Глава 5
Люди вокруг словно чувствовали, что Митридан занимается чем-то важным, и не беспокоили его сегодня. Следующий после князя в этот день гость пришел только тогда, когда Солнце уже успело подняться над крышей княжеского терема.
По куриному заклекотав, спиной вперед он взошел на ступени, остановился на короткое мгновение и боком ушел из освещенного солнцем проема. Быстро окинув взглядом жилье колдуна, увидел светильник и, повернувшись к нему лицом, сделал несколько шагов назад, туда где потемнее. Митридан посмотрел на него, пожал плечами, словно примирялся со странностями гостя, а потом вернулся к своим занятиям. Гость не сразу заметил его, только после того, как в горшках у колдуна забулькало и разноцветное зарево окутало угол радужными переливами.
— Ох, колдун, беда у меня!
Не отрываясь от своего занятия, Митридан негромко сказал.
— Называй меня «господин колдун», или еще лучше «милостивый господин колдун».
Не выходя из тени, гость отозвался.
— Ты, колдун, не ерепенься. Я порядки знаю… Не с пустыми руками пришел.
Из-за пазухи он достал курицу и остановился, не зная куда ее девать. Митридан, предусмотрительно убрав руки за спину, внимательно смотрел на гостя. Тот взгляда не выдержал — потупился.
— Чего тебе, селянин? — наконец спросил колдун недовольно. — Не ко времени ты…
Он вновь вернулся к горшкам.
— Мне бы, — засопел гость. — Вот бы мне …
Гость сопел, но ничего вымолвить не мог. Глаза его уже привыкли к полутьме и он увидел, как из-под рук колдуна выплывают разноцветные облака дыма, сворачиваются в жгуты, в кольца и из-за них сверкают чужие, жгучие глаза. Курица и та не выдержала такого ужаса — заорала, затрепыхалась, попыталась вырваться. Открыв рот, детина смотрел, как облака пожирали друг друга, словно живые. Одним глазом глядя на облака, другим — на гостя колдун поинтересовался:
— Да чего тебе, гость непрошеный? Не видно разве, что от дела отрываешь?
Гость молчал потеряв голос, не то от страха, не то от смущения.
— Денег тебе? — дернул его Митридан. — Или есть хочешь? Ты вообще кто?
С усилием разлепив губы, гость просипел:
— Я есть Гаврила Масленников.
— А-а-а-а-а! Ну так, что тебе, Гаврила Масленников. Денег? Хлеба?
Гаврила не расслышал. Прямо на его глазах оранжевое облако втянуло в себя зеленое и со скрежетом, какой бывает, когда соха наезжает на большой камень, растворило в себе. Колдун не дремал. Дождавшись этого момента, он взмахнул рукой и оранжевый дым, скрутившись в жгут, канул в одном из кувшинов. Что-то пришептывая, хозяин накинул на горловину цветную тряпочку, которая тут же вспучилась, словно тот, кто сидел внутри, рванулся наружу. Гаврила отшатнулся, а колдун, словно только этого и ждал, брызнул на крышку чем-то пахучим.
— Или, может быть зрелищ тебе?
— Мне бы тень…
Колдун прекратил движения рук и внимательно посмотрел на гостя.
— Что?
Набрав в грудь побольше воздуху Гаврила повторил.
— Тень моя пропала…
Колдун бросил плескаться, отставил укрощенный кувшин в сторону.
— Совсем?
Гость приободрился, почувствовав живой интерес хозяина. Не каждый день приходили к нему, наверное, с такими вот просьбами.
— Сам глянь.
Митридан за рукав потащил его во двор. Солнце окатило их светом, и Гаврила сам собой развернулся к нему лицом.
— Прыгай! — раздалось за спиной.
Гаврила прыгнул. Митридан обошел его со всех сторон. Гость не соврал. Тени действительно не было.
— Чистая работа, — пробормотал колдун оглядываясь. — Вот так вот…
Гаврила смотрел на него преданно и с испугом. Наверняка ведь колдун понимал в таких делах куда больше, чем он.
— Когда пропала?
