Глава 6
ПУТИ ПОДЗЕМНЫЕ И ПУТИ НЕБЕСНЫЕ

Ириен скорчился в три погибели возле костра, терпеливо дожидаясь, когда его перестанет трясти от озноба. Его зубы стучали, и никакой огонь не согревал. Что ни говори, а плата за столь тесное слияние душ и взаимное проникновение иногда слишком высока даже для Познавателя. И всецело поглощенный внутренними ощущениями, Альс только каким-то краем сознания почувствовал приближение чужих. Но предупредить никого не успел. Посреди ночи маленькую стоянку со всех сторон окружили вооруженные пиками конные воины в шелковых кафтанах и широких шароварах, в кольчугах и островерхих шлемах с птичьими плюмажами. Это были воины из Чефала, если судить по золотым крыльям, шитым на их знамени.

– Это и есть лангеры? – озадаченно спросил из темноты неожиданно звонкий женский голос.

– Да, моя госпожа, – ответствовал мужской голос. – А тот тип с перекошенной рожей и закутанный в одеяло – сам Ириен Альс.

– Надо же, – фыркнула женщина-невидимка. – А на первый взгляд настоящие висельники.

– Приятно познакомиться, – сипло прошептал Ириен. Голосовые связки отказывались работать как следует. – С кем я имею честь разговаривать?

Из тьмы в круг света выступила молодая женщина, одетая в такую же, как на всадниках, мужскую одежду. Черные как смоль локоны вьются из-под шлема, маленькие белые ручки украшены перстнями и браслетами, яркие темные глаза, узкий подбородок. Она дала себя рассмотреть со всех сторон. И надо заметить, лангерам очень даже понравились ее округлости. Мэд Малаган аппетитно чмокнул губами. За что чуть не схлопотал острием копья в бок.

– Я владычица Сандабара, эльф, – гордо заявила женщина.

– Как мило. – Альс сделал вид, словно хочет оторвать зад от земли в знак уважения. – Какому чуду мы обязаны возможностью лицезреть королеву Тайру-Ли?

По идее, голос произносящего эти слова должен был литься сладкой патокой. Южные правители, как правило, очень любили подобный стиль общения. Однако заставить свое горло издать мало-мальски пристойный звук Альс попросту не мог.

– Как две луны, снисходящие до созерцания грешной земли, так и владычица Сандабара редко являет свой лик простым смертным, – процитировал он известного менестреля.

Возможно, эти слова и были бы восприняты как уместный комплимент, если бы они не произносились каркающим шепотом и притом с явной неохотой.

Спутник королевы, доселе хоронившийся в темноте, возмущенно фыркнул и сделал несколько шагов вперед. Не иначе как для того, чтобы продемонстрировать лангерам игру света на драгоценных камнях своих перстней. Впрочем, меч, рукоять которого он трепетно сжимал, тоже был знатно украшен.

– Да как ты смеешь так говорить с владычицей?!

– Чего там дальше в поэме, я не помню…

Тайра-Ли оказалась редким исключением из череды венценосцев, падких на красивые словеса. Она гневно нахмурила брови и топнула ножкой в маленьком остроносом сапожке.

– Хватит паясничать, сидхи. Я прекрасно знаю, кто ты такой, и нечего изображать из себя моего покойного визиря, мир его душе. Можно подумать, я никогда прежде не видела эльфов! И считать, что я куплюсь на сладенькие словечки, было бы с твоей стороны не слишком разумно.

– Пока что я только засвидетельствовал свое почтение вашему величеству.

– Считай, что уже засвидетельствовал.

Ириен пожал в недоумении плечами и решил, что пора сменить тактику. Для начала он встал, сразу заставив королеву и ее благородного спутника взирать на него снизу вверх. Причем голову им приходилось задирать довольно сильно.

– Что же сподвигло великую королеву покинуть свой дворец посреди ночи? – с невинной улыбкой поинтересовался лангер.

Королева в ответ изобразила еще более наигранное удивление. Она была достойной соперницей.

– А что доблестная ланга, знаменитая по всей Великой степи от края до края, делает в окрестностях моей столицы?

– Неужели и вашему сну помешал Бьен-Бъяр? – в свою очередь парировал Альс.

Он просто наслаждался негодованием ее величества. Тайра-Ли сжимала и разжимала маленькие кулачки, пытаясь справиться с собой. Будь у нее хоть тень выбора, лангерам бы точно не поздоровилось…

– Сколько?

– Что сколько?

