Глава десятая
ЛЕПЕСТОК ЛОТОСА

Мэй снился сон. Она шла среди удивительного леса, где бок о бок росли деревья и цветы, которым наяву никогда не суждено расти вместе. И в этом лесу Мэй была не одна, рядом шел незримый спутник, который говорил ей тихим сострадательным голосом:

— Эти деревья и цветы, дорогая принцесса Фэйянь, выросли из тела вашего несчастного отца, жестоко убитого императора Жоа-дина, Яшмового правителя из династии Тэн. Он не получил достойного погребения, брошен был на перепутье восьми дорог Яшмовой Империи, будто злодей и убийца! Но Небеса знают правду — из глаз вашего отца выросли орхидеи, из уст — ирисы, из рук — бамбук и клен, из ног — сосны, из туловища — драгоценные чайные кусты... Пусть это станет вам напоминанием, принцесса: едва вы взглянете на ирисы или бамбук, думайте о своем отце, о прекрасной вашей матери, о страшной их судьбе! И помните о том, что благие небожители сохранили вам жизнь, дабы вы отомстили убийце и восстановили в Империи справедливость и порядок. Цветы и деревья, обступающие Мэй со всех сторон, колышутся, шепчут что-то, словно соглашаются с этими словами. Мэй ищет глазами своего спутника и видит — это мужчина, красивый, печальный и строгий; на нем траурный белый халат, подпоясанный ярким алым поясом с яшмовыми кольцами.

— Сейчас вы еще слишком малы, принцесса, чтобы противостоять злу, — говорит мужчина. — Но ваше время близко. Преступления бесчеловечной самозванки Шэси вопиют к Девяти Небесам и Ста Тридцати Преисподним. Ее настигнет кара, земля будет гореть под ее ногами, камни станут кричать проклятия ей вслед, а море наполнится кровью... Ужасно, конечно, но ничего не поделаешь. Если бы вы были чуть постарше, принцесса, и могли держать в руках меч, но... Однако не допускайте уныния! Ждите следующего дня, верьте в свои силы, уповайте на благой рассвет! Я со своей стороны обещаю вам помощь и поддержку. Мое имя Ань, Небесный Чиновник Второго Облачного Ранга. Я не покину вас в земной судьбе. Только не забывайте о том, кто вы, принцесса!

Чиновник Ань и Мэй выходят из удивительного леса. Бамбук печально колышется, цветы склоняются долу, словно прощаясь с маленькой принцессой.

— Мне пора, — говорит Небесный Чиновник. — Помните этот сон, принцесса. Да пребудет с вами милость Девяти Небес!

Принцесса остается одна. Теперь она стоит посреди бескрайней степи с выжженной черной травой. Багровое солнце смотрит на степь, как злой глаз демона, низко стелются стремительные тучи, наполненные сизой мглой, ветер воет, как тысяча плакальщиц... И вот Мэй видит, как по степи мчатся навстречу друг другу два войска с развевающимися стягами, с копьями, сверкающими как молнии в ночи... А над ними кружат огромный золотой дракон и черная птица лумань, жительница адских подземелий, вестница бед и напастей. Мэй замирает в ужасе, но снова слышит голос:

— Время еще не пришло.

И тут в грудь ее ударяет копье с блестящим как серебро наконечником...

Мэй вскочила. Сон еще держал ее в своем тягостном плену, но она уже видела, что сидит на постели красавицы Гуан. Сквозь полог просачивался непривычно бледный свет позднего зимнего утра. В комнате стояла глубокая тишина. Мэй спустилась с кровати и торопливо оделась. Она была одна, ее новая подруга, вчера говорившая странные вещи о красоте и мужчинах, куда-то исчезла, однако дверь комнаты оказалась незаперта, и Мэй, помедлив немного на пороге, вышла осмотреться.

Пройдя длинной галереей, Мэй очутилась во вчерашней роскошной зале. Сейчас, при свете пасмурного зимнего дня, зала уже не представлялась столь волшебной и яркой, она напоминала лицо немолодой красавицы, с которого осыпались пудра и румяна. От смеси курительных ароматов перехватывало дыхание, хотелось свежего воздуха.

— О, новая прелестница! — внезапно окликнул Мэй веселый голосок. — Что это ты здесь гуляешь?

