрепанный альбом, вот он, точно, там должно быть…

Да. Вот. Пожелтевшая черно-белая фотография с зубчиками, наклеенная на плотный картон. Надпись выцветшими сиреневыми чернилами – «Анапа, июль 1936». И имена. Пляж. Солнце. Дед крайний слева, с выцветшими на солнце светлыми волосами, улыбается – куда там Голливуд! Рядом с ним огромный, как медведь, мужик с полосатым полотенцем через плечо и в очках. Справа от них красивая женщина, чем-то похожая на немку или эстонку, и две девочки – одной лет восемь-девять, другая лет на шесть постарше. Младшая, веснушчатая, со смешными косичками, с серьезным видом держит на руках лупоглазого, жутко серьезного малыша. Это отец. Ему здесь, наверное, меньше года. Бабушка стоит за спиной у девчонки, приглядывает…

Игорь провел пальцем по чуть шероховатой поверхности обратной стороны карточки, прочел вслух:

– Алексей Фомин… Светлана… Виктория… Лидия Фомины… Игорь Кременников… Вовочка… Ида Кременникова…

Вот и завязался узел… И что он означает, если что-то означает?

Он долго сидел, рассматривая альбом, удивляясь, какие лучистые глаза у всех на старых снимках. Люди такие были? Или просто так снимали, что такие глаза получались?