Глава 21. Клятвопреступление

Неведомые силы природы перетянули алеющее предзакатное небо тяжелым тягучим покрывалом дождевых туч, казавшихся вылитыми из бронзы. Изредка то тут, то там упрямое солнце прорывалось сквозь плотное полотно и разукрашивало небеса красно-желтыми пятнами, иногда походившими на золото, но чаще на ржавчину.

Разбойнически свистевший ветер на мгновение затих, а вместе с ним в ожидании дождя замерли и плавно тянущиеся тучи. Ожидание длилось недолго, и уже через мгновение пунцовые облака, ощетинившись крупными, с голубиное яйцо, кругляшками, обрушились наземь неистовым градом, больше напоминавшим исполинскую лавину.

Расчерченная изломами и трещинами, иссохшая за короткое, но знойное хельхеймское лето земля жадно всасывала в себя живительную влагу. И град, как бесконечный благодетель, утолял эту жажду, неумолимо заливая почву крупными небесными слезами. А тучи все гуще обволакивали своими черными тенями солнце, которое уже не могло прорваться сквозь мрачных стражей и осветить небосвод. Бленхайм потерялся в рокочущей не хуже весеннего селя тьме.

Вскоре захлебнулась, уже не выдерживая чужих рыданий, земля, превращаясь в хлюпающую под копытами коней жижу.

Советники Гильдии, словно Дикий Гон, мчались на пир, не обращая внимания ни на тьму, властвовавшую вокруг, ни на слезы, льющиеся по окостеневшим лицам. Вороные роверцы бодро месили грязь, не сбавляя аллюра, а коротконогие бойцовские псы, будто верные гончие Дикого Охотника, не отставая, трусили следом.

Бешеным зверем завыл разгоряченный непогодой ветер, и небо, будто в страхе от чудовищного воя, в одночасье утерло слезы. И лишь хлюпала, порываясь сорваться на тошнотные всхлипы, раскисшая почва. А ветер все не умолкал. Почувствовав власть над природой, он не хотел терять приобретенной силы, с вящей грубостью обрушился на облачный занавес и разметал, разорвал его в клочья, освобождая из черных оков кровавое солнце. Красное солнце — к беде, но где может быть больше бед, чем в Хельхейме? Мутное, размытое алыми полосами светило, моргнув, скрылось из виду, отдавая свои права ночи, и небесные огни, даже не дождавшись заката, повсплывали на небе и горделиво взирали на всадников сверху вниз, но, отражаясь от луж, заискивающе глядели снизу вверх, уже без прежней гордости: на земле звезды безвластны, на земле нежити — тем паче.

Кавалькада, перекрикивающая, а порой и обгоняющая ветер, сделав последний крюк, ворвалась в пасть бленхаймского монстра. Замок застыл в глуши, но достопочтенные гости сумеют расшевелить даже мертвеца — отчасти это их работа, этим они и займутся: отыграют в захолустной обители боевое пиршество, после чего разлетятся вороньем по своим поместьям, оставив Бленхайм в прежнем гордом одиночестве осыпаться под неутомимыми ветрами.

Никто уже и не помнил расцвета горного замка, и не все могли поверить, что былое величие к нему вернется. Но оно вернется, Арганус знал это, и приход золотого века отсчитывался не годами, а днями — днями, отведенными добродушным хозяином Бленхайма до собачьих боев, на которые прибыли советники, и бунта, который не заставит себя ждать.

Вскоре все свершится.

Израэль де Гарди в компании свиты из двух весьма неординарных учеников поднимался по центральной лестнице старого замка. Ученики нынче были роскошью, за последнее столетие у де Гарди насобиралось всего два, и оба появились десятью годами ранее. Чума, разыгравшаяся тогда в Стигии, дала приток умирающих, но не мертвых. Черная смерть стала едва ли не спасением для загнивающей под дурным руководством Балор Дота Гильдии.