Мэй увидела, как из-за ширмы к ней вышла хорошенькая, но довольно коренастая девушка лет пятнадцати в простой одежде. В одной руке девушка держала метелку из птичьих перьев, а в другой сломанный веер.

— Я тебя знаю, — сказала девушка. — Про тебя прошлой ночью столько разговоров было, даже удивительно. Ты и впрямь не можешь говорить?

Мэй кивнула.

— Ух ты! А я служанка, певички Личжи, меня зовут Чунь. Если хочешь, я и тебе могу прислуживать, особенно когда ты станешь принимать гостей. К моей хозяйке в последнее время ходит мало гостей, потому что она потолстела и голос стал хрипловат, не так сладко поет, как раньше. Заработка нет, так Личжи на мне повадилась злобу вымещать, как будто я виновата в том, что мужчинам разонравились ее пухлые бедра! Да и в прежние времена к ней захаживали чиновники, сюцаи, торговцы, а теперь все больше моряки с бедных судов. А моряки все пьяницы и грубияны. Видишь веер? Хозяйка отдала за него тысячу сто пятьдесят фыней, берегла пуще всякой драгоценности, а вчера принимала двух моряков с «Поющего Дракона», они ей веер сломали, тупые мужланы. Будто не знают, что без веера женщина уже и не женщина вовсе! Да еще мне все плечи и коленки исщипали — так были пьяны, ни на что другое не годились... — Чунь тараторила без умолку, взмахами метелки разгоняя пыль. — Ты уж наверняка познала любовную игру, да, Мэй? Ты ведь из деревни, как сказала Хозяйка Люй, а в деревнях, я слыхала, девушки рано начинают забавляться с красным угрем и парой несладких персиков. Ах, жалко, что ты ничего не можешь рассказать, я люблю послушать рассказы о греховных приключениях!

Мэй недоуменно смотрела на болтушку. Чунь начала рассказывать о каком-то дружке своей хозяйки, который любил, чтобы его ублажали сразу две женщины, потом о старом ростовщике, приходящем только для того, чтобы посмотреть, как Личжи танцует танец Девы, Купающейся в Горном Ручье... Мэй проголодалась, но не могла ни сказать об этом, ни попросить еды... Ей уже казалось, что Чунь целый день будет трещать над ухом, как надоедливая цикада, но, видно, судьба сжалилась над нашей принцессой.

— Чунь! — Резкий женский окрик заставил болтливую служанку вмиг умолкнуть. — Где ты шляешься, негодная?

В залу вошла женщина, которая, как догадалась Мэй, и была певичкой Личжи. Лицо у нее не блистало особой красотой, волосы лежали в беспорядке, старый шелковый халат был едва запахнут на полной груди.

— Я тебя поколочу! — пригрозила Личжи служанке. — Послала тебя за веером, а ты будто в преисподнюю провалилась, негодяйка! Кто за тебя будет воду для мытья греть? Да еще сегодня на тебе стирка!..

— Простите, госпожа Личжи! — потупилась Чунь.

— Дождешься колотушек! — пригрозила Личжи, впрочем беззлобно. Тут взгляд ее упал на Мэй. — А, новенькая! Поздновато встаешь, совсем как мы. Ступай лучше на кухню, тебя Чунь проводит. И поменьше слушай ее болтовню, а то разума лишишься.

Мэй с благодарностью глянула на толстушку Личжи. Как она догадалась, что Мэй голодна? Видно, взрослые женщины и впрямь обладают каким-то даром и с одного взгляда догадываются, что человеку нужно.

Личжи забрала у служанки сломанный веер (разразившись при этом обильными вздохами сожаления) и отправила Чунь с Мэй на кухню.

Под кухню в квартале Диких Орхидей отводился целиком двухъярусный домик, выкрашенный в золотой и персиковый цвета. К нему можно было пройти через небольшой садик, засыпанный снегом. В садике красовались каменные фонари, горки и летний чайный павильон, изящный, как стан красавицы. Зимний воздух полнился будоражащими ароматами готовящейся пищи.

