Глава 17
Слежку я обнаружил сразу, как только выехал с Российской на Степана Разина. Признаться, особого труда обнаружить её не составило, уж больно нагло сидела на хвосте эта серебристая «хонда» с тонированными стёклами. Тем не мене — мало ли — себя всё-таки проверил. Резкое ускорение, столь же резкое торможение, тупой проезд на красный, поворот без предупредительного сигнала, ещё парочка приёмов из подобного арсенала — «хонда» повторяла все эти мои безобразные кунштюки один в один. Шла за мной точно нитка за иголкой. Что говорило не только о нахальности её водителя, но и о высоком его мастерстве.
Играя таким вот образом с преследователями в кошки-мышки, я свернул сначала на улицу Марата, потом в районе драмтеатра на Карла Маркса, потом на бульвар Гагарина, а когда докатил вдоль набережной до детской больницы, подумал: какого чёрта! Почему не решить всё здесь и сейчас? Никаких серьёзных причин, чтобы не решить всё здесь и сейчас, не было. Поэтому глянул, нет ли поблизости машин ГАИ и ППС, прижался к обочине, и, вырвав из кобуры пушку, выскочил весь такой решительный под свет уличных фонарей. Фонари, кстати говоря, уже вовсю сражались с навалившимися на город сумерками и тем подзадоривали.
Ну и вот. Едва не срываясь на бег, сделал я несколько шагов в сторону остановившейся в десяти метрах от меня «хонды» и тут выяснилось, что задушевная беседа в планы моих преследователей отнюдь не входит. Задумали совсем другое. Коварное. Подлое. Истошно взвизгнув шинами, серебристая машина сорвалась с места и устремилась ко мне с явной целью сбить к хвостам собачьим. И не иначе.
Выстрелить я не успевал. Да и толку-то было стрелять? Эта японская колымага и с дохлым водителем сделала бы своё убойное дело за милую душу. Не со зла (зла не ведает железяка), а по беспощадным законам тупой инерции.
Короче, вот я. Вот летящие на меня полторы тонны металла. И что делать? Очевидное. Сигать через кусты, отгораживающие сплошной стеной проезжую часть от пешеходной дорожки. Благо они там аккуратно пострижены под линейку на высоте чуть больше метра. Короче говоря, ух, ох, и — старость не радость — взял я корявым перекидным прыжком эту вовсе не олимпийскую высоту. А когда вновь оказался на ногах, «хонда» уже пыталась влиться в поток встречной полосы. Проорав что-то нечленораздельное, но шибко грозное, я, вновь царапая лицо и руки о колючие ветви, перебрался через кустарник, бросился к своей машине, и уже через несколько секунд пустился в погоню.
Убивать фору на запруженных вечерних улицах большого города, задача не из самых сложных. Настиг я диких (в том, что это именно отмороженные ребятишки Урмана, даже не сомневался) достаточно быстро, уже на перекрёстке возле краеведческого музея. Там как раз для нашего потока загорелся красный, и справа на встречную полосу поползли красная фура с символикой «Кока-колы» на борту, а за ней — вызывающе роскошный (консерваторское фортепьяно, да и только) «лексус» траурных цветов.
«Хонда» нервно рычала, била копытом, но стояла, деться ей было некуда: сзади прижимал я, впереди маячил микроавтобус какой-то городской технической службы, в соседнем ряду машины стояли плотно и мешали смыться вправо. Я уже, признаться, находился в предвкушении скорой расправы, бормотал на мотив оперного героя что-то вроде «Ага-ага, приплыли ребятишки, сейчас-сейчас чехлить вас будем» и прикидывал, как и где их прижать потолковее. Но фиг там. В какой-то момент «хонда» под возмущённые фа-фа законопослушных участников дорожного движения неожиданно ловко вывернула из ряда влево, нырнула через две сплошных полосы разметки в узкий интервал между фурой и «лексусом», выехала по дуге на тротуар и помчалась на всех парах к реке, на площадку, где стоит памятник Александру Третьему. В результате столь лихих и — вот уж точное слово — диких выкрутасов в зад резко затормозившему «лексусу» воткнулась ползущая следом «девятка» и всё движение встало. Воспользовавшись переполохом, я ударил по газам и — простите, извините, виноват, пардон — повторил дерзкий манёвр «хонды».
А та уже, распугивая беспечно фланирующих по набережной праздных горожан, неслась к узкой насыпи, ведущей прямиком на остров Юность. Поначалу это меня даже обрадовало, поскольку из такого мешка деться вампирам теперь было реально некуда. И бросая болид вниз по ступенькам, ведущим к перешейку, я был убеждён, что теперь уж точно прижму гадёнышей к ногтю. Они в тупике, я на взводе, в обойме кольта достаточное количество заговорённого серебра — что ещё нужно, чтобы получить ответы на все вопросы? Ничего.
Однако и на этот раз мои хрустальные чаяния разбились о жестокий бетон реальности. До острова оставалось не более тридцати метров, как откуда ни возьмись — да чтоб тебя! — объявился между «хондой» и моим болидом пацанёнок с удочкой. Увидев прущий на него автомобиль, он заметался, словно высвеченный фарами заяц, и дальше всё как в замедленном и дурном кино: я туда и он туда, я сюда и он сюда. Нет, предчувствую, не разминёмся, зацеплю козявку. И очень хорошо понимаю, что надо предпринимать нечто срочное, поскольку рыбачка мама дома ждёт, а маму огорчать нельзя. Мам никогда и ни при каких обстоятельствах огорчать нельзя. И на то, чтобы маму не огорчить, у меня доли секунды. Рычу от напряжения и так решаю: тормозить смысла нет, нужно уходить и уходить, допустим, вправо. Сказано — сделано. Руль быстро-быстро-быстро по часовой до упора, ну а дальше ясно: никчёмное ограждение к чёрту, колёса лижут воздух, и вот уже мой ни в чём не повинный болид летит над холодною тёмною водой.
И, признаться честно, занимал меня в те грустные мгновения лишь один вопрос: скидывать куртку и туфли или попробовать выплыть так?
Но вопреки моим ожиданиям, основанным прежде всего на законах обыденной реальности, падения в воду не произошло. Произошло удивительное. А именно: откуда-то сверху и справа вылетел вдруг молнией и, заложив крутой вираж не хуже какого-нибудь небесного перехватчика, оказался перед носом моей машины мотоцикл. Тот самый. Красный. С человеком в черном за рулём.
Но это ещё было не самым удивительным. Самым — это когда «ямаха», раньше меня коснувшись волн, понеслась по воде яко посоху. Вернее уже, конечно же, не по воде, а по льду. Это я понял, когда вместо бултыха — замри и отомри, мгновение! — раздался отчаянный вскрик амортизаторных стоек, а следом — яростный и характерный треск ледяного наста.
Что делать теперь, я, ситуацией не владея, но собой — вполне, сообразил моментально. Приказал себе с известной долей отстранённости: спокойно, дракон, держись строго за тем вот уносящимся вдаль чёрно-красным пятном, жми на газ и ни о чём не думай.
Далее уже не как в кино, а как во сне: по узкой полоске грубого шершавого льда, порождённого непостижимого для моего ума Силищей, мы, обогнув остров, понеслись к левому берегу реки и уже где-то, наверное, через две-три минуты сумасшедшей гонки преследования успешно финишировали, вылетев на бетонные плиты в районе причала.
Первым делом я закурил. Затем заглушил движок, выбрался из машины, запрыгнул на тёплый капот и глянул в сторону железнодорожной насыпи, туда, где продолжала тарахтеть «ямаха». В реальность происходящего всё ещё не верилось. Я даже — вот смеху-то! — зажмурил глаза, распахнул, вновь глянул — не привиделся ли мне чёрный на красном? Нет, не привиделся. Вот он.
На этот раз мой спаситель решил не сбегать. Заглушил двигатель, оставил седло и, никуда уже не спеша, направился ко мне. Когда он стянул с головы шлем, я чуть не поперхнулся дымом.
— Привет, дракон, — подойдя ближе, произнесла Варвара. Сняла краги, сорвала резинку, скрепляющие волосы, раскидала рыжие пряди по плечам и, мило улыбнувшись, спросила: — Угостишь даму сигареткой?
Я протянул ей курево и не преминул спросить:
— Кто ты, черт тебя возьми?
— Варвара я, — просто ответила она. Затем, щёлкнув пальцами, высекла огонь, прикурила и напомнила: — Ведьма из Свердловска, если позабыл.
Теперь я в это не верил. И не то от смущения, не то от растерянности (поди там разберись в себе, когда такое творится) стал ёрничать:
— Вот так вот, значит? Ведьма. Простая русская ведьма.
— Ну да, — поправив мизинцем помаду в уголке губ, подтвердила она. — Простая русская ведьма.
— Да неужели?
— А есть сомнения?
— Знаешь, чего как-то есть, — признался я и, махнув рукой в сторону реки, объяснил, на чём именно мои сомнения зиждется: — Согласись, чтоб такую вот дорогу жизни сходу учудить, это магом нужно быть о-го-го какого ранга.
— Переправа, переправа, берег левый, берег правый, — грустно улыбаясь, продекламировала она и не стала спорить: — Что да, то да, фокус затратный. Только это ничего не значит. Дело в том, что… Ладно, дракон, хотел — получи. На, смотри.
В следующий миг она вытащила откуда-то и предъявила мне служебные бляху.
Видал я уже раньше такие медные штуковины в форме варяжского щита. На этой абсолютно всё то же самое, что и на других: саламандра, застывшая в замысловатой позе, пятиконечная звезда с искривлёнными лучами и восьмизначный личный номер, начинающийся по древней традиции с трёх стилизованных под поросячьи хвостики шестёрок. Такую бляху в лавке для готов не купишь, такую заслужить нужно. И, прежде всего, нужно стать действующим агентом карагота — тайной службы ордена усмирителей Великого круга пятиконечного трона.
Правда открылась мне во всей своей полноте и, надо признать, здорово озадачила.
— Так ты, милая моя, агент Чёрного совета? — промямлил я одеревеневшим голосом. — И здесь по долгу службу?
— Так точно, дракон, — с достоинством ответила Варвара. — По долгу службы.
— Ну и зачем?
— Что «зачем»?
— Зачем в который раз меня спасешь?
Варвара, ловко запрыгнув на капот, уселась рядом со мной, затянулась и выпустила облачко дыма, которое тут же превратила в ночного мотылька. Мотылёк подёргался на месте, а потом, яростно замахав крыльями, устремился на красный свет семафора. Ведьма проводила фантомную пустышку насмешливым взглядом и наконец ответила:
— Приказ имею, вот и спасаю.
— Какой ещё приказ?
— Обыкновенный. Во что бы то ни стало обеспечить безопасность дракона Вуанга-Ашгарра-Хонгля.
— И кто тебе такое приказал?
Прежде чем ответить, ведьма вновь затянулась, отпустила на волю ещё одного мотылька, теперь размером побольше, после чего пожала плечами:
— А тебе не всё равно?
— Знаешь, как-то нет, — ответил я.
Она скосилась на меня удивлённо:
— Чудно. Обычно объекты защиты в суть происходящего предпочитают не вдаваться.
— Я не объект.
— Ах, вот как. — По лицу ведьмы скользнула секундная усмешка. — Тогда отвечу. Прикрыть золотого дракона, обитающего в городе Городе, приказал мне лично Жан Калишер. — Она сбила пепел с кончика сигареты, глянула не меня, пытаясь понять, какую реакцию произвели новость, не поняла ничего и толкнула плечом в плечо: — Ну что, дракон, жим-жим чуток?
Нет, я не испугался, лишь почувствовал: всё, кончилось искусство, задышали почва и судьба. И как только это почувствовал, ненадолго онемел. А когда вновь обрёл дар речи, спросил о том, о чём и должен был в первую очередь спросить:
— Скажи, подруга, а чего это вдруг претёмный меня так полюбил?
— Не лей пули, дракон, — вновь толкнула она меня плечом в плечо: — Сам знаешь, что дело не в тебе.
— Вот как. А нельзя ли с этого места поподробнее? Если не во мне, тогда, простите, в ком?
— Ни в ком, а в чём. В ней самой, в Вещи Без Названия.
Во мне всё сразу поднялось волной:
— Что? Что ты сказала?
— Глухой? — ухмыльнулась ведьма невесело.
И волна тут же отхлынула.
— Выходит, ты знаешь Тайну, — не столько спросил, сколько констатировал я после долгой паузы.
— К сожалению да, — вздохнула Варвара. — Теперь я часть мобильной обороны.
— А почему нет никого от Светлых? Проспали атаку?
— Извини, но в детали посвятить не могу. Не имею таких полномочий. Впрочем, сам всё скоро узнаешь.
— «Скоро» — это когда?
— В своё время.
Сообразив, что как ни пытай, ничего лишнего не сболтнёт, я спросил о другом. О тёмном. О непостижимом. О том, что не укладывалось в голове:
— Объясни дураку, как ты умудрилась в ту приснопамятную ночь одновременно в двух местах вампирам головы рубить? Раздоилась?
— Никто, кроме драконов такого не умеет, — напомнила она мне прописную истину. — У тебя в подъезде была не я.
— А кто?
— Ирма.
— Ирма? Эта девчонка сопливая?
— Не такая уж она и сопливая.
Ничего не понимая, я потряс головой, как лошадь, которой сунули в нос соломинку:
— Подожди. Вы же говорили, что она лишь недавно посвящение прошла. Я что-то пропустил?
Моя растерянность Варвару здорово развеселила:
— Старый, а так легко купился. На самом деле она уже пять лет как ведьма.
— Представление, значит, устроили? — хмыкнул я.
— Представление? — Ведьма задумалась, потом кивнула: — Можно и так назвать. Представление. Спектакль. Спектакль в рамках запланированной локализации. Между нами: Ирма через месяц возглавит местное бюро ордена. Способная девочка. Умная. Заводная. И крови не чурается.
— А Тайну знает?
— Нет. Это — нет. Про то, что один из Тайников находится в Городе, она ни сном, ни духом. К делу я её в тёмную привлекла. Тёмную в тёмную — незазорно.
Некоторое время после этих слов мы молча курили, а потом я признался:
— Чем больше получаю ответов, тем больше возникает вопросов. — Откинул в сторону окурок и спросил: — Ну а кошку Красопету кто так ловко сыграл? Ты? Или Ирма твоя?
Вторая миниатюрная комета унеслась в темноту вслед за первой, Варвара повернула ко мне лицо и, призывно улыбаясь, прошептала:
— Мур-мур, дракон. Мур-мур.
— Горазда на рожон переться? Страху не имеешь? Запредельное за фуфло держишь?
— Нет, конечно, боюсь, как все. Не дура. Но, знаешь… Как бы это… Короче, если по-простому, у моей киски, дракон, девять жизней.
Фраза прозвучала двусмысленно и, как мне показалась, содержала зашифрованный призыв к действию. А может, и нет. Впрочем, я не стал ничего расшифровывать и уточнять, а просто положил одну ладонь Варваре на плечо, второй обхватил затылок, развернул резко, привлёк к себе и нашёл её губы своими.
Через минуту мы уже были на заднем сиденье болида. Через три — путаясь в одежде, шептали друг другу всякую приятную ересь. Через пять — возвели чужое в ранг своего, а своё — в ранг чужого. Через семь — расплавились от наслаждения и слились в нечто единое. А через одиннадцать вновь разделились: я превратился в стон блаженства, а моя полюбовница, испытав череду бурных оргазмов и, видимо, окончательно потеряв голову, надрывно кричала. Что именно она кричала, я разобрать не мог, как раз в этот момент в сторону железнодорожного вокзала проносился состав с пустыми нефтяными бочками и заглушал своим грохотом все остальные звуки мира. А когда состав проследовал по назначению, Варвара уже не кричала, вырвавшись из умопомрачительного омута страсти, она в блаженном изнеможении пялилась в окошко. Я проследил за её немигающим взглядом и, продолжая со всей доступной мне нежностью (чем проявлял себя не сексуально озабоченным животным, но трансцендентной сущностью) поглаживать тёплую, упругую грудь, произнёс:
— Ты права, милая, луна нынче до безобразия красива.
Ведьма моргнула и прошептала:
— Скачет между облаков и будто зовёт куда-то. — И, помолчав немного, добавила: — Сучка серебряная.
— Алюминиевая, — поправил я.
— Думаешь?
— Точно.
— Почему так?
— Специфика региона.
— Правда?
— Угу. У кого-то серебряная, у кого-то стальная, а у нас алюминиевая. Киловатт всего пятнадцать центов, поэтому так. Впрочем, серебряная или алюминиевая, никакой разницы нет. Все луны, как известно, делаются в Гамбурге хромым бочаром. И независимо от материала делаются прескверно.
Помолчав, Варвара коснулась губами костяшек моих пальцев и сказала:
— Мне пора.
— Откровенно говоря, мне тоже, — щёлкнул я её легонько в ответ по кончику носа.
В следующую секунду мы засуетились и, честно поделив скинутые в пылу страсти шмотки, вскоре выбрались наружу. Варвара поцеловала меня на прощание нежно в щёку и направилась, собирая на ходу волосы в хвост, к мотоциклу. А я провожал её взглядом и думал: что это сейчас было для меня? Потеря или приобретение? Или то и другое одновременно? И решил: никакой разница. По любому потом будет больно.
Она была уже в седле, когда я её окликнул:
— Варвара! — И когда обернулась сказал: — Спасибо тебе.
— За что?
— За всё.
— Ну тогда и тебе.
Я сделал вид, что не понял:
— Мне-то за что?
— Было здорово, — без всякого жеманства ответила она. — На самом деле здорово. Как в последний раз. — И очень грустно улыбнувшись, добавила: — Впрочем, почему «как»? Реально — в последний. Ведь так?
Я ничего не ответил, лишь пожал плечами. А потом, чтоб скрыть волнение, спросил:
— Скажи, что значат три «М» на твоем плече?
— Магия, мужчины, мотоциклы, — объявила она своё жизненное кредо и задорно расхохоталась.
Я не поверил:
— А серьёзно?
— Mea maxima menda, — резко оборвав смех, ответила ведьма.
Я перевёл фразу с латыни («Моя величайшая ошибка») и пока соображал, каким мог быть просчёт, достойный постоянного о себе напоминания, Варвара уже натянула шлем. Прежде чем опустить зеркальное забрало она попросила:
— Послушай, дракон, а ты бы мог сегодня больше ни во что не вляпываться?
— Устала?
— Вроде того.
Я покачал головой:
— Прости, но ничего обещать не могу.
— Тогда — не прощаюсь, тогда — до свидания.
— Прости.
— Прощаю.
Она опустила забрало, толкнула педаль, выжала газ и, разбрасывая щебень из-под колёс, покатила на огни железнодорожного переезда, а я стоял и восхищался. Я всегда восхищаюсь женщинами, которым не нужно врать.
Когда Варвара скрылась из виду, я начал приходить в себя. И попытался вспомнить, куда вообще-то ехал. С трудом, но вспомнил. В кабак к Жонглёру, поговорить с Кешей Крепышом.
И, хотя в машине что-то опасно тарахтело, через полчаса я был уже на месте
Народу в этот час в заведении было много и пришлось ждать, пока Кеша освободится. Наконец уловив момент, я подошёл к стойке, заказал коктейль и начал издалека:
— Как оно?
— По-разному, — философски ответил Кеша, не прекращая колдовать с ингредиентами. — То мы их, то они нас.
Он немного смущался. Не потому что был социофобом, а потому что не привык к расспросам. Хмельные посетители любят изливать ему душу, а тем, что у него на душе, интересуются редко. Кому интересен внутренний мир какого-то там бармена? Человеку интересен только его собственный внутренний мир. Да и не человеку, скажем прямо, тоже. Но лично я так считаю: выливаешь на чужую голову свои беды и проблемы, будь добр подставить и свою. Так оно честнее будет. Вот почему у меня с Кешей особые отношения. И благодаря таким отношениям, я знаю, что парень вовсе не простец, что парень себе на уме. Не многие из тех, с кем я знаком, сценарии для кино пишут. А вот Кеша Крепыш пишет. И не важно, что никто по этим сценариям ничего пока не снял, тут главное — пишет. Стало быть особенный.
Принимая от Кеши бокал с «Окровавленной Машкой» я поинтересовался заговорщицки:
— Накропал за последнее время чего-нибудь нового?
— Есть такое дело, — кивнул он.
— Поделишься?
— Реально интересно?
На самом деле время меня поджимало, хотелось сразу перейти к тому, зачем пришёл, но политес есть политес.
— А то, — кивнул я. — Конечно.
Глаза у Кеши тотчас загорелись, он облокотился на стойку, посмотрел налево, посмотрел направо, убедился, что никто не помешает, и начал вполголоса рассказывать:
— Это, Егор, будет ужастик. Представь. Наше время, ранняя осень, маленький провинциальный город, где все друг друга знают и все друг друга ненавидят. Главный герой — невзрачный, затюканный, прыщавый такой старшеклассник. Мало того, что он затюканный, так он у него ещё и проблема конкретная. Он, дурачок, влюблён в одноклассницу, а ей, первой красавице школы, его любовь до одного места. Он, конечно, пытается подкатить, объясниться, а она считает его уродом уродским и всячески избегает. Целую осень паренёк мучается, а потом наступает зима и тут — внимание, первая поворотная точка — девчонка подхватывает менингит и вскоре умирает. Насовсем умирает. То есть, насмерть. Дальше, понятно дело, отпевание в церкви, кладбище, слёзы-мимозы, всякие глупые речи. Паренёк после похорон основательно впадает в депрессию и потихоньку начинает сходит с ума. А где-то спустя полгода, уже летом, приходит однажды ночью на кладбище… Ну, представляешь, Егор, съёмку субъективной камерой: ночь, тучи по всему небу, изредка луна выглядывает, тени всякие неясные расползаются по могильным камням… Короче. Приходит он ночью на кладбище, откапывает подругу из могилы, притаскивает в отцовский гараж и отмывает водой из шланга. Потом усаживает её на дранный диван и говорит ей: «Вот видишь, милая, когда ты была живая, ты смотрела на других пацанов, а на меня не смотрела. А когда умерла, никому ты стала не нужна, только мне одному». И поцеловал её прямо в губы. И тут вдруг она такая оживает и говорит: «Ага, теперь вижу, какая я дура была». И стали они с той ночи жить как муж и жена. Дружно так жить, душа в… Ну, дружно, короче. И вот проходит положенное время, и у них рождается ребёнок. Потом ещё один. А потом сразу двойня. И все полуживыми рождаются. Она же мертвая, а он живой, поэтому дети и полуживые. Или полумертвые. Хочешь, так, а, хочешь, этак. Как хочешь, короче. Потом дети стали подрастать, выползать по ночам на улицу и — внимание, тут вторая поворотная точка — нападать на мелкий рогатый скот. А вскоре и на крупный. Паренёк видит, что как-то всё не так получается. Что не правильно всё как-то выходит. Что ещё немного, и детишки на людей начнут кидаться. И вот однажды ночью собирается с духом, берёт топор и кончает нафиг всех своих детей одного за другим. А на рассвете возвращается в гараж и начинает жену добивать, чтоб за детей не стала чего доброго мстить. Она, естественно, просто так себя прикончить не даёт, кидается в драку. И главное сильная такая, швыряет его по-всякому и в глотку всё время пытается вцепиться, чтоб перегрызть. Совсем, короче, озверела баба. Но паренёк в конце концов справляется. Домкратом он её, домкратом. А потом, чтоб уже наверняка, «болгаркой» на куски. Потом выкапывает огромную яму на заднем дворе, скидывает всех своих туда и землей закидывает. Потом кладёт сверху камень огромный, садиться на него и говорит: «Живым надо жить с живыми, а с мертвыми живым жить нельзя». И идёт домой весь в слезах. А тут луна. А он такой весь седой-седой. А потом луна уходит за облака. И темнота. И только стук каблуков по асфальту. И всё. Дальше уже только финальный трек и титры.
— Жесть, — после положенной паузы оценил я его синопсис. — Годится. В ту лузу. Мне очень понравилось.
Кеша посмотрел на меня, пытаясь прочитать по лицу, не вру ли. Ничего прочитать естественно не смог (не людям, пусть даже и посвящённым) читать лицо дракона) и спросил совета:
— Как мыслишь, стоит посылать?
— Обязательно, — кивнул я. — В прошлый раз кому отсылал? Роберту?
— Нет, Квентину.
— А вот теперь Роберту пошли. Название придумал?
— Пока нет. Думаю.
— Думай. Думай-думай. С этим делом торопиться нельзя. Название — это штука серьёзная. Полдела, можно сказать. — Я достал сигареты, прикурил, после чего вытащил две упаковки с Зёрнами Света и выставил на стойку. — Занычь. Воронцов зайдёт, отдай ему. Лады?
Кеша кивнул:
— Не вопрос, Егор.
И быстро смахнул баночки из-под поливитаминов куда-то под стойку.
Настала пора переходить к главному. Я допил коктейль, пододвинул к себе пепельницу, достал сигареты и сказал:
— Вот ещё чего, Кеша, хотел у тебя спросить…
Тут к стойке, вихляя бёдрами, подошла кошмарно раскрашенная лярва, и я осёкся. Лярва заказала Кеше «отвёртку», развернулась ко мне и подмигнула:
— Не желаешь расслабится, дракон?
Я в ответ только поморщился.
— Сволочь, — ощерилась лярва.
— Шагай, — огрызнулся я.
Лярва фыркнула и, подхватив выданный бокал, отвалила.
— Как по мне, так эти твари хуже диких, — кивнул я в её сторону. — Всех бы до одной отправил домой, в Запредельное.
На что Кеша справедливо заметил:
— Пока есть спрос, предложение не иссякнет.
— Это точно, — не стал грешить я против истины. Вытащил из пачки сигарету, закурил и наконец-то спросил о том, ради чего пришёл: — Вчера видел тут горбатого карлика, не знаешь кто он и откуда?
Подумав секунду, Кеша качнул головой:
— Чего, Егор, не знаю, того не знаю. Одно скажу: дядька не из местных. Первый раз нарисовался недели две назад, потом ещё несколько раз заходил. И вчера вот. Ведёт себя тихо, расплачивается аккуратно. И всё у него по накатанной программе: солянку похлебает, гуляша с чечевицей откушает, двести грамм анисовой закинет и идёт себе. Когда бы не внешность приметная, чёрта два я бы его запомнил.
— А он тут с кем-нибудь встречался?
— Да нет, вроде… Хотя… — Кеша задумался. — А, знаешь, Егор, было. На встречу не тянет, но было. Адлер к нему как-то раз подсаживался. На минуту, не больше.
— А сегодня появлялся?
— Горбатый?
— Ну да.
— Нет, сегодня нет.
Информация, которую мне выдал Крепыш, была не ахти какой, но кое-что существенного в ней имелось. Во всяком случае, на одну мысль она меня точно натолкнула.
— Слушай, Кеша, — попросил я, — телефоном не угостишь? Позвонить срочно нужно, а мой умер.
— Не вопрос, — кивнул бармен и в следующий миг протянул трубу.
Я отошёл в сторону, набрал номер Воронцова, и когда тот отозвался, бодро сказал:
— Майор, привет.
— Чего-то ты, дракон, зачастил, — удивился вампир.
— Надоел?
— Потерплю. Чего хотел?
— Кешу Зёрнами я уже зарядил, не забудь забрать. Это, во-первых. А во-вторых… Про мои проблемы с дикими слышал?
— Не на Марсе живу.
— И что мыслишь?
— Что мыслю? — Воронцов помолчал. — А то и мыслю, что не твоих это рук дело. Не ты чудиков порезал. Не твой почерк. Или я, дракон, ошибаюсь?
— Нет, майор, всё правильно. Я не при делах. Поэтому и хочу кое с кем объясниться. Скажи, как мне Урмана найти?
— Хороший вопрос. Только прозвучал он не по адресу.
— Неужели не знаешь где его логово?
— Почему, не знаю? Знаю. Но не скажу.
Хмыкнув упрекающее, я стал давить на совесть:
— Вампирскую омерту нарушать не хочешь?
— Типа того, — ничуть не смутившись, ответил Воронцов.
— Зря ты так.
— А у меня есть выбор?
— Выбор, майор, всегда есть. И ты об этом знаешь не хуже меня.
— Ну, считай тогда, что вот такой вот я выбор и сделал.
— Значит, не скажешь? — предпринял я последнюю попытку.
Воронцов был непреклонен:
— Нет, не скажу.
— Ну тогда, извините, господин майор, — сказал я, чувствуя, что вот-вот сорвусь. — Не смею больше беспокоить.
Собрался на жать на красную кнопку, но не успел.
— Подожди, — сказал Воронцов, — не отключайся. И не психуй ради Силы. Послушай, что скажу. Логово не открою, и не проси, это дело такое, знаешь, тонкое. В чужой дом приглашения раздавать не уполномочен. А вот на одну их ночную нычку наколочку дам. Не велика тайна. Всё равно через полчаса от кого-нибудь узнаешь. За бабки. Так уж лучше от меня за приятельский так. Короче, на Дзержинского заброшенный дом стоит, номер не то двенадцать, не то четырнадцать. Увидишь, сам поймёшь, какой именно. По виду — бомжатник бомжатником. Дикие эту норку давно облюбовали. Трутся там, когда на Голод конкретно высаживаются, и там же отходят после охоты. Есть и другие адреса, но этот самый тёплый. Ты меня понял, дракон?
— Спасибо, — только и сумел сказать я.
— На здоровье, — усмехнулся на том конце Воронцов. — Но только ты там поаккуратней, дракон. Дикие, они, сам знаешь…
— Дикие, — подхватил я.
— Во-во, — хмыкнул Воронцов и отключился.
Прежде чем вернуть телефон, я, пользуясь случаем, позвонил ещё идомой.
— Где пропал? — сразу накинулся на меня Ашгарр. — Звоню-звоню, и всё мимо.
— Батарея села, — объяснил я. — А чего звонил? Случилось что?
— Случилось. Принцесса наша загрустила. Похоже, худо ей.
— Худо или худо-худо?
— Пока только худо.
— Ладно, сейчас подъеду.
— Хорошо. Как у нас там в целом? Дело двигается?
— Кое-что проясняется, но это не по телефону. А на «хонду» серебристую ты не зря грешил.
— Нарисовались?
— Нарисовались.
— И что?
— Если коротко, то оторвался, а подробности — письмом. Жди.
Возвращая телефон Кеше, я спросил у него:
— Не помнишь, в каком фильме вслед за тем, как в кадре появлялись апельсины, случалась очередная смерть?
— В первом «Крёстном отце», — чуть подумав, выдал справку бармен. — А что?
— Да так, ничего. Просто видел недавно, как одна провидица швырнула апельсины на асфальт.
— Это ничего не значит, Егор. Апельсин штука круглая, оранжевая, сладкая — это факты. Всё остальное — иллюзия.
— Говоришь, иллюзия? А почему тогда именно этот плод назвали яблоком греха.
— Потому что глупцы, — отрезал умный бармен. — Лучше бы назвали яблоком прозрения, было бы точней.
Я ничего ему на это не сказал, расплатился щедро, попрощался и пошёл. Сделал три шага от стойки, замер и оглянулся.
— Что? — спросил Кеша.
— Коктейль…
Не находя нужных слов, я сделал некий жест рукой, который должен был означать, что с напитком было что-то не так. Как ни странно Кеша меня понял, улыбнулся и сказал:
— Извини, но я добавил в томатный сок листок базилика. А что, плохо?
Я потряс большим пальцем и пошёл на выход, уже больше не оглядываясь.
