Слог 9
СВИДАНИЕ С ПРИЗРАКОМ

— Ох, Струм, может, хоть с новой бабой нам повезет? Суггест — агент серьезный. Работает чисто, не хуже высшего вампира. Знаешь ведь, люблю я опосля вампиров предсмертников инспектировать. Спокойненькие такие, шея разворочена, руки-ноги скрючены, а на морде улыбка блажная. Отпад!

— Умолкни, Твур, никому я уже не верю! И суггест твой облажается, задом чую! Девка под стать приятелям — вся знаками увешена. Да и мечом владеет — дай Сам всякому. Посечет она его. В мелкое строгово посечет. Или вообще знаком поджарит…

— Ну ты, Ушастый, совсем обурел. Не боись, прорвемся! Суггест Белобрысую враз скрутит. И не такие к нему под клыки сами прыгали!

Дальше пути не было.

Ущелье, по которому Летта должна была выйти к Храму Пяти Стихий, непонятным образом исчезало в сотне шагов впереди.

Мрачные отвесные стены сходились, будто ладони огромного тролля, поймавшего неосторожного путника. Видимо, тролля застигло солнце и окаменели его волосатые лапищи, и не успел он посмотреть на изломанное тельце несчастного смертного, зажатого в каменной теснине, одновременно нашедшего и смерть, и могилу, и надгробие.

Летта осторожно развернула ветхий пергамент карты и, сравнивая, осмотрелась.

В точке, где стены смыкались, возвышался базальтовый столб, кривой и голый, оканчивающийся острым загнутым когтем.

Этот каменный палец на карте был. Рисунок, выполненный почему-то красной краской, точно воспроизводил угловатый мрачный силуэт.

Час назад, выбирая дальнейший путь, Летта уже рассматривала рисунки на всех трех направлениях, орлиным следом расходившихся из точки, помеченной знаком зеленых весов.

Знак этот в Каноне Амазонок означал душевное равновесие. Летта поняла так, что в этом месте надлежало уравновесить крайности, успокоить сознание и выбрать одно направление из трех возможных.

Левая ветвь упиралась в изображение зубастой пасти. Оскаленная пасть, да еще желтого цвета, не сулила ничего хорошего.

Среднее направление было помечено черным силуэтом летучей мыши и тоже выглядело достаточно зловеще.

Правая ветвь, ведущая к каменному пальцу, была отмечена волнистой белой линией, обозначающей сомнение. В Каноне Амазонок этот знак имел еще одно толкование. Белая волна могла предупреждать о ситуации, в которой неуверенность и страх могут сыграть роковую роль. Тем более что сразу за пальцем был нарисован красный, широко раскрытый глаз с короткими ресницами. Летта помнила, что знак этот означал встречу с колдовством. Колдовством злым и изощренным.

Каждая амазонка в обязательном порядке изучала простые магические заклинания и знаки с раннего детства. «Слова и символы», — как говорила Врана, которая преподавала магию девочкам, готовящимся к Совершеннолетию. Сама Врана знала и умела многое, но обычные Девви владели лишь ограниченным набором манипуляций, позволяющим противостоять первобытной магии диких племен да безыскусным поползновениям деревенских колдунов и колдуний.

Выбирая путь, Летта опустилась на колени. Карта, лежащая перед ней, излучала бледный мерцающий ореол, присущий всем достаточно древним вещам. Закрыв глаза, юная Девви потянулась основанием позвоночника к земле, а макушкой к мутному небу Великих Древних Гор. Сквозь закрытые веки она видела развилку и три ущелья, сходящиеся к ней отпечатком лапы гигантского орла.

В среднем гнездилась мрачная черная нежить и молчаливой громадой нависала необходимость рубить, колоть и убивать, убивать… Еще год назад Летта выбрала бы этот путь. Умение сражаться было второй натурой племени Девви, и Летта отличалась от своих подруг лишь более изощренной техникой боя и любовью к долгой, изматывающей игре с противником, когда удовольствие доставляет не попадание, а удачная защита и преждевременная смерть врага вызывает не столько радость, сколько досаду.

В левом ущелье поджидала оскаленная пасть — знак простой и неинтересный. Летте показалось, что легкий ветерок приносит оттуда смрад разлагающихся трупов и зловоние большого, свирепого хищника. Туда тоже идти не хотелось.

А вот правый проход, узкий и изломанный, с непонятным пальцем, белым сомнением и багровым Оком, казалось, звал ее. И в зове этом Летте вдруг почудилось что-то знакомое. Сердце девушки болезненно сжалось, и глаза сами собой раскрылись, вглядываясь в тень ущелья.

Летта не могла бы поклясться, что сделала выбор в действительно уравновешенном состоянии. В последний момент весы закачались так сильно, что пришлось несколько минут потратить на дыхательные упражнения. Наконец волнение улеглось, и Летта твердо ступила на каменистую тропу, уводящую в правое ущелье… И вот теперь снова приходилось делать выбор. Может быть, вернуться назад? Ведь ясно же видно, что дороги дальше нет!

Ну ладно, еще три десятка шагов… Летта спрятала карту и, поправив меч, двинулась вперед. Она шла медленно, осторожно переступая по грудам камней и зорко вглядываясь в ниши и трещины. Каменный столб неотвратимо увеличивался, нависая над ней. Вблизи он оказался неприятно огромным. В его узловатом силуэте было что-то притягивающее взгляд, не позволяющее ни на секунду отвлечься и осмотреться по сторонам. «Черный алтарь», — мелькнула мысль. И Летта вспомнила спрятанную в густом лесу церковь неизвестного бога, из которой ей пришлось бежать, призвав на помощь все свои познания в охранительной магии.

Церковь эта открылась перед ней неожиданно, черным нарывом нарушив однообразие лесной чащи. Асимметричный купол, напоминающий вросший в землю шлем рыцаря заморского ордена, был расколот узкой щелью входа, зияющего зловещей чернотой. Над входом темнело изображение руки, сжимающей что-то округлое, изборожденное складками и морщинами. Предчувствуя недоброе, Летта взялась за рукоять меча. Ладонь привычно нащупала изображение Солнца — охранительный знак, дарующий спокойствие мысли и послушность чувств. Ледяная воронка страха, возникшая в глубине солнечного сплетения, начала таять, живот наполнился привычным теплом, и, хотя плотный свод листвы создавал влажный, дрожащий полумрак, Летта почувствовала ласковое полуденное солнце, светившее над миром, защищающее своих детей от Тьмы и Мерзости ныне, присно и во веки веков.

Почувствовав себя увереннее, Летта двинулась вперед. Гладкие липкие ступени неприятно чавкали под подошвами сандалий. Подчиняясь внутреннему импульсу, девушка обнажила меч. Клинок вдруг засветился неровными голубыми сполохами. В их дрожащем свете Летта увидела черные массивные колонны, держащие провисший, как брюхо гигантского слона, потолок. В нишах за колоннами клубился густой, шевелящийся мрак. Посреди зала возвышался высокий алтарь, одновременно отталкивающий и притягивающий.

И тут Летта ощутила себя состоящей из двух половинок.

Одна, с содроганием пытающаяся отвернуться, была светловолосой девушкой, уставшей и одинокой, изгнанной и брошенной, забытой небом и обделенной любовью.

Другая, жадно вглядывающаяся в багровую тьму алтаря, была холодной хищницей с мраморной кожей, любящей и умеющей убивать, бросившей нудных наставниц и злобных подруг, издевающейся в душе над песнями сумасшедшего менестреля, за целую ночь не сказавшего ни одного умного слова.

Две эти половины, почувствовав присутствие друг друга, начали вдруг ожесточенно бороться за обладание двигательными центрами. Онемевший язык неимоверными усилиями пытался разорвать завесу молчания, но черные щупальца уже тянулись из-за колонн, подгибая колени, смыкая побелевшие, закушенные в ужасе губы.

Волосы на затылке зашевелились. Летта вдруг поняла, что сжимала рука, изображенная над входом в этот вертеп. Мозг!

«Вот, значит, что вам нужно! — Закипая гневом, отверженная амазонка снова начала выпрямляться. — Мозги вас интересуют?! Своих недостаточно?!» — попыталась крикнуть Летта.

К счастью, благородный гнев впрыснул в жилы новые силы, и левая рука Летты замелькала в непрерывном свете разгорающегося меча. Знаки, один за другим, вспыхивали и гасли, отрывая от девушки черные языки, вызывая в ушах усиливающийся с каждым мгновением гул. И когда, вновь ставшая цельной Летта направила острие клинка в середину багрового облака, клубящегося все сильнее и сильнее, облако это вспыхнуло вдруг лиловым огнем, и жуткое лицо бородатого мужчины с козлиными рогами исказилось болью и яростью.

