Глава двадцать первая
Быть настоящим…
Девушка медленно брела по тропинке, возвращаясь домой. Длинные стебли травы хлестали ее по ногам, и подол платья промок от росы.
Нельга вдруг вспомнила сказку о девочке, которая пробыла в гостях у колдуньи всего час, а за это время в реальном мире прошло семь лет… Но она не побежала быстрее, чтобы увидеть свой дом. Она как будто одеревенела внутренне.
— Нельга? Нельга, это ты?
Девушка подняла голову и увидела перед собой соседского сына, Филипа. Его широкое, добродушное лицо сейчас было искажено страхом (неужели за нее?) и нетерпением.
— Ты где была?! Я искал тебя всю ночь.
Казалось, ему хочется схватить ее, ощупать с ног до головы, чтобы убедиться, что она цела, но он не решается прикоснуться.
— Я была в лесу, — сказала Нельга.
— Они… ничего тебе не сделали?
— Нет. Я убежала, — терпеливо, словно маленькому ребенку, объяснила она. — Они меня не видели.
Филип еще раз оглядел ее со всех сторон, и на его лице отразилось, какое огромное облегчение он испытал.
— Я боялся за тебя, — переминаясь с ноги на ногу, сказал он. — Я думал, они…
— Филип, я устала, замерзла и хочу спать.
Он послушно кивнул, глядя на нее преданными, как у собаки, глазами. Прикажи она ему остаться у порога ее дома, и он останется, будет сидеть, охраняя ее неизвестно от чего. И будет счастлив…
— Нельга, я так рад, что ты жива, — сказал он вдруг, делая робкую попытку взять девушку за руку, но она мягко отстранилась, поднялась по ступеням крыльца и закрыла за собой дверь, даже не взглянув на парня.
«А ведь я хотела выйти за него замуж, — воспоминание об этом пришло медленно, неповоротливо, словно во сне. — Добрый, заботливый, надежный… Хороший парень. Хороший, и больше ничего… Волновался, искал, а она сидела на демонском пиру, наряженная куклой, и улыбалась…»
Нельга мельком взглянула в зеркало, проходя мимо него, и удивилась, что лицо ее выглядит по-прежнему молодым. Ей казалось, что за эту ночь она постарела лет на тридцать. Не раздеваясь, девушка легла на кровать, обняла подушку, закрыла глаза, чувствуя глубокую пустоту в душе. «Наверное, я сошла с ума, — подумала она с некоторым облегчением. — Говорят, что люди, которые видели демонов совсем близко, иногда сходили с ума…»
Ей было неудобно лежать на краю кровати, мерзли босые ноги, но она все никак не могла собраться с силами, чтобы лечь поудобнее и подвинуться к печке. Так и уснула, свернувшись клубком…
Легче после короткого сна не стало. Машинально делая какую-то домашнюю работу, Нельга по-прежнему чувствовала, что двигается будто в тумане. Подоила корову, та вернулась, набродившись по лесу, и понуро стояла у ворот. Потом чистила закопченные кастрюли, напекла зачем-то пирогов.
Несколько раз приходил Филип, топтался у порога, мял в руках шапку, пытался сказать что-то, но, так и не сказав, уходил. А потом она села на лавку у стола, опустив руки на колени, и так просидела до вечера. Когда во дворе стало совсем темно, в окно постучали. Негромко, осторожно. Она не ответила.
— Сударыня, — прозвучало вдруг за ее спиной, — Здравствуйте.
Нельга оглянулась. Рядом с ней стоял кудрявый хорошенький мальчик, румяный и от смущения теребящий свои кружевные манжеты.
— Здравствуй, Мёдвик.
— Добрый вечер, — пробормотал он и улыбнулся.
— Как я рада, что ты пришел, — сказала она и поняла — действительно рада. В холодной, пустой груди шевельнулось что-то нежное. — У меня пироги еще теплые. Будешь?
Он посопел и быстро кивнул.
Нельга поднялась, ощутив только теперь, что снова может что-то делать. Она поставила на стол большое блюдо с пирогами, кувшин молока, кружку. Увидев угощение, Мёдвик повел веснушчатым носом и сразу перестал смущаться.
— А пироги с чем? — деловито осведомился он, забираясь за стол и придвигая к себе кувшин.
— С рыбой, грибами, яблоками, а еще с луком и яйцом. Ты с чем хочешь?
