Глава 8
ПЕПЕЛ К ПЕПЛУ

Ветреная и пыльная зима принесла в Великую степь ничуть не больше неожиданностей и новостей, чем обычно. Хисарский государь Сигирин женился на племяннице владыки Ваджира – двенадцатилетней девочке, более всего любившей играть в куклы. Дабы из-за недавнего недоразумения не нарушать традицию и законы добрососедства. Остатки Бьен-Бъярова разбойничьего войска распались на несколько мелких банд. Его новорожденное дитя вместе с матерью-принцессой отдали в рабство. В Сакше никогда не смотрели на высокое рождение невольников. Главное, чтоб пророчество Матери Танян, данное Степному Волку в Ан-Ридже, сбылось в точности. Мудрая сандабарская королева Тайра-Ли вдохновенно выкорчевывала корни государственного заговора, регулярно рубя головы, сжигая на медленном огне и сажая на кол сторонников Лой-А-Марага с упорством, достойным своих грозных предков.

А в Ханнате зима знаменовалась только регулярными штормами на море и суховеями, налетавшими со стороны пустыни Цукк. Лангеры обжились на новом доме. Полосатые рыбы из бассейна стараниями Джасс существенно прибавили в весе, выросли наполовину и стали поводом для многочисленных шуток и подколок. Демоны, как им и положено, пребывали в Нижних мирах, и новых желающих призвать их на головы ханнатцев более не сыскалось. Зато над городом чаще стали замечать драконов, что послужило началом нового всплеска слухов о приближающемся конце света и сопутствующих этом знаменательному событию неприятностях, поджидающих простых смертных. Драконы никого не трогали и если и мешали кому, то только спокойному сну завистливых к чужому могуществу магов. А еще вместе с переменчивой погодой в Ханнате появился Анарсон, сын Фольрамина. Сей достойный муж приходился давним знакомцем Унанки. Еще с тех времен, когда непоседливый эльф своим присутствием вносил разнообразие в жизнь блистательного Инисфара. О тангарской предприимчивости легенд ходит не меньше, чем о тангарском же трудолюбии. Анарсон добавлял фактов в копилку подобных разговоров, бесстрашно торгуя по всей Великой степи тканями, шерстью, кожами, книгами и чуть-чуть оружием. Совсем чуть-чуть, чтобы любые местные власти смотрели на контрабанду сквозь пальцы. Голос у тангара по праву можно было сравнить разве что со звуком тревожного набата. Поэтому когда Джиэс ввел в дом гостя и тот провозгласил здравицу добрым хозяевам, то в некоторых местах с потолка осыпалась штукатурка, а бедные рыбы залегли на самое дно водоема. Из длительного ритуала взаимного лобызания, выбивания из спин лишней пыли и прочих сугубо мужских способов выразить радость от встречи Джасс узнала, что все без исключения лангеры испытывают к тангару немало приязненных чувств. Впрочем, не воспылать симпатией к Анарсону, сыну Фольрамина, нельзя. На него даже смотреть приятно. Высокий, могучий, широкоплечий тангар всем своим видом вызывал в памяти сказки про добрых великанов. Спелым пшеничным снопом лежала на его груди окладистая борода, толстая золотая коса спускалась до пояса, а голубые, как небо, глаза смотрели открыто и прямо, ибо их обладателю нечего было скрывать от старых друзей-приятелей.

Гостю перво-наперво налили хассару, чтоб с дороги взбодрился, а затем уже стали потчевать свежими пирожками с яйцами, на которые утром сподобился орк.

– Какими судьбами в Ханнат занесло? – полюбопытствовал Торвардин, как никто обрадованный встречей с редким в этих краях сородичем.

Если южнее Стиаль и встречались те, в ком текла тангарская кровь, то исключительно метисы – тэннри, которые совсем не то же самое, что настоящие чистокровные тангары.

– Хочу попасть в Мбротт.

– Не тот сезон, – авторитетно заявил Сийгин. – Зимой никто вокруг полуострова не ходит. Рискованно.

– Да! Что ни день, то шторм, – подтвердил Тор. – Вряд ли сыщется такой капитан, который пойдет в Мбротт посреди зимы.

Анарсон хитро подмигнул.

– А то я, дурак, не знаю, что к чему. Мне морем идти тоже не с руки.

– Опять неназванный товар? – усмехнулся Альс. – Или кесарь Каррас снова повысил пошлины?

– И того и другого понемножку, но главное, что в несезон в Мбротте можно снять тройной навар, если не четвертной. Но это если пойти сушей. Через ущелье Ктэйл.

Тор от избытка чувств присвистнул. Анарсон затеял колоссальную аферу, или у славного тангара от жажды наживы совсем помутился рассудок. Одно из двух, третьего не дано.

– Да в своем ли ты уме, тангар? – прошипел Унанки. – Ктэйлом даже… даже я не пойду.

– Э-э-э, Джиэс Перышко! Не все так просто. А если я скажу, что у меня есть самая достоверная карта ущелья и обеих долин? И покажу тебе человечка, который Ктэйл прошел туда и обратно?

Тут даже Альс не стал корчить из себя безучастность, подаваясь вперед. И неудивительно. Если и было в целом мире место опаснее и загадочнее, то это плоскогорье Хэйт, что в дикарском северном Ветланде. Однако же за ущельем Ктэйл закрепилась, кроме всего прочего, сомнительная слава земли проклятой. Древняя легенда гласила, что именно здесь Небесный Властитель в гневе ударил огненным мечом по земной тверди, силясь расколоть ее и низвергнуть Первый Народ, сумевший столь сильно разгневать богов, что те четвертовали расу злосчастных нечестивцев без всякой жалости. И на самом деле огромный разлом представлял собой зрелище столь зловещее, что мало кто решался что-либо возразить безымянному сказителю древности. Люди и нелюди, которые все же осмеливались пересечь Ктэйл, либо не возвращались вовсе, либо возвращались смертельно больные и очень быстро умирали от ран, которые сами собой расползались по телу, похожие на ожоги невидимого пламени. И хотя постоянно ходили слухи, что там спрятаны какие-то невиданные сокровища, овчинка не стоила выделки, а желающих посетить негостеприимную землю Ктэйла не находилось уже почти тысячу лет. А может, и больше. Обычно в уединенный Мбротт путешественники и купцы попадали либо с севера через перевалы Маргарского хребта, либо с юга морем из Ханната или Чефала, огибая полуостров Киба. Зимой снегопады и метели перекрывали северный путь, а южный маршрут из-за постоянных бурь и штормов становился крайне ненадежным. Несколько месяцев в году Мбротт оказывался полностью отрезанным от остального обитаемого мира.

– С чего ты взял, что твой человечек не врет? – в свою очередь поинтересовался Альс. – А вдруг это ловушка твоих же конкурентов?

– А у меня доказательство есть, – заверил лангеров отважный тангар и извлек из неприметного мешочка, на манер обычного кошеля, узкую прозрачную трубочку. – Да не бойтесь! – усмехнулся он, видя, как воины отпрянули в разные стороны. – Я уже год ношу при себе эту штуковину и никак не пострадал до сей поры.

Альс осторожно взял штуковину, которая, хоть и была похожа на стекло, весила гораздо меньше и сильно отличалась на ощупь. С одной стороны трубочка сужалась, а с другой имела тоненькую резьбу. В нее можно было подуть, но никакого музыкального звука она не издавала. Словом, более всего доказывала очевидность своего загадочного происхождения.

– А что говорит твой человечек еще?

– Говорит, что ничего там особо страшного нет. Либо странное, либо совершенно непонятное. И животные там живут те же самые, что и здесь. Горные козлы, львы, кролики, лесные и песчаные крысы. Птицы летают, деревья растут.

– И ты ему веришь?

– А почему нет? Альс, я похож на безумца? Или на одержимого? Ты меня уж сколько лет знаешь, я сиротить жену и детей не стану.

И верно, сиротить семью никакой тангар в здравом уме не станет.

– А от нас ты чего хочешь? – весьма проницательно спросил Ириен.

– Вот кто в корень привык зрить! – похвалил тангар эльфа. – Я вас найму. Мне нужна надежная охрана. Самая надежная.

– Анарсон, в таком месте, как Ктэйл, от судьбы и ланга не убережет, – сказал Пард.

– Так я вас не как лангу нанимаю, – усмехнулся тот. – Мне ваши языческие штуки совсем не по душе. И в Файлака я не верю. Однако ж вы все тут воины не из последних. А лучше вас просто и быть никого не может.

– Так я и возьму с тебя не по-божески, – ухмыльнулся Альс своей паскудной улыбочкой, не оставляющей надежды на уместность торга.

– За мной дело не станет, Ирье. Десятая часть выручки – ваша.

Это было не просто щедрое, это было царское предложение. За такой куш любой наемник полез бы не только в проклятые земли, но в пасть демону, и не только в пасть. А то, что никакие ланги не гнушались наемничать за хороший куш без всякой мистики, так это ни для кого не тайна и не секрет. Почему бы воинам Судьбы не уберечь торговый караван от превратностей доли в виде ватаги лихих разбойников? Особенно если за это дело щедро заплатят. Сказать по правде, искушение было слишком велико, чтобы Альс и остальные лангеры отбросили возможность пройтись ущельем Ктэйл, в одночасье снискав себе тем самым славу самых отчаянных авантюристов в этой части обитаемого мира. А вдруг и вправду они откроют новый и безопасный путь в Мбротт, город, славный своими жемчугами, перламутром и удивительно крепким и тонким шелком? Это помимо того, что везде и повсеместно требовалась знаменитая пальмовая смола и масло тамошних горьких орехов, которые использовались как храмовые благовония.

– А как же наш дом? – осторожно спросила Джасс, сразу определив, что согласие ланги дело формальное, а мужчины уже загорелись идеей.

– Боишься за своих рыбов? – рассмеялся Сийгин.

– О! Да у вас тут ба… девица завелась! – восхитился Анарсон, без зазрения совести разглядывая Джасс со всех сторон. – Наконец-то! И чья?

Унанки одними глазами указал на Альса.

– А чего? Ничего. До нормальной девки, конечно, недотягивает, но тебе, Ирье, в самый раз, – заявил прямолинейный тангар. – Справная девчонка тебя в лепешку раздавит.

Все знают, что у тангара на уме, то зачастую и на языке. Джасс даже не смутилась.

– Я гляжу, титьки у нее есть. Получше будет, чем та… ну, брюнетка из… как его, бишь… из Дирса.

Джасс только расхохоталась, глядя, как вытягивается лицо у Ириена. Они никогда не рассказывали друг другу о прошлом и в будущем не планировали ничего подобного, но видеть некоторое смущение на обычно непробиваемой физиономии эльфа было по-настоящему неожиданно и даже в чем-то приятно.

«Оказывается, нам не чуждо ничто… нечеловеческое. Хи-хи».

Ну в самом деле, не девственниками же они друг дружке достались, чтобы прятаться по углам.

– Вот ведь, все время говорят, что у женщины должен быть мужчина, а ведь оно и наоборот верно, – продолжал рассуждения тангар. – Я как зашел, сразу увидел, что в доме есть женская рука. Это ж чувствуется. А то вы вечно устраивали из дома казарму, даром что прислуга никому здесь особо не нужна.

И тут прав был правоверный тангарский муж. Джасс впервые в жизни, именно здесь, в Ханнате, почувствовала, что такое свой дом. Побеленные снаружи в белый цвет, внутри стены оставались теплого охристого оттенка. К ним иногда до слез хотелось прижаться щекой или погладить ладонью. Квадратная постройка в два этажа, нижний этаж отведен под хозяйственные помещения: кладовку, кухню, сарай для хранения дров. Двери спален выходили на открытую деревянную галерею, где можно развесить белье, не опасаясь испачкать его пылью. Все окна смотрели во внутренний дворик, где кроме пресловутого обиталища полосатых любимцев Джасс теперь имелись большие горшки с цветущими кустиками домашней розы и небольшой подиум, застеленный циновками. Там можно и после обеда полежать, и почитать в свое удовольствие на свежем воздухе. И если уж быть до конца честными, то Джасс понравилось звание и ощущение домовладелицы. Никто из лангеров ей и слова поперек не сказал, как бы она ни переставляла мебель, чего бы ни покупала в дом и от чего бы ни избавлялась. Ведь ни в Ятсоуне, ни в Храггасе, ни тем паче в Хатами у нее никогда и ничего подобного не было и быть не могло. Много ли воли и собственности дается послушнице в любом храме? Аймолайскую хибару тоже родным домом не назовешь, да и не любила жрица убогую и кособокую мазанку. А в Хатами… В Хатами если что и принадлежит воительнице, то только место возле очага в кругу своих соратниц. Оттого и привязалась бывшая жрица и отставная хатами в одном лице к хладнокровным рыбинам, как иные хозяйки души не чают в своих кошках, ящерках-мухоловках, хорьках и прочей живности, олицетворяющей в их глазах дух уютного жилища. Пусть рыбы, какая разница. Альс вполне разделял подобные чувства. В далеком Ритагоне у него тоже когда-то был собственный дом. И эльф с нескрываемым удовольствием вспоминал о той поре в своей жизни.

Разумеется, никто не думал, что лангеры задержатся в Ханнате на сколь-либо существенное время, невзирая даже на благорасположение наместника Арритвина. Однако Джасс втайне надеялась, что до весны они проживут именно здесь. Это было бы и логично, и разумно.

– Ба… рышня тоже с нами пойдет? – спросил недоуменно Анарсон.

– Джасс из Хатами.

Пояснение Сийгина заставило тангара поскрести макушку и громогласно провозгласить Альса существом не вполне нормальным. Даже для эльфа.

– А я уж надеялся, что в кои-то веки твои мозги на место встали. Тебе нормальных баб мало?

– Анарсон, я твоего мнения относительно моих пристрастий не спрашивал, – резко одернул гостя Ириен и предупредил на всякий случай: – Еще раз услышу хоть слово про баб – и ты отправишься в Мбротт самостоятельно.

Но тангар не обиделся на резкость. Наоборот, он развеселился, вообразив себе перспективу путешествия бывшей хатами в компании с двумя десятками тангарских парней. Большая часть которых не только не были женаты, но еще не успели расстаться с девственностью. Нравы в тангарских анклавах строги, как не в каждом мужском монастыре. Джасс рисковала стать объектом почти священного поклонения и, по мнению Анарсона, вконец разбаловаться, если этого еще не успел сделать Альс. Тангарские юноши приучены к почитанию женщин – не поглядят ни на расу, ни на неказистую внешность. В Мбротт лангеры рисковали привезти женщину, убежденную, что она по меньшей мере полубогиня.

