Часть третья
ТЕНИ ДВОЙНОЙ ЗВЕЗДЫ
Глава 1
ОХОТА
Они достигли прибрежного пограничья Ольсны, миновали мост и вкатились в грифство Даннар глухой зимней ночью. В такое время багряный диск демонического Ролла не тревожит людей своим лихорадочным огнем, не поит силой тварей, созданных его темными и могучими чарами. Лучший сезон для охоты. И не случайно так все сложилось. Готовил поездку сам Златоголосый маэстро. А он-то, с его опытом и властью, не ошибается.
Ледяной ветер с моря зло царапал слепые окошки кареты, наглухо закрытые и утепленные. Темноту большого экипажа рассеивали две масляные лампы, укрепленные возле переднего и заднего диванов. О тепле заботилась медная печурка, устроенная в середине на полу. И освещение, и жар поступали в достатке, создавая своеобразный путевой уют. Вроде бы на юге и зима — не зима. Снег срывается, чтобы наскоро забелить поля, и снова сходит, уступая место слякоти, куда более коварному врагу путешественника. Больших морозов нет, но сырой холод донимает гораздо сильнее, чем настоящая стужа. А еще эта белесая муть облаков вместо неба. День за днем ни единого просвета, ни малейшей улыбки — хоть мимолетного отблеска лучей сияющего Адалора…
Зрец, пожилой уже мужчина, сидел в удобном глубоком кресле, установленном в самом центре огромной тяжелой кареты, рядом с печкой. Ноги укутаны в густой мех северного ориша, самый дорогой и теплый. Еще бы! Зрецу — все лучшее. Особенно теперь, когда он утомлен охотой и вымотан нескончаемым кашлем. Но держится, как и в прежние дни и ночи. Продолжал поиск, не имея помощи и подмены… Вот и теперь — как все подобные ему, смотрит куда-то вдаль и вверх, странно и неестественно закинув голову. Кресло держит сухое легкое тело плотно, надежно. Длинные бледные пальцы настойчиво щупают воздух, мнут его, как второсортную ткань в лавке мошенника. Вот и губы кривятся недовольно, вроде бы готовя отповедь торгашу. Еще мгновение — и…
— Там, — уверенно сообщил зрец. — Теперь вижу отчетливо. Не более полудня пешего пути.
Сотник стражи светцов зашевелился на переднем сиденье кареты. Когда тебе тридцать два, самое время не мечтать по-детски о славе, а торопиться намыть золотой песок удачи, щедро рассыпанный в ручье деяний. Благо он, сотник, близок к заветным водам. Отмечен благословением самого маэстро. Сопровождает служителей гармонии на Большой охоте. Достаточно привезти всего одну тварь — и двери дворца эргрифа откроются. Вчерашний светец войдет во внутренние покои. Получит право не только слушать гудение струн закона, смиренно склонив голову, но и поддерживать натяжение этих самых струн. А может статься, и будить в них звук.
Поэтому старается страж изо всех сил. Довольно прищурился, получив указание. Быстро совместил жест зреца с положением звезд Южного копья, молча поправил карту и поудобнее переместил светильник. Пальцем прочертил одну дорогу, вторую, третью, не покидая пределов весьма условно обозначенной зрецом области «полдня пути» от нынешнего местонахождения кареты.
Расположившийся на широком диване в задней части просторной кареты гласень чуть насмешливо наблюдал за стараниями сотника. В его возрасте, куда более преклонном, чужое стремление выслужиться вызывает лишь брезгливое недоумение. Дворец! Как же, сильно там ждут очередного простака. А ведь надеется, потеет, закусывает губу от усердия. Седой гласень столичного семивратного Гармониума чуть пожал плечами. Его в очередной раз посетила подобная озарению мысль: как несхожи люди! И в строении, и в предназначении, и в понимании сути вещей…
Сам он худ, жилист и высок. Имеет узкие плечи, легкие руки и длинные пальцы музыканта. Создан великим гласом пламенного белого Адалора для высокого служения. Облачен в синюю, как полуденное небо, мантию, расшитую бледным золотом. Он — светоч, сеятель лучей мудрости. Глашатай Гармониума. И хранитель непроницаемой завесы над величайшими тайнами мира, не предназначенными для слабых и неразумных. Он вооружен словом и знанием.
Сотник тоже высок ростом. А еще непомерно широк, по-звериному ладно скроен, крепко обучен. Вооружен саблей и кинжалом, несколькими парами метательных ножей. Предназначен самой природой служить и исполнять. Делает это, надо признать, рьяно и с умом. За три полных связки дней и ночей извел всех своей неукротимой энергичностью. Карета не стояла ни единого лишнего мгновения. Кони менялись, когда пассажиры трапезничали. И снова карета катилась по каменистой дороге. Приходилось спать на ходу.
Ох, накатались они… Посетили возвышенность у Алых гор, пересекли Шэльс, миновали Ронгу. Попали бы сюда гораздо раньше, если бы не приказ из столицы, вынудивший доехать до границы грифства и пересадить в указанном месте второго зреца в ожидавшую его карету… И снова мчаться на юг, ориентируясь на образ твари и след, уверенно взятый оставшимся единственным в Большой охоте старым опытным зрецом.
Такой распорядок жизни утомителен и непривычен. Но сотник, единственный в карете, выглядит бодрым и довольным. Темно-серые с синими искрами глаза коренного уроженца исконных земель Дарлы азартно блестят. Остриженные коротко, под самый корень, пепельные волосы топорщатся самым боевым образом. Еще бы! Он ведь ждет боя. Жаждет его, своего шанса оказаться полезным. Даже теперь облачен в полную броню. Парадную форму запретил для всей сотни. И гоняет подчиненных нещадно. Прав. Сам не ведает, насколько…
Гласень откинулся на мягкие подушки и прикрыл старческие глаза, подслеповатые, сильно потраченные работой с книгами. Для них ночь не просто темна — черна! Зато в любой тьме ясна и отчетлива цель охоты. И понятна ее важность. Во всем множестве грифств, от одного берега моря до другого, сейчас лишь два зреца. Бессильный старик, забывшийся в кресле посреди кареты, — лучший. Он осуществил не менее десяти личных успешных охот. Прежде твари водились повсюду. Давно, десять кип назад и ранее. С тех пор дни по четыре десятка нудно складываются в ровные связки. Те, в свою очередь, по десятку связок неспешно образуют кипу, включающую полную смену сезонов. И вот уже десять кип — а охот нет… Не ощущают зрецы багрового огня мерзостного и чуждого, сжигающего ненавистью и жаждой. Впрочем, и зрецов осталось ничтожно мало.
А теперь наконец охота. И, если верить единственному на всю Дарлу столичному внемлецу, последняя — окончательно и бесповоротно. Твари уничтожены. Те, кого на любой проповеди он, гласень, именует краснокожими отродьями багрового Ролла. Выродками спутника и кровного брата белого Адалора, возжелавшими божественной власти.
Народ счастлив, конец борьбе. И не только ей!
Как жить эргрифству без прошедших обряд подчинения краснокожих? Как, если они — незаменимая и спасающая от любых покушений охрана эргрифа и самого маэстро. Основа договора о разделе власти между Гармониумом — духовным радетелем, и двором эргрифа, повелителя мирского? Краснокожие — воплощенный страх, наилучшая опора власти, знак ее крепости. Сейчас у эргрифа таких — две дюжины. Двадцать кип назад было полсотни. А во времена юности гласеня краснокожие и их укротители полностью составляли гвардию эргрифа!
Мир катится в пропасть. Исчезнет страх, а затем и вера начнет слабеть. Пошатнется государственность. Огромное эргрифство, объединяющее все земли известного мира, от берега до берега, станет разваливаться. Кровавый хаос войн между людьми захлестнет всю Дарлу…
Уж он-то, гласень, лучше любого иного понимает: людям просто необходим общий враг. Как мог допустить полное истребление расы вампиров прежний Златоголосый маэстро, предшественник нынешнего?..
