Цзюань 9
ЖЕЛАНИЕ ИМПЕРАТРИЦЫ

Принцесса Фэйянь которую ночь не спала. Она боялась засыпать. Ибо сны ее были страшны, чудовищны и отвратительны. В этих снах она попадала во дворцы, полные человеческих костей, в леса, где среди древесных стволов гуляло пламя, в реки, вместо воды наполненные кровью и нечистотами… Поначалу принцесса, проснувшись, просто приказывала себе успокоиться, но потом приказы перестали действовать, и Фэйянь казалось, что ее собственное тело предает ее.

Меж тем Ют-Карахон-Отэ делала все, чтобы пребывание принцессы у нее в гостях было прекрасным и незабываемым. Каждый день сиятельную гостью ожидали утонченные развлечения: созерцание прекрасных картин или изваяний, прогулки по красивейшим местам Жемчужного Завета, выступления стихотворцев и певцов, ритуальные танцы, по прелести своей схожие с полетом стайки бабочек… Явь принцессы была спокойна, безмятежна и наполнена одним лишь очарованием. Но едва наступала ночь и принцесса в сопровождении служанок отправлялась в спальные покои, сердце Фэйянь сжимала железная рука нехороших предчувствий. Фэйянь ложилась в постель, вознеся молитву своим родителям, и поначалу спокойно засыпала. Но затем в ее снах появлялось нечто чудовищное, принцесса беспокойно металась по постели и стонала, а потом просыпалась с криком ужаса. Кругом стояла ночь, в покоях безмятежно и мягко горели шелковые фонари со свечами внутри, и принцессе, которую только что терзал кошмар, становилось стыдно за себя. Неужели это она, бесстрашная Фэйянь, жена дракона, боится каких-то снов?!

Но ночь приходила за ночью и не дарила принцессе покоя. Сны становились все ужаснее – такие, что, проснувшись, принцесса испытывала ужасную дурноту. И наконец наступила ночь, в которую Фэйянь решила совсем не ложиться спать. Она позволила служанкам облачить ее в ночные одежды и расплести косы, умастив волосы благовониями, а затем, как всегда, отослала девушек. Села у туалетного столика, глядя в свое отражение в зеркале (в Жемчужном Завете были удивительные зеркала: не из полированной бронзы, а из стекла, покрытого каким-то особым составом) и бесцельно перебирая тонкими пальчиками драгоценности в шкатулке. Неожиданно палец укололся обо что-то. Фэйянь потянула вещицу из шкатулки – это была памятная золотая шпилька ее матери, шпилька с чудесным свойством. Стоило Фэйянь воткнуть ее в волосы, как ее мать, небожительная государыня Нэнхун, спускалась с небес и говорила с нею.

– О матушка, – прошептала Фэйянь. – Как я скучаю по тебе!

И она воткнула золотую шпильку в свои пышные волосы.

Поначалу ничего не произошло. Затем фонарики в комнате вспыхнули ярче и погасли все как один. С потолка же в комнату низринулся столп света, и в этом свете стояла императрица Нэнхун.

– Дитя мое, – сказала она, простирая руки к Фэйянь. – Отчего ты так долго не призывала меня?

Фэйянь вскочила с кресла и бросилась к матери. Они обнялись, и теперь обе стояли в этом неземном сиянии, смывающем всякую печаль и боль. Затем сияние померкло и исчезло, но глаза прекрасной Нэнхун оставались по-прежнему светлыми, словно в них сияло по звезде. Императрица нежно коснулась ладонью склоненной головы дочери:

– Что тревожит тебя, девочка моя?

– Когда ты рядом со мной, мама, все остальное кажется ничтожным, – проговорила Фэйянь, прижимаясь щекой к плечу матери. – Я снова становлюсь ребенком, твоим ребенком, ждущим сказку на ночь…

– Милая, ты всегда останешься для меня таким ребенком, но я чувствую, что нечто смущает твою душу. Расскажи мне. Я постараюсь тебе помочь.