Израэль потратил немало времени и сил, чтобы воспитать из учеников настоящих магов, сделать из них полноценных некромантов — мастеров своего дела. И ему это удалось. Он гордился итогом своих стараний и всегда держал адептов при себе, словно верных псов, чтобы они не только овладели магией, но и не потерялись в политических интригах и кознях. Сейчас Паскваль и Альфорка знали если не все, то многое. И сегодня узнают еще больше, познакомятся со всеми советниками Гильдии за исключением Фомора, который не решился покидать тронную залу, и Луизы Конте, которая никогда не разделяла мужской жажды к развлечениям, и в частности — собачьим боям.

Первым делом де Гарди решил отправиться к Арганусу. Это не был визит вежливости.

К хозяину Бленхайма и судье боев, которым по праву пригласившего оказывался Д’Эвизвил, Израэль шел для того, чтобы выяснить, что побудило извечного затворника созвать в стены своего замка всех советников. Не знай де Гарди, что Арганус бессилен против магии Хозяина, он бы решил, будто Д’Эвизвил задумал переворот. Но это невозможно. Значит, старый интриган готовится к чему-то иному.

А вот к чему именно, и следует выяснить. Конечно, Арганус не раскроет своих карт, но прощупать оппонента де Гарди сможет — не первый день плетет заговоры.

Помниться, еще до появления некромантов Трисмегиста, когда Израэль был первым советником стигийской короны, он разоблачал, а иногда умело замалчивал — дабы убрать со своего пути ненужных людей — готовящиеся перевороты. Но это в прошлом.

Хотя талант предугадывать сохранился и по сию пору.

— Пришли, — тихо выговорил де Гарди, останавливаясь у массивных дубовых дверей.

После чего дал ученикам напутствие: — Помните: Арганус — самая хитрая рыба, которая водится в водах Стикс, и самый коварный змий, который обитает в землях Хельхейма. Будьте внимательны, замечайте подозрительное и подчеркивайте очевидное, запоминайте услышанное и увиденное. Аудиенция у Аргануса — это не дружеская беседа: это битва, которую вы должны выиграть.

— Не беспокойтесь, учитель, — кивнул Паскваль.

— Мы все сделаем, как надо, — уверил Альфорка.

Де Гарди молча открыл дверь — он был уверен в своих учениках: они не подведут.

В комнате было трое. Аргануса и Батури де Гарди знал, но третью персону — девушку с неправдоподобно бледным лицом и ярко-рыжими волосами — видел впервые.

То, что Д’Эвизивил привел с собой правую руку Главы Ордена и неизвестную девицу, немного смутило советника, но и он пришел не один.

— Приветствую! — Арганус медленно встал и подошел к де Гарди. В его движениях было что-то неуловимо легкое, порхающее. Израэль знал, каково быть рабом, ибо был им. Эта обуза не позволяла вести себя легко и невозмутимо, даже если в руках есть власть, а хозяин далеко. Века служения оставляют свой след.

— Я и мои ученики приветствуем тебя! — нарочито важно выговорил де Гарди, давая понять, что пропасть между двумя некромантами велика. Но Арганус подошел вплотную и панибратски обнял лича, словно старого друга:

— Не так давно я узнал, что такое свобода. Из, ты помнишь это чувство?

— Нет, — отчеканил де Гарди, не обращая внимания, что его имя было перековеркано.

— Я могу напомнить тебе о нем.

— Свобода придет ко мне со смертью, — высокопарно изрек Израэль. — Зачем ты пригласил вампиров? — Де Гарди не был уверен, что девушка принадлежит к роду кровососов, но для того чтобы узнать больше, надо задавать открытые вопросы и позволять ответчику самому рассказывать то, о чем хочется узнать тебе.

— Они — слуги, — пространно ответил лич. — Меня волнуют господа. Ты готов получить то, о чем мечтал?

— Мои мечты останутся при мне.

— Не будь глупцом! — посоветовал Арганус. Без видимых магических манипуляций в его руке появилось пламя, готовое в любую минуту сорваться с костяных пальцев.

— Учитель, — первым встрепенулся Паскваль, проделывая тот же фокус с огнем, что и Д’Эвизвил, но де Гарди его остановил:

— Магия хозяина не даст ему напасть.

