В кордегардии было тихо, когда Крепа вошла, она ощутила эту тишину, как какую-то невыносимую тяжесть, да и было от чего – все сидели понурые. Крепа выпрямилась для порядка, строго посмотрела на Н’рха, каким бы гадом он ни был, но все же был командир, и ему при прочих следовало выказать должную степень подчинения.

Все же, как опытный солдат, краем глаза она посмотрела и на рыцаря, тот, единственный из всех, сидел на том табурете, грубо сколоченном из не очень старательно обструганных лесин, который выдерживал и ее, и Малтуска, не разваливался сразу же, стоило на нем лишь чуть поерзать.

Рыцарь был по виду спокоен, даже слишком спокоен, за этим угадывалось желание вообще не проявлять никаких эмоций, а главное – не демонстрировать раздражения или разочарования. Так же, краем глаза, Крепа покосилась и на оруженосца-старика. Тот, в отличие от своего господина, был чуток красен, и лоб у него почему-то был в испарине, но пахло от него не злостью, а какой-то задумчивостью, хотя и непонятно, о чем именно.

– Мы тут собрались, – хриплым, незнакомым голосом оповестил ее карлик, – чтобы обсудить одно дельце с тобой, солдат.

Крепа стала еще прямее, хотя потолки тут были невысокими, можно было и макушку ободрать, но все же между ее темечком и сводом оставалось место, чтобы пролезал кулак, – давно и многократно во время долгих дежурств проверено от скуки.

– Слушаю, командир, – рявкнула она по-уставному.

– Молодец, – ухмыльнулся слуга, по-прежнему о чем-то раздумывая, а может, просто приглядываясь к ней.

Хотя чем она могла его обрадовать, Крепа не догадывалась, может, он был один из тех, кто пристает ко всем женщинам подряд, особенно если они были крупнее его? Она слышала, что у людишек такое бывает сплошь и рядом, сладострастники они, хотя, по ее-то мнению, на них все же наговаривали, они ни в чем не могли быть молодцами, оставалось им только врать, какие они герои, а то с ними бы и вовсе не считались.

– Вот этот господин… прибывший к нам рыцарь хочет тебя чем-то проверить.

Крепа приподняла бровь, даже не подумала, что это может выглядеть как какое-нибудь кокетство. Вот этого у нее не было, так что… Хотя с незнакомыми, особенно с людишками, по-всякому могло выйти. Полуорк-полугоблин, то бишь сам рыцарь, оставался по-прежнему спокойным, циклопе показалось, он даже как-то внутренне был молчалив, это было в его пользу, значит, умел правильно медитировать, что для настоящего воина, разумеется, необходимо.

Хотя все на него в этот момент смотрели, рыцарь медленно достал из мешочка, который, оказывается, был туго и весьма сложным узлом привязан у него к поясу, еще три каких-то мешочка из замши. А Крепа тем временем обратила внимание, что под камзолом у него оказалась кольчужка, которая во время движений слабо позвякивала хорошо кованным металлом. Возможно, такая внешне не очень представительная защита могла стоить едва ли не больше, чем вся эта крепость, со всем гарнизоном. Может, даже Крепе не удалось бы ее пробить, предположим, кинжалом, с одного удара, хотя от боевой дубины, конечно, кольчужка бы рыцаря не спасла.

Тем временем он взвесил свои три мешочка и из одного уверенным движением достал странный медальон. Издалека он показался Крепе слишком простым для драгоценности какой-нибудь или для награды, кусочком металла, в который тем не менее довольно искусно был вправлен какой-то камешек… красный, сверкающий так, что от него, могло показаться, даже блики пошли по своду потолка кордегардии, циклопа никогда таких не видела, даже рубины, которые она, бывало, видела на парадном оружии герцога Шью, были темными, больше похожими на загустевшую кровь, а этот был веселым камнем, ярким, едва ли не оранжевым.

Рыцарь направил этот медальон на Крепу и удовлетворенно кивнул, повернулся почему-то к оруженосцу, который стоял за его плечом, и отозвался гулким, не привыкшим к шепоту голосом:

– Это она.

– И что из этого следует? – спросил Н’рх. – Что дальше?

