Книга: Монах
Назад: ГЛАВА 3
Дальше: ГЛАВА 5

ГЛАВА 4

Работа вышибалы Андрею не то чтобы понравилась, нет, но она не вызывала у него ощущения третьесортности, как когда он работал «кухонным мужиком». Уже неделю он занимал столик в углу обеденного зала, наблюдал за происходящим и отслеживал представляющие опасность объекты. Конфликты случались довольно часто, но к концу первой недели пошли на убыль — Андрей жестко пресекал все попытки побуянить в трактире, и даже заядлые громилы поняли, что с ним лучше не шутить. Ну а как будешь вести себя развязно с человеком, который молча выслушивает оскорбления, а потом вырубает на месте и как кучу падали выкидывает за дверь?
Так что завсегдатаи четко усвоили: устраивать побоища опасно для их здоровья. Словом, жизнь Андрея стала гораздо спокойнее. Ночами он тратил время на то, чтобы обследовать город — пути отхода, удобные места для засад, несколько вариантов того и другого. Целью был главный адепт — Васк.
По городу этот адепт всегда передвигался в сопровождении охраны, и хоть она была слегка прорежена тяжелой рукой монаха, но ее хватило бы, чтобы покрошить целый полк. Кроме охраны рядом с Васком всегда находились несколько исчадий, вооруженных смертельными проклятиями. Кстати сказать, Андрей так и не понял, почему проклятие убитого им исчадия на него не подействовало, он списал это на божественное вмешательство.
В общем, организовать убийство этого монстра было очень непросто. Помог случай — по городу прокатился слух, что Васк осчастливил одного из купцов, взяв в наложницы его старшую дочь пятнадцати лет с очень симпатичным личиком, имевшую неосторожность идти по улице средь белого дня. Отказать исчадию, а тем более адепту мог только идиот, в случае отказа вся семья закончила бы жизнь на жертвенном алтаре, а так — позабавится, может, еще и не совсем покалечит. Зато все остальные живы будут.
А забавляться Васк желал у купца дома, в этом есть особое удовольствие — войти в дом любого человека и взять все что хочешь, даже его детей. А иначе зачем нужна власть?
В общем, дом купца стоял не в таком оживленном месте, как собор, а значит, шансы безнаказанно уйти были выше.
Андрею не составило труда отследить часы посещения адептом осчастливленной семьи. Обычно это было ночью, после того как в полночь заканчивалась черная месса, в которой должен был участвовать каждый адепт, где бы он ни находился. Никто не мешал Андрею примерно в это время выйти минут на пятнадцать, сделать свое дело и вернуться в трактир.
Поздней ночью Андрей выскользнул за дверь и бегом бросился по переулку, который шел перпендикулярно нужному направлению, — чтобы никто, если вдруг заметят, не сопоставил его передвижения и последующие события. Выполнив отвлекающий маневр, он поспешил к дому купца.
На улицах было темно, никакого освещения, кроме света луны, не было предусмотрено — кто будет оплачивать освещение улиц? Богатые люди всегда имеют слуг с факелами, а бедные… ну что бедные, кого волнует, как они ходят? Ну проломит себе башку какой-то сапожник или плотник, и что? Бабы еще нарожают…
Андрею было на руку отсутствие света, тем более что прибывшего к дому купца адепта, окруженного факелоносцами, было видно издалека. Андрей за спиной нес арбалет, прихваченный им заранее и ждавший своего часа в каморке среди барахла. Он приделал к нему лямки, как у рюкзака, и теперь арбалет не бил ему по спине, а плотно лежал между лопаток, как затаившийся смертоносный зверь.
На все передвижения у Андрея ушло минут семь, и вот он уже лежит за пышными кустами отцветшей сирени, густо разросшимися возле забора. Отсюда хорошо был виден находящийся через дорогу дом купца, скучающие гвардейцы адепта, охранявшие карету и следящие, чтобы никто не подходил к ней ближе чем на два метра. Впрочем, подходить было некому — поздняя ночь. В такое время по улице бродят или припозднившиеся гуляки, или поджидающие их грабители.
Адепт вышел минут через десять после того, как Андрей засел в кустах. До кареты было метров семьдесят, и Андрей не сомневался в точности выстрела — он уже отлично натренировался обращаться с арбалетом, тем более что стрельба из этого оружия была очень похожа на стрельбу из винтовки — вот только расстояния другие да звук не тот.
Болт вложен в арбалет, прицел взят… Адепт повернулся, довольно потягиваясь, как сытый кот, и тут ему в висок ударила арбалетная стрела. Адепта отбросило в сторону, как будто по голове ему врезали бейсбольной битой.
Ошеломленные охранники бросились к своему патрону, недоумевая, что же такое случилось. Андрей не стал дожидаться, когда они придут в себя, и, закинув арбалет за спину, дал деру.
Стрел с собой у него было мало — он взял всего две штуки, все равно больше раза выстрелить не удалось бы, а тащить с собой лишнюю тяжесть ни к чему. То, что охранники не сразу поняли, что адепта кто-то застрелил, дало ему совсем не лишние три секунды. Гвардейцы были слишком расслаблены и не верили своим глазам — ну кто может напасть на самого адепта? Кому в голову придет эта дурная мысль? Но пришла.
Первым очухался лейтенант гвардии, высокий светловолосый мужчина, одетый в темный камзол, с внушительной золотой цепью на шее. Несмотря на свой вид опереточного злодея, он не был дураком и быстро сообразил, откуда могла прилететь стрела.
Взревев как тигр, лейтенант показал рукой в сторону кустов, где раньше сидел Андрей, и вся толпа, человек десять, бросилась туда, оставив у кареты труп исчадия и ошеломленного кучера.