— Нынче канун Нового года, — тараторила Чунь, пока они с Мэй пересекали садик. — Хозяйка Люй и другие дамы, верно, заняты приготовлениями. Сколько будет лакомств, сколько угощений! Ах, как я люблю тушеную утку с пряностями и пирожки на пару! А слышишь грохот? Это в городе уже принялись пускать фейерверки! У нас, в Западном Хэ, всегда весело провожают и встречают Новый год. Сейчас в храме Бога Домашнего Очага наверняка служат молебны и приносят жертвы. При храме такие молоденькие служки — один краше другого, залюбуешься! А что ты любишь из еды? Ой, я и забыла, что II немая!.. А в новогоднюю ночь мы станем с балконов любоваться потешными огнями и священным танцем Льва и Дракона. А ты умеешь танцевать? и, вот мы и пришли! Мэй вслед за Чунь вошла в просторную нижнюю комнату кухонного дома. Здесь и впрямь кипела работа, в воздухе пахло жареным мясом и рыбой, пряностями, разварным рисом, священной лапшой из белой праздничной муки... С дюжину женщин в простых одеждах за разделочными столами месили тесто, ощипывали кур и уток, варили соусы, смешивали приправы, лепили пирожки, пельмени-готе, пампушки-маньтоу... У Мэй даже голова закружилась — такого пиршественного изобилия она никогда не видела (ведь для участия в дворцовых пирах она была еще слишком мала, а позднее, в деревне, и слыхом не слыхивали о богатых яствах). Мэй увидела Хозяйку Люй и красавицу Гуан — они что-то с жаром обсуждали, стоя за столом, заваленным тушками неощипанной птицы, связками чеснока, лука и сельдерея... Не ходи туда, — предостерегла Чунь. — Хозяйка Люй еще разозлится, что мы пришли на кухню. Поднимемся лучше наверх, там можно что-нибудь стянуть и перекусить... Но Мэй уже не слушала болтушку. Она подошла красавице Гуан и церемонно поклонилась ей и Хозяйке Люй.

— Ах, вот и ты! — воскликнула Гуан. — Умница что пришла. Госпожа Люй, позвольте, я накормлю свою подопечную, иначе она завянет, как лепесток лотоса на жаре!

— Ты считаешь ее слишком слабой, Гуан, — заметила Хозяйка Люй. — Эта девочка сильнее, чем тебе кажется. Но, впрочем, одно ты заметила верно. Она действительно похожа на лепесток лотоса. Пусть это отныне станет ее прозвищем в нашем квартале Услад.

...Суетный день кануна Нового года торопился к закату. Мэй почти все время провела с Гуан на кухне и помогала ей украшать блюда затейливыми фигурками из бумаги, пресного теста и ткани. Красавица Гуан была немногословна, а взгляд ее, полный задумчивости, часто останавливался на Мэй. Гуан вспоминала о том, что видела ночью, и размышляла, какую судьбу уготовало для Мэй праведное Небо.

В час Чи (час Цикады) все приготовления к празднованию Нового года были закончены. К этому времени Гуан нарядила Мэй в очаровательное, расшитое благовещими снежинками платье, уложила ей волосы в замысловатую прическу и украсила их матерчатыми цветами и серебряными шпильками с изумрудами. Сама Гуан выглядела как сказочная фея: на ней переливался всеми цветами радуги торжественный новогодний наряд, состоявший из трех складчатых юбок, выглядывавших одна из-под другой, тонкой белой сорочки и верхней кофты с длинными, до пола рукавами, отороченными мехом. На голове Гуан покачивалось затейливое украшение из узорного золота и хрусталя.

— С минуты на минуту к нам пожалуют гости, — сказала Гуан девочке. — Ты ничему не удивляйся, никого не бойся и держись неподалеку от меня, хорошо?

Мэй кивнула. Гуан взяла ее за руку и пошла в большой зал, где столы ломились от праздничных яств, из курильниц доносился аромат бесценных благовоний, все сияло и услаждало взор.

В зале собрались все жительницы улицы Диких Орхидей — от самой Хозяйки Люй до последней служанки. Они стояли в южной части залы, где к празднику был воздвигнут домашний алтарь богу Очага. Перед алтарем лысый тщедушный старичок в алых одеждах возносил моления о благополучии грядущего года. Мэй вопросительно глянула на Гуан.

— Это монах из храма богини Моря, — пояснила Гуан. — Он всегда молится за нас в канун Нового года и не считает это грехом. Другие священники и другие храмы шлют нам лишь проклятия — мы, по их мнению, все равно что демоны из преисподней...