– А дальше вот что. – Рыцарь даже приподнялся на ноги, но передумал, снова уселся, стал привязывать свой кошель с двумя другими замшевыми мешочками к поясу. – Я предлагаю тебе передать мне эту вот… Этого солдата под мое командование.

– С разрешения герцога, конечно? – спросил Н’рх.

Не составляло труда догадаться, что он спросил не без умысла. Если бы рыцарь ответил утвердительно, он бы потребовал какую-нибудь бумагу, письменное распоряжение или еще что-то в этом роде… Но рыцарь помотал головой:

– Нет, я предлагаю тебе сделать это… так сказать, частным порядком.

– Что значит – частным? – не понял Н’рх. – Я не могу торговать солдатами, будто скотом. Ты ошибаешься, если подумал, что наша крепость…

– Солдатами всегда и всюду торговали и торговать будут, хотя… – рыцарь чуть усмехнулся, – и в самом деле – не как скотом. – Он чуть наклонил голову к карлику. – Ведь бывает же у тебя какая-то убыль в подчиненных? От стычек с бандитами или иначе как-нибудь?

– У нас тут нет бандитов, по крайней мере поблизости. А что касается убыли – так на это приходится составлять донесение.

Вот тогда-то Крепа и решилась. Она произнесла своим низким, грудным и на редкость женственным голосом, хотя сама о том, насколько он может быть музыкальным для мужчин, конечно, даже не догадывалась:

– Знаем мы твои донесения. Лишь о сломанных дверях да утопленных в колодце ведрах и доносишь… Больше-то не о чем.

– Молчать! – рявкнул карлик.

Она сказала это лишь потому, что решила: этих ребят чураться не стоило, они прилетели, они и улетят. То есть, в некотором роде, можно было чувствовать себя так же, как она привыкла с Н’рхом говорить, когда они бывали наедине. Уж очень он ей не нравился, и сейчас – еще сильнее, чем обычно.

Рыцарь взял в руки простой оловянный стаканчик, в который, как оказалось, Н’рх из вежливости налил ему гарнизонного пойла. Повертел, поднял голову, посмотрел на Крепу отчего-то улыбающимися глазами:

– Значит, любишь, фельдфебель, донесения писать? А ты, солдат, не сдерживайся, говори, что думаешь.

– Тебе не по чину, рыцарь, так вести себя здесь… – начал было Н’рх сварливо, но договорить не сумел.

– Что-то ты не очень умытой выглядишь, милая, – сказанул вдруг человечек-оруженосец.

– Так не могу себе позволить, сэр, – отозвалась Крепа, тоже начиная непонятно отчего веселиться. И кивнула на карлика-командира: – Он меня на башне держит, почитай, уже не одну неделю, нижнюю дверь запирает, даже воду для питья в кувшине приходится как милостыню вымаливать у тех, кто по двору шляется. – Она помолчала. – И не все решаются на это.

Рыцарь кивнул и повернулся всем телом к карлику, который вдруг сделался еще меньше и начал переминаться с ноги на ногу. Взгляд же рыцаря стал вдруг давящим, сильным, глухим, как каменная стена, за ним ничего невозможно было прочитать.

– Значит, так, командир, я предлагаю тебе, скажем, двадцать золотых, и эта циклопа летит с нами. – Он повертел рассеянно медальон с красным камешком в ладони, будто бы взвешивал его. – Двадцать золотом – это немалые деньги, ты таких и за три года не получишь тут.

Карлик задумался, но сразу сдаваться не хотел, ох и любил он торговаться, причем всегда что-нибудь при этом выгадывал – таким он был в этом деле мастером. Обычно прямодушной и не склонной к спорам Крепе это казалось едва ли не чудом, а Н’рх представлялся одновременно и сволочью, и едва ли не волшебником.

– Такое не дозволяется, – буркнул Н’рх и опустил голову. Бросил себе под ноги: – Семьдесят, и пусть катится с вами ко всем чертям.

– Ого! – обрадовался оруженосец. – Дело-то можно сладить, кажется.