— Там, — снова вышел из сонного небытия зрец и указал вперед и в сторону, едва осилив такое движение, тяжкое для ослабевшей руки. — Двое, как я зрю, но смутно мне видение. Отличаю с трудом: один из них не иначе еще ребенок. Второй куда приметнее, он взрослый и сильный.
Столь подробное изучение дальних образов окончательно истощило служителя. Голова зреца склонилась на грудь, тонкая струйка крови стала чертить извилистую дорожку от носа к подбородку. Сотник рявкнул, тормозя карету. Вызвал двух лекарей из второго экипажа, везущего слуг. С сомнением глянул на обмякшее тело.
— Ты успел уточнить наш путь по последнему указанию? — поинтересовался гласень.
— Да, о лучедар. Два поселения могут быть прибежищем тварей. Небольшие, что нам на руку. Первое — это замок грифа южных провинций, здесь расположен родовой аориум фамилии Даннар. Второе — сельцо на тракте.
— Их двое, — задумался гласень. — Что ж, занятно. Полагаю, нам нужен аориум. И, кажется, теперь я понимаю, отчего маэстро пошел на их полное истребление.
Последние слова старый служитель произнес так тихо, что никто не смог бы разобрать его шепота. «Твари умны: они нашли слабое место в роду людей», — поежился гласень.
Аориумы — это основа стабильности правящей фамилии. Их создали, подчиняясь воле весьма хитроумного маэстро. Давно, сотню кип назад. Тогда род эргрифа едва не погиб полностью в результате серии успешных покушений. Старались и вампиры, ненавидевшие правителей людей, и сами люди. Ведь гибель одного рода дает нескольким претендентам шанс взойти на высшую ступень. Или, что куда вероятнее, передраться за власть и ослабить страну, разорить ее.
Тогда уцелел лишь никчемный пожилой дядя эргрифа и два дальних родича, молодых, энергичных — и совершенно не годных для престолонаследия ни по характеру, ни по уму, ни по личной знатности. Детей у дяди не было и уже (маэстро давнего времени знал точно, его предупредил опытный внемлец) не могло быть. Из тупика следовало выбираться быстро и без большой крови. Пока не восстали провинции юга, вечно мечтающие о независимости и утверждающие, что их взнос в благополучие грифства — самый крупный. Пока могучий союз трех северных грифств не отрекся от присяги эргрифу.
Тогда в едином радении о мире и покое Серебряный гласень и маэстро, высшие власти Гармониума, издали указ. Вынудили прийти к согласию и разобщенный двор эргрифа, скрепили его печатью новое установление и именем Гармониума и эргрифа потребовали от каждого грифа провинции создать аориум. Надо отметить, молодые претенденты на престол так обрадовались новшеству, что в течение двух, а то и трех кип не появлялись в столице. Исполняли указ…
Аориум — это и люди, и договора союзничества, и обозначение места. Многое скрыто за одним словом. Указ в сокращении звучал так:
«Каждому грифу надлежит заботиться о продлении не только жизни своей фамилии, но и разума и чести ее, не допуская случайностей и избегая превратностей судьбы. Для этого необходимо подтвердить вассальные союзы браками и иметь не менее семи таких договоров, по числу цветов в гармонии. Дабы сердце владыки всегда было радостно, а бытие — наполнено. В свою очередь грифы заключают договора с эргрифом и его фамилией.
Для осуществления брачных договоров во внутренние покои аориума допускаются все прямые родственники главы фамилии, указанные в записи Гармониума о кровных узах. Дети жен фамилии, проживающей в стенах аориума, передаются на воспитание Первого гласеня грифства. Из их числа по разумности, таланту и глубине веры в Адалора избирается наследник».
Старый гласень уселся на своем диване поудобнее и усмехнулся. Как красиво можно расписать самую обычную идею отмены прямого наследования! И никто не возразил. Старый дядя эргрифа не мог зачать наследника. Зато он послушно выбрал пять кип спустя крепкого парнишку, сына одного из своих дальних родичей. Никто не знал имени отца ребенка. Гармониум умеет хранить тайны, и свои, и чужие.
Южане обрадовались новшеству больше, чем остальные. С их горячей кровью и любвеобилием аориум — это важное усовершенствование уклада жизни. Здесь, в жарком климате, редко заключается семь договоров. Смотрители посещают практически каждого важного жителя. Не брезгуют и в крестьянский дом заглянуть, если узнают, что в нем имеется красивая девица. И никогда, за редчайшим исключением тупого упорства или старых счетов, не получают отказа. Кто же воспротивится столь желанному и редкому случаю породниться с самими грифами! Тем более что за договором стоят немалые деньги, а сверх того — перспективные связи, знакомства, возможности.
В первые кипы с момента появления указа каждую невесту проверяли гласень грифства и зрец. Позже бросили безнадежное дело, отнимающее недопустимо много времени. И, кажется, вампиры воспользовались этим. Проникли в аориумы и попытались — у него, опытного гласеня, нет сомнений — тайно стать правителями всего рода людского.
Попасть в аориумы для вампиров не составляет труда. Женщины расы поклонников темного Ролла красивы. Обольщение же есть особый дар тварей, порожденных красным оком их нечестивого бога. Скрыться от зрецов сложнее. Но пока вампиров оставалось много, это, по-видимому, удавалось. Потом, слава Адалору, заговор раскрылся и тварей, судя по всему, вынуждены были уничтожать, не считаясь с их полезностью.
Увлеченный своими размышлениями, гласень смежил веки. До места еще далеко, и настоящая его работа начнется именно там. Ох, непросто будет попасть в аориум! Особенно сейчас, в зимний сезон. Столица пуста и тиха, дороги севера завалены снегом. Торговля замерла, сельская жизнь затаилась, стала сонной. Ночи черны, отсвет Ролла падает лишь ненадолго, розовым мягким оттенком красит мрак перед восходом Адалора. Мир отдыхает.
Знать разъехалась по замкам и поместьям. Кто-то охотится, а многие, особенно здесь, на юге, проводят ревизию вассальных договоров. То есть смотрят, скольких девиц расторопные управляющие доставили по осени в аориумы. Решают, кому из живущих в верхних покоях по возрасту пора переехать в нижние, не посещаемые никем из родичей грифа. Выясняют, сколько детей выжило и подросло, готовят их к отправке в Гармониумы грифства — на обучение. Или навещают эти самые Гармониумы, чтобы присмотреться к отпрыскам рода в возрасте десяти кип, отбраковать ненужных и слабых. Тех, кто станет служить Адалору, не порицающему телесное несовершенство в своих чадах.
Гласень усмехнулся. Он сам родился в одном из аориумов юга. Может статься, именно здесь. Не приглянулся грифу. Правда, уже при втором смотре — за плечами к тому моменту было шестнадцать кип. Из которых лучше всего помнится до сих пор именно тот день, в деталях… Утро, полное надежд. Презрительный взгляд грифа, не задержавшегося рядом, даже не замедлившего шаг. Стыд отвергнутого. Прощание с друзьями, подобными ему отпрысками знатных родов, отданными на воспитание в Гармониум… Одиночество. Его сразу отослали на север. Снова был смотр. Теперь уже служители решали, на что он годен. Может быть, у юноши имеются скрытые до поры задатки зреца? Или вовсе редкий талант — внемлеца, слышащего глас самого Адалора. Он был молод и глуп. Мечтал искать тварей и вслушиваться в речь бога. Повезло — миновала его сия чаша, и вся горечь ее, и вся сладость.
Много позже гласень осознал: горечи больше. Чтобы обрести чуткость к гласу, приходится отказаться от привычных звуков. Истинное зрение тоже дается не просто так. Он видел, как происходит посвящение. Одно и, возможно, последнее за минувшие десять кип. В летний полдень заставляют смотреть на солнце, расширив веки особым приспособлением. Ждут, пока белое сияние Адалора доведет будущего зреца до беспамятства. Капают в мутные остановившиеся глаза темную вязкую жидкость. На следующий день — еще, и делают это снова, пока привычное зрение не уйдет окончательно, переродившись в иную способность. Ощущать людей вблизи и вдали, распознавать в их словах ложь. И чувствовать вампиров.