Моление было закончено. Монах удалился, нагруженный коробками с подарками для обители, а Хозяйка Люй, хлопнув в ладоши, пригласила всех, как она сказала, «сестер» к столу. Служанки принялись носить кувшины с вином, тарелки, палочки для еды... Зала наполнилась шумом и гомоном, звоном кубков, смехом, болтовней...

— Э-ге-гей, красавицы! С наступающим Новым годом вас! — зазвучали вдруг за распахнутыми дверями залы громкие голоса.

Мэй, сидевшая рядом с Гуан, увидела, как в пиршественную залу входит множество мужчин самого разного возраста, внешности и наряда. Певички приветствовали каждого: почтительно и одновременно насмешливо; отпускали лукавые шуточки, бросали Многозначительные взгляды... Гостям подносили чарки с вином, угощали, принимали свертки с подарками...

У столика, за которым сидели Гуан и Мэй, остановился красавец в богатой, даже роскошной одежде сплошь затканной золотом. У его пояса висел меч в инкрустированных нефритом ножнах. В руках красавец держал небольшую продолговатую шкатулку из лакового дерева. Мэй заметила, что ее наставница Гуан переменилась в лице, едва мужчина приблизился к ним. Гуан сдавленно вздохнула и поднялась из-за столика, почтительно склонилась:

— Приветствую вас, господин Вэй Цясэн! Желаю вам долгих дней и благовещего Нового года! Прошу вас не побрезговать нашим скромным угощением, принять чарку вина!

Мэй перевела взгляд с Гуан на господина Вэя. Тот, казалось, никого не видел, кроме ее наставницы.

— Приветствую тебя, Гуан, — тихо сказал он. — Да принесет тебе Новый год удачу и счастье. Позволишь мне присесть с тобой?

— Это для меня великая честь, о господин. Гуан и Вэй Цясэн сели за столик. Гуан немедленно кликнула служанку, велела ей принести кувшин лучшего шансинского вина и золотую чарку для гостя, а сама не сводила глаз с красавца. Когда вино было принесено, Гуан наполнила чарку и поднесла ее Цясэну. Тот осушил ее так, будто это была вода.

— Как ты живешь, Гуан? — спросил гость, попрежнему не повышая голоса.

— Жизнь моя не знает изменений, господин, — сказала Гуан с легкой улыбкой. — Печаль в ней не сменяется радостью, а только новой печалью.

— Отчего же ты печальна, Гуан? — спросил Цясэн, а Мэй удивленно смотрела то на него, то на свою наставницу. Ей казалось, что прекрасной Гуан не о чем печалиться. Кроме того, разве этот напыщенный господин имеет право расспрашивать Гуан так, словно Она его жена?

Но Гуан, похоже, не имела ничего против расспросов. Щеки ее заалели румянцем, в глазах словно засияли звезды...

— Вы знаете почему, господин, — сказала она. — Выпейте еще вина.

Она подала Цясэну чарку, тот принял ее с благодарностью.

— Ты сегодня еще прекрасней, чем всегда, Гуан, — сказал он. — Один взгляд на твое дивное лицо обещает райское блаженство. Ох, совсем из памяти вон! Вот тебе подарок, Гуан.

Цясэн протянул красавице лаковую шкатулку. Та открыла ее, и румянец схлынул с нежного лица.

— Небесная Канцелярия! — прошептала Гуан. — Разве я достойна такого подарка?

Мэй стало ужасно любопытно, какой подарок таится в лаковой шкатулке. И любопытство ее было вознаграждено. Гуан осторожно извлекла из шкатулки сложенный веер. Раскрыла его и залюбовалась прелестным рисунком на шелке — веткой цветущего персика...

А затем Гуан решительно сложила веер так, что он чуть не треснул.

— Господин мой, — с горечью сказала она, — разве вам не ведомо, что такой подарок не положено дарить певичке из веселого квартала? Да еще с рисунком ветки персика! Неужто вы не знаете, кому следует дарить такие веера?

— Знаю, Гуан, — ответил Цясэн. — Но именно потому я и дарю его тебе. Я хочу, чтобы ты вошла в мой дом как жена и хозяйка. Прими этот веер и согласись на брак со мной! Ты ведь знаешь, что душа моя изнывает от любви к тебе!