За три секунды Андрей успел забежать за угол и все больше увеличивал разрыв между собой и преследователями, которым пришлось разделиться: одни побежали за угол, за Андреем, другие — в противоположную сторону. Стражники не видели его, но других путей отхода просто не было.
Андрей ушел бы вполне безнаказанно, однако на его беду дверь какой-то забегаловки открылась и пробегавший мимо убийца попал в поток света из обеденного зала. Преследователи увидели его фигуру и поднажали.
Задыхаясь от бега, Андрей подумал: «Давно не тренировался, надо бы кроссы почаще делать. Форму теряю. А гвардейцы довольно шустрые… видимо, стараются тренироваться. Или же ярость сил придала… надо или заводить их куда-то и отрываться, или же мочить всех. Иначе я приведу их в трактир. Вот тогда будет взаправду плохо».
Он свернул в переулок, ведущий, как он помнил, в трущобы, к крепостной стене, и, сорвав со спины арбалет, пристроил на него болт.
Первый же попавший в поле зрения стражник схлопотал болт в грудь, и это поумерило прыть преследователей — получить в темноте неизвестно откуда прилетевший смертоносный гостинец никому не хочется.
Андрей усмехнулся: «Почему это, интересно, они раньше об этом не подумали? Ведь ясно, что гнаться за стрелком не так уж и безопасно. Увы, стрел больше нет, а потому сваливать надо поскорее, пока они там менжуются за углом. Надо было все-таки штук пять болтов взять, я бы тогда их всех тут положил. Ну да что теперь жалеть… кто знал, что эти идиоты бросятся в темноту за стрелком. Расслабились, видать, на хозяйских харчах, страх потеряли».
Через пятнадцать минут он уже был в своей каморке. Вся операция заняла гораздо больше времени, чем Андрей планировал, и это его обеспокоило. Такие длительные отлучки могут быть в конце концов замечены, и сложить два и два сможет любой мало-мальски разумный человек.
«Как бы я начал поиски убийцы после этого великого шума? — размышлял Андрей, лежа в кровати. — Я бы пошел по всем трактирам и рынкам, расспрашивал бы всех подряд о чем-то подозрительном, обо всех людях, недавно появившихся в городе. Начал бы с пожара в храме — теперь, после гибели адепта, его уже вряд ли спишут на случайность, значит, будут в первую очередь проверять всех пришлых. Муторная и тяжелая работа? Да ничего подобного. Побольше людей, и они угрозами и силой заставят рассказать обо всем, что происходило последнее время, обо всех подозрительных людях. Тот же конюх точно заложит меня, значит, скоро будут трясти. Утром надо отнести и спрятать у Гнатьева арбалет. И вообще, я слишком привязан к пивной, не пора ли сменить работу? Вот только на что жить? Хотя… есть одна мысль…»

 

Рано утром Андрей замотал в тряпку арбалет и понес его к Гнатьеву. Шел окольными путями, пройти мимо дома купца не рискнул.
Разбуженный ни свет ни заря Федор долго таращил глаза, ничего не понимая, потом схватил арбалет и утащил в дальнюю комнату со словами: «Подальше положишь, поближе возьмешь!» И ушел досыпать.
Теперь Андрей мог быть спокоен — с убийством его ничто не связывает. Ничто? А то, что его видели при свете из открытой двери трактира гвардейцы? А это ничего не значило — в полутьме, на бегу, при неверном свете что там можно разглядеть? В общем, он успокоился на этот счет.
В трактире было тихо, даже первые постояльцы еще не встали, только на кухне уже начала возиться и громыхать котлами повариха — кто-то же должен накормить завтраком постояльцев. Утреннее время у Андрея было не занято, так что он со спокойной совестью снова улегся спать — ночью удалось поспать только часа два, не больше.
Разбудил его шум — все бегали, суетились, что-то обсуждали… впрочем, понятно что, убийство адепта не могло пройти незамеченным. Андрей встал, оделся и пошел в обеденный зал, на ходу протирая глаза и зевая.
В зале шло горячее обсуждение — люди размахивали руками, перебегали от стола к столу, спорили до хрипоты. Андрей прошел на кухню, налил себе горячего компота, отрезал шмат от окорока и уселся завтракать в углу, как обычно наблюдая за происходящим.
— А что ты думаешь по поводу того, кто убил адепта Васка? — подсел к нему Василий. — Тебе как будто неинтересно! Шум такой в городе, а ты спокойно сидишь и лопаешь!
— А что мне, плакать, что ли? Или радоваться? Я видеть-то его никогда не видал, да и не хочу. Ты-то чего так разволновался?
— Хм… не знаю… странно как-то. Уже давно на исчадий никто не нападал, а тут целый адепт! — Василий недоуменно пожал плечами. — Чем кончится, даже не знаю. После того как какой-то грабитель случайно убил на улице исчадие, спьяну перепутав его с менялой, было большое дознание, много людей закончили жизнь на жертвенном алтаре. А тут — целый адепт! Я даже подумать боюсь, чем это закончится!
Андрей с трудом проглотил кусок, вставший в глотке. Об этом он как-то и не подумал, он судил о деле по меркам Земли — убийство, следствие, находят или не находят убийцу, ну и так далее. А чтобы вот такие массовые репрессии… теперь он понял, почему исчадий не убивают — себе дороже. После их гибели начинаются массовые казни, и люди сами сдают преступника, если он до тех пор не будет пойман. Или не явится с повинной… От нехорошего предчувствия у него защемило сердце.
И нехорошее не заставило себя ждать. К обеду город был перекрыт — никого не впускали и не выпускали через городские ворота, пронесся слух, что ждут армейское соединение, чтобы процедить все население города через сито следствия и найти виновного, а армия нужна для силового решения этого мероприятия на случай бунта.