— Не знаю. Вчера еще вроде была…
Колдун ткнул его пальцем в живот, обрывая рассказ. Гаврила умолк, поперхнувшись.
— Вроде или была?
— Вроде была, — потирая брюхо, упрямо повторил Гаврила. — Откуда мне знать? Я ведь на нее не смотрю. У меня зарок — на свою тень не смотреть.
— Зарок? — недоверчиво переспросил колдун. — Это с какого же перепою такие зароки дают? А?
Масленников насупился.
— В нашем роду через тень все мужчины одни неприятности имели, ну я и поклялся, что никогда в жизни смотреть на нее не буду.
Колдун покачал головой, удивляясь простоте решения, которое нашел для себя селянин, усмехнулся от неожиданной мысли.
— А теперь, значит, одни приятности у тебя?
Гаврила подначку почувствовал, на мгновение задумался — ответить грубияну или нет, но все же ответил.
— Ну, не одни, а, однако князь мне друг!
Колдун не поверил. А может быть, не гостю не поверил, а в княжескую дружбу Он повернулся и пошел обратно.
— Таких друзей у князя как собак не резаных.
Гаврила хотел обидеться и возразить, но колдун грозно сказал:
— Рот открой.
Гаврила открыл рот.
— Язык высуни.
Гаврила сделал как просили.
Колдун тут же отвернулся от него и начал переставлять горшки, что стояли на лавке перед входом в дом, встряхивая некоторые и прислушиваясь к тому, что творилось внутри. Глядя колдуну в спину, какое-то время Гаврила мотал головой, пытаясь мычанием привлечь к себе внимание Митридана.
— Ну, что тебе еще? — обернулся тот.
— Ы осил, обы а аык эбе оказал, — прогундосил селянин.
— Я? — удивился колдун. — Чтобы язык показал?
Он держал в руках кувшин и прислушивался к тому, что происходит за глиняными стенками.
— Это еще зачем?
— Ты просил, — повторил Гаврила уже внятно.
— Нужно больно…Я хотел тебя занять чем-нибудь. Говоришь много. Мешаешь.
Взвесив кувшин в руке, он вдруг грохнул его об угол дома и отряхнул ладонь о ладонь. Увидев, что руки колдуна освободились, Гаврила быстро сунул в них курицу.
— Помоги, колдун! Поможешь? А?
Митридан посмотрел на него, подумал о чем-то о своем и покачал головой.
— Помочь тебе может либо тот, кто это с тобой сделал, либо колдун посильнее меня.
Гаврила принял это как отказ. Он упал на лавку и обхватил голову.
— Ох, несчастный я! — запричитал селянин. — Ой, худо мне! Всех волхвов, колдунов, шептунов и акудников в городе обошел, и никто помочь не может мне бедному.
Колдун кивал не прислушиваясь к словам, потом понял, что сказал Гаврила.
— Всех? Ты что и у Хайкина был?
— Был, — подтвердил Гаврила угрюмо. Он поднял голову и посмотрел колдуну прямо в глаза. — Ничего мне Хайкин не сказал.
Его подбородок задрожал.
— Бедный я несчастный!
Глаза у колдуна выпучились, и он переспросил.
— Ты был в княжеском тереме и живой ушел?
Гаврила в отчаянии не ответил, но и так все было ясно. Колдун завистливо покачал головой.
— Дуракам и верно везет… Но чтоб так вот… Кого другого уже на кол бы посадили, а…
— Князь мне друг, — гордо напомнил Гаврила. — Мы с князем, бывало…
— Был, — поправил его колдун. — Был друг.
Митридан выбросил курицу во двор, и та понеслась по нему, подальше от людей и страшных колдовских горшков. Масленников дернулся, было за ним, но колдун остановил Гаврилу, потрепав по плечу.
— Да и не твой друг, а твоей глупости. Чудачеству твоему дурацкому — от своей тени прятаться. И нечего тут скулить. Не несчастный ты, а счастливый. Ты из княжеского терема живой ушел. Второго такого счастья у тебя в жизни уже не будет.
