– Я похожа на твою сестру? – спросила Маришка.

Бог знает, почему она вдруг вспомнила. Артур сделал что-то, наверное, чудо совершил, они и поговорили-то минут десять, а жизнь снова обрела смысл. И Зверь… Олежка, он ведь сказал то же самое, что и Артур. Только он злой, природа у него такая, и Маришка его не сразу поняла. Любовь была. Любовь прошла. Будет когда-нибудь новая. Это не смертельно, когда любовь уходит, особенно, если она уходит, потому что кто-то потерял память. И то, что дикий зверь кусает протянутую ему руку абсолютно естественно.

А вот то, что Альгирдас отдал за нее целый мир и еще что-то, гораздо более значимое для него, это теплом отзывалось в душе. Маришка понятия не имела, для выполнения какой сделки должна была послужить инструментом, но из короткого разговора с Артуром уяснила одно: она никогда не была просто средством для достижения цели.

– Это же Паук, – объяснил Нордан, – он красив, и все, что он делает тоже красиво.

…Это было позавчера. А прошло, кажется, не меньше месяца. Столько всего успели сделать. Альгирдас заставил Орнольфа пойти в госпиталь и исцелить Дюху. Еще от подвалов до крыши обыскивали дом – «клопов» искали. И духи вздрюченные бегают – тоже всех подозревают. Какие-то странные… люди? – нет, пожалуй, все-таки не люди, приходили и уходили. Потом явились ипээсовцы и забрали Вересова. А бедного Тилли Альгирдас чуть до смерти не замучил, изучая.

И вот, пожалуйста, вспомнилось вдруг. Олег спросил, кто она Пауку, сестра или дочь. Странно, ему не пришло в голову, что она может быть Пауку девушкой. Хотя, что тут странного – Маришка же довольно много успела рассказать, пока не завопила от страха так, что слушать невозможно стало.

– …Я похожа на твою сестру?

Альгирдас медленно покачал головой:

– Не знаю.

Ледяные пальцы скользнули по ее лицу.

Маришка много раз видела, как он делает это с Орнольфом. Жест настолько обыденный, что она даже внимания не обращала, когда Паук мимолетными движениями касался лица датчанина. Знала, что это странная такая проверка на искренность. Если Альгирдас не верил улыбке или словам, или интонациям, подозревал, что Орнольф над ним смеется или пытается что-то скрыть, ему достаточно было пробежаться кончиками пальцев по губам и глазам рыжего, чтобы поверить или, наоборот, поймать на вранье.

Только сейчас Маришка сообразила, что так же, ну, во всяком случае, очень похоже ощупывают чужие лица слепцы. Она подавила первое желание отстраниться. Но Альгирдас понял и тут же опустил руку.

– Не знаю, – повторил он. – Я никогда ее не видел, только – вот так… – он коротко взглянул на кончики пальцев. – У тебя другое лицо, но мысль о том, что ты можешь быть похожа на Жилейне, мне не противна.

– Ты… был слепым?

– Я и сейчас не очень зрячий, – Альгирдас усмехнулся. – Не умею видеть, что у людей на душе. Что у тебя на душе… Ты жалеешь о Волке?

– Я его ненавижу! – вырвалось у Маришки.

Паук молча смотрел на нее, покусывая мундштук тонкой сигары. Глаза его были такого же цвета, как висящий в воздухе ароматный дым.

– Что ж, – прозвучало после долгой паузы, – думаю, рано или поздно не только я буду ненавидеть Волка. Но сейчас ты сказала неправду. И это хорошо… каким бы он ни был, Маринка, чье-то сердце должно болеть о нем.

– Ненавижу, – повторила Маришка, со всей возможной искренностью. – Мое сердце о нем точно не заболит. Вообще ни о ком. Никогда!

– Сердце мое, я обращаюсь к тебе, – с мягкой насмешкой произнес Альгирдас, – сколько мне петь, чтобы не знать об утрате? Чтобы тебя сохранить? Алая ночь отступает за горный хребет. Сердце мое, друг ты мне или предатель? Можешь ли ты говорить?

Он привычно растягивал слова, и нежный голос лился как тихая, печальная песня. Может быть, это и была песня? Стихи. Что-то, что умеют только фейри. Но разве фейри умеют любить?

Сердце мое, ты сегодня почти не болишь.

Помни, что было разбито – то не разобьется.

В сером тумане рождается новый рассвет.

Сердце мое, отчего в мире холод и тишь?

Веришь ли ты в то, что он никогда не вернется?..

Сердце мое – не давай мне ответ.

В мелодию голоса вплелась такая же тихая, пронизанная той же печалью музыка. Скрипка? А может быть, скрипка и флейта. А может быть, нет никакой музыки, только шум моря, да кричащие вдалеке чайки?