– Тридцать, – предложил рыцарь, – и деньги сейчас. – Он глянул в неширокое оконце, оно выходило на запад, из него виднелась часть двора и стена со стороны самой большой из трех горок. Солнышко только собиралось заходить, висело еще над дальним лесом, сбоку от перевала. – Мы еще сегодня улетим, тем более что вино у тебя – дрянь, должен заметить.

– Шестьдесят, господин, и чтобы о нашем договоре в штабе ни одна мышь не узнала, – высказался Н’рх. – А вино получше я сейчас пошлю кого-нибудь принести.

– Оно почти наверняка окажется таким же гадким, – ответил рыцарь, не отводя глаз от окошка и, как показалось Крепе, от нее. Молодец он был все же, умел смотреть в две стороны одновременно. – Сорок, и ни грошом больше, командир.

– Нет, так не пойдет, чтобы вы улетели от меня без доброй выпивки… Пятьдесят, и только для тебя, сэр рыцарь.

– Пятьдесят, так пусть и будет, – сказал рыцарь. И хотел было подняться, но вдруг Н’рх решил, что продешевил.

– И еще вот какое условие. Пусть кто-нибудь из моих людей с тобой сразится. Если победа будет за мной, придется тебе заплатить, но она… Крепа, все же останется, уж очень я переживаю, что мне придется об этом донесение по начальству подавать. Не получится, чтобы никто об этом ничего не прознал, а тогда мне, сам понимаешь, головы не сносить. Ушлют в какой-нибудь и вовсе медвежий угол и еще разжалуют.

– Да уж куда дальше-то тебя ссылать? – удивился оруженосец.

– Сразиться? – переспросил рыцарь. Хмыкнул, да так выразительно, что хитрый Н’рх сразу все понял. Не было у них такого рубаки, чтобы рыцаря в справедливом поединке одолеть.

– Я еще подумал, – брякнул карлик тут же, – что негоже тебе с моими дуреломами драться, не по чину им, да и тебе нечего честь свою в нашей пыли марать… Пусть вот хоть твой оруженосец с нашими посоревнуется.

А ведь он изначально к этому вел все дело, ахнула про себя Крепа. Вот ведь гад, не видать, кажется, ей новой службы и воли… Хотя если вспомнить, каким ненадежным выглядит этот летучий корабль, может, оно и к лучшему?

– М-да? – Рыцарь смотрел на карлика так, что становилось ясно: он подумывает, не проще ли ему прямо тут же врезать Н’рху, и, пока он будет в себя приходить, он с оруженосцем и Крепой попробует удрать.

Но ему не вполне ясна была позиция Крепы, пусть она жалуется, но вдруг не решится уходить из гарнизона, где ее все же кормят, неизвестно с кем… Да и не сумеют они без прямого указания Н’рха из крепости вырваться без боя, корабль-то в сторону отлетел, в общем, эту идею он отверг, Крепа это очень хорошо видела.

– А чтобы не было какого случайного смертоубийства, пусть они, – кажется, Н’рх уже обо всем подумал, – переталкивают друг дружку бревном. Есть у нас, сэр рыцарь, такая забава, мы ее у местных горцев подсмотрели, ну я и сам не прочь, чтобы мои-то орлы так себе силу подкачивали.

– И кого же ты выставишь против Датыра? – спросил рыцарь. И тем временем, осознав, что быстро дело устроить не удается, стал прятать медальон в положенный ему мешочек.

– Погоди-ка, господин, – снова вмешался седой оруженосец. Спросил у Крепы, будто командиров вовсе тут не было: – А ты что думаешь по поводу похода с нами?

– Похода… Зачем?

– Тебе потом объяснят, но дело стоящее, – туманно отозвался Датыр, как оруженосца, оказывается, звали. – И в общем, от тебя ничего очень сложного не потребуется.

– А сколько я за это получу? – спросила тогда Крепа.

– Это тоже пока не стоит… разглашать, – ухмыльнулся рыцарь, мельком поглядев на карлика.

– Я требую столько же, сколько и он. – Она кивнула на Н’рха.

Тот только крякнул, потому что, как он думал, одно дело – командир, начальство какое ни на есть. А другое – наемник, солдат, мясо для войны, и не больше. Получить такой же куш обычной циклопе было невозможно, даже если бы ей посчастливилось оказаться в рядах армии, захватившей богатый город, отданный на три дня для разграбления. Но в общем, она знала, что делает, торговаться не умела, так пусть эту работу за нее выполнил Н’рх.

