Цзюань 7
ИГРА В МАЦЭЗЯН

Прошло, однако, не менее девяти дней, прежде чем императрица Чхунхян снова заговорила с принцессой Фэйянь о ее странном сне. Все эти девять дней в перламутровых и золотых дворцовых залах продолжались нескончаемые пиры и празднества; сотни сановников Жемчужного Завета приносили Фэйянь свое почтение и богатые дары. Вместе с императрицей Фэйянь то отправлялась на охоту в горы, то в плавание по главной реке Завета на огромном императорском корабле, то в паломничество по самым сокровенным и святым местам… Словом, Ют-Карахон-Отэ не давала своей гостье ни минуты поскучать и повспоминать родной Лунтан и мужа. Фэйянь, кстати, несколько раз хотела спросить императрицу Чхунхян, отчего та пригласила ее погостить без Баосюя, но каждый раз ее что-то останавливало, словно невидимая рука клала печать на уста принцессы.

Наконец наступил благословенный праздник ханоми – праздник любования распускающимися цветами вишен и слив. Императрица и принцесса, сопровождаемые огромной свитой, встречали этот праздник в священном Жемчужном Саду, куда недоступен был вход простым смертным. За вишнями и сливами в этом Саду ухаживали женщины-монахини, вступившие на путь монашества девственницами.

Цветение сотен и сотен деревьев вишен и слив невозможно описать никакими словами. Это словно сладкая греза наяву, словно пленительная музыка, исполняемая святыми небожителями, словно лестница в рай… И если до праздника ханоми Фэйянь относилась к Ют-Карахон-Отэ несколько настороженно, то теперь ее душа раскрылась всем и каждому. Фэйянь пленилась красотой и совершенством, той красотой и тем совершенством, за которые можно отдать собственную душу.

Праздник ханоми длился ровно пять дней – именно столько времени цветут вишни и сливы, а затем их пурпурные, розовые и белые лепестки начинают ароматным снегом осыпать землю. Эти пять дней императрица Чхунхян и принцесса Фэйянь провели в благословенной обители, выстроенной при Жемчужном Саде. В обители не допускались никакие шумные пиры и развлечения, и потому Фэйянь здесь впервые подумала, что приехала в Жемчужный Завет не зря. Кроме того, императрица узнала, что Фэйянь в совершенстве владеет каллиграфией, а потому просила молодую женщину написать то одно, то другое изречение какого-либо мудреца изысканным полетом кисти, и принцесса не отказывала в этом государыне, которую стала уважать за острый ум и живость характера.

Однажды императрица Чхунхян спросила:

– Правда ли то, что вы, жители Яшмовой Империи, верите, будто начертанный иероглиф способен изменить судьбу, созидать или разрушать, проклинать либо благословлять?

– Да, мы верим в это, – кивнула Фэйянь.

– И подтверждается ли ваша вера чудесами, исходящими от иероглифов? – чуть взволнованно спросила Ют-Карахон-Отэ.

– Подтверждается, – ответила принцесса. – Впрочем, мне думается, что если б и не было подтверждения чудесной силе иероглифов, люди все равно бы не расстались с верой, ибо вера необходима для того, кто имеет сердце и разум.

– Ах, милая принцесса, расскажите мне что-нибудь о чудесах, совершенных при помощи иероглифов! – воскликнула императрица, а Фэйянь подивилась такой ее пылкости.

Подивилась, но тем не менее поведала государыне Чхунхян историю о том, как во время битвы при реке Цанхе она сумела победить огромную рать Небесных Детей несколькими взмахами каллиграфической кисти… Впрочем, это была не единственная история, рассказанная принцессой государыне. Ют-Карахон-Отэ, похоже, охоча была до всяких житейских и удивительных историй. Фэйянь, в которой жило царственное простодушие ее отца, рассказала императрице Жемчужного Завета о том, как завоевала Яшмовую Империю узурпаторша Шэси, как самой Фэйянь приходилось жить у бедняков, терпеть нужду и голод, расти сиротой до тех пор, пока не пришел ее час отомстить за родителей и восстановить справедливость. Немало рассказов Фэйянь посвятила своему мужу – князю драконов Баосюю – и при этом призналась императрице, что очень тоскует по нему.