Сердце мое, растворенное настежь, как дверь,

Сердце мое, растворенное горечью в хлебе,

Оглушенное поздним вином!

Сердце мое, я не знаю, что делать теперь:

Перья зари разгораются в утреннем небе,

День наступил – и не стер мою память о нем.

Артур сказал, что жертва должна быть добровольной, и никто тогда не понял его слов. Он говорил не о Маришке – он говорил о Волке, о том, что ему предстоит пережить и сделать. О том, что ему предстоит умереть. Смерть его спасет целую вселенную, одна-единственная смерть в обмен на бесконечное множество жизней, но Артур прав, конечно же, он прав: Волк должен сам сделать выбор.

Сердце мое, ты не заперто в клетке пустой —

Сопровождай его душу над темной водою,

Тропами смерти, которыми тени бредут.

Сердце мое, помоги ему встать над судьбой,

Чашу забвенья испить – и остаться собою,

Бездны пройти – и очнуться в свету.

Это смешно… глупо… Что может выбрать существо без сердца, не способное ни любить, ни жалеть, ни даже сочувствовать? Что может выбрать тот, кто ценит лишь одну жизнь – свою собственную?

Ответ очевиден.

Но что-то в груди отзывается болью на тихие, напевные слова незнакомой песни.

Сердце мое, я обращаюсь к тебе.

Не обрывай в этой пустыне безбрежной

Плач, опрокинутый ввысь.

Сердце мое – вызов случайной судьбе —

Сколько мне петь, чтобы ты билось, как прежде?

Дай мне слова. Или – остановись.

В аэропорту Екатеринбурга совершил посадку авиалайнер, на борту которого не было ни одного живого человека. Зато мертвых оказалось предостаточно.

– Самолет, полный трупов… – не замечая, что делает, Альгирдас снова и снова бил кулаком в мраморный подоконник, – это сделал Волк. Летающая машина и мертвецы – это же его душа. Мразь. Людоед… – под очередным ударом по мрамору прошла длинная трещина. – Я не понимаю, рыжий. Он всегда был осторожен, скрытен, опаслив… – Альгирдас с недоумением взглянул на Орнольфа, перехватившего его руку прежде, чем подоконнику был нанесен непоправимый ущерб, – а сейчас он кричит о себе в полный голос! Что он хочет сказать? Кому?

– Он хочет вернуться домой. И дает нам понять, что от этого всем будет только лучше. Надо как-то объяснить ему, что помочь может только Змей.

Альгирдас прислушался к себе. Совсем недавно, полмесяца назад он пребывал в тесном контакте с Волком, и вспомнить, что думает и чувствует Змеевич, оказалось несложно. Хотя, конечно, тогдашний Волк был куда как гуманнее. А также романтичнее и добрее…

– Ему бесполезно что-то объяснять. Он не будет слушать. Если это убийство – ультиматум, значит, Волк не предполагает переговоров. – Альгирдас поскреб когтем трещину в подоконнике. – У тебя ведь есть возможность связаться с ним, так?

– Так, – неохотно ответил Орнольф.

Альгирдас молча кивнул. Волк каким-то образом контактировал с рыжим, но тот не счел нужным рассказывать об этом. Что ж, ему виднее.

– Единственный ответ, который он примет к сведению, это указания, как ему выбраться отсюда. Ты связывался с Альбертом?

– Да. Он не может помочь.

– Понятно. Я придумаю что-нибудь.

– Ну, кому ты врешь, Хельг? – угрюмо проворчал Орнольф. – Ты уже что-то придумал, и лучше расскажи, что именно. Я должен знать, от чего тебя отговаривать.

– Ты ведь не все мне рассказываешь, правда? – нежный голос противоречит ядовитой улыбке. – Пусть у меня тоже будет своя тайна.

По мнению Орнольфа «что-нибудь придумаю» ни в коем случае не должно было включать в себя личной встречи со Змеем. И Паук для разнообразия даже не стал с ним спорить. Это настораживало. А чувство собственной беспомощности приводило в состояние глухого бешенства.

Орнольф понимал, что Хельгу придется встретиться с Жемчужным Господином. И знал, что ничем не сможет помочь, если Змей разгневан настолько, чтобы… боги, чтобы что-то сделать с Хельгом. Разъяренные стихии – об этом не хотелось даже думать, но не думать не получалось.

Если бы только Хельг смог повести себя правильно, вспомнил о разнице между ним и властелином стихий, осознал свое место и выбрал нужный тон! Но разве он способен на это? Хельг, Паук Гвинн Брэйрэ, созданный, чтобы править, и равный Змею во всем. Во всем, кроме власти и могущества.

К появлению Змея в тварном мире готовиться начали сразу. Спасибо еще, тот предупредил о намерении явиться во плоти, это позволяло принять хоть какие-то меры предосторожности.