– Мне стыдно и говорить об этом, – смущенно улыбается Фэйянь. – Казалось бы, такая мелочь… Но знаешь, матушка, с тех пор как я поселилась во дворце императрицы Жемчужного Завета, я не могу спокойно спать. Меня пугают и мучают сновидения! Они ужасны, отвратительны и так явственны, словно все происходит со мной не во сне, а на самом деле!

– Что же тебе снится? Постой, не говори, я узнаю сама, – с этими словами императрица Нэнхун губами надолго приникает к пылающему лбу дочери. Через некоторое время отстраняется и говорит с гневом в голосе: – Кто посмел пойти на такое?!

– О чем ты, мама?

– Милая моя дочка, ты видишь эти ужасные сны лишь потому, что кто-то насылает на тебя порчу, окутывает злым колдовством! Я чувствую, чувствую эти злые чары, они липкие, как паучьи сети, они затягивают тебя! Но я никому не позволю терзать мою дочь!

Императрица снимает с шеи мерцающий нежным светом кулон на тонкой цепочке и надевает его на шею дочери.

– Это облачный нефрит, – говорит императрица Нэнхун. – Такого камня нет нигде на земле. И я повелеваю этому камню отныне оберегать тебя, Фэйянь, от всех злых чар и наветов.

При этих словах камень на мгновение вспыхивает, как язычок пламени, а потом снова светится мирно и неярко.

– Благодарю тебя, матушка, – кланяется Фэйянь.

– Ну что ты, милая. Теперь тебе не будут сниться дурные сны, а тот, кто пытается навести на тебя порчу, жестоко за это поплатится… Но разве это все, о чем ты хочешь мне рассказать?

Фэйянь с недоумением смотрит на мать:

– Я не понимаю, матушка…

– Ах, ты воистину все еще дитя, Фэйянь! – улыбается небожительная императрица. – Неужели ты ничего не чувствуешь? Ведь ты ожидаешь ребенка!

– Как?! – изумляется Фэйянь и тут же понимает да, это так.

Просто глупые сны заморочили ей голову, отвлекли от главного. Она ждет ребенка! Ребенка дракона и принцессы!

– Да, – повторяет мысли дочери Нэнхун. – Это будет удивительный ребенок. Ребенок дракона и принцессы. Две высшие крови, слившись воедино, породили третью. Когда этот ребенок родится, он будет богом во плоти. Он будет повелевать Небесной Канцелярией и подземельями ада; никто не сравнится с ним ни по силе, ни по красоте, ни по уму. Он будет творить чудеса так же легко, как дышать. Такого человека еще не знал наш мир. Да и человек ли он, только ли человек?… Ах, милая моя доченька, как я рада за тебя – ты удостоилась великой чести носить дитя, перед которым склонится Небо!

– Это честь, но и ответственность, – говорит Фэйянь. – Я была так беспечна! Отныне я должна измениться. Матушка, думаю, моя беременность будет достаточной причиной для того, чтобы незамедлительно отправиться домой, на Лунтан. Мой супруг должен знать о радостном событии. Сегодня же утром я сообщу императрице Чхунхян о том, что не могу долее быть ее гостьей и прикажу готовить корабль к отплытию.

– Это верное решение, – соглашается императрица Нэнхун. – И вот что еще я хотела тебе сказать, доченька: не будь слишком откровенна с Ют-Карахон-Отэ. Эта женщина настолько скрытна, что ее мысли неизвестны даже Небесам. Я надеюсь, что она не причинит тебе никакого вреда, но тем не менее будь осторожна. Земные властители не то что небесные – путь их мыслей и намерений извилист и лукав.

– Хорошо, матушка, – кивает Фэйянь. – Я буду осторожна. Впрочем, в ближайшее время я уже расстанусь с Ют-Карахон-Отэ, как бы ни было приятно ее гостеприимство.