– Сколько тебе нужно времени, чтоб избавить меня от Степного Волка? – напрямик спросила чефальская королева.

Но Альс был неумолим.

– Голова Бьен-Бъяра нынче в цене. Нас всего семеро, а у ее величества целая армия. Разве мы можем быть конкурентами?

Закушенная чуть ли не до крови губа женщины и сведенные в одну линию соболиные брови говорили красноречивее всяких слов. И пожалуй, не стоило перегибать палку, чтобы заставить владычицу заново переживать унижение от тайного бегства из собственного дворца. Лангерам Альсово хамство могло дорого обойтись.

– Те, кого ты видишь тут, это и вся моя армия. На сегодняшний день.

С лица эльфа старой змеиной кожей сползла наглая ухмылка. Он не зря бдительно следил за политическими перипетиями всех сопредельных царств Великой степи. Нужно хотя бы приблизительно знать, кто сейчас в опале, а кто в фаворе, кто с кем спит и кто кому родня. Иначе здесь нельзя ни жить, ни воевать, ни торговать, и никакие боги не помогут, даже сама Пестрая Мать.

– Лой-А-Мараг переиграл вас? Не так ли?

О высокородном князе и его претензиях на власть ходили разговоры уже не первый год. Тайра-Ли и Лой-А-Мараг отчаянно интриговали, взаимно и регулярно отправляя к Двуединому соратников и союзников конкурента, но избавиться от своего злейшего врага у королевы все не получалось. По целому ряду причин. Умел, ну умел Лой-А-Мараг выкручиваться и выходить сухим из воды там, где иной давно распрощался бы с головой. То прикидывался мертвым, то внезапно «воскресал», уходил в монастырь, прятался в борделях и притонах, а потом вдруг объявлялся в своих дворцах целый и невредимый. А потом нашел себе союзника в лице Бьен-Бъяра. Безумный альянс аристократа и безродного душегуба сначала заставил Великую степь до колик смеяться, затем призадуматься, а затем уж содрогнуться от самых ужасных предчувствий.

– Пока нет, – выдавила в ответ Тайра-Ли. – Но может это сделать до рассвета.

Видят светлые небеса, ее стоило уважать уже даже за вынужденную искренность. Не каждая женщина и тем паче не каждая королева способна на такой подвиг.

– Рассвет еще далёко, – философски заметил эльф.

– Тем более у меня нет желания соревноваться с тобой в язвительности, – отчеканила Тайра-Ли.

– Совершенно верно. У меня тоже. И на роль спасителя твоего трона я тоже не претендую.

В переводе на нормальный язык это означало, что владычица не сможет руками лангеров расправиться со своими внутренними врагами.

– Я беру на себя только Бьен-Бъяра. А князь А-Мараг твой, королева, – отрезал эльф.

– А если я найду более убедительные аргументы? – спросила женщина сладким и пьянящим, как медовуха, голосом.

В грудь Парда и бок Торвардина многозначительно уперлись острия копий.

– Надо было внимательнее следить за своими вассалами и вовремя предавать их в руки палача, как того требует закон в отношении заговорщиков. Вины ланги в том, что славный город Чефал, Сандабарское царство и его мудрая владычица попали в столь затруднительное положение, нету, – сварливо ответил Альс.

Тайра-Ли рассмеялась, словно услышала хорошую новость.

– Хорошо. Убедил. Но Бьен-Бъяр ланге по силам?

– Вполне, – важно кивнул Альс.

При этом он очень красноречиво посмотрел на Парда, призывая того держать рот на замке и не в коем разе не проболтаться, что Бьен-Бъяр с недавних пор пребывает в полной власти Неумолимой. Кто знает, как повела бы себя Тайра-Ли, узнав о таком повороте событий.

– Вот это действительно разумное решение, – одобрила королева, оглядывая злющих, как цепные псы, лангеров. – Ваш командир весьма разумен.

Она сделала знак рукой своим солдатам, чтоб те опустили копья.

– Надеюсь, ты знаешь, что делаешь, – сказал Унанки, не глядя на Ириена.

Они проскакали без остановки остаток ночи, солнце уже успело высоко подняться над горизонтом, когда показались окраины Чефала. И лангерам осталось только возблагодарить богов и предков Тайры-Ли за отсутствие у города внешних стен.

– Королева, вы уверены, что заговорщики не знают о том, что вы сбежали? – поинтересовался как бы невзначай Яримраэн, поравняв своего коня с лошадью Тайры-Ли.