Когда-то его визиты хоть и были сопряжены с изрядным беспокойством, все же не несли прямой угрозы жизни людей. Жемчужный Господин не любил убивать, да и наведывался в тварный мир нечасто – раз или два за тысячу лет. Сейчас все осложнялось не только присутствием здесь равной и враждебной ему Силы, олицетворенной Элиато, но и тем, что сам Змей недвусмысленно заявил: он придет, чтобы убивать.

Поэтому Альгирдас приказал всем вольным охотникам быть готовыми к схватке с духами стихий, которые проявят несвойственную даже им агрессию. А Орнольф, слегка завидуя Пауку, распоряжавшемуся своими охотниками, как собственной паутиной, попытался донести ту же мысль до вверенных ему государственных организаций. По возможности, без объяснения причин. Еще хорошо, что объясняться с российскими магами теперь стало попроще. Полковник Котлярчук продолжала считать Орнольфа и Паука кем-то вроде могущественных духов, и общение с ними выстраивала по тем же принципам, по которым договаривалась с власть имущими Волшебного мира. То есть… кхм… ну, почти по тем же принципам. Владыки Лаэра, в отличие от Орнольфа, не заводили романов со смертными. Очень зря, между прочим. А Орнольф меньше всего хотел произвести на очаровательную заклинательницу впечатление взбалмошного и почти всемогущего фейри. Такие роли Пауку подходят – ему и притворяться не нужно.

Словом, подготовились со всем тщанием. Не зная, чего именно ожидать – ожидали всего, причем, самого плохого. Однако никак не думали, что Змей явится во плоти в буквальном смысле. В самом буквальном, какой только можно представить.

Это случилось утром. Накануне ни Макс, ни Дюха не приехали ночевать, и сегодня Маришка завтракала с Орнольфом. Альгирдас составил им компанию и растянулся на диване в столовой, закинув ноги на спинку. Волосы его блестящей волной струились до самого пола, и Маришка нет-нет, да поглядывала, как неярко сияют в черной массе светлые огоньки.

Неприятная новость о свертывании ИПЭ всех текущих дел и переходе на чрезвычайное положение застала ее врасплох. И Маришка как раз думала: злиться ей, что ни Орнольф, ни Паук не поставили ее в известность о том, что происходит, или махнуть рукой. В конце концов, подробности о штурме рыбокомбината в Прибрежном она тоже узнала через вторые руки. Можно и привыкнуть. Непонятно только, зачем Макс уехал во Владивосток. Эмпаты, вроде, были сейчас без надобности. Под ружье встали все до одного маги, псионики и заклинатели. Первые вызывали демонов для противостояния духам стихий, вторые должны были обеспечивать защиту магов и мирного населения, а задачей заклинателей являлось занять делом как можно больше мелких духов. Вероятность того, что, выполняя задания смертных, безмозглые создания не успеют на поклон к Жемчужному Господину, была исчезающе мала, но все-таки оставалась.

Поднявшееся вдруг на море волнение Маришка поначалу списала на какое-нибудь далекое землетрясение. Не сразу поняв, что горизонт стал как-то ближе.

И тем более не сразу поняв, что это вовсе не горизонт.

Что-то… невероятное… поднималось из воды. Как горный хребет или… или горный хребет. Только без гор. То есть без пиков и провалов, одним сплошным массивом, темным на фоне утреннего неба, и протянувшимся через весь окоем.

– Мировой Змей, – тоном экскурсовода сообщил Паук, неизвестно как оказавшийся у окна. – Почти сорок километров в обхвате и больше сорока тысяч километров в длину. Больше, потому что иначе он не мог бы кусать свой хвост.

– Ума не приложу, как Рыжебородый сумел поймать это на удочку, – пробормотал Орнольф.

Маришка еще не сообразила, о ком он говорит, а стена воды, зеленая, как светлое бутылочное стекло уже закрыла и горизонт, и Змея, и даже небо.

Цунами? Разве оно так выглядит? …

Что?!

ЦУНАМИ?!!

О своей безопасности она даже не подумала. Только о парнях, о Дюхе, и о Максе, которые где-то во Владивостоке, в городе, который через минуту будет смыт с лица земли.

Орнольф перехватил ее у дверей в столовую и аккуратно усадил на паучий диван.

– О них позаботятся, – сказал он довольно резко. – Паук все предусмотрел, так что успокойся. Доедай завтрак, ступай к себе и ни шагу за ограду… Хельг!

Альгирдаса уже не было у окна. Большая белая птица рванулась с подоконника навстречу огромной волне.

Орнольф зарычал и саданул кулаком в стену возле окна.

– Авдайн! Го хамвдих!

Маришка притихла на диване.