Товар и своих подручных Анарсон разместил на постоялом дворе, вызвав немалый ажиотаж у ханнатцев. Любой, у кого имелось хоть чуточку мозгов, мог без труда вообразить себе, с какой целью прибыл торговый караван в самый разгар межсезонья. Тем более тангарский. Еще какого-нибудь новичка можно заподозрить в разорительном неведении, но не многоопытного торговца, исходившего всю Великую степь вдоль и поперек. Анарсон, сын Фольрамина, терять выгоду, ожидая окончания штормов, не станет. Вывод получался настолько очевидный, что и допытываться у тангаров никто не пробовал. Традиционно в отряд для рискованного мероприятия Анарсон набрал ближних и дальних родичей, не без оснований надеясь на сохранение любой коммерческой тайны. Без разрешения парни даже глаз не поднимали на пришедших знакомиться лангеров, продолжая заниматься каждый своими делами. Никакой нормальный тангар не может спокойно видеть, как младший родич (уточним, младший неженатый родич) сидит без работы, и обязательно найдет, чем занять если не голову, то руки юнца. Дабы на баловство и непотребства не хватало ни времени, ни сил.

Для Торвардина долгожданная встреча с сородичами обернулась неприятной стороной. Он вдруг оказался лицом к лицу с той жизнью, от которой сбежал без оглядки более пятнадцати лет назад. Тор настолько привык к тому, что остальные лангеры относятся к нему как к равному, без всяких оглядок на традиции тангаров, что успел подзабыть, насколько позорно для истинного представителя его народа во взрослом возрасте оставаться безбородым, то бишь неженатым. Голый подбородок и щеки ставили сына Терриара в положение маленького мальчика, которому каждый норовит дать поручение или, того хуже, поучение.

Однако Альса интересовали вовсе не тангарские обычаи и юнцы, а хваленый проводник. Сразу стало понятно, отчего Анарсон упорно называл его не иначе как «человечек». Тщедушное создание в серых одеждах могло оказаться любого возраста, если не пола. Сухонькое безволосое личико, сморщенное, как печеное яблочко, глядело на мир выцветшими бледно-голубыми глазенками с каким-то искренним изумлением.

– Анарсон, ты уверен, что этот человек не стал таким после посещения Ктэйла? – осторожно поинтересовался Альс.

– Я Роканда знаю уже тридцать лет. Он всегда в одной поре, – заверил эльфа торговец. – Такой уж он уродился на свет.

Тем временем проводник подошел, ковыляя, к эльфу и протянул крошечную ладошку.

– Роканд из Инисфара.

Эльф ничуть не смутился, ответил на рукопожатие, хотя ему пришлось сильно нагнуться.

– Ириен Альс из фэйрского Шассфора.

– О! Шассфор! – восторженно прощебетал проводник. – Я там бывал как-то. Красивые места. Тамошние травяные долины очень напоминают степь.

Теперь пришло время Альсу впасть в легкий ступор. Он вообразить себе не мог причину, по которой Роканд мог очутиться в самом сердце эльфийского царства. Разве только по личному приглашению владыки Иланда.

А проводник продолжал расхваливать красоты Фэйра, находя самые точные и достойные сравнения с другими местами обитаемого мира. Делал Роканд из Инисфара это вполне осознанно и намеренно, чтоб избежать долгих и скучных расспросов и довести до понимания лангеров, с кем они будут иметь дело. Очень разумно с его стороны. Альсу не составило труда догадаться о тактической хитрости маленького человечка. И он одобрил такой подход к делу.

– Стало быть, мастер Роканд, вы утверждаете, что переход по Ктэйлу вполне безопасен для жизни и здоровья?

Обращение «мастер» пришлось по вкусу проводнику.

– Мастер Альс, разве на свете есть хоть одно совершенно безопасное место? Но опасности Ктэйла ничуть не более страшны, чем в любой другой земле обитаемого мира. То зло, что издревле жило в Проклятых долинах, давно пожрало самое себя. И остались лишь предубеждение и обычный человеческий ужас пред непознанным, – заявил Роканд авторитетно.

– А тебе не было там страшно?

– Было, – усмехнулся проводник. – Но не больше, чем в путешествии по Аймоле или вдоль течения Бэйш.

Маленький человечек произвел должное впечатление, и Альс от имени своей ланги дал окончательное согласие тангару.

– Ты меня убедил, Анарсон. Когда выступаем?

– Послезавтра, – обрадовался торговец. – Эй, человечек…

Но закончить фразу, ему Альс не дал. Он наклонился к уху Анарсона и тихо, но отчетливо прошипел:

– Еще раз назовешь сего достойного мужа человечком – выдеру бороду. Только «мастер Роканд», и никак иначе. И балбесам своим скажи то же самое.

Пальцы эльфа сделали порхающее движение над роскошным предметом гордости тангара, подтверждающее реальность угрозы.

– Полегче, Ирье, а то мои парни уже за дубье схватились, – довольно спокойно ответствовал отчаянный купец. – И скажи спасибо, что я все ж таки не человек, а тангар. А то тебе пришлось бы стягивать с меня штаны. Не все бы тебя правильно поняли, лангер.

Анарсона трудно было смутить или испугать. И он был прав. Для равнозначной угрозы человеку нужно было бы приставить нож к другой части тела. Конечно, они посмеялись. Тангар принял просьбу Альса к сведению, а лангеры, в свою очередь, стали собираться в дорогу.

Но, как говорится в не слишком приличной степняцкой присказке, чему быть, того не миновать, и чему не быть, того за… ну, скажем, за ухо не поймать. Вечером того же дня Джасс слегла с жаром и сильной ломотой в костях. Мэд Малаган объявил, что это трехдневная лихорадка. Ириена известие вовсе не обрадовало. Трехдневной болячка называлась не оттого, что она проходила через три дня, а из-за повторяющихся с такой регулярностью приступов. Сама же лихорадка порой затягивалась на пять-семь шестидневий, а иногда и на полгода, если совсем не лечиться. А лечиться можно только порошком из корней дерева цинн, и никакая магия не поможет. Как известно, магия от заразы не помогает, будь ты хоть сам Хозяин Сфер. Иначе уж давно бы колдуны извели повсеместно и чуму, и холеру, и оспу, и всякий иной мор. Магией можно срастить кость, затворить кровь в ране, оживить утопленника, излечить (хоть и медленно) пораженное ударом сердце и даже остановить растущую в живом теле опухоль, но, например, перед той же чумой бессильны колдуны и пасуют самые могущественные целители. Поэтому Малаган только руками развел и отправился на базар за циннским порошком. Роптать он, конечно, роптал, но и сам когда-то точно так же маялся от подобной напасти. Впрочем, как и Пард, и покойник Элливейд. Как все люди. Трехдневная немочь – хворь несмертельная, но из колеи вышибает на какое-то время основательно. Просто надо пить лекарство и спать в своей постели.

– Вечно с людьми что-то приключается, – проворчал недовольный таким поворотом событий Анарсон. – И что теперь Альс решит? – спросил он у Унанки.

– Если он сказал, что пойдет с тобой Ктэйлом, то от слов своих не откажется, – заверил старого знакомца эльф, хотя и сам теперь был не слишком уверен. Слишком много чего изменилось в последнее время.

Изменилось, разумеется, многое, но не в отношении Ириена Альса к ланге и к данному слову. Эльфье обещание, как и прежде, можно было класть на весы вместо разновеса. Однако Альс не был бы самим собой, если бы всем кругом не осложнил жизнь. Джасс оставалась в Ханнате, и с ней должен был остаться кто-то из лангеров. В качестве гарантии безопасности. Да и негоже бросать болящую женщину в одиночестве в чужом городе, пускай даже она во все горло доказывает, какая она самостоятельная.

– Кинем жребий, – объявил Альс. – Но… – Он сделал многозначительную паузу. – Примут участие не все. Мэд – маг, и без него никто через проклятое ущелье не пойдет. Сийгин – стрелок, без него мы не можем обойтись. Пард и Тор приблизительно равны по силе, но я бы предпочел не рисковать человеческой природой, а то еще он снова заболеет. Оньгъе идет со мной в любом случае. Остаются Тор, Яримраэн и ты, друг мой Унанки.

Кривая ухмылочка на тонких губах эльфа сулила подвох. Тянули палочки разной длины. Чья будет самая короткая, тот и остается в Ханнате. Таковая оказалась в руках Унанки. К его вящему ужасу и негодованию. Он целый вечер провел в поисках заговора против своей персоны, пять раз измерил палочки и пришел к выводу, что без Малаганова колдовства дело не обошлось. Мэд настаивал, что чист и непорочен, как монашка, и непричастен к неудаче, постигшей эльфа. Унанки никакие доводы не убедили, и он переключился на Альса.

– Это твои штучки? Снова взялся за мое перевоспитание?

– Джиэс, я бы предпочел оставить Тора. Сам знаешь почему. Но так распорядился случай.

– Но почему я? Оставил бы Яримраэна. Он не из ланги.

– Кто-то мне всегда любил доказывать, что в мире должен существовать единый закон для всех, и справедливость не может пасовать перед властью королевской крови. Кто это был, Унанки? Ты, – самым невозмутимым образом ответствовал Ириен, не отрываясь от созерцания лангерского походного снаряжения, наваленного посреди двора. – Для меня в данном случае, когда речь идет о простом конвое, вы оба в равном положении. Гляди на проблему шире.

– Это как же? – подозрительно проворчал Джиэс.

– Решилась проблема с домом. Не нужно думать, на чье попечение оставить наше имущество.

Когда Альс пребывал в меланхолическом настроении, ругаться с ним было бесполезно. Даже другому эльфу.

– Смирись, – посоветовал Пард.

– Это будет слишком по-человечьи.

– А ты по-эльфячьему смирись. Тщательно и изящно, – съехидничал оньгъе.

От брошенного горшка с остатками пригорелой каши он довольно ловко увернулся. А может быть, Унанки не слишком метко целился. Эльф? Плохо целился? Ага-ага!

Когда-то здесь, на пологой вершине невысокого холма была застава, хранившая подходы к Проклятым долинам Ктэйла. Высокая башня возносилась к небу, и неусыпным дозором несли службу бдительные стражи, отваживая любого, кто вольно или невольно решил сунуться в широко раскрытую пасть ущелья. Ныне, спустя, может, двести, а может, и пятьсот лет, осталась лишь жалкая россыпь обтесанных камней в зарослях дикоцвета и полыни. Дороги тут вообще никогда не было как таковой.

– Что скажешь, мастер Роканд? – спросил у проводника Альс. – Задержаться ли нам на этом месте до рассвета или можно двигаться дальше прямо сейчас?

– Только лишних полдня потеряем, – заверил эльфа Роканд. – В ущелье полно мест, где можно устроиться на ночлег.

В отличие от приснопамятного Драконьего ущелья, Ктэйл вовсе не являлся узкой щелью в скалах. Одна каменная стена отстояла от другой как минимум на один полет стрелы. И если бы не неопровержимые доказательства обратного, то Альс назвал бы Ктэйл высохшим руслом древней реки. Таких мест в степи хватало, но там крутые склоны каньонов были почти гладкими. Исчезнувшие реки медленно резали земную породу и успевали основательно сгладить берега. В Ктэйле же был лишь изрядно выветренный и изъеденный эрозией камень, огромные гранитные валуны и черно-серый песок дна, похожий на пепел. Издали все это выглядело весьма зловеще. Но при ближайшем рассмотрении оказалось, что кое-где через слой гравия сумели пробиться травы и меж камнями проросли деревья. Среди осыпей образовались целые рощицы цепких и жизнестойких скалолазок, в которых перекликались птицы. Альс снова с нескрываемым уважением покосился на сгорбленного мастера Роканда. Существа, всем своим видом доказывающего жестокому миру, что никакое телесное несовершенство не помеха жажде открытий, если хватает силы духа и отваги. Никто из могучих воинов, отважных путешественников и жадных купцов в течение столетий не осмелился отправиться на разведку в Ктэйл, а маленький, скрюченный тысячей болячек человек не побоялся и рискнул. На собственные средства эльф купил проводнику подходящего размера пони, чтобы тот мог влезать в седло и слезать на землю без унизительной помощи посторонних. И теперь мастер Роканд гордо восседал на черно-белой лошадке, указывая путь.

– Надо внимательно следить за склонами, – предупредил он. – Там полным-полно горных львов.

Несколько раз Сийгин замечал мелькание серо-палевых теней среди камней. Но караван был чересчур многочисленным, чтобы пробудить у хищников охотничьи инстинкты.

– А как ты оборонялся от львов? – полюбопытствовал орк у Роканда.

– Днем шел с факелом, обмазанным горючей смолой, а ночью прятался в маленьких пещерках, куда зверю не залезть. Тут таких множество.

– Они могли напасть всей стаей.

– Горные львы живут и охотятся поодиночке и скорее передерутся меж собой, чем нападут группой.

– Откуда знаешь?

– Изумрудный Гарани в своем труде «Все земные твари» описал маргарских горных львов, а здешние точно такие же. Видно, в свое время часть откочевала сюда, – охотно пояснил проводник.

Безопасности ради на ночь караванщики ставили свои фургоны в круг, а по центру импровизированной крепости жгли костер. Стража менялась каждые два часа. Дежурили по четверо, и один из часовых был непременно лангером. В тангарских караванах хозяин несет вахту так же, как и его подчиненные, без всяких скидок на возраст и достоинство. И если кому и было тяжко, то только Торвардину, и то морально. Его двойственное положение в обществе сородичей превращало каждое дежурство в пытку. Молодые тангары, совершенно не понимая, как вести себя с лангером, который одновременно имеет столь же невысокий общественный статус, как и они сами, предпочитали за самое разумное с Торвардином ничего общего не иметь. Его игнорировали точно так же, как чистокровные орки – Сийгина. Но Сийгин привык, а Тор – нет.

– Ага! – сказал Пард. – Вот теперь ты почувствуешь себя в шкуре эша.

Шкура эта оказалась тесна и крайне неудобна. Особенно если все время помнить, что ты сам на себя ее натянул. На привалах Тор сидел в сторонке, не принимая участия в разговорах сородичей, незваный и, главное, нежеланный собеседник.

– Я стал настолько другим, что даже не верится, – признался он Яримраэну. – Я словно уже и не принадлежу к своему народу. Мне претят их замкнутость и исконная тангарская приверженность вековым традициям. Все эти запреты дурацкие, жесткие правила.

– Ты считаешь, что традиции эльфов менее стойки, а предубеждения менее глубоки? – невесело усмехнулся принц-изгнанник. – Ты сильно заблуждаешься. Устои сильны именно тем, что дают опору всем и каждому без исключения. Даже тогда, когда в том нет никакой нужды.