Владычица как-то сразу прониклась доверием к эльфийскому принцу, каким-то верхним чутьем признав в нем королевскую кровь. И не пользоваться этим обстоятельством было бы со стороны лангеров глупостью.

– Мои личные апартаменты хорошо укреплены, и их охраняют верные люди. Я рассчитывала на то, что Лой-А-Мараг не сразу решится открыто поднять мятеж. Он ждет, когда у меня сдадут нервы, казня каждый час по одной из моих придворных дам.

Тор и Малаган переглянулись.

– А-а-а-а! – протянул принц. – Подземный ход.

– Вы весьма догадливы.

– Ну а как же иначе вы могли оказаться за городской чертой, да еще в сопровождении личной гвардии?

– Говорят, где-то здесь, еще до того как появился Чефал, был подземный тангарский город, – ни с того ни с сего сказал Торвардин.

– Так говорят. Под землей много ходов, – уклончиво пробормотала королева. – Еще больше там опасностей.

Тайру-Ли передернуло при воспоминании о собственном путешествии по подземельям.

– Мы ударим в спину Лой-А-Марагу, а вы покончите с Бьен-Бъяром.

С холма, на котором остановился отряд, открывался самый лучший вид на Чефал. Город лежал как на ладони, чудесный, древний, незабываемый, как первая любовь, город, одурманенный запахом раранговых цветов. Солнце горело в окнах высоких башен дворцов, словно сигнальные огни тревоги, а вода в устье Теарат и заливе была багрово-кровавого оттенка, предвещая неспокойное утро. Чефал проснулся и еще не ведал о грядущей участи многих из своих обитателей. Пройдет совсем немного времени, времени, которое потребуется для того, чтобы отряд отборных королевских воинов достиг дома первого из заговорщиков – сторонника князя А-Марага. Воины с орлиными плюмажами ворвутся внутрь, сломав ажурные ворота, и не пощадят ни детей, ни жен предателя, а заодно всех, кого найдут внутри. Детей будут бросать прямо из окон на острия пик, женщинам – резать животы, слугам и приживалам – ломать хребты и всем подряд – рубить головы. И так будет продолжаться, пока каждая половица в доме, каждый камень во дворе не будут залиты кровью. И пойдут дальше, постепенно продвигаясь к дому самого Лой-А-Марага. А впереди обезумевшей от ужаса и страха тварью будет бежать слух о кровавом возмездии Великой королевы Тайры-Ли, дочери Сиффмара Чефальского Сокола, внучки грозного Барварра-Ли, огненного цветка на родовом древе династии, основанной самым жестоким пиратом древности. И когда гвардейцы ворвутся во дворец, на пике у каждого воина будут насажены головы родственников предателей. К тому времени у королевы не останется ни единой фрейлины или служанки, ни одного пажа, потому что подлый заговорщик Лой-А-Мараг не сдержал свое слово и казнил каждый час сразу по три заложника. И совершенно зря бывший великий лорд Лой-А-Мараг будет ждать подмоги от Степного Волка. Мертвые не кусаются, даже мертвые волки.

Оставив королеву и ее верных воинов собирать кровавую жатву возмездия, ланга отправилась к старым верфям за своей долей славы. И только со стороны может показаться, что штурмовать укрепленный дом, полный разбойников, – дело простое.

Альсу давно не приходилось так попотеть, работая мечам. Спину прикрывал Пард. Да и Сийгин с Унанки тоже даром времени не теряли. Орк расчистил себе местечко с помощью новенького арбалета и, отбросив бесполезное в ближнем бою оружие, взялся за меч. Малаган, Тор и Ярим зашли через кухонную пристройку и продвигались навстречу своим соратникам. Там, где не доставал меч эльфийского принца, вполне успевал Тор со своим тяжелым клинком. Ловкий и зоркий эрмидэец не давал разбойникам подобраться незамеченными с других сторон.

Еще накануне особняк охраняли полсотни человек, но ночные события и гибель вожака заставили многих сбежать из Чефала. В спальне на втором этаже билась в истерике Сейдфал, на полу в луже крови лежал Бьен-Бъяр. Словом ничего ценного в этом доме, требующего защиты ценой собственной жизни, те из разбойников, у кого имелись мозги, не видели. Как бы ни пыжился Фриз, но держать в повиновении толпу головорезов, как это удавалось покойному Степному Волку, ему не под силу. И несмотря на то что Фриз собственноручно зарезал троих, дисциплину это не укрепило. Меньше всего Фриз Длиннорукий хотел встретиться в поединке с Ириеном Альсом. Довелось однажды видеть, как тот управляется своими двумя мечами. Красиво и жутко, потому что в ушах кроме воплей усекаемой жертвы еще долго стоит хлюпающий звук, который издает сталь, когда врезается в мягкую плоть. Подлый нелюдь не торопится ударить по шее или в сердце или другим способом убить соперника на месте, его оружие рубит руки и выхватывает целые ломти плоти. И по его наглой, надменной до безобразия роже видно, что получает он от этого огромное удовольствие.