Она сидела, поджав ноги, и смотрела, как водяная стена, остановившись, начала расти все выше и выше в небо. Белая птица бликом света сверкала на фоне мутной зелени, превратилась в искорку, потом исчезла совсем.

– Надеюсь, его рыцари не оплошают, – пробормотал Орнольф, отворачиваясь от окна. – Хельг доверяет своим японцам, – он рассеяно взглянул на Маришку, – настолько доверяет, что даже не прислал им в помощь никого из волшебных союзников.

– Эта птица – Паук?

– Эта птица – альбатрос, – датчанин сжал и разжал тяжелые кулаки, – да, это Хельг.

– А Змей? Это он и есть? Отец… – нет, слово «отец» здесь определенно не подходило. То, что поднялось из моря – к этому вообще не применимы были никакие человеческие слова. – Олег – его сын? – почти шепотом спросила Маришка.

– Неожиданный вывод, – пробормотал Орнольф почти без сарказма. – Слушай, ребенок, или иди к себе, или помоги мне сдерживать волну. Нет, никаких духов, только заклинания. Начни с боувр, но отфильтруй его сквозь эа. Понимаешь зачем?

– Чтобы получить обратный эффект, – ответила Маришка, приступая к работе.

– Молодец…

Мировой Змей не всплывал со дна океана – конечно же, нет. Он воплощался, выходил из Лаэра в тварный мир, забавы ради принимая форму, которую приписывали ему смертные. Данбала Ведо, воплощение бесконечности, он обвивал собой не планету – вселенные! – бесконечный, безначальный, могущественный. И разгневанный, как обычный смертный. Сейчас он готов был сжать смертельные кольца и раздавить крошечный шарик Земли.

А Паук намеревался остановить его.

Смешно. Глупо и безнадежно. Только Альгирдас не думал об этом, он вообще мало о чем думал, пока боролся с бешеным ветром, лавируя среди каскадов молний, прорываясь сквозь свирепую ледяную бурю.

Орнольф, Бронзовый Молот Данов сделал невозможное: остановил безумие стихий. Сейчас по всей планете человеческие маги, вольные охотники и один древний чародей противостояли Змею. Надолго ли? Альгирдас почувствовал как в невероятный по масштабам узор раскинувшихся над Землей чар вплелись знакомые нити. Малышка… Он улыбнулся бы, если бы птицы могли улыбаться.

И полетел еще быстрее, оседлав поток попутного ветра.

Невидимая ладонь поймала его, жестоко сминая длинные крылья, безжалостно швырнув на твердую поверхность воды.

Приняв человеческий облик, Паук Гвинн Брэйрэ поднялся на ноги и, не обращая особого внимания на распростертые через полнеба алмазные крылья Змея, облизнул разодранный локоть.

– Дерзкая букашка! – проревел бесплотный голос: вой ветра, рокот волн, оформившиеся в слова.

Могучая рука вновь подхватила человеческую фигурку, сжались страшные пальцы…

– Ядовитая букашка, – прошипел Альгирдас, закутываясь в жалящий паутинный кокон.

Уж чего-чего, а Силы вокруг было предостаточно.

Ладонь как живая дернулась от болезненного укуса, стряхнув Паука. Он вновь крепко приложился о застывшую воду. Мотнул головой, отбрасывая с лица мокрые волосы, и упрямо встал:

– Хочешь убить меня, Змей?

– Хочу наказать, – пророкотал Жемчужный Господин, принимая подобие человеческого облика. Сквозь тело, сотканное из воды и черных туч, просвечивали пляшущие над волнами молнии, а крылья за спиной светились, как светится небо перед грозой.

– Ну, наказывай, – Альгирдас пожал плечами и опустил голову, всем своим видом являя готовность принять любую кару.

Змей рассмеялся. Смех был злой, неприятный, прямо скажем, пугающий, но… ничего страшного не случилось.

– И у кого же поднимется на тебя рука, когда ты такой, а, Паук? Только у последнего мерзавца, причем, смертного мерзавца, и ты прекрасно об этом знаешь, не правда ли? Зачем ты пришел? Отвести удар от своих людей? Жертвуешь собой, чтобы спасти сколько-то там миллиардов никчемных жизней?

– Среди них и твой сын.

– Ну, что ж, таким образом, я наверняка отыщу его.

– Он хочет уйти… – начал было Альгирдас, но бешеный рык разъяренного чудовища прервал его.

– Он хочет уйти?! – гневно переспросил Змей. – Ты говоришь мне об этом? По твоей милости мой сын оказался здесь раньше, чем мы успели подготовить ему встречу. По твоему недосмотру, из-за какой-то жалкой смертной дряни! Он мог погибнуть, ты хоть понимаешь это, тварь?! Мог погибнуть по-настоящему ! Ты выманил его под удар Жреца!