…После долгого и нежного прощания с дочерью Нэнхун восходит на небеса. Фэйянь, не ощущая времени, сидит на постели без движения, вся еще полная впечатлений от встречи и сказанных и невысказанных слов. Затем она вынимает золотую шпильку из волос, кладет ее в шкатулку, ставит шкатулку около постели и буквально падает в подушки, объятая крепким сном.

И сегодня принцессе Фэйянь больше не снятся кошмары. Ей снится, что она на острове Лунтан, в месте, известном как Сад Драконов. Поистине прекрасном месте. Деревья здесь изваяны из яшмы, топаза, халцедона, чароита и родонита – и на их каменных листьях дробится и рассеивается мягкий солнечный свет. Фэйянь гуляет в саду не одна – с нею маленький мальчик, лет трех-четырех. Мальчик очарователен, его личико дышит всею прелестью детства и одновременно мудростью столетий, глаза смотрят на все с восторгом и любопытством… Мальчик крепко держится за руку Фэйянь, и она понимает – это ее сын. Ее и Баосюя.

– Мой милый, мой сыночек, – шепчет во сне Фэйянь.

Сон переносит ее из Сада Драконов на морской берег. Сын озорничает, он бегает от накатывающих волн, с хохотом уворачивается от брызг, подражает крику чаек… Фэйянь смотрит на сына с любовью и заботой. Но она не одна, рядом идет некий весьма умудренного вида старец, облаченный в одежды мудреца и наставника. Фэйянь понимает – это воспитатель ее сына, один из мудрейших людей мира… Седая борода Наставника развевается на морском ветру. Принцесса и Наставник идут по берегу, обсуждая темы времени и вечности, мира и человека. А сын принцессы меж тем занялся самым замечательным делом на свете – он что-то увлеченно лепит из песка. Наставник и принцесса медленно подходят к нему, и Фэйянь видит, что ее сын слепил из песка забавных ширококрылых птиц, чем-то напоминающих чаек. Фэйянь улыбается, но Наставник отчего-то сердится.

– Великий принц, – говорит он мальчугану. – Разве вам неизвестно, что тратить время, драгоценное время на подобные развлечения просто неразумно? Вы рождены для великих дел, а игры и забавы оставьте обычным детям…

– Почему? – спрашивает мальчик у Наставника. – Почему я рожден для великих дел?

Наставник теряется, но отвечает:

– Так распорядились Небеса, великий принц.

– Да? – Глаза мальчика вспыхивают смехом. – А мне кажется, что вам просто не понравились мои чайки. – Мальчик показывает рукой на песочных птиц и вдруг кричит: – Улетайте, чайки! Летите!

И происходит чудо. Птицы из песка оживают, обрастают белоснежными перьями и с ликующими криками взмывают в вышину. Мальчик торжествующе глядит вслед птицам, а Наставник печально качает головой:

– Ненужные чудеса, ненужные чудеса…

– А по-моему, Наставник, – говорит принцесса Фэйянь, – ни одно чудо не бывает ненужным.

И на этом сон обрывается. Фэйянь просыпается, ее глаза полны светлых, радостных слез, и так она встречает утро, в которое осознала себя матерью. Когда пришли служанки для омовения и одевания принцессы, она сказала им неожиданное:

– Ступайте, я все сделаю сама.

Чем повергла служанок в истинный ужас. Фэйянь вовсе не хотела обидеть девушек, но ей претила сама мысль о том, что чужие руки будут | прикасаться к ее телу, телу, которое носит чудесного ребенка, одним словом превращающего фигурки из песка в живых чаек…

Фэйянь с удовольствием выкупалась в дворцовом бассейне, натерлась смесью из ароматических масел, чтобы прогнать слабость и головокружение (теперь ей была понятна причина слабости), и облачилась в простые, неторжественные одежды. После чего вызвала к себе одного из евнухов императрицы Чхунхян.

– Что угодно светлейшей владычице? – церемонию спросил евнух.