– Мне, право, жаль, что вы не пригласили моего супруга на праздник ханоми, – упомянула при этом принцесса как бы невзначай, на что императрица ответила:

– Разве нам с вами скучно вдвоем?

И Фэйянь поняла, что дальнейшие разговоры на эту тему будут просто неприличны.

Наряду с беседами обе высокородные дамы развлекались бесконечными прогулками под сенью цветущих вишен и еще игрой в мацэзян. Это была довольно сложная, но донельзя увлекательная игра. Ее знали в Яшмовой Империи, и принцесса удивилась, что и Жемчужный Завет подвержен страсти к этой игре. Более того, Фэйянь очень скоро поняла, что императрица Чхунхян весьма азартна.

Если с утра шел дождь, они садились за игровой стол сразу же после утренней трапезы и не покидали его до самого вечера. Слугам разрешалось приносить в игровую комнату лишь легкие закуски и вино. За игрой время летело незаметно, и если Фэйянь старалась сохранить самообладание и здравомыслие, то императрица Чхунхян буквально пылала азартом и желанием победить. Но до сих пор все их поединки оканчивались ничьей.

– Ничья! Как это досадно, хуже проигрыша! – однажды воскликнула Ют-Карахон-Отэ. – Верно, мы прогневили богов игры, что они посылают нам ничью.

Фэйянь на сей счет имела другое мнение, но предпочла промолчать.

– Нам нужно что-то поставить на кон, – продолжала Ют-Карахон-Отэ. – Что-то, что важно для каждой. И вот тогда пойдет настоящая игра!

– Но не уподобимся ли мы тем игрокам, что все состояние семьи проматывают в притонах и игорных домах? – с улыбкой спросила Фэйянь.

– О нет, конечно! – воодушевилась императрица. – Мы не станем ставить ни золота, ни иных богатств – к чему это, ведь мы обе обладаем несметными сокровищами. Давайте поставим на кон…

– Что?

– Желание! Исполнение желания! Любого, даже самого невероятного! -захлопала в ладоши императрица.

– Помилуйте, ваше величество, – благоразумно заметила принцесса Фэйянь. – Если вы потребуете от меня измены родине или супругу…

– Ну что вы! – возмутилась Ют-Карахон-Отэ. – Слава богам, мы с вами обе понимаем, что такое долг и честь, потому не будем требовать друг от друга невыполнимого. Говоря о невероятности желания, я имела в виду его странность или… забавность. Но уж никак не преступность! Согласны ли вы на такое условие? Играем на желание без измены?…

– Без измены – да, согласна, – сказала Фэйянь.

– Да будут милостивые боги нашими свидетелями! – воскликнула Ют-Карахон-Отэ.

И они начали новую игру.

Теперь, когда в игре появился новый интерес, она пошла медленнее, но напряженнее. Обе высокородные противницы просчитывали каждый свой ход, при этом следя за расположением фигур и главных звезд игры. И еще, конечно, каждая из них томилась вопросом: выполнения какого желания потребует от нее противница в случае проигрыша. Возможно, Ют-Карахон-Отэ думала об этом больше, чем об игре, и потому на сей раз победительницей вышла принцесса Фэйянь. От победы она не испытала никакой радости, лишь чувство облегчения – не ей придется исполнять неизвестное желание. К тому же принцессе было грустно смотреть на откровенно расстроенное лицо императрицы Чхунхян.

«Императрица не любит проигрывать», – подумала Фэйянь и еще почему-то подумала о том, что говорил ей Баосюй – армия Жемчужного Завета еще не потерпела поражения ни в одной битве…

– Прошу вас не огорчаться, ваше величество, – Церемонно сказала принцесса Фэйянь.

– О нет, я и не огорчилась, ведь это всего лишь игра. – Лицо Ют-Карахон-Отэ стало непроницаемым. Такое лицо у нее было впервые. – Каково будет ваше желание, принцесса?