«Значит, в окружении Змея Элиато называют Жрецом», – отстраненно отметил Альгирдас, изо всех сил стараясь не обращать внимания на оскорбления. Змей был прав, тем более прав, что Жрец уже убил одного его сына. Не родного, но сын есть сын, пусть и приемный. К тому же, Орнольф… будет очень недоволен, если Змей прихлопнет Паука за какое-нибудь неосторожное слово.

– Волк пришел, чтобы спасти свою женщину, – напомнил он, надеясь, что говорит с достаточным почтением, – он – чудовище, он не умеет любить, и ты бы радовался, Змей, тому, что на самом деле у него есть душа…

Оп! Плохая идея.

В этот раз Альгирдас пришел в себя не сразу.

– Если ты вдруг забыл, – процедил Змей, глядя, как Паук пытается встать, – именно его душа мне и не нужна. Где он?

– Я не знаю…

Очередной удар пришелся в паутину, и настала очередь Змея шипеть от боли.

– Я не знаю, где он, – поспешил продолжить Альгирдас, пока Жемужный Господин осознавал свою уязвимость, – но я знаю, куда он хочет уйти. Позволь ему сделать это, и я скажу тебе, как искать его в мире, который он считает домом. Там он не прячется. Ты сможешь поговорить с ним. Сможешь честно попросить о жертве, которую он должен принести.

– Твоя девчонка столько успела рассказать…

– Он испугался, но если ты не убедишь его, кто убедит? – Паук наконец-то вновь смог подняться. – Старший Нордан сказал, что жертва должна быть добровольной. Иначе она не будет иметь смысла. Змей, твой сын не спасет этот мир, если будет ненавидеть его!

– Нор-рдан, – пророкотал Змей, – святой Артур… о, да! Он все знает о жертвах. И как же, по-твоему, я могу дать Волку уйти, если даже не могу встретиться с ним?

– Расскажи мне, как ему выбраться с Земли. У Орнольфа есть возможность связаться с Волком. Это односторонняя связь… – Альгирдас кривовато улыбнулся, – какая-то паутина…

– Интернет, – рассмеялся Змей. – Ты дикарь, Паук. Касур не рассказывал тебе, что пока ты был мертв, а смертные вели Вторую мировую войну, он отправил своего сына в другую реальность – в безопасное место. Нашел ведь способ… О, да, вижу, об этом ты знаешь. Ну, так передай Касуру, что мать Волка носит имя Элис. Элис Ластхоп, дочь Джонатана Касура, внучка Ольгерда Касура, правнучка Орнольфа Касура. Это вносит в сложившуюся ситуацию некую пикантность, не находишь? Ладно, к делу. Пусть Касур передаст Волку, что для портала нужна кровь… м-м, – Змей закатил глаза, подсчитывая, – да, тринадцати невинных девиц. Вся кровь. Девчонок нужно убить в любом из эйт трэйсе… Что-то не так, Альгирдас?

– Мировой Змей, – проговорил Паук, выделяя каждое слово, – мстительное ничтожество. За мою ошибку ты хочешь отыграться на детях…

– Я хочу отыграться на тебе, – почти ласково возразил Змей, – твоими руками отправить на мучительную смерть ни в чем не повинных девочек. А если Волк не убьет их, он не сможет уйти, и я не буду искать его в каком-то там непонятном мире, мне не придется его уговаривать, достаточно будет просто уничтожить эту планетку. Не забывай, что мне-то она не нужна. Ну, как? Ты уже готов просить меня быть милосерднее?

С минуту Жемчужный Господин, улыбаясь, рассматривал молчащего Паука. Потом хмыкнул:

– Слишком гордый для этого, да? Ты не меняешься. Удивляюсь, как тебя до сих пор не убили насовсем.

– Хочешь купить меня? – Альгирдас в упор смотрел в черные, веселые глаза. – И ты тоже? Тебе-то я зачем?

Вместо ответа Змей вскинул руку, одним движением вырвав из уха Паука зачарованную серьгу. Его собственная феерическая красота немедленно поблекла, зато глаза вспыхнули ярким, солнечным светом:

– Бог ты мой… – Жемчужный Господин рассеяно облизнул залитые кровью пальцы, и вновь вытянул руку, чтобы коснуться лица Альгирдаса.

Тот отшатнулся, оскалясь, выпустив острые когти.

– Все еще боишься, – пробормотал Змей, словно сам себе, – спустя сто веков, все еще помнишь… Зачем ты носишь это? – он брезгливо подбросил в ладони тускло сияющий камень, – твою красоту нельзя скрывать. Подожди… я отдам тебе серьгу, не беспокойся, в конце концов, хочешь прятаться – прячься, не мое это дело, я только полюбуюсь минутку. Касур – великий чародей, это уж точно! Нет, не проси меня за этих девчонок, Паук, все равно просить ты не умеешь, а соблазн будет слишком велик. Все. Убирайся!