– Сообщите ее величеству, что я встала и смиренно прошу у нее аудиенции, – сказала принцесса Фэйянь.

Евнух поклонился и вышел. Через несколько минут он вернулся и доложил:

– Ее величество с нетерпением ожидает вас, светлейшая. За вами прислан паланкин. Ее величество изволит принять вас в павильоне Благоговения.

Павильон Благоговения находился на достаточном расстоянии от прочего дворцового комплекса, поэтому паланкин был нелишним. Принцесса сидела, обложенная атласными подушками, и, покуда несли паланкин, придумывала речь, которую она должна будет сказать Ют-Карахон-Отэ.

– Она должна понять меня, – бормотала принцесса. – Быть может, она сама никогда не была матерью, но она женщина, а всякой женщине всегда следует с почтением относиться к материнству. Тем более когда матерью собирается стать такая особа, как я. Кровь принцессы и кровь дракона! О боги, помогите мне! Почему я страшусь предстоящего разговора?! Ведь Ют-Карахон-Отэ милостива и добродетельна!

Наконец паланкин остановился у входа в павильон Благоговения. Этот павильон назывался так не случайно, ибо стены его были испещрены строками из священных книг, легенд и преданий. Над входом в павильон висели золоченые молитвенные колокольчики – считалось, что тот, кто позвонит в них, все равно что вознесет молитву всем небожителям.

Фэйянь, входя, легонько коснулась рукой колокольчиков, и они нежно прозвенели в ответ. Этот звон словно поддержал принцессу в ее намерении.

Ют-Карахон-Отэ встречала принцессу у входа, склонив стан в изысканном поклоне. Принцесса поклонилась в ответ, отметив про себя, что императрица Чхунхян как-то сегодня особенно церемонна. Впрочем, церемонность – это отличительная черта жителей Жемчужного Завета…

– Ваше величество, я приветствую вас и поздравляю с новым прекрасным днем, – сказала принцесса Фэйянь. – Сердечно благодарю вас за то, что вы согласились принять меня, вашу смиренную гостью.

Императрица Чхунхян удовлетворенно улыбнулась. Видимо, этакая церемонность была ей весьма по сердцу.

– Небеса знают, как я счастлива снова лицезреть вас, моя дорогая принцесса, – сказала она в ответ, взяла принцессу под руку и повела к столу, на котором все было уже приготовлено для чайной церемонии. Чайную церемонию в павильоне Благоговения императрица Чхунхян всегда проводила сама.

Высокородные дамы сели друг напротив друга. Императрица Чхунхян поставила на огонь маленький закопченный чайник, по виду весьма старинный и, верно, оттого весьма ценный. Затем из фарфоровой чайницы насыпала в круглую чашу сухих, особым образом собранных чайных листьев и принялась растирать их в мелкий порошок деревянной лопаточкой. Вода к тому времени закипела, и императрица, сняв чайник с огня, залила кипятком чайные листья. Комната сразу наполнилась удивительным ароматом: не только ароматом чайных листьев, но и чего-то удивительно нежного, терпкого и одновременно сладкого.

– Этот сорт чая называется «Сердце лучшего друга», – сказала императрица Чхунхян. – Его собирают только в особые дни и только невинные девушки, оттого у чая такой нежный аромат и богатый вкус. Этот чай полагается пить лишь лучшим друзьям, а мы ведь с вами друзья, принцесса, не правда ли?

– Верю, что это так, ваше величество, – поклонилась Фэйянь. – И благодарю вас за оказанные мне честь и доверие.

– Это я должна благодарить вас, принцесса, за то, что вы развеяли мое долгое одиночество и скуку. Государственные дела, несомненно, важны, но ведь иногда хочется почувствовать себя просто… женщиной.