– Фриз! – узнал его Альс. – Какая встреча! Как поживает твой хозяин?

Ну до чего неприятно видеть, как на мокром и красном от крови лице сверкают белые зубы.

– Мертвее мертвого!

– Я знаю! – расхохотался эльф и, крутанувшись в пируэте, отрубил еще одному разбойнику правую руку по самую ключицу. – Пришла твоя очередь! У меня давно руки чешутся.

Но Фриз тоже не был беспомощным младенцем, он двадцать лет подряд держал в руках если не нож, то меч. Он защищался отчаянно и довольно успешно, успевая увернуться и от секиры оньгъе, и от клинков эльфа.

– Степь будет еще сто лет слагать байки о том, как лихая девка вспорола брюхо Волку! – проорал Сийгин, перезарядил арбалет и, прицелившись получше, всадил в Длиннорукого подряд два болта. Один в живот, другой под ключицу.

Фриз много раз убивал и в открытом бою, и из-за угла, и во время пытки, но никогда он не думал о том, что при этом чувствовали его жертвы. Ему было неинтересно. И вот теперь, словно в насмешку, Неумолимая уводила его из мира живых за Грань коридором обжигающей боли.

– Не добивай его, Пард! – рявкнул Ириен, останавливая уже было замахнувшегося секирой оньгъе. – Пусть сдыхает так. Как они оставили умирать Джасс в степи.

– Х-хха… – Выталкивать из горла слова было очень больно, но Фризу хотелось говорить даже больше, чем жить, ему хотелось стереть ухмылку торжества с рожи нелюдя. – Не вышло зажарить… теперь само сгниет…

И произнесенные слова, вылетев изо рта, унесли с собой и его душу. Длиннорукий затих, обманутый Слепой Каийей буквально в двух шагах от исполнения всех своих желаний. Впрочем, пенять лукавой богине за обман ему не полагалось. Последнее желание – святыня для всех сущих богов, и оно было исполнено в точности.

Эльф подозрительно сощурился.

– Как ты сказал? Ты слышал, Пард? Что он сказал?

– Что-то такое… «теперь само сгниет»… вроде бы.

– Мне не нравятся эти слова.

Теперь он уже не наслаждался дракой. Ириен прорубал себе дорогу в глубь дома только для того, чтобы как можно скорее разъяснить для себя судьбу Джасс. И жестоко жалел, что Фриз так быстро умер.

Лангеры остановились только тогда, когда сопротивление было окончательно сломлено. Если кто из Бьен-Бъяровых сподвижников и задержался по эту сторону Грани, то только те из раненых, кто не успел истечь кровью. Сейдфал тоже не пострадала, по крайней мере телесно. Но вид воющей, как раненая волчица, обезумевшей женщины несказанно огорчил сердобольного тангара. Ее пришлось связать, чтоб не прыгнула в окно. Малаган, как самый сведущий в целительстве, заявил, что ни женщине, ни ее нерожденному ребенку ничего не угрожает.

– Где Альс? – спросил он. – Что дальше-то делать с девкой?

– Рыщет где-то, – пожал плечами Пард.

– Похоже, кое у кого получилось далеко не все так гладко, как задумывалось.

Альс появился мрачный. В руках у него был меч. Самый прекрасный клинок, который только делали люди, меч мастера Хема. Да, ради такого сокровища можно было сломя голову мчаться через всю Великую степь, рисковать всем и лезть посередь ночи за ним в спальню к самому Бьен-Бъяру. Не только можно, но и нужно. Последнее Хемово дитя. На что надеялся Волк, когда силой отбирал его у законной хозяйки? Лангеры завороженно разглядывали чудесный меч, впитывая матовое сияние его идеального лезвия глазами, лаская взглядами рукоять и гарду в виде птичьих крыльев.

– Роскошно! – простонал Тор. – Само совершенство. Это… то, за чем гналась Джасс?

Эльф кивнул.

– Я бы хотел знать, где она сама? – прошептал он.

– И верно? Она ведь пришла сюда за своим оружием, – согласился Пард. – У меня паршивые предчувствия.