Люди говорили, что вся семья купца, включая любовницу адепта, была заточена в тюрьму. Это и понятно — возле дома купца совершилось убийство, а он вряд ли был рад, что его дочерью забавляется исчадие, возможно, он и организовал акт мести. Ну а если не он, так все равно сгодится для жертвоприношения — не сумел уберечь адепта, пусть отвечает. Несправедливо? Это как посмотреть. Высшая справедливость — интересы Сагана и его приспешников, а остальное чепуха.
Андрей опять задумался: если последствия смерти адепта так страшны, принесут беду множеству людей — зачем ему убивать исчадий? Может, его миссия совсем не в том? А в чем?
Позавтракав, он потащился к Федору. Каждый день они согласно уговору занимались фехтованием на саблях и мечах. Гнатьев был исключительным фехтовальщиком, возможно, одним из самых лучших фехтовальщиков своего времени. Есть люди обычные, они занимаются обыденными вещами — ходят на рынок, работают в мастерской, обрабатывают поля, но есть люди, которым судьба уготовила иное. Это воины. Их рефлексы гораздо быстрее, чем у остальных людей, — возможно, сигналы по их нервам проходят в несколько раз быстрее. Конечно, многие из таких «мутантов» остаются незамеченными — ну как может проявиться эта способность у зеленщика или кожевника? Но если человек оказался в нужное время в нужном месте, эти способности проявлялись в полном объеме, и тогда возникало что-то феноменальное.
Скорость реакции у Гнатьева была потрясающая — сабля плела в воздухе невероятные кружева, оказываясь в близости от тела Андрея так часто, что он прекрасно понимал: случись настоящий бой с Федором, он бы не выстоял против него и пяти секунд. Стоит заметить, что Андрей и сам был из породы воинов, годы войны и тренировок закалили его и превратили в совершенную машину убийства, но до Федора в фехтовании на длинных клинках ему было очень далеко. Андрей давно уже не встречал людей, которые могли бы ему противостоять на равных, и в рукопашном бою Гнатьев не смог бы устоять против него, но на саблях… на саблях тот был царь и бог.
Сегодня они около часа изучали связки, переходы и стойки, потом столько же времени бились в спарринге, где Федор наставил Андрею синяков, приговаривая: «Ничего, ничего — зато, может, жив останешься, если что!» Потренировавшись, они уселись за стол пить чай.
Федор отхлебнул из глиняной выщербленной чашки, прищурился, глядя на Андрея, и сказал:
— Что сегодня ночью-то сотворил?
— Я адепта завалил.
Федор поперхнулся, долго кашлял, вытирая глаза, и потом сиплым голосом наконец выговорил:
— Ты понимаешь, что натворил? Теперь весь город на уши поставят!
— Ну и поставят… не найдут. Никто не знает, что это я… кроме тебя.
— Намекаешь, что только я могу разболтать? Нет, я не разболтаю. А вот ты наивно думаешь, что кто-то будет вести расследование, искать виновного путем умозаключений. Ничего такого не будет. Будет все очень плохо. Сюда пригонят войско, обложат город и вырежут всех. Если не всех, то большинство. И будут резать до тех пор, пока виновник не найдется или пока не назначат такового. Вот так, Андрей.
Он недоверчиво посмотрел на Федора — неужели это реальный сценарий? И тут же внутренний голос ему сказал: «Реально. Ты забыл, что находишься не на Земле, где правоохранительные органы хотя бы пытаются изобразить видимость расследования, придерживаясь, хоть и формально, каких-то законов. В этом мире такого нет, что хотят, то и сотворят. Вспомни только Влада Цепеша, он же граф Дракула — целыми селениями на кол сажал. Ох, что-то будет…»
В трактир он возвращался озабоченный и угрюмый, автоматически отмечая все, что происходит на улицах. Народ попрятался по щелям, город будто вымер, ожидая неприятностей.
Так продолжалось неделю. Посещаемость трактира упала в разы — посетителей почти не было, не было приезжих, которые снимали комнаты и выпивали, не было купцов и мастеровых, заходящих после рабочего дня промочить горло кружкой пива.
Хозяин трактира страшно ругался, призывая кары на голову неизвестного убийцы, персонал его поддерживал — они лишились чаевых, и вообще их жалованье было под угрозой, ведь оно зависело от выручки.
Через неделю в город вошли регулярные войска. Солдаты маршировали по улицам, поглядывая на горожан свысока и презрительно — ведь человеку всегда нужен повод, чтобы убить кого-то, кто не сделал ему ничего плохого. Например — он неправильно думает, неправильно выглядит, и вообще не имеет права жить, так как у него другая вера и убеждения. По лицам солдат, закованных в тяжелые кольчуги, наручи, поножи, струился пот, оставляя дорожки на лицах от пыли, осевшей за время многодневного перехода.
Полный плохих предчувствий Андрей, стоя в дверях трактира, с горечью и волнением смотрел на проходящий мимо строй.
Ближе к вечеру, уже через час после прибытия воинских частей, началось то, ради чего их сюда прислали. Всех жителей города выдворяли из их домов, попутно прихватывая в карманы все, что «плохо лежало», и сгоняли на городскую площадь.
Раньше большая часть этой площади была занята навесами и прилавками торговцев, но теперь все было сломано и бесформенной кучей громоздилось возле стены одного из домов. Площадь вмещала тысяч двадцать человек, а если их набить как селедок, вплотную, чтобы было не продохнуть, то и больше.
Андрей оказался в первых рядах согнанных людей, так как трактир стоял ближе к площади, а потому одним из первых попал под раздачу — солдаты ворвались внутрь и древками копий выгнали всех, даже не позволив поварихе снять с огня кастрюли. Матрена причитала всю дорогу до площади, переживая, что ее стряпня сгорит. Андрею тоже досталось древком между лопаток, позвоночник ощутимо болел, и очень хотелось свернуть башку ретивому солдафону, он еле сдержался. Повар Василий заметил это и прошипел сквозь зубы:
— Не вздумай! Убьют всех! Терпи.