Арганус кивнул своим ученикам, и они поспешили исполнить невысказанный приказ повелителя.

Движения вампира были неуловимо быстрыми. Будь у Паскваля веки, они не успели бы и моргнуть, как перед ним оказался Батури, а его непонятно откуда возникший клинок воткнулся в светящееся красным око. Некромант даже и не понял, что умирает, как магия, скрепившая его кости, разрушается, а вместе с нею истлевает и жизнь — подобие жизни.

Смерть Каэля был самым сильным оружием в борьбе с бессмертными, но… Сейчас с кинжалом случилось непредсказуемое: он истлел вместе с костяным телом некроманта. Арганус видел это, но сделал вид, что так и должно быть. Батури заметил скользнувший взгляд учителя и остался доволен: сыновья Хрейдмара постарались на славу. Мало того что они сделали точную копию «смерти», так они еще умудрились вложить в него часть силы, которую когда-то вложил в «смерть» их родитель. Заставить карлов ковать клинок было делом сложным, но результат превзошел все ожидания…

Молниеносный поединок продолжался.

Девушка оказалась менее подготовленной, чем сын Перворожденного. Она замешкалась, но лишь на доли секунды. Два магнитных камня вырвались у нее из рук и врезались в закутанное черными одеждами тело Альфорки. Младший ученик застонал от боли, но вскоре его крик потерялся в металлическом искаженном гудении, которое издавали древние артефакты Трисмегиста. Де Гарди знал, что Альфорку уже не спасти: юбер-орбы останавливаются лишь тогда, когда цель мертва. Он не мог спасти ни учеников, ни себя. Его сковывала магия Хозяина, и преступить через нее он не мог. Но Арганус смог. Как? Как?!

— Чего ты хочешь? — невозмутимо спросил Израэль.

Желай Арганус его смерти — он был бы мертв, но он жив. Значит, личу что-то надо, что-то или кто-то.

— Помощи, — коротко ответил Арганус.

— Что я получу взамен?

— Жизнь. И свободу.

— Заманчивое предложение…

— Тогда принимай зелье! — приказал Арганус, протягивая миниатюрную колбу с черным, как сажа, эликсиром.

— Я получу свободу — или сменю хозяина? — поинтересовался Израэль, прежде чем выполнить приказ.

— Скорее второе, но позже — если оправдаешь мои ожидания, возможно и первое, — не скрывал Арганус. Чтобы зелья хватило на все его планы, а действие было таким, каким надо ему, личу пришлось усовершенствовать изобретение ученика. К «эликсиру разрыва» он примешал эликсир «подчинения», чем заставил каждого, кто выпивает зелье, терять связь с Балор Дотом и его приспешниками, но обременял на подчинение другому повелителю, которым был сам. — Это лучше, чем быть развоплощенным, а мое обещание крепко, поэтому ты сможешь получить и полную свободу, — уговаривал некромант. — Все одно что-то — лучше, чем ничего.

Альфорка умирал медленно. Мучительно. Де Гарди смотрел на него не как на немертвого, получающего искупление, а как на плод долголетних стараний, десятки тысяч часов потраченного времени и нечто родное…

— С гибелью Балор Дота не будет запрета на учеников, — проследил за взглядом вербуемого Арганус. — Ты потратил время на обучение двоих. Но сможешь обучать десятки и сотни. В Стигии немало магов — ты знаешь, талант передается наследственно, но никогда магия не посетит того ребенка, родители которого пользовались Силой. Маг рождается у тех, в ком Сила спала всю жизнь. Сейчас в Стигии таковы все, куда не глянь. Ты воспитаешь других учеников…

— Не распинайся зазря, — отмахнулся де Гарди. — У меня есть своя голова на плечах. Мои ученики будут твоими. Мои старания принесут пользу не мне, но тебе.

А свободы мне не видать, как своих ушей. Я соглашусь на твои условия лишь в том случае, если ты дашь мне то зелье, которое принимал сам.