– А уж как мне не нравится…

Альс внимательно осмотрелся вокруг, останавливая немигающий взгляд на тех немногих разбойниках, которым посчастливилось попасть в плен.

– Кто знает, что сталось с женщиной, которая убила Волка? – спросил он и медленно извлек из ножен лекс. – Где она? Кто скажет первый, того отпущу.

Сложно устоять перед такой небывалой щедростью. Темнокожий молодой парень в широких шароварах мгновенно уловил выгоду.

– Девку Фриз и Узкоглазый в подвал уволокли! – закричал он. – Я видел! Она вся в грязи была, мокрая.

Альс досадливо поморщился. С Фризом он слишком поторопился.

– Где Узкоглазый?

Паренек ткнул пальцем. Прозвище соответствовало истине. Глаза у душегуба были как крошечные узкие щелки, выпиленные в темно-коричневом ноздреватом камне изрытого оспой лица. Даже непонятно, какого цвета эти прорези. Один заплыл черным отеком, переходящим в жуткую рваную рану на щеке.

– А щеку-то ему выкусили, – заметил Малаган, наклоняясь, чтоб разглядеть Узкоглазого поближе. – Уж не Джасс ли постаралась? А?

– На нее похоже, – согласился Тор, памятуя о бешеном норове хатамитки.

Альс присел возле пленника.

– Что ты с ней сделал? – спросил он, равнодушно разглядывая пленного злодея.

– Поимел, – прошипел Узкоглазый, рассчитывая уязвить и унизить невозмутимого эльфа.

– Прекрасно, – процедил Альс. – И где она теперь?

– А хрен ее знает. Не помню.

– Тебе освежить память?

– Попробуй, – хрюкнул Узкоглазый.

– Сейчас.

Никто кроме других эльфов не заметил молниеносного движения рукой. Узкоглазый сорвался в жутком крике, червяком извиваясь в путах. Его ухо осталось у эльфа в кулаке. Яримраэн отвернулся, Тор опустил глаза, остальных лангеров смутить оказалось сложнее. Ухо же было с отвращением отброшено в сторону.

– Я ничего не перепутал, другим ухом ты нормально слышишь? – продолжал Альс еще более участливым тоном.

– А-а-а-а-а-а-а-а!

– Мне повторить вопрос?

– А-а-а-а-а-а-а-а!

– У тебя еще много парных органов, мразь, начиная от глаз и заканчивая яйцами. Что не получится оторвать, то можно легко отрезать.

– По-о-ошел ты… – прохрипел разбойник и снова заорал во всю глотку, срываясь на визг, когда эльф распорол острием лекса его штаны.

– Она в подземелье. Кажись, – робко подал голос парень, указавший на Узкоглазого.

– Где?

– В подвале, – белыми от боли и страха губами пролепетал Узкоглазый, когда Альс приставил острие лекса к его животу. – Лестница вниз.

Альс выругался. Страшно, богохульно и коротко. И с наслаждением вонзил нож в брюхо Узкоглазого, обрекая того на долгую и мучительную смерть, как тот и заслуживал. Эльф взял Хемов меч, а свои, к общему изумлению, отдал Парду.

– Держи. Этого, – он указал на сообразительного обладателя шаровар, – отпустить, – и добавил: – Уходите из города и ждите от меня вестей.

Останавливать Ириена было бесполезно, как нет смысла становиться на пути горной лавины. Лангерам осталось только молча глядеть, как эльф ныряет в темноту подземного хода.

Пард в задумчивости поскреб свою бороду и выразился так, что заставил покраснеть даже орка.

«Хорошее выражение», – мысленно одобрил Яримраэн и добавил от себя несколько красочных прилагательных.

Джасс не сразу поняла, что оказалась в ловушке, а когда догадалась, было уже поздно. Она подергалась вперед и назад, попыталась подтянуться на руках, но каменные плиты словно специально сжались плотнее, и Джасс очутилась в положении жука, застрявшего в толстом книжном переплете. Еще некоторое время она сосредоточенно вертелась на одном месте в поисках наиболее удобного расположения, но время уходило, а в расщелине места больше не становилось, и вперед Джасс не продвинулась ни на мизинец. Фактически она лежала пластом лицом вниз, застряв намертво в предательском лазе.

«Попалась!» И если поначалу эта мысль была почти веселой, то чуть позже она зазвенела в голове Джасс как тревожный набат.

«Только не паникуй. Расслабься, успокойся. У тебя ничего не чешется, ничего не болит! Ты чуть-чуть отдохнешь и выберешься», – уговаривала она себя.

