ГЛАВА 6
Дорога до поворота в лес была довольно долгой, но не особенно обременительной.
Затем наш небольшой караван продолжил движение как бы вдоль леса, который темной чертой виднелся у горизонта. Подъезжать к нему ближе было трудно — на его опушке росло много кустарника и небольших деревьев, и это мешало продвижению.
Караван состоял из десяти лошадей, всех моих друзей и проводника, Даркка, развлекавшего нас рассказами о том, как он путешествовал и воевал в молодости.
Ехать было реально далеко — на такие расстояния передвигаться на лошадях, с моей точки зрения, было сродни подвигу. В день мы проходили около пятидесяти — шестидесяти километров, с небольшой остановкой на обед и отдых, ночевать старались возле речек или ручьев, в общем, возле любых источников воды, которые попадались нам по пути. Иногда выбирали себе стоянку раньше — когда встречалось очень уж удобное место для ночевки, иногда тянули до темноты и тогда, уже под ругань гнома и его приятеля Карана, разбивали лагерь в полной тьме.
Путешествие проходило тихо и мирно, если не считать одной встречи с орками из какого-то племени — их было двое, и они быстро скрылись, мы даже не успели разглядеть, кто они и откуда.
Ночью я спал с Аранной, друзья располагались в палатках по одному, разбивая их полукругом. Лошадей стреножили, и они паслись на участках степи с сочной травой. Время от времени шли непродолжительные дожди, которые не оставляли после себя большой грязи и лишь поливали траву, как заботливый садовник. В общем, тишь да гладь. Все мы уже привыкли к безлюдью и безмолвию окружающего мира — после шумного города орков вначале это казалось благом, а потом стало чего-то не хватать. За полтора года я привык к комфорту своего выращенного дома, к веренице женщин, заботящихся обо мне, крыше над головой и разнообразной еде, теперь же приходилось довольствоваться мясной диетой из дичи, добытой Алданом и Караном, и жестким седлом, надоевшим до чертиков.
— Хоть что-то случилось бы, что ли, — проворчал Бабакан, выслушивающий очередной рассказ Даркка о том, как они ходили в набег за женщинами в соседнее племя и как он выбрал себе самую красивую, потому что он великий воин. — Ну так надоело все это однообразие! Целыми днями степь, степь, степь… Ни тебе гор, ни тебе уютных пещер. У меня даже голова уже кружится от этого открытого пространства.
— Это у тебя от обжорства кружится, — парировал Каран. — Ты вчера целую ногу антилопы сожрал! Куда в тебя столько лезет-то? Ростом с гриб, а жрешь, как медведь!
— Мне надо поддерживать форму, — довольно погладил живот гном, — а ты тощий, тебе чего поддерживать-то? Тебе поковырять в зубах куском мяса с ноготь мизинца, и хватит! Ты как младенец ешь — вот у тебя силы-то и нет!
— Эй вы, силачи! — засмеялся Алдан. — Кончайте призывать приключения на нашу голову. Лучше уж так — тихо, спокойно, никаких волнений, едем себе и едем. Мало еды — еще настреляю. Надо?
— Надо, конечно! — отозвался сердитый гном. — Всегда надо! Хочу сегодня съесть зайца! Мне антилопы уже надоели. У меня от них живот пучит. А может, пучит оттого, что я вот этого тощего слушаю. Он как скажет чего-нибудь, так меня пучить начинает. Каран, я буду тебя звать Гороховая каша. Меня с тебя пучит!
— Эй! Эй! — вмешался я. — Ну-ка прекратите! Бабакан, сейчас же перестань! Мне только ссор сейчас не хватало. Без обзываний давай.
— А чего он меня грибом называет? Сам как гриб, только сморчок! Тощий и сморщенный!
— Поеду и правда поохочусь, что-то мне их дрязги уже надоели, — пробурчал Алдан и пришпорил коня. Конь прибавил шагу, перешел на рысь, и скоро Алдан скрылся за ближайшим холмом.
Его вьючная лошадь и еще несколько были связаны в цепочку и тащились за моей — для удобства перемещения охотников, чтобы они в любой момент могли поскакать за дичью и им ничего не мешало.
— И чего им не нравится, — удивился Даркк, — едем хорошо, тепло, еда есть. Я бы так годами ехал. Лучшая участь для мужчины — вечное путешествие!
— Для мужчины — может быть, — хмыкнула Аранна. — А мне уже тоже надоело в седле набивать мозоли на… в общем, мне хочется и мыться горячей водой, и спать под крышей, чтобы муравьи по телу не ползали, и… в общем, ясно. Чего хорошего в вечном путешествии?
— Наверное, ты права, — подумав, грустно сказал Даркк. — Но только представь себе: старый человек сидит в своей бедной хижине, всеми забытый, никому не нужный, и думает, что он тут сдохнет, протухнет, начнет вонять на всю улицу, и только тогда соседи вспомнят, что тут жил великий воин, и сбросят его труп в яму. Как он воспримет путешествие — любое, хоть к быку на рога?
— Я понимаю тебя, — кивнула Аранна. — Но не понимаю, как твои соплеменники могли забыть о таком великом воине? Если он действительно был велик…
— Намекаешь, что я был убогим воином? — усмехнулся Даркк. — В прежние времена, когда я был молод, я бы уже вызвал твоего мужчину на поединок за оскорбление, а тебя бы потом взял себе в жены. Вот так делались дела в прежние времена! Нынешний народ измельчал — все стали рыхлые, слабые, все договариваются, воевать не хотят, честь уже не в ходу. Испортились нравы!
— О, боги! — не выдержал я. — Стоило мне попадать в другой мир, чтобы в пятисотый раз выслушивать стенания стариков о падении нравов у молодежи! Лучше посмотрите, там Алдан чего-то галопом скачет к нам, не дай боги вы накаркали и что-то случилось.
Впереди, метрах в пятистах, скакал Алдан, пришпоривая коня и поднимая за собой хвост пыли. Через короткое время он приблизился, остановил тяжело дышащую и поводящую боками лошадь и сказал напряженно:
— Впереди орки. Отряд воинов сто. Они за мной погнались, хотели захватить, потом увидели, что не достают, отстали. Стоят впереди лагерем, все в боевой раскраске, настроены, похоже, решительно.