— Я всего лишь певичка, а вы знатный горожанин, — ответила Гуан. — Взять в жены певичку — бесчестье для рода.

— Мне безразличен мой род! — горячо воскликнул Цясэн. — Мне небо и земля безразличны, если рядом нет тебя, любимая! Кто осудит нас, кто упрекнет? Разве в свое время не сделал владыка Жоа-дин императрицей свою наложницу, госпожу Нэнхун?

— Тише, прошу вас! — всплеснула руками Гуан. — Неужто вы не знаете, что всякое упоминание о несчастном императоре и его страдалице-супруге строжайше запрещено и карается как государственная измена?! О, будьте осторожны, мой любимый!

— Я не ослышался? — спросил Цясэн. — Ты сказала «любимый»? Ради этого стоит пойти и на государственную измену! Так ты любишь меня?

— Лучше бы мне не говорить этого, — дрожащим голосом произнесла Гуан. — Я не хочу, чтобы вы потеряли голову от своего безрассудства.

— Гуан, скажи, заклинаю тебя Небесной Канцелярией: ты любишь меня? — настойчиво повторил Цясэн.

— Люблю. — Грустным был голос Гуан. — И раскаиваюсь в этом, потому что ни мне, ни вам эта любовь не принесет ничего, кроме страданий.

— Стань моей женой, Гуан! Я выкуплю тебя у хозяйки, отдам ей за тебя столько золота, сколько попросит!

— Но...

— Ты согласна?

— Да. Но поверьте, господин мой, такая любовь грозит нам бедой. У меня плохие предчувствия.

— В грядущем году с нами не случится ничего плохого, милая, — возбужденно прошептал Цясэн. Перед тем как идти к тебе, я побывал у гадателя.

Он нагадал мне столько счастья и богатства, что его не увезти на всех кораблях Империи! Но главное мое богатство — ты. И ты будешь со мной. Выпьем вместе, как жених и невеста.

Они выпили по три чарки вина, не замечая, что Мэй неотрывно и изумленно следит за ними. Девочка же испытывала удивительное волнение. Впервые при ней кто-то говорил о любви, она видела, как пылает это загадочное чувство в глазах мужчины, как спокойная Гуан загорается в ответ... Неужели Гуан станет женой этого красавца? А как же тогда Мэй, кто станет ее наставницей и подругой?

— Идем к тебе, — прошептал Цясэн, гладя руку Гуан.

— Да, — прошептала та в упоении.

Они поднялись и вышли из залы так, как будто в мире никого, кроме них, не осталось. И хотя пир и веселье были в самом разгаре, Мэй почувствовала себя одинокой, брошенной и несчастной. Она слушала, как на цине, флейте и самсэне исполняются игривые мелодии, но на глаза ее навертывались слезы. Кругом танцевали, пили, разыгрывали веселые представления, а Мэй все думала, зачем же ушли Цясэн и Гуан. Разве здесь, за столом, нельзя разговаривать?

Мэй так глубоко погрузилась в темные воды печальных размышлений, что не сразу заметила, как напротив нее уселся какой-то старик.

— Как ты прелестна, милочка! — услышала она надтреснутый голос и вздрогнула. Посмотрела испуганно. Старик был на редкость уродлив, хоть и одет роскошно. На лице у него росли две крупные бородавки, глаза, лишенные ресниц, слезились, в зачесанных назад волосах светилась плешь... Мэй хотела было вскочить из-за стола, но костлявые пальцы старика цепко ухватили ее за локоть.

— Куда это ты собралась, милочка? — проскрипел он. — Я гость, а с гостем надо поступать вежливо, разве Хозяйка Люй тебя не учила? Я не видал тебя здесь раньше, ты, верно, новенькая? Чаровница! Губки как бутончик! А какие маленькие ножки, я просто разум теряю! Как тебя зовут?

Мэй, разумеется, ответить не могла. Но старика это не остановило.

— Ах ты, молчунья-скромница, — противно захихикал он. — Робеешь? Видно, еще не обучена искусству нефритовых покоев! Но это поправимо, я и сам тебя обучу! Считай, тебе повезло, что сам Удэ Второй станет твоим наставником в сладкой игре! Поди присядь ко мне на колени, выпей со мной вина!