С каждым словом колдун тыкал его в грудь, и Гаврила отступал под этими тычками к двери. Он отступил на шаг, сделал другой, третий.
— Ты чего несешь?
Колдун обошел его и, как ни чем не бывало, вернулся к своим колдовским занятиям. Сорвав обвязку, с первого кувшина, он выпустил из горшка яично-желтое облако. Гаврила опасливо отодвинулся.
— Ты еще ничего не понял?
В голосе колдуна Гаврила уловил самую настоящую жалость.
— Как ты вообще до меня добрался, удивляюсь… Ты князю теперь первый враг. Я слышал, он хотел тебя князю Владимиру показать, а ты вон ему какую свинью подложил. Такого и от самых близких друзей не терпят, а уж от тебя… Хотел он тобой князя Владимира развлечь — так и развлечет. Только по-другому… Посадит он тебя на кол — вот будет развлечение князьям. Нет у него другого выхода.
Гаврила норов княжеский знал не хуже колдуна и побледнел. Кинув на него косой взгляд, Митридан продолжил.
— Ну, сам посуди… Князь Владимир приедет посмотреть, как ты от своей тени убегаешь, а у тебя, оказывается, вообще ее нет. Что он про все, про это подумает? Какими глазами на князюшку посмотрит? А?
Гаврила затряс головой не оттого, что было что возразить, а просто от страха. Тогда колдун сказал:
— Чтоб он не подумал, что вы с князем его столько времени за нос водили, Круторог тебя, его не дожидаясь, на кол посадит. Да он тебя и без этого посадит. Просто от огорчения.
Масленников заерзал, не решаясь перебить мудреца, и только когда тот кончил, робко сказал:
— Ну, все ведь может остаться по-прежнему. Я ведь могу продолжать ходить, как ходил… Никто и не узнает…
Митридан посмотрел на него умиленно. Что Гаврила человек недалекий он догадывался, но что вот настолько… Даже без злобы объяснил:
— Я бы за такое на месте князя обиделся. Это ж ни в какие ворота… Тени нет, а ходит по-прежнему… Если что-то случилось, то нельзя делать вид, что ничего не произошло…
Облако, видно, посчитав, что всем тут не до него, попыталось уйти сквозь стену, но Митридан был начеку. Он посыпал его чем-то вроде соли и то, разом огрузнув, шлепнулось на стол.
— Да за одно это князь всех нас на колья пересажает и свободных кольев у него еще останется предостаточно.
Ребром ладони колдун разрубил это на несколько частей и стал наблюдать, как обрубки корчатся на столе, пытаясь соединиться воедино.
Гаврила молчал, не видя что происходит рядом с ним. Лицо его сморщилось. Колдуну он отчего-то поверил. Наверное, оттого, что безразлична была его, Гаврилова, судьба этому зайде. Никогда они друг друга не знали, не виделись. Вот и сейчас постоят недолго рядом и снова разойдутся в разные стороны. Каждый по своему делу.
— И что делать мне теперь?
— Откуда я знаю, что тебе делать? — Митридан ловко подхватил кусок и начал мять ладонями словно тесто, скатывая из него шар. — Наверное, сидеть на плоском, да ждать пока князь сам о тебе вспомнит.
Гавриле не надо было напоминать, чем это для него закончится. В открытую дверь виден был княжеский двор, заостренные колья и дружинники княжеские, что сидели на бревнах рядышком. Оттуда доносилось мерное тюканье топора.
— Не для тебя ли вострят?
Гаврила долго стоял, не произнося ни слова — то ли думал, то ли боялся, то ли топор слушал, а потом он сглотнул пересохшим горлом и еле слышно прошептал.
— А если сбежать?
Мир за городскими воротами был страшен. Гаврила его и не знал вовсе и оттого не мог даже представить, что будет делать там, оторванный от родной земли, от избы, от хозяйства, но оставаться здесь было еще страшнее.
— Сбежать? — переспросил Митридан, выгадывая время для ответа. — Сбежать, значит?
Гаврила увидел, как дружинники поднялись и пошли по двору, по направлению к дому колдуна. Он только кивнул.