А-а-а, как же! Тело уже нестерпимо зудело от пяток до макушки, пот заливал глаза и щипал в мелких ранках на лбу, в рот лезла пыль, и хотелось кричать от подступающего к горлу ужаса. Горячая волна паники стремительно захлестывала разум.

«Успокойся, успокойся, спокойнее…»

– Не-э-э-э-эт!!!

Джасс закричала, срывая голос на визг, задергалась в своей ловушке, ничего уже не соображая, в кровь разбивая руки и затылок, как животное, попавшее в капкан, бездумно рвется на волю до тех пор, пока не выбьется из сил. Сознание рассыпалось на тысячу корчащихся кусочков, на тысячу диких рычащих волчиц, на тысячу бешеных кобылиц, пока благословенное забытье не столкнуло ее в бездонный и черный колодец обморока.

Возвращение получилось мучительным и долгим. Кровь и пот смешались с пылью, покрыли толстой коркой лицо, вся кожа нестерпимо чесалась, а побои Узкоглазого пульсировали резкой болью. Джасс обмякла всем телом, истратив последние силы в припадке безумия. На смену панике пришла тупая усталость, похожая на тяжкое похмелье. Сбылся один из тех кошмаров, которые заставляли Джасс просыпаться в холодном поту. Быть похороненной заживо – не самый приятный способ расстаться с жизнью. Сколько человек может прожить без воды? Семь дней.

«Это будет довольно мучительно», – почти равнодушно думала Джасс. Теперь она прекрасно понимала волка, перегрызающего себе лапу, застрявшую в капкане. Перегрызть самой себе горло сейчас было бы лучшим выходом. А скоро крысы учуют запах крови. Но об этом лучше вообще не думать. Темнота вокруг сгустилась до плотности воды, и теперь Джасс не в силах была даже пальцем шевельнуть, постепенно скатываясь в полубред. Но и забыться не получалось никакими силами. Затекшая спина и здоровенный кровоподтек на боку, там, где Узкоглазый приложился прутом, все время ныли, выдергивая хатами из спасительной дремы.

Сколько времени прошло? Может быть, день, а может, два. Когда Бьен-Бъяр бросил ее, связанную, в степи, там по крайней мере были ветер, и ночь, и возможность перевернуться. Тогда жива была хоть небольшая, но надежда, что пропавший караван станут искать хисарцы, а ее саму найдут и освободят. Правда, спасение очень скоро обернулось темницей, но в яме нашелся Яримраэн. А тут? Тишина, запах крови, боль и отчаяние. И ни капельки надежды. Умирать столь отвратительным способом не хотелось. Сколько возможностей погибнуть быстро и безболезненно от меча ли, стрелы или ножа предоставлял злой бог судьбы, сколько раз Джасс презрительно пренебрегла его подарками, и не пересчитать. Как глупо сдохнуть, словно чумная крыса в узкой норе. Как глупо…

«Может быть, Узкоглазый отбил ей что-нибудь и теперь она умирает от внутреннего кровотечения?» – подала голос жалкая последняя надежда. Слишком уж стремительно разрасталась боль под ребрами и в боку. А если так, то Джасс остались от силы сутки.

«Прекрасно, замечательно. Спасибо тебе, злой бог. Только ты не обмани, пожалуйста!»

Даже пить расхотелось на радостях.

Собственно говоря, пугает мучительная и долгая смерть, а не смерть сама по себе. Не может же быть, чтобы столько веков жрецы всех богов, адепты всех культов, религий и верований, да и сами боги нагло врали насчет бессмертия души. Неважно, что ждет за Гранью: новое ли рождение, новый ли мир, слияние с Творцом или что-то не представимое человеческому разуму. Главное, что оно есть. Сколько Джасс помнила себя, она всегда цепко держалась за жизнь, не сдаваясь и не ломаясь, и никогда не принимала добровольного ухода. В Ятсоунском храме учили, что нет большего греха, чем швырять в лицо Создателю его дар, прыгая из высокого окошка, вдевая голову в петлю или вскрывая вены. И что бы ни произошло: болезнь ли, насилие ли, потери, – оно лишь испытание, которое нужно преодолеть любой ценой. Хэйбор презирал самоубийц, прежде всего считая их трусами. Джасс ему верила, но, видя, как убивается мать над тельцем мертвого ребенка, как лихорадочно блестят глаза обесчещенной девушки, как голосят вдовы, она ставила себя на их место и никогда не могла понять, а что она сама сделала бы на их месте. Смогла бы броситься со скалы, побывав под десятком оголодавших наемников, или продолжала бы жить, залечив раны тела? Смогла бы шагнуть в погребальный огонь к любимому мужу? Смогла бы пережить смерть единственного ребенка? Или вот теперь, намертво застряв среди камней, смогла бы вонзить нож в собственное горло, если бы, предположим, он у нее был? Мысли если не успокаивали, то уводили вдаль от боли в избитом теле и навязчивого зуда. Еще немного, и она ничего не будет чувствовать. Это хорошо! Жаль только, что все закончилось так быстро. В детстве Джасс думала, что в час своей смерти, если та не вонзится в нее вместе с отточенным железом и не унесет единым мигом, она станет горько плакать, и даже иногда представляла себе этот момент. Выходило очень трогательно, хотя череда горюющих внуков воображению давалась с трудом.