Высокая честь — быть зрецом. Особый талант — ведать слова бога.
Но удел гласеня наилучший. Превыше чести стать родовитым грифом. В его власти умы и души. Постигнув это, стоит ли переживать, что не избран наследником? Повелителем земель или, что самое страшное, вторым, его младшим родичем, гнущим спину перед более удачливым сыном аориума?
— Замок на холме, за лощиной, уже видны шпили с факельным светом, — тихо уведомил сотник, всмотревшись во мрак ночи через малое оконце, забранное безмерно дорогим хрустальным стеклом. — На втором по высоте поднят стяг фамилии Даннар.
Не так уж он и глуп, этот расторопный двужильный светец. Усвоил, насколько чутко дремлет гласень. Сообщает и не создает лишнего шума. Не суетится попусту. Поведал нужное и вовремя. Второй шпиль — это запасной наследник. Всегда избирают двух, а то и трех. Гласень поморщился. Лучше застать хозяина, чем его вечного блюдолиза, второго, ждущего своего часа падальщика. Он наследует, если старший свалится с коня на охоте. Или позже, за ужином, подавится костью удачно загнанного зверя…
— Скажи слугам, мне понадобится полное облачение, — прикинул вслух гласень. — Можно ли привести в чувство зреца, когда прибудем к воротам?
— Это убьет его, — почти испуганно согнулся в поклоне сотник. — Уже спрашивал у лекарей, о лучедар.
«Определенно не глуп», — отметил с новым интересом гласень. Он спрашивал! То есть ума и знания законов хватило, чтобы углядеть всю шаткость их полномочий и сложность ситуации. Гласень и сопровождающие его во время Большой охоты имеют право посетить любой дом. Даже личные покои самого эргрифа. Но лишь по прямому указанию перста зреца. Или на основании доброй воли хозяина. Когда писался закон, никому не пришло в голову, что зрецов однажды станет слишком мало. Что вампиры вымрут!
Само собой, сложно не впустить служителей гармонии. Наименьшее, что грозит гордецу, — тяжелое и долгое разбирательство, огромный штраф и опала. Но возможны и иные последствия, вплоть до лишения свободы и жизни. И даже хуже: сокрушительное по тяжести признание безродным изгоем.
Гриф понял бы и впустил. Его прямой законный наследник — тоже. А младший? Владыка на час, повелитель замка в отсутствие настоящего хозяина… Отказать побоится. Впустить — тоже. И, весьма вероятно, вступит в бессмысленные препирательства, которыми немедленно воспользуется тварь. Ускользнет. Как изворотливого вампира найти снова, если зрец при смерти? Последний настоящий зрец! И он-то, гласень, знает: не добудет живую тварь — не воспитать уже в семивратном храме новых зрецов и внемлецов. Это — одна из величайших тайн Гармониума… И его трагедия.
«Здесь, у берега моря, земля смята, как кожа старика», — с досадой подумал гласень. Вот он, шпиль. Взглянешь — рядом, хоть рукой факельный огонек щупай! А по кратчайшей дороге придется тащиться до самого рассвета, никак не меньше. Ползти в кромешном мраке, преодолевая глубокую складку рельефа.
Пока что карета двигается вниз, в лощину. Сотник решительно покинул экипаж, и его голос почти сразу сухо и четко зашептал приказы впереди, у конских морд. Когда он на ходу запрыгнул в открытую дверцу, то выглядел довольным.
Гласень плотнее запахнул мех накидки. Пронаблюдал, как страж подбрасывает в печурку свежую порцию древесных углей.
— На подъеме припрягут еще четверку коней, я отослал вперед разъезд. Факелами подсветят нам дорогу, чтобы не рисковать каретой на поворотах и над обрывами не сбавлять ход до шага, — вздохнул сотник, сидя на корточках у медного горячего бока печки, грея руки. — И лекаря местного приволокут. Травника.
— Ладно удумал. Что краснокожие?
— Уже оба разбужены и накормлены. Укротители уехали вперед. Десяток стражей с ними. Я приказал проверить дорогу и две дополнительные тропы.
— Если этот мальчишка не впустит нас, — усмехнулся гласень, — он станет жертвой вампиров.
— Воистину так, — охотно одобрил сотник. — Укажите неразумному, где начнем искать? Зрец пока, увы, бесполезен.
— Сперва покои жен. Затем кормилиц, — раздумчиво прикинул гласень. — Опознать будет нетрудно. Я уверен: это женщина. Не девочка уже, но хороша собой. У нее есть примета, которую трудно спрятать. Волосы с оттенком роллова огня. При любой маскировке заметен.
— Я поясню светцам, — отозвался сотник, не показав и тени удивления.
Гласень еще раз порадовался своему выбору. Этого молодого и честолюбивого стража маэстро считал излишне ретивым. Советовал взять другого, более исполнительного и почтительного. Двигались бы спокойнее, отдыхали чаще. И дали запас времени твари! У вампиров настоящее чутье на опасность. Звериное. К тому же нерасторопный и тупой сейчас сделал бы испуганное лицо или вовсе отказался подчиняться. Он ведь знает: охота идет на тварь. Краснокожую и ужасную. Видел подобных не раз в охране маэстро, да и в отряде их двое имеется. Могучие, на голову выше любого воина. В плотной шкуре багряного цвета, с непроницаемыми глазами без зрачка, зеркальными и блеклыми.
А ловить и хватать приказано человека, женщину. Возможно, одну из жен грифа!
— Если мы возьмем ее живой, — на сей раз гласень смотрел прямо в лицо сотника, — я обязательно спрошу и запомню твое имя, чадо. И постараюсь, чтобы дворец эргрифа услышал его. Таково мое слово.
— Это щедрое обещание, о лучедар.
Веки внимательных серых глаз светца чуть дрогнули. И гласень подумал, что, несмотря на ужасающее невезение, у охоты есть шанс. Да, их задержала непогода. Затем приболел старый зрец. Затем, вот хуже некуда случай, молодого вызвали в столицу, такова была воля маэстро, переданная через служителя ближнего Гармониума, оповещенного почтовой птицей. Но все же надежда есть. Безродный страж так хочет передать потомкам никому не известную пока фамилию, возведя собственный аориум, что готов разрушить до основания чужой. Рискнуть всем. Не может не понимать: если план сорвется, именно на него спишут ошибки. Зрец при смерти, а гласень — он выше подозрений… Оспаривать изложенное тем, кто самим Гармониумом избран и обучен проповеди и убеждению, бессмысленно.
Карета загромыхала по ровной дороге, достигнув дна низины. С первой и со второй пары лошадей слуги соскочили на ходу, чтобы облегчить экипаж. Коней гнали теперь нещадно, нахлестывали в два кнута. С обочин подтянулась первая пара светцов с запасными лошадьми, уже обеспеченными временной упряжью. Когда карета стала взбираться на подъем, подвели вторую пару. Почти сразу сбился с хода и захрипел жеребец в основной упряжке. Гласень слышал, как рухнул загнанный конь — и остался позади. Пусть. Уже неважно. Цель близка. Ближе с каждым оборотом крупных колес.
Сотник открыл дверцу кареты на условный стук и одним движением втащил икающего тощего заморыша. Верховой поклонился гласеню и сунул на пол корзину, звякнувшую бутылями. Значит, найден и доставлен травник!
Светец отвесил ничего не понимающему лекарю пару пощечин и согнул его железной рукой, заставляя кланяться служителю Адалора и смотреть на него снизу вверх.
— Он должен прийти в сознание, немедленно, — приказал гласень, указав на старого зреца.