Мэй испуганно замотала головой. Сама мысль о том, чтобы коснуться старика, да еще сесть к нему на колени, представлялась ей ужасной. Она задрожала так, будто в жаркую залу внезапно ворвался ледяной ветер.

— Иди же ко мне. — Старик схватил Мэй за обе руки. — Полно упрямиться! Будь сговорчивой, иначе тебя накажет Хозяйка Люй!

Но Мэй не столько боялась Хозяйки Люй, сколько этого ужасного старика, от которого несло смесью благовоний и тлена, как от открытого гроба. Мэй вырвалась из цепких рук и отскочила, задев при этом большое фарфоровое блюдо с хурмой, стоявшее на краешке стола. Блюдо слетело на пол и разбилось со звоном, показавшимся Мэй ужасно громким. Девочка бросилась прочь, не разбирая дороги...

.. И уткнулась носом прямо в обтянутый парчой живот Хозяйки Люй!

— Что такое? — удивилась Хозяйка Люй. Крепко взяла Мэй за плечо, заглянула в ее перепуганные глаза. — Что ты с места сорвалась, будто за тобой барсуки-оборотни гонятся?

Мэй сейчас предпочла бы, чтоб за ней и впрямь гнался барсук-оборотень. Но только не этот старик! А Удэ Второй с усмешкой на сморщенных губах подошел и сказал Хозяйке Люй:

— Где ты раздобыла такую дикарку, Люй? Она не знает ни манер, ни приличий.

— Она еще слишком мала и для манер и для приличий, господин сановник, — чрезвычайно вежливо ответила Хозяйка Люй. — Я лишь вчера привезла эту девочку из далекой деревни. Потому не требуйте от нее того, что она вам не может дать. Разве здесь мало искусных красоток? Выбирайте любую — на ваш вкус.

— На мой вкус, она — самая сладкая, — гадко усмехнулся старик, указывая на Мэй. — Как ее зовут?

— Мэй Лепесток Лотоса, — ответила Хозяйка Люй. Глаза ее светились недобрым светом. — Господин сановник, она и впрямь еще слишком мала...

— Плачу тройную цену, — бросил старик. — Неужели ты устоишь перед золотом, Люй? Что тебе эта девчонка? Рано или поздно она примется служить похоти, как все остальные твои певички, а я хочу утонченного удовольствия. Ведь она еще девственна?

— Да, — нехотя ответила Хозяйка Люй.

— В таком случае увеличиваю цену десятикратно! Видишь, Люй, я не скуплюсь. Так что и ты не ломайся, и ей вели быть несговорчивей. Что это она все время молчит, кстати?

— Она немая.

— Чудесно. Не будет кричать от боли. Веди-ка ее в комнату Пионового Фонаря. Ты мой вкус знаешь.

— Воля ваша, господин сановник, — мрачно проговорила Хозяйка Люй.

Мэй в ужасе уставилась на Хозяйку Люй. Неужели та отдаст ее старику? Для чего? Что он собирается сделать с нею?!

— Идем, — сказала Хозяйка Люй. Рука ее крепко сжимала плечо девочки. — Придется уступить.

Люй вывела помертвевшую Мэй из залы и двинулась вместе с нею по галерее, кольцом опоясывающей все здание. Мэй шла как во сне, только отметила, что они миновали комнату Гуан и еще с десяток таких же запертых комнат.

— Будь покорна, — по дороге поучала Хозяйка Люй девочку. — Когда он разденет тебя и положит на кровать, просто зажмурь глаза и разведи ножки пошире. Станет больно — дыши поглубже и не сжимайся там, где боль, от этого лишь сделаешь себе же хуже. Тебе повезло только в одном — у господина сановника уже не бойкий угорь, а полудохлый земляной червяк, так что, может, и боли ты не почувствуешь. Бить он тебя не станет, использовать как мальчика — тоже. Потерпи немного, всего несколько минут! А деньги, что он отдаст за твою девственность, я оставлю тебе. Это начало твоего будущего богатства и безбедной жизни. Шутка ли — тысяча связок золотых монет! Столько и столичные певички не получают!

Мэй слушала и ничего не понимала. Голова у нее кружилась от страха. Ей представлялось, что старик хочет ее съесть живьем. А перед этим разрезать на части!

