Глава 2
– Он открыл глаза! Открыл! – Девушка, почти девчонка, сорвалась с места, подбежала к женщине лет сорока, с усталым добрым лицом, и, схватив ее за руку, поволокла в комнату к больному.
Женщина возмущенно фыркнула и покачала головой:
– Ну открыл, и что? Стоило меня ради этого отрывать от варки похлебки? Вот сейчас твой отец придет из лавки – голодный, злой, как лесной амрок, и задаст нам всем! И твой высохший деревянный человечек нас не защитит!
– Мам, он не деревянный! Не говори про него так! Он хороший, я знаю!
Девушка наклонилась над лежанкой в углу комнаты и внимательно посмотрела в глаза мужчины:
– Ты меня видишь? Слышишь? Как тебя зовут? Кто ты?
Мужчина не отвечал. Он бессмысленно таращился в потолок зелеными глазами и молчал – худой как скелет, обтянутый кожей. Его глаза ввалились в глазницы и смотрели оттуда, как два волчьих глаза из темной норы. Белая кожа незнакомца была покрыта шрамами – за полтора месяца, что он лежал в доме Гирсе, раны мужчины зажили. Даже страшный пролом на голове – рваный, открывающий кости черепа, треснувшие от удара.
Когда раненого привезли домой, позвали лекарку. Та с сомнением покачала головой и сказала, что этому человеку давно следовало умереть. Почему он жив, непонятно. Чудо. В жизни случается много странного, недоступного разуму людей, посему нужно оставить этого бедолагу на волю богов и дать ему умереть. Или выжить, самому опять же, если будет на то воля богов.
На волю богов полагайся, а нож храни за пазухой – говорил здешний народ. Потому лекарка соорудила снадобья на первое время, дала травок на будущее – научила заваривать траву непоседливую Беату – и удалилась, получив два полновесных серебреника.
Отец был очень недоволен незапланированной тратой. Ворчал – чтобы заработать два серебреника, ему нужно торговать целый день, да еще чтобы односельчане вдруг заимели в своих кошелях деньги, которые отнесут в его лавку.
А денег у людей не было. В основном расплачивались за товар натурой – шкурами. Эти шкуры лавочник Урхард Гирсе потом отвозил в город и сдавал перекупщику, получая за них деньги. На деньги закупалось все, что нужно селянам, и… круг замыкался. И так почти два десятка лет. Урхард построил свою лавку двадцать лет назад, в небольшой деревеньке под названием Темный Лог. Тогда там был всего десяток домов. Его отговаривали от глупого шага. Ну что можно заработать в этом глухом углу? Но он решился и вложил все свои деньги в постройку дома и в торговлю.
Как ни странно, дело пошло. Селяне сносили ему шкуры – здешние края славились замечательным мехом усков, темным, с серебряной искрой. Купцы сюда побаивались ездить – слишком много нечисти, поэтому охотникам приходилось ездить в город самим, сдавать рухлядь почти за бесценок, рискуя быть обманутыми, опоенными, ограбленными по дороге в город. Теперь они ничем не рисковали, пусть даже за шкуры Урхард давал немного меньше, чем перекупщики в городе. Но это и понятно: ему же тоже надо на что-то жить.
Через два года после того, как новоиспеченный купец обосновался в глуши, он женился на девушке из простой семьи, того же клана, к которому принадлежал и сам. Он внезапно влюбился как мальчишка, и, как ни странно, девушка, красивая, добропорядочная и спокойная, ответила ему взаимностью, переехав из большого селения в маленькую деревню, в дом Урхарда Гирсе.
Впрочем, в Темном Логе за эти годы настроили домов, и маленькой эту деревню можно было назвать только условно: семьдесят дворов, появилась своя лекарка, к которой ходили со всей округи, появился даже свой храм – бога Леса.
Деревенские охотно молились этому богу, рассчитывая на то, что Лес будет к ним благосклонен, – вся их жизнь проходила в лесу, в глухомани. Орехи, мясо, шкуры, мед, древесина – захочет Лес дать их человеку, будет тот сыт, обут, одет и весел, не захочет – в одном из походов в рассерженный Лес упадет на голову нечестивцу сухое дерево, и кончится его долгая или недолгая жизнь.
Все в руках богов, и у всех людей они разные. У моряков – свои боги, у пахарей – свои. Такова жизнь.
Через год после свадьбы Урхарда и Аданы родилась дочка Беата. Маленький, вопливый комок плоти, который стал для Урхарда главным сокровищем на свете, не считая жены, конечно. Дочери он позволял все – хулиганить, бить посуду, лазить где угодно, и, когда жена пыталась остановить девочку, запрещал наказывать это маленькое чудовище.
Как ни странно, Беата выросла разумной, хорошей девочкой, несмотря на полное отсутствие воспитания, то есть порки ремешком. Девочка не отказывала в помощи матери, отцу, работала, как и они, помогала в лавке, училась – отец научил ее грамоте, покупал ей книги, ужасно дорогие, но такие интересные! В них описывались иные миры, путешествия, красивая любовь и низкое предательство.
Когда девушка увидела возле дороги человека в странной одежде, в крови, израненного, у нее екнуло сердце, и Беата решила: это судьба. Это – он!
Родители придерживались совершенно другого мнения, но, так как отказа девочка ни в чем не знала, чужака оставили в доме. Тем более что пока что он не представлял никакой опасности – раненый и бессильный.
Втайне родители Беаты надеялись, что он тихо и спокойно помрет – нет человека, нет проблемы. Кто он такой и зачем тут оказался? Чего от него ожидать? А пока пусть девочка поухаживает за ним, почему и нет? Чего портить ей настроение? Больше детей у семьи Гирсе не было. Не дали боги. Нет, парочка старалась, очень старалась… ходили по лекарям, даже к городским ходили, к знахарям-колдунам. Но… все лекари говорили, что у Аданы все нормально со здоровьем. Вот только словами лекарей ребенка не зачнешь, так что ни брата, ни сестры у Беаты так и не появилось.
Впрочем, Урхард и Адана не теряли надежды и при каждой возможности пытались исправить эту несправедливость. Безуспешно. Скорее Беата обрадует их внуком, чем у них что-то получится, решили Гирсе.