– Да, наверное, кому-то надо каждый миг своей жизни ощущать за своей спиной мудрость предков, но если чувствуешь в себе силы стать чем-то большим…

– Тогда ты идешь в лангеры. Ты так и сделал.

– Но я не перестал быть тангаром…

– А Сийгин не перестал быть орком, – снова перебил Торвардина принц. – А я бы и рад оставаться просто эльфом, но кровь моего отца не дает мне быть самим собой, как я всегда этого хотел.

Кровь Пламенного Дома – непростое наследство. Когда твои глаза синее самого синего моря, когда твои волосы словно платиновое знамя, когда твоя шея просто не умеет гнуться в поклоне пред достойнейшим из достойных, когда самая прекрасная и любимая женщина страшится могущества имени твоих предков… В самый раз только и желать каждый миг своей проклятой жизни втоптать эту кровь в самую вонючую грязь. Да поглубже!

– Не суди своих сородичей, сын Терриара, они видят лишь то, что их научили видеть, – твое бритое лицо.

– Я знаю. Нельзя судить о Парде по всем оньгъе, нельзя по мастеру Роканду – о всех людях. Но от этого мне еще тяжелее. Для вас я – равный. Не только для лангеров, для всех остальных, кто не тангар, тоже. А для родичей я всего лишь неженатый парень, которому каждый бородач может указывать, что делать и как жить.

Яримраэн сощурился на тоненький серпик Сирин и философски заметил:

– Не зря ведь жрецы твердят, что мы все покараны богами и разделены на четыре народа.

– Жрецы каждый раз болтают все, что им в голову взбредет. Что ни век, то новую глупость, – вмешался в беседу Мэд Малаган, известный всей степи своим неверием ни в богов, ни в Пеструю Мать. Оставалось только гадать, как такому богохульнику сама же Предвечная и благоволит. – Люди и нелюди каждый раз вертят своей верой, как затертой скатертью. В одном месте пятно найдется – другой стороной перевернут.

– О тангарах такое не скажешь, – заступился за веру предков младший из подручных Анарсона – троюродный внук кузена сводного брата матери его супруги, совсем молоденький мальчик по имени Юртарин. – Каноны Священного огня незыблемы.

Тор благоразумно промолчал. Они с Мэдом спорили время от времени на божественные темы до хрипоты, и аргументы у эрмидэйца порой даже его самого наводили на странные мысли.

– А ну-ка, изложи мне постулаты своей веры, Юртарин, – азартно попросил Малаган, предвкушая неплохое развлечение.

– Огонь был началом, огонь станет концом! – гордо продекламировал тангар.

– Отлично! Дальше.

– Душа есть пламя, разум есть свет, вера есть жар, плоть есть пепел.

– Красиво сказано, – вздохнул Сийгин.

– Это истина! Творец высек лишь искру, из которой родился Священный огонь, породивший наши души, давший свет нашему разуму, и жар веры согрел остывающий пепел плоти.

– Действительно, сказано замечательно. Настоящая поэзия, мальчик. Но почему же из поэтических строчек сделали настоящий культ? Разве непонятно, что все это иносказание? Но нет! Гораздо проще, а главное, доходнее строить святилища, собирать десятину в пользу огнежрецов и принуждать покупать святые лампадки. Какая связь между символом огня и реальным огнем, на котором мы кипятим воду и варим кашу?

– Любой огонь священен! – воскликнул ошеломленный богохульством Юртарин.

– Даже такой?

Малаган дунул-плюнул на свой кулак и когда раскрыл ладонь; на ней плясал крошечный веселый лепесток пламени.

– Это волшебство. Фокус.

– А ты палец в него сунь. Если иллюзия, то ожога не будет, – ласково посоветовал Мэд. – Ну?! Боишься.

Юный тангар вспыхнул нескрываемой обидой, крепко сжал губы и решительно накрыл своей ладонью огонек.

– Ай!

Как и положено в таком случае, на коже вздулся пузырь ожога.

– Чем я не Творец, раз могу разжигать и тушить огонь по своему усмотрению? – ухмыльнулся эрмидэец. – Или, скажем, тот же Альс, который зажигает пламя единственным словом.

Все поглядели на безмятежно дрыхнущего эльфа, наблюдавшего уже, пожалуй, свой четвертый или пятый сон.

– А он может?

– Еще как! Только редко пользуется своим даром, – уточнил Яримраэн. – По принципиальным соображениям.

– Твой… фокус и настоящий Священный огонь вещи разные.

– Огонь везде одинаков, раз он обжигает и ранит. Я умею вызывать пламя, но я не равняю себя с Создателем и не тщусь именовать себя проводником его воли.

– Ты не тангар! – взвился мальчишка и умчался куда-то в темноту, прятать под колесами фургонов свою досаду и возмущение.

– Зачем ты его дразнишь? – с укоризной спросил Тор.

– Затем, чтобы он, вместо того чтобы талдычить чужие слова, ненадолго задумался.

– Тебе-то с того какая радость? – поинтересовался хмурый Анарсон, которого разбудили оживленные голоса.

– Мне? Никакой. Но, может быть, хоть как-то получится заставить мальчишку думать самостоятельно, а не умом его прадедов.

– Прадеды, эрмидэ, были не дураки и плохого своим потомкам не желали. Юртарину среди своих жить и меж своими судьбу свою искать. А ты только зря его с толку сбиваешь. Ты – человек, и у тебя своя правда.

Не по годам умен был хозяин инисфарской лавки «Разные вещи», путешественник, купец и немножко контрабандист Анарсон, сын Фольрамина. Не хотел он ни с лангерами ссориться, ни дальнего родича под тяжелые раздумья подставлять, а посему на разговоры теологического содержания был наложен категорический запрет. И продержался сей запрет до того мига, пока полуденным часом, спустя несколько дней пути, караван не подобрался к первой из двух Проклятых долин.

– Небеса! – только и смог выдавить из глотки впечатлительный эльфийский принц.

Лишь он и сумел промолвить слово, когда перед ними открылась панорама долины. Она была не просто огромной, она была исполинской. Наклонные каменные стены чудовищной чаши, на краю которой стоял купеческий караван, тянулись настолько далеко, насколько хватало обзора. Дальняя стена терялась в дымке. Пятнадцать фургонов, лошади, люди и нелюди – всех их можно было сравнить с плодовой мушкой, севшей на край медного таза. Но даже размеры не производили такого впечатления, как все то, что находилось в долине.

– Что это может быть? – тихо спросил Альс у проводника.

Человек лишь пожал плечами. И эльф его вполне понимал в этот миг. В мире, в его мире не существовало таких слов, которыми можно было бы описать и пояснить увиденное. Башни, ленты, клубки и гигантские нагромождения кусков чего-то неведомого, вздыбленная земля, реки застывшего металла и камня, дыры, отверстия, норы, чаши, купола, переплетения каких-то неимоверной длины лестниц, черные скрюченные «щупальца», будто ЭТО пыталось поцарапать небесную твердь или выколоть глаза лун. Все это росло из северного склона.

– Это… оно было живое? – охнул Малаган.

Тангары истово молились, не в силах воспринять открывшуюся им картину воплощенного безумия. Все, кроме Торвардина. Его глаза сияли.

– Должно быть, это чудо.

– Кто знает…

Альс не скрывал, что до глубины души потрясен. Чего он только ни ожидал увидеть: любых чудовищ, любые ужасы, – но чтобы у него не нашлось понятий и слов… У него, у Познавателя!

– Там внутри можно бродить годами. На десятки лиг внутрь склона и в глубь земли тянутся подземные круглые норы, частью оплавленные и спекшиеся в черные камни, частью прозрачные и сияющие внутренним светом, – молвил Роканд. – Что-то сгнило, что-то рассыпалось прахом, но я уверен, здесь когда-то кто-то жил.

– Люди?

– Не знаю. Ты теперь понимаешь меня, эльф? Я просто не знаю, как рассказать о том, что видел.

– В норах живут чудища?

– Нет. Ничего такого я не встречал. Там… пусто. Вернее сказать, все, что осталось, кроме… стен, давным-давно развеялось по ветру. Просто под ногами хрустит пыль.

– Безумие какое-то! Такого не может быть.

О великие небеса! Аннупарду Шого стало страшно. И он не стыдился своего животного дикого ужаса, который исподволь охватывал все его существо, стоило только бросить взгляд на Проклятую долину. Страшно было Сийгину, и эльфийскому принцу, и Анарсону… Все испугались. Альс тоже.

– И тем не менее… Ну что, пошли вперед?! Чего ждем-то?!

Не боялся только маленький человечек с детскими ручонками. И его удивительное бесстрашие заразило всех остальных.

Сначала двигались медленно, подозрительно оглядываясь на каждый шорох и не выпуская оружия из рук. Даже Альс не расставался с самострелом, оружием, которое он не то чтобы презирал, но брал при самой крайней необходимости. А то, чему не имелось названия, росло с каждым шагом, как горный массив. И с каждым шагом становилось яснее, что никакие сравнения не помогут воспринять эту реальность, соотнести увиденное с чем-то ранее понятым и понятным. Башни, оплавленные и зияющие отверстиями, возносились высоко-высоко. Широкие толстые разорванные ленты, натянутые на мощных опорах, провисали на головокружительной высоте. Купола, покрытые чешуей из металлических пластин, закрывали своими силуэтами полнеба. Возле круглого входа в нору, в которую без труда могла бы вплыть маргарская гиррема, груженная зерном, караван остановился. Мастер Роканд утверждал, что нора тянется очень далеко и местами нижняя поверхность обрывается в бездонные ямы и провалы.

Альс спешился и осторожно приблизился к распахнутому зеву рукотворной норы. Без сомнений, эта нора сделана чьими-то руками. И спланирована разумом. Чересчур гладки стены и идеальная окружность диаметра. На срезе из каменной толщи торчали тонкие металлические пруты. Очень похоже на жилы растительного стебля, но, скорее всего, неведомые строители имитировали структуру живого растения. Камень потихоньку рассыпался от времени, обнажая внутренности стен.

– А насквозь пройти нельзя? – поинтересовался практичный Анарсон. – Через все это – на ту сторону долины.

Мастер Роканд отрицательно покачал головой.

– Я бы не решился. Нора может свернуть в сторону, а мы и не заметим. Лучше давайте обойдем этот город по краю.

– Как ты сказал? Город? – вскинулся Альс. – Да, я думаю, это все-таки город.

Он запрокинул голову, чтобы обвести взглядом близстоящие «строения».

– Вот поглядите-ка. Те отверстия в полукруглой толстой башне…

Башня состояла из пластов, положенных друг на друга в количестве двадцати пяти штук, и чем-то она походила на слоеный пирог. В одном месте кусок башни был срезан единым махом, и внутри обнаружились пустоты и ячейки, как в осиных гнездах. Только ячейки были прямоугольные.

– Они похожи на… загоны… или камеры…

– Там пусто. Ни вещей, ни тряпок, ни других следов, – пояснил проводник. – Только куски легкого непрозрачного стекла.

– За столько веков все могло истлеть, – рассуждал вслух Ириен. – Я думаю, что город был подземным…

– А потом его сверху ка-а-а-ак чем-то долбанули и выковыряли наружу, – продолжил его мысль задумчивый Пард. – Кротовьи ходы, которые копнули лопатой.

– Ничего себе «кротовьи» норы. Тут столько железа и камня… – изумился Тор. – Зачем строить такой город под землей?

– Возможно, на то были особые причины. Скажем, снаружи было опасно.

– Но, Альс, кто в состоянии сделать подобное?

– Понятия не имею. Но кто-то же сделал… когда-то… зачем-то…

Эльф с головой нырнул в изучение загадочного образования, которое мысленно теперь именовал городом. Он прошелся по норе туда и обратно, докуда хватало естественного света, в поисках еще каких-либо доказательств своей теории. Сквозь дыры в стенах и потолке он видел то синеву небес, то переплетения изъеденного ржавчиной и целого металла, нанизанные на железные пики куски камня, крошащегося от дуновения ветра. Кое-где под ногами у Альса обнаруживались дорожки бурого порошка, присыпанного толстым слоем пыли. Дорожки тянулись параллельно друг другу, словно указывали направление. Там, где камень успел рассыпаться в труху и куда доставали солнечные лучи, росла трава и всяческие сорняки.

– Эй! Альс! Хватит бродить! Пора в путь! – прокричал ему Анарсон. – Мы ж вроде в Мбротт собирались.

– Неужели тебе не интересно?

– Интересно, – нехотя согласился тангар. – Будь я лангером, то тоже побродил бы здесь с месяцок. Но я купец, и дело мое ехать в Мбротт. И пусть тут хоть боги сходили с небес. У нас есть цель и договоренность.

– Ладно, – уныло согласился Ириен.

Сейчас он готов был полжизни провести в этом удивительном и загадочном месте. Его терзали тысячи вопросов и тысячи догадок.

Караван двинулся в обход, то приближаясь к «городу», то отдаляясь от него, лавируя между невысокими холмами, в очертаниях которых угадывались занесенные почвой и заросшие растениями нагромождения древних развалин. Местами попадались участки, где почва, камень, металл и что-то такое еще были сплавлены воедино, образовав черную матовую массу, успевшую за века пойти трещинами. Жизнь оказалась сильнее камня и металла. Деревца пробивали жуткую корку и вырывались на волю, тянулись вверх, а их корни продолжали ломать каменные плиты и подножия высоченных слоистых «башен». В пустотах и дырках свили себе гнезда птицы и сделали логова звери. Вблизи было отчетливо видно, что жизнь побеждала по всем фронтам, желая окончательно поглотить остатки «города». Пройдет еще тысяча лет, и тут не останется ничего, напоминающего о хаосе и разрушении. Ничего ровным счетом. Точно так же, как уже не осталось никаких следов от тех существ, которые создали все ЭТО.

Двигаясь кружным путем, караванщики время от времени слышали далекий шум падения и могли только гадать, что происходит там, куда не достают их взгляды. Пока сами не стали свидетелями, как с неимоверной высоты очередного купола ветер оторвал кусок «шкуры» и бросил на землю. Малаган, Альс и Сийгин пришпорили коней и поскакали поглядеть на «чешуйку» поближе. Вернулись слегка пришибленные впечатлениями. Она оказалась в длину пять мужских шагов, а в ширину семь шагов и сделана была из какого-то непонятного материала, который гнулся и крошился на излом, но при прямом попадании арбалетным болтом на нем даже царапины не оставалось. Сийгин, не будь дурак, наломал целую торбу кусочков, намереваясь сделать себе куртку-бригантину.

– Как ты собираешься пришивать к коже куски, если в них дырку нельзя сделать? – спросил Мэд.

– А я наделаю с изнанки много мелких плоских карманчиков и разложу по ним эти штучки, – нашелся хитрый орк. – И защита немалая, и легко носить. А ведь там, на куполе, таких «чешуек» видимо-невидимо. Вот бы посмотреть, что под куполом сохранилось.

Анарсон с интересом и уважением глянул на орка.

– Ты сделай себе «бригантину», испытаем, и ежели выйдет удобно, то будем такие продавать. Такой товар всегда найдет себе покупателя. А навар пополам.

– Главное – никому не проболтаться, откуда броня родом, – добавил Малаган.

Не родился еще такой тангар, который бы не учуял намечающуюся выгоду и не преминул ею воспользоваться. И какой бы абсурдной или смешной ни показалась идея, но настоящий тангар уловит в ней возможность обратить абсурд и смех в твердую серебряную, а лучше всего в золотую монету.

– Не переживай, эрмидэ, неболтливы уродились. А где Альс?

Эльф, воспользовавшись заминкой, углубился в развалины чего-то многоярусного, пронизанного по спирали широкими лентами сверху донизу. Ленты тоже состояли из слоев, только в одном из них Альс узнал затвердевшую смолу из горячих вулканических озер Валдеи. Подниматься выше третьего уровня он не решился. Уж больно хрупкими выглядели эти ленты. Ряды колонн на каждом уровне казались бесконечными, а высоко под потолком висели клубки каких-то пыльных веревок. Альс попытался рассмотреть веревки поближе и стал искать место, где он бы мог до них дотянуться. Слишком уж высок оказался потолок. Эльф осторожно двинулся в глубь уровня, опасаясь провалов и других неприятных неожиданностей. Одного раза, когда под ногами рассыпался целый кусок серого камня, из которого здесь было сделано практически все, Ириену хватило. Но вместо интересных веревок эльф нашел огромную кучу… слипшихся между собой ржавых «листков». В некоторых имелись отверстия, в некоторых нет, одни почти сожрала ржавчина, другие оставались блестящими и гладкими на вид. Альс обошел кучу несколько раз, пытаясь определить, где у нее начало, а где конец, где перед и где зад. В общей массе можно было выделить несколько ребристых круглых «бубликов» в диаметре не больше локтя, еще в паре предметов Ириен опознал что-то близкое к понятию «колесо».

– Вот ты где! – воскликнул Сийгин. – Я уж подумал, что ты заблудился.

Орка заслали на поиски Альса встревоженные долгим отсутствием лангеры и разгневанный очередной задержкой Анарсон.

– Ух ты! Какая штуковина!

Сийгину тоже понравилась находка эльфа. Он протянул руку, чтобы потрогать серебристо блестевшую «косточку» на одном из «листиков»…

– Осторожнее! – крикнул Альс, но было уже поздно.

Куча с едва слышным вздохом на глазах рассыпалась на мельчайшие кусочки и пыль.

– У меня такое чувство, что здесь все заколдовано, – сокрушенно молвил эльф. – Касаешься чего-то – и оно моментально исчезает, унося в небытие свою тайну.

– Альс, ты же Познаватель, ты должен узнать, что тут было такое.

Эльф аккуратно разгреб образовавшуюся гору мусора в поисках чего-то стоящего внимания. Кусочки ржавчины, труха и почти истлевшая «кожа».

– Гляди! Червячки!

Несколько толстых нитей, которые раскопал Альс, действительно походили на червячков. Кожица снаружи и металлическое нутро. Кожица разноцветная: у одного желтоватая, у другого вроде бы как красная.

– Ни головы, ни хвоста, – изумился Сийгин. – Отрубили?

– Они неживые. Где ты видел живое существо, у которого внутри железо? Это… – Альс долго подбирал подходящее слово, – …веревочки, которыми что-то связывалось. Точнее я не могу определить.

– А как же Истинное Имя? Ты же можешь.

Эльф нервно покрутил в руке «веревочки», наблюдая, как по кожице идут маленькие трещинки.

– Сийгин, тут ни у чего нет Истинного Имени. Единственное, что я сумел понять… здесь, в этих башнях, жили смертные.

Орк промолчал, ему стало совсем не по себе, и он не стал выяснять, какие именно смертные обитали в жутких неуклюжих строениях. Не орки, это точно. Он ухватил эльфа за плечо и поволок за собой обратно.

– Пошли отсюда, Ирье! Нам здесь не место, это точно. А то вдруг это Старое Зло? И оно пожрет наши Имена тоже?

Какие иные выводы может сделать существо, для которого Истинные Имена являются основой мироздания? Рассказывать о своем открытии Альс не решился никому, кроме Мэда Малагана. И то после того, как лагерь, вставший на ночлег как можно дальше от края «города», погрузился в сон. Они вызвались вместе дежурить, таким образом получив возможность поговорить наедине.

– Как это – нет Истинных Имен? – не сразу понял Мэд.

– Вот так вот! – подозрительно сипло сказал Альс.

Его лицо исказилось страданием, словно эльф готов был разрыдаться. Почти. Он по-мальчишески шмыгнул носом.

– Скажи мне кто угодно – хоть сам Ар'ара, хоть Фьеритири, я бы тоже ни за что не поверил. Такого не бывает и быть не может. И не должно быть… Здесь невозможно пользоваться Отражениями и не осталось никакой Силы.

– А Образы? – уточнил эрмидэйский маг.

– Очень слабые, почти стертые. Я ничего не ВИЖУ. Поначалу я решил, что дело во мне. Что это я утратил свой дар.

Малаган ощутимо вздрогнул после этих слов.

– Да, я тоже чуть с ума не сошел. В первый миг. А потом понял, что все, что вокруг: люди, тангары, ты, Ярим, лошади, деревья… в общем, все осталось по-прежнему. А вот ОНО… – эльф махнул рукой в сторону «города», – …оно мертво с точки зрения магии. Вернее, – эльф понизил голос до едва уловимого шепота, – ОНО никогда и не оживало.

– Ты хочешь сказать, что все эти строения, все, из чего они сделаны, все, кто там жил, никогда не имели Имен? – спросил Малаган посеревшими от ужаса губами.

– Неживые предметы – да, а живые… не совсем так… возможно, они просто не знали своих Имен.

– Никто? Совсем никто?

Как объяснить, что Познаватель ВИДЕЛ в толщах камня и сквозь паутину времен смутную, почти неощутимую ауру живых существ так, словно они никогда не воплощались. Орды призраков, легионы безымянных.

– Либо, как сказал Сийгин, подействовало Старое Зло, либо в те времена так было… принято. Похоже, мы уже никогда не узнаем правду, – заключил эльф, совершенно убитый собственным открытием.

Малаган потрясенно закрыл лицо руками. Мир испокон времен зижделся на истине, что у ВСЕГО ЕСТЬ ИСТИННОЕ ИМЯ: у демонов и богов, у вод и рек, у каждой травинки и у каждого ветра, у любого живого создания, и у лун, и у морей. Маг может узнать Истинное Имя, Познавателю это сделать еще проще, но не родилось еще такого могучего мага, такого Познавателя, который бы сумел завладеть Истинным Именем… скажем, реки. Для этого ему придется узнать Истинное Имя каждого ручейка, который впадает в общее русло, каждого камушка и каждой песчинки на дне и еще тысячи тысяч Имен. Власть, конечно, сладка и притягательна, но не такими средствами. Можно мостить дороги золотом и крушить врагов плененными волшебством ветрами, но есть ли в том смысл, если на золото можно купить целую армию и воевать недруга мечом и огнем. И не рисковать собственной душой и собственной Силой, ежели таковая есть в наличии. Магия – мощная сила, но здравый смысл подсказывает, что простые дела делаются простыми средствами. И наоборот.

Да, Истинное Имя делает всех, особенно людей, уязвимее, но отсутствие его означает… что человека нету. Нет, не было и никогда не будет. По-другому и не скажешь.

– Мэд, ты ведь читал «Незаконченную повесть времен»?

– Да, конечно, меня Тайшейр заставлял учить целые главы из нее.

– Помнишь что-нибудь из первой главы?

– А как же… «Сгорел мир неправедных. Боги сошли с небес и покарали грешников, разделив Первый Народ на четыре разные расы в наказание за четыре смертных греха – братоубийство, гордыню, нетерпимость и жадность…» Правильно? И что?

– Пока не знаю… Подкинь-ка дров в огонь. Ветер крепчает.

Ветер крепчал. Он был сухой и резкий, как те пощечины, которые так любила раздавать леди Мора из Ятсоунского храма за самые мелкие отступления от правил послушания. Пришлось закрыть все ставни и сидеть почти весь день возле очага в сумрачной кухне. Закутанная в одеяло с головой, Джасс устроилась на низкой скамеечке, так чтобы можно было прислониться к теплому печному боку. Трехдневная лихорадка вконец ее измотала, сны становились все запутаннее, мысли тоже. Снился прибой на пляже за окраиной Храггаса. Буро-зеленые волны с шипением обрушивались на берег, разбрызгивая в разные стороны грязно-белую пену, и, недовольно бормоча, откатывались обратно. Джасс любила смотреть на грохочущее море, не переставая ни днем, ни ночью мечтать о том, чтоб однажды родилась огромная волна, которая единым махом смоет Храггас вместе со всеми его жителями. Снились незнакомые горы со склонами, заметенными снегом. Снились так, словно Джасс смотрела на эти горы с высоты птичьего полета, в ушах свистел ветер, глаза слепило, и нестерпимо, хотелось кричать в голос. Но страшно, страшно не было. Снились мерцающие желтыми огоньками длинные темные тоннели, расчерченные ало-золотыми полосами. Снились незнакомые люди и невиданные звери. И мысли Джасс бродили без всякой определенной цели, бродили потерянными серыми тенями меж лениво колеблющихся на сквознячке полупрозрачных занавесей, по тончайшей границе снов и яви, заступая то по одну, то по другую сторону этой границы. Целебная кора дерева цинн делала свое дело. Но как-то совсем уж медленно. А ветер крепчал с каждым днем. Где-то по дому, по ее дому, бродил потерянный Джиэссэнэ, словно ребенок, заблудившийся в высоком травостое.

Уходя, Альс в шутку пригрозил, что умеет считать до двух, и если по возвращении кого-то не досчитается, то кое-кому головы не сносить. Но по прошествии нескольких первых дней его отсутствия бывшая хатами уже не была так уверена, что Ириен на самом деле пошутил. Время от времени у бывшей хатами прямо-таки руки чесались удавить Унанки. Эльфы умеют, если захотят, испортить настроение и превратить каждый день в пытку одними только намеками и кинжально-пронзительными взглядами. До откровенных упреков Унанки не опускался, страдал отчаянно и не скрывал, кто является причиной его унизительного положения. И только постоянная усталость и телесная слабость, сопутствующие трехдневной лихорадке, защищали Джасс от тщательно насаждаемого в ней Джиэсом чувства вины. Каждый взгляд, жест и вздох отчетливо и во весь голос заявляли: «Вот видишь, недостойная женщина, до чего ты довела великого эльфийского воина, которого бросили на произвол судьбы его побратимы и соратники из-за тебя, твоего телесного несовершенства, которое свойственно всей вашей расе в целом и тебе как самому жалкому ее представителю в частности». А может быть… может быть, Джасс только чудилось то, чего не было в действительности. Может быть, это говорил не голос разума, а голос болезни. Не осталось сил злиться и негодовать, даже когда Унанки забывал покормить ее рыб.

– Ты спишь?

– Нет.

– Поешь, пока не остыло.

– Угу.

Миска бездонная, как жерло вулкана, как морские пучины, как бассейн во внутреннем дворике, как…

– Не спи! Сколько можно дремать?!

Унанки растолкал ее и снова сунул в руки выпавшую на пол миску. Благо каша получилась густая и не разлилась.

– Поговори со мной, – просила она. – Чтоб глаза не слипались.

– Давай я лучше тебе хассар сварю. У меня еще осталось из старых запасов, – предложил эльф после некоторого колебания.

– Свари… но пока будешь варить, говори вслух.

– О чем?

– Ну, скажем, о том, как ты меня ненавидишь.

Суровый лик Джиэссэнэ странным образом смягчился. Плотно сжатые губы прорезала улыбочка.

– Делать мне больше нечего – тебя ненавидеть. При желании я всегда смогу найти парочку неприятных личностей, чтобы пощекотать себе нервы острыми ощущениями.

– Неужели? – подозрительно проворчала Джасс.

– А ты вообрази себе.

Эльф осторожно и ловко раздул в маленькой жаровне угли, поставил на решетку ковшик с заваркой. Горький запах поплыл в воздухе, едва вода стала закипать. Говорят, что хассар пахнет ветром странствий, что аромат его зовет в дорогу самого завзятого домоседа, а вкус заставит потерять покой. Наверняка так оно и есть, если Джасс ощутила позабытый прилив бодрости, едва только увидела, как густая пурпурная ароматная струйка потекла в чашки. Хватило ровно на двоих.

– Ах-х-х! – почти одновременно выдохнули они с эльфом, пригубив обжигающий напиток.

– Клянусь, оно стоит того золота, которое плачено за каждую меру, – восторженно молвил Джиэс, оторвав губы от краешка чашки. – Прямо так и чувствую, как внутри разливается тепло и радость.

Джасс только и смогла, что согласно кивнуть. Хотелось пить и пить эту жгучую терпкость, преображающуюся на языке в нежную сладость, неуловимо близкую к пронзительной горечи. Недаром в старину о хассаре слагали стихи все великие поэты-классики, черпая в простоте ритуала и в изысканности вкуса вдохновение.

– У тебя такое лицо, словно ты сейчас процитируешь какого-нибудь полузабытого мудреца, – сказала Джасс.

Чувствовала она себя на удивление бодрой и полностью свободной от мыслей-снов.

– Не буду. Да и не знаю я никаких таких цитат, – заверил ее эльф. – Я простой воин. Это ты у Альса спроси про мудрецов. Он в свое время чего только ни прочитал, пока ходил в учениках у мастеров Цитадели.

– Я думала, вы вместе выросли.

Унанки пристально поглядел куда-то поверх ее головы, словно из Ханната пытался разглядеть свое далекое детство.

– Ха… Можно и так сказать. Но я жил в деревне на другом берегу озера, а Ирье – на острове с Мастерами, – улыбнулся своим мыслям Джиэс. – Они иногда отпускали его поиграть со мной. Других детей в округе все равно не было.

Человеку представить себе деревню, где есть всего один-единственный ребенок, довольно сложно. Да и вообразить себе Унанки ребенком почему-то гораздо легче, чем Альса. В светловолосом, солнечном эльфе до сих пор хранилось что-то от мальчишки-непоседы. До ужаса любопытного, ловкого, как белка, быстрого на подъем и охочего до проказ маленького эльфенка.

– А правду говорят, что эльфьи дети не слишком… красивы? – осторожно поинтересовалась Джасс.

– Не знаю. Я в зеркало смотрелся редко. Но не исключено, что так оно и есть, – ухмыльнулся эльф. – С точки зрения людей. Особенно по сравнению с орчатами.

Следует один раз увидеть двухлетнего крошку-орка, чтобы уяснить раз и навсегда: все остальные детишки любой расы всего лишь маленькие уродцы. Столько очарования в огромных кошачьих глазенках, пухлых щечках и губках. Ни одна нормальная женщина не пройдет мимо такого славного, прелестного карапуза. Наверное, именно поэтому никому и никогда в Темные века не удавалось до конца извести орков. Хотя не единожды пытались это сделать почти все: людские короли, эльфийские принцы и тангарские старейшины. Темные века крепко хранят тайны своих войн и причины жестокой вражды между расами, но сохранившиеся летописи гласят, что иногда орков уничтожали без остановки целыми столетиями. И тем не менее раса снова возрождалась. Если бы так круто разок взялись за эльфов, то об их существовании уже успели бы сто раз забыть. А оркам хоть бы хны. Если не крестьянка подберет на пепелище чуть живого маленького орчонка, то царице река принесет корзинку с златоглазым детенышем-сиротой. И вот уже не прошло и полутора сотен лет, как новые поколения орков заселяют опустошенные войнами и карательными экспедициями земли, густо политые кровью их предков.

– Ириен был всегда… э-э… отнюдь не по-детски злоязычным. Да и как бы обычный ребенок смог жить в компании с тремя старыми волшебниками, состоящими на одну половину из магии, а на вторую – из нравоучений?

– А я-то думаю, откуда в Ириене столько занудства…

– Это не занудство. Просто он редко снисходит до разъяснений, но уж если снисходит, то углубляется в такие детали, что только успевай запоминать.

– Ты так говоришь, словно уже и зла не держишь…

– В своем ли ты уме? Какое зло? Я тебя уверяю, Ириен, оставив меня в Ханнате, менее всего преследовал целью присмотр за тобой или за домом.

– Правда?

– Джасс, он Познаватель, запомни ты это навсегда. Ириен Альс никогда и ничего не делает просто так. И не из-за врожденной хладнокровности, а лишь оттого, что он каждый миг читает невидимые всем нам знаки. Я чем угодно готов поклясться, что торчу тут рядом с тобой с целью узнать и осмыслить часть своей жизни. Ириен на такие штуки мастак.

Не поверила эльфу Джасс. Не врал Унанки, но сам не ведал, о чем говорит. Она не могла доказать свою правоту, лишь неведомым чувством улавливала его ошибку.

Познаватель в Альсе, а именно он был основной составляющей личности эльфа, скрепя сердце сдался только спустя три дня, когда путешественники одолели большую часть пути по Проклятой долине. Анарсона бесили постоянные отлучки эльфа в развалины, и даже угроза урезать оплату вдвое не урезонила Ириена. Мало того что сам рисковал, так еще и Малагана за собой утягивал, их единственного колдуна.

Альс отчаянно пытался отыскать хоть какой-то след, указывающий на то, кем были обитатели «города». В том, что все они без исключения погибли, Ириен не сомневался. Однажды во время своих вылазок в очередную «башню» он нашел вплавленные в полупрозрачный камень несколько пальцев. Чьи это были пальцы – человеческие, орочьи или тангарские, определить он не решился. Да и в то, что это именно пальцы, остальные путешественники поверили не сразу. На первый взгляд – две обугленные веточки, чудом сохранившиеся в толстом слое похожего на мутное стекло камня. Но эльф углядел остатки ногтей и готов был биться об заклад, что эти «веточки» именно пальцы рук, а не что-либо иное.

Анарсон вместо долгих споров предложил взять кусок с собой и продать как редкий артефакт. Заодно и денег заработать. Маги за находку на ножах драться станут. Однако меркантильным планам тангара никогда не суждено было сбыться. Проклятая долина стойко держалась за свои тайны. Ни вырубить, ни отпилить кусок камня-стекла со столь экзотическим включением общими усилиями караванщиков не удалось. И хоть был уперт сын Фольрамина невероятно, даже по тангарским меркам, но и он, по сошествии пяти потов, бросил безнадежное занятие.

– Шибко сильный огонь пылал. Все в единый ком сплавилось, – заявил он себе в утешение. – Волшебное небось пламя. Я такое только раз видел. Разбойники подрядили мага одного, чтоб помог взять богатый замок. Ну, тот и попалил стены так, что камни спеклись и стали скользкими.

– И чего потом было? – полюбопытствовал Сийгин, жадный до батальных сцен и живописаний.

– А ничего. Свои же колдуны того мага повязали и порешили, согласно мажьему кодексу. Верно я говорю, Мэд Малаган?

Островитянин рассеянно кивнул. Общеизвестно, что волшебникам как боевой силе запрещено участвовать в военных действиях на любой стороне, используя боевую магию лишь в поединке. Говоря проще, закидывать противника огненными шарами, напускать на пехоту облака отравы, а также метать молнии в боевом строю Оллаверн запретил строго-настрого шесть сотен лет назад. Хочешь биться с врагом – бери меч и рази супостата один на один. Магический поединок дело иное, и на этот случай существуют свои правила и уложения. С запретом Облачного Дома никто особо сильно не спорил, кроме самых завзятых завоевателей, от природы лишенных здравого смысла. Поля сражений более ранних лет (до запрета) служили весомым аргументом в пользу решения магистров. Вид покрытых пеплом, бесплодных на веки вечные долин отваживал от соблазна попользовать магию в бою большинство духовных и светских правителей. Соседа, как правило, хотят завоевать с целью поиметь выгоду и пользу от новоприобретенных земель, а не для того, чтобы править потом безжизненной пустыней. Хотя прецеденты, конечно, бывали, но оллавернским магистрам проще было устранить особо задиристого и неразборчивого в средствах владыку, так сказать, превентивно. И необязательно собственноручно или с помощью магии. Подойдут и жадные ручонки конкурентов на престол. Да и утомленные ожиданием наследники бывают весьма сообразительны по части душегубства венценосной родни.

– Не хотел бы я здесь очутиться в те времена, – проворчал Сийгин. – Вот увидите, здесь и есть гнездо Старого Зла. А мы бродим и будим его почем зря.

– А ты гляди, еще накличь нам, – огрызнулся Пард, который очень не любил разговоры о вещах, выходящих за рамки человеческого понимания. – В одном ты прав, Сийтэ, нечего нам здесь делать!

Остальные лангеры были настроены не менее решительно, и Альсу волей-неволей пришлось смириться со своим поражением. Больше он в «город» не сбегал. Примерно целых два дня. Терпеливо исполняя свои обязанности командира охранного отряда и только ночью удовлетворяя жажду открытий в компании Малагана и принца Яримраэна. Мэд был убежден, что изначально «город» построен огненными демонами под землей, потом демоны передрались, как это у них, по утверждению магистра Дрэмонда, принято. Город свой демоны пожгли, и земля обрушилась, а выжившие убрались в Нижние миры. Потому не осталось никаких следов. Кто знает, как устроены города демонов? Никто. Вот и не с чем сравнивать.

Эльфийский принц также проявлял немалый интерес к развалинам Проклятой долины, и более того, у Ярима имелась собственная теория относительно местных загадок.

– Здесь жили пришельцы с Шерегеш.

– Что ты несешь Яр? На Шерегеш никто не живет, – фыркнул Малаган.

– Теперь не живет, а раньше жили. Все древние легенды наперебой рассказывают, что с луны Шерегеш прилетали драконы, кронозаны и птицекони.

– Кронозаны? Нет никаких кронозанов, принц. Бабкины сказки, – веселился Мэд. – И птицеконей нет.

– Я знаю. Пусть все это выдумки, но малая часть истины в легендах обязательно содержится, – не сдавался Яримраэн. – Сам факт того, что с луны можно прилететь, говорит о многом.

– Ты еще скажи, что с Сирин тоже кто-то прилетал.

– Про Сирин нет никаких легенд. Она слишком мала и движется слишком быстро. Поэтому мы видим, что она встает не на востоке, а на западе, – просветил эрмидэйца принц. – А на самом деле Сирин крутится в том же направлении, что и Шерегеш.

– Никогда не думал, что ты такой знаток в движении звезд и планет, – удивился Ириен.

– В Тинитониэле живут не только самые красивые женщины, но и самые лучшие астрономы обитаемого мира. Владыка Иланд привечает в равной степени и тех и других.

– Радует, что при дворе папаши тебя интересовали не только дамские прелести, – съехидничал Мэд.

– Разумеется, я глядел не только в разрез декольте придворных дам, но и в телескопы. И видел, что вся Шерегеш усеяна круглыми долинами вроде нашей. Вот я и подумал, что, наверное, когда шерегеняне решили поселиться здесь, то построили себе похожую долину.

– А развалины ты тоже там видел? – уточнил Ириен.

– Нет, не видел. Слишком далеко, да и, скорее всего, они там рассыпались в прах.

– А как они прилетели к нам?

– Не знаю. Должно быть, на драконах.

– А потом поссорились с драконами и те их пожгли?

– Что-то в этом духе.

– Сомнительно, – заявил Малаган. – Спору нет, полетать на драконе я бы сам не отказался, но чересчур уж красиво получается. По-сказочному. Так не бывает.

Они с Яримраэном заспорили не на шутку, взаимно приводя различные примеры того, «как бывает». В конце концов эльф напомнил Мэду историю его собственной семьи. Ведь женился же прадед Малагана Великий герцог на простолюдинке, невзирая ни на что. Наплевал на традиции, казнил парочку потенциальных отравителей и закрыл глаза на то, что избранница оказалась немножечко ведьмой. Хотя обычно только в сказках король женится на пастушке. В ответ Мэд невесело усмехнулся и заметил, что потомки, особенно его родители, были не слишком благодарны дедуле за свободомыслие в матримониальных отношениях, исходя из того, что получилось из их первенца. Это во-первых. А во-вторых, Великий герцог, по семейному преданию, изменял своей красавице направо и налево. В итоге простодушная ведьма попыталась извести одну из фавориток и сама оказалась в темнице. Казнить законную супругу «добрый» прадед не стал, но остаток дней она провела в лечебнице для душевнобольных.

– Как показывает историческая практика, все самые загадочные, удивительные и невообразимые события объясняются очень и очень просто. Причина почти всегда проста и незамысловата, как удар дубиной по черепу, – согласился Альс с доводами эрмидэйца.

– И какая же простая причина породила Ктэйл? Если тебя не устраивают эмигранты с Шерегеш и драконы-мстители, тогда что?

Ириен развел руками. Его дар Познавания молчал, но обычный жизненный опыт или то чувство, которое люди зовут интуицией, нашептывали эльфу, что существует иное объяснение. Только оно еще не найдено. И возможно, никто и никогда его не отыщет. Потому что дело отнюдь не в драконах и не в демонах.

Проводник Роканд, к всеобщему удивлению, не принимал активного участия в жарких дискуссиях. Он слушал вполуха своих подопечных, но делиться собственными мыслями не собирался. Конечно, может быть, маленький человек не считал себя достойным собеседником, но Альс подозревал, что версия проводника гораздо более радикальна и спорна, чем варианты Малагана и Яримраэна. Но хитрый мастер Роканд умудрялся выскользнуть из хитроумнейших словесных ловушек, которые Альс регулярно расставлял ему в любом разговоре. И все же неизбежное именно потому так и называется, что сколько ни убегай, а оно будет бежать быстрее и все равно настигнет.

До выхода из Проклятой долины оставался один-единственный дневной переход, и, чтобы сберечь силы, стоянку решили разбить еще засветло. Распрягли лошадей, давая животным возможность как следует отдохнуть и попастись. Тангары затеяли легкую помывку. Не сами, конечно, затеяли, а с подачи Анарсона, уже давно и беспрестанно язвившего соплеменников за неаккуратность. Так деликатно интерпретировал Яримраэн многоэтажный тангарский мат, посвященный вонючести и немытости не шибко опрятных юношей. Зима в здешнем климате вовсе не означала ни холодов, ни снегопадов, ни ледяных ливней, а молодые тангары снарядились так, словно в Ветланд собрались. А следовательно, беспрестанно потели немилосердно в своих теплых туниках. Сказывались вековые традиции и вековое тангарское упрямство. Ибо ежели зима, то положено надеть исподнее, на него тонкую рубаху, поверху тепленькую рубашечку, а потом тунику либо куртку с подкладкой. Тор молча воротил нос, мысленно, и не только, воздавая хвалу своему образу жизни, столь отличному от жизни правоверных родичей. На фоне Альса или Сийгина, которым никакой закон не писан, Торвардин смотрелся консерватором из консерваторов. Однако же, как известно, все познается в сравнении. И в особенности запахи, исходившие от тангаров-ортодоксов и от тангара-вольнодумца.

– Козлы смердючие! Небритые задницы старых баранов воняют меньше, чем ваши рубашки! – разорялся Анарсон.

Купец занял командирскую высоту над небольшим веселым ручейком, швыряя в него стоящие стоймя штаны своих подопечных, а следом их самих, выбирая особо провинившихся на стезе дурного запаха.

– Конскими скребками буду бока скрести, выродки недоделанные! Колотушкой волосья стану бить!

Угрозы тангарского купца простирались от простого мордобития до подробнейшего доклада ближайшим родственникам, в особенности мамашам, чьи косы позорят пред иными народами нечистоплотные юнцы. Сам же Анарсон, сколь ни блюл покой седой старины, а умудрялся выглядеть даже в Ктэйле щеголевато и достойно главы уважаемой семьи.

Смотреть на помывку тангарских парней было смешно, но не особо любопытно. Гораздо сильнее Ириена влек к себе «город», который завтра к вечеру скроется из глаз, и, скорее всего, более никогда эльфу не доведется увидеть его своими глазами. Жизнь эльфийская длинна, никто и спорить не станет. Только нашептывает гнусный и сиплый голос где-то внутри, что ничего подобного у Ириена не повторится никогда. И не потому, что не захочет отчаянно любопытный Познаватель снова очутиться посреди Проклятой долины, он-то, может, и захочет, но слепая Каийя не выкинет более такого хитрого расклада, не сплетутся воедино возможности с желаниями, а намерения с повелениями. Не быть этому, не быть…

«А чему же быть?»

«Все, какие ни есть, мои».

«А что с ней такое?»

«Помню. И я к Джасс скоро вернусь».

«Брысь, сволочь!» – мысленно прорычал Альс.

– Пойдем, мастер Альс, напоследочек погуляем в местах сих дивных?

Проводник слегка щурился в усмешке, однако же голос его звучал очень даже серьезно.

– С радостью. Когда еще доведется? Верно? – легко согласился Альс.

С ними увязался Яримраэн, а также Торвардин, коему наскучили банные шуточки сородичей, и Сийгин, чья орочья, преисполненная любопытства сущность не давала покоя ни днем, ни ночью. Сийгину не терпелось найти какое-нибудь чудо. Принц жаждал обрести подтверждение теории о пришельцах с луны и драконах.

Малаган остался врачевать Пардову утомленную долгой скачкой спину. Почти сорок человеческих лет для воина срок немалый. Конечно, оньгъе мог целый день без перерыва таскать на плечах тяжелый стальной доспех и не выпускать из рук рукояти прорезной секиры, но век людской иногда напоминал о своем неизбежном течении. Да и не неволил Аннупарда никто из любопытных лангеров, если развалины одним своим видом внушали ему лишь запредельный ужас и невнятную тревогу. Оньгъе спал и видел, когда кончится путешествие через Ктэйл, хоть, само собой, никому из соратников ничего подобного вслух не говорил. Альс же, зная характер друга, просто чувствовал его постоянное напряжение.

– Мы скоро вернемся, – предупредил он, крепко сжимая плечо Парда. – Еще до темноты.

Они довольно долго бродили по лабиринтам, отмечая дорогу метками, чтобы не заблудиться. Странный, изогнутый петлей тоннель вывел их под колоссального размера купол, через шестигранные ячейки которого пламенело предвещающее ветреную погоду небо. Сверху осыпалась какая-то труха, но иногда порыв ветра срывал какую-нибудь крупную деталь, постепенно ломая и уничтожая идеальную структуру купола.

– Клянусь папашиной короной, этот купол выступал над поверхностью земли, – провозгласил Ярим, снова найдя подтверждение своим домыслам. – Зачем тогда его делать ячеистым?

С ним снова не согласились, резонно напомнив про вражду с драконами, и, пока они с Сийгином спорили, мастер Роканд поманил эльфа в сторонку:

– Пойдем, покажу, где я трубочку свою нашел.

И увлек Альса в боковой тоннель. Они миновали несколько комнат, обшитых изнутри сгнившими полосами чего-то непостижимого. На дерево не похоже, на металл тоже, поди догадайся, что оно такое. Самое же удивительное оказалось дальше. Из комнат в разные стороны вели коридоры, закрытые стенами от внешнего освещения и тем не менее остававшиеся светлыми. Бледный неживой свет тек из-под матово светившихся квадратов на потолке. На ощупь квадраты казались холодными, гладкими и твердыми, а выскрести на них полоску не получилось даже Альсовым любимым лексом. Тор долбанул по квадрату кулачищем – опять без всякого эффекта. Дружно решили, что это работают проложенные в толще породы световоды наподобие тех, которые освещают изнутри многие храмы Старых богов. Смущал только мертвенный оттенок света. Тор объяснил сей феномен изначальным цветом светоотражающих зеркал. Так как коридоры успешно освещались, то исследователи решили разделиться, чтоб осмотреть побольше, а потом, в случае чего, поделиться впечатлениями. Альс отправился с проводником. Они шли мимо плотно закрытых дверей. Ручек у них не было, и открывались они на себя, а не внутрь. Вместо ручек имелась фигурная нашлепка с узкой щелью. Увидеть внутренность комнат сквозь нее, к разочарованию эльфа, никак не получалось. Но вскоре нашлась дверь с ручкой, плотно закрытая, точно запечатанная.

– Что будет, если я открою? Огнем не полыхнет? – опасливо спросил Альс.

– Нет, не полыхнет. Ни разу не полыхнуло еще. Я так трубочку нашел. Дернул дверку, а внутри ничего, только прах, пыль и она, в самый угол закатилась.

– А для чего она, как думаешь?

Проводник смущенно кашлянул. Ему просто нравилась сама вещица как таковая, ведь ни у кого такой в целом свете больше нет. Разве не приятно само по себе?

Эльф осторожно потянул за желтоватую, как старая кость, петельку. Дверь даже не скрипнула и плавно отворилась, словно долгие века ждала именно этого случая.

Как и утверждал Роканд, пол комнаты покрывал толстый слой праха, белесый и тяжелый. Стены светились молочным светом, и этого света хватило, чтобы Ириен увидел картинку в узкой квадратной нише на стене. Яркая, пестрая и непохожая на обычный рисунок, сделанный красками или графитовым стержнем. Скорее всего, она напоминала замороженный волшебством взгляд, если такое в принципе возможно. На фоне высоких заснеженных гор с нее улыбались мужчина и женщина, так искренне и открыто, как улыбаются только самые удачливые и счастливые люди. Мужчина был русоволосым, стриженным, как рыцарь, чтоб волосы под шлемом не мешали, а волосы женщины, цвета спелой пшеницы, длинные и блестящие, полоскал невидимый ветер. Светлоглазые и молодые, они смотрели с картинки совсем как живые. Целое мгновение. Пока проникший в комнату сквозняк не разметал легким облачком удивительную картинку. Но и мгновения хватило эльфу, чтоб запомнить увиденное в самых мельчайших деталях. Как то: крошечные сережки у женщины, плоская серая штуковина, вставленная в ушную раковину мужчины. И уши, да, уши у них были человеческие, самые обыкновенные уши. Не заостренные в большей или меньшей степени, как у эльфов и орков, и не прижатые плотно к черепу, как у тангаров. То были именно люди. Такие же точно, как Пард, Малаган или Джасс.

– Ты видел?! – пискнул восторженно Роканд.

– Видел.

– Что ты думаешь по этому поводу, эльф? Только честно.

– Что все здесь построили люди… и что в «Незаконченной повести времен» гораздо больше истины, чем принято считать, – молвил Ириен.

– Хочешь совет, мастер Альс? Не говори никому о том, о чем додумался только что.

– Почему? – холодно поинтересовался эльф.

– Если боги распорядились всеми нами так, как оно есть, то не нам судить их выбор.

– Боишься, что твои сородичи вооружатся идеей о первоначальности вашей расы и начнут резать нелюдей?

– Скажем так, мастер Альс, я менее всего хочу, чтоб этот мир превратился в один большой Оньгъен… не в обиду мастеру Парду будет сказано, – мягко проговорил маленький проводник. – Я слишком хорошо знаю, что такое быть не таким, как все. И я ничего не имею против нелюдей. Наш мир разнообразен и нескучен в основном благодаря вам.

Ириен бросил взгляд на пепел, оставшийся от Первого Народа. Возможно, это тот самый случай, когда не стоит спорить с богами? Он хотел что-то сказать в качестве эпитафии Ушедшим, но вопль Сийгина вырвал эльфа из философского настроя, разрушив ощущение разговора с вечностью:

– Ирье! Скорее! Скорее!

Ириен сломя голову понесся на зов соратника, на ходу извлекая из ножен мечи и мысленно готовясь принять неравный бой с любым врагом. Хоть из прошлого, хоть из настоящего. Но застал он лишь кричащих на все лады мужчин:

– Старое Зло! Старое Зло!

– Я говорил, что здесь его гнездо! Я говорил! – громче всех вопил орк.

– Что тут?!! Что?

– Смотри, Ирье!

Проход по коридору перекрывала массивная дверь, такая мощная, что могла бы смело именоваться праматерью всех дверей. Но дело было не столько и не только в чудовищных запорах. По центру ее имелся один из самых зловещих и узнаваемых знаков этого мира. В большой светлый круг был вписан по центру черный круг поменьше, и от него в трех направлениях расходились три толстых черных луча. Знак издревле почитался как символ самого ужасного, запредельного, непознаваемого черного Зла, хуже которого вообще ничего не существует в целом свете. Старое Зло – так именовали его на всех языках, но, как ни удивительно, никакого магического смысла знак не нес, являясь проклятием, злом и символом неназываемого ужаса одновременно. Особо зловредные некроманты ставили его на книги как печать. Адепты темного культа поклонялись знаку в своих тайных молельнях, и только сам Антипод мог пользоваться его силой. Насколько знал Ириен, в мире существовало всего два наскальных изображения знака Старого Зла.

– Бежим отсюда, пока Старое Зло не вырвалось, – торопил остальных орк, старательно отворачиваясь от двери.

У его народа имелось несколько жутких легенд о силе Старого Зла. Одна из них рассказывала о том, что знак может похитить Истинное Имя и развоплотить любого, кто станет глядеть на него дольше, чем орк может задержать собственное дыхание.

Лишний раз подгонять никого не понадобилось. Об одном уговорились заранее: рассказать только Анарсону, чтобы поторопился и не задерживался на стоянке.

– Вот, вишь, как все обернулось, – пробормотал проводник, которого для ускорения движения (а точнее, бегства) взял на закорки Альс. – Боги тоже не дураки были. Знали, за что карали.

Эльфу ноша была вполне по силам, и он мог бежать с проводником за плечами наравне со всеми, а то и вырываясь вперед. Он первым выскочил из «обители Старого Зла» и, так как смотрел все больше под ноги, чтоб не споткнуться, пропустил зрелище, от которого всхлипнул и затаил дыхание мастер Роканд. Альс, услышав сдавленный хрип, остановился как вкопанный и поначалу не поверил своим зорким эльфийским глазам.

Чуть поодаль от ощетинившихся копьями и мечами полуголых тангаров, притаившегося за фургоном Аннупарда Шого в обнимку с секирой и целящегося из сийгинова лука Мэда Малагана расположился дракон. Самый настоящий дракон, возлежавший на пригорке, с которого недавно командовал помывкой сородичей Анарсон. Дракон был весь целиком обсидианово-черный с изумительным по красоте ультрамариновым отливом. Он равнодушно взирал на двуногих существ, приготовившихся к скорой смерти, своими маслянистыми изумрудными глазами, в которые так и тянуло посмотреть и чего делать не стоило ни при каких обстоятельствах.

– Слезай, мастер Роканд, – одними губами прошелестел Альс и присел, чтобы спустить на землю маленького проводника.

При этом эльф старался не отрывать глаз от сине-стальных когтей, вонзенных в почву, каждый из которых был длиннее руки взрослого мужчины.

– Какой он… красивый, – завороженно шептал проводник.

– Только не смотрите дракону в глаза! – предупредил Альс.

Взгляд Крылатых Вечных завораживает, затягивает в свои волшебные пучины, лишает воли, памяти и разума. И нет никакого способа спастись от могущественной магии драконов. Во всяком случае, двуногие волшебники так и не придумали действенного контрзаклинания, как ни старались уже который век.

– Я же говорил, что это были драконы… – совершенно несвоевременно возрадовался Яримраэн, которому в смертельной опасности отказывало всякое чувство самосохранения.

– Заткнись, Яр, – рявкнул Ириен, не оглядываясь.

Откровенно говоря, ему совсем не хотелось умирать, тем более сейчас. Эльф вздохнул и направился в сторону дракона. Вовсе не оттого, что был настолько бесстрашным. Просто дракон не будет разговаривать сразу со всеми, а если до сих пор все они не сожраны вместе с лошадьми, значит, дракон пришел говорить. Драконы говорят только на Подлинном языке Творения – лонгиире, а его знал только Ириен. Все проще простого. Надо только заставить себя подойти к исполинскому могучему Крылатому и при этом постараться громко зубами не стучать. И ни в коем случае не наложить в штаны от утробного безотчетного ужаса.

– НЕ БОЙСЯ. Я ПРИШЕЛ С МИРОМ, – прогрохотало в голове Ириена горным обвалом.

Драконья глотка не приспособлена для словесного общения. Крылатым это ни к чему. Они общаются мысленно.

– Тише!!!

Оглушенный эльф присел, зажимая уши. Казалось, еще чуть-чуть, и его глаза вытекут из глазниц от давления, созданного сознанием дракона. Тут сложно было оценить забавную сторону ситуации. Ведь если переводить буквально и дословно, то фраза дракона звучала: «Не беги. Я сыт».

Несколько смыслов лонгиира замысловато перетекали один в другой в зависимости от интонации, громкости и модуляций, и при желании любое произнесенное слово могло трактоваться с точностью до наоборот.

– Я ХОЧУ ПОГОВОРИТЬ С ТОБОЙ. (Слушай мой голос.) ПОДОЙДИ БЛИЖЕ. (Ты маленького роста.)

Теперь голос звучал уже вполне терпимо. От его мощи перед глазами не плыли огненные круги и не подкашивались ноги в коленях. Ириен медленно подошел ближе, оказавшись в прямой досягаемости зубастой пасти. Теперь он мог видеть каждую чешуйку на морде чудовища. Одни были размером с добрый ростовой щит, другие – чуть больше ногтя на мизинце, и каждая переливалась перламутровыми оттенками синего и изумрудного. От дракона шел жар и пахло раскаленным добела железом.

– Что тебе надо? (Ты возьмешь? Что?)

Говорить на языке Творения, как на общем-адди, было непривычно и неудобно. Язык у Альса еле ворочался, выталкивая каждое слово, словно ком песка.

– ТЫ ДОЛЖЕН ЗНАТЬ ПРАВДУ, ПРЕЖДЕ ЧЕМ ПОЙДЕШЬ ДАЛЬШЕ. (Знание уже свершенного – залог окончания пути.)

– Какую правду? (Кто свершил?)

Альс готов был присягнуть, что летучий змей растянул бронированные губы в усмешке.

– ОНИ НЕ КАРАЛИ. (С крыльями не упадешь.) ОНИ СПАСЛИ. (Крылья возносят.)

– Они? Боги? (Отворившие?)

«Если беседа затянется, я просто умру», – думал Ириен, пытаясь не обращать внимания на вкус крови во рту и нарастающий гул в ушах. Находиться рядом с Вечным Крылатым было невыносимо. От осознания своего убожества, ничтожности и бессилия, от его несокрушимости и величия.

– БОГИ НИКОГДА НЕ КАРАЮТ, А ЛИШЬ МИЛУЮТ. (Отворившие не бросают, а дают крылья.) ОНИ ДАРОВАЛИ ВАМ НОВУЮ СИЛУ (чтобы подняться так высоко), ЧТОБЫ ВЫ ЖИЛИ И БЫЛИ СВОБОДНЫ (где летают) ВСЕ (только смертные).

Сказав это, дракон с кошачьей грацией приблизил свою морду почти вплотную к лицу эльфа, обдавая его терпким облаком сухого жара своего дыхания. И Альс не смог, ну просто не смог удержаться от неудержимого желания отразиться в вертикальных черных зрачках, которые были так близко. И сделал то, чего делать нельзя, – посмотрел в глаза дракону.

– КОГДА ПРИДЕТ ВРЕМЯ, ТЫ БУДЕШЬ ПОМНИТЬ МОИ СЛОВА (В тот день память не даст ошибиться), – ураганом взревел драконий глас под черепом.

Вечный Крылатый смежил веки очень и очень своевременно, не дав скатиться в их бездонный мрак. А затем отодвинулся от своего крошечного собеседника, встал на лапы и распростер огромные, абсолютно черные крылья, не прилагая ни малейшего усилия, подпрыгнул и взлетел. От могучих взмахов поднялся сбивающий с ног ветер. Альс и остальные путешественники кубарем покатились по земле, заметались испуганные кони, с фургонов срывало покрытие. Стоянка стала похожа на место побоища. А дракон сделал прощальный круг над Проклятой долиной, поднялся в восходящих воздушных потоках выше и стремительно ушел вертикально вверх, моментально исчезнув из виду.

«Значит, не сейчас и не здесь», – стало последней мыслью Ириена Альса, прежде чем он закрыл глаза и позволил себе отключиться. Честно предоставив соратникам тащить свое обездвиженное тело, ловить разбежавшуюся в разные стороны скотину и всячески восстанавливать порядок среди людей и нелюдей, только что увидавших больше, чем остальным смертным удается и за дюжину перерождений.

Золотым осенним листом кружил он из густоты высокой кроны навстречу прохладной земле, зная, что станет ее неотъемлемой частью, растворится в ее безмерной щедрости и по весне снова вольется в круговорот сущего.

Падал снегом на уставшую пашню, побывав перед этим облаком, влажным ветром и океаном.

Кружил мотыльком-однодневкой в брачном танце в темной чаще, рассекал ветер узким стрижиным крылом, летучей мышью лавировал в кромешной тьме средь океана звуков и отражений, и непокорные ветра доверчиво подставляли свои спины под драконьи крылья.

Теперь он знал, что такое ПОЛЕТ и что означает быть СВОБОДНЫМ.

Как это знают листья, снежинки, бабочки, стрижи, драконы и всякие летучие твари, коим Создатель даровал небо.

– Иди ты лесом, Ириен Альс, чтоб я с тобой еще раз связался, – бурчал Анарсон, потягивая хассар, варварски приправленный медом.

– Драконов больше не будет, – пообещал эльф, ехидно скалясь.

– Ты хуже всякого дракона. Если б не твои отлучки в развалины, то нас бы уже здесь не было…

– Брось бухтеть! – взорвался возмущением Торвардин. – Будешь правнукам рассказывать, что живого дракона видел, а они своим потомкам перескажут. Это же диво! Пусть даже и страшное.

– Вот ежели я разорюсь, вот это и будет страшное диво, а все остальное… чепуха.

– Драконы – чепуха? – изумился Сийгин, которого событие прошедшего дня удовлетворило наконец масштабностью и величием.

– Понимаешь, орк, я так себе мыслю, что если в нашем мире живут драконы, то кто-то же должен с ними встречаться. Ну хотя бы время от времени. Верно? Так почему не я и не ты? – довольно самонадеянно заявил купец.

Они сидели возле костра, пили кое-как заваренный хассар и старались изо всех сил не подпрыгивать на месте, как дети, которых на празднике перекормили сластями. И даже голоса до мозга костей прагматичных тангаров, которым чужды всяческие романтические порывы, подрагивали от возбуждения. Ночь перевалила вершину, и шустрая Сирин успела закатиться за горизонт, а никто в лагере не спал. Ну кто же спит в такой знаменательный день? Только какая-нибудь колода бесчувственная, а не живой человек… или тангар, или эльф. И уж тем паче орк.

– Что же он тебе сказал? – допытывался Яримраэн, истекая завистью, как пчелиные ульи медом.

В кои-то веки обошли благородного эльфийского принца по части новых знакомств, и он места себе не находил.

– Речь на лонгиире можно трактовать по-разному. Примерно семью способами. И многое зависит от того, кто говорит, и еще больше от того, кто слушает. Как я понял, дракон пытался объяснить, что боги вовсе не наказывали Первых разделением на четыре народа. То был своего рода дар. И я должен помнить об этом.

– Ты у нас важная птица, Альс, – глумливо хихикнул Анарсон. – У тебя в напоминальниках драконы ходят. А завтра, глядишь, с тобой боги начнут советоваться.

– Уже.

– Что уже?

– Посоветовались, – вдохновенно молвил эльф. – Спрашивали: за каким хреном я с тобой, мордой купеческой, столько лет дружбу вожу и еще ни разу в зубы тебе не дал?

Анарсон задумчиво оттопырил нижнюю губу и весьма презрительно скосил глаз на языкатого эльфа.

– Скажи богам своим, что энто от того происходит, что сам опасаешься отхватить в отместку, и не только по зубам. Ибо мало кому из приличного народа попервоначалу при виде твоей рожи не приходит мысль врезать тебе как следует.

– Мне – не приходит, – рассмеялся Сийгин. – А тебя, Анарсон, дракон бы на месте сожрал, не разговаривая.

– До чего же он красивый был!

Уже все караванщики и лангеры знали, что у мастера Роканда появилась новая задумка. Единожды увидав дракона вживую, он строил планы попасть на Драконовы острова, хоть и убеждали его все вместе, что если даже драконы позволят смертной букашке ступить на их исконные земли, то без лонгиира там делать нечего. А лонгиир без волшебного дара выучить невозможно, будь ты хоть семи пядей во лбу. Однако отважный путешественник не сдавал позиций.

– Сами говорите, драконы могут читать мысли, вот пусть мои мысли и читают.

– Ты же думаешь на адди, ну в крайнем случае на оролирсе. А наши языки Крылатые воспринимают как оскорбление Подлинного языка Творения, – доказывал Малаган.

– Откуда тебе знать, что думают драконы?

В общем, невзирая на самые убедительные доводы, коротышка-проводник твердо решил, что если и уедет из Мбротта, то только на родину драконов.

– А вдруг у него получится? – мечтательно вздохнул Яримраэн. – Если сильно хотеть…

– Придется шибко попотеть, – закончил мрачно Анарсон. – Вот ведь напасть какая. Такого проводника увели! И кто? Драконы. Кому сказать… Придется дожидаться, пока перевалы на маргарскую сторону откроются.

– А мы морем рванем, в Ханнат, верно? – обрадовался орк. – Унанки и Джасс удивим.

– Удивим. А потом, когда расскажем о Проклятой долине и драконе, Унанки меня непременно удавит. От зависти, – удрученно хмыкнул Ириен.

Ханнатские крыши, они сплошь плоские, и на них запасливые хозяйки сушат впрок фрукты, сухари и вкусные семена очо, которые между трапезами грызут здесь все от мала до велика. Там же проветривают ковры и тюфяки. А некоторые умудряются еще и развести крошечный сад-ветроград, выращивая всякую полезную лечебную траву от поносов там или запоров, не транжиря семейный бюджет на плату лекарю-колдуну. Ханнатцы вообще славятся как известные скупердяи или же, если говорить прилично, как хитроумные экономы. Кому как больше нравится.

А еще можно редкой безветренной да к тому же лунно-звездной ночью сидеть на крыше своего собственного (что особенно приятно) дома, потягивать сладенький каш из розовых лепестков за неимением рарангового цвета и смотреть, как срываются с небесной тверди крошечные звездочки, которые в это время года то и дело расчерчивают небо над Великой степью огненными царапинками. Особенно если больше заняться нечем.

– Был бы ты нормальным эльфом, я бы тебя попросила спеть чего-нибудь.

– Много ты нормальных эльфов видела. Я самый нормальный, если выбирать из тех троих, которых ты знаешь: из меня, принца и Познавателя.

Унанки просто лень было тащиться вниз за цитрой. Да и риск попасться на глаза соседской прыщавой юнице, что каждую свободную минутку подглядывала за эльфом, был слишком велик. Тогда пиши пропало. Вид поющего эльфа способен толкнуть особо чувствительную барышню на весьма необдуманные поступки. Унанки и так уже начинал беситься, едва замечал на соседском заборе залегшую в засаде обожательницу.

Джасс чувствовала себя гораздо лучше, болезнь почти прошла, подгоняемая взашей целебным порошком и крепким хассаром. Накануне они с Унанки немного размялись, удовольствия ради помахав палками, потому что меч сам собой валился из ослабевших рук бывшей хатами. Физическая форма – дело наживное и восстановимое. Не чумой же она переболела, в конце-то концов. Как говорится, был бы кувшин добрый, а вино сыщется. А «кувшин» руками и уроками Хэйбора слеплен неплохой. Он постарался на совесть, когда сотворил «из ничего что-то». Немного сильной магии и много несложной работы, чтобы тело крепко-накрепко запомнило, каким ему надлежит оставаться, дабы быть достойным украшением для любимого меча мастера Хема. Романтики в данном поступке мага-ренегата – ни на жалкий медячок. Без магии пользоваться мечом, выкованным под немалую мужскую силу, Джасс все равно не смогла бы.

– По-моему, это гнусно, – заявил Унанки относительно усилий Хэйбора из Голала. – Я заметил, что люди прямо-таки норовят облагодетельствовать, особенно когда их никто о том не просит.

– Если ты так не любишь людей, то почему же не остался в Фэйре? Мог бы весь свой век без них обойтись, – съязвила Джасс.

– Мог, но не стал работать в кузне, как отец.

– Ты сын кузнеца?

Вообразить себе гибкого и стройного Унанки с молотом в руках довольно сложно. Хотя пусть похвастается тот, кто знает, какими они бывают – эльфийские кователи, если они, почти все как один, сидят за горами Ши-о-Натай, а мир знает только их имена на клинках.

– А что, непохоже? Думаешь, кузнецу обязательно быть поперек себя шире и руки иметь до колен длиной? Альс, между прочим, тоже у моего родителя учился. Да и я секреты знаю кой-какие. У моего отца их было множество.

– Ты похож на отца?

– Немного. У него волосы и глаза были темнее. А ты…

– Нет, я своих вообще не помню. Слишком мала была, когда в храм продавали. Так… иногда сны снятся – море, песок, дети, собака. Смутное что-то такое.

– Продали? – зло сощурился Джиэс. – Из-за того что ты Воплощение?

Джасс грустно улыбнулась одними глазами. Сказать, не сказать? И решила – будь что будет.

– Я не родилась ею, мне отдали ее судьбу добрые и милосердные жрицы. Облагодетельствовали, можно сказать. – И она без трепета поведала свою историю превращения из обыкновенной маленькой послушницы, проданной в храм семьей из-за многодетности и нужды, как это обычно и бывает, в грозу всего континента и воплощенное проклятие. Иначе как бы юная северянка очутилась так далеко от Ятсоунского храма…

Метрессе Чиколе пришлось встать из своего удобного кресла, чтобы девушка, стоящая перед столом, не смотрела на нее сверху вниз. Жрица прошлась вдоль стены, разминая затекшие ноги. Она не знала, как начать разговор, а такое с ней случалось нечасто. Девушка следила за жрицей с деланым, но весьма умелым спокойствием. Ей недавно сравнялось тринадцать, а в таком возрасте в Маргаре уже замуж отдают. Голубую тунику послушницы Джасс сменила на синее платье жрицы и вполне могла считаться взрослой, несмотря на детскую нескладность фигуры. Это единственное, что осталось в ней от детства. Девчонка становилась все упрямее, скрытнее и строптивее, чем большинство ее ровесниц. С таким характером она вполне могла подняться по иерархической лестнице быстрее многих и, кто знает, в свое время стала бы главной жрицей в каком-нибудь провинциальном храме. Но это не входило в планы леди Чиколы. Никогда.

– Я вызвала тебя для того, чтобы сообщить важную новость, – твердо сказала Первая жрица. – Тебе предстоит отправиться в Аймолу, в город Храггас, чтобы служить Оррвеллу и людям, используя свой дар по назначению.

– Это далеко, – сказала девушка, опустив глаза так, чтобы утаить от леди Чиколы свой взгляд.

– Я знаю, но, поверь мне, так будет лучше для всех.

– Я в чем-то провинилась? – сдавленно спросила девушка.

– Нет, разумеется. И не воспринимай свое служение как ссылку. Твой дар – заклинать погоду, и он принесет пользу несчастным людям, которые ждут тебя в Храггасе, – уверенно ответила жрица. – Идем со мной, я познакомлю тебя с господином Маури и его спутниками. Они приехали специально за тобой.

Господин Маури отличался от своих земляков только более дорогой одеждой. Сначала Джасс решила, что перед ней стоят родные братья, если не близнецы. Одинаковые плоские лица, мутно-желтые глаза, вислые носы делали храггасцев похожими на представителей неведомой расы людей-уродов. Они, словно слепленные из песка, вызвали у Джасс острое чувство гадливости. Она молча поклонилась и получила в ответ не менее низкий поклон. А леди Чикола – заверения в вечной благодарности храму Оррвелла, бога-странника.

– Завтра господин Маури зайдет за тобой, чтобы отвести на корабль. Собирай вещи, прощайся с подружками и – в путь, – сказала Первая жрица, и Джасс готова была поклясться, что услышала в ее голосе отчетливую нотку облегчения.

Будто с плеч метрессы наконец-то свалился непосильный груз.

То ли из почтительности, то ли от пренебрежения храггасцы молчали всю дорогу от храма в порт, и только когда Джасс поднялась на борт «Сияющих крыльев», господин Маури объявил ей, что ятсоунскому храму за нее заплачено три сотни полновесных золотых аймолайских алуро и она не должна даже близко подходить к борту, чтобы, упаси боги, не свалиться в воду. Короче говоря, новую храггасскую повелительницу ветров намеревались запереть в каюте до конца путешествия, и понадобилось немало красноречия, бахвальства и наглости, чтоб убедить его в обратном. Впрочем, Джасс могла переспорить даже самого мэтра Нугирона – храмового книгочея и хранителя священных текстов, славившегося на весь Ятсоун своим занудством.

Она покидала храм, Ятсоун и Игергард со смешанными чувствами. Теперь, став взрослой не на словах, а на деле, Джасс надеялась, что песчаные людишки будут слушаться ее, как саму метрессу. Это было приятно. Но с другой стороны, Храггас ей почему-то казался не самым лучшим местом в мире. Где-то в глубине души червячок подозрений делал свое незаметное дело, постепенно подтачивая уверенность в безоблачности ее будущего. У Джасс, конечно, был волшебный дар, но едва ли она могла претендовать на то, чтобы гордо именоваться волшебницей. Девушка совершенно не обольщалась на свой счет. В храмы Старых богов старались брать детей хотя бы с минимальными склонностями, иначе они не смогли бы овладеть намоленной магией священных символов.

Джасс смотрела на удаляющийся берег и размышляла над последними прощальными словами леди Моры. Как там она сказала, «прости меня, если сможешь, а если не сможешь, то по крайней мере не проклинай»? Если она имела в виду путешествие на край земли, то Джасс все равно рано или поздно пришлось бы покинуть Ятсоун. Так по крайней мере она смогла бы увидеть чужие страны, вырвавшись за стены храма в большой мир. Юная заклинательница погод подозревала, что ее столь поспешное назначение продиктовано желанием леди Чиколы поскорее от нее избавиться и по возможности засунуть подальше на край земли, но причины ей были неведомы. Леди Мора вполне могла что-то знать. «Что-то нехорошее, – шептал Джасс тоненький голосок рассудка. – Что-то слишком ужасное, если уж жрица умоляла о прощении».

Тревожная мысль ускользала, словно живая ящерка из ладоней, и девчушка решила не торопить события. В данный момент она плыла на красивом корабле в далекую страну, где должна была стать очень важным человеком для целого города. Жизнь была завораживающе прекрасна, каковой ей положено быть в тринадцать с хвостиком лет. Сильный ветер наполнял паруса, и в этом была личная заслуга Джасс.

А в темной келье у распахнутого окна сидела Первая жрица бога-странника и писала на дорогой заморской бумаге. Буковки получались ровными и округлыми, как бисеринки на прочной нитке. Перышко в ее руке сердито скрипело, но сжимавшая его рука была неумолима, как сама смерть.

Первая жрица писала:

Она аккуратно сложила послание и требовательно позвонила в колокольчик, вызывая гонца, терпеливо поджидавшего за дверью.

– Это письмо должно лопасть в Оллаверн к самому Ар'аре лично в его руки как можно быстрее, – приказала она. – Денег не жалей, коней тоже. Иди.

Всю ночь Чикола молилась в одиночестве перед алтарем бога-странника, чего не делала много лет, с тех пор, когда сама была молодой девушкой. Она молилась искренне и от всей души, но загадочный бог путников, колдунов и одержимых безмолвствовал. Как обычно…

– Странная вещь – судьба, – проговорил задумчиво Джиэс. – Никогда не знаешь, что тебе уготовано. Где твой собственный выбор, а где распорядились за тебя.

– Но ты ведь лангер, Унанки, ты ведь сумел однажды разорвать свои узы?

– Не знаю. Веришь, я сам не ведаю, когда и где это случилось. Парни думают, что я специально темню, а я… сам не понимаю. Родился вроде бы как все, ни знамений, ни светопреставлений в час моего рождения не наблюдалось. И не принцем и не герцогом, а сыном своего отца – простого деревенского кузнеца. Ну, разве что дружбу водил с Познавателем. Но потом он ушел из Цитадели, а я подался в пограничные стражи, служил там, как все. А уж после решил, что Фэйра мне мало, и отправился сначала в Игергард, потом за море в Маргар. В промежутке умудрился попасть в плен и рабство. – Унанки тяжело вздохнул, переводя дух. – Много было всякого: приключений, увлечений, огорчений.

– Но ты стал лангером…

– Стал, но кто меня спрашивал: хочу я или нет?

– А ты не хотел?

– Понимаешь, если бы все назад вернуть… я бы не отступился… Если сравнивать с чем-то овеществленным, то ланга – это… как меч. Отец брал несколько стальных прутов, перекручивал их меж собой и ковал до тех пор, пока не выйдет у него меч без изъяна, превращая разрозненные пруты в единое целое. Стать частью такого целого – большая честь. А вдруг наш «меч» выкован для того, чтоб разрубить узел твоей и чужой судьбы? Я в последнее время все думаю об этом.

– Кто б знал, как я устала от… предопределенности, – с нескрываемой горечью произнесла Джасс. – Было время, когда я готова была сама себе глотку перерезать, чтобы весь этот мир захлебнулся бурями, задохнулся от жары и раскололся на тысячу кусков, как ледяная гора. Меня тоже никто не спрашивал. Никогда. Даже ты, Джиэссэнэ, когда вступился за меня перед Хатами.

Не осталось от их общего благодушия даже пылинки. Они глядели друг на друга без доли сочувствия.

– Я не собираюсь оправдываться. Особенно перед тобой. Особенно сейчас, когда уже ничего невозможно изменить. Если тебе будет легче, то знай, что ты была слишком важна… для Ириена, а я не хотел, чтоб он штурмовал Сакш в безнадежной попытке тебя освободить.

– Он тебя поблагодарил? – спросила она бледными, дрожащими от гнева губами.

Унанки опасно прищурился, став удивительно похожим на приготовившегося к решающему броску ручного сокола.

– Я сделал это не для него, а для всех нас. И двигала мной вовсе не любовь к твоей занятной особе, если тебя это интересует.

– Что ж… От меня «спасибо» ты тоже не услышишь, – посулила Джасс.

– Я и не рвусь.

Эльф откинулся спиной на тюфяк и устремил свой взгляд в ночное небо. «Самое эльфийское занятие», – вспомнились Джасс слова Ириена. И не стоит даже пытаться понять, какую потаенную струну неприязни затронула она своим появлением в его жизни. Предубеждениям Джиэссэнэ много больше лет, чем этому старому дому, и гораздо больше, чем она прожила на свете. «Надо смотреть на такие вещи проще, – повторял Яримраэн. – Как на данность, и не более того. Надо видеть перед собой не раздраженного Унанки, а существо, которое имеет право на все свои обиды, принципы и недостатки, и принимать его таким, как есть. А уж он-то обязательно последует примеру и найдет взаимные точки соприкосновения».

– У некоторых степных племен есть забавное поверье, – вдруг сказал эльф тоном, далеким от недавнего раздражения, как небесная твердь от земной. – Они считают, что звезды – это костры небесных степей, вокруг которых сидят их предки, давно ушедшие за Грань. И поэтому, говоря здравицы, кочевники поднимают чаши высоко над головой, чтобы предки могли отпить вина. Это один из немногих обычаев людей, который мне нравится.

– Красиво, – согласилась Джасс.

– Приятно, должно быть, думать, что и после смерти ты окажешься рядом с теми, кто тебе был дорог.

Женщина поглядела на него вопросительно. Унанки редко говорил о смерти.

– Как бы я ни относился к тебе, что бы ни говорил, но это именно ты дала ощутить Ириену то, что не дано абсолютному большинству из нас, – истинную любовь. А потому… я не буду против, чтобы когда-нибудь… потом… ты пришла к нашему небесному костру.

Вместо запретного «спасибо» Джасс просто сжала его плечо.

За следующее шестидневье, после того как караван Анарсона покинул наконец Проклятую долину и двигался дальше по ущелью, путешественники повидали еще множество странных и удивительных вещей, но все они не шли ни в какое сравнение с появлением Крылатого Вечного. Из чего Альс сделал умозаключение, что мир настоящего в любом случае интереснее и разнообразнее, чем мир прошлого, особенно если тогда не было драконов. Карали боги или миловали, но ему и всем им, людям и нелюдям, посчастливилось жить в мире, где незачем прятаться под землю и иметь дело со Старым Злом. Пусть этот мир несовершенен, а зачастую просто ужасен в своей неизменной и торжествующей жестокости, но под двумя лунами нашлось место для всех: для эльфов, орков, тангаров и людей, для грифонов и оборотней, для единорогов и драконов, для всяческих чудес и волшебства. А значит, не все так безнадежно, как порой может казаться любому мыслящему существу в нелегкий и суровый час.

Таким образом, опьяненный впечатлениями и призрачными надеждами Ириен Альс въехал в город Мбротт, чья слава столицы благовоний возникла так давно, что никакой из великих городов обитаемого мира и не пытался оспаривать первенство. Мбротт притаился на острие вытянутого мыса, прикрылся от палящего солнца покрывалом пальмовых крон и сладко подремывал в ожидании окончания сезона штормов, когда купеческий караван отважного Анарсона, да еще в сопровождении настоящей ланги, разбудил его самым дерзким образом. Храбрецов, прошедших Ктэйл, приветствовали как героев, дивясь в основном немыслимой отваге тангарских негоциантов. Что же до ланги, то ей как бы и положено встревать в такие приключения и выходить из опасных передряг победительницей, приумножая каждый раз свою славу. Посему лангерам от общественного восторга перепали лишь крохи. Зато какие! Пир, который закатил мброттский властитель, где лангеры на дармовщину наелись всяческих деликатесов. Небольшой, но чрезвычайно комфортабельный дворец, отведенный для временного проживания. Не в обычной же гостинице привечать героев?! И, разумеется, повышенный интерес женского населения к столь удачливым и знаменитым мужам. Особой популярностью пользовался Пард. Рыжие почитались в здешних землях счастливчиками и самыми страстными любовниками. И тут никто слыхом не слыхивал об Оньгъене, оньгъе, церкви Вечного Круга и расовом превосходстве людей. В Мбротте поклонялись, как и встарь, Великой Пестрой Матери, и только ей одной, свято чтили брачное уложение – Имлан, пили разбавленное водой вино и считали металлические деньги новомодной и вредной затеей, не понимая, как можно полагаться на честность какого-то чеканщика, когда на свете есть жемчуг. А жемчуг в Мбротте не переводился никогда.

Когда-то Альс сам ловил жемчуг. Правда, было это давно и на другом конце обитаемого мира, но навык оценивать качество жемчужин никуда не девался, а потому в подарок Джасс он выбрал самые роскошные серьги, какие только сыскались на торге. Нет, не самые большие и не самые дорогие, но самые красивые и изысканные, достойные украсить ушки любимой женщины. Еще больше времени Ириен потратил на выбор достойного презента Унанки, остановив свой взор на строгом браслете, инкрустированном перламутром. Таким способом к Джиэссэнэ, естественно, не подлижешься, но эльфу будет приятно знать, что друг его не забыл.

Старуха сидела прямо на земле и выбрасывала в песок из деревянной треснутой чашки круглые костяные пластиночки с архадскими рунами. Ярко-желтое платье выделяло ее на фоне белой стены, словно то не старая женщина была, а редкий экзотический цветок расцвел. В белые космы длинных, до пояса, волос вплетены были перышки, ленточки, косточки. Тонкие, как тростинки, запястья отягощало множество медных браслетов, а вместо перстня на указательном пальце правой руки сидела живая изумрудно-слюдяная стрекоза. Старуха подняла на эльфа свои черно-синие глаза, усмехнулась, блеснув голыми беззубыми деснами, и поманила его ближе, ничуть не потревожив стрекозу.

– Хочешь мне погадать, Мать Танян? – спросил он, присаживаясь напротив на корточки.

Белесое полуденное небо немо и бесстрастно взирало на пустынную площадь, на нелепую старуху и на эльфа, обреченного на нежданное и оттого вдвойне жестокое предсказание.

– А что тебе гадать, Ириен по прозвищу Альс, если путь твой не мной сочтен?

– Только не говори мне, что сидишь тут просто так, – скривился в глумливой ухмылке эльф.

– Просто так я в другом месте сиживаю, догадливый эльф. А ты вроде как и не рад? – в тон ему ответствовала Мать Танян.

– А чему радоваться? – пожал он плечами. – Ты если чего и предрекаешь, то никогда хорошего, только гадость какую.

– Работа у меня такая. Думаешь, мне самой нравится?

– Так на покой уходи. Пусть молодые пророчат. Может, у них выйдет повеселее?

– Да ты, гляжу, совсем не боишься, – усмехнулась старуха добродушно.

– А должен?

– Ишь ты! – фыркнула она. – Как дракона повстречал, так думаешь – тебе и море по колено?

– Не думаю. Только подустал я от пророков и пророчеств несказанно. Надоело мне быть ходячим судьбоносцем. Скажу еще проще – меня с души воротит от божественных откровений, предсказаний, знамений, сакральных истин и прочей мистики.

– Верю. Меня тоже. Лично мне ты очень даже симпатичен, Ириен Альс. Однако приходится говорить тебе… Как ты там выразился?.. Гадость.

– Сочувствую, – устало пробурчал эльф.

– Сомневаюсь… Получается, я тебе хорошее настроение испортила уже… хм… н-да… и еще больше испорчу. – Старуха пожевала губами в задумчивости. – Готов слушать?

Альс коротко кивнул, мол, валяй, раз только за этим пришла.

– Бесстрашный ты, а это плохо, Ириен Альс, – вздохнула пророчица. – Тому, кому суждено столько, должен уметь бояться. Если не за себя, так за других.

– Не переживай, я умею это делать.

– Вот как? А выбирать ты умеешь?

– Между чем и чем?

– Между любимой и лангой.

– Это не выбор.

Они встретились глазами. Словно две непобедимые армии на поле предстоящей битвы. Точно грозовые фронты, чье соприкосновение высекает сверкающие сполохи молний.

Древняя беспощадная сила пророчицы и серебряные щиты эльфийского Познавателя.

– Тебе доведется выбирать, КОМУ ЖИТЬ, А КОМУ УМИРАТЬ, – молодым, сильным голосом промолвила Мать Танян.

Альс склонил голову на плечо, продолжая внимательно рассматривать старуху.

– Не нравится мне твое пророчество, – сказал он после долгого молчания.

– Мне и самой не нравится. Но о таком лучше знать заранее, – согласилась она. – Одна женщина против пятерых мужчин. Все предельно просто.

– Погоди, разве не волей всех богов и самой Пестрой Матери мы собрались? – резко спросил эльф.

– Смешной ты, разве так бывает, чтоб и любовь, и сила, и полцарства в придачу? Это против правил.

Улыбка у знаменитой пророчицы вышла очень и очень грустная. Видимо, Альс действительно нравился старой женщине по имени Танян. Но пророчество не признает личных приязней. Как град не выбирает, чей урожай бить, проходя по земле безликой полосой. Как молния бьет, не глядя, в дерево ли, в корову ли, в человека ли. Слепая сила.

– А если я не стану делать выбор?

– Значит, за тебя это сделает кто-то другой.

– А вот это мы поглядим, дам ли я что-то сделать.

– Обязательно, Ириен Альс, будем глядеть вместе. Я уверена, ты найдешь выход.

Старуха звонко потрясла своей чашкой и высыпала на землю гадальные пластины, но Ириен не стал их читать.

А Мать Танян не стала исчезать в ослепительной вспышке. Воображение поражать тут было поздновато, да и некому. Она деликатно и тихо растаяла в воздухе, как облачко дыма. А пластинки остались лежать в пыли.

На них архадскими рунами было написано: «ВЫБОР ВСЕГДА ЕСТЬ».