– С-сволочь, – прошипел Альгирдас… прямо в лицо изумленному и злому Орнольфу.

– Ох, – вздохнула из-за спины датчанина Маришка. И не нашла ничего умнее, чем грохнуться в обморок.

Орнольф подхватил Маришку. Альгирдас – свалившуюся из воздуха серьгу. Он сунул драгоценность в зубы, чтобы руки были свободны, отогнал Орнольфа от девушки и, как два дня назад, у входа в памятный подвал, пробежал пальцами по ее вискам, коснулся плеч и запястий, груди у сердца.

Убедившись, что обморок сменился глубоким сном, облегченно вздохнул, выплюнув серьгу в ладонь. И даже не заметил, как странно, слишком внимательно, смотрит на него Орнольф.

Когда две пары серых глаз, наконец, встретились, Альгирдас уже почти улыбался. И Орнольф не смог не ответить на тень его улыбки.

– Напиши письмо Волку, – распорядился Паук, предупреждая все вопросы, – Змей сменил гнев на милость.

– Это я понял, – Орнольф кивнул за окно, не выказывая особой радости. Море до горизонта и, наверное, даже дальше было спокойным, а небо – ясным, и легкий ветер как ребенок резвился среди игрушечных волн.

Благодать.

Ада Мартиновна Котлярчук почти не обращала внимания на бормочущий в номере телевизор, но все же у нее сложилось впечатление, будто сегодня по всем каналам шли только выпуски новостей, экстренные и плановые – сплошь посвященные разразившейся на Земле необъяснимой и чудовищной катастрофе.

Непосвященным события действительно казались катастрофическими, и – да, чудовищными. Эти определения, пожалуй, тоже были слишком мягкими, но для того, чтобы реально передать весь ужас происходившего, дикторам пришлось бы рыдать, материться и рвать волосы на голове.

Сейчас вместо них этим занималась значительная часть человечества. А часть куда более малая напивалась до зеленых соплей, благодаря каждый своего бога за то, что все обошлось. Удалось предотвратить почти все землетрясения, не появилось на карте ни одного нового моря или горного хребта, очень быстро были остановлены ураганы, укрощены цунами, задушены пожары.

Необычайно эффектно и эффективно проявили себя японские маги. Причем, те из них, кто не состоял на государственной службе и вроде бы вообще не существовал в природе. К сожалению, они исчезли так же внезапно, как появились, едва лишь стало ясно, что опасность миновала. Однако пока что, наверное, ни у кого не нашлось времени задуматься над тем, откуда взялись эти люди.

«Все обошлось» и «мы это сделали» – вот это слова для сегодняшнего дня и вечера, а заодно для множества следующих вечеров и дней. И восклицательных знаков побольше.

А совсем уж незначительная часть людей, вознося благодарственную молитву, задавала себе неприятный вопрос: «Как? Как они это сделали?»

Они – это Касур и Паук. И тысячи тысяч сверхъестественных созданий, пришедших на помощь смертным.

В этот день не поднимались в небо самолеты, и не выходили в море корабли, остановились поезда, и все города мира были переведены на чрезвычайное положение. В этот день жизнь на Земле замерла. Человеческая жизнь. Она затаила дыхание, как зверь, ослепленный фарами летящего на него автомобиля. И Ада Мартиновна была не единственной, кто понимал: можно победить стихии, обуздать, образумить, противостоять их напору, но стократ сложнее убедить людей, тех людей, что обладают властью, приводят в движение мир и не верят в сказки, пока сказочные существа не откусывают им голову.

Касур и Паук сделали это. Точнее, это сделал Паук. Еще точнее было бы сказать: это сделали сверхъестественные существа. Они проникают в мысли, подменяют чувства, перекраивают души, от них можно защищаться – это не так уж сложно, но очень немногие люди всерьез задумываются о такой защите, всерьез беспокоятся о своей свободе. Власть имущие уж точно не беспокоятся, им хватает других забот.

А эти существа, имеющие множество имен и бесчисленное количество обликов, они повсюду, и они поклоняются Пауку, трепещут перед Пауком, влюблены в Паука.

– Ду'анн алла , – нараспев проговорила полковник Котлярчук.

В переводе с неведомого языка, на котором говорили двое чародеев, это означало «паук». Слова, похожие на вздох, на крик, на песню. Похожие на любовь. Матерь божья, да все, что связано с Пауком похоже на любовь, он создан для того, чтобы его любили…

Так. Стоп. Не те мысли, которым можно позволять задержаться подольше.