Фэйянь хотелось, чтобы воздух в игровой комнате был более мирным и легким.

– Я не стану просить у вас ничего необычного ваше величество, – улыбнулась она. – Но мне было бы приятно, если б вы поведали мне какое-нибудь сказание из истории Жемчужного Завета. Я ведь почти ничего не знаю о прошлом вашей прекрасной страны!

– Ах, это… Ваше задание слишком просто, принцесса. Вы беспредельно добры ко мне.

– Но мне и вправду любопытно…

– Хорошо. Тогда я расскажу вам одну довольно печальную историю. Она повествует о первой любви одного из повелителей Жемчужного Завета. Это было очень давно, тысячи лет назад…

Фэйянь пересела от игрового стола в кресло у окна, за которым благоухал вишневый сад, и приготовилась слушать.

– Молодому повелителю было всего семнадцать лет, но выглядел он и мыслил как муж умудренный, – заговорила Ют-Карахон-Отэ. – Его еще не нарекли государственным именем, всем полагалось звать его Наисветлейший. Мать Наисветлейшего, императрица Мониен, была мудрейшей из женщин, обладавшей даром ясновидения. И вот однажды она увидела, как ее сын, опора державы, заигрывал в саду с простой служанкой, которая мыла кувшины для цветов. Служанке едва исполнилось четырнадцать, но она была прелестна, как распустившийся пион, – недаром у юного повелителя заходилось от страсти сердце. Мудрая Мониен поняла, что нужно исторгнуть из сердца Наисветлейшего порочную страсть к служанке, и для того надо было навсегда убрать девушку с глаз Наисветлейшего. И вот однажды евнух-распорядитель подошел к той служанке и сказал:«Тебе велено немедленно отправиться за свежими глициниями к горе Симао. Возьми корзину и ступай».

Девушка поклонилась, взяла корзину и пошла к горе Симао. Она вышла из дворцовых садов, пересекла лес Нольбу, где шумели листьями гинкго и юкка, и наконец вышла к мосту Осторожных. Надо сказать, что мост этот недаром так прозывался. Был он навесной и очень старый, веревочные перила рассыпались от ветхости, а доски моста так и норовили сломаться под неосторожной ногой. Только очень легкий человек мог пройти по этому мосту, а служанка была легкой и хрупкой…

– И не было другой дороги к горе Симао? – спросила принцесса Фэйянь.

– Не было другой дороги, – эхом отозвалась Ют-Карахон-Отэ. – Служанка без страха ступила на мост, потому что ходила по нему уже не впервые. Но тут произошло коварное событие: из зарослей у основания моста вышел тот самый евнух и принялся раскачивать мост. Девочка вскрикнула, уронила корзину, но сама держалась крепко. Евнух зашатал мост, что было сил, и старые веревочные перекладины оборвались. Служанка потеряла равновесие и упала в реку. Река была неглубока, и, возможно, ей удалось бы спастись, но как раз под мостом из реки выступали очень острые камни, они-то и окрасились кровью служанки; говорят, они до сих пор кроваво-красного цвета. Разрушенный мост качался над водой, а евнух ушел и доложил императрице Мониен, что ее приказ исполнен и девушка, в которую влюбился Наисветлейший, больше никогда не вернется во дворец.

– И что же было дальше? – с волнением спросила Фэйянь.

– Юный повелитель всюду искал свою возлюбленную. Его мать, мудрая Мониен, была ясновидящей, но почему-то не увидела того, что в сердце ее сына свила гнездо истинная любовь. Властитель отказывался от пищи и вина, забросил науки и боевые искусства и предавался скорби по исчезнувшей девушке. Даже пиры, на которые императрица Мониен приглашала семейства с самыми красивыми и высокородными девицами, не привлекали внимания императора. И вот однажды случилось ужасное: кто-то открыл Наисветлейшему, как погибла его возлюбленная. И юный владыка решил присоединиться к ней на небесах. Он отправился к мосту у горы Симао и бросился в реку – на те самые острые камни, что когда-то приняли тело его возлюбленной. И снова воды реки окрасились кровью, только это была священная императорская кровь…

Ют-Карахон-Отэ замолчала, разглядывая узоры на своем веере. Принцесса Фэйянь осмелилась нарушить молчание:

– Что же стало с матерью Наисветлейшего, мудрой Мониен?

– Боги наказали ее, – коротко ответила Ют-Карахон-Отэ. – Они лишили ее разума и повелели вечно жить и вечно страдать. Это суровое наказание за смерть служанки…

– И собственного сына.

– Да. Безумная Мониен исчезла из наших краев, хотя некоторые говорят, что иногда видят ее. Лгут, наверное…

– Я благодарна вам за эту историю, – церемонно склонила голову Фэйянь.

– Даже несмотря на то что история настолько печальна?

– А разве жизнь не есть печаль? Помню притчу, которую часто повторяла настоятельница Незримой Обители Крылатая Цэнфэн: «Однажды Ворон возжелал совершенномудрия и пришел к Луговому Зайцу и спросил, что есть жизнь. Луговой Заяц ответил ему: «Созерцание высшего», но Ворон не удовлетворился этим ответом и отправился к Барсуку спросить, что есть жизнь. «Раздробление бесконечно большого на бесконечно малое», – ответил Барсук, но и этот ответ не устроил Ворона. Тогда Ворон проделал долгий путь и на вершинах гор нашел дом Орла. И у Орла спросил он, что есть жизнь. «Охота» – ответил Орел и бросился со скал на стадо коз. Опечалился Ворон оттого, что ни у кого не нашел он подходящего ответа и сказал: «Воистину, жизнь есть печаль, ибо мы не те, какими должны быть, и, к несчастью, мы те, какими быть не должны».

– Вашей прекрасной притчей вы посрамили мою скромную историйку, – улыбаясь, заметила императрица Чхунхян.

– Ну что вы…

– Нет, нет, принцесса, не спорьте, я знаю, о чем говорю. Я благодарю богов за то, что они послали мне такую прекрасную собеседницу. Без вас и праздник ханоми был бы мне не в радость… Будем ли мы сегодня еще играть?

– Простите, государыня, но, с вашего позволения, я бы отказалась от игры на сегодня. Слишком душно в комнате, хотелось бы прогуляться.

– Хорошо. Идемте гулять. Но вы должны пообещать, что дадите мне возможность отыграться.

– Конечно, ваше величество.

Императрица и принцесса отправились в сад, где долго гуляли, наслаждаясь красотой деревьев и пением птиц. Их разговоры были незначительны и легковесны до того момента, как они заговорили о сновидениях.

– Я вспомнила! – воскликнула Ют-Карахон-Отэ. – Милая принцесса, вы обещали мне поведать ваш сон, помните, тот самый, что слишком испугал вас!

– О, – вздохнула принцесса Фэйянь. – Но он почти стерся из моей памяти!

Следует сказать, что тут принцесса слукавила. Она прекрасно помнила этот сон, хотя бы потому, что он возвращался к ней с пугающей достоверностью чуть ли не всякую ночь.

– Мы обратимся к моему личному толкователю снов, – пообещала Ют-Карахон-Отэ. – Он приготовит особый отвар…

– Стоит ли такой пустяк, как сон, таких забот?

– Сны – не пустяки, – построжев, сказала Ют-Карахон-Отэ. – Сон может предвещать падение или возвышение целой империи. Сон – предупреждение от богов…

– Хорошо, – смирилась принцесса Фэйянь. – Когда вам угодно будет провести ритуал?

– Нынче же вечером. К чему откладывать? Я немедленно отдам приказ своему толкователю снов, чтобы он готовился. А пока давайте посвятим время чаепитию. У меня прекрасный чайный павильон древней работы. Теперь таких уже не делают. Думаю, этот чайный павильон был выстроен в эпоху императрицы Мониен.

– Может ли такое быть? Прошло столько времени…

– Время – это пустяки, – пожала плечами Ют-Карахон-Отэ.

Чайный павильон действительно выглядел как произведение искусства. Его стены были скруглены к куполу и покрыты пластинками перламутра, отчего павильон напоминал громадную жемчужину. Внутри все было из слоновой кости – перегородки, столики, подставки. А на подушки для сиденья пошел отличный белый шелк. В чайном павильоне витал нежный аромат лотоса и жасмина. Прислужницы подавали императрице Чхунхян все необходимое для церемонии, а чай она готовила сама. Выпив несколько крохотных чашечек, Фэйянь почувствовала, что вместо бодрости впадает в дрему. Сон одолевал ее с такой силой, что, казалось, чашка вот-вот выпадет из ослабевших рук. Вместе с тем императрица была бодра и внимательно следила за своей гостьей.

– Мне нехорошо, – прошептала Фэйянь и дернула тесемку у ворота. – Прошу: воды…

У ее губ оказалась чаша с водой. Фэйянь выпила ее, надеясь, что вода освежит, но тут бессилие сна сковало все ее члены; принцесса закрыла глаза и рухнула на подушки. Ее лицо стало цвета слоновой кости, губы посинели и на веках обозначилась сеточка кровеносных сосудов. Если бы не едва слышное дыхание, можно было бы подумать, что принцесса Фэйянь умерла.

Ют-Карахон-Отэ приказала прислужницам:

– Позовите снотолкователя. Пусть идет в чайный павильон и захватит все необходимое.

Императрице не пришлось ждать и пяти минут как пришел толкователь снов. Это был невысокий худощавый старец с длинными волосами и бородой снежной белизны. На его халате темно-кирпичного цвета были вышиты триграммы багуа и страшные знаки подземного мира.

– Твое снадобье подействовало, Тейху, – сказала старику императрица. – Но она едва дышит, боюсь, как бы мы не прервали в ней течение жизненной силы…

– Пусть ваше величество не беспокоится, – заверил императрицу Тейху. – Все будет сделано как надо.

Тейху поставил на лоб принцессы небольшую чашечку, в которой курилась благовонная палочка; точно такую же чашечку он поставил на грудь Фэйянь.

– Вознесем молитву владыкам сна, – сложив руки, проговорил Тейху. – Да явят они то, что скрыто.

Императрица легла рядом с принцессой Фэйянь, и старик также поставил ей на лоб и на грудь чашечки с дымящимися благовониями. Павильон наполнился густым тяжелым ароматом, который как будто слоями стелился в воздухе.

– Созерцайте несозерцаемое, услышьте неслышимое, – воззвал снотолкователь, и императрица закрыла глаза. Теперь она видела и слышала все, что видела и слышала во сне принцесса Фэйянь, – сновидение принцессы стало сновидением императрицы. – Не буди Уносящих Свет! Молю тебя, возлюбленное мое чадо, не противься грядущему. Тебе не одолеть Царицу Чая. Она всесильна, она не знает, что такое отказ, она видит прошлое и будущее каждой души. О, не противься, не противься! – теперь это исступленно шепчут губы повелительницы Жемчужного Завета. Она бледна до синевы, кончики пальцев судорожно подрагивают… Лишь один толкователь снов удивительно спокоен. Его тело словно окаменело, да ведь так оно и есть, потому что дух Тейху вышел из своей оболочки и вселился сразу в душу и принцессы и императрицы, чтобы самому видеть странный сон.

Так проходит некоторое время. Сон кончается, и тогда дух толкователя возвращается в тело. Он выпивает некий отвар из принесенной с собой маленькой бутылочки, затем, взяв кисть, обмакивает ее в бутылочку и рисует кистью иероглиф на лбу императрицы Чхунхян. Затем снимает чашечки с погасшими благовониями.

– Ох, – стонет императрица и открывает глаза. Садится, трет виски. – Дай мне скорее целебного снадобья, Тейху!

Старик не замедляет исполнить приказ повелительницы. На лицо Ют-Карахон-Отэ возвращается румянец.

– Как это было страшно, – шепчет она. – Ты все видел и все запомнил, Тейху?