— О-о…
Что хотел сказать лекарь, осталось тайной. Страж уже развернул его, плотнее сжав пальцы на слабом плече, и пихнул к корзине с травами и настойками. Маленький человек испуганно сжался. Суетливо завозился, щупая жилку на руке зреца. Поднять голову он не мог — мешала рука сотника на затылке, жесткая, причиняющая боль. И еще гнул страх, который ужаснее любой боли. Правильно, не следует ему знать, что умирающий — не просто служитель, а сам зрец.
Лекарь составил напиток очень быстро. Правда, этого жалкого времени хватило, чтобы еще один конь выбыл из упряжки.
— Это лучшее, что я мог подобрать. Он едва ли выживет, если…
Сотник выхватил чашу и резко толкнул травника, выбрасывая его из кареты. Спихнул туда же, в зимнюю ночь, корзину. Прикрыл дверцу и сам влил содержимое чаши в рот зреца.
— Уже близко, — отметил он, присаживаясь на передний диван. — Я видел, когда избавлялся от… отравителя. Кони пока держатся. Пять. Самая сложная часть подъема позади. Мои люди впрягут еще пару своих, верховых.
— Твои люди понимают, что мы обязаны взять ее живой?
— Да. — Сотник выглянул из кареты. — Я дал знак, в ворота уже стучат. Ваше одеяние готово, его держат слуги. Там, впереди.
— Коня!
Гласень перебрался в седло не очень ловко. Справился он лишь благодаря заботам сотника. Утомленный жеребец, еще недавно белоснежный, как все кони светочей, был темен от пота. Он шел тяжелой рысью и уже не отзывался на плеть, лишь обиженно храпел и опускал голову ниже.
Над воротами, близкими и отчетливо обозначенными огнем, появились двое стражей. Они выслушали слова десятника охоты. Испуганно глянули на скалящих свои жуткие клыки краснокожих. Поспешно, резвым бегом, удалились.
Когда младший наследник фамилии Даннар выбрался на стену, кутаясь в теплый парадный плащ с меховым подбоем, гласень уже привел себя в порядок и стоял перед воротами лично:
— Большая охота. Немедленно открывайте!
— А где же ваш зрец… — вяло зевнул младший, пьяно наваливаясь на парапет. — Нету? Какого тварьего рыла меня подняли без причины? Э-э… то есть оторвали от дел?
— Там, — из подоспевшей кареты, обе створки дверец которой были настежь распахнуты, указал на стену тонкий палец зреца. — Покои женской половины. Отчетливо вижу…
Старик согнулся и обмяк.
Гласень отстраненно подумал: «А ведь его еще можно спасти». Само собой, если верить древним записям, которые ему вообще-то не полагалось читать. Зато появится, того и гляди, способ испробовать на практике тайные, смущающие ум знания. Зрец того стоит: безупречный служитель, работал до последнего. Терять такого вдвойне не хочется.
Ворота уже ползли вверх. Поднимались резвыми рывками. В замке понимали, что охота идет всерьез. И уже догадывались, чем грозит любая задержка. Как говорится, шея одна, а топоров у эргрифа в запасе много.
— Всяческое содействие, о лучедар, — тонким сорванным голосом взвизгнул младший наследник фамилии и сполз на плиты, прячась за высокий парапет.
Его никто не слушал. В щель, пластаясь, скользнули краснокожие. Следом, пригибаясь, проникли их укротители, за ними светцы — меченосцы и лучники охраны. Затем вошел сам гласень, уже под высокий свод полностью распахнутых ворот. Возле плеча мелькнул сотник, удивительно резво для его сложения умчался вперед. Зарычал, вминая в стену местного стража. Выяснил искомое и побежал дальше. Новый рык.
— Нижние помещения, — уверенно приказал сотник, возникая из бокового коридора. — Одна здесь такая, красноголовая. Кормилица она. Все проверил, кого надо допросил. Дайте мне немного времени, о лучедар.
Рассвет еще нежился в темных подушках снеговых северных туч, а гласень уже вошел в искомый коридор. Впереди азартно визжали краснокожие. Нашли. Так они выражают лишь одно: жажду крови. Пока неполученной. Значит, жива? Неужели он все-таки справился?
Первый же взгляд избавил от тяжести сомнений. Женщина сопротивлялась отчаянно и умело, видно по разорванному в нескольких местах платью, по свежему шраму на загривке краснокожего и повисшей плетью лапе второго. Вампиры всегда отстаивают свою свободу до последней возможности. И стараются умереть, если нет надежды спастись бегством. Впрочем, против двух краснокожих не устоять никому. Прижали к стене, жадно дышат и визжат. Еще бы! Открытая рана на руке вампирши. Теплая кровь. Как не разорвали, даже удивительно.
По виду обычная женщина кип тридцати. Красивая. Загорелая до золотистого цвета кожа. Стройная точеная фигура. Глаза — характерные для ее расы, темные, в них едва различим зрачок. Длинные волосы каштанового цвета сеют блики огненной красноты даже теперь, в жалком блеклом свете пары свечей.
Гласень заинтересованно рассмотрел младенца, беззаботно агукающего и ползающего по кровати. Человеческий, нет сомнений. Хотя именно его зрец опознал как второго вампира — тоже нет сомнений. А все потому, что женщина пыталась напоить ребенка средством, которое и создает, если верить старым записям, внемлецов и зрецов. А еще целит недуги и закрывает раны.
Короткий взгляд на сотника. Превосходный, надежный исполнитель! Уже убрал из комнаты лишних людей. Выставил охрану снаружи, у дверей.
— Несите сюда зреца, бережно, — приказал гласень. — Где конвой?
— Прибыл, — без промедления отозвался сотник.
— Тогда приступайте.
Мягкие широкие браслеты из прочной кожи, усиленные снаружи сталью, закрыли руки женщины от запястья до локтя. На короткой цепи длиной всего-то в три толстых звена они при первой надобности могли крепиться к подобным браслетам конвоя: двух массивных стражей. По одному воину на каждую руку. И не просто стражи — евнухи, к тому же глухие. Сила обольщения вампира огромна. Но в данном случае вся пропадет впустую. Люди так давно знают своего врага, что научились защищаться. Впрочем, пока нужды в конвое, кажется, не возникло.
Зреца внесли и уложили на кровать, ребенка забрали. Еще пара мгновений — и в комнате остались лишь женщина, ее конвой, зрец, гласень и сотник.
— Как твое имя, чадо? — бледно улыбнулся служитель гармонии, устраиваясь в кресле и глядя на светца.
Он расслабился, позволив себе поверить в успех Большой охоты. Сразу навалилась усталость. Тяжелая, многодневная и мучительная. Задрожали руки, спина заныла и напряглась, напоминая о возрасте.
— Фарнор, — поклонился светец.
— Прекрасно. Я запомнил, можешь не сомневаться. Мы с тобой отлично сработали в паре, как полагаешь, Фарнор?
— О да, — негромко усмехнулась женщина, опережая ответ светца. — Такая победа! Сотня светцов, два выродка и полудохлый зрец справились с армией багровой мглы. Со мной то есть.
Голос у вампирши оказался низким и приятным. Музыкальным. Старые записи предупреждают: они, древняя раса демона Ролла, ведают о гармонии звучания немало. И умеют использовать силу звука. Возможно, не хуже самого маэстро!
Женщина неспешно прошла к кровати, села у плеча зреца. Конвой не мешал. Их учили ни в чем не препятствовать пленнице, пока не получено иных указаний и тварь не пытается выйти из покоев, предназначенных для ее содержания, или убить себя.
Кровь по-прежнему сочилась из надреза на руке женщины, у самого сгиба локтя. Тварь повернула голову зреца и ловко нажала пальцами под челюстью, раскрывая его рот. Струйка потекла по бледным губам, и сотник дернулся, желая прекратить это издевательство. Женщина усмехнулась:
— Малышу Фарнору еще не объяснили, кто из нас настоящий вампир? Слушай же, чадо Адалора. Для меня ваша кровь — яд, обрекающий на безумие обращения. Для вас моя — источник дара зрецов и внемлецов, как вы их зовете. И еще эликсир долголетия. Последнее обстоятельство выяснилось не так давно. Вот тогда нас и стали ловить без счета, по сути — истреблять. Эргриф и просто грифы желали получить бессмертие. Ты знал это, служитель? Судя по выражению лица, нет… И что выдумал вместо правды? Наверное, приписал мне мечту стать грифьей.
— Замолчи, — тихо приказал гласень.
— А то что? — прищурилась женщина. — Я вам нужна живая и относительно здоровая.
— Для обращения — любая, — отрезал гласень. — Хоть с кожей, хоть…
— Не гожусь я для обращения, — почти весело сообщила женщина. — Иначе приняла бы куда более надежные меры, чтобы умереть вовремя. Сейчас очнется зрец и подтвердит. Во-первых, мне далеко за двести. Скорее всего уже поэтому я не переживу воздействие яда. Во-вторых, я так давно соседствую с вами, людьми, в вашей грязи, что подцепила паразитов. То есть совершенно точно не осилю обращение и погибну, что меня вполне устраивает. Усвоил, гласень?
Насмешливое спокойствие пленницы приводило в бешенство. Возможно, намеренно создаваемое звучанием ее голоса. Гласень понимал это, старался гасить влияние — и все же едва владел собой. Рядом тяжело дышал сотник. Дернулся вперед, на миг замер, давая время скомандовать «нельзя», и в тишине молчаливого согласия завершил движение, бросившее женщину назад, скрутившее ее судорогой боли «Хорошо ударил, грамотно», — отметил гласень. Следов не будет.
— Узнает внемлец храма маэстро, — тихо, одними губами, прошептал пришедший в сознание зрец. — Не делайте так больше. Вы не понимаете, сколь высока ее ценность. Готовьте карету. Мы выезжаем немедленно.
— Вот и я о том же, — кое-как отдышалась женщина, села и снова усмехнулась. Все так же спокойно. — Не стоит ссориться и переходить к угрозам. Нам еще долго ехать вместе. И вам придется выдавать меня за знатную даму. Потому что вампиров теперь представляют несколько… иначе. А если кто не удивится внешности, значит, помнит про эликсир долголетия и положит всех своих воинов, чтобы заполучить меня. Сотни светцов Гармониума не хватит для охраны от жаждущих эликсира, текущего в моих жилах.
— Она права, — тихо подтвердил зрец.
Медленно сел на кровати, бледный, с жутковатыми серыми губами, измазанными кровью Живой, вопреки всем стонам и страхам лекарей. И, кажется, с каждым мгновением все более крепкий и энергичный.
— Фарнор, — позвал зрец стража.
— Да, о провидец.
— Ты сознаешь, что следует молчать о тайном? Что все, сказанное в этой комнате, именно таково?
— Сознаю.
— Вот и молчи, пока язык цел, — резко и зло посоветовал зрец. — И руки держи на привязи, пока их не отрезали. Перед тобой благородная госпожа Даннар, уличенная в нарушении тайны наследования. Она пыталась родного сына сделать новым грифом. Не более того. Ясно ли?
— Полностью. Я буду хранить госпожу от бед… и не спущу с нее глаз.
— Умный мальчик, — отметила вампирша. — Зовите меня Арина Эрра Даннар. Это звучит достоверно. Вы позволите мне взять с собой некоторые вещи? Вот ту сумку. И дорожные платья, само собой.
Зрец кивнул, сотник вскинул на плечо объемистую сумку. Женщина прошла к сундуку и быстро набросала во вторую, похожую, несколько смен одежды. Отдала стражу и двинулась к двери. Впереди шел гласень, рядом, опираясь на руку одного из евнухов, зрец, возле него — вампирша. Замыкал группу Фарнор, нагруженный сумками.
Во внутреннем дворе замка уже кипела работа. Светцы бесцеремонно выкатили лучшую карету грифа, впрягли отборных свежих коней. Спорить никто не смел. Ворота-то открыли не сразу…
Управляющий замка едва стоял на ногах, его так и клонило вниз, к земле. Гласень усмехнулся. Не иначе вчера поил наследника, а заодно и сам приложился. Сегодня страх мешается с мутным и тяжким похмельем, удваивая панику. Нет сомнения: он в мыслях своих уже видит занесенный топор столичного мастера пыточных дел. И вторая кара, грифский кнут, рядом, наготове. Потому что вернется повелитель и прознает, что творилось в его отсутствие. Полного отчета потребует. А полный отчет — он никогда не приводит к наградам, наоборот…
— Верные чада Адалора здесь обитают, — шептал плотный мужчина, жалко вздрагивая и задыхаясь. — Не сочтите…
— Истинно, — звучно, в полноте своих возможностей, раскрылся напевный голос гласеня, несравненного в речении слов служителя гармонии. — Ибо дано нам от первого дня звучание Гласа. И сказано: людей глубоко верующих бежит зло багровых теней. Сам Певец заслоняет их. Точно так же наш Адалор заслоняет каждую зиму багрянец мерзости проклятого Ролла. И очищает разум, и наполняет душу сиянием белого света пречистой истины. Нет скверны в сием доме.
— Глас Адалора милостив, — с явным облегчением вымолвил управляющий. Льстиво улыбнулся и передал гласеню тяжелый мешочек, звякнувший весьма определенно. — И чада его благодарны.
— Да пребудет с вами гармония, — воззвал гласень.
Пока он проповедовал, а управляющий старательно изобретал повод всучить мзду, вампирша устроилась в карете. Зрец занял место в своем кресле, перенесенном из прежнего экипажа. Сотник вскочил на свежего коня.
Гласень последним поднялся по ступеням, тотчас сложенным одним из слуг. Дверцы закрылись. Кучер щелкнул кнутом. Слаженно застучали копыта восьмерки коней, впряженных попарно.
— Гласень, а имя у тебя есть? — мирно и буднично уточнила вампирша. — Что мне, всю дорогу тебя обзывать голосящим молитвенную чушь?
— Ты, отродье, лишенное истинного…
— Нагиал его имя, — прервал отповедь зрец. — А мое — Ёрра. Я северянин, как ты понимаешь по речи.
— Меня вы, как и оговорено, будете звать Ариной. Вот и познакомились, — довольно отметила женщина. — Давайте так. Я дам обещание не делать попыток сбежать, а вы отправите в обоз этих глухих дурней-евнухов. С ними ехать тесно и вонюче. И потом: они выдают целиком мою природу тем, кто желает жить долго. Понимаете?
— Недопустимо… — охнул гласень.
— Не лжет. — Ёрра ехидно пропустил свою козлиную бороденку через кулак. — Да и бежать ей некуда. Кто примет женщину зимой, да еще в казенных браслетах со знаком Гармониума? Шубы у нее нет. Можно изъять и туфли, для уверенности. Насколько я знаю, к холоду отродья Ролла весьма равнодушны. В карете не замерзнет. Кинь мех под ноги для надежности, Нагиал. А глухие воняют, вот уж истина!
— Видел бы ты эти туфли, — вздохнула вампирша. — Так, одно название. Подошва да два ремня.
— Тогда сиди в них, — буркнул гласень, удивляясь себе. — И говори полную клятву. В звучании!
Женщина кивнула. Сосредоточенно прикрыла веки. И зашептала, запела, зазвенела голосом, отпущенным на волю. Как тут не поверить, что вампиры знают о гармонии не меньше, а то и больше, чем люди? Он учился звучанию — истинному голосу, убеждающему и не способному лгать, — три десятка кип. Но так сказать не может, хотя признан одним из лучших гласеней столицы.
Для настоящей проповеди ему приходится долго настраиваться, питаться особым образом два-три дня, беречь горло и отстраивать сознание. А тварь лишь прикрыла глаза и уже в полном голосе… Даже жалко, что с такими нельзя ужиться. Что коварство их и чернота души — безмерны.