— Мне проще тебя убить, — задумался Арганус. — Лучше все сделать самому, чем получить союзника, который завтра же может стать врагом.

— Решение за тобой, — невозмутимо ответил де Гарди. — Я прожил долгую жизнь и не боюсь умирать. Ты жаждешь власти, но для меня она — пустой звук. Мне нужна свобода не для того, чтобы править, а для того, чтобы никому не подчиняться.

— Если ты никому не будешь подчиняться, зачем ты мне?

— Я помогу тебе свергнуть Балор Дота и занять трон, потом ты поможешь мне обосновать школу магии. Каждый десятый ученик будет моим, остальные — твои.

— По рукам! — согласился Арганус. — Клавдий, покажи нашему гостю, как принимают клятвы в Бленхайме, после чего можешь быть свободен. И поговори с К’йеном — я не хочу, чтобы во время собачьих боев возникли сложности.

Батури молча достал из-за пазухи клеймо Эльтона и протянул его де Гарди.

— Знаешь, что это? — не нуждаясь в ответе, спросил вампир. Получив утвердительный кивок, продолжил: — Клянись. И быстрее: у меня есть незаконченные дела…

— Сколько можно об одном и том же? — недовольно пробурчал Трисмегист.

— Столько, сколько нужно, — отрезал Сандро. — Возможно, сегодня последний день, когда я увижу Энин. «Бои» не за горами, начало войны тоже. Сейчас я здесь, но где буду завтра, загадывать не берусь. Клавдий поможет мне защитить Энин, но я не уверен в том, что этого будет достаточно. День, то есть ночь, будет кровавой.

— Ты много на себя берешь. — Глупость любого влюбленного уже давно вошла в легенды, но рассуждающий здраво Трисмегист, даже зная это, не мог смириться с незадачливостью своего ученика. — Энин не девочка. Если ты не забыл, она старше тебя, и у нее на плечах есть своя голова. Пусть ею и решает.

— Она не сможет решить правильно, — не согласился Сандро. — Все мы ошибаемся, все иногда выбираем не того помощника или не ту сторону на баррикадах, делаем то, чего делать нельзя, отказываемся от руки друга и жмем руку врагу. Но это не причина, чтобы друзья поступали так же и отворачивались от того, кто ошибся.

— Говоришь, друзья? — съехидничал друид.

— Любовь — в первую очередь дружба, — не задумываясь, отчеканил воспитанник, и наставнику не нашлось, что возразить. — Быть может, я совершаю глупость, помогая и опекая Энин — разумом я это понимаю, но сердцу приказать не могу. Человек… — Сандро осекся, на миг задумавшись, словно пробуя последнее слово на вкус. После недолгих сомнений продолжил: — Любой человек, даже самый умный и расчетливый, попав под колеса любви, перестает руководствоваться здравым смыслом. Его поступки вершат эмоции, и я готов с этим смириться, Альберт. Смирись и ты.

— На кону нечто большее, чем смиренность одного духа и судьба одной девушки, — твердил свое друид. — А твой союз с Батури…

— Досадная необходимость, — обрубил Сандро, не дав наставнику договорить.

— Ты о нем многого не знаешь…

— Но многое мне известно, а большего я знать не хочу.

— Но должен. Ты доверяешь ему свою спину — так будь добр знать о союзнике все.

— Хорошо, — сдался Сандро, уже сейчас ожидая долгого и ненужного разговора о том, каков Клавдий на самом деле.

— Он убил собственного отца… — начал Трисмегист.

— Вампира, изверга и изувера, — продолжил Сандро. — Причем сделал это, защищая возлюбленную. За это я его не виню, потому что на его месте поступил бы так же.

— Но это не все: он уничтожил вампирский род…

— По приказу, нарушить которого не мог. Вина командира, отдавшего дурной приказ, и солдата, выполнившего его, равносильны, но исполнитель не имеет права ослушаться. И в этом Батури не виновен.

— Клавдий преступил через десятки клятв и обетов. Ты думаешь, выполнит обещание, данное тебе?

— Данное на клейме Эльтона — да.