– Еще пятьдесят? – для верности переспросил рыцарь. И вздохнул.

– И деньги вперед, – сказанул вдобавок карлик.

– Ты еще не выиграл, – отозвался оруженосец Датыр.

Н’рх согласно кивнул:

– Ладно. Ты, сэр рыцарь, спросил, кто будет от нас с твоим человеком биться, то есть толкаться. Так вот, я подумал, что с моей стороны не будет очень уж нечестно, если я выставлю… Есть у меня тут один лестригон. Ты его видел, он сейчас должен быть на башне.

Вот и все, решила Крепа Скала. Если бы выставили меня, я бы, конечно, даже этому старикашке сумела поддаться, но Н’рх был не дурак, все понимал.

– Видел я его, – снова отчего-то вздохнул рыцарь. – И ты предлагаешь его против Датыра?.. А если лестригон победит, тогда мы не получим Крепу?

Он уже знает, как меня зовут, с гордостью подумала циклопа. И тут же поняла, насколько это нелепо, потому что выиграть старому оруженосцу у Малтуска было невозможно. Она-то помнила это бревно, оно лежало у них перед конюшней, иногда они и в самом деле играли «в толчки», как это называлось на гарнизонном языке. Датыру и поднять-то свой конец бревна будет не по силам.

– Да, предлагаю. – Кажется, впервые карлик посмотрел на рыцаря в упор, словно бы на подчиненного. – И деньги вперед, как было сказано.

– Нет уж, если лестригон проиграет, она летит с нами, а ты ни грошика из этих денег не получаешь. По-моему, это справедливо.

Карлик сделал вид, что размышляет, но на самом-то деле все было понятно. Крепа даже расстроилась, почему-то ей вдруг захотелось, чтобы эти вот нездешние, веселые и неглупые люди не проиграли. Она была согласна с ними даже лететь неизвестно для чего, пусть только не проиграют… Уж очень ей тут обрыдло, и просвета впереди не было. Может, это их предложение и было просветом, но он закрылся, даже не разгоревшись как следует.

Дальше все пошло быстро и слаженно, как и положено в гарнизоне крепости. Солдаты уже каким-то образом обо всем прознали, даже стали собираться у конюшни, хотя к командиру и рыцарю с оруженосцем не приближались. Кто знает, как Н’рх на это посмотрит, все же они разошлись со стен, куда он их расставил, когда прилетел корабль. Но явного нападения не было, корабль оказался обычным мимопроходящим путником, – ну и что, что он летучий и не торговый, им-то какое дело? И наверное, командиру было чем другим интересным заняться, чем гонять служак без толку, особенно потому, что они это и сами знают…

В общем, Крепа оглянулась и увидела почти всех, даже тех, кого видеть не хотела. Малтуск, огромный, как ей почему-то сейчас казалось, очень мощный, ростом за десять футов, с мускулами, которые поигрывали под поросшей рыжим волосом красноватой кожей, наверное, такая кожа на юге приобретает ни с чем не сравнимый коричневый цвет, но здесь-то был, к сожалению не юг, решила она. Он разминался, делал наклоны, растягивал мускулы и связки, чтобы они не подвели, а впрочем, он был в себе и без того уверен, поглядывал на сухопарого старичка презрительно и что-то отвечал Н’рху, который ходил вокруг него на расстоянии шагов пяти – семи, чтобы получше видеть эту груду мяса, костей и врожденной, непреходящей злости на всех, кроме командиров, конечно, иначе бы его и в армии не потерпели.

А старичок-оруженосец тоже разделся по пояс, и тело у него оказалось… вполне ничего себе, видно стало, что когда-то он многое мог, пожалуй, побольше, чем обычно людишки могут, руки были крепкими, с хорошо выраженными бицепсами, плечи, казавшиеся в его храмовой хламиде не очень широкими, были развернутыми, грудь – крепкой и совсем не впалой, хранящей таинственность объема легких, живот был плоским, и почти каждый мускул на нем был виден, когда оруженосец решил энергично подышать. А самое удивительное было то, что он тоже вполне серьезно готовился к этой схватке.