И Андрей терпел. Хотя терпеть было очень, очень трудно: первыми вывели семью купца.
Впереди шла молоденькая любовница адепта — она была сильно избита, и это легко было заметить, так как девушка шла абсолютно голой. Обнаженными были и ее мать, отец, братья — два мальчика, похоже, что близнецы, и сестра, девочка лет десяти. Они рыдали, а спины в кровь были иссечены то ли плетью, то ли кнутами.
Андрей скрипнул зубами. «Смотри, смотри — вот оно, царство Сатаны, вот его правосудие и его милость! Может, меня в наказание Господь сослал в это царство дьявола? Может, это ад? Ну как люди могут делать это, а еще — спокойно смотреть на это!»
Но это было только начало. Вперед выступил адепт исчадий, видимо приехавший для разбирательства, и зычным голосом объявил:
— Этот город провинился. В нем скрывается преступник, лишивший жизни адепта Сагана. Мы накажем вас за это! Мы будем приносить в жертву на алтаре всех подряд — пока или преступник не объявится, или же мы не уничтожим всех жителей города и все равно этим самым убьем этого человека, находящегося среди преступных жителей! А начнем мы с семьи, которая не уберегла своего благодетеля, и, возможно, эти люди участвовали в заговоре против исчадий! Нашему Господину угодны человеческие жертвы, Он будет доволен! — Отойдя в сторону, он кивнул местному исчадию, видимо распорядителю мероприятия: — Начинайте.
Двое исчадий схватили плачущую девушку и волоком потащили ее к жертвенному алтарю, представлявшему собой небольшой, сантиметров семьдесят в высоту помост, на котором располагалось что-то вроде плахи. Девушку повалили на нее спиной, выгнув дугой так, что ее туловище оказалось на плахе, пятки на помосте, а голова почти коснулась досок пола. Исчадие в красно-коричневом одеянии подошел к ней и стал завывать диким голосом, взывая к своему Господину:
— О-о-о Саган! О-о-о Господин! Мы приносим тебе жертву, это молодое сердце! О-о-о Саган!..
Андрей замер, и его сердце захолодело — он не ожидал столь страшного результата своего поступка, не понимал, чем это могло кончиться, и сейчас он не знал, что ему делать, как остановить эту вакханалию смерти. Единственный способ был…
— Стойте! Остановитесь! — крикнул он, прервав завывания исчадия. — Это я сделал! Я убил Васка!
Толпа в ужасе отхлынула, и вокруг него образовалось свободное пространство метров пяти в диаметре — все глядели на него, как будто он чумной или прокаженный. Все, с кем он работал в трактире, все, чужие и знакомые, испуганно отшатнулись от него. Немудрено — теперь он был опаснее гремучей змеи: а вдруг скажет, что они были с ним? Вдруг под пыткой припомнит, кто был его другом? Смерть страшная и неминучая.
Андрей вышел вперед и крикнул:
— Хватит зверства, сволочи! Я пристрелил вашего хренова Васка!
Адепт сделал навстречу ему пару шагов — он удовлетворенно улыбался:
— Что, у нас герой объявился? Решил спасти девку, жалко стало? Или правда ты убил и никто иной? И чем же ты его убил?
— Из арбалета, когда он выходил из дома купца.
— А зачем ты его убил? Что он тебе сделал?
Андрей достал из-под рубашки крестик и размашисто перекрестился.
— Я вас ненавижу! Вас надо уничтожать, как бешеных собак!
Адепт еще более довольно усмехнулся:
— Теперь ясно. Взять этого боголюба!
Не дожидаясь, когда его схватят гвардейцы, расслабленно стоящие перед адептом, Андрей сделал невероятный рывок вперед, рассчитывая успеть перед смертью удавить еще одного поганца-адепта, сбил с ног двух гвардейцев, уже почти дотянулся до улыбающегося исчадия, когда сзади на него обрушился тяжелый удар — видимо, плоскостью меча, — и он оказался на земле.
Он еще тянулся к адепту, когда не него обрушились удары со всех сторон — били ногами, руками, пинали так, что он почувствовал, как у него хрустнули ребра. Он схватил чью-то ногу, повалил ее владельца и вцепился ему в горло зубами, разрывая гортань, как дикий зверь. Жертва заверещала, потом забулькала кровью и задергалась под ним. Еще несколько сильных ударов почти выключили монаха, и только он подумал: «Забьют до смерти, хоть без пыток обойдется», как адепт крикнул:
— Не трогать его больше! Связать, привязать к столбу, мы потом допросим, кто такой и откуда взялся.
Андрей пришел в себя от боли в запястьях и обнаружил, что привязан к столбу. Грубая толстая веревка врезалась в кожу, голова у него кружилась, тело саднило от побоев. Когда туман в глазах развеялся, Андрей увидел, что практически ничего не изменилось — девчонка как лежала, так и лежит на плахе, ее семья так и стоит в ожидании казни, а адепт что-то вещает с возвышения. Прислушался.
— Мы выявили этого боголюба, покусившегося на жизнь адепта Васка, ему предстоит умереть на жертвенном алтаре в Праздник жертвы или закончить жизнь на арене Круга, а сейчас мы увидим, как приносят в жертву пособников боголюба! Это с их помощью боголюб смог убить адепта Васка! И пусть все запомнят, чем заканчивают те, кто идет против служителей Сагана!
Андрей закашлялся, выплюнул сгусток крови и хрипло крикнул:
— Эй ты, тварь! Отпусти невинных! Ты же получил то, что хотел! Я убил вашего хренова Васка, зачем тебе жизнь этих людей?!