— Вот комната Пионового Фонаря. — И Хозяйка Люй чуть ли не втолкнула Мэй внутрь комнаты. — Сиди здесь и жди. И лучше не плачь, мой тебе совет. Хозяйка Люй хлопнула дверью. Потом Мэй услышала, как снаружи на двери стукнула щеколда. Она заперта!

Мэй в отчаянии огляделась. Комната Пионового Фонаря была освещена неестественно розовым све-Т0м, исходившим от больших шелковых фонарей, расписанных пионами. Мэй вздрогнула — ей показалось, что в комнате она не одна. Но нет, это были всего лишь картины. Они изображали мужчин и женщин в полный рост — нагих, в странных, невиданных сплетениях тел. У Мэй кровь застучала в висках, да так громко, что девочка испугалась — вот сейчас она и умрет!

Бежать, бежать, бежать!

Мэй толкнула дверь. Нет, заперто крепко.

Кажется, уже слышны шаркающие шаги... И противное хихиканье старика.

Под самым потолком Мэй увидела круглое небольшое окно, затянутое тканью. Мэй знала, что такие круглые окна называются лунными, потому что посвящены богине Луны — милосердной, кроткой и сострадательной.

«О богиня Луны Наи Ва! — взмолилась Мэй. — Помоги мне! »

Видимо, богиня Наи Ва услышала молитву девочки. Потому что у Мэй вдруг появилась удивительная сила. Девочка подтащила к стене с окном тяжелый и высокий сундук, взобралась на него, вытащила из волос острые шпильки и распорола шелк на окне. А потом выскользнула в окно подобно бабочке, ускользающей от сачка.

За окном ничего не было — только темнота и запах пыли. Мэй упала, сильно ударилась коленями. В глазах у нее вспыхнули алые звезды боли. Мэй вскочила, пошатываясь, вытянула вперед руки. На миг ей показалось, что в этой темноте она наткнется на ужасного старика. И она побежала прочь от разорванного окна. Она бежала до тех пор, пока не поняла, что находится в темном узком коридоре. Пыль и тишина окружали ее, но вот впереди появился слабый волосок света. Мэй поспешила туда, гадая, обнаружил ли старик Удз ее бегство.

Волосок света по мере приближения к нему стал шире. И наконец Мэй поняла, что этот свет идет из неплотно прикрытой двери. И что бы ни ожидало за этой дверью, нужно было войти. Мэй бесшумно сдвинула дверь и проникла внутрь.

Каково же было ее изумление и радость, когда она узнала комнату, в которой оказалась! Это была умывальная комната Гуан — вон знакомая бочка, а вон медный таз для умывания и ведра с водой! Мэй спасена! Уж Гуан-то не даст ее в обиду, не позволит старику схватить Мэй!

Девочка отодвинула занавесь и очутилась в спальне Гуан. И услышала, как Гуан стонет на задернутой пологом кровати — стонет, словно ее ранили.

А потом Мэй разобрала, что Гуан стонет не одна, ей вторит мужской голос, перемежающий стоны с громким, хриплым дыханием.

Мэй замерла, не зная, что ей делать. Страх, робость, слезы мешались в ее душе с каким-то новым, совсем неизвестным чувством. А еще тело вдруг стало непослушным и горячим, низ живота будто налился кипяченым маслом...

Мэй открыла рот, словно выброшенная на берег рыба, и без чувств повалилась на пол.

«Сломанный веер», — эти слова промелькнули и исчезли в ее угасшем сознании.

... Гуан возвращалась из сладкого мига забвения, когда услышала звук, напоминающий звук падения.

— Здесь кто-то есть, — сказала она Цясэну, выскальзывая из его объятий.

— Тебе почудилось, — пробормотал мужчина, опьяневший от бурных ласк.

— Это, наверное, мой Лепесток Лотоса, — воскликнула Гуан, торопливо соскальзывая с кровати и набрасывая на плечи парчовый халат. — Моя бедная девочка! Как я могла забыть про нее!

— Что еще за девочка? — удивился Цясэн, но Гуан оставила его вопрос без ответа. Когда она увидела нежащую без чувств Мэй, страх объял ее. Она вспомнила слова «Береги Лотос! », вспомнила и устыдилась: за плотскими утехами она оставила без заботы этого дивного ребенка. Небесная Канцелярия воистину покарает ее за это!