Принцесса постаралась скрыть недоумение, которое охватило ее при этих словах императрицы. Пренебрегать государственными делами? Быть просто женщиной? Слов нет, однажды эти чувства завладели Фэйянь – именно тогда она и отреклась от престола в пользу брата и отправилась с мужем на Лунтан. Но Фэйянь молода, а императрице Чхунхян, несмотря на молодость ее лица, явно больше лет, значит, больше должно быть и мудрости в словах…

– Вы удивлены моими речами, принцесса? – проницательно заметила Ют-Карахон-Отэ. – Не думайте, что я пренебрегаю государственными делами и подвергаю страну опасности остаться без управления и законов. Нет, нет! Я знаю свой долг, как, впрочем, и вы. Но здесь, в павильоне Благоговения, долг перед государством и даже целым миром должен отступить перед красотой чайной церемонии, умиротворения и поэзии. Мы будем пить чай и читать друг другу стихи, разве это не прекрасно?

– Прекрасно, – кивнула Фэйянь.

– В таком случае позвольте мне наполнить вашу чашку…

– Ваше величество…

– В павильоне Благоговения друг служит другу, а я счастлива тем, что заслужила вашу дружбу, принцесса, – с этими словами Ют-Карахон-Отэ наполнила чашечку принцессы чаем. Затем налила чаю и себе.

– Прежде чем мы сделаем первый глоток, принцесса, я хочу прочесть вам стихи нашей великой поэтессы Тао Сэ:

– Прекрасные стихи! – искренне похвалила принцесса. После чего они с императрицей некоторое время в благоговейном молчании пили чай и слушали, как за стенами павильона поют многочисленные птицы. Фэйянь размышляла о том, как деликатнее сообщить императрице о своем решении немедленно вернуться на Лунтан.

«Она должна меня понять, ведь причина, по которой я хочу покинуть Жемчужный Завет, весьма уважительна. Да и сколько можно гостить? Не навсегда же мне здесь оставаться!»

– Принцесса. – Ют-Карахон-Отэ вновь наполнила чашки чаем. – Теперь ваш черед порадовать меня стихами…

– О, я не знаток стихотворства, но попытаюсь…

– Это великолепные стихи! – Императрица Чхунхян в знак восторга сломала свой веер и бросила его та пол. – Они бесподобны! Вы должны мне пообещать, принцесса, что напишете их на стене этого павильона.

– Как будет угодно вашему величеству, – поклонилась Фэйянь.

– Но вы забыли упомянуть, кто автор этих чудесных стихов, – сказала Ют-Карахон-Отэ. – Уж не вы ли?!

– Нет, я не блещу дарами стихотворца, хотя меня и обучали тому в Незримой Обители, – улыбнулась принцесса. – Эти стихи написал господин Лу Синь, первый императорский каллиграф Яшмовой Империи. Он – прекрасный… поэт.

– Я пошлю дары господину Лу Синю, – пообещала императрица.

– Это очень милостиво с вашей стороны, государыня… – сказала Фэйянь.

Императрица остро глянула на нее:

– Моя дорогая подруга, вы чего-то недоговариваете. Я наблюдаю за вами в течение всей церемонии и понимаю, что вы озабочены и отягощены чем-то…

– Ваше величество так проницательны, – смутилась Фэйянь. – Я действительно должна поговорить с вами о важном деле.

– Так я слушаю! Какие могут быть тайны у подруг!

– Ваше величество очень милостивы ко мне, называя меня своей подругой, и я постараюсь оправдать столь высокое доверие, – заговорила Фэйянь, нервно покручивая коралловую подвеску на своем веере. – Но я бы никогда не осмелилась тревожить вас, если бы не обстоятельства…

– Вы ничем меня не потревожите, – улыбнулась Ют-Карахон-Отэ. – Ради вас я готова на все.

– Благодарю вас. Значит, вы поймете меня, государыня.

– В чем именно?

– В том, что я прошу вас как можно скорее отпустить меня домой, на Лунтан.

Благообразное лицо Ют-Карахон-Отэ, казалось, ничуть не изменилось. Но это лишь казалось.

– Отчего вы хотите пренебречь моим гостеприимством, принцесса? – чересчур тихо спросила она.