Евнухи, освобожденные от охранного дела, охотно убрались в карету слуг. Им привычнее находиться там. А здесь — шевельнуться страшно! Да и охрана требует полной сосредоточенности. Вампирша довольно потянулась и подмигнула гласеню.
— А ну как обманула я вас?
— Звучание тебя предаст и парализует, — быстро отозвался гласень.
— Может, да. Но вдруг нет? Что знаете о звуках вы, люди? Мы пытались дать вам свое умение видеть и слышать прекрасное, чтобы смягчить ваши души. Но вы из гармонии создали глупую и никчемную религию. Духовную практику подменили ритуалами, лишенными сути и смысла. И превратили дар в оружие. Как обычно, впрочем…
Женщина тоскливо вздохнула и отвернулась к окну. Гласень чуть расслабился: бежать не собирается. По крайней мере, пока. Зря он копил в себе силу и готовил голос для приказа, спускающего взвод звучания ее клятвы.
Зрец повозился в своем кресле. Неуверенно обшарил подлокотники.
— Арина, я, пожалуй, пересяду к тебе, — как-то очень мирно и по-домашнему сообщил он. — Ну что я тут торчу, с прямой спиной и больной шеей?
— Опять кровушки вампирьей захотелось? — ласково уточнила женщина.
— Пока нет, — виновато отозвался зрец. — Но, по чести признаться, муторно мне. Сердце болит. Вся левая рука отнимается.
Вампирша покладисто кивнула. Встала, прошла к креслу и помогла зрецу подняться, довела до дивана. В карете, пусть и просторной, приходилось двигаться, пригибаясь, постоянно хватаясь за ручки и ремни. Кидало сильно, сытые свежие кони шли резвой рысью.
На диване зрец блаженно занялся собой. Подпихнул под спину две подушки, еще три сунул к стенке, устраивая руку. Снабдил опорой шею. Женщина помогала, кутая ноги в мех.
— Не так я представлял себе Большую охоту и ее последствия, — отметил зрец. — Прежде иначе было. Мы вас ловили, а вы старались умереть. Сильных и молодых обращали сразу. Старых везли в особых каретах, закрытых, с решетками. Выкачивали кровь, ослабляли. Ни разу ни один не согласился на клятву в звучании, ненарушаемую.
— Я бы тоже не согласилась, — мрачно ответила Арина. — В прежние времена. А теперь… Все утратило смысл. Я последняя. Вы — тоже последние. Без нашей крови у вас не станет истинного зрения и слуха. Все рухнет. Власть эргрифа падет, Гармониум лишится своего могущества. И вы скатитесь туда, откуда выползли пять веков назад, — в дикость. Стоит поступиться принципами, чтобы взглянуть на такое напоследок.
— Что за чушь! — встряхнулся гласень. И стал громко повторять то, что много раз сам слушал с усмешкой сомнения: — Мы победили в войне с вами. Устранили угрозу для человечества. Ваши краснокожие чудовищно опасны, и, когда их не станет, мы лишь выиграем. Вы начали войну.
— Разве? Давай я расскажу тебе нашу версию истории.
— Попробуй, — согласился зрец, опережая отклик гласеня. — Всегда хотел узнать, что вы о нас думаете.
Арина откинулась на спинку дивана и чуть помолчала, готовясь исполнить обещание. Из-под опущенных век она наблюдала за своими спутниками. И думала. Ей требовалось любыми средствами влить кровь в уста хотя бы еще двоих помимо зреца. И не простых воинов, а служителей. И еще, возможно, сотника…
Влить кровь, чтобы получить над ними частичный контроль, на полный в ее нынешнем состоянии рассчитывать не приходится. Старость, как говорят люди, не радость… Ей уже двести семьдесят пять зим. Или кип, как любят твердить люди. Впереди, будь время и обстоятельства иными, имелся бы еще полный век жизни. Но усталость накопилась прежде срока. Паразиты, которых она добровольно допустила в свой организм, лишали сна. Снижали полезность любой пищи и ее питательность. Донимали болями в области печени и желудка. Зато именно бессилие болезни даровало полную уверенность в том, что обратить ее невозможно. Гибель наступит мгновенно, едва ее вынудят попробовать отравленную кровь людей. И не будет ужасного перерождения, превращающего разумное существо в вечно голодную тварь, лишенную сознания. Покорную воле того, чья кровь первой попала в горло, — укротителя.
Конечно, лучше и правильнее было бы умереть. И не позориться, не тратить себя на общение с этими мерзкими отродьями «гармонии». С врагами — так проще и честнее. Порвать горло одному и свернуть шею второму. Это она успеет. Звучание, клятва без отмены, вступит в силу чуть позже.
Но нельзя. Если бы в карете ехали оба уцелевших зреца! Если бы она осознала их приближение раньше. Если бы…
Все сложилось так, как сложилось. Кто глух к первым шорохам напряжения, должен принять всю мощь внезапного для него обвала. Принять со смирением мудрости — и не роптать.
Главное она сделать успела. И пока все удается. Зрец сперва был плох, а потом неразбавленная теплая кровь его крепко подчинила. Не увидит. Она рядом, яркая и взрослая. А Шарим еще молод и не так отчетлив для поиска. Он ушел из замка одновременно с прибытием передового разъезда. Перерожденные, которых люди зовут краснокожими, не учуяли. Зрец был без сознания. Хорошо. Удачно. Главное — ей оказалось по силам убедить упрямца уйти!
Арина, а точнее леди Аэри, чуть дрогнула губами. Шарим, вся жизнь ее, весь свет. И боль. Так похож на отца! Тот был упрям и силен. Берег свою семью до последнего. Когда их в первый раз выследили люди, более века назад, он справился. Потом стал упорно искать пути спасения рода. Всей расы. Лорд обязан думать обо всех, таков его удел…
Во второй раз уйти оказалось намного труднее. Двадцать восемь зим назад, в ужасную метель темного сезона, имя которому в родном для леди языке — хомх. Багровая звезда по имени Ролл в это время безмерно далека, и свет ее теряется в свете белой, которую люди как раз именуют своим божеством, Адалором. Он одиноко сияет зимним днем, не согревая.
Аэри точно знала, в какой миг оборвалась струна жизни мужа, оставшегося у переправы задержать людей. И ничего не могла сделать. Только исполнить его волю. Уйти, затаиться, выбрать хорошее прикрытие, надежное и удобное, и наблюдать. Когда это задание доверили ей, о ребенке никто не знал. Даже сама она еще сомневалась. Шарим, унаследовавший имя отца и его упорный характер, родился в середине лета. К тому времени на всех просторах Дарлы оставалось не более дюжины представителей ее расы. Наблюдателей, как и она сама. И связных.
Можно гордиться: леди Аэри Эрр Эллог продержалась дольше всех. И до сих пор еще вполне способный к работе наблюдатель. Ее везут в столицу, куда иначе попасть невозможно — лишь сдавшись в плен. А попасть надо! Непонятно, что замышляют люди. Между тем намерение копится, гудит смутным голосом тревоги.
Теперь она все выяснит. Цена не имеет значения. Главное, пусть малыш Шарим справится и уйдет.
Сперва на побережье, он знает, как и куда. Потом отсидеться у рыбаков, дождаться погоды и убедиться, что нет слежки. Там относительно безопасно: всегда полно швали, нищих и изгоев. Новому человеку не удивятся.
А затем через море, в дикие земли, где нет людей. Пока нет. Надолго ли… Может, ее родичам хватит этой передышки, чтобы придумать способ выживания рядом с неуемно жадными соседями? Многочисленными и энергичными, вероломными и безжалостными. С настоящими людьми, одним словом. Впрочем, она, немолодая уже леди, не верит в успех. Увы… И оттого так быстро копится усталость. Безнадежность лишает сил. Нет у ее расы будущего. Нет. И прошлое — лучшее тому доказательство.