Голоса из темноты сначала шептались где-то рядом, а потом, видимо окончательно осмелев, приблизились вплотную.

«Тебе холодно?» – скрипнул песок на зубах.

«Тебе больно?» – пискнуло мышью.

– Уходите…

«Ей холодно», – шуршит пыль.

«Ей больно», – отозвалось где-то в занемевшей руке.

– Не хочу!

– Нет… – лопнули губы, покрытые коркой.

«Она не хочет?!» – В голоске столько неподдельного изумления.

Чьи-то мокрые губы коснулись щеки, скользнули по шее и проложили теплую дорожку в ложбинку между расплющенных грудей. Нет, не губы. Кровь, густая и горячая. Видимо, от резкого движения открылась рана на затылке. Голоса возвращались, спрашивали, потом исчезали и снова подкрадывались. Они то насмешничали, то пытались выведать какие-то позабытые и никому не нужные тайны. Порой Джасс узнавала в них голоса своих подружек по Ятсоунскому храму, а иногда они принадлежали другим хатамиткам. Сначала Джасс прислушивалась к ним, а потом попросту устала. Ее бил озноб, и смертельно хотелось пить, а когда измученная женщина проваливалась в забытье, то ей снилась вода – озеро Чхогори, плавное течение Теарат, капельки дождя, повисшие на листьях, круглые аймолайские чашки из толстого фаянса, полные ледяной воды. В пещерных источниках возле Хатами вода бывает такая холодная, что зубы сводит болью…

– Джасс! Джасс!!!

Настойчивый полузнакомый голос ввинчивался в уши, а руки ощущали прикосновения.

Кто?..

– Джасс, это я, Ириен! Джасс, держись!

Она попыталась приподнять голову, но, ничего толком так и не рассмотрев, уронила ее в пыль.

«Ириен? Кто такой этот Ириен?» Сил обрадоваться не нашлось.

– Джасс, ты можешь пошевелиться?

Нет, она не может даже веко приподнять. Доволен?

Но мучитель не сдавался. Когда он крепко сжал липкие от крови, скользкие руки и резко дернул, попытавшись вытащить бессильное тело, Джасс только тихонько застонала. Больно же!

– Потерпи немножко. Я тебя вытащу.

Ка-а-акой ты умный! Додумался наконец-то!

– Расслабься, хорошо? Просто лежи, и все. Договорились?

«А я что, по-твоему, делаю? Какие вы все-таки занудливые существа, эльфы… Эльфы?! Ириен!!!»

– Ириен!!! – хрипло взвизгнула Джасс.

– Тихо. Я сказал тебе расслабиться!

– Ириен!!!

– Заткнись! Заткнись и не двигайся!

Джасс услышала, как он громко выкрикнул несколько слов, и затем ее будто пинком выбросило из щели. В суставах, в плечах, локтях и запястьях взорвалась ослепительная боль. О боги, ей оторвало руки!..

Она пришла в себя и не сразу поверила ощущению свободы. Осторожно подвигала ногой, подняла руку к лицу, удостоверяясь, что и руки на месте, и лицо в порядке, за исключением только того, что оно мокрое и чистое. Под спиной нащупалась куртка.

– Ириен!

– Я здесь, не кричи.

Узкая теплая ладонь накрыла ее пальцы. Кромешная тьма не давала разглядеть эльфа, но он явно сидел рядом.

– Пей, – приказал он, поднеся к губам горлышко фляжки.

Ой!

И она пила, захлебываясь, кашляя и снова припадая к фляге, пока в наполненном желудке не забулькало.

– Как ты меня нашел? – первым делом спросила Джасс, не выпуская его руку из своей. Так, на всякий случай.