— Вот настоящие воины! — торжественно сказал Даркк. — Есть еще, остались вольные племена, которые придерживаются законов предков! — Потом он погрустнел и добавил: — Вот тут нам и конец. По законам предков. Все мы должны потерять имущество и свои сердца — для развлечения племени. Мы вошли в их земли и должны понести наказание за самонадеянность.
— А как же вы проходили со своим отрядом, когда шли в Запретные земли? — поинтересовался я.
— Как-как — на свой страх и риск. Повезло. Никого не встретили, никого не видели. А сейчас нам не повезло. Эти вон болтуны своими длинными языками накаркали! Отрезать им языки!
— А я че? А я ниче! — обиженно сказал Бабакан. — Я-то причем? Ну и что такого — сейчас наш великий шаман всех поубивает, и поедем дальше. Делов-то — жалкие сто воинов. Против нашего великого и могучего колдуна! — Бабакан хитро скосил глаза на меня — заметил ли я лесть?
— Засчитал я, засчитал твой подхалимаж, — ответил я Бабакану. — Когда будем готовить антилопу, дайте ему две ноги! За умелую лесть и подхалимаж. Может, лопнет все-таки…
— Не лопнет, — ответил Каран, — он антилопу целиком сожрет и не лопнет! Гляньте на его пузо — сложно ему две антилопьи ноги-то съесть?
— Ребята, может, хватит смеха? — озабоченно сказала Аранна. — Что будем делать, Викор?
— Ну что, поедем вперед, пока не увидим этих поганцев. Потом поговорим с ними, погрозим друг другу, рассказав, какие мы великие, после чего подружимся и станем пировать вместе. Затем едем дальше, оставив их за спиной. Или — рассказываем, какие мы великие, нам не верят, мы ввязываемся в драку, и я размазываю их по степи, раненых добивает Бабакан. Вот как-то так.
— А чего я-то? Я что вам, палач, что ли? Чего я-то добивать? Пусть вон Даркк добивает, ему не привыкать раненых мучить! — Бабакан возмущенно фыркнул и указал на старого орка: — Вишь, как у него зубы заточены — ну зверь зверем, а я тихий и добрый гном, не хочу я никого добивать!
— А чтобы не болтал, что скучно и надо развлечений, — ехидно ответил Каран. — Накаркал развлечения, вот и развлекайся!
— Ну ладно, хватит! — скомандовал я. — Поехали вперед, там и посмотрим, кого и кто будет добивать. Давайте шагом, и поближе ко мне держитесь, чтобы, если что, я мог прикрыть вас куполом защиты. Не нравится мне это все… уж лучше бы и правда было скучно.
Наш караван, тесно сжавшись, двинулся вперед. Примерно через километр мы заметили палатки, стоявшие ровным кругом. Возле них суетились орки, распутывающие лошадей и запрыгивающие на них верхом. На наших глазах сформировался отряд, человек пятьдесят, который поскакал к нам.
— Даркк, ты знаешь, чьи это узоры? — спросил я старого орка. — Можешь что-то сказать об этом племени?
— Не вижу ни хрена! — досадливо ответил Даркк. — Сейчас подъедут, посмотрю. Нет, не знаю. Хотя… хм… слышал я про одно племя с такими узорами. Нехорошее слышал. Есть вроде как на юге одно племя, большое племя, как три наших, они совершают обряды, каких и у нас нет. Например, едят убитых врагов. Но, может, это только россказни! — спохватился он, увидев наши тусклые физиономии. — Все, что я могу сказать: это племя мне практически неизвестно, они не имеют контактов с людьми и настроены очень даже решительно.
— Это и дураку ясно, что решительно, ты только глянь на их рожи! Во сне приснятся — обмочишься! — ответил орку Бабакан. — Викор, ради богов, не допусти, чтобы… чтобы они пообедали моей ляжкой!
— Не все же тебе кого-то есть, — съехидничал Каран. — Не беспокойся, они ей отравятся. Ты когда мылся в последний раз? Мы тебя скормим им, чтобы они заболели, заразившись от твоей немытой ляжки, и передохли.
— Посмеешься скоро, — буркнул Бабакан и потянул из петли на седле свою здоровенную секиру.
Незнакомые орки направились к нам, выстроились в некое построение, что-то вроде боевого, и из их рядов выехал один всадник. Он ничем не выделялся среди остальных — ни ростом, ни статью, однако чувствовалось, что это и есть вождь.
Всадник подъехал к нам, осмотрел коней, нас, задержал взгляд на сидевшей рядом со мной Аранне и сказал:
— Приветствую вас. Я вождь племени гангуров Странт. Что вы делаете в наших землях?
— Приветствую. Я белый шаман Викор. Едем через эти земли.
— А кто вам давал разрешение ехать через наши земли? — Вождь говорил нудным голосом, как с двоечниками, не понимающими очевидного.
— А кто нам может запретить? — нарочито удивился я. — Я Великий белый шаман, езжу, где хочу, по земле орков.
— Я не знаю такой — земли орков. Это земля гангуров. И вы въехали на нее без разрешения. А значит, должны заплатить.
— И как же это мы должны заплатить? — поинтересовался я.
— Своим имуществом. И своей жизнью. Мы принесем вас в жертву богу Калану, вкусим от вашей плоти могущества, а вы перенесетесь в чертоги бога, где будете жить вечно, в довольствии и сытости.
— Какого хрена тогда ты сам туда не отправляешься, в чертоги эти, — не выдержал гном, — ну перерезал бы себе глотку, и все тут! И сразу ты в чертогах, как зашибись-то!
— Ну так что, вы сами сдадитесь или надо, чтобы вас захватили воины?
— Вождь, ты сильно рискуешь. Ты что, никогда не слышал о Великом белом шамане? Я могу уничтожить тебя и твоих воинов раньше, чем ты успеешь сказать «я сожалею!». Ты правда считаешь, что я вру? Иди спроси у своих воинов, слышали они что-то о Великом белом шамане или нет. Я не хочу вас убивать, хотя, сдается, вы этого заслуживаете.
— Да? Ты действительно шаман? Хорошо. Сейчас я поговорю со своими воинами, если ты действительно великий шаман, кто-нибудь должен был о тебе слышать. И тогда мы разопьем с вами праздничный сок дерева мануа, и вы поедете дальше.
Орк повернул лошадь и медленно, важно отправился к своим соратникам. Они совещались минут десять, потом он повернул к нам и сообщил:
— По нашему закону гостеприимства вы должны отведать с нами праздничного сока дерева мануа, потом Великий шаман и его спутники отправятся по своему пути.
Подумав слегка, я отправился за вождем. Его воины повернули в лагерь и уже подъезжали к нему. Через еще минут пятнадцать мы сидели кружком вокруг расстеленного полотна, на котором были разложены различные угощения. В тыквенные легкие кружки нам налили какой-то жидкости — по запаху что-то вроде перебродившего винограда или сливы — в общем, что-то хмельное.
Бабакан тут же опрокинул в себя одну чашку, и ему налили другую, остальные дожидались слова вождя.
— Я пью за наших гостей, пусть их путь будет легким! — Вождь выпил вино из чашки, мы последовали его примеру.
Вино было легким, но я почувствовал, как зашумело в голове — видимо, я давно не пил спиртного, утратил навыки. Вождь еще что-то говорил, но я плохо его слышал, видимо, вино было очень крепким, несмотря на то что казалось легким.
Посмотрев на спутников, я с удивлением заметил, как Аранна будто подрубленная свалилась на траву, на которой сидела, за ней свалился Алдан… Последнее, что я увидел сквозь туман в голове, это то, как на Бабакана навалились несколько орков и он ворочался как медведь, сбрасывая их с плеч и матерясь…
Пробуждение было совершенно отвратительным. Во рту был привкус, как будто я жевал тряпку. Попробовав пошевелить челюстью, я обнаружил, что во рту и действительно какая-то тряпка, а сам я накрепко связан и стою на ногах, притянутый к столбу, вкопанному в землю.
Мы уже находились не в степи, а где-то в лесу, на поляне. В середине ее стоял громадный идол, сделанный, видимо, из ствола могучего дерева, срубленного на высоте двух человеческих ростов. Дерево было огромным, так как толщина идола была не меньше чем метров пять. Этот мерзкий жирный истукан сидел на земле, щеря свои подточенные зубы, и смотрел на меня глазами, нарисованными черной и красной красками. Губы у него тоже были красными, толстыми, похожими на губы жертвы пластической хирургии.
Тщетно пытаясь прогнать из головы туман, я все-таки наконец сообразил, что нас опоили.
Я никак не мог сосредоточиться и поймать хоть какое-то заклинание, они ускользали от меня, как мыши на полированном паркете.
Наконец я ухватил заклинание лечения, чтобы выбить из себя хворь. Произнес его… и практически ничего не произошло. Видимо, с меня сняли браслет с камнями. Я в который раз подосадовал, что не вживил эти камни в тело. Все время собирался, но то было некогда, то не хотелось резать себя — все-таки больно и неприятно, — мол, кто сможет отобрать у меня камни? Пусть только подойдут! Вот и подошли. Моя самоуверенность сослужила плохую службу.
Повернув голову, я с горечью увидел своих друзей, привязанных к столбам вокруг идола. Они были обнажены и находились в бессознательном состоянии.
Перед идолом стояло что-то вроде алтаря или стола, украшенного узорами с различными сюжетами — какие-то оскаленные рожи, вереницы пленников, какие-то звери. Я посмотрел на алтарь и пришел в ужас — на столе лежал привязанный Алдан, а возле него скакал какой-то урод с бубном, в который он усиленно бил, завывая при этом тонким противным голосом.
Через пару минут он закончил скакать, остановился возле моего друга и закричал:
— О, великий Калан! Мы приносим тебе в жертву этого чужеземца, будь благосклонен к нам, твоим детям! Сделай так, чтобы наши кобылицы приносили здоровых жеребят, чтобы наши овцы и коровы приносили много приплода, чтобы наши женщины приносили много детей! О, Калан, прими первую жертву!
Шаман поднял каменный нож и крестообразно провел им по груди эльфа, рассекая кожу и ткани, от чего у него поперек груди образовался глубокий разрез, из которого брызнула кровь. В разрезе было видно грудную кость, нож скрежетнул по ней, оставив глубокие царапины.
Шаман оглянулся и отошел в сторону — видимо, за инструментом, чтобы было удобнее разрубить кости. Он вернулся с чем-то вроде каменного молотка или топора на деревянной рукоятке… и тут, наверное, от ужаса и ярости, у меня прочистилось в голове!
Первое, что я сделал, — выпустил мощнейший фаербол, который спалил шамана и ударил в идола, оторвав у него здоровенный кусок от жирной ляжки. Затем я пустил заклинание ветхости на свои веревки, рванулся и упал на землю, не удержавшись на ногах из-за того, что тело затекло, да и действие сонной жидкости хотя и ослабло, но все еще продолжалось. С земли я увидел, как ко мне бегут несколько орков, потрясая копьями, — их тут же снесло ударом воздушного тарана, расплющив в кровавое месиво. Я привстал на колени, вырвал изо рта кляп и стал методично, как танк, уничтожать все, что хоть немного шевелилось и было похоже на захвативших нас орков.
Я замораживал их, сжигал, бил воздушным тараном, сжигал повышением температуры — все, все, что я мог вспомнить, что приходило в одурманенную голову, было выпущено в короткое время — вся бойня заняла, вероятно, минуты две или три. Никто из орков не успел убежать.
Мне пришло в голову, что я не вижу Аранны, — сердце у меня вообще замерло.
Я встал, пошатываясь, и зашел за истукана — там я и обнаружил ее.
Аранна была тоже полностью обнажена, но в сознании. Ее привязали к чему-то вроде импровизированного гинекологического кресла. Она находилась в позе с раздвинутыми коленями, а по всему ее телу виднелись ритуальные узоры, нарисованные красной краской. Похоже было, что ее готовили к какому-то сексуальному обряду в честь их кровожадного бога.
Я тут же освободил ее и крикнул хриплым голосом:
— Быстро! Ищи мой браслет с камнями! Там Алдан умирает, а я не могу без них лечить!
Она соскочила с секс-кресла, упала, как и я перед этим, потом на четвереньках побежала к трупам орков и стала их осматривать. Я тоже кинулся искать — скорее всего, браслет должен был находиться у вождя, но его нигде не было.
— Викор, нет нигде! Наше барахло тут, все цело, а браслета нет!
— Аранна, ищи вождя! Этот ублюдок где-то тут должен быть, скорее всего, у него мой браслет!
Мы снова принялись за поиски. Я как мог, перетянул распаханную грудь Алдана своей рубахой, но кровь продолжала истекать из него, и скоро рубаха намокла и пропиталась красным. Еще немного, и мне уже его не вернуть назад.
— Аранна, ищи, ищи скорее! Эта сволочь где-то здесь!
Вдруг я услышал где-то сзади топот копыт и увидел, как за редкими деревьями мелькает спина орка.
«Уходит, гад!» — мелькнула у меня мысль, и я выпустил фаербол, который разбился о дерево впереди, вырвав из него кусок.
У меня чуть слезы из глаз не покатились от ярости и досады — уйдет ведь, не достану! И тут вдруг орк вскинулся, выгнулся спиной и покатился с лошади, которая вскоре остановилась, запутавшись брошенными поводьями в колючем кусте.
Я оглянулся назад — Аранна опускала эльфийский лук:
— Вот ради этого выстрела, наверно, я всю жизнь и тренировалась! Скорее, Викор. Алдан, по-моему, уже умирает!
Я бросился к упавшему орку, не обращая внимания на колющие ноги ветки, колючки, рассадил палец о древесный корень, взвыв от боли, и наконец подбежал к лежавшему мертвому вождю. Облегченно вздохнул — на его руке красовался мой серебряный браслет. Правда, открыть его хитрые застежки они так и не смогли — похоже, их просто выломали.
Я сдернул с его руки браслет, прикрепленный какими-то веревочками, — при этом чуть не порезал пальцы, отрывая прочные завязки, и бросился назад.
Аранна стояла над телом брата и рыдала.
Алдан уже не дышал. Из глубокого отверстия в его груди еще сочилась кровь, но струйки были слабыми и тонкими.
Я сосредоточился и выпустил в его тело мощный заряд лечебного заклинания. Вначале ничего не происходило, потом страшная рана на груди, открывавшая кости и слабо дергавшееся сердце, стала затягиваться, и скоро от нее остался только шрам, пересекающий грудные мышцы.
Алдан не открывал глаза, Аранна приложила ухо к его груди, послушала и сказала:
— Сердце не бьется! Он умер, умер! — Она зарыдала, бросившись ему на грудь.
Я отошел чуть в сторону. У меня в голове не укладывалось — ну как, как это случилось? Как я допустил гибель друга, и так глупо? Расслабились — вот одно слово. Расслабились, стали самоуверенными, понадеялись на свой авторитет неприкасаемых и хитрость, и вот результат — какой-то провинциальный вождишка обвел нас вокруг пальца, как детей.
— Чего это вы так вырядились? — неожиданно раздался голос эльфа. — Или, скорее, разнагишались!
Аранна прекратила рыдать и удивленно посмотрела на открывшего глаза брата:
— Ты жив? Неужели ты все-таки жив?
Она снова зарыдала, теперь от счастья, и бросилась в объятия Алдана. Он похлопал ее по голой спине, потом отстранил, смущенно кашлянув, и сказал:
— Это… ты бы накинула на себя чего-нибудь. Хотя, должен сказать, узоры по животу, груди и бедрам тебе идут. Очень, очень пикантно выглядишь!
— Извращенец, — фыркнула сквозь слезы Аранна, — я думала, что потеряла тебя!
— Ну это не повод, чтобы залазить голой на брата! — хихикнул Алдан. — Ты и мертвого поднимешь, такая красотка!
Аранна покраснела и кинулась к куче нашего барахла, нашла свою одежду и побежала к ручью смывать с себя краску.
Я же, не одеваясь, взял нож и побрел к привязанным товарищам.
Они так и продолжали спать. Я разрезал веревки, мягко уложил их на траву, последним отвязал старика-орка. Пустив в каждого импульс выздоровления, я изгнал из их организмов заразу, опутавшую мозг наркотическим опьянением, и теперь они просто спали. По примеру Аранны я взял одежду и тоже пошел к ручью.
Подруга там плескалась вовсю, разбрасывая кучи брызг, до красноты терла тело песком, сдирая присохшую краску, и выглядела просто прекрасно. Я плюхнулся в воду рядом с ней и несколько минут с наслаждением лежал лицом вниз, впитывая всем телом прохладную влагу. Потом встал на колени в неглубоком затоне, чтобы вода достигала мне до груди, и тоже стал смывать с себя краску. Эта мерзость удалялась с трудом, видимо, была сделана на масляной основе, и только с помощью абразивных материалов, то есть песка, удавалось от нее очиститься.
Мне помогала Аранна, оттирая меня как заправская банщица. Скоро, после ее усилий, очищаться мне стало трудно, и наше очищение плавно перешло в сексуальные игрища, прервал которые голос Бабакана:
— Хм… чего это вы тут делаете?
— А ты чего, не понял? — огрызнулась красная Аранна. — Иди отсюда, гном-извращенец!
— Это вы извращенцы. Тут единственная запруда на всю округу. Мне что, как жабе, ложиться в ручеек глубиной по щиколотку, чтобы смыть эту пакость? Перемещайтесь куда-нибудь, я тоже мыться буду! — И Бабакан бесцеремонно плюхнулся рядом с нами. — Сейчас еще и Каран сюда придет, сваливайте побыстрее, отмылись уже!
Мы с Аранной, хихикая, побежали от ручья, при этом я прикрывал причинное место ладонью, дабы не смущать граждан-путешественников.
Через два часа мы, одетые и обутые, снова ехали караваном к своей цели. Алдан был еще слаб, но держался на коне хорошо. Мы решили отъехать подальше от проклятого места, которое я перед выездом спалил огнем дотла. Идол горел жарко и весело…
Остановились мы на ночлег в сумерках, возле небольшого степного озерца, питаемого подземными ключами. Пока на костре закипал чай и варилась похлебка, мы рассуждали о происшедшем с нами:
— Знаю я эту жидкость, — сказал Даркк, — ее делают шаманы из какого-то гриба. Ее обычно дают или больным, чтобы боли не чувствовали, или же жертвам, когда надо, чтобы меньше орали перед смертью. Ну кто знал, что они подмешают ее в вино.
— Викор, а как ты сумел очнуться, ведь тебя опоили так же, как нас? — спросил Каран. — Мы-то только с твоей помощью вышли из забытья.
— Бабакан так две чашки хряпнул, и то оно не сразу на него подействовало. Похоже, они потом его еще допаивали. Что касается тебя, то ты — человек неопытный… А я… я, похоже, тренировку получил, когда в своем мире сильно пил. Мой организм привык справляться с большим количеством алкоголя, вот, видимо, и вышел из опьянения раньше, чем они рассчитывали. Им надо было начать с меня, а не с Алдана. Кстати, если бы не твоя сестра, Алдан, лежал бы ты сейчас уже в земле сырой. Она сбила с коня вождя, который пытался удрать с моим лечебным браслетом. Всадила ему стрелу между лопаток, он даже пикнуть не успел. Молодец.
— Она это может, — с гордостью ответил Алдан. — Не хуже мужчин стреляет! Тетиву этого лука оттянуть-то не все в состоянии, не то что попасть из него куда-нибудь, а она в соревнованиях выступала наравне с мужчинами и занимала призовые места. Кстати, сестренка, а чего там это орки хотели с тобой сделать? Что там за приспособление такое было?
— Могу пояснить, — откашлялся старик и лукаво посмотрел на покрасневшую девушку: — Это подношение богу Калану. Кроме сердец врага он любит еще подношение в виде человеческого семени. Они собирались всем отрядом совершить жертвоприношение, а Аранна была средством для извлечения семени. Проще сказать — трахнули бы ее сто человек, а потом так же принесли бы в жертву… то, что от нее осталось.
— А чего она в сознании была? Мы все опоенные, она-то тоже вначале опоенная была, а потом почему оказалась в трезвом разуме?
— Ей, похоже, дали противоядие. Во время обряда она должна была понимать, что с ней делают, кричать, стонать, просить о пощаде — так интереснее и богу угоднее.
— Проклятые извраты! — с ожесточением выкрикнула Аранна. — Хорошо, что ты их всех убил, Викор! Надо было мне им всем члены еще отрезать и на дерево повесить, чтобы соплеменники видели, для острастки!
— Даркк, а откуда ты так много знаешь об этих изуверских обрядах? — с недоверием спросил Каран. — Неужели тоже в них участвовал?
— Участвовать не участвовал, но слышать о них слыхивал. Мне еще дед рассказывал о них. Это очень старые обряды, теперь их и не помнят. Только в глухих местах сохранились, вот как здесь.
— Ты там жалобился, что старое ушло и его шибко жалко? — усмехнулся Бабакан. — Вот тебе и прошлое. Нравится?
— Честно говоря — не шибко нравится, — сознался Даркк. — Одно дело слушать рассказы стариков, а другое — участвовать в этом. Тем более в виде жертвы. Ну их на хрен, эти старые обычаи! — Он досадливо махнул рукой, а мы рассмеялись и стали есть наш ужин.
Когда мы поужинали и перешли к чаю с медом, который захватили в дорогу в большой емкости, — его оставалось уже немного, и скоро нам придется пить чай без сладкого, — я решился, снял куртку, рубаху и сунул нож в костер. Дождался, когда кончик его лезвия прокалился, и попросил:
— Каран, поди сюда. Да смой ты с рук этот хренов мед! Заляпаешь меня всего. Держи нож.
— Зачем? Чего ты задумал? — недоуменно спросил Каран.
— Сейчас ты кончиком этого ножа надрежешь мне кожу на плече и засунешь под нее вот этот камень. Постой! Бабакан, там у нас есть крепкое вино или ты его все вылакал?
— Обижаешь, начальник! Ну вылакал, да… Но немного осталось, тут, во фляжке. Дать?
— Давай сюда, пропойца! — Аранна протянула руку и выхватила у виновато улыбающегося гнома заветную флягу. — Вот нельзя тебе доверять выпивку — сколько бы ни было, обязательно выхлебаешь!
Я взял флягу, промыл ардаман в вине, потом плеснул на руки Карану под жалобные стоны гнома — порча драгоценного напитка! — и приказал:
— Давай режь!
Плечо пронзила боль, когда Каран наискосок воткнул мне лезвие ножа, отдирая кожу от мышц, потом боль повторилась, когда он засунул под кожу камень, не самый большой, но все-таки выпятившийся из-под кожи приметным бугорком.
— Все, готово, лечись, Викор, а то смотреть на тебя страшно! — Каран отложил нож и отодвинулся от меня.
По моей руке стекала тонкая струйка крови, боль пульсировала, и я никак не мог сообразить и выхватить из мозга лечебное заклинание. Потом сосредоточился и вызвал его, пользуясь тем камнем, что засандалил в руку.
Рука заболела еще сильнее — так, что я скрипнул зубами, — тело охватил огонь сродни лихорадке, и рана стала затягиваться. Скоро на месте разреза остался только бугорок, который перекатывался под кожей. Боли не было, каких-то неприятных ощущений тоже. Я остался доволен произведенной операцией, облегченно вздохнул и стал смывать с руки натекшую кровь.
— Все, теперь камень всегда со мной. Давно хотел этим заняться, да никак не мог решиться. В этот раз мы чуть не упустили Алдана, когда урод-вождь отнял мой браслет, — больше этого не повторится.
Закончив наш ужин и наговорившись, мы улеглись спать. День прошел в высшей степени отвратительно, нервы просто звенели от перегрузки, и я долго не мог уснуть. Меня начало почему-то лихорадить, я долго вертелся, не давая спать Аранне, она ругалась на меня, и я заставил себя застыть в неподвижности, хотя так и подмывало повернуться и так и этак, с одного бока на другой.
Наконец я забылся тяжелым горячечным сном. Мне снилось нечто странное: как будто я летал в вышине — у меня выросли кожистые мощные крылья, покрытые снаружи зелеными чешуйками, — совершал немыслимые пируэты, наслаждаясь простором и новыми ощущениями, когда воздух со свистом обтекал мой стремительный силуэт.
Далеко внизу неслось стадо антилоп, перепрыгивая колючие кусты и растекаясь по степи как серо-желтый поток бурной реки. Я спикировал к земле так, что на мои крылья навалилась страшная тяжесть, и острыми когтями, похожими на стальные кривые ножи, схватил одну из замешкавшихся рогатых поскакуний, а потом с торжествующим ревом поднялся ввысь, легко взмахивая крыльями. Даже такая тяжесть, под сто килограммов, не смогла напрячь мои мышцы, и я несся в синей вышине легко и уверенно.
Подлетев к высоченному столбу с плоской площадкой наверху, я уселся на нее и стал пожирать еще теплое мясо, чувствуя, как оно проваливается в мой желудок, насыщая и придавая мне новые силы для полета. Неожиданно сбоку кто-то нанес мне удар, и я упал с каменного столба, едва успев развернуть крылья в падении, сделал вираж и увидел обидчика — это был дракон, переливающийся в лучах полуденного светила зелено-голубым оттенком крыльев и голубовато-белой чешуей на брюхе.
Я яростно набросился на агрессора, и мы схватились в воздухе, обмениваясь ударами — страшными когтями и крыльями, и каждый такой удар мог расплющить человека в лепешку. Я схватил его когтями за крыло и стукнул головой в его шею — раз, два, как молотом ударяя в то место, где она соединяется со спиной и крыльями.
Дракон замер, оглушенный, и повалился вниз, увлекая меня за собой.
Я выпустил его бесчувственное тело и увидел, как тот падает, кувыркаясь и беспомощно раскидывая свои крылья. Затем он, не долетев до земли несколько сот метров, с трудом расправил крылья и криво, с креном влево, как подбитый бомбардировщик, пошел вдоль леса и скоро исчез за горным хребтом.
Я победно заревел и сделал в воздухе «бочку», затем спустился к чистому озерку в степи, чтобы запить свой обед. Потянулся к воде, глянул на свое отражение и замер, увидев в нем страшную рожу с громадными белыми клыками и рогами на голове.
«Я — дракон?!» — с оторопью подумал я, в ужасе тряхнул головой… и проснулся.
Занималась утренняя заря.
Я вылез из палатки, где разметалась обнаженная Аранна, раскинувшая ноги и руки на всю территорию, потянулся и с удовольствием вдохнул утренний свежий воздух.
Было свежо, вся трава покрыта слоем росы, а в небе пролетела стая гусей, негромко гагакая в тишине. Ни ветерка, ни шелеста травы и листьев кустарников, а в небе догорали последние ночные звезды.
Мне почему-то не было холодно, хотя я был обнажен. Тело покрылось испариной, меня еще немного лихорадило, и ужасно захотелось окунуться в воду, чтобы смыть ночной пот. Подумав, я направился к озерку и зашел в его ледяную ключевую воду, погружаясь все глубже и глубже. Наконец вода достигла мне до груди, и я лег на нее, раскинув руки и опустив голову вниз. В ушах толкалась кровь, и скоро мне захотелось вдохнуть воздуха…
Вдруг дикая мысль пришла мне: а почему я не могу дышать водой? Мне хотелось вдохнуть эту прохладную жидкость и уйти на дно, поплавать там, в глубине, — что за дурь? Я поднял голову на воздух, перевел дыхание и поплыл назад, к берегу. Что-то странное сегодня творится со мной. И холода ледяной воды я не чувствую, только приятную прохладу…
Есть хотелось страшно, даже забурчало в животе, хоть меня и потрясывало, как при лихорадке. Может, простыл вчера, когда нас держали привязанными? Или заразу занес с камнем? Камнем? Может, все дело в нем?
Я провел ладонью по плечу, в которое вчера врезал ардаман, и ничего не обнаружил! Я не поверил и еще раз провел рукой — никакого камня не было. Гладкая поверхность, ни следов повреждений, ни выпуклостей — как будто и не было под кожей никаких камней. Камень растворился в теле, растаяв, как кусочек сахара в горячем чае.
Я отправился к своей палатке, оделся, подергал за ногу спящую красотку:
— Давай поднимайся, светило уже высоко на небе!
Она потянулась, выставив вверх крепкие молочно-белые полушария, и томно сказала:
— Свинья же ты все-таки, Викор! Всю ночь спать не давал, метался, вопил чего-то, рычал, как дикий зверь, а теперь будишь девушку ни свет ни заря, да не ласковым поцелуем, а дергая за ногу, как дикарь, волочащий меня на жертвенный камень. Гадина ты, одно слово.
— А ты бы хотела не на жертвенный камень, а получить любовь ста крепких оркских воинов? Надо было подождать вчера, пока ты ими не насладишься…
— Тьфу, гадость какая! Убью тебя, гад такой!
Я увернулся от метательного снаряда в виде кожаного женского сапожка и пошел разжигать костер. Надо попить чайку. Оставался один переход до древней дороги в джунглях, стоило поторопиться, чтобы заночевать уже перед поворотом. Надеюсь, сегодня нам ничего не помешает идти. А там — дня четыре-пять — и Запретные земли. Стоило ли только туда идти? Теперь уж поздно об этом думать.
Я раздул красный уголек, оставшийся в кострище, подложил к нему пучок хворостинок, и скоро яркое пламя весело трещало, облизывая котелок.
Друзья вставали, ворча и поругиваясь на меня за то, что поднял их в такую рань, и только Даркк был бодр и весел, подтаскивая продукты и кружки поближе к костру. Его такой ранний подъем никак не напрягал, видно было, что все это ему ужасно нравится.
Сидя на покачивающейся спине коня, я опять думал. Что же это такое со мной случилось? Не надо себя обманывать — в моем организме произошли какие-то изменения, как будто я занес туда заразу. Впрочем, зараза — это то, что губит организм, я же чувствовал себя великолепно, за исключением какого-то зудящего чувства, как будто меня переполняла энергия, да температура у меня была излишне повышена.
Когда я взял за руку Аранну, она даже ахнула и бросилась щупать мой лоб. После моих многочисленных заверений подруга успокоилась и только с усмешкой сказала, что вообще-то она любит… когда я горячий. И надеется, что я не остыну, пока не наступит момент «X». Опять вспомнился странный сон — было такое ощущение, как будто я и в самом деле стал драконом, летал в вышине… А этот вкус теплого горячего мяса, с текущей из него пахучей кровью… я даже непроизвольно облизнул губы. А желание вдохнуть воду — это-то что было такое? Я что, самоубийца? Почему это вдруг мне захотелось покончить с собой? Не придя ни к какому выводу, я отбросил все посторонние, раздражающие мысли и сосредоточился на дороге.
Местность вокруг сменилась небольшими озерками, из которых поднимались тучи птиц — гусей, уток, каких-то цапель и куликов. Ехать стало труднее — приходилось постоянно преодолевать небольшие ручейки, объезжать озера, но все-таки в конце концов мы оказались перед темным прогалом между деревьями.
— Вот этот поворот, — благоговейно заявил Даркк, разглядывая тоннель между деревьями. — Все, как и было тогда, когда я последний раз выехал из этого леса. Как молод я тогда был… а деревья стоят, как и стояли. В сравнении с жизнью этих деревьев, наша жизнь — это один миг…
— Интересно, когда я доживу до твоих лет, я тоже буду таким нудным философом? — ехидно заметил Бабакан.
— Ты не доживешь! Он ночью подкрадется и вонзит тебе в шею два оставшихся у него заточенных зуба, пока ты спишь, и высосет из тебя кровь. После этого умрет, так как кровь у тебя ядовитая, — заметил Каран. — Кстати, Бабакан, может, все-таки стоило тебя скормить этим людоедам? Они бы точно отравились тобой, а те, кто выжил бы, неделю страдали поносом, а значит, стали бы небоеспособными и мы бы их легко перерезали. Ты наше тайное оружие!
Бабакан заухал басом и чуть не упал со смеху на проползавшего под копытами лошади гада, по виду напоминающего земную гадюку, но вовремя спохватился и усидел в седле.
— Интересно, Каран, ты бы так же смеялся, когда эти уроды жрали бы твое сердце? Кстати сказать, более ядовитого гада, чем ты, я никогда не видал, — хехекнул гном. — Впрочем, один только что прополз у моей лошади под копытами.
— Тсс-сс… притихните все! — остановил я хохмачей. — Я вроде что-то слышал, как будто в лесу кто-то кричал! Никто ничего не слышал, нет?
— Нет, не слышали, — повели головами эльфы, — а ты знаешь, слух у нас получше, чем у остальных. Тебе померещилось.
— Ладно. Давайте на ночлег располагаться. В лес пойдем завтра, сегодня все на отдых.
Мы с трудом нашли сухое место — почему-то тут было все вокруг заболочено — и расположились на отдых.
В отличие от сухой чистой степи, в этом месте одолевали москиты, прокусывающие даже ткань, так что спать пришлось одетыми, да еще и накрывать головы, во избежание их обгладывания мерзкими существами. На болотах кто-то ухал, шлепал ногами, плескался, так что ночь прошла тревожно.
В те часы, когда я засыпал, я опять видел себя летающим в небе, как будто переживал свои прошлые воспоминания. А может, я подключался к какому-нибудь реальному дракону? Я этого не знал и сомневался, что узнаю когда-либо.
Утром мы встали разбитые, не выспавшиеся, покусанные мошкарой. Завтракать не стали и сразу поехали по маршруту, договорившись встать на отдых и обед там, где будет поудобнее. Оставаться в этом гнилом месте нам не хотелось ни одной лишней минуты.
Дорога вызывала огромное почтение. Даже тысячелетия, прошедшие после того, как исчезла великая цивилизация, не смогли уничтожить эту великолепную автостраду. А может, не автостраду? Может, это называлось как-то по-другому, но выглядело оно именно так: прямая как стрела полоса рассекала буйство джунглей до самого горизонта. Я не знаю, из чего было сделано ее покрытие, но до сих пор корни гигантских тысячелетних деревьев не смогли пробить это полотно. Джунгли ограничились тем, что сжали со всех сторон эту трассу и постарались завалить ее своими «трупами» — на дороге лежали полусгнившие стволы деревьев, заросшие мхом и грибами.
Пахло сыростью, экзотическими цветами, сладковатым запахом тлена и болотом. Утробно урчали лягушки, пролетали над головой какие-то существа, то ли летучие мыши, то ли… хрен знает, кто там летал, но мои спутники очень неодобрительно воспринимали все это буйство флоры и фауны. Да и мне не особенно нравилось наше окружение.
Лошади бодро цокали копытами по твердому, похожему то ли на бетон, то ли на пластик покрытию дороги, и мы продвигались вперед, каждый час делая по пять-шесть километров.
Мы долго искали, где нам найти место для обеда и отдыха, плюнули и остановились прямо на дороге. Эльф, как наиболее умелый лесной житель, ушел в джунгли — искать, где напоить лошадей, но ничего пригодного, кроме мерзкого болота, не нашел и, вернувшись, отрицательно мотнул головой — нет ничего.
Через пару километров мы столкнулись с еще одним препятствием. Огромный великан, дерево, метров десять в диаметре, преградило нам дорогу, упав наискосок через ее полотно. Я отправил вправо и влево эльфа и Карана посмотреть, нельзя ли его обойти, чтобы не терять времени, оказалось — нет. И справа и слева были довольно глубокие овраги, наполненные болотной водой, и мы имели определенный шанс погубить в них лошадей. Не оставалось ничего, кроме как прибегнуть к колдовству и попробовать уничтожить этого монстра.
Друзья отвели лошадей подальше, а я остался у ствола, размышляя, как же мне его ликвидировать? Начал я с воздушного тарана. Сжав его до узкого столба, я всей мощью ударил по стволу. Полетели щепки, грибы, мох, обнажились волокна древесины, но особого успеха я не увидел. Я стал методично долбать и долбать по стволу, отгрызая от него кусок за куском. Через час я выдолбил в нем нишу, метра полтора глубиной, и задумался: «Чего-то я не так делаю. Может, не надо так тупо долбать, а стоит придумать что-то поумнее? За час полтора метра, притом в самом начале, а дальше будет еще толще… Думай, Витя, думай… Заморозить его? А потом долбануть тараном? Фаерболы? Нет. Придется его жечь».
Я стал поднимать температуру ствола — на участке шириной примерно два метра — до максимальной. Я и сам не знал, насколько я могу поднять температуру, но пришел к выводу, что если постоянно поднимать ее заклинанием у одного и того же объекта, то можно увеличить ее практически до температуры солнца.
Ствол задымился, вспыхнуло пламя — я отошел на почтительное расстояние, чтобы не поджариться, и продолжал прожигать и прожигать. Через полчаса усиленной работы в стволе образовался тоннель длиной метров десять, высотой примерно два — два с половиной метра и такой же ширины. Подойти к стволу пока что было нельзя — от него пыхало жаром, и тоннель был заполнен удушающим дымом, но я придумал, как нам ускорить процесс остывания, — пошел вперед и заклинанием заморозки остудил угли, после чего пройти через черный угольный тоннель оказалось легко.
Я махнул рукой спутникам, подзывая, и скоро караван прошел под стволом. Дальше уже дорога была свободна, и мы снова пустились в путь.
— Даркк, а как же вы прошли прошлый раз? — спросил я.
— А прошлый раз не было такого препятствия. Это уже после он свалился. Кстати, представьте, если бы кто-то решился идти к Запретным землям через джунгли! Представили? — Даркк усмехнулся и продолжил: — То, как мы тут идем, это просто счастье какое-то. Твердая дорога, никакого болота под ногами. Джунгли скрывают Запретные земли как самая лучшая охрана. Единственно, как туда еще можно попасть, это с моря. Или с воздуха. Но летать пока никто не научился…
На ночлег мы встали тоже на дороге. Уходить куда-то в сторону было опасно, и решили по очереди охранять лошадей, чтобы на них не напал никакой зверь. Если мы останемся без них — нам придется туго. Лошадям нужно было пастись, потому их свели на лужок возле дороги, поросший высокой сочной травой.
Первым должен был дежурить Алдан, он уселся рядом на ствол упавшего дерева, держа на коленях лук со стрелами, а остальные заползли в свои палатки. Вторым по очереди должен был быть Бабакан.
Уже глубокой ночью я проснулся от дикого рева гнома — там, где паслись лошади, что-то ревело, ржало, хрипело, и я выскочил из палатки как ошпаренный. Не понимая, что там случилось, — еще и темень была кромешная, несмотря на две луны, под деревьями сохранялся полночный мрак — я выпустил поверх голов несколько фаерболов, вспышкой осветивших поле боя. Я подумал, что, если там напал кто-то из зверей, он забоится огненных шаров.
На лугу Бабакан бился, рубя своей секирой здоровенную хрень, похожую на помесь жабы и крокодила, — она уцепила зубами одну из наших лошадей за зад и утаскивала ее в сторону болота. Лошадь хрипела, билась, лягалась, но тварь неумолимо тащила ее в лес.
Бабакан бил тварь по жирному боку, нанося ей глубокие раны, но та плевала на его усилия и была сосредоточена только на том, чтобы сожрать нашу лошадь любой ценой.
Хуже всего, я заметил, что в нашу сторону ползут еще три такие твари, шлепая лапами и плотоядно высовывая длинные красные языки. Их огромные белоснежные клыки сверкали в свете огненных шаров, и плевали они, что над их головами чего-то там пролетает и освещает, — крики, запах крови, вот что было главное! А то, что там светится, — это для них ерунда. Тем более что твари, похоже на то, не знали, что такое огонь, и не боялись его.
— Бабакан, брось уродов! Отходи-и-и! — крикнул я и побежал к лошадям. — Быстро уходи! Я сам займусь!
Бабакан оставил свою бесполезную борьбу и отбежал назад, тяжело отдуваясь, весь забрызганный какой-то зеленой жидкостью — видимо, кровью чудовища. С него стекала слизь, а одна рука была поранена почти до кости — свисали лохмотья кожи.
— Беги к ребятам, пусть тебе промоют раны! — крикнул я. — Я сейчас разберусь с уродами и приду!
Я сосредоточился на наступающих врагах и выпустил фаербол в того, который тянул лошадь. У «жабы» отлетела левая нога и вывалились кишки. К нему бросились еще две «жабы» и вцепились в волочившиеся внутренности. Картина была дикая: полудохлая «жаба» так и держалась зубами за коня, а две другие «жабы» сосредоточенно его пожирали. Я глянул — и ужаснулся: еще с десяток «жаб» спешили на запах крови и вопли!
Фаерболы летели, как трассирующие снаряды из автоматической пушки, я бил и бил — давно уже разлетелись первые «жабы»: от нападавшей на лошадь осталась только часть головы, повисшая на крупе, две другие тоже разлетелись лохмотьями после моих «выстрелов», но из лесу появлялось все больше и больше тварей, которых тоже приходилось убивать.
На лужке уже скопились груды вонючего мяса, а накат все продолжался. Я не знаю, сколько это продлилось времени, но скоро я заметил, что небо в прогалах между кронами деревьев стало сереть — наступал рассвет. Я уничтожил не меньше двух сотен чудовищ, а может, и больше. Эта часть леса превратилась в бойню, и сам я был залит мерзкой липкой кровью с ног до головы. Все-таки, как и все в мире, атака монстров завершилась, и мне уже не в кого было стрелять.
Наверное, я уничтожил всех существ этого вида в районе. А может, и нет. Может, они просто попрятались на рассвете. Эта мысль заставила меня быстрее ретироваться к нашему лагерю, с тем чтоб скомандовать уходить как можно быстрее. Соседство с таким богатым кладбищем ночных животных, порубленных как топором, не принесет ничего, кроме атаки уже дневных животных, желающих полакомиться мясом.
Бабакану уже промыли руку — рана выглядела отвратительно. Как он пояснил, монстр зацепил его когтем, когда он пытался обить его от лошади. Даже будучи так тяжело задет, гном продолжал истово сражаться за нашу собственность.
Я быстро залечил ему руку, не оставив и шрама, вот только она немного стала потоньше: был вырван клок мускулов с предплечья, но ничего — гном быстро нарастит их при хорошем питании, что я ему и сообщил сразу после лечения.
Бабакан победно уставился на Карана:
— Видишь, мне надо усиленное питание! Попробуй теперь только сказать, что я слишком много жру!
После Бабакана я принялся за лошадь. Она мелко дрожала и пугливо оглядывалась, двое эльфов с трудом ее сдерживали. Ее круп был глубоко разорван зубами чудовища, и хотя ребята постарались его промыть, особого результата это не дало — в раны вполне могла попасть какая-нибудь зараза. Я подумал: может, лучше убить ее, чтобы не мучилась? Потом все-таки решил попробовать вылечить — хуже-то не будет. Нам нужна лошадь, да и просто жалко животину.
Я предупредил эльфов, чтобы они покрепче держали животное и не подставлялись под удары копыт, и начал лечение. Выпустив лечебное заклинание, я стал заращивать раны. Конь бился, ржал, ему было очень больно, я знал это, эльфы с трудом удерживали его, чтобы он не убежал, — но раны все-таки стали затягиваться и исчезать. Скоро на их месте оставались только небольшие вмятины — через месяц вообще ничего не будет видно, как только нарастут мышцы.
Только сейчас я понял, что лечил и Бабакана, и коня без всяких камней! Видимо, тот ардаман, который растворился в моем теле, сделал так, что теперь я мог, как заправский лекарь, исцелять, не пользуясь дополнительными приспособлениями. Это меня очень обрадовало, но было не до открытий. Быстро свернув лагерь, мы нагрузили лошадей и поскорее выехали из проклятого места. Впереди было еще две с половиной сотни верст такой же пакостной дороги.