— Слушайте. Я начну с очень давних времен. Наш мир исконно был лишен гармонии. Два светила — это многовато… Белое, именуемое вами Адалором, — вполне мирное. Мы верим, что Дарла есть шар и что она кружит возле Адалора. А вот Ролл, несколько более далекий, но могучий… Хоть вы и утверждаете, что мы его дети, но сами мы так не считали никогда. Ролл наполняет лето безумием, будит злобу и туманит память. Он искажает то, что мы зовем полем мира. Иногда даже рвет. И саму землю рвет, и целиком мир уродует… Но нам важнее иные разрывы. Те, что словно расслаивают ткань мира. В прорехи проникают они. Пришлые.
— Не слышал ничего похожего. — Зрец обрадовался как ребенок. — Кто такие пришлые?
— Иногда демоны, — пожала плечами леди Аэри. — Иногда звери. По-разному. Порой прорывы создают намеренно. А иногда они случайны и для нас, и для тех, кто в них попадает из иного мира. Мы живем на этой земле исконно. Видели многих. Воевали с некоторыми. Тяжело, порой едва отстаивая свой дом. Но потом мы накопили мудрость, постепенно создали учение о гармонии. Оно позволило лечить наш мир. Не допускать появления разрывов. Жаль, мы освоили и усвоили учение в полной мере слишком поздно. Вы к тому моменту уже пришли.
— Что? — охнул гласень.
— Вы не родные миру Дарлы, — медленно и внятно сказала Аэри. — Но мы не стали убивать вас тогда, восемь с лишним сотен зим тому назад. Мы уничтожали лишь демонов, стремящихся разрушать все вокруг. И не покушались на жизнь прочих. Вот мех ориша. Этот зверь тоже пришел через разрыв. Задолго до вас пришел. Освоился здесь, прижился.
— Все это ложь, — решительно сообщил самому себе гласень. — Ты нас пытаешься запутать, коварная тварь.
— Зачем? Я просто рассказываю историю. Вы пришли и поселились там, к востоку от дальних гор, возле утреннего берега Дарлы. До сих пор помните это и без моих рассказов: именуете те земли исконными. Вы были дикими и наивными. Мы учили вас растить хлеб и ковать железо. Потом вы повзрослели и показали настоящий свой норов. Может, вы все же родня демонам? Долго копили силы, изучали нас, искали путь к победе в войне, о самой возможности которой мы не догадывались. Вы были коварны и безмерно жестоки. И, ты прав, вы победили. Только вот вопрос: что дальше? Скоро разрывы вновь начнут появляться, мы больше не поддерживаем поле мира в стабильном и гармоничном равновесии. Как вы будете воевать с демонами — настоящими, отнюдь не склонными жить в мире с вами? Более сильными, коварными и опасными, чем люди.
Вампирша грустно усмехнулась и замолчала. Глянула на зреца, недовольно покачала головой. Присела на пол и стала кормить печку углем. Спутника, назвавшегося Ёррой, знобило. Действие крови исчерпало себя, и теперь зрец расплачивался за перегрузку сознания во время одиночного поиска. Старался не показать, как ему плохо, но уже едва мог сидеть.
— Иди сюда, Нагиал, — позвала вампирша. — Его следует уложить и закутать. Жаль, трав нет. Хотя… У меня в сумке должны лежать кое-какие.
— Фарнор! — позвал гласень, чуть повысив голос.
Он не сомневался, что сотник рядом с каретой и не замедлит появиться. Так и есть: заглянул в малое окошко, чуть приоткрыв его. Выслушал распоряжение, кивнул. Минуту спустя сумка лежала на полу кареты.
— Надо было оставить здесь корзину того травника, — буркнул гласень самому себе.
— Да, зря я так погорячился, — покаянно вздохнул сотник, устраиваясь возле вампирши и пристально наблюдая за ее движениями. — Сам он жив, а склянки, почитай, все разбились. Плакал, недокормыш… Твердил, редкие настои погибли.
— Ты искал его? — удивился гласень.
— Да. Все же не отравитель, — смутился светец.
— Тогда поищи снова, раз коня и себя не жаль, — предложил гласень, щедро отсчитывая два десятка золотых монет из мешка, переданного управляющим замка. — Отдай плату за лечение. И рот заткни. Нечего ему лишнее болтать о служителях.
— Исполню, — оживился сотник.
Принял деньги и покинул карету. Частый перестук копыт его коня быстро удалился. Вампирша дрогнула бровью, выражая свое неоднозначное отношение к спутникам.
— Странные вы, люди. Сперва убиваете — потом платите. И даже искренне переживаете, не пострадал ли тот, кому сами же ломали кости. Никогда мне этого не понять.
— Что за травы? — резко перебил гласень.
— Сам смотри, нюхай. Эту зовете душень, ту — ладонец, вот такую — винь. От переутомления помогают, хороши для согрева и крепкого сна. Я сама выпью и тебе тоже советую. Мы все устали сегодня.
— Ладно, — неуверенно согласился гласень. — Пей первая.
— Вот и говорю — странные, — снова нахмурилась вампирша. — Для нашей расы и черная глань со спелыми плодами — не яд. Что же ты хочешь доказать, предлагая мне первую чашу?
— Себя успокаиваю, — отозвался гласень совсем уж нехотя. Однако на сей раз без раздражения. — Думаешь, вы менее странные, чем мы? Я каждый миг жду, когда ты станешь нам шеи сворачивать. Не спасет от тебя клятва, даже со звучанием, я уверен. Что тебя на самом деле сдерживает, а? Определенно коварства в вас не меньше, чем в нас.
— Только цели и условия разные, — чуть погодя отозвалась женщина. — Готово, заварилась трава. Я оставлю еще порцию в котелочке, пусть томится.
Всего две капли крови из пальца, пораненного острым шипом ладонца, упали в котелочек. Леди Аэри чуть приметно улыбнулась. Для начала достаточно. Не стоит спешить. Ей не хватит сил на полноценный контроль — пока не хватит. Но дорога впереди длинная. А восстанавливаться быстро она умеет.
Главное — не делать ошибок. Не ломать в значительной мере фальшивого и слишком тонкого доверия, наметившегося между спутниками. Других исполнителей ей не найти. Надо воспитывать этих. Привыкать к ним, подстраиваться, искать прочную связь.
Хорошо бы напоить и сотника. Жаль, он не из грифов! Перспективного и сильного повелителя удалось бы вырастить при должном везении. Мудрого, крепкого, безмерно любимого подданными. И, когда это требуется, послушного.
Аэри допила взвар, сполоснула чашу и наполнила повторно. Бережно и терпеливо, по одному маленькому глоточку, с перерывами, напоила впавшего в беспамятство зреца. Укутала его поплотнее, поправила подушки.
— Трогательная забота, — задумчиво отметил гласень. — Смотрю и ужасаюсь. Мы везем в столицу слишком опасное существо, как я полагаю. Лучше тебя убить сейчас. Я убежден в своей правоте.
— Но не в своем праве, — добавила вампирша. — Пей и отдыхай. Вы, люди, редко решаетесь исполнить то, к чему призывает вас внутренний голос. Потому что не знаете, кто бубнит у вас в голове: Адалор, Ролл или собственное больное воображение. Давно, сто с лишним зим назад, я очень хотела воспитать хотя бы одного человека. Сделать подобным нам.
— В чем?
Гласень попробовал теплый настой и недовольно вздохнул — вкусно. И подозрительно. Все они ведут себя странно, слишком мягко по отношению к твари. Да и она не такая, какой представлялась. Лучше бы проклинала и угрожала. Отравить попыталась. Хотя бы гадостью напоила… Так нет — лечит.
Второй глоток Нагиал просмаковал медленно и с удовольствием, дав себе право отказаться от подозрительности всего на один день. Вампирша права: всем нужен отдых. Особенно ему. Проклятая охота вынудила проповедовать много раз в полный голос. Отряд нуждался в помощи и содействии самых разных людей, весьма влиятельных. И не особенно расположенных делиться. Потому что, верно сказала Арина, власть Гармониума уже ослабевает. Трудно скрыть, что на службе осталось всего-то шесть краснокожих. Что во всей стране сейчас один настоящий внемлец…
И что маэстро болен. А он, не самый честолюбивый из служителей, излишне пожилой и не создавший нужного числа связей, все же хотел бы примерить мантию бледного золота… Рассчитывал приблизиться к цели, проведя охоту. И теперь боится ее успешного итога сильнее, чем самой сокрушительной неудачи. Ему не хватит сил и влияния, чтобы сохранить Арину в своем храме. Ее отнимут и используют иные. Прежде казалось — пусть. Прежде, пока он не ведал, сколь много важного и ценного знают вампиры. И не верил, что эти тени Ролла способны делиться и учить. Все выглядело куда проще до встречи в замке Даннар. Найти, обратить, сдать в семивратный храм. Получить вознаграждение и оказаться замеченным высшей октавой служителей. Теми, кто изберет нового маэстро.
А как быть теперь? Как?
Пусть женщина во многом лжет. Но не во всем. Уже понятно, что долгая жизнь в результате приема крови — правда. Это подтверждает и исцеление зреца, и удивительная, непостижимая раньше продолжительность правления прежних эргрифов.
Не наградят его в столице. Тут бы выжить! Отнимут источник здоровья и долголетия, а самого добытчика — подальше от глаз. Лучше всего прямиком на досрочный суд Адалора. И его, и расторопного сотника. А может, и зреца…
Нагиал допил чашу. Приятный вкус. Терпко, пахнет цветами и явно приготовлено на меду. Проясняет рассудок, снимает избыток напряжения, избавляет от неуверенности. Он понимает, во что вовлечен, и не боится! Гласень покачал головой и подумал, что хорошо бы употребление питья осталось без серьезных последствий. Похоже на влияние. Он читал о подобном. Но как? Голос женщина не использует, он бы заметил. Обаяние свое, странное и сложное, держит в узде.
А все же ее жаль. Одна, последняя… Страшно подумать о подобном! Остаться единственным существом своей расы во всем мире — невыносимые, должно быть, по тяжести тоска и боль гнут плечи пленницы.
Гласень снял с вешалки запасной теплый плащ и отдал женщине. Повторил свой вопрос:
— В чем могут люди быть подобны вампирам?
Арина благодарно кивнула, укуталась в плащ, устроилась прямо на полу, загрузив углем печурку. Прикрыла веки и сонно, почти без выражения, ответила на заданный вопрос о схожести и различии людей и вампиров.
— Те, кого у нас звали лордами, управляли всем нашим обществом. Они долго учились сочетать собственную личность и опыт других — внешний, накопленный ранее. К двумстам зимам лорды обычно соединяли в полной мере дар гласеня, зреца и маэстро, как вы их называете. То есть видели важное для всех, слышали советы высших и умели находить баланс, гармонию, управляя подданными. Мне казалось, люди способны на нечто подобное. Правда, отец твердил, что и без того от вас слишком много бед…
— Они что, лишались врожденного слуха, зрения и разума? — охнул гласень.
— Нет, конечно. Я не знаю, почему вы уродуете своих одаренных. Скорее всего, чтобы ускорить процесс и сузить коридор возможностей, — зевнула Аэри. — Зрец, если он настоящий, видит мир вдвое ярче. И платит за это лишь своим временем, истраченным на самосовершенствование. Многими зимами труда, а никак не жалкими часами физической боли. Спи, достойный служитель Нагиал. Отдыхай. Для вас, людей, вредно и непривычно так тесно набивать голову мыслями. Вы болеете от нового. Сильно болеете. Иногда смертельно. А я не хочу никому вредить.
Гласень закрыл глаза и ощутил, что без усилия, сразу, погружается в добрый теплый сон. Целительный, подобный летнему озеру, серебряному в лучах Адалора. Чистому и глубокому.
Леди Аэри Эрр Эллог тоже расслабилась и дышала ровно. Ощущала себя водой, медленно охватывающей, омывающей грязное и спутанное сознание гласеня. Не особенно хороший человек. Но и не худший из них. Еще не миновал ту грань, не опустился до илистого дна, откуда не вытащить. Для подонков свет становится недосягаем. Этот — пока еще не таков, он колеблется. Смешно! Почти стар по человечьему счету зим — и не нашел себя, не выбрал линию поведения. Истину, способную стать для него главной. Помнит обиды, хранит остатки мечтаний о славе, искренне — вот редкость-то! — верит в Адалора. До сих пор читает проповеди с неподдельным рвением. Жаль, по возрасту немного не то — мог бы стать маэстро… Впрочем, отчего не попробовать? Зим десять она способна вернуть этому Нагиалу.
В конце концов, остаток своих дней — и едва ли их будет много — придется провести среди людей. Значит, надо постараться сформировать себе нужный их круг.
Это трудно. Невыносимо трудно. Но вампиры уже давно живут, не ведая радости и надежды.
Озеро древнего и глубокого сознания леди темно от грусти и боли. Но по-прежнему исполнено силы. Два-три человека могут жить на его берегу, купаться в водах и пить из родников знания, не создавая проблем. Конечно, набор не идеальный. Имеется неглупый и умеющий убеждать, чуткий и готовый видеть. Нет еще одного. Определенно, требуется тот, кто способен действовать.
Карета скрипела новенькими кожаными ремнями, стучала по камням большими колесами. Двигались на север. К столице, куда пока им всем не следует спешить. Поэтому леди Аэри позволила себе лишь короткий сон в полчаса, не более.
И со стоном села на полу, кутаясь в плащ. Омывать сознание людей почти так же опасно, как пить их кровь. Слишком много грязи и неорганизованности. Ничего, она опытная и справится.
Леди допила настой, заела его парой ложек меда. Довольно улыбнулась — уже лучше. И слегка стукнула в оконце.
— Что надо? — тихо спросил сотник, приоткрыв узкую щель малой створки.
— Зрец плох, — честно сообщила вампирша. — Привал бы сделать. Ему нужна нормальная кровать, домашнее тепло и хороший травник. Дней на пять самое меньшее.
— Позор, слушаю врага, — скривился Фарнор. — Твое счастье, тварь ты эдакая, что тучи на горизонте, вон, глянь, премерзкие. Того и гляди всерьез навалится снег. Мокрый южный снег. И увязнем мы… — Мужчина резко махнул рукой, отгоняя слова, слишком уж определенные и недостойные слуха служителей, сидящих в карете. — В общем, сам не без ума. В пяти верстах отсюда имеется деревушка. Нет там ни грифских стражей, ни местных служителей. Тихо, бедно и уютно. К ужину доберемся.
— А где ты сотню свою разместишь? — удивилась вампирша.
— Да какая сотня, — еще энергичнее отмахнулся светец. — Две дюжины отослали с младшим зрецом в столицу, уже давно. Еще пятерых позже, с сообщениями. Семеро слегли с кашлем, двоих кони лягнули, один…
— Я почти готова поверить, что вампиры умеют сглазить удачу, — тихо рассмеялась Аэри. — Досталось вам, охотничкам.
— В общем, сорок человек нас. Поместимся. — Сотник хмуро глянул на пленницу. — И учти, сбежать я тебе не дам. Даже если останусь один. Закрывай оконце, не студи карету.
Леди послушно прикрыла обитую кожей резную деревянную створку. Довольно поправила волосы. Вот и третий. Занятная может получиться подборка. В чем-то уникальная. За последние две сотни зим ни один вампир из числа лордов не подбирался так близко к подходящему материалу. Жаль, нет на этом берегу второго взрослого опытного лорда! Вдвоем бы они обработали набор до чистовой шлифовки.
Пока же надо готовиться к большому делу. Запасать отмеченные кровью листья трав. Структурировать воду во фляге гласеня. И врастать в них. Врастать — всерьез, всей душой.