— Общение с самим собой — это еще нормально. Но спорить… Мальчик, ты хоть в своем уме? Не хотелось бы доверять своих тайн сумасшедшему… — Батури зашел бесшумно, впрочем, как и всегда. На лице вампира светилась ехидная улыбка — будто он подсмотрел нечто личное и получил незримый перевес в общении с собеседником.

Сандро только сейчас заметил вампира и не мог даже догадываться, сколько времени тот слушал споры новообретенного союзника. Юный некромант растерялся, но, быстро взяв себя в руки, ответил грубо — Сандро всегда грубил, когда не получалось подобрать слова или вести общение по желаемому руслу:

— Не хочешь доверять — не надо. Можешь и дальше быть подстилкой К’йена и Аргануса, бегать от одного к другому, лебезя перед каждым. Ты принес что обещал?

Вампир молча кивнул, но ликующая улыбка никуда не исчезла.

— Тогда приступим, — заполнил тишину юный некромант. — Сперва клинок.

— Сперва покажи мне эликсир.

— Сделка пройдет так, как сказал я, или не пройдет вообще. Выбирай.

— Хорошо, — пошел на уступки Батури, доставая кинжал и бросая его Сандро. — Не поранься, — обронил Высший, когда юноша отошел в сторону, даже не пытаясь поймать оружие. Сандро не рисковал: Смерть Каэля слишком мощный артефакт, чтобы, не умея этого, ловить его на лету.

— А теперь клянись на «печати», что будешь защищать Энин и ее сестру, Анэт, даже если это будет опасно для твоей жизни…

— Небольшое уточнение, — вмешался Батури: — Буду защищать их до тех пор, пока они живы или не покинули Хельхейм? Если они удумают бежать — я не пойду вместе с ними через «купол».

— Идет, — одобрил Сандро. — Также клянись не причинять мне вреда и молчать о нашей сделке.

— Еще пожелания? — ехидно спросил Батури.

— Да, — невозмутимо отчеканил Сандро. — Клинок останется у меня, и ты не попытаешься его украсть или забрать. Не хочется, знаешь ли, расставаться с ним раньше положенного срока.

— Предусмотрительно, — коротко прокомментировал вампир и на несколько секунд замолчал, сосредоточенно уставившись на Сандро.

Некромант невольно съежился, почувствовав на себе этот взгляд. Батури же смотрел не отрываясь. Кривая улыбка, застывшая на лице вампира, мелкие нечеловеческие зубы и два острых, как сталь меча, клыка — они заставляли Сандро ощущать слабость и трепет перед сильным мира сего. Он готов был пасть ниц и подставить свою шею для укуса, лишь бы стать ближе к вампирскому роду.

— Сандро, Сандро… — звал Трисмегист, но его голос был далеким и тихим. — Не давай ему контролировать себя. Он — магнетизер, но и ты тоже. Борись.

— Покажи мне зелье, — приказал Клавдий.

Хотелось подчиниться, выполнить приказ, но Сандро нашел в себе силы, чтобы поступить иначе:

— Пока не будет произнесена клятва — нет, — отрезал он.

— Не многого ли ты хочешь? — возмутился Батури, не веря, что его магия сплоховала, но продолжая невидимую волшбу. — Я поклянусь, а ты простодушно откажешься от сделки.

— Клятва вступит в силу, когда получишь эликсир, — предложил Сандро. Клавдий на мгновение задумался, но довольно быстро согласился и вытащил из-за пазухи печать Эльтона, после чего высокопарным речитативом проговорил текст обета:

— Клянусь защищать двух девушек, некромантку Энин и одержимую Анэт. Клянусь не причинять зла полуличу Сандро и не трогать, не красть, не подсылать воров, дабы украли они, клинок Смерть Каэля. — Ровный, чеканный баритон вампира убаюкивал, и в то же время каждое слово отбивалось в ушах Сандро барабанной дробью. Хотелось пуститься в сумасшедший пляс или уснуть и не просыпаться. А вампир все не умолкал: — Клянусь молчать обо всем, что было сказано здесь и сейчас. Клянусь держать в тайне соглашение, запечатанное Эльтоном. Клятва вступит в силу тогда и только тогда, когда полулич Сандро даст мне эликсир, который избавит меня от власти Хозяина и Перворожденного, и поклянется молчать о сегодняшней сделке. — Вампир замолчал и вопросительно посмотрел на изуродованного магией и огнем мальчишку. Сандро стоял, остекленевшим взглядом глядя на Батури и слегка пошатываясь, будто пребывая в трансе, но, несмотря ни на что, кивнул в знак согласия. Клавдий приложил извечно холодное, но раскаленное до предела клеймо к запястью. В одно мгновение в комнате запахло паленой кожей и болью добровольно истязающегося себя; застыли раздражение и боязнь юноши, который вскоре почувствует ту же боль.

— Клятва принята, — металлическим тоном изрек Сандро, но собственный голос показался чужим и далеким, словно кто-то иной говорил им.

— Теперь твоя часть сделки, — приказал улыбчивый вампир.

Сандро размеренным шагом подошел к своему тайнику, скрытому уже не только мозаикой, но и ковром. Чтобы отодвинуть все препятствия, понадобилось чуть больше времени, чем требовалось раньше, но вскоре «эликсир разрыва» предстал пред очи Клавдия Батури Савильйена де Медичи, лорда чего-то там и генерала такого-то, советника Ордена и хранителя печати.

— Вот твой эликсир. — Сандро протянул Клавдию колбочку с черным, как помыслы вампира, содержимым. Батури, не задумываясь, выхватил из рук уродца эликсир и незамедлительно выпил. Слишком много веков он беспрекословно выполнял чужие приказы, слишком долго глотал чужое неуважение и презрение, слишком часто ощущал собственную беспомощность и ничтожность. Сейчас он избавится от этого навсегда! НАВСЕГДА!

Сандро внимательно следил за собственным экспериментом. Ему до жути не хотелось быть первопроходцем, который, рискуя собственной шкурой, решит получить свободу.

Он нашел подопытную мышь, но кроме уверенности в своем зелье получил бонус: союзника, который будет помогать в насущных делах, и клинок, который сможет если не защитить от опасных врагов, то хотя бы немногим обезопасить от излишне ретивых.

— Как ты себя чувствуешь? — дождавшись, когда вампир выпьет зелье и придет в себя после побочных эффектов, которые жуткой болью отыгрались на принявшем эликсир. Что ж, небесные циклы не учтены, боль должна быть неимоверной, эффект меньшим, а пока что — сумрачным, но лучше все-таки что-то, чем ничего.

— Прекрасно, — хищно усмехаясь, не обращая внимания ни на боль, ни на чужое беспокойство, вытолкнул из себя вампир. Его остекленевшие глаза казались пустыми, но огонь, горевший в них, превращал пустышки в ужасные кроваво-оранжевые пятна.

— Клинок, — протягивая руку, приказал Батури. — У меня есть незаконченное дело, которое я не смогу сделать без Смерти Каэля.

— Нет, ты поклялся, — протрезвев, резко отказал Сандро. Наваждение исчезло, теперь взгляд и голос вампира не дурманили, не заставляли делать так, как приказано свыше.

— Что ж, — делая шаг вперед и хватая полулича за руку, в которой был зажат кинжал, пробурчал Батури. — Придется брать силой.

— Но клятва! — выпуская кинжал, прорычал Сандро. — Ты нарушил клятву!

— Нет, — не согласился Батури. — Не нарушил, но ты слишком глуп, мальчишка, чтобы узнать, почему. До встречи на собачьих боях.

— Ты — труп, — зло бросил в спину уходящему вампиру Сандро. Как ни было противно, но сам юноша напасть не мог: в отличие от вампира, он был связан властью Хозяина и не имел права нападать на его учеников и слуг. Слугой Клавдий уже не был, но учеником продолжал быть…

— Уже давно труп! — усмехнулся Батури, скрываясь в тени винтовой лестницы.

— Но умрешь дважды… — пообещал пустоте Сандро.