Кстати, это была еще одна причина, по которой родителям девушки не хотелось, чтобы незнакомый мужчина находился в доме. В семнадцать лет рано еще думать о том, чтобы родить, особенно если на горизонте ни одного достойного кандидата в мужья, только деревенские увальни, ловкие в лесу и в бою и совершенно тупые, когда дело касается образованной девушки из хорошей семьи. При Беате парни почему-то впадали в ступор, мямлили, несли какую-то ерунду, создавая впечатление полуидиотов. Она над ними подсмеивалась, и скоро оказалось, что рядом с шустрой, острой на язык девушкой нет ни одного претендента на ее любовь. Хорошо это или плохо? Беата считала, что хорошо, родители в выводах дочери сомневались. Но не настаивали. Придет время, и… чего «и» – они не знали, но искренне верили, что боги не пустят дело на самотек и как-то исправят ситуацию. Иначе пошли бы они, эти боги!..
Урхард не отличался набожностью, как и его жена, хотя подношения богу торговли делал. Как, впрочем, и богу путешественников – куда без этого, ведь большая часть жизни Урхарда проходила в дороге. А на ней множество опасностей и приключений – от раненого медведя-шатуна до слизника или черного вопера, иногда вылезающего из Леса и пытающегося попить человеческой крови.
В последние годы нечисти становилось все больше и больше. Говорили, что в старые времена нечистой силы в Лесу было совсем мало или даже не было вообще. Но уже много лет леса заполонила пакость, взявшаяся непонятно откуда, – все эти гады, поджидавшие путника и мечтающие лишить его частей тела, крови, а то и самой жизни.
Урхард заметил, что последние пять лет твари сделались очень агрессивными и количество их увеличилось в несколько раз. Он сам уже раз пять дрался с залетным визгуном, перепугавшим лошадей так, что те понесли и чуть не развалили фургон. Хорошо хоть, что твари в этой местности были небольшими. Поговаривали, что ближе к югу они вырастали раза в два крупнее. И в который раз Урхард благодарил судьбу, что живут они на севере, а не на юге, где зимой, говорят, даже не выпадает снег. Урхард там не бывал, но оснований не верить книгам у него не было, как и рассказам купцов, с которыми постоянно встречался в городском трактире.
– Ну почему он не отвечает?! – с ноткой отчаяния в голосе снова спросила Беата, и Адана укоризненно покачала головой:
– Дочка, он может и вообще ничего не ответить! Никогда! Ты видела рану на его голове? Ты видела его сломанные руки и ноги? Он может превратиться в овощ, ведь всем известно – человек думает головой! А раз голова разбита, значит, думать он сейчас не может. Может, вообще никогда не будет думать. Дала б ты ему умереть, чего мучаешь? Тихо, тихо – пусть живет! Я-то чего? Ну что так разволновалась?
– Уыыыааа… – неожиданно явственно сказал мужчина. – Ииииааа!
– Глянь-ка, и вправду оживел! – хмыкнула Адана. – Эй, парень, тебя как звать? Откуда ты?
– Ээээуууу… – беспомощно прогудел мужчина и облизнул губы.
Беата схватила ковшик с отваром травы, поднесла к губам больного, и в его рот полилась тонкая струйка. Мужчина стал глотать, захлебнулся, закашлялся, покраснел. Девушка вытерла его губы тряпочкой, утерла ему лоб, покрывшийся испариной, и посмотрела на мать – исподлобья, колюче, как лесной гессрер на свою жертву.
– Выживет он! Ты же видишь – пьет, кашляет, уже и глаза открыл, разговаривать стал. Не говори больше про то, что он должен умереть!
– Да я чего… пусть живет, я же сказала! Дочка, поосторожнее с ним… может, он из разбойников? Может…
– Может, он гессрер-перевертыш, ага! Мамочка, ну что ты все ерунду говоришь? Иди лучше готовь, папку встречай. Я сейчас помогу тебе, только закончу с ним…
Адана недовольно поджала губы, но ничего не сказала. Повернулась и скоро уже гремела кастрюлями на кухне, вымещая на них свое раздражение.
Беата улыбнулась и снова склонилась над больным:
– Надо покушать! Давай-ка я тебе бульончик сделала! Попей! Ага, вот так, так…
Мужчина глотал теплую, пахучую жидкость, полуприкрыв глаза, когда Беата остановилась – бульон закончился, – что-то попытался сказать, прохрипел, приподнял худую руку, но попытка снова закончилась неудачей. У больного из уголка глаза показалась большая, чистая слеза и покатилась по щеке к подушке, испачканной каплями бульона, пролитыми Беатой по неосторожности.
– Ничего-ничего, ты скоро будешь сильным, большим – как и был! Вон у тебя какие крепкие кости, и зарастает на тебе все быстро! А то, что сил сейчас нет… так что же такого? Болезнь есть болезнь! Ты знаешь, мне никогда не нравилось быть лекаркой, а когда я за тобой поухаживала, решила – наверное, все-таки буду лечить людей. Тебя ведь вылечила… ну не совсем пока вылечила, но вылечу! Отвар я хорошо делаю, ухаживать за больным умею. Ты, может, хочешь кое-чего? Ты не стесняйся, я тебе горшочек подам…
– Ыууу… – простонал мужчина и сморщил нос, глядя на Беату. – Аууууыыы…
– Стесняешься, глупенький! – поняла девушка. – Да я тебя видела во всех видах! Ты чего?! Да и неинтересны мне твои причиндалы, я твоя лекарка, и все тут! Сейчас я тебе подам горшочек, оботру тебя, а потом снова поговорим, хорошо? Ну, давай-ка!
– Ну вот, видишь, как хорошо? И ты чистенький, и постелька чистая. Ты, если что, говори мне, когда захочешь. Не можешь – старайся говорить! Сегодня лекарка в лавку приходила, так вот, она сказала, что после сильного удара по голове человек может не только сознание потерять, но и разучиться говорить! Но со временем все налаживается… почти всегда. Сегодня я тебе голову помою. Ты такой красивый, такой мужественный, а голова немытая. Так нельзя! У тебя красивые волосы, темные. У наших у всех светлые волосы, а ты темный! Ты из дальних краев? Когда окрепнешь, расскажешь мне, откуда ты пришел и что с тобой случилось. Здесь так скучно, так нудно – парни все здоровенные и тупые как на подбор. Одно развлечение – посмотреть, как они в последний день седмицы единоборствуют. Хотела бы я быть парнем! Вы сильные, вам все можно. А мы, женщины, только рожать и дома сидеть, ждать своих мужей. Ну не обидно ли? Я бы путешествовала, дралась с другими кланами, убивала нечисть! Ты боишься нечисти? Да нет, такой, как ты, не может бояться нечисти, потому что ты герой! А я боюсь, если честно. Особенно гессрера-перевертыша. Он оборачивается человеком, напускает морок, и ты видишь в нем того, кого любишь, кого хотел бы увидеть. И тогда он к тебе приближается и высасывает жизнь. Вот!