– Чудом, – отрезал Ириен. – Какой идиот строил эти норы? Сплошные тупики и ступеньки.

– Ты видишь в темноте? – изумилась Джасс.

Она сосчитала собственными коленками не один десяток высоких и низких ступеней.

– Если бы. Даже для моих глаз нужна хоть капелька света, а тут темно как в заднице у… неважно у кого. Кстати у тебя кровь. Везде. Тебя ранили?

– Нет, только избили. В левом боку болит сильно. А голову я уже здесь разбила.

– Тебя… изнасиловали? – тихо спросил Ириен.

Джасс с отвращением вспомнила липкие лапы Узкоглазого.

– Не успели.

Эльф осторожно погладил ее по волосам. Ему не нужно объяснять, что означает «не успели». Отчаянное сопротивление хатамитки, мало похожее на слабенькое трепыхание обычной женщины, способно отложить на некоторое время неизбежность насилия. Отбиться можно и от троих, а вот от десятка уже вряд ли, будь ты хоть пять раз хатами.

– А что с боком?

– Узкоглазый отходил железным прутом.

Ириен встревоженно завозился. Он что-то прошептал. Джасс молча ждала, что будет дальше. Ей бесцеремонно задрали рубашку, чтобы провести горячими пальцами по животу. Совсем как настоящий колдун-целитель.

– Вылечить я тебя не смогу, но определить, есть там кровотечение или нет, мне вполне по силам, – сварливо пояснил Ириен, предупреждая возможные расспросы. – Подожди! Так ты совсем не видишь меня?

– А должна?

– Должна. Я зажег огонек.

– Какой огонек?

Повертев ее головой вправо-влево, эльф грубо выругался.

– Ты пользовалась «Кошачьим глазом»?

– Ну да.

Наверное, он сильно напряг волю, чтоб сдержаться и не ударить. Только зубами скрипнул.

– Хотел бы я знать, в какой переделке тебе отбили мозги… И что же мне теперь делать с тобой?

– Скоро все пройдет. Я знаю. Ну а как без этого соваться к Бьен-Бъяру? – неловко оправдывалась Джасс, не выпуская между тем руки эльфа из своих ладоней. – Кто ж знал.

Ириен промолчал.

– А как ты меня вытащил оттуда? Это тоже какое-то волшебство?

Перед глазами у Джасс плясали зеленые круги, но зрение восстанавливаться не торопилось.

– Волшебство – это то, как ты сумела забраться в такой узкий лаз, – огрызнулся Ириен. – Сейчас у нас с тобой совсем иная забота.

– Какая?

– Во-первых, нужно найти выход. А во-вторых, сделать это потребно как можно быстрее, – довольно ядовито заявил эльф. – Лучше скажи мне, можешь ли ты идти самостоятельно? Здесь оставаться нельзя.

– Смогу, – заверила его Джасс, хотя очень и очень сомневалась в том, что говорит. – А ты не помнишь дорогу обратно?

Эльф со свистом втянул в себя воздух, задохнувшись от такой наглости.

– Шутишь? Я двое суток метался в темноте, пока искал тебя. Мне было не до того, знаешь ли.

Джасс представила, каково это – добровольно сунуться в ветвящийся каменный лабиринт без каких-либо ориентиров, без карты, полагаясь только на свое волшебное чутье, и вздрогнула. Отчаянные люди эти эльфы. Она сама так ни за что не сумела бы.

– Спасибо.

– Скажешь это, когда выберемся живыми и невредимыми, а пока не за что.

Похоже, эльф пребывал в своем излюбленном раздраженном настроении, недовольный абсолютно всем на свете. Это хорошо. Потому что заботливый, почти ласковый Ириен внушал ей неосознанную тревогу и от такого Ириена неизвестно чего ожидать.

Джасс поднялась на ноги и шатаясь прошлась туда-сюда вдоль стены. Если покрепче сцепить зубы, то можно потерпеть еще некоторое время. Но идти пришлось долго, за пределами всякого терпения, и не столько идти, сколько ковылять, с трудом сдерживаясь, чтобы не стонать и не охать. Ириен и так старался укорачивать шаг, примериваясь к неровным движениям женщины, щадя ее как только возможно. В конце концов Джасс в очередной раз споткнулась и повисла у эльфа на спине.

– Ты что, без мечей?! – ахнула она, не обнаружив знакомых ремней и ножен.

– Не совсем, – спокойно отозвался Ириен. – Я тут кое-что подобрал. Узнаешь?

В руