ГЛАВА 15
Зодчий
По меркам срединного мира, Зодчий был очень стар. Во всех остальных — считалось бы, что не прожил и сотой части отпущенного времени.
Он держал в своей памяти восемнадцать десятков лет. День за днем. И помнил очень многое…
Боль первого вдоха, резкий белый свет, красный шар заходящего солнца, зацепившийся за переплет крошечного окна. Лицо матери… Лицо матери он не помнил. Ее, как будто, и не было. Ни она, ни отец, не смогли принять и понять своего сына. Странного ребенка с недетским, пронизывающим взглядом. Он остался для них чужим. Как и они для него. Просто хорошие люди, приютившие на короткие шестнадцать лет одинокого скитальца…
Но еще задолго до шестнадцатилетия Форкий осознал, что он слеп и глух, и намертво привязан к земле, на которой родился. От былой силы ничего не осталось. Он стал беспомощен, так же, как и остальные смертные, толкущиеся на жалком клочке мира. Не знающие законов, не понимающие их и даже не пытающиеся понять — они не могли услышать…
В тот день юный эллан сидел, прислонившись спиной к теплому стволу оливы, и смотрел на алую закатную полосу в небе. Земля молчала. Всего лишь четверть часа полной тишины, когда кузнечики уже перестали стрекотать, а цикады еще не начали. Дневные птицы уснули, а ночные еще не вылетели на охоту.
Не день, не ночь. Не утро, не вечер… Короткое мгновение перехода от одного состояния к другому, когда границы мира раздвигаются.
Воздух стал прозрачным. Повеяло прохладой. Тишина достигла апогея… И тут подросток заметил человека, выходящего из легкой сумеречной дымки. Высокая фигура была закутана в длинный серый плащ. Капюшон низко опущен, руки спрятаны в рукавах. Бесшумно ступая по траве, незнакомец приблизился. Юный эллан поднял голову и разглядел, что на лице его, скрытом в тени, вместо глаз поблескивают две искры.
Человек остановился, некоторое время молча рассматривал полудетскую фигурку у своих ног. Потом произнес тихо:
— Беспомощный… маленький, слабый… Что ты сможешь сделать?
Казалось, низкий голос идет откуда-то издалека, но временами в нем звучали неожиданно гулкие звуки, наполненные вибрирующей силой.
— Кто ты? — без страха спросил эллан в ответ.
— Уже несколько тысячелетий я зову. Голос мой ослабел, силы уходят. Надежды почти не осталось. И вот, наконец, я получил ответ на свой зов — насмешку, ребенка. Человека, который зависит от моей прихоти. Тебя может сжечь солнце, разорвать зверь, задушить мороз. Что ты можешь, Форкий?
Подросток смотрел на торжественную фигуру, заслоняющую холодеющее небо, и чувствовал волны густых запахов, исходящих от плаща. Горячая земля… трава после дождя… морской ветер… сырые листья… дым… земляника…
— Меня услышала лишь она. Женщина. Архэл. Только потому, что была ближе всех к моему создателю. — Голос незнакомца то падал до едва слышного шелеста, то начинал рокотать, словно прибой. — Но она ничего не помнит. Помнишь — ты. Поэтому я пришел к тебе, хоть ты и хотел уничтожить меня.
Острая боль пронзила голову мальчика. Так было всегда, когда воспоминания прошлого рвались в слабую человеческую память.
— Я не хотел никого уничтожать, — выговорил он, наконец. — Я никогда никого не хотел уничтожить.
— Ты считал меня опасным уродливым калекой, недостойным существовать. Но я живу. Я хочу жить!
Он наклонился над мальчиком, морщившимся от боли, и тот увидел совсем близко холодные яркие звезды в черноте под капюшоном.
— Кто ты? — повторил Форкий. Хотя уже и так понял.
— Несовершенное творенье, — ответил тот с человеческой горечью в нечеловеческом голосе. — Срединный мир.
Он вскинул руку, открывая лицо, и подросток отшатнулся. В нем были слиты сотни ликов — детских, мужских, женских. Они перемешивались, вытекали один из другого, сменялись звериными мордами, птичьими клювами, челюстями насекомых. Страшное, странное, прекрасное, больное, искаженное, холодное. Бесконечно меняющееся. Но в каждой маске была как будто трещина. Искривление, откуда смотрела глухая пустота. Она вдруг хлынула наружу, и Форкию показалось, что его окунули в бесконечную тьму. Та затопила все вокруг: низенький домик родителей, сад, оливковые деревья, небо…
Остался один лишь голос этого мира.
— Я умираю, — произнес он почти беззвучно. — Меня убивают. Рвут на части. Вгрызаются в материю, из которой я создан. Выхватывают из нее куски. Пожирают заживо.
В сознании человека вдруг ярко вспыхнула картина — красная бездна, пышущая жаром, в которой копошатся безобразные твари. Они впивались в землю, драли ее длинными когтями, и вверх взлетали длинные полотнища белого огня.
«Демоны», — подумал Форкий.
— Я хотел, чтобы вы смели их с меня, — отозвался призрачный голос. — Ты пришел, значит, хочешь помочь. Но почему ты не появился здесь со всей своей силой? Не уничтожил их всех сразу? Что можно суметь в этом жалком теле?
— Я не знаю принципов, по которым ты построен. Моя сила, перенесенная в эту реальность, могла бы уничтожить не только демонов, но и тебя самого.
— Но что ты можешь?!.. — простонал он, гася картину огненной бездны, и вокруг Форкия засияли чистые звезды.
— Мыслить. — Ответил тот с улыбкой. — А если ты будешь помогать мне, еще и строить. И, быть может, научу людей бороться.
Он занимался строительством сто двадцать лет.
Это была грубая работа. Он не создавал ничего нового, не ткал тонкую материю, а латал дыры, пробитые в старой. Игрушка, созданная когда-то в безрассудном порыве, прежде яркая и нарядная, лежала перед ним сейчас покореженная, побитая, жалкая. А он — архитектор, больше всех огорченный ее появлением, теперь отчаянно пытался починить то, что от нее осталось.
Его дворцы, гробницы и висячие сады, построенные по прихоти земных владык, на самом деле были заплатками, которыми Зодчий пытался скрепить рвущуюся ткань срединного мира. И тот, в свою очередь, делился с мастером своей силой, давал здоровье и долголетие, выводил на поверхность нужные минералы и скрывал от демонов…
А еще архитектор искал Лучезарного. Но нашел лишь один след, оставленный Денницей — город Солнца в горах. Больше не было ничего. Как будто ученик покинул срединный мир…
Чтобы построить Никополис, понадобилось несколько десятков лет. Дух этой земли показал Форкию удивительный минерал, ограждающий от темных. Он же вывел камень на поверхность, потеряв при этом еще немного сил. Единственное, чего не хватало Зодчему — свободы перемещения. Его жилище было завалено чертежами телепорта, макетами орудий, кусками папируса с обрывками формул перехода. И долгие годы экспериментов дали результат. Он построил магические ворота. Далекие от совершенства. Грубые и примитивные. Но работающие.
За мгновение переместившись из Нита в Эллиду, архитектор стоял на высоком утесе, испытывая иллюзию, что прежняя сила вернулась к нему.
Теперь он мог легко приводить жаждущих свободы людей в поселение, надежно огражденное невидимыми стенами. Мог создать величайшее в срединном мире войско. Зодчий был уверен, что рано или поздно жажда власти и вечный голод заставят Хозяев забыть о нейтралитете и начать войну за территорию и человеческие ресурсы. Он был терпелив, год за годом собирая собственную армию из тех, кто сумел преодолеть в себе страх перед демонами. Из тех, кто не видел в жизни смысла под демонским ярмом. Из тех — у кого демоны отняли смысл жизни.
Теперь он знал о себе все. Точно. Без искажений. И как сейчас помнил все, что произошло с ним задолго до рождения…
— Сними Завесу. — Эрнолтинаор стоял перед тетраимом и смотрел в лицо, окруженное пламенем. — Я хочу спуститься в срединный мир.
Ответ пришел не сразу.
— Зачем тебе это нужно? — долетела до архиангела полумысль-полуобраз из зыбкого пространства Огненного мира. — Ты сам видел, та реальность нестабильна. Она может разрушиться в любое мгновение. Я заслонил ее от остального пространства, чтобы она не уничтожила никого вместе с собой.
— Я хочу вернуть Лучезарного.
— Ты думаешь, он там?
— Я знаю.
— А как же свобода? Он сам сделал выбор. Остался со своим созданием. Он защищал его от вас. От меня. Он готов был убивать ради него.
Эрнолтинаор опустил голову, чувствуя, как его начинает пригибать к земле мощь огненного создания. Произнес тихо:
— Помнишь ли ты, как я создал свой первый материальный мир? Как упивался им? Как осознавал себя Создателем, не понимая, что порождаю смерть и страдание…
Лицо в пламени осталось неподвижно, но Архитектору показалось, что тетраим улыбается. Обжигающая волна, идущая от него, стала еще жарче.
— И что стало с твоим миром?
— Я уничтожил его… — Даже сейчас, после многих сотен веков, вспоминать об этом было тяжело. — Расщепил на куски и вернул обратно в Хаос, откуда поднял. Ты говорил, что мы, архиангелы, создаем жизнь. Но прежде, чем научимся это делать — творим смерть. И сами погружаемся в нее. Это закон. Так было всегда. И будет. Наш горячо любимый, созданный в порыве вдохновения материальный мир будет страдать и умирать вместе с нами… Сними Завесу, я хочу помочь своему ученику вернуться. И всем, кто пошел за ним.
Гигантская огненная сфера тела тетраима пришла в движение. По ней прошла волна белого пламени.
— Почему ты просишь за него? Он пройдет весь круг до конца и возвратится сам.
— Я не могу оставить его без помощи.
— Ты неразумен так же, как и он.
— Знаю.
— Завесу я не сниму. В любое мгновение его мир может расколоться, и тогда он откроет Хаосу дорогу ко всем мирам. Хочешь идти на землю — иди, как человек.
Эрнолтинаор молча склонил голову, принимая решение высшего существа. Тетраим обдал его еще одной волной жара и растворился в Огне своего мира…
Мысли Зодчего вернулись из прошлого. Он сидел в просторной рабочей комнате, за столом, заваленным свитками. У стен возвышались стеллажи, все ячейки которых были заняты измерительными приборами и бумагами.
Час назад архитектор вернулся из подземелий Золтона. Знаки на стенах, которые начертил для него срединный мир, все еще оставались видны. То, что спасло старого эллана несколько десятилетий назад, спасло и молодого сегодня.
Затем след уходил в глубины нижних миров.
Форкий отыскал Атэра на бесконечной равнине, где нашел приют Семнехкер — олицетворение познающего разума, спокойствия и знаний. Как и остальным Древним, ему не хватало сил. Он питался мыслями и воспоминаниями случайных жертв — несчастных, забредших в его владения. Или тех, кого приводил адский пес в надежде получить искру покоя — защиту от собственного демонического безумия.
Девяносто лет назад Форкий был жрецом в храме Семнехкера, и бог хорошо помнил своего служителя. Только это спасло Атэра…
Зодчий рассеянно скользнул взглядом по своему жилищу, расположенному на вершине пирамиды и подумал, что скоро покинет его. Быть может, навсегда.
Наступило время, к которому он готовился так долго. Монолит демонического порядка, наконец, дал трещину. Высшие не выдержали многотысячелетней конкуренции друг с другом. Теперь, пока земли нового Хозяина лежат в руинах, а сам он не успел получить всю верховную власть и силу, можно нанести по нему удар. Попытаться отвоевать часть земель.
С помощью срединного мира, Зодчий давно знал приблизительное число слуг каждого из Хозяев. И сейчас у людей появился шанс противостоять им.
Архитектор поднял голову чуть раньше, чем раздался резкий стук в дверь. В комнату ступил рэймский консул Корнелий Лонг. За ним вошел элланский стратег Ориан Мильтиад. По приказу императора Транквила, первого лишили земель и титулов, а всю семью последовательно принесли в жертву Некросу. После смерти младшего сына, яростный защитник рэймского государства превратился в его страстного врага. Второй — едва пережил нитское рабство. Раньше оба были врагами, теперь их объединила ненависть к демонам.
Коротко поприветствовав Зодчего, Корнелий направился к креслу из слоновой кости — символу верховной власти рэймского консула, неторопливо сел, положил на стол шлем с высоким плюмажем. Его алый плащ бросал на чешуйчатую лорику красные отсветы, черные волосы были коротко острижены, сухое желтоватое лицо с крючковатым носом не выражало ничего, кроме решительной сосредоточенности. Цепкий взгляд карих глаз быстро обежал комнату и задержался на чертежах, лежащих перед архитектором.
— И где же, позволь узнать, твои друзья, Зодчий? — осведомился он неодобрительно. — Мы не можем задерживаться из-за них.
— Сейчас будут, — отозвался тот.
— И все же, объясни, почему ты ждал пять человек так, словно это целый легион. — Консул требовательно уставился на Зодчего, продолжая хмуриться.
— Они очень важны для меня. И для срединного мира тоже.
Лонг недовольно скривился, но больше не стал задавать вопросов. Смирился с тем, что человеку, собравшему двадцатитысячную армию можно простить некоторые странности.
Ориан, обладающий более скромными привычками, сел на скамью. Провел ладонью по бороде, крупными кольцами лежащей на кожаном панцире. Усмехнулся:
— Корнелию не терпится обсудить с тобой новую тактику боя.
Консул гневно покосился на соратника.
— Мне пришлось потратить массу времени на переустройство этой армии. Я бы не хотел потерять обретенное преимущество. И, если учитывать, что половина из солдат элланы — строптивые и упрямые, я не уверен, что они через несколько часов не «забудут», чему их научили, — язвительно произнес он.
— Кстати, если говорить об армии Великого Рэйма, — с добродушной улыбкой заметил Ориан, и Зодчий понял, что сейчас станет свидетелем привычного спора. — Помнится, при битве у Требии, вы проиграли бой нумидийцам лишь потому, что два ваших консула не смогли договориться между собой, какой тактики держаться.
Корнелий вспыхнул, вспомнив подробности постыдного поражения, но в долгу не остался:
— А вы из-за своего твердолобого упрямства потеряли весь флот при битве у Эгиспотамах меньше, чем за час.
— А вас разбили у мыса Эгном. Потопили половину ваших неповоротливых лоханок.
— А вас разгромили при Хиронее.
— А половина вашей армии попала в плен в 55 году…
— Приятно слушать беседу эллана с рэймлянином, — негромко сказал Зодчий, глядя на перекошенное отражение консула в его шлеме. — Узнаешь так много новых исторических фактов.
Лонг и Мильтиад замолчали. Смерили друг друга взглядами. Затем Ориан рассмеялся, а на бледных щеках Корнелия появились два красных пятна. Оба знали, что вспоминать о прежних битвах не имеет смыла. Их вели для демонов и ради них же. Люди в той игре были мелкими разменными фигурами. И только сейчас наступило время для реальной войны.