Беата помолчала и посмотрела в лицо мужчины. Тот внимательно слушал, повернув голову и глядя на девушку колдовскими зелеными глазами. Потом моргнул пару раз и, чуть улыбнувшись, сказал:
– Уыыааа! Уууэээ…
– Так. Надо за тебя браться как следует, – хмыкнула Беата. – Сколько можно мычать? Лекарка сказала, что ты мог забыть язык совсем и тебя нужно учить, как ребенка. Буду учить. Прямо сейчас!
Девушка встала, прошла мимо постели, остановилась:
– Я стою! Хм… мое имя Беата. Я – Беата! Беата! Ну-ка, повтори!
– Эууээээ… – послушно промычал мужчина, и Беата хихикнула:
– Не эуэээ, а Беата! Повтори!
– Эуээээ…
– Хи-хи… Беата!
– Буээээа…
– Ну вот! А говорил – не можешь! Молодец!
– Вот, молодец! Сам уже ешь! Мама, смотри, он сам ест!
– Осторожнее. Много не давай. Папа говорит, он может умереть, если сразу дать много.
– Ну что же я, дура, что ли? Я понемножку накладываю. Ну как ты? Как себя чувствуешь?
– Хорошо… – Голос мужчины был хриплым, каким-то деревянным. Но это и понятно – от завываний, с помощью которых он изъяснялся, до членораздельной речи прошло всего две недели.
Мужчина действительно очень быстро восстанавливался. Он уже мог есть сам – полусидя, держал ложку – только как-то смешно, в кулаке, пальцы у него работали плохо, неловко, не желали держать предметы, даже самые легкие.
Беата с жалостью смотрела на худого парня, не способного обслужить себя, и ощущала что-то вроде материнского чувства. Хотелось погладить мужчину по голове, обнять, защитить от всего мира, так жестоко обошедшегося с ним.
А то, что мир обошелся с ним жестоко, было видно сразу: густые темные волосы наполовину поседели, именно наполовину – левая сторона белая, правая черная. На левой щеке длинный, извилистый шрам, уходящий за ухо, – пришлось натягивать сорванную кожу и зашивать. Сделали все, что могли, но кожа слегка натянулась, и левый уголок рта приподнялся так, что казалось, будто мужчина все время иронически усмехается.
– Теперь давай выберем тебе имя, ладно? Я же должна тебя как-то звать? – предложила Беата, забирая из рук больного чашку из-под съеденной кашки. Кашку она сделала сытную – растерла вареное мясо, грибы, истолкла крупу, получилась такая серо-бурая масса, вкусно пахнущая и проскакивающая в желудок совершенно без проблем – вкусная!
– Давай, – так же хрипло подтвердил мужчина и попытался улыбнуться. Улыбка получилась вымученной, и он оставил свою затею, сделавшись снова хмурым и спокойным, как камень с горы Гостра.
– Я буду называть имя, а ты мне говори, подходит ли оно тебе. Может, таким способом мы найдем твое настоящее имя? А что, голова откликнется, вспомнит. Чем боги не шутят? Итак, начинаю! Горс!
– Нет.
– Нурс!
– Нет.
– Эйнор!
– Н… нет!
– Эвор!
– Нет.
– Анри!
– Стой. Что-то щелкнуло. Давай на «а».
– Андрус!
– Вот! Я не знаю точно, но чувствую – что-то такое похожее.
– Андрус… Андрус… – Беата будто покатала на языке это имя, и в ее голубых глазах появилась смешинка. – А что, мне нравится! Андрус! Только смешно…
– Что смешно? – Мужчина осторожно сел на лежанке и, обхватив руками правую ногу, спустил ее с края топчана.
– У меня был знакомый, Андрус. Ну такой болван! Как-то позвал меня погулять на берег озера и тут же начал лапать! Ни тебе ухаживаний, ни тебе подарков, сразу р-р-раз! – и за сиськи! А я ка-а-ак двину ему в глаз! А он в озеро бултых! Грязный весь, в тине, ругается! Потом его папаша приходил к моему, жаловался, что я опозорила сына – когда тот отвернулся, я вроде как толкнула в спину, и придурок свалился в озеро, потерял сапог, новый притом, кошелек потерял и… чего-то там еще, уже не помню сейчас. Требовал, дурак, чтобы мой отец ему возместил ущерб. А я рассказала папке, как все было, он посмеялся и послал этого вымогателя в одно место! Тот грозился, типа мы пожалеем, да пошел он! У меня отец знаешь какой сильный? Он как медведь! Двинет кулаком – башка отлетит! И я сильная в него! Эй-эй, ты куда?! Тебе рано вставать!
Мужчина пошатнулся, глаза закатились, и он грохнулся на пол, со всего размаху приложившись головой об угол топчана. Беата вскочила, бросилась к больному, пощупала жилу на шее – та билась ровно и сильно, как у здорового.
Жив! У девушки от души отлегло. Она нагнулась, подсунула руки под больного, выпрямилась, оторвав его от пола, и с усилием положила на постель, отметив про себя, что тот стал ощутимо тяжелее. Раньше она поднимала его гораздо легче. Выздоравливает!
Глаза Андруса открылись через минуту – он поморгал, сморщился и удрученно спросил:
– Я что, свалился? Голова закружилась.
– Свалился! Скажи спасибо богам, которые тебя охраняют, – только шишку набил! Ну что ты как маленький ребенок?! Хоть бы сказал, что хочешь встать, я бы тебя поддержала! И вообще, нельзя резко вставать, лекарка говорила! У тебя кровь застоялась, потому надо быть очень осторожным!
– Буду, – кивнул мужчина и снова начал садиться, скривив болезненную гримасу. Сел, приложил руку к затылку, где наливалась шишка. – Да, хорошо приложился. В голове звон стоит!