Циклопа даже засмотрелась на него, почему-то он ей стал казаться едва ли не красивым, хотя прежде она себя в любовании мужской грацией не замечала и вообще к людям относилась настороженно, странными все же они были. Размявшись по всем правилам воинского искусства, старик собрал свои седые волосы в подобие конского хвоста, перевязав кожаной ленточкой, и вдруг… Крепа не поверила своим глазам, потому что оруженосец вдруг изменился. Он стал моложе, выразительнее, как боец в кругу для рукопашки, у него даже лицо просветлело, и очень хорошо стало видно, что он доволен, что так-то все получилось, он был готов наслаждаться поединком!

Крепа и сама была бы довольна зрелищем, если бы для нее от исхода этого спора так много не зависело. Она даже слегка присела, чтобы видеть все происходящее на том же уровне, на каком был и оруженосец, ее боец, как она сама решила.

Лестригон и непонятный старичок подошли к бревну. Н’рх стал кричать, приказал кому-то из новобранцев, которых тоже было вокруг полно, очертить круг сапогами в мягкой почве. Сразу трое из молодых стали вырисовывать этот круг, по мнению циклопы – слишком маленький. На что она продолжала надеяться, ей и самой было непонятно. Ведь лестригон такой огромный, а этот человек… О нем тут вообще и разговора быть не могло. А размеры круга были важны, если бы он оказался пошире, у старичка еще были бы какие-то шансы не сразу проиграть, а хоть немного посопротивляться, но так, как его обозначил проклятый карлик, – нет, никаких иллюзий даже на достойный проигрыш питать не стоило, это было изначально безнадежно. Или все же?..

Они сошлись. Лестригон ухмылялся такой противной рожей, что по ней хотелось стукнуть, человечек был вежлив и спокоен, почти равнодушен. Хотя в нем что-то изменилось, это Крепа видела очень хорошо. Малтуск ощерился, взрыкнул, да так, что со стен у ворот снялись лесные грачи. Человечек суховато, очень по-военному поклонился и… еще на одну дырочку поджал свой широкий пояс.

– Беритесь за бревнышко! – заорал Н’рх, который вздумал командовать поединком.

– Ишь, еще и издевается, – зашумели солдаты, но негромко, понимали, что слишком-то иноземцев поддерживать не следовало.

А потом, как Крепа заметила краем глаза, стали передавать мелкие монетки, затеяли ставки, а значит, и на человека кто-то понадеялся. Вот только кто держал банк, она не стала рассматривать, не до того ей было. Почему-то казалось, что сейчас решается ее судьба… Про себя она сказала так: Матушка Зжеть, защитница всех циклопов на этой земле, и отец Море! Если человек победит, что же, хоть и непонятно, что из этого выйдет, но я пойду с ними и буду почитать этого рыцаря как командира, а оруженосец его станет мне товарищем, только бы уйти отсюда, да побыстрее!..

Лестригон наклонился над бревном и поднял свой конец легко, развлекаясь. Человечек наклонился, стала видна его чистая спина, обхватил бревно, руки его напряглись, но разогнулся он не сразу. Со стороны солдат послышались смешки. А потом… Что-то мигом изменилось, даже тихо стало, как бывает исключительно тихо, когда очень много собравшихся воедино грубоватых и говорливых зрителей вдруг затаивают дыхание, в такие моменты даже собаки не решаются гавкать, даже гром в небе не прогрохочет, даже лес под ветром перестает шуметь…

На миг все же Крепе показалось, что Малтуск играючи поднимет это бревно повыше, оторвет человечка от земли, чтобы он вдобавок к поражению еще и унизительно махал бессильными ногами в воздухе, такое он перед циклопой как-то проделал с двуми новичками. Но человечек держался за свою часть бревна жестко, цепко, уверенно, и лестригону его попытка не удалась. Он лишь чуть изменил хват и попробовал еще раз, и тогда… Все кончилось.

Человек, растянувшись в одну на редкость крепкую и красивую… каплю мускулов и силы, почти горизонтально назад подал ноги, навалился и выбил лестригона из круга! Да так, что тот, почти не соображая, уже не столько толкал бревно, а удерживался за него, чтобы не опрокинуться на спину.

Оруженосец еще немного додавил противника, а когда тот отошел от круга шагов уже на пять, едва ли не равнодушно положил свой край толкательного бревна на землю, выпрямился и суховато, как и перед поединком, поклонился. Повернулся и пошел к своему господину, который тоже стоял с лицом спокойным, будто небо на рассвете, держал кафтан оруженосца. Только тогда Крепа поняла, что она все же отомстила Н’рху, она получит его деньги, а он останется без единой из тех золотых монет, которые уже полагал своими.

Правда, ей придется отправиться с этим полуорком и его человеком в путешествие, но теперь и это ее не страшило, с такими, как эти, стоило иметь дело. Они умеют постоять за себя и за тех, кто им служит. Они, вероятно, как это ни удивительно, даже и не думали о другом исходе спора, они были в себе уверены.

Оруженосец стал одеваться, приняв от своего рыцаря рубашку и спокойно заправляя ее в штаны, пока рыцарь держал его камзол. Кольчуги у оруженосца не было, лишь второй, верхний пояс с широким кинжалом, который надевается поверх прочих одежд, уже поблескивал у него в руках, замедляя его движения, мешая ему. А ведь правильно, решила Крепа, воин сначала возьмет в руки оружие, лишь после займется остальным, пусть это не так удобно, как если бы обе руки были свободны, но оружие никогда не мешает, чаще, наоборот, его не хватает, когда приходит в нем надобность… Она подошла к своим новым командирам с опаской.

– Здорово, – выдохнула она. – Ничего подобного прежде не видела.

Оруженосец вблизи вдруг стал уже не таким красивым и выразительным, как еще минуту назад, издалека, он стал обычным, хотя таким и не был, как теперь было всем ясно. Он застегнул свой камзол, подпоясался наружным ремнем и посмотрел на Крепу слегка раскосыми, восточными и улыбающимися глазами. Рыцарь тоже окинул ее взглядом, но уже внимательнее, чем в кордегардии.

– Как понимаю, ты согласна отправиться с нами? – спросил он.

– Я дала слово… – И она чуть сбивчиво, чуть неуверенно вначале, но потом все тверже объяснила, что почему-то решила дать обет своим небесным и земным покровителям, что выполнит все, от нее зависящее. – Если вы потом отпустите меня, – добавила она. И спохватилась: – И еще, конечно, заплатите те пятьдесят монет, на которых сошлись с… карликом.

Теперь-то Н’рх был ей никакой не командир, он был просто карликом, с которым ей довелось когда-то прежде служить. К несчастью, пришлось, но это окончилось, раз и навсегда, как можно было надеяться.

– Это хорошо, – рассудительно произнес рыцарь, поправил что-то в одежде Датыра, хлопнул его несильно, ободряюще по плечу. Запустил руку в свой нагрудный карман, а не в кошель на поясе, достал замшевый мешочек, взвесил на ладони.

Краем слуха Крепа слышала, как распекал Н’рх лестригона, который от разочарования так и не поднялся с земли, сидел в пыли и слушал, что о нем говорят. А ведь теперь он не сможет по-прежнему всеми помыкать, хмыкнула Крепа, теперь его мнение и ругань, прежде подкрепленные мнением о его непобедимости, всегда будут разбиваться о воспоминания о том, что здесь и сейчас произошло. Рыцарь достал медальон.

– Примерь-ка, – предложил он твердо.

– Тут нет цепочки, – ответила Крепа.

Взяла медальон, он был… едва ли не горячим, и еще он был почему-то ей знаком, словно бы она видела его во снах, вот только сейчас об этом вспомнила, но это все было ерундой, чепуховиной, не стоящей обсуждения. Она подержала его на ладони, он уже не казался ей маленьким или некрасивым. В нем было что-то большее, чем просто красота или искусность выделки. В нем была сила и еще… какая-то притягательность. Она чуть распахнула ворот и приложила его к коже, будто примеряла, будто бы он и без цепочки должен был что-то в ней самой приукрасить или выявить…

И произошла странная, даже пугающая немного штука – медальон вдруг стал исчезать, а потом и вовсе растаял под пальцами Крепы, утонул в ее коже, так тонет, допустим, намокшее дерево в не слишком соленой воде, как циклопа где-то слышала. Но чтобы такое происходило с металлами и красными камешками на живой циклопе – даже не догадывалась. Но это произошло, это было правдой, потому что случилось именно с ней.

Н’рх подбежал к ним, он решил каким-нибудь образом переиграть ситуацию, взять реванш если уж не в споре, то иначе.

– Рыцарь, – яростно полузашипел и полузавизжал он, как это было ни удивительно слышать одновременно, – я требую свои пятьдесят…

– Ты проиграл, – отозвался рыцарь. – А договор был…

– Плевать мне на договор! – взвизгнул карлик. – У нас не было свидетелей, кроме нас четырех, а вы улетаете…

– Не совсем так, – вдруг отозвался оруженосец. – Не знаю, как у тебя в крепости обстоит дело с наушничеством, но ведь они, – он мотнул головой в сторону солдат, – как-то о нашем договоре и споре узнали.

– Значит, – добавил рыцарь, – нас там было не четверо, а больше. И если ты сейчас попробуешь отдавать им приказы, чтобы не выпустить нас из этого… гм… сооружения крепостного типа, они тебя, мне сдается, не послушают. Потому что воевать за господина, который их содержит и которому присягали, они, может быть, и согласны. Но помогать тебе отдуваться за проигрыш… – Он покачал головой. – Дуралей ты, командир, вот что я могу тебе заметить.

– Нужно было деньги брать, – договорил их мнение и Датыр, – а не устраивать цирк, ведь клоуном-то ты оказался.

– Да я… Да вот сейчас…

– Молчать, – негромко, но очень резко и внушительно приказал рыцарь. – Стой смирно, когда с тобой рыцарь Ордена разговаривает. – Н’рх, даром что служака, почему-то выпрямился и спорить, кажется, больше не собирался. – Ты проиграл, карлик. И придется тебе условиям спора подчиниться. Хоть грызи теперь это бревно зубами, а денег не получишь. – Он оглянулся на Датыра, потом на Крепу. – Тебе долго собираться?

– Так, вещички в казарме захватить, а дубина всегда со мной. – Циклопа потрясла своей боевой дубинкой, отличной, кстати, окованной тремя металлическими полосами, чтобы ее невозможно было перерубить.

– Давай быстро, солдат, – тем же приказным тоном высказал циклопе рыцарь. – Мы поможем. А ты… – он повернулся к карлику Н’рху, – все же прикажи открыть ворота, чтобы мы дошли до нашего корабля. Сдается мне, что ты не захочешь, чтобы мы поднимались на борт нашего «Раската» из этого твоего… курятника. У тебя есть чем тут заняться, может, многие месяцы теперь будешь расхлебывать, что тут своим спором наделал.

– Я… – Самозваный полусотник-карлик вдруг опустил голову. И почти покорно произнес: – Слушаю, господин. Вот только, тогда уж… пусть начальство ничего об этом не узнает.

– От нас не узнают, я обещаю. – И рыцарь огляделся вокруг. – Но у тебя тут так немного друзей, что командиров все равно скоро поставят в известность, ведь не один ты тут писать умеешь. Так что, парень, я бы на твоем месте готовился к тому, что… скоро тебя переведут куда-нибудь. И как ты сам справедливо заметил, может быть, с понижением звания.

Вот тогда Крепа и отомстила Н’рху окончательно. Так, будто бы он был какой-нибудь собачонкой, она отодвинула его ногой, чтобы он не загораживал ей дорогу к солдатским казармам. Это у нее получилось просто, ведь он доходил ей всего лишь до бедра. А теперь-то, как стало казаться, стал и того ниже.

А может, медальон грел ей грудь, и даже глубже – согревал ей сердце. Хотя она это отлично понимала, теплоту эту, эту уверенность, которую он ей придавал, следовало еще заслужить. Но с этими воинами, которые прибыли в Трехгорную крепость за ней, по ее душу, это было ей вполне по силам. Она в этом почему-то мало сомневалась, а вернее, вовсе не сомневалась. Хотя это тоже следовало заслужить.