— Зачем? — усмехнулся, подойдя ближе, адепт. — Ну как зачем? Вот пусть все, кто замышляет против исчадий, видят, что бывает после того, как они совершат преступление. Невинны, говоришь? А нет невинных. Все виноваты. Их души нужны нашему Великому Господину, и ты дал повод их забрать. И теперь оставшееся до смерти время мучайся, что ты стал причиной гибели такой прелестной девушки. Гляди, какая сладенькая… была!
Адепт выдернул из складок своего плаща небольшой кривой, как серп, нож и воткнул его в подреберье отчаянно закричавшей девушке. Она сразу обмякла, потеряв сознание, а адепт распорол ее поперек, сунул в разрез руку, с усилием рванул что-то и вытащил из грудной клетки еще сокращающийся красный комок — сердце. Он с торжеством поднял его над головой и прокричал:
— Прими в жертву это сердце, Саган!
Он бросил красный комок на помост, сердце мокро шлепнулось на грязные доски и еще продолжало вздрагивать, потом сокращения стали слабее, слабее… и наконец затихли.
Тело несчастной подняли за руки и ноги и, как тушу убитой свиньи, сбросили к подножию помоста, в пыль.
— Давайте следующего! — крикнул возбужденный адепт. Его глаза блестели, он поднял руки вверх и слизнул с обнажившегося локтя каплю крови длинным, как у змеи, языком.
Следующим был мальчишка, брат убитой девушки, он тонко кричал и плакал… потом младшая сестра… потом все слилось в вереницу мертвых тел и вырванных из них красных комков.
Андрей сейчас хотел умереть, но гораздо сильнее в нем было желание убить эту мерзкую тварь, наслаждавшуюся убийствами. Он дал себе зарок, что, если выживет, все равно найдет этого урода и убьет его страшно и мучительно. И еще решил — он пройдет через все испытания, только бы достать этого гада и его приспешников, ведь не зря же забросил его сюда Господь, не для того, чтобы он погиб так глупо и бесполезно? Ну не может же быть такого! Впрочем, заключенные фашистских концлагерей тоже думали, что такого быть не может и что все закончится хорошо…
После окончания обряда жертвоприношения всех согнанных на площадь отпустили, и они рассосались по своим домам, подавленные и тихие, видимо, под впечатлением от зрелища. Горожане вполголоса обсуждали этого боголюба, по милости которого погибла вся семья купца, и желали ему мучительной смерти, более мучительной, чем та, которая настигла несчастных жертв.
Многие сходились на том, что хорошо бы, если бы его отправили на Круг — скоро праздник, зрелищ тоже хочется. Давненько боголюбов не ловили, уже и забыли, когда в последний раз собирались у арены посмотреть, как их убивают бойцы.
Андрея отвязали от столба и на телеге повезли по улицам города в тюрьму. Прохожие и люди из окон домов кидали в него огрызками и нечистотами — одна пожилая дама умудрилась со второго этажа своего дома ловко облить его из ночного горшка, и теперь он благоухал застарелой мочой и дерьмом. Вот в таком виде он и попал в камеру городской тюрьмы.
В этой камере содержались все, кого ловили на улице — воры, убийцы, боголюбы и просто те, на кого показали как на преступников, угрожающих устоям государства и религии Сагана.
Уголовники, конечно, были в привилегированном положении — за них могли внести выкуп сообщники, или они могли договориться со стражей о том, что окажут им какую-то услугу, — они были в тюрьме как короли.
Камера представляла собой полутемное огромное помещение, в котором одновременно могло содержаться до двух сотен заключенных. Впрочем, «содержаться» — громко сказано. Все, что было тут из удобств, это огромные деревянные параши в дальнем углу, в которые справляли нужду сидельцы. Вместо нар полусгнившая солома, кишевшая насекомыми. По углам бегали крысы, за которыми от скуки и с голодухи охотились заключенные.
Андрея втолкнули в камеру, пнув в поясницу так, что у него потемнело в глазах. Он упал на мерзкую солому, потом с трудом поднялся на четвереньки. Встал и пошел разыскивать угол, в котором можно пристроиться и собраться с силами. Андрей знал, что ему придется очень туго в этом заведении, и сразу пытался определить стиль поведения и разработать план того, как ему тут выжить. В том, что это будет непросто, он не сомневался.
Найдя свободный клочок пола, он сел, опершись спиной о холодную стену, и замер, притянув колени к груди. Все тело болело, как минимум два ребра были сломаны или треснуты, засохшая кровь из рассеченной брови залепила глаз. «Крепко досталось, — подумал он, — но бывало и хуже. С перебитой ногой полз три километра, как Маресьев, и ничего, выжил. Главное — живой. Даст бог, еще воздам им по заслугам».
С этими мыслями он забылся тяжелым сном — организм требовал восстановления после физической и, главное, психологической травмы. Быть непосредственным участником жертвоприношения, да еще косвенным его виновником — это кого хочешь сломит. Ну сломить это его не сломило, но потрясло основательно.
Проснулся он от того, что кто-то тряс его за плечо.
— Парень, не сиди на голом камне! Чахотку заработаешь враз! Здесь камни вытягивают здоровье. Подстели под себя солому и к стенке не приваливайся.
Он открыл глаза и увидел перед собой мужчину лет пятидесяти, похожего на пасечника, с грязной полуседой бородой.
— Очнулся? Давай переползай на солому, слышал, что я тебе говорю? Давай-давай, ползи.
Андрей недоверчиво посмотрел на мужчину — не то место, чтобы кто-то о ком-то бескорыстно заботился, но не обнаружил подвоха и, поднявшись, скривив рот в болезненной гримасе, подошел к мужчине и сел рядом на охапку соломы.
— Ну что, давай знакомиться? Меня звать Марк, а тебя как?
— Я Андрей.