– О, причина тому самая уважительная, поверьте! – Фэйянь отчего-то стало страшно. Сидящая перед ней женщина вдруг показалась ей каменной, как изваяние, и такой же бесчувственной и бездушной. – Государыня, я должна незамедлительно отплыть на Лунтан, с тем чтобы сообщить моему супругу радостную весть: я ожидаю ребенка.

– И что с того? – спросила императрица.

– Простите?…

– Что с того, что вы беременны? Это обычное дело для замужней женщины, и я не вижу, почему вам следует из-за этого пренебречь гостеприимством Жемчужного Завета. Отправьте вашему супругу письмо, только и всего. И продолжайте наслаждаться жизнью в нашей прекрасной стране.

Принцесса, расширив глаза, смотрела на Ют-Карахон-Отэ. Она не верила тому, что слышала. Ей казалось, что она спит и попала в один из своих кошмаров. Императрица говорит такое…

– Как мне следует понимать вас, ваше величество? – Фэйянь проговорила это, сжимая ручку веера, как рукоять меча.

– Я не думаю, что вам следует покидать нас,-величаво ответила Ют-Карахон-Отэ. – Пейте чай, принцесса. Когда он остывает, вкус становится иным.

– Вы… не позволяете мне уехать? Вы запрещаете мне?!

– Что вы… Я лишь прошу, чтобы вы проявили дружелюбие, благоразумие и остались.

– Но я не могу оставаться долее! Как бы ни был важен долг гостя перед хозяином, выше всего долг перед родным домом и родными людьми!

– Ваш муж не человек, а дракон…

– Это ничего не меняет. Я люблю его так же, как любила бы человека! И я хочу, чтобы мой муж знал: наша любовь принесла плод!

– Повторяю: достаточно будет письма. Мы будем заботиться о вас, принцесса. Вы спокойно перенесете свою беременность и родите на земле нашей страны…

– Но почему вы не хотите отпустить меня, ваше величество?!

– Считайте, что такова моя воля, – мирно улыбнулась Ют-Карахон-Отэ. – Я полюбила вас, принцесса, я привязалась к вам. А у меня так мало привязанностей. Мне будет скучно без вас…

– Ваше величество, я еще раз прошу вас одуматься и позволить мне…

– Принцесса, вы помните нашу последнюю игру в мацэзян?

– Д-да, но какое это имеет значение…

– Вы проиграли мне желание.

– Да, но ради всех богов!…

– Дайте мне сказать и не смотрите на меня как на чудовище, дорогая подруга. Я не собираюсь удерживать вас в Жемчужном Завете силой. Вы, разумеется, уедете. Но лишь после того, как пройдет Ночь Неутоленных Душ. Таково мое желание, и если в вас есть понятие о чести, вы его выполните.

– У меня есть понятие о чести, – бледнея, сказала принцесса.

– Прекрасно.

– Когда будет Ночь Неутоленных Душ?

– В начале следующей луны. Видите, осталось не так уж и долго. Вы отпразднуете со мной этот праздник, а затем отправитесь домой. И надеюсь, что ветер будет попутным.

Фэйянь сидела ни жива ни мертва. Очаровательная церемония чаепития превратилась… Во что? В дурной сон, в жестокое лукавство, в неожиданный обман…

– Я уже жалею, что приехала, – вырвалось у Фэйянь.

Ют-Карахон-Отэ переменилась в лице:

– Считайте, что я этого не слышала, принцесса. Это оскорбительно, и такое оскорбление не стоит прощать даже гостю.

– Я не прошу прощения. – Фэйянь вдруг против воли разрыдалась. – Я лишь жалею о своем неразумии…

Ют-Карахон-Отэ с холодным любопытством смотрела, как плачет Фэйянь. Казалось, что императрица никогда не видела человеческих слез. Или не видела очень давно… Наконец она сказала:

– Похоже, вам нездоровится, принцесса, – и трижды хлопнула в ладоши.