– Да, государыня. Прикажете ли прямо сейчас разбудить молодую госпожу?

– Нет, пусть она пока побудет в забытьи. Я хочу чтобы ты мне одной истолковал значение этого ужасного сна.

– Как прикажете, ваше величество. Бамбуковая роща, в которой оказалась молодая госпожа, означает стесненные и трудные обстоятельства. Госпожа надеется на помощь от своей матери, но в тех мирах, куда предстоит отправиться молодой госпоже, нет надежды даже на помощь матери, ибо лишь призраки находят там свою обитель. Призраки, уносящие свет. Молодой госпоже придется исполнить повеление Царицы Чая и стать наложницей Неизреченного или погибнуть.

– Царица Чая… Безумная Мониен.

– Да, государыня. Именно безумную императрицу Мониен звали Царицей Чая. Неизреченный – ее погибший сын, вечно ищущий свою возлюбленную. Если он изберет молодую госпожу, дух его успокоится, а с императрицы Мониен будет снято проклятие безумного бессмертия.

– Как ужасны повороты судьбы! И нет иного толкования у этого сна?

– Нет, государыня. И вот что я скажу из тогочто узнал: молодой госпоже снится этот сон с тех самых пор, как она прибыла в Жемчужный Завет. Значит, неупокоенные духи требуют этой жертвы. Значит, вы выбрали правильно.

– Еще бы. Она так похожа на ту проклятую девчонку-служанку…

– Тише, госпожа, вы разбудите ее раньше времени. Такое пробуждение может лишить ее разума.

– Что же мне делать, Тейху? Как поступить?

– Скоро наступит Ночь Неутоленных Душ, государыня. Быть может, к тому времени вы найдете нужное решение…

– Но она моя гостья! А гость священен!

– Все зависит от вашего решения, госпожа. И вот еще о чем я должен сказать вам. Молодая госпожа ожидает ребенка.

– О нет!

– И этот ребенок – не от человека.

– Разумеется, ведь ее муж – дракон. Проклятье! Только этого не хватало! Ужасно, ужасно!

– Государыня, дыхание молодой госпожи слабеет. Я должен разбудить ее, или она уйдет от нас.

– Хорошо. Я готова. Буди.

Лицо императрицы, до сего момента искаженное гримасой боли, отчаяния и гнева, принимает сострадательно-спокойное выражение. Так могла бы любящая мать смотреть на дочь.

Тейху убирает со лба и груди Фэйянь курильницы, затем смачивает шелковый платок в жидкости из приснопамятной бутылочки и протирает этим платком лицо принцессы. Принцесса глубоко вздыхает и открывает глаза.

– Что со мною было, ваше величество? – в испуге спрашивает она у Ют-Карахон-Отэ.

– Я и сама не знаю, – умело разыгрывает волнение императрица. – Вам вдруг стало дурно, моя дорогая. Пришлось вызвать лекаря. Он даст вам укрепляющий отвар.

Тейху наливает в чайную чашечку немного прозрачной жидкости с ароматом лимона и с поклоном протягивает чашку принцессе.

– Выпейте, это освежит вас, – с волнением говори Ют-Карахон-Отэ.

– Благодарю. – Принцесса делает глоток. – Мне и впрямь стало легче.

– Тогда я прикажу лекарю удалиться. Ступай Тейху. Тебя призовут, если ты снова понадобишься. Ах, принцесса, как вы испугали меня! Я и не подозревала, что у вас столь слабое здоровье. Вам стало дурно всего лишь от белого чая!

– Да, это странно. Раньше я без опаски пила белый чай. Говорят, его не переносят беременные… Впрочем, сейчас мне гораздо лучше. Да, вот еще что!

– Принцесса?

– Мне снова приснился тот сон! Во всех мельчайших подробностях. Как это ужасно! Скажите, когда вы пригласите вашего толкователя снов?

– О, об этом не может быть и речи! Я не посмею подвергать опасности ваше драгоценное здоровья принцесса. Пусть сон останется только сном!