— Ты за что сюда попал? Нет, не хочешь — не отвечай, думаешь, меня специально к тебе подсадили, чтобы что-то вызнать? Нет, братец, — Марк усмехнулся, — им не надо ничего вызнавать. Все тут, кроме уголовных, жертвы для алтаря. Вот уголовные могут выйти отсюда на волю, а мы нет — только ногами вперед или на алтарь.
— А откуда ты знаешь, может, я уголовный? — прокашлявшись и сплюнув, хмуро сказал Андрей.
— Видать, крепко тебя по башке приложили, — улыбнулся Марк. — Ты крестик-то свой спрячь. Никакой уголовный не будет таскать крест на шее. Ты типичный боголюб. Впрочем, я такой же, как ты. Не совсем такой, конечно, — поправился он, — крестик не ношу, это ты такой отчаянный, я простой купец, который сдуру попал под раздачу — искали кого-то для жертвы на алтарь, ну не местного же брать, взяли чужого купца, меня то есть, отобрали товары, а меня в тюрягу. Я уже год тут сижу.
— Как год? — не поверил Андрей. — Ведь тебя должны были давно уже в расход пустить! Что-то не стыкуется у тебя…
— Забыли про меня, — усмехнулся Марк, — а я как-то и не тороплюсь на свидание с Саганом. Кормлю тут вшей, жру баланду и жду, когда подохну тихо, расчесав укусы вшей. Впрочем, скоро, видать, и мне конец — на днях обещали сделать чистку, на Праздник жертвы всех, кто к тому времени останется в тюрьме, на Круг пустят. Последние игры были год назад — боголюбов не так просто наловить, а народ требует зрелищ. Вот нас и поубивают во славу Сагана. Вообще-то после года в этой дыре мне и самому хочется, чтобы все быстрее кончилось. Скоро насекомые уже под кожей заведутся. Тут недавно один захрипел, упал на пол, пену пустил, а из его рта черви полезли. Размножились, видать, после того как сожрал какую-то гадость — то ли из крысы паразиты перешли, то ли баланду не проварили как следует, — вот и сожрали его изнутри. Вот так вот и живем.
— А сколько тут боголюбов?
— А все! — засмеялся Марк, показывая остатки зубов — целыми у него были только два передних зуба, остальные то ли выпали, то ли выбили. — Все, за кого не дали выкуп, объявляются боголюбами, со всеми вытекающими последствиями. — Он перехватил взгляд Андрея, поморщился. — Выпали зубы. Нет овощей свежих. Десны кровоточат, и зубы выпадают… Посидишь с полгода — то же самое будет.
— Не посижу. Меня раньше вытащат, гарантия. Я адепта убил. Уж про меня-то не забудут…
— Ты?! А адепта?! Силен! — восхитился Марк. — Тебе хоть не так обидно сидеть, есть что вспомнить, а я по-глупому попал… лучше бы прибил кого-нибудь из исчадий, чем вот так, по-дурацки. Ты давай поспи. Не бойся, если что, я разбужу. Кормежка будет только утром, так что особо ждать нечего. Если уголовные прилезут, я тебя толкну. Меня били несколько раз, но отстали потом — чего толку меня бить, когда взять нечего. Ну спи, спи. Заговорил я тебя.
Андрей закрыл глаза и через несколько минут уже спал, не обращая внимания на вонь в камере, на укусы насекомых и колючие соломинки. Ночью он метался — болело избитое тело, поднялась температура и в голове болело и громыхало, как будто в ней ездил танковый взвод. Но он заставил себя спать — сейчас важнее всего был отдых.
— Вставай, вставай! Сейчас баланду принесут! — Кто-то толкнул его в плечо.
Андрей проснулся — нет, это был не кошмар. Все так и есть, как ему привиделось — ритуальные казни, тюрьма с насекомыми и безнадега впереди. Безнадега ли? Пока живу — надеюсь! Андрей не помнил, где услышал или прочитал эту пословицу, что-то латинское, что ли… но в ней была суть того, как он намеревался жить дальше. Кроме надежды, ему ничего не оставалось.
Он пошел к решетке, перекрывающей проход на волю, — там стояли несколько котлов на колесиках, из которых черпали какую-то темную жидкость и выливали в глиняные чашки. Андрей получил свою порцию дурно пахнущего варева с куском похожего на глину хлеба и уселся у стены, задумчиво отхлебывая баланду через край чашки — надо было восстанавливать силы, а какая бы ни была баланда, некоторое число калорий в ней присутствовало. Дохлебав, он дожевал хлеб, пошел к решетке и выставил чашку в коридор — так делали все заключенные. Тут же стояли кружки и бачки с водой — каждый подходил и черпал воды столько, сколько ему было надо. «Вот и весь завтрак, — подумал Андрей. — На такой еде я долго не протяну, ослабею… Но мне это точно не грозит. Раньше чем ослабею, прикончат, гарантия».
Он вернулся в угол к Марку и снова погрузился в забытье.
Марк что-то рассказывал ему, Андрей автоматически отвечал — сам не особо осознавая, что именно — так, на бытовые темы какие-то, потом оба замолчали.