В павильон немедленно вошел евнух и поклонился.

– Подайте паланкин принцессы. Ее высочеству нездоровится. Передайте лекарю Тейху, чтобы он немедленно явился в покои ее высочества.

– Не нужно лекаря, – запротестовала принцесса, но, разумеется, Ют-Карахон-Отэ не услышала этого протеста.

Фэйянь в паланкине отнесли в ее покои. Не успела она присесть в кресло, как немедленно явились служанки и заявили:

– Ваше высочество, прибыл почтенный целитель Тэйху.

– Просите, – обреченно бросила Фэйянь.

Тейху вошел, отвесил положенный поклон и сказал:

– Позвольте проверить ваш пульс, принцесса.

– Я вполне здорова, лишь расстроена…

– Позвольте ваш пульс…

– Меня как будто не слышат! – возмутилась Фэйянь, но протянула лекарю руку.

Тот трижды слушал пульс, затем сказал:

– Все эманации вашего тела находятся в подвижном состоянии, ваше высочество. Это создает опасность для вас и для плода, который вы носите.

Фэйянь побледнела:

– Что мне делать?

– Вам следует пить укрепляющие отвары. Я немедленно изготовлю их. Также постарайтесь не тревожиться, не слушайте печальных песен, не рассматривайте некрасивых картин. Посвятите время молитвам и беседам с вашим будущим ребенком.

– Похоже, мне больше ничего не остается, – пробормотала Фэйянь.

– Я также распоряжусь, чтобы на стол вам подавались только особые блюда, – сказал Тейху. – Воздержитесь от сладкого, жирного, острого и соленого. Также вредна фазанья печень и заячьи потроха…

– Хорошо, я буду следовать вашим советам. А теперь ступайте. Я устала и хочу прилечь.

Фэйянь бесцеремонно выставила лекаря и служанок, прилегла на постель и задумалась. «Похоже, я попала в силки, которые для чего-то расставила Ют-Карахон-Отэ. Но чего она добивается, задерживая меня? Ведь если Баосюй узнает о сегодняшнем разговоре, война Лунтана и Жемчужного Завета будет неизбежна. Да драконы камня на камне от этой страны не оставят! Нет, не война нужна императрице… Я? Но у меня давно нет былого могущества, я лишь ношу звание принцессы и владычицы… Что же тогда?»

От этих бесплодных размышлений у принцессы разболелась голова, и она решила немного подремать, чтобы сном освежить измученную душу. Однако принцессе не дали проспать долго. В комнату тихо постучали.

– Что такое? – пробормотала принцесса, стряхивая липкую дрему.

– Ваше высочество, капитан бригавеллы «Халцедон» просит вашей аудиенции.

– Капитан? Погодите, я выйду в приемную комнату.

Фэйянь встала, немедленно привела себя в порядок, мельком глянула в зеркало (ах, бледна, слишком бледна!) и вышла в небольшую комнату для приема посетителей разных рангов.

Едва увидев ее, капитан Жун пал на колени.

– Мне нет пощады, принцесса! – воскликнул он.1

– Капитан-сянь, встаньте и расскажите, что случилось, – потребовала принцесса, уже предчувствуя нехорошие вести.

Но капитан не встал с колен. Он стоял, и по лицу его текли слезы, слезы потери и злобы.

– Никто не знает, как это могло произойти, ваше высочество.

– Что, что стряслось?!

– Бригавелла, ваше высочество. Она сгорела дотла. Пожар начался в доках два часа назад, там почему-то никого не оказалось, и когда зеваки заметили зарево, было поздно что-либо делать. Вместе с бригавеллой сгорели три больших корабля Жемчужного Завета, и теперь я не знаю, как мы вернемся обратно!

Принцесса походила по комнате. Веер в ее руках трепетал, как крыло бабочки.

– Боюсь, капитан, – наконец произнесла принцесса, – что обратно нам вернуться не позволят.