— А далеко ты бежать-то собрался, добрый молодец? Ждут тебя где? Укрыть готовы?
Руки колдуна проворно лепили из теста шестиконечную звезду. Гаврила, приободренный тем, что умный человек не оборвал его, а задумался, разом окрепшим голосом быстро сказал:
— Чем дальше — тем лучше!
Селянин разошелся. Пора было ставить его на место. Колдун наклонился и спросил быстро, так, словно ответ что-то для него значил.
— Могу помочь вообще с этого света сбежать… Хочешь?
Гаврила обмяк и посерел, но колдун, словно не заметил этого, продолжил.
— Вот князь-то огорчиться…
Колдун подмигнул Гавриле.
— Только соберется князь тебя на кол посадить, а ты уже покойник. Без спроса. Не любят такого князья…
Гаврила молчал, представил себя лежащим на этих вот досках с оскаленными зубами и выпученными остекленевшими глазами. Хозяин кивнул в сторону кувшинов.
— Вон зелье волшебное. Хлебнешь пару глотков и сразу в другой мир сгинешь…
— К ящеру? — хрипло спросил Гаврила, опасливо отодвинувшись от колдуна. — К самому…?
Вспотевшие ладони он вытер о портки.
— Да какая тебе разница — к ящеру, не к ящеру… — Между делом ответил колдун, занимаясь живыми облаками. — Главное ни князя там не будет, ни острых кольев. Тебе же этого хочется?
Гаврила долго молчал, раздумывая над словами колдуна. Что-то, видно ему в них не понравилось
— А если просто сбежать? Не к ящеру, а так просто. В другой город? — вырвалось у него, но он тут же сам себя оборвал. — Да как бежать? А дом, а хозяйство? Его-то куда? Не с собой же борону тащить…
Умиленность умиленностью, но у всего на свете есть границы. Митридан стоял и не знал, что делать — то ли улыбнуться детской наивности поселянина, то ли развернуться да дать ему в ухо за глупость и не понимание того, что знал и понимал каждый, кто пожил на Руси.
Он осторожно выдохнул и как мог спокойно спросил недалекого землепашца:
— А тебе что дороже — голова или борона?
Гаврила молчал и Митридан продолжил, понимая, что тот сейчас ничего не скажет.
— К тому же ведь, если сбежишь, всегда вернуться можно… Скучно станет или, например, захочется вдруг отчего-то на колу посидеть — милости просим…
Лицо у Гаврилы передернулось, и тогда колдун сказал серьезно:
— Если хочешь жить как жил, то тебе нужно либо тень найти, либо заслужить подвигами прощение князя. Князь ваш бойких любит. Может быть, еще и в дружину возьмет…
Он взял Гаврил за плечи, встряхнул, словно прикидывал, не оплошает ли тот в бою.
— В дружине хорошо. Работать не надо. Только драться… Подвиги совершать.
Про подвиги Гаврила мимо ушей пропустил. Какие тут еще подвиги?
— А где ж ее найти?
— Тень? Не знаю, не знаю… — задумчиво сказал Митридан. — Может, Гольш знает — этот в нашем деле первый…
Он смотрел на Гаврилу, и тот под его взглядом ежился, словно береста, попавшая в огонь. Селянин чувствовал, что колдун, словно мясник или лошадник рассматривает, примеривая его сельскую стать под свои нужды. Гаврила ощутил себя щепкой, попавшей в водоворот, и, которую, против ее воли несет куда-то, несет, несет…
— Что за Гольш такой? — обреченно спросил он. Не он тут решал — Судьба решала.
— Пойдешь? — прищурился Игнациус. Гаврила вздохнул.
— Не так голову спасти хочется, как задницу… Пойду, наверное
— «Наверное» — протянул Митридан, передразнивая собеседника.
Дружинники были уже в двух десятках шагов от дома, и теперь их увидел и колдун.
— Ну-ка поднимись тогда, — приказал он Гавриле. — Будем дальше думать. Закрой дверь, чтоб чужие люди не помешали.
Из-за спины Гаврилы он увидел, как дружинники ускорили шаг, увидев селянина в дверях. Дверь заскрипела, в комнате стало темнее.
— Засов положи.
Гаврила послушно вставил в железные крючья половинку бревна.
— Дружинников видел? — поинтересовался спокойно колдун.
Масленников кивнул.
— Как ты думаешь, по чью задницу это они сюда идут?
Зубы Гавриловы стукнули.
— Что делать — тебе решать.
В дверь заколотили. Несильно, правда, но с душой и удовольствием.
— Эй, Митридан! Открывай!
Колдун подошел к двери, попробовал как лежит засов.
— Еще чего. Я тут не тесто — колдовство творю. Сглазите еще… Чего нужно то?
— Не бойся. Тебя не тронем. Нам Гаврила нужен. Князь его к себе просит.
Митридан посмотрел на Гаврилу. Тот приложил палец к губам и мотал головой, прося не выдавать его, но голос за дверью добавил, убивая в нем надежду.
— У тебя он. Видели его.
Митридан развел руками. Гаврила со стоном опустился на пол. Теперь зубы его стучали без перерыва.
— Пойдешь?
— И жить страшно, и помирать страшно, — медленно сказал Масленников. Мысли ворочались тяжелые, словно жернова. — Что делать, колдун?
Уже не таясь от дружинников, взвыл.
— Что делать, колдун? Страх во мне…
За дверью остановились, прислушиваясь, и в наступившей тишине колдун жалостно вскрикнул:
— Ой, горе мне, бедному! — и уронил на пол пустой горшок. После этого в дверь стали колотить со всем усердием и силой, а Митридан добавил грохоту расколов еще парочку кувшинов.
Безумие колдуна испугало селянина еще больше, нежели чем дружинники за дверью.
— Ты чего? — спросил Гаврила, на всякий случай отползая назад. — Чего ты? А?
Но во взгляде колдуна не было ни безумия, ни жалости.
— Да, я это… О князе подумал. Эх, попадет мне от него… — как ни в чем не бывало, вздохнул он. — Да ладно… Помогу я тебе, но так, что и ты мне поможешь. Уговор?
Гаврила подскочил и чуть руку не поцеловал колдуну.
— Уговор, господин благородный колдун.
Колдун встряхнул руками.
— Сейчас мы с тобой их поубиваем, а потом…
Он дернул за доску в темном углу и ветхая мешковина, что закрывала стены, упала вниз. Со стены хлынул серебряный свет. Гаврила ахнул. Не от удивления, от страха. Всю стену покрывали мечи, акинаки и еще что-то, чему он по простоте своей деревенской и названия не знал. Митридан с мрачным удовольствием разглядывая оружие, спросил:
— Чем будешь драться? Что выберешь?
Он снял длинный прямой меч, яркий, словно солнечный луч и взмахнул крест на крест.
— Драться?
— Да, драться.
— Да я… — начал Гаврила, но Митридан не дал ему ничего сказать, ткнул пальцем в живот.
— Давай! Пузо подбери. Плечи расправь.
Плечи селянина дернулись, словно спины коснулся холодный полированный металл. Гаврила с усилием расправил их, но смелости это ему не прибавило. Он посмотрел на дрожащие руки. Даже спина колдуна показалась ему более воинственной, чем они. Не только вся рука, каждый палец в отдельности трусил взять в руки оружие, понимая, что меч берут в руки, чтобы драться.
— Не умею… — пролепетал он.
Колун обернулся резко и уставился в него своими страшными бельмами. Он смотрел на него несколько мгновений и Гаврила понял, что того тянет переспросить — не ослышался ли он, но колдун сдержался и так и не задал висевший на кончике языка вопрос.
— А что ты тогда можешь?
— Землю пахать, хлеб выращивать… Огурцы у меня…
Митридан засмеялся. Сперва потихоньку, а потом все громче и громче. За грохотом, что устроили дружинники, он не боялся, что его услышат. Казалось, ко всему готов был, но не к этому, потом остановился, покачал в руке снятый меч и со вздохом водрузил его обратно.