Гуан откупорила флакон с ароматной эссенцией, намочила ею платок и протерла платком виски Мэй. Девочка вздохнула и открыла глаза.

— Что с тобой, милая? — ласково спросила Гуан. — Ах, как жаль, что ты не можешь ответить!

Мэй указала пальцем на умывальную комнату.

— Ты хочешь умыться? Нет? Ты... Ты пришла оттуда? Верно? Через потайную дверь? О... Как же ты там оказалась? Сбежала, да? Да...

Лицо Гуан помрачнело.

— Кажется, я понимаю. Ты сбежала оттого, что к тебе приставал мужчина?

Мэй выпучила глаза и состроила отвратительную гримасу, по ее мнению очень схожую с физиономией мерзкого старикашки. И как ни удивительно, но Гуан догадалась, к кому относится эта гримаса.

— Господин Удэ Второй? — на всякий случай переспросила она. Мэй кивнула. — О, я и не сомневалась. Этот старик падок на маленьких девочек. Прости меня, милая Мэй, что я оставила тебя в одиночестве! Но неужели Хозяйка Люй позволила ему?..

Мэй снова кивнула.

— Она же дала слово пока не подпускать к тебе мужчин! Видно, он предложил большие деньги... На душе у меня тревожно, что-то случится нынче... Наверняка тебя сейчас ищут, дитя. Прячься скорее в эту нишу!

Цясэн появился из-за полога и удивленно сказал:

— И впрямь девочка! Откуда она взялась? Гуац милая, что случилось?

Гуан помогла Мэй забраться в нишу для хранения зимней одежды, повесила на место ниши большой кусок ткани с начатой вышивкой и повернулась к Цясэну:

— Умоляю тебя молчать об этом, любимый! Это не простое дитя, мне было о ней страшное видение, Я должна оберегать ее. Ах, как я не догадалась!

Гуан кинулась в умывальную, задвинула потайную дверь, которую Мэй оставила приоткрытой. Потом вплотную к двери поставила тазы с водой и возле них побросала свои юбки — чтобы казалось, будто этой дверью давно никто не пользовался.

И лишь она это сделала и вернулась в спальню, как услышала стук и крики:

— Гуан, Гуан, отвори! Беда!

Благодарение Небесам, крики слышались за обычной дверью, не за потайной.

Гуан знаком велела Цясэну спрятаться на кровати, а сама отперла дверь, делая вид, будто только что проснулась.

— Что стряслось? — сонным и тягучим голосом спросила она у Хозяйки Люй, с грозным видом стоявшей на пороге.

— Ты одна? — поинтересовалась Хозяйка Люй.

— С господином Цясэном, — усмехнулась Гуан.

— И все? — Глаза Хозяйки Люй так и сверлили красавицу-певичку.

— Да-а... Госпожа Люй, а вы не видели маленькую Мэй? Она так и не появилась у меня...

— Я отвела Мэй в комнату Пионового Фонаря, сообщила Люй. — Сановник Удэ Второй заплатил тысячу связок золота, чтобы насладиться ею.

— Вот распутник! — весело рассмеялась Гуан, хотя сердце ее словно облили водой из грязного колодца — се предположения подтвердились. — И что же, он уже добился своего? Тогда пусть Мэй придет ко мне...

— Мэй сбежала через лунное окно, — веско сказала Хозяйка Люй. — Но мы ее найдем, далеко она убежать не могла...

— Так в чем же беда?

— Господин Удэ Второй лежит мертвым в комнате Пионового Фонаря. Его пробили насквозь копьем, прикололи к полу, как лист бумаги. Там все в крови...

— Но кто мог сотворить такое? — ахнула Гуан, бледнея.

Хозяйка Люй помолчала, затем сказала:

— Вот и я о том же думаю. — А потом добавила, передавая какую-то вещицу Гуан: — Сожги это в своем очаге, и немедля. Тебе я доверяю. Это я нашла возле тела господина Удэ. Нам ни к чему такие находки.

Она ушла, Гуан крепко заперла за Хозяйкой дверь, а потом поглядела на оставленную ей вещь.

Это был сломанный веер певички Личжи.