– Но вы ведь сами хотели узнать толкование, государыня! Да и мне любопытно…

– В другой раз, принцесса, в другой раз. Сейчас вы еще слишком слабы. Я немедленно вызову паланкин и прикажу, чтобы вас отнесли в ваши покои. Остаток дня вам следует провести в постели, ничем себя не утруждая.

– Но это так скучно!

– Прошу вас послушаться меня. Сегодня вы отдохнете, а завтра для вас наступит новый прекрасный день, полный радостей и развлечений.

– Хорошо, государыня, я повинуюсь вам. Знаете, иногда вы напоминаете мне мою матушку, хотя я знала ее живой совсем недолго…

Остаток дня и вечер принцесса Фэйянь действительно провела в постели – даже вечернюю трапезу принесли ей прямо в покои. Фэйянь не любила лениться и нежиться, но сейчас ее тело вдруг странно ослабело, голова кружилась, хотелось лечь и спать долго-долго. И не видеть ужасных снов!

Фэйянь без всякого удовольствия потрапезничала, затем прочитала послание, приложенное императрицей к корзине с персиками, – Ют-Карахон-Отэ желала принцессе скорейшего выздоровления.

На следующий день Фэйянь почувствовала себя гораздо лучше. После утренней трапезы пошел дождь, и гулять по саду было нельзя.

– Не сыграть ли нам в мацэзян? – с улыбкой предложила принцессе Ют-Карахон-Отэ. – Вчера вы не дали мне отыграться. Впрочем, если вы еще нездоровы…

– Нет-нет, я с удовольствием сыграю, – торопливо ответила Фэйянь. – Вчерашнее безделье истомило меня сильнее болезни.

Высокородные дамы приказали поменять в игровой комнате цветы в вазах и отправились играть. Эту игру сопровождал тонкий аромат глициний, петунии и нероли. Возможно, из-за аромата этих цветов Фэйянь внезапно подумала, что сегодняшняя партия сыграет важную роль в ее жизни. Что на кону – ее счастье, свобода, возможность быть с Баосюем… Фэйянь постаралась отогнать от себя столь неприятные мысли, они отвлекали, мешали сосредоточиться. Фэйянь бледнела и терялась, императрица же, напротив, была очень спокойна и разумна.

– Мы по-прежнему играем на желание? – спросила императрица у Фэйянь.

– Да, государыня.

– Прекрасно. – Императрица одарила молодую женщину лучезарной улыбкой.

Игра становилась все напряженнее, все острее. Есть в мацэзян такой момент, когда игроки должны сохранять предельное хладнокровие и ясность ума, ибо расстановка сил и покровительствующих звезд не потерпит небрежности. Фэйянь понимала это, но ничего не могла с собой поделать: и тело, и разум словно изменяли ей, и она совершала ошибку за ошибкой.

– Похоже, я сегодня не сильна в игре, – со слабой улыбкой выдавила Фэйянь.

– Похоже что так, – кивнула императрица Чхунхян и двинула по доске фигурку. – Потому что вы проиграли, принцесса.

– Судьба, – развела ладони Фэйянь. – Вот вы и отыгрались, ваше величество. Теперь я должна исполнить ваше желание.

– Вы не передумали?

– Нет, ведь я дала слово чести, как я могу передумать? – изумилась Фэйянь. – Я из династии Тэн, а династия Тэн держит свое слово!

– Вы благородны и прекрасны, принцесса! – воскликнула Ют-Карахон-Отэ.

– Вы слишком хвалите меня, государыня, – склонила голову Фэйянь. – Так каково же будет ваше желание?

– Я даже не знаю, я не собиралась выигрывать. – Императрица выглядела растерянной. – Дайте мне на раздумье три дня.

– Хорошо, а что будет через три дня?

– Ночь Неутоленных Душ, праздник печальных и забытых. О, это величественный праздник – с молитвенными шествиями, с распеванием ритуальных песен. Вам понравится этот праздник, принцесса.

– Значит, вы сообщите мне о своем желании в Ночь Неутоленных Душ, государыня?

– Да, – улыбнулась Ют-Карахон-Отэ. – Именно так.