Ду'анн алла, Хельг и интимно-ласковое – Эйни. Незнакомый язык, и только лингвисты могли бы сказать, сколько разных наречий всех народов, со всех континентов сплавились в нем. Но к лингвистам Котлярчук пока не обращалась.

Древний язык. Гораздо древнее Касура, которому уже больше тысячи лет. И, наверное, древнее Паука.

Ду'анн алла… он юн, как любовь, и стар как любовь, он…

Хватит! Да хватит же!

Ада Мартиновна понимала, что пропадает. Но Паук стал для нее наркотиком, и освободиться от зависимости не было ни сил, ни желания.

А ведь сначала все было так невинно. Очень подозрительно, но, скажите на милость, возможно ли избежать подозрений, вступая в области темные и загадочные, недоступные человеческому пониманию?

Это были обычные компакт-диски, содержащие видеозаписи и один текстовый файл. Ада Мартиновна начала с текста: хорошая привычка первым делом заглядывать в файл «readme.txt», на предмет возможных неприятных сюрпризов.

Если верить Касуру, их с Пауком первоочередной задачей на данный момент было остановить, изгнать, а в идеале уничтожить некую силу, масштабы которой Ада Мартиновна затруднялась себе представить. По описанию возможностей, целей и задач эта сила… или это существо по имени Адам Элиато напомнило полковнику Котлярчук антихриста. Опять таки, Касур и не скрывал, что когда их враг войдет в силу, наступит конец света, и это следовало принимать как данность.

Ада Мартиновна справедливо усомнилась в реальности взаимодействия с силой такого порядка. Изгнание, уничтожение – все это человеческие понятия, и неясно было, каким образом два чародея намерены применить их к чему-то невероятному. К этому Элиато, способному, судя по словам Касура, зреть прошлое и будущее, распоряжаться помыслами людей, покупать человеческие души. К чему-то, обладающему почти неограниченными возможностями.

– Это реально, – спокойно ответил Касур на все сомнения разом, – все реально в пределах его человечности.

Прозвучало неприятно. Полковник Котлярчук по роду своей деятельности предпочитала создания, в которых не было вообще ничего человеческого. С ними было как-то проще.

Безопаснее.

Адам Элиато призывал себе на службу не только людей, но и самых разных инфернальных созданий. Те самые «прорывы», попортившие столько крови ипэсовцам и сотрудникам аналогичных зарубежных организаций, были делом его рук. И на последней встрече Касур заверил Аду Мартиновну, что с «прорывами» покончено, если не раз и навсегда, то во всяком случае надолго.

Прекрасно! Придраться не к чему, за исключением того, что во все это просто невозможно поверить.

Ада Мартиновна спрашивала. Касур отвечал. Над правильной формулировкой вопросов трудился целый отдел аналитиков, и, помимо сомнительных сказок об «антихристе», ИПЭ удалось получить довольно много ценных, очень ценных, а порой и бесценных сведений. Преимущественно об окружающем мире и антифизических законах. Очень немного – о самом Касуре. Почти ни слова – о Пауке. Но, положа руку на сердце, и бес бы с ними.

Если бы не этот диск, доставленный полковнику вечером того дня, когда была похищена и освобождена Марина Чавдарова.

Несколько часов видеозаписей, их расшифровка, субтитры там, где разговоры шли на неведомом языке. И комментарий ко всему этому. А также исторические ссылки на факты, считавшиеся в ИПЭ не то, чтобы совсем уж секретными, но недоступными широкой общественности. Факты, касающиеся только и исключительно деятельности института, его истории, его истоков.

Маги стали работать на государство в незапамятные времена. Пожалуй, раньше, чем появилось само понятие «государство». Конечно же, они всегда старались в первую очередь для себя, и такая ситуация устраивала обе стороны, до тех пор, пока у магов не появились чисто человеческие интересы. Стремление к власти над людьми, например. Такое естественное для, собственно, людей, но лишнее, непозволительное для тех, кто обладает сверхчеловеческими способностями.

Маги возжелали большего.

И были уничтожены.

В те времена – глухие, дикие, – люди и так-то мерли почем зря, но даже на общем фоне высокой, совершенно обыденной смертности, деяния святой инквизиции остались в памяти людской как нечто, выходящее за рамки обыденного.

Неизвестный информатор вовсе не утверждал, что волна казней, захлестнувшая Европу – дело рук Касура и Паука. Нет, разумеется, эти двое лишь воспользовались ситуацией, направив человеческий страх перед неведомым в нужное русло, а под шумок истребили тех, кто мог оказаться не по зубам святым отцам-инквизиторам. Под шумок… они что же, уже тогда знали, что впереди века и века жизни среди людей? Знали, что мир изменится, изменится мораль, само отношение к Богу и церкви станет иным? Им уже тогда не хотелось огласки?