Андрей обдумывал существование: «Почему меня не вытаскивают на допрос? Забыли? Не верю. Доводят до кондиции? Чтобы осознал ужас положения? Чтобы сломить? А почему я думаю, что им так уж надо меня допросить? Может, им неинтересно — ну убил, одним боголюбом больше, одним меньше. Я все время пытаюсь представить то, о чем они думают, и ошибаюсь. Они мыслят совсем по-другому, и пока не научусь мыслить, как они, я не смогу предугадать их ходы. Ну, например, с моей точки зрения, я совершил страшное деяние — убил их адепта, и они должны мстить мне. Они так и сделали — принесли в жертву семью купца. Только вот посыл неверный — они не мстили. Они использовали ситуацию, чтобы совершить очередное жертвоприношение, а не мстили за адепта, и еще они таким образом предупреждали подобные нападения на них самих, исчадий, показывали — вот что с вами будет, если вы… А сам адепт был им неинтересен — он допустил, чтобы его убили, значит, был идиотом и не заслуживает жалости. На его место поднимется кто-то из исчадий рангом ниже, вот и все. Ага, вот уже у меня что-то получается — я должен их понять, иначе бороться с ними не смогу. Итак — меня кинули в тюрьму, абсолютно не интересуясь, как и почему я убил адепта. Впрочем, они прекрасно знают как. А почему… да не все ли равно? Практически каждый житель этого города может иметь повод убить исчадие, а тут вообще пленный оказался боголюбом, исконным врагом адептов Сагана. И что из всего этого следует? Или жертвенный камень, или Круг. Для меня в любом случае это закончится дурно…»
Андрей забылся тревожным сном, но не прошло и полчаса, как его разбудил неугомонный Марк:
— Андрей, проснись, неприятности!
— В чем дело? — Андрей проснулся сразу, как будто и не спал.
Открыв глаза, он обнаружил перед собой пятерых мужчин лет тридцати — сорока. Один из них, высокий, рыжий, видимо главарь, внимательно смотрел в лицо Андрею, как будто разглядывал булыжник или бугор земли.
— Ты боголюб, который убил Васка?
— Я. И что? — Андрей подобрался, готовый к любым событиям.
— У нас на тебя заказ, — равнодушно пояснил рыжий, — через три дня Круг, а до тех пор мы должны превратить твою жизнь в кошмар. Ничего личного, но нас выпустят, если тебе тут будет очень плохо. Так что готовься — ты будешь нас удовлетворять по очереди как женщина, прислуживать нам, а если постараешься, мы тебя не будем сильно бить… так, слегка, чтобы следы было видно. Иначе не поверят, что тебя тут мучили. Вставай, пошли с нами, в наш угол.
Андрей медленно поднялся, прикидывая свои шансы, и счел, что они довольно велики, — главное, чтобы у него было время поспать, без сна он погибнет.
Всем видом изображая смирение и отчаяние, он приблизился к рыжему, держа руки опущенными и расслабленными… Через долю секунды уголовник лежал на полу камеры, подергивая ногами и фонтанируя кровью из разорванного горла — Андрей вырвал ему кадык, присовокупив: «Ничего личного!» Двух других уголовников он встретил двумя резкими ударами, вогнав одному переносицу в череп, а второму выбил глаз сложенными пальцами. На оставшихся он напал, не дожидаясь, когда они на него прыгнут — одному перебил горло ребром ладони, другого отправил в нокаут ударом в солнечное сплетение. Затем свернул всем пятерым шеи и по очереди оттащил трупы в центр камеры, убрав, как мусор, из своего угла. Заключенные, ставшие свидетелями расправы, шарахались от него, как от бешеной собаки, но он не обратил на это никакого внимания. Андрей сделал то, что должен был, и то, что умел лучше всего на свете, — убил людей.
Вернувшись в свой угол, он попросил ошеломленного Марка:
— Если кто-то приблизится ко мне, вот как они, предупреди меня, ладно?
— Хорошо, Андрей, конечно. — Марк с опаской посмотрел на него. — Не беспокойся, сразу толкну, спи.
В последующие три дня было еще два нападения — уже с подручными средствами.
У двоих сидельцев нашлись ножи, так что теперь у Андрея было два ножа — плохонькие, дерьмового металла, но все-таки ножи. Ему пришлось спрятать их под солому — стража, видимо наблюдавшая за попытками уголовников расправиться с боголюбом, вытаскивала трупы из камеры и обыскивала Андрея на предмет оружия.
Интересно, что они хотя действовали решительно и энергично в поисках оружия, но бить его не били, и вообще с пониманием отнеслись к тому, как он защищал свою жизнь. Видно было, что его сопротивление уголовным ублюдкам вызывает у них уважение и даже восхищение боевым умением. Впрочем, это не мешало им во время обыска держать его на прицеле арбалетов — так, на всякий случай. После третьей попытки больше желающих унизить его или покалечить не нашлось. Видимо, как ни хотелось кое-кому выйти на свободу за его счет, инстинкт самосохранения возобладал. Время от времени заключенных забирали из камеры — кто-то возвращался избитый, иногда кого-то притаскивали без сознания, но бывало, что люди не возвращались — их то ли отпускали за выкуп, то ли убивали или приносили в жертву. Вот только Андрея никто не вызывал, никто не трогал — про него будто забыли.
Вечером третьего дня Марк сказал:
— Завтра Круг. Никого не останется в живых. Ну почти никого.
— А что, нет возможности как-то выжить на Кругу? Неужели никого никогда не отпускают? Зачем вообще Круг? Если на нем нельзя выжить — кто будет сопротивляться? Все равно умирать…
Марк усмехнулся:
— Круг создан для того, чтобы усладить взоры исчадий и толпы. Якобы каждому попавшему туда дается шанс сохранить жизнь, если он убьет всех бойцов Круга. Тогда его торжественно отпускают, оглашая это во всеуслышание.
— И что, такие случаи были? — поинтересовался Андрей. — Ты видел такое когда-нибудь?