Поднятая волной какой-то светлой, благородной ненависти и опьяненная затопившей ее энергией, Летта метнулась к оскалившейся морде и полоснула по ней сверкающим лезвием. Дикий вой тяжелой лапой ударил в уши. Безумная и радостная отвага, переполнявшая грудь, вдруг погасла, оставив после себя багровый, кровоточащий шрам, светящийся, как угли, и дергающий болью, как ожог.

Летта очнулась у порога храма. Она лежала на холодных камнях. Из носа и ушей противными струйками сочилась кровь. А за спиной гулко отдавались тяжелые шаги. Бормоча заклинания, Летта попыталась подняться. «Только бы не оглянуться», — билась в голове единственная мысль. Спасительная завеса слов и знаков, как плащ, распахнулась за спиной, и юная амазонка медленными, нетвердыми шагами двинулась прочь, интуитивно направляясь к невидимому, но так необходимому сейчас Солнцу.

Воспоминание неприятным холодом дохнуло в затылок, и Летта снова потянулась к своему мечу. Но не успела.

Из тени каменного столба шагнула фигура в серебристом плаще.

«Олег?» — кажется, уже полузабытое, оставленное в прошлом имя вспыхнуло на онемевшем языке, заставив задохнуться. Удивление и радость, робость и смущение затопили Летту.

Олег стоял, глядя на нее спокойным открытым взглядом, точь-в-точь такой же, как тогда, два лета назад, когда облавная охота прочесывала лес за Большой рекой.

Летта тогда выскочила прямо на него из-за зеленой стены кустарника и долгую минуту тонула в его золотых глазах, лучащихся доброжелательностью и интересом. Когда старшие сестры после десяти минут ожесточенного звона мечей набросили на беловолосого мужчину сеть, девушка убедила себя в том, что этот самец просто больной. Блаженный. А в остальном ничем не отличается от всех остальных-прочих. Но убеждение продержалось недолго. Лихорадочно подбирая слова, Летта шагнула ему навстречу.

И остановилась.

Он не узнавал ее. Он испытывал интерес, и только. Вежливый, спокойный интерес.

Но этого не могло быть! После той ночи этого просто не могло быть!

В смятении Летта сделала еще один шаг. «Что с ним? Может быть, он болен? Может быть, болотные урхи лишили его души? Или полярные саккии выпили его память?» Обида горькой волной плеснула в сердце, и предчувствие опасности утонуло в ней почти без остатка.

Лицо Олега вдруг изменилось. Теперь он смотрел на маленькую амазонку с радостным восхищением. В его глазах застыли нежность и любовь. Он почему-то оказался раздет, и на запястьях его вдруг проступили кровавые рубцы от ритуальных ремней. Такие же, как тогда.

У Летты закружилась голова. Ноги внезапно подкосились, и земля в безжалостном прыжке ударила в бедро, спину и затылок. И хотя волосы и капюшон смягчили удар, боль хищным зверем вцепилась в позвоночник.

«Тревога! Тревога!!!» — бился в висках сумасшедший вопль внутреннего часового.

Медленно, с какой-то мрачной неотвратимостью, к лежащей амазонке приближалась серая, холодная тень.

Неожиданно Летта почувствовала, что пальцы правой руки коснулись рукояти меча. И сразу же глаза девушки, затуманенные колдовским мороком, прояснились. Сквозь лицо Олега проступила бурая крючконосая харя с налитым пунцовой тьмой единственным глазом. Содрогнувшись от отвращения, Летта рванула из-под себя меч, но гипнотическая сила опять сжала виски, и ужаснувшееся сознание провалилось в гулкий колодец беспамятства…

— Ну наконец-то! Че я тебе говорил, Ушастый? Как она к нему сиганула? Держите меня шестеро, пятеро не удержат! Хочу туда! Ты в суггестика не верил, так и сиди тут один! А я наверх, хоть немножко, а полакомлюсь! Не подохни от зависти, Струмчик! Адью, как говаривал мой папахен, отправляясь в публичный дом после очередной драки с мамахеном!