— Колья у князя… — задумчиво сказал он. — Во!
Он показал Гавриле кулак.
— С занозами…
Палец вытянулся вперед, показывая с какими именно занозами. Гаврила побледнел, его шатнуло к двери.
— Дружинники, — безразлично напомнил колдун. Порыв ветра качнул бедолагу назад.
Дружинники, словно услышав, что речь о них, прибавили ретивости. Сквозь грохот донесся голос десятника.
— Отдай нам Гаврилу, Митридан!
Гаврила вцепился в руку колдуна и задрожал, словно лист на ветру. Уже не страх, а ужас колотил его. Митридан оторвал липкие пальцы и начал смешивать питье, на глаз подливая то из одного, то из другого кувшина. Время! Как всегда его не хватало… И какому дураку пришло в голову сказать, что времени всегда достаточно?
— Да я его что, силой держу, что ли? — плаксиво отозвался он, придвинувшись к двери. — Он сам меня едва не убил…
Зелья смешивались, меняли цвет, впитывая в себя колдовство. Из кубка выплывали разноцветные облака, сквозь которые просвечивало белое лицо бывшего княжеского любимца. Колдун приложил палец к губам, обрывая его стон.
— Заходите и берите, если сможете. Он сегодня не в себе от огорчения.
Понизив голос до шепота, притянул Гаврилу за ворот, и зашептал прямо в ухо, стараясь не заглядывать в безумные, на выкате глаза:
— Слушай, Гаврила. Внимательно слушай! Вижу, что не боец ты, потому и помогаю. Люблю я таких, ласковых, да неперечливых. Вот тебе мешок. Возьмешь с собой и когда выйдешь отсюда прямиком пойдешь на Киев. Там я тебя встречу, и мы с тобой в Экзампай пойдем. К Гольшу. Он среди наших — главный. Он все знает, скажет, где тень твою искать. А чтоб тебе легче было…
Он поставил кубок на стол перед Гаврилой, снял с себя веревочку с амулетом.
— Вот одень. И не снимай никогда. Этот амулет тебя от неприятностей убережет, из беды выручит.
Гаврила покорно подставил шею, даже не посмотрев на то, чем одарил его колдун. Белый и мокрый от страха он смотрел на кубок.
Колдовство в кубке шипело и плевалось искрами.
— Отрава? — обречено спросил Гаврила, понимая, что это придется выпить.
— Кому как, — уклонился от прямого ответа колдун. — Доброй свинье все впрок…
Добавляя ему страха, Митридан высыпал туда целую горсть какой-то трухи. От нахлынувшего отчаяния Гавриле показалась, что она вспыхнула, еще даже не долетев до ободка кубка.
— Колдовство, — ободрил его колдун. — Выпьешь, и появится у тебя сила великая.
Гаврила несмело оттолкнул от себя кубок.
— Боюсь я…
Глядя одним глазам на дверь, колдун ободряюще похлопал Гаврилу по плечу.
— Правильно боишься. До сих пор твой страх тебя до скота низводил, а теперь он тебя до воина поднимет и вдесятеро сильнее сделает. Едва ты теперь запах пота учуешь, то себя не помня, будешь бить врагов до полного изничтожения, что справа, что слева, что впереди, что сзади.
Гаврила протянул руку, но по его жесту колдун не понял — то ли он хотел взять и выпить, то ли наоборот, отодвинуть подальше.
— Сможешь со всеми дружинниками справиться и из города сбежать! — Опережая его решение, повторил Митридан. — Давай. Не трусь. Не за здоровье пьешь — за свою жизнь. На дверь лучше посмотри…
Страх, что жил в Гавриле перестал быть его частью. Он сам стал всем Гаврилой, заполнив тело от кончиков пальцев на ногах, до самой макушки. Глаза его были прикованы к двери, в которой сверкали лезвия топоров, уже наполовину перерубивших засов. Запах живицы перебивал все другие запахи. Кубок каким-то чудом оказался у него в руках, и, не соображая что делает, он вылил его в себя, так и не почувствовав вкуса.