— Ну начнем с того, что видеть я этого никак не мог — я считаю подобные зрелища варварством и никогда на них не ходил. Не понимаю, как можно глазеть на то, как убивают несчастных, объявленных боголюбами, или же тех, кто пошел против воли исчадий — женщин, детей, мужчин. Отвратительно! Слышать про то, что кто-то все-таки ушел от наказания на Круге живым, я слышал. Очень давно. Подробностей не знаю, но слышал. Вот только мне это кажется невозможным, это все специально распускаемые исчадиями слухи, дающие несбыточную надежду отчаявшимся людям. Ну сам представь, против тебя выходит воин в боевом вооружении — кольчуга, сабля, шлем, — а ты с голыми руками. Есть шансы убить такого противника? А ведь их больше десятка! Обычно на арену Круга выпускают сразу несколько десятков приговоренных, а на них спускают больше десятка вооруженных бойцов Круга. Кровь льется рекой. Мне даже говорить об этом противно, — Марк сплюнул, — это чистая бойня. Кстати, как так оказалось, что ты, будучи взрослым мужиком, ничего не знаешь о Круге? И откуда тебе известны такие хитрые приемы убийства людей? Нет-нет, не хочешь, не отвечай! Я не выспрашиваю у тебя ничего, просто интересно. Если ты пришел откуда-то из глубинки и ничего не знаешь о Круге — откуда знание боевых искусств? Ну ладно, ладно, не отвечай. Я ни о чем не спрашивал.
Андрей отвел от лица купца тяжелый взгляд, кивнул — да, ни о чем не спрашивал, а я ничего не слышал, — и закрыл глаза.
«Может, и правда есть возможность выбраться? — размышлял он. — На арене я буду свободен и, если приложу все умение, может, и выживу? Шанс крохотный и иллюзорный, но все-таки — а вдруг? Завтрашний день покажет…»
Ночь прошла тяжело, впрочем, как и все ночи в тюрьме. Кто-то стонал, кто-то кашлял, стоял смрад нечистых тел, нечистот из параш, пота, гнилых тряпок и соломы. Андрей недоумевал — как Марк умудрился целый год провести в такой атмосфере и выжить? Однако скоро его заняли другие мысли, мысли о будущем — если оно, конечно, будет. Если он выйдет из заключения, куда он денется? В этом городе ему не жить, это точно. Куда идти? Андрей усмехнулся — строит планы, как будто уже свободен. Надо вначале выйти из тюрьмы, а там видно будет. С тем он и уснул.
На рассвете загромыхали замки, загремели решетки, и в камеру вошел отряд воинов в тяжелом вооружении.
— Всем встать! Пора на Круг, умирать! Хватит отдыхать и наедать брюхо, бездельники!
— Наешь тут у вас! — крикнул кто-то из толпы угрюмых заключенных. — Три дня с параши не слазил, несло! Сами бы попробовали вашу хренову баланду, твари!
— Поговори мне еще! — нахмурился начальник стражи. — До Круга не успеешь добраться! Кишки выпущу!
— Не выпустишь! Вам же зрелищ надо, исчадиям не понравится, если ты нас перебьешь!
— Перебить не перебью. А вот покалечить — запросто! — жестко сказал стражник. — Быстро все на выход и грузиться в фургоны! Кто будет мешкать, получит копьем в зад. Сдохнете не скоро, но помучаетесь всласть. Пошевеливайтесь, твари!
Заключенных группами загоняли в дощатые фургоны так плотно, что можно было только стоять, прижавшись друг к другу. Даже дышать было трудно, так как деревянные «кормушки» на стенках фургонов были закрыты наглухо.
Андрей не страдал клаустрофобией, но и ему было тяжко торчать в этом темном душном гробу, упершись носом в затылок одного из товарищей по несчастью. Хорошо еще, что ехали они недолго, и это мучение закончилось довольно быстро — из фургонов их перегнали в отдельные камеры под ареной Круга. В каждый фургон влезло человек по пятьдесят, камеры были предназначены как раз на такое количество людей.
Через полчаса после того, как они оказались в камере, появились люди с котлами на колесах — они стали раздавать завтрак, как ни странно, оказавшийся вполне приличным — каша с мясом, хлеб, компот. Видимо, как последняя милость идущим на казнь, а может — чтобы продлить удовольствие от зрелища, сытый будет подольше сопротивляться. Андрей склонялся ко второму — жалости у исчадий он как-то не заметил.
Марк, который с удовольствием вычищал чашку с кашей, посмотрел на него и грустно улыбнулся.
— Хоть напоследок нормальной еды поесть. Андрей, у меня к тебе просьба. Если выживешь, исполни, пожалуйста, ладно?
— Если выживу? — усмехнулся Андрей. — Если выживу, выполню. Если только это не какая-то неприличная просьба.
— Нет, ничего неприличного. В городе Анкарре государства Балрон у меня есть дочь Антана, ей, когда я уезжал торговать, было семнадцать лет. Теперь уже восемнадцать… — Купец потупился и смахнул с глаз влагу. — Найди ее, скажи, что я ее очень любил, и помоги ей чем сможешь, прошу тебя.
— Интересно, а почему ты не послал ей письмо, чтобы за тебя внесли выкуп? — удивился Андрей. — Насколько я знаю, исчадия с удовольствием отпускают за деньги!
— Нет у нее денег на выкуп. Я вложился в это путешествие всем, что у меня было, и все потерял… не надо было связываться с исчадиями, а я рискнул, хоть меня и отговаривали. Позарился на хорошую прибыль и лишился всего. Она это время должна была жить на то, что я ей оставил. Что будет дальше, я не знаю. Если только хорошего жениха найдет… Вот только сомневаюсь — кому она нужна, нищая. Мать ее умерла при родах, а я больше не женился. Ну так поможешь?
— Выживу — найду твою Антану. Вот только еще выжить надо, пока не знаю как.
— Если кто тут и выживет, так это ты, я видел, как ты дерешься, а как выжить — это мы сейчас узнаем, — грустно добавил Марк, глядя на шагающий по коридору отряд стражников. — Вон, сторожевые псы идут по нашу душу. Давай попрощаемся, что ли… помни о моей просьбе.
Назад: ГЛАВА 3
Дальше: ГЛАВА 5