А ведь это только Европа – лоскуток на огромной карте, – маги же погибали повсюду. Любой, кто подпадал под подозрение в попытках своекорыстно повлиять на жизнь людей, был уничтожен. Мир «почистили». Маги на некоторое время притихли; из щелей, как мыши, повылезали шарлатаны и ловкие фокусники, и постепенно сама идея магии и волшебства оказалась дискредитирована.

О, конечно же, история знает имена великих магов, и, вопреки общему мнению, далеко не все из них были великими обманщиками. Но это – единицы. Жалкий ручеек на месте некогда полноводной реки. Прошли века, прежде чем на службу людям явились новые чародеи.

Они действительно служили. И защищали. И учил их этому Паук. Он называл своих учеников охотниками, подразумевая под этим то, что основной их задачей было находить и уничтожать разного рода опасных тварей. Ничего больше. Да и куда больше, если поразмыслить?

Последняя мысль принадлежала Аде Мартиновне, а не анонимному автору текста.

Вообще, странное что-то выходило: казалось, эти «охотники» были бессмертными. Одни и те же имена на протяжении столетий. В разных странах, на разных континентах, под покровительством разных владык. Никого из людей они не считали настоящим хозяином, делали свое дело и безоговорочно подчинялись Пауку. Не так уж плохо все это выглядело, если оставить за скобками привычную как дыхание подозрительность.

И не читать дальше. Там, где прямым текстом сказано, что большая часть этих магов тоже была уничтожена.

Пауком.

Совсем недавно – в пятидесятые годы двадцатого века. Те страшные времена в ИПЭ еще помнили. Свидетелей не осталось – да это и понятно, но остались разрозненные документы, плохо сохранившиеся архивы, какие-то предания – почти фольклор. Ни слова там не было сказано о Пауке. Зато встречались упоминания о Касуре. Он сотрудничал с британскими магами со времен Второй мировой войны. И он немало сделал для аналогичных организаций других стран-союзников. Всплыл из небытия – никому неизвестный, непонятный, но разом оказавшийся необходимым.

Касур проделал огромную работу вместе с другими магами, вместе с обычными людьми. И кто-нибудь потом задумался: какова его роль в том, что эти маги погибли спустя всего десятилетие?

Считалось, что они устали. Считалось, что война – вторая и пока последняя мировая война, – всколыхнула силы, о которых людям лучше даже не думать, не то, что пытаться поставить их себе на службу. С конца девятнадцатого века все к тому и шло: как будто исчез ограничитель, и маги взялись активно участвовать в жизни простых людей. Слишком активно. Однако никто не наказывал их за это.

И словно само собой разумелось то, что они вплотную приблизились к власть имущим; почти не скрываясь, взялись наводить свой порядок всюду, где требовался хотя бы минимум вмешательства. Они сделали много полезного. Благодаря этим магам удалось прижать обезумевшую от вседозволенности нечисть на землях Советской России и присоединенных республик. Благодаря им не смогли поднять голову оживившиеся было чудовища в Европе и Азии. Благодаря им, в конце концов, маги с относительно благополучного Американского континента поддержали заокеанских коллег.

И только благодаря им во Второй мировой войне маги воевали с людьми, и друг с другом, и драконы сражались в воздухе с самолетами, морские змеи нападали на корабли, порабощенные упыри сеяли ужас в войсках противника, и духи, подчиняясь заклинаниям, направляли волю стихий.

Страшное дело, ведь даже высочайшие из… фейри – да, Касур называет этих существ именно фейри, – снизошли до участия в этой войне. И нельзя сказать наверняка, что оказалось более сложным для магов: битвы с себе подобными или усилия, приложенные к тому, чтобы высокие духи вновь потеряли интерес к людям.

Маги устали.

И умерли.

Бессмертные, могущественные, мудрые – любимые ученики Паука, его охотники.

Те, кому повезло меньше, остались жить, утратив талант.

Он и это умеет, Ду'анн алла Гвинн Брэйрэ, Паук, может одарить силой, а может отнять ее. Может убить, а может оставить жить и страдать от воспоминаний. И непонятно, где же он был, пока его маги пытались сделать жизнь людей легче и лучше, нарушая при этом жесткий запрет на вмешательство, но где бы он ни был, он вернулся.

Чтобы наказать…

Как гладко все сходится.

И как не хочется верить.

И… страшно. Потому что современные маги, никчемные – теперь это можно признать – слабые, во всем уступающие тем, бессмертным «охотникам», вмешиваются в жизнь людей, вообще ничего не стесняясь и никого не боясь.

Сколько времени отпустит им Паук?

Или, может быть, ему безразличны дела однодневок?

А может, всему прочитанному просто не надо верить? Ведь нет ни одного доказательства. Только домыслы на основе реальных фактов. А верить домыслам глупо и опасно. Да, опасно. И очень глупо.