— С грибами, — подумав, ответил мальчишка, — И с рыбой.
Он выбрал два самых больших пирога и по очереди откусил от обоих. На его мордахе появилось довольное выражение.
— Вкусно? — спросила Нельга.
Он закивал, снова потянулся к блюду. Девушка тоже села за стол и стала смотреть, как он ест — сначала с рыбой, потом с грибами и снова с рыбой, потом с яблоками. Было видно, что у мальчика хороший аппетит.
— Ешь-ешь, — подбодрила она, когда Мёдвик как-то нерешительно взглянул на нее. — Я тебе и с собой дам.
И опять стало тоскливо. Тяжелый образ Черного замка навис над ней, заглушая тихую радость, принесенную Мёдвиком.
Мальчишка отложил недоеденный пирог, с тревогой глядя на нее:
— Сударыня, вам плохо?
— Нет. Мне… никак.
Он тоже сник, засопел громче:
— Вы обиделись на Эмила, да? Из-за того, что он так с вами… Да? Он не хотел… вас обидеть.
— Ему все равно. Ему все равно, что чувствуют люди, — сказала Нельга равнодушно. Смысла расстраиваться по этому поводу не было. Не может же она плакать из-за грубости демона, которому неожиданно поверила.
Мёдвик отчаянно замотал головой, так что его кудри запрыгали по щекам.
— Нет! Он хороший! Он очень хороший! Просто вы не знаете его. Вы никогда не видели его… настоящим.
— А какой он настоящий?
Лицо мальчишки неожиданно стало лукавым.
— А вы спросите его сами. Он здесь.
Нельга испуганно огляделась и спросила почему-то шепотом:
— Где здесь?
— Ждет на улице, — как ни в чем не бывало ответил мальчик.
— Почему на улице?
— Не знал, захотите вы его видеть или нет.
Нельга вскочила и бросилась к двери. Ее холодное, равнодушное сердце вдруг заколотилось с такой силой, что в груди стало больно.
Эмил сидел на перилах крыльца. Медленно обернулся, в темноте блеснули глаза на смуглом лице и белая пряжка у горла.
— Здравствуй, — услышала она тихий, чуть хриплый, голос и почувствовала, как слезы затуманивают глаза.
— Здравствуй.
Больше он ничего не сказал, просто смотрел па нее. Потом спрыгнул с перил. Нельга отступила, пропуская его в дом. Колдун вошел, мельком глянул на довольного Мёдвика, поедающего очередной пирог, снял плащ, бросил его на лавку и посмотрел на растерянную девушку пронзительными черными глазами:
— Так что, все еще не надумала выйти за меня замуж? — И тогда она разрыдалась. В голос, всхлипывая и вытирая слезы обеими руками, как в детстве. Уткнулась головой в его грудь и плакала, чувствуя, как уходят из нее эта ужасная пустота, равнодушие и страх. Одной рукой Эмил обнимал ее за плечи, другой гладил по затылку, бережно прижимал к себе, и Нельга слышала, что сердце его бьется ровно.
— Ну, все-все. Успокойся. Все хорошо.
И Нельге вдруг снова очень захотелось поверить ему. Хотя бы только сегодня. Наверное, потому, что он умел так хорошо убеждать.
Колдун поднял ее заплаканное лицо, заставил посмотреть себе в глаза. Сейчас они были нежными, улыбающимися.
— Я кое-что принес тебе.
Эмил мягко отстранил ее, вытащил из кармана плоский бархатный футляр и открыл его.
Нельга затаила дыхание, увидев, что лежит внутри. Это было ожерелье из огромных сапфиров. Они мягко переливались синими лучами на атласной подушечке и казались неправдоподобно, волшебно прекрасными
— Я подбирал под цвет твоих глаз, — сказал Эмил.
— У меня серые глаза — прошептала Нельга.
— А я думал, синие, — рассмеялся колдун. Он вынул ожерелье из футляра, бережно надел его на шею девушке, ловко, не глядя, застегнул замочек. Потом взял ее за плечи и развернул к зеркалу.
Нельга взглянула на себя и мучительно покраснела. Хороша красавица. Лицо мокрое от слез, губы распухли, глаза красные, платье мятое, порванное, то самое, вчерашнее, она даже не переоделась после страшной ночи, зато на шее сапфировое ожерелье. Рядом с Эмилом, одетым в великолепный костюм с серебряной вышивкой, она выглядела жалким убожеством.
— Я сейчас, — пробормотала она, вывернулась из рук мужчины и убежала в соседнюю комнату. Переодеваться.
Из-за неплотно закрытой двери ей слышалось постукивание кувшина о край кружки, тихое почмокивание Мёдвика и шаги Эмила. Кажется, он рассматривал ее вышивку и плетеные коврики, висящие на стенах.
Нельга одернула платье, поправила тяжелое ожерелье, вышла из комнаты. Колдун повернулся ей навстречу:
— Да, так лучше.
Медвик улыбнулся довольной, сытой улыбкой и снова уткнулся носом в кружку.
Эмил подал девушке руку и подвел к столу, как настоящую знатную даму. Нельга опустилась на табурет, расправила складки шелкового платья (единственного шелкового платья, еще бабушкиного) и тут же вспомнила:
— Эмил, может быть, ты… хочешь поужинать?
Колдун посмотрел на сытого разрумянившегося Мёдвика, держащего в каждой руке по пирогу, и на лице его появилось странное выражение.
— Спасибо.
— Тогда выпей молока, — Нельга поставила перед ним вторую кружку и села напротив. Колдун открыл было рот, чтобы возразить, но передумал и рассмеялся:
— Ладно. Молока выпью.
Девушка облегченно вздохнула. Наверное, это было всего лишь глупое суеверие, но бабушка говорила — если человек, пришедший в гости, отказывается от угощения, значит, он замыслил недоброе. А уж если этот человек колдун…
Эмил залпом выпил молоко и поставил на стол пустую кружку.
— Нельга, — сказал он, не глядя на девушку, — я давно хотел спросить. Ты говоришь очень правильно, не как простая деревенская девушка, и двигаешься грациозно. Почему?
Она покраснела от удовольствия, польщенная, что он заметил это.
— Моя бабушка, когда была молодой, служила горничной у одной богатой дамы. Та научила ее красиво и грамотно говорить, читать и писать, а бабушка учила нас с сестрой. — (При упоминании о сестре губы Эмила выразительно дрогнули, но Нельга постаралась этого не заметить.) — Я умею читать и писать, немного танцевать и правильно делать реверанс.
— Потрясающе, — сказал Эмил. — Чрезвычайно полезные знания для жизни в деревне. А кто твои родители?
— Не знаю. Бабушка никогда не говорила о них. Колдун кивнул, словно ее слова подтвердили какие-то его собственные предположения, снова посмотрел на Мёдвика. Мальчишка привалился к его боку и сонно сопел, на блюде перед ним лежал один-единственный сиротливый пирожок.
— Может быть, его уложить спать? — тихо предложила Нельга. — Я бы постелила ему.
Эмил взял на руки ребенка, который пробормотал что-то сквозь сон, и также шепотом спросил:
— Печка теплая?
— Да.
— Хорошо.
Колдун осторожно положил его на лежанку, укрыл бараньей шубой, и мальчишка тут же свернулся под ней клубком.
— Забавный, — улыбнулась Нельга, — Где ты его взял?
— С печки и взял, — усмехнулся колдун, погладив мальчика по каштановым кудрям.
— Ты забрал его у родителей?! — ахнула Нельга, почти с ужасом глядя на Эмила.
— Да. И правильно сделал. Что бы с ним было, если бы он остался с ними? Ходил бы в дерюге, пас гусей и считался дурачком, блаженным! Это уникальный мальчик. Он слышит растения, говорит с ними, чувствует их. Может приготовить любую настойку — яд, лекарство или дурманящее зелье. Может вылечить любую болезнь. Сам, ни у кого не учась, только поговорив с травами.
— Но… его родители… Он, наверное…
— Он не помнит их. И ему хорошо со мной. Он счастлив. Эмил снова вернулся за стол, взял свою пустую кружку.
Нельга присела рядом, рассматривая его нервные руки, рассеянно крутящие чашку. На среднем пальце сверкал массивный перстень с огромным изумрудом.
— Эмил, сколько тебе лет? — спросила она неожиданно для себя.
Он искоса взглянул на девушку, и на лице его снова появилась недобрая саркастическая усмешка.
— Пятьдесят шесть.
— Сколько?!
— Хорошо выгляжу, правда?
— Но… почему?
— Демоническая кровь. Я буду жить очень долго и выглядеть очень молодо.
Она не придумала, что сказать в ответ, продолжая смотреть на изумруд, и чем дольше смотрела, тем ярче, казалось, камень начинал сиять. Эмил заметил ее напряженный взгляд и убрал руку.
— Пойдем погуляем.
Он взял со скамейки свой плащ, набросил ей на плечи и под руку вывел из дома.
Они шли рядом по узкой тропинке, в сторону леса. Нельга опиралась о горячую руку Эмила, и ей было хорошо, спокойно. Колдун молчал, не делал попыток обнять ее, привлечь к себе, и она не знала, хорошо это или все-таки унизительно, что он не воспринимает ее как женщину.
— Ты считаешь меня очень глупой? — спросила она, глядя на его темный профиль.
— Все особы женского пола, с которыми я знаком, задают мне этот вопрос, — задумчиво сказал он. — Нет, ты не глупа.
— Почему же ты так смотришь на меня?
— Потому что такую прическу не делают к платью с открытыми плечами, эти оборки и рукава с отворотами вышли из моды лет тридцать назад. И все же в этом наряде ты умудряешься выглядеть королевой.
Нельга улыбнулась, оценив этот своеобразный комплимент.
— Расскажи о себе, — попросил он вдруг. — О себе, о своем детстве.
И она стала рассказывать о бабушке, о долгих вечерах у печки, о том, как ей было жаль одинокого колдуна, бродящего по холодному, пустому замку.
Эмил слушал, не перебивая, улыбался, она видела в темноте его улыбку.
— Ты добрая, — сказал он после того, как Нельга замолчала. — Не притворяешься, по-настоящему добрая. Как моя мать. Она любила меня, хотела, чтобы я был человеком, а я стал демоном. Демоническая кровь оказалась сильнее ее любви… Мать умерла из-за меня. Я привез ее в этот замок, заставил жить в нем, а ей было плохо. Тяжело, душно в замке. И она боялась меня. Стала бояться, после того как я… ну, не важно.
— Эмил. что ты говоришь?!
— Да, это правда, — он крепче сжал руку девушки, — Я убил собственную мать и… да, считай, что убил.
Он снова стиснул ее ладонь, и ободок его перстня больно врезался Нельге в пальцы.
— Она умирала тихо, молча, никогда не жаловалась, ни о чем не просила. А я не понимал, как ей плохо, видел, что она страдает, но не верил. Мне-то было хорошо. Я упивался новой силой, новыми возможностями, а она сидела в комнате, которую я украсил, обставил специально для нее, и смотрела в окно. И думала о чем-то…
— Эмил, не надо, — тихо попросила Нельга.
— Тебе больно слышать об этом?
— Нет, тебе больно говорить.
Он вздохнул тяжело, шумно, выпустил наконец ее руку.
— Ладно, все это бесполезно. Ты все равно не поймешь. Пожалеешь меня, но не поймешь.
Потом они замолчали надолго.
Низкие звезды казались по-зимнему белыми, яркими. Дыхание перехватывало в холодном воздухе, на деревья ложился иней. Башмаки Нельги стучали по замерзшей земле, Эмил ступал бесшумно. Где-то далеко в лесу тоскливо завыли волки, один, другой, третий… Нельга поежилась, вспомнив, что ее спутник, по рассказам крестьян, любит превращаться в зверя.
— Ты боишься меня? — спросил он внезапно каким-то чужим, глухим голосом.
— Да, — ответила она тихо.
— И что мне сделать, чтобы ты перестала бояться?
— Поцелуй меня, — сказала Нельга первое, что пришло ей в голову неожиданно для нее самой. — Когда я боялась, ты целовал меня, и мне становилось легче.
Колдун рассмеялся резко, зло, неприятно, но, как оказалось, не над ней.
— Знаешь, моя демоническая половина хочет наброситься на тебя, разодрать это старомодное платье, швырнуть тебя в стог сена и…
— Сделать то же самое, что ты сделал с моей сестрой, — закончила Нельга шепотом. — А человеческая твоя половина, чего хочет она?
— Человеческая…
Эмил недоговорил. Нельга напряженно ждала продолжения. Ей вдруг стало очень важно услышать правду, понять в конце концов, кто она для него: забавная игрушка, глупая девчонка, отдаленно напоминающая идеал, которым была для него мать, или что-то иное? «Я не люблю его, — думала Нельга, глядя под ноги, на черную холодную землю. — Я не должна его любить. Безумие посвящать свои мечты, мысли, свою жизнь демону. Я сойду с ума или умру, если буду рядом… С ним может жить только его мальчик-ведун, которому все равно где жить, только бы неподалеку были деревья. Эмил это понимает, и я это понимаю, поэтому мы молчим оба. Он делает вид, что презирает меня, я изображаю равнодушие. И все-таки он не может один. Его человеческая часть тянется к людям… ко мне».
— Люди очень хрупкие, — сказал колдун тихо, как будто отвечая на ее мысли. — Им так легко причинить боль, сломать… Я не имею права никого любить, заводить семью, детей. Я не могу позволить, чтобы это полудемоническое безумие продолжалось и дальше, чтобы мой ребенок почувствовал все то, что чувствовал я. Демоны должны жить в своем мире, им нечего делать на земле.
— А ты хотел бы стать настоящим демоном?
— Я хотел бы стать хоть кем-нибудь настоящим до конца, а не наполовину. И сделать то, что хочу, тоже по-настоящему. Демон убил бы тебя, человек полюбил бы, увез из этой жалкой деревни или остался в ней вместе с тобой. А я не способен ни на то, ни на другое.
Эмил опустил руку ей на плечо, и девушка почувствовала, что ее снова пригибает к земле, как тогда, после его падения с лошади, когда она вела его к замку.
— Нельга, — прошептал он, привлекая ее к себе. — Я не люблю тебя. Знаешь ты об этом?
— Знаю, — ответила она так же тихо. — И я тебя не люблю. Эмил тихо засмеялся и прошептал ей на ухо:
— Какие же мы с тобой глупые.
Нельга кивнула, сообразив вдруг, что чувствует в нем сейчас только вторую, человеческую половину. И пока она снова не исчезла, не растворилась в демонической, девушка крепко прижалась к Эмилу, обняла его, закрыла глаза. Он держал ее так нежно, бережно, будто продолжая думать о том, что «люди очень хрупкие», и боялся «сломать»…
— Пойдем домой, — сказала Нельга.
— Пойдем, — согласился он и повел ее не к своему Черному замку, а к ее маленькому домику.
Медвик крепко спал, свесив с печки руку и тихонько сопя во сне. Эмил погладил его по голове, уложил удобнее и укрыл.
— Не буди его, — попросила девушка. — Останьтесь сегодня у меня. Оба.
Колдун отошел от печки, потом, как показалось Нельге, огляделся с мучительной тоской, словно не находя себе места.
— Тебе здесь… не нравится? — спросила она, зная, что не должна обижаться, если он кивнет сейчас утвердительно, но все равно обидится.
— Нравится. Очень. — Эмил сел на лавку, задумчиво потянул шнурок на своей куртке, ослабляя завязки у горла и Нельга вдруг поняла … останется. Не сможет уйти.
— Я постелю тебе в комнате, — решила она.
Колдун покорно вздохнул и улыбнулся.
Эмил уснул не сразу. Нельга слышала, как он несколько раз вставал с постели, подходил к Мёдвику, наверное, снова укрывал его — мальчишка сонно бормотал что-то во сне; потом раздался звук, очень похожий на стук ковшика по краю ведра с водой, затем из-под двери потянуло почему-то холодом, мелькнула полоска света, и снова все стихло. Девушка еще некоторое время полежала, прислушиваясь, и все-таки, не сдержав любопытства, поднялась, накинула поверх рубашки шаль и потихоньку вошла в комнату.
Эмил уже спал. На лавке лежала его черная куртка, поверх нее брошена белая рубашка, на полу валяются сапоги, на краю стола чуть мерцающей горкой — серебряная цепь, а вокруг кровати, по половицам тянется тонкая светящаяся полоска, образуя замкнутый круг. Несколько мгновений девушка смотрела на эту странную черту, пока не поняла, кто и для чего ее нарисовал. Колдун защищал этот дом от себя самого, отгородившись от него магическим кругом. Нельга улыбнулась, подняла рубашку Эмила, почти упавшую на пол, положила ее на прежнее место и вернулась в спальню, тихо закрыв за собой дверь…