– Посиди вот так, привыкни, – кивнула Беата, – потом я помогу тебе встать. Ты же хочешь кое-куда сходить, да? Так бы и сказал… а то изображаешь из себя…
– Если бы изображал, – усмехнулся Андрус, – а то я и не знаю, кого изображать. Ничего не знаю. Вообще ничего. Где я, откуда я, зачем я… ничего. Без девчонки встать не могу! Скажи, а когда меня нашли, во что я был одет? Что из вещей при мне было?
– Да ничего особенного – рубаха, штаны, сапоги. Оружия не было – ни меча, ни лука, ни даже ножа. Ничего такого, что могло бы указать, к какому клану ты принадлежишь, чем занимаешься. Ты лежал возле дороги, весь в крови, и было похоже, что тебя будто сбросили с высокой скалы. Рубаха тоже в крови, в грязи. Пришлось выкинуть, все было безнадежно испорчено. Я тебе папино белье дала. Он покрупнее тебя, пошире, но лучше пусть висит, чем лопается, правда же? – Беата радостно засмеялась, став в этот момент еще красивее. Ее голубые глаза лучились светом, золотистые волосы, чисто вымытые и пахнущие травами, обвивали голову, словно облако вершину горы, а полные губы манили приникнуть к ним, как холодный источник влечет путника в жаркий день.
Мужчина встряхнул головой, отгоняя непонятно откуда взявшиеся мысли – ему подумалось о том, что такую красотку мечтал бы взять в жены любой дворянин, а не только простолюдин из глухого угла, и тут же он спросил себя: а что такое дворянин? Что значит это слово? Какое отношение он имеет к дворянину? Слово знакомое и когда-то очень важное… Нет, на ум ничего не приходило.
– Беата… расскажи мне… – Он умолк, подбирая слова, а девушка радостно засмеялась:
– Как здорово, что ты ожил! Никто не верил! Интересуешься всем! Что тебе рассказать? Я тебе все что захочешь расскажу, даже как я первый раз поцеловалась!
– Давно?
– Что давно? – не поняла Беата.
– Давно поцеловалась?
Девушка расхохоталась и не могла остановиться с минуту, у нее даже выступили слезы на глазах. Мужчина заметил, что Беата вообще хохотушка и смеется иногда совершенно без повода – с его точки зрения. Вот как сейчас!
– Ой, рассмешил! Извини, ты просто напомнил мне. Первый раз я поцеловалась, когда мне было пять лет! Мамина подруга приехала в гости со своим мужем и сыном, ему лет столько, сколько и мне. Они начали шутить по поводу того, что нас поженят, когда мы вырастем, и предложили Синаргу меня поцеловать, как свою невесту. Так вот, он меня чмокнул в губы, а я решила, что меня хотят укусить! Я ка-а-ак… врежу ему куклой! А кукла деревянная, твердая – шишка была с кулак! Реву было! Смеху! Только теперь Синарг обходит меня за сто шагов! Помнит куклу Нюсту!
Мужчина не выдержал и тоже засмеялся. Успокоившись, он спросил:
– Расскажи, как вы тут живете? Вообще, что это за мир? Я ведь ничего не знаю… Когда-нибудь мне придется от вас уйти, я должен буду жить сам, так что хотелось бы знать побольше.
– Ты так ничего и не помнишь? – нахмурилась Беата. – Совсем-совсем ничего? А как же ты будешь жить? Что ты умеешь? Чем заработаешь на жизнь? Я бы не советовала тебе уходить до тех пор, пока ты не определишься, что будешь делать. Пока можно было бы поработать у папы – он частенько ворчит, что нужно нанять помощника, он один не успевает. Я ему помогаю, но… я женщина, так что толку от меня не очень много. Нет, я хорошо помогаю – и когда он закупает товары, и когда грузит, и… в общем, везде. Но ведь я когда-нибудь выйду замуж, уйду из дома… кто ему поможет? Кроме того, времена смутные – нечисть размножилась, да и разбойники появились, пошаливают. Папку взять трудно, он здоровенный, но… лучше, чтобы не один. Понимаешь?
– Беата… я мало что понимаю. Если ты мне расскажешь, буду понимать больше. Чтобы принять какое-то решение, мне нужно знать больше.
– А ты образованный, да? – прищурилась Беата. – Я вот слушаю тебя и думаю, ты точно учился, читал книги. Ты умеешь говорить. Ты не простой вояка, или кто там еще. Ничего так и не вспомнил? Кто ты был раньше?
– Я уже говорил, – тяжело вздохнул Андрус, – ничего не помню. Что-то всплывает – какие-то образы, какие-то картинки, и тут же гаснут, не успеваю даже запомнить. Давай не будем пока это трогать, хорошо? Расскажи мне о мире…
– Ну что рассказать… мир создал Создатель и другие боги, они…
– Вот это мне пока не нужно, не трать время, – перебил мужчина. – Мне надо знать, что за земля, на которой мы живем, кто ею правит, какие здесь опасности, какая жизнь. Остальное постепенно я и сам узнаю.
– Ну… хорошо, – пожала плечами Беата. – Мы живем на большом материке, окруженном морем. Живем в самом его центре, в Лесу.
Сюда не все ездят – Лес населен чудовищами, тварями, обладающими магией. Говорят, что когда-то на Лес упало магическое заклинание, которое превратило часть зверей и людей в чудовищ, алкающих крови и жизни людей. Раньше их было мало, теперь стало гораздо больше. Большинство нашего народа живет по берегам моря, бороздит его на своих кораблях, торгует с островами, воюет, грабит, а мы вот живем в лесу. Кто-то охотится, отец торгует шкурами – живем.
– Беата, кто правит нашим миром? – терпеливо переспросил Андрус.
– А! Да. У нас есть староста, он решает вопросы по селу. Старосту выбрали на сходе. Хотели папку, но он отказался. Не любит командовать, разбираться в чужих проблемах – кто кому морду набил и что за это будет, чья коза пропала и кто сено попер. Староста еще собирает налоги с каждого дома и везет их в город, в клан. Глава клана принимает налоги, а взамен защищает нас.
– От кого защищает? Кто вам угрожает?
– Ну… кланы всегда воюют. За хорошие пастбища, за водопои, за лес, в котором можно охотиться, за россыпи золота, за россыпи камней… за все, что можно забрать, отнять. Наш клан не самый сильный, но вполне крепкий. Сколько кланов на свете? Не знаю. Десятки. Они собираются в королевство – король собирает налоги с кланов, правит ими. Он от нас очень далеко, очень. Мы живем в глухомани. Если бы отсюда не выбирались, так и клан бы никогда не видали.
– Так за что тогда им платить? Они вас не защищают, за что деньги?
– А попробуй не дай! Пришлют войско, пожгут дома, все равно заставят платить! Так лучше самим отдать. С дома в год один золотой, с лавки – пять золотых. Не так уж и много, если ты можешь их выплатить.
– Ага… кое-что понятно, – устало вздохнул Андрус. – Помоги мне встать, хочу немного походить. И… сходить кое-куда.
– Ты что делаешь? Ты же упадешь! – Беата бросилась к Андрусу, попыталась его поддержать, но он мягко отстранил девушку.
– Это упражнения для восстановления тела. Не бойся, я уже в порядке. Голова не кружится. Теперь мне нужно усиленное питание – много мяса, овощей, чтобы нарастить мышцы. И вот что, Беата… мне очень неудобно жить нахлебником. Скажи отцу, что я готов помогать ему в лавке – буду таскать мешки, ящики, что смогу, то и сделаю. Матери помогу – воду таскать, дрова колоть. Хорошо?
– Да ты тощий совсем! Куда тебе мешок поднять?! Ты чего? Спятил? – Беата чуть не фырчала, как рассерженная кошка, и Андрус явственно представил на ее месте черную кошку со сверкающими глазами. Та вдруг «улыбнулась», а потом неожиданно превратилась в маленькое крылатое чудовище, прекрасное, сверкающее разными цветами.
Андрус встряхнул головой – наваждение пропало. Перед ним снова стояла девушка – не очень высокая, светловолосая, с голубыми сияющими глазами, пухлыми губами, одетая в свободную белую рубаху с кружевами и юбку-штаны, украшенную серебристой вышивкой. На поясе небольшой, слегка кривой кинжальчик – ходить без ножей здесь считалось не совсем приличным. Да и времена смутные – твари стали выходить к поселениям.
– Смешно! – хихикнула Беата. – Ты как будто дерешься с кем-то невидимым! Ты видишь его, а я нет! Может, ты грибов наелся? Плохих. Вот и видишь чего не надо!
– Не мешай, – невольно усмехнулся Андрус. – Лучше становись рядом, я тебе покажу, как надо делать. Эти упражнения разминают мышцы, укрепляют тело, дают энергию. Когда-нибудь тебе это все может пригодиться. Есть упражнения и с ножом. Ты же всегда ходишь с ножом. Применяла его когда-нибудь?
– Один раз, – фыркнула девушка. – В городе. Я у фургона стояла, смотрела, чтобы не обворовали, а ко мне пьяный грузчик полез. Я отбивалась, отбивалась, потом достала ножик и ткнула его в зад!
– Помогло? – улыбнулся Андрус.
– Не-а, он только обозлился и чуть меня не прибил. Хорошо, что папка вовремя вернулся и ка-а-ак врезал ему по затылку – парень и вырубился! Но если что, я запросто воспользуюсь ножом. Он не простой – на него наложено заклятие против тварей, если им тварь ткнуть – она умирает быстрее, чем от обычного оружия.
– Правда? – искренне удивился мужчина, не прерывая упражнения. – А кто накладывает такие заклинания? Как они действуют?
– Не знаю, как действуют. Я не колдунья. Вот, глянь! – Девушка достала нож и протянула его Андрусу рукояткой вперед. – Лезвие после заклятия становится серебристым, а когда ткнешь им в тварь, рана у той чернеет и дымится. Тварь может от этой раны умереть, даже если она нанесена в руку или ногу. Потому мы тут еще и держимся, что есть такие заклинания. Твари нас боятся. Хотя… уже и не очень. Папка так говорит. По слухам, начали появляться такие, что не боятся заклинаний и вроде как сами колдуют, вот!
– Все-таки я не понимаю – откуда они взялись? – Мужчина медленно развел руки, глубоко вдохнув воздух и потом резко выдохнув «на крике». Беата от неожиданности слегка вздрогнула и рассмеялась. Спросил: – Что это за существа? Неужели нет никаких сведений?
– Может, и есть, – пожала плечами девушка, – но я об этом ничего не знаю. Книги стоят дорого, пишут их в городе, до нас ничего такого не доходит. Да и неинтересно было – ну есть твари и есть, нам какое дело? На все воля богов. Если они решили, что тварям быть, значит, так тому и быть. Может, и вообще про них никто ничего не знает. В Лесу никто, кроме нескольких лесных кланов, не живет, все на побережье – кому интересно, сколько у нас тварей и почему они ведут себя так, а не иначе. Давай я тоже с тобой позанимаюсь? Красиво ты это делаешь. Как вот это называется, что ты сейчас сделал?
– Хм… «дракон бьет хвостом в солнечный день». А это – «всадник»… это – «шаг». А это – «ложная нога». Становись… вот так. Расстегни верхние пуговицы… стоп! Снимать не надо! Боюсь, твои родители меня неправильно поймут. Одежда должна быть свободной, ничто не должно сковывать движения. Юбка-штаны как нельзя лучше подходит для упражнений. Итак, становись вот так… представь, что перед тобой противник – медлительный, но тем не менее опасный, и ты его встречаешь… вот так! Не надо торопиться, делай все медленно, плавно, пока не затвердишь упражнения до такого состояния, когда будешь делать их без ошибки уже на большой скорости. На каждый удар есть свой контрудар. И не один.
– Откуда ты все это знаешь?! Ты вспомнил свое прошлое?! Я никогда не видела такой борьбы! Наши парни сильные, драться умеют, но чтобы так – я даже в городе такого не видела!
– Я просто знаю, и все тут, – усмехнулся Андрус. – Знания всплывают у меня в памяти и снова тонут. Откуда я это знаю? Где я этим занимался? Не могу вспомнить. Только знаю, что занимался, когда-то очень любил эти занятия. И еще – я был воином, уверен. Потому что знаю – убивал людей. В том числе и голыми руками. Становись, вместе! Начали!
Мужчина был действительно громадным – русая борода, веселые голубые глаза, схожие с глазами дочери, руки, перевитые венами. Андрус откуда-то знал, что такие руки могут ломать подковы и шею врага, если понадобится. У него самого были такие руки.
Урхард слегка отяжелел с возрастом, но это лишь добавило ему некой основательности. Он походил на глыбу камня – монолитную, крепкую и… веселую. Его глаза лучились смехом, когда он смотрел на чужака, внедрившегося в семью. Урхард все понимал, все ведал в этом мире и относился ко всему с легкой насмешкой, как бы говоря: если будешь принимать все всерьез – с ума сойдешь! Этот безумный мир можно только высмеять, иначе никак. Впрочем, его глаза темнели и делались страшными, когда он шел в атаку. Из добродушного человека Урхард превращался в разъяренного зверя, и тут уже не стой на его пути!
Андрус знал все это от Беаты – та гордилась отцом, восхищалась им и считала его самым лучшим человеком на свете. Возможно, так оно и было, по крайней мере для нее.
– Говоришь, помогать будешь? В силу вошел? Что-то не верится… кости одни. На тебя глянуть-то страшно. Ты ешь? Беа, он ест мясо?
– Ест, пап, еще как ест! – фыркнула девушка. – Куда только девается? По нужде раз в два дня ходит, все переваривает!
– Ф-ф-фу… дочка, сколько раз я тебе говорил – благовоспитанной девушке нельзя говорить о таких делах! Неприлично!
– Да плевала я на приличия, – хихикнула Беата. – Ну что такого-то? Все всё знают, почему не сказать прямо?
– Тебе следовало родиться парнем, – сокрушенно вздохнул Урхард, но губы его сложились в улыбку, и он незаметно подмигнул Андрусу. – Все, не мешай нам, мужчинам, разговаривать! Итак, ты утверждаешь, что можешь переносить мешки, можешь помогать мне в работе?
– Могу, – согласно кивнул Андрус. – Могу переносить, могу считать, могу, если понадобится, драться за вас. Я хочу отработать то, что я задолжал вашей семье. Мою жизнь.
– Ну-ну, похвально, – буркнул Урхард, довольно откашлявшись. – Среди молодежи нечасто встретишь таких ответственных людей. Народ мельчает, все больше становится пустозвонов, которые обещают, да не делают. Не люблю таких. Надеюсь, ты не из них.
– Он не из них, па, не из них! – с места закричала Беата, но Урхард лишь взглянул на нее исподлобья, и та замолчала, будто придавленная тяжелым взглядом. Несмотря на безалаберность, Беата знала, когда можно беспокоить отца, а когда нет. Сейчас был тот самый случай, когда лезть не в свое дело не следовало. А Беата не любила плевать против ветра.
– Надеюсь, что не из них, – пророкотал Урхард. – Ну что же, вон мешок с крупой, в нем семьдесят стонов. Подними его и перенеси на полку под окно. Давай.
Беата до боли сжала руки, так что ногти впились в ладони. Она знала, насколько тяжел такой мешок, – только отец мог его легко поднять. Даже самые здоровенные грузчики кряхтели и вздыхали, забрасывая мешок на плечо, ворча, что за такие мешки надо брать плату отдельно, что они сделаны для обмана грузчиков, а им – надрывайся!
Андрус подошел к мешку, примерился и легко, будто тот ничего не весил, положил на плечо, даже не изменившись в лице. Дойдя до полки, аккуратно снял мешок и уложил на то место, куда велел Урхард. Беата шумно выдохнула и слизнула с губы капельку крови – она сама не заметила, когда прикусила губу. Поморщилась и восторженно уставилась на невозмутимого Андруса.
Урхард же довольно крякнул и кивнул:
– Силен. Говоришь, драться умеешь? А чем докажешь? Сможешь меня свалить?
– Смогу, – спокойно ответил Андрус. – Сейчас?
– Ладно, верю, верю! – улыбнулся лавочник. – Не хватало еще рубаху напачкать! Но худой ты – это просто невозможно! Надо тебя откормить. А то соседи скажут, что я жадная скотина и работника голодом морю! Серебреник в неделю, стол, комната, и… вот что, работник… Если у моей дочери вдруг живот начнет на нос налезать по твоей милости, я тебе башку откручу. И заверяю – тебя ничего не спасет. Понял?
– Па-а-ап! Ну ты чего?! – обиженно воскликнула Беата, срываясь с места. – Какую ерунду говоришь!
– Молчи! – Урхард рявкнул так, что ошеломленная Беата застыла, не в силах что-то сказать. – Я знаю, что говорю! Я тебя всю жизнь баловал, да, видно, слишком избаловал! Ты меня слышал, Андрус? Ты меня хорошо понял?
– Слышал и понял, – серьезно ответил мужчина, глядя в глаза своему будущему работодателю. – Я не хочу причинить вашей семье ни малейшего вреда, клянусь!
– Надеюсь, – так же серьезно произнес купец, из глаз которого куда-то исчезла вся веселость. – Ты мне нравишься, и не хотелось бы, чтобы ты пропал в Лесу.
– Пап, я на тебя обижена, – резко сказала Беата и выскочила из кладовой.
Урхард проводил ее взглядом, слегка улыбнулся и буркнул:
– Коза балованная! Смотри, отвечаешь за нее! Защищай ее, береги. Я за нее весь мир убью! Она любит тебя, а ты человек непонятный, пришлый, странный и опасный. Потому может наступить момент, когда я решу, что ты опасен, и тогда берегись. Между нами не должно быть недомолвок, потому я говорю все без затей.
– Я ценю это, – кивнул Андрус, – и, повторюсь, ни в одном уголке моей головы нет мысли причинить вам вред. Я буду стоять за вас, как за свою родню. Клянусь.
– Тебе сколько лет?
– Не знаю, – беспомощно развел руками Андрус. – А на сколько я выгляжу?
– Хм… лет на тридцать… нет, двадцать пять. Если бы тебе убрать шрамы, седину – точно лет на двадцать пять. Будем считать, что так и есть. Речь у тебя правильная, похоже, что ты где-то обучался. Читать умеешь?
– Нет, – усмехнулся Андрус. – Говорить умею, а читать нет.
– Странно… такое может быть, когда кто-то грамотный учил тебя языку, но забыл научить письму… Оп-па! – Урхард хлопнул рукой по колену и ухмыльнулся. – Я догадался! Ты говоришь, как моя дочка, даже с ее выражением, даже ударения кое-где ставишь, как она! Может, ты вообще из другого мира? И наш язык тебе в диковинку? Вот потому ты говорить умеешь, а писать нет! Ведь тебя этому никто не обучал!
– Ну… может быть, – пожал плечами Андрус, – вполне возможно. Но я ничего не могу сказать по этому поводу. Насчет грамоты – я попрошу Беату, пусть научит меня писать. Мне ведь жить надо как-то будет… когда я покину ваш дом. Грамота пригодится.
– Пригодится… – нахмурился Урхард, глядя на возникшую в дверном проеме жену.
Адана смотрела обвиняюще, как богиня возмездия. Постояла секунд десять, потом холодным голосом сказала:
– Андрус, иди к себе. Мне с мужем поговорить нужно.
– Мы еще не договорили! – вскинулся купец, сдвинув пышные густые брови, но женщина лишь кивнула:
– Иди-иди, парень, отдохни.
Андрус, улыбнувшись про себя, поднялся и вышел из комнаты, притворив за собой дверь. Тут же послышался приглушенный голос хозяйки, но он не стал прислушиваться. По большому счету это не его дело. Андрус знал, что долго на этом месте не задержится. Обживется и в путь. Сколько проживет тут – неизвестно. К Беате его тянет, это точно. Но скорее он видит в ней свою сестренку, чем любовницу или жену. И уж точно не будет ломать ей жизнь, даже если она сама этого хочет.
– Ты чего на девчонку насел? Она рыдает у себя в комнате! С ума сошел? Девчонка только оживилась, расцвела, а то совсем затосковала! А ты?! Чего ты ей там наплел?
– Молчи! Ничего не наплел! Все правильно! Она так и норовит запрыгнуть в постель к этому парню! Я его – а больше ее – предупредил!
– Ты большой, сильный и… глупый. Все чего ты добился – расстроил дочь. А если они захотят прыгнуть в постель, так и так прыгнут. Да и к лучшему!
– Чего ты несешь? – Урхард навис над женой как утес. – Ты чего вообще говоришь?! Как язык-то повернулся?!
– Сядь. – Голос Аданы был спокойным и бесцветным, как вода горного ручья, и таким же холодным. Урхарда как из ведра окатили, он как-то сжался, будто сдулся, и сел рядом с женой на скамью, положив здоровенные клешнястые руки на колени. – Урх, наверное, у меня не будет больше детей. Надо это признать, а мы с тобой всегда мечтали о маленьком, о мальчишке. Ты говорил, что будешь учить его стрелять из лука, бороться, точить ножи и драться, а еще – он будет помогать тебе в работе. Я старею. Ты стареешь. Наши потуги ничего не дают. И не дадут. И ты это давно уже знаешь. Наша дочь влюбилась – в незнакомого парня, который оказался на ее дороге. И это первый раз, когда она кого-то полюбила. Ты знаешь, как Беа относится к деревенским парням. Они и вправду не стоят ее ногтя – грубые, тупые увальни. Этот парень другой, я чувствую в нем силу, но при этом – порядочность, доброту, основательность. Он будет защищать нашу дочь до последней капли крови, я знаю. Сердце мое чует. Ты сам такой, и я тебя выбрала именно поэтому – ты надежный, ты умный, ты самый лучший! Помнишь, ко мне сватался племянник главы клана? Как они угрожали моим родителям, если я не пойду за него замуж? А я выбрала тебя. Несмотря на опасность. И возможно, убила этим своих родителей…
Женщина сразу как-то постарела, ее лоб прочертили глубокие морщины. И если до того она выглядела лет на тридцать пять, сейчас она напоминала старуху, прижатую годами, несчастьями и бедами.
– Ты думаешь, их…
– Да. Отец справился бы с лошадьми, как бы они ни понесли. У них у всех были сломаны шеи – вроде как при падении. Но это вранье. Их убили. В отместку мне.
– Ты никогда мне не говорила! – Голос Урхарда был хриплым, а руки сжались в кулаки. – Не говорила!
– Я не хочу, чтобы ты мстил. Запрещаю это делать. Это мои родители, мой брат, мое несчастье, и только я могу распорядиться своим горем. Я рассказала тебе это только потому, чтобы ты понял, насколько сильно я тебя любила и люблю. А еще – потому что нам нужно принять решение.
– Ты хочешь выдать Беату за этого парня? – устало прикрыл глаза Урхард. – А ты его-то спросила?
– Не спросила. И не спрошу. И ты не спросишь. Наша дочь решит сама, что ей делать. Если она решит зачать от него ребенка, это будет наш ребенок. Наше дитя. Она взрослая женщина, и мы не вправе указывать ей, как поступить, даже если мы и говорим обратное. Мы можем только посоветовать ей, как правильно сделать. И если Беата решит, что будет правильно именно так, мы не будем ей перечить. Что касается Андруса – возможно, он когда-то уйдет. Но мы должны сделать так, чтобы ему не хотелось от нас уходить. Понимаешь? Все сделать!
– Давай-ка мы вначале посмотрим, что он собой представляет. А потом уже…
– Посмотрим, – улыбнулась Адана и сразу стала снова моложавой, красивой. – Но если все-таки…
– Да-да, не убью я его! И уж тем более ее! – ворчливо фыркнул Урхард. – Должен же я был соблюсти дочь?!
– Должен. Ты свое дело сделал, теперь пусть боги решают. – Адана потянулась к мужу, обхватила руками его за голову и, упершись лбом в его лоб, тихо сказала: – Люблю я тебя, буйный бородач! Не знаю, сколько нам осталось на свете, но я тебя всегда буду любить. Даже тогда, когда ты станешь старой развалиной.
– Чего это – развалиной?! – ухмыльнулся Урхард, целуя пухлые губы жены, похожие на губы дочери как две капли воды. – Я никогда не буду развалиной! Всегда буду молодцом!
– Ты всегда молодец… мой герой! – Адана прижалась покрепче, и они замерли – обнявшись, слившись воедино, как две половинки единого целого.
Андрус лежал на кровати, вытянув руки вдоль тела, и смотрел в потолок, сделанный из дубовых досок, покрытых лаком. С тех пор как был построен дом, потолок потемнел, кое-где закоптился – масляные фонари не добавляют свежести. Маленькое окошечко давало немного света, даже летом. Сейчас окно было открыто и затянуто сетчатой тканью. Теплый летний ветерок, сумевший влететь в окно, шевелил волосы мужчины, схваченные в узел, именуемый здесь воинским. Не носили воинский узел лишь рабы – здесь рабов не было, только в городе. Селяне неодобрительно относились к рабству, особенно те, кто жил среди Леса. Никто не знал, почему так, но с древних времен повелось – в Лесу рабов нет.
Мужчина думал. Обо всем. О том, что сегодня сказал ему Урхард, о том, что ему делать и как ему жить. Безродный – без имени, без клана, без всего того, что составляет жизнь человека, – он был будто горошина, выброшенная из стручка. Возможно, из него вырастет новое растение, а может, он исчезнет, унесенный потоком жизни. Что ему делать? Вероятно, лишь одно – жить! Жить и находить, обживать свое место под солнцем. До тех пор пока не вспомнит, кто же он такой. Или не создаст себе новую жизнь.
– Ты спишь? – Дверь тихонько приоткрылась, в нее заглянуло симпатичное личико Беаты.
Мужчина притворился спящим, задышал ровно, засопел носом. Девушка постояла рядом, хотела погладить его лоб и не решилась. Вышла из комнаты, притворив за собой дверь.
Он вздохнул, открыл глаза и только лишь сел на краю кровати, как дверь шумно распахнулась и торжествующая девушка набросилась на Андруса, толкнула его навзничь и запрыгнула сверху, прижав его руки к постели.
– Негодяй! Я так и знала, что ты притворяешься! Ах, подлец! Не хочешь со мной общаться?
– Беа, не нужно. – Мужчина потихоньку освободил руку, потом другую, снял с себя девушку и осторожно усадил ее на стул возле столика у стены. – Давай поговорим?
– О чем? – нахмурилась Беата. – Это о том, что сказал мой отец? Не бойся, он тебя и пальцем не тронет! Тем более что к нему мама ходила, разговаривала, а она всегда за меня! Так что не бойся, тебя никто не обидит!
– Я как-то и не боюсь. Я вообще ничего не боюсь, – усмехнулся Андрус и с удивлением понял, что и действительно – он ничего не боится! Это было ненормально – как это так? Он должен бояться! Живое существо всегда чего-то боится, а вот он нет! Опять это все разбитая голова, последствия ранения, подумалось ему с горечью.
– А что же тогда? Почему ты шарахаешься от меня, как будто я лесная тварь? Я думала, тебя папка напугал… он так-то добрый, он никого зря не обижает.
– Я знаю. Пойми правильно – ты молодая, красивая девушка. А я кто? Непонятный человек, упавший с неба. Может, я убийца? Может, я совсем пропащий человек, откуда ты знаешь? И еще… молчи, не перебивай! И еще – я должен буду когда-нибудь уйти. Совсем уйти. Ты же знаешь, я не принадлежу этой деревне, этой жизни. Куда уйду – не знаю. Кем буду, где я буду – не знаю! И не хочу тебя обманывать… наши жизни соприкоснулись, но вряд ли пойдут рядом.
– Я некрасивая, да? – шмыгнула носом Беата. – Тощая слишком? Говорят, мужчины любят полных женщин, чтобы было за что подержаться! А у меня сисенки маленькие, с кулачок, попа маленькая, бедра как у мальчишки – тебе не нравятся такие, да? Посмотри сюда, я некрасивая?
Прежде чем Андрус успел что-то сказать, Беата сбросила с себя одежду и осталась голышом. Она стояла, чуть выставив вперед левую ногу, прекрасная, как мечта, и ничуть не стеснялась своей наготы. Беата повернулась вокруг оси, демонстрируя свое тело, и у Андруса перехватило горло – он закашлялся, потом встал, стащил с кровати покрывало, подошел к девушке и закутал ее под самый подбородок, как ребенка. Посмотрел в глаза – они были почти на уровне его глаз, Беата, как и все обитатели этого мира, была довольно высокой.
Девушка смотрела ему в глаза не мигая, будто выпила какое-то лекарство, затуманившее разум. Впрочем, откуда-то Андрус знал название этого лекарства – любовь, вот как оно называлось.
Мужчина поцеловал девушку в лоб, прокашлялся и тихо сказал:
– Давай не будем торопиться. Я еще не скоро уйду, так что у нас будет время узнать друг друга поближе. Хорошо?
– Хорошо… – потерянно сказала Беата, подхватила одежду и, отойдя в угол, начала нервно одеваться, повернувшись к Андрусу спиной. Ему все время хотелось смотреть на нее, любоваться крепким задом, гладкой спиной, в меру мускулистыми бедрами, но… Андрус пересилил себя, отвернулся и, пока не хлопнула входная дверь, не повернулся.
Он улегся на кровать и долго лежал так, опустошенный, как после схватки с врагом. Впрочем, что может быть сложнее, чем драться с самим собой? Так легко поддаться и совершить поступок, о котором будешь потом жалеть всю свою жизнь. Вот только нужна ли была эта победа? И не будет ли он все-таки жалеть о ней всю свою жизнь?
– Вот тут у нас крупа, тут мука, тут… да ладно, разберешься. Если что – спросишь. Цены я тебе дал, весы вот – работай, купец! – Урхард хохотнул и, не оглядываясь, покинул лавку через заднюю дверь.
Андрус усмехнулся, вышел из-за прилавка и отпер дверь в лавку. Шагнул на крыльцо и всей грудью вдохнул напоенный лесным ароматом воздух – от нагретого солнцем леса тянул ветерок, забираясь под рубаху горячими щупальцами, солнце сияло, как начищенный медный таз Аданы, и внезапно Андрусу стало хорошо на душе. Может, это его дом? Может, не зря он сюда попал?
Новоявленный приказчик повесил на дверь красную табличку, означающую, что лавка открыта, пошатал перила крыльца – показалось, что они стали хлипкими от времени, и вернулся на свое рабочее место ждать покупателей.
Урхард говорил, что обычно первые покупатели подтягиваются к обеду. Но кто знает, может, и с утра кто-то придет – всякое бывает.
Андрус прошел за прилавок, сел и стал по слогам разбираться в тексте книги, которую ему дала Беата. Надо было учиться грамоте, учиться писать – не все же быть неучем? Стыдно – девчонка грамотная, а он, взрослый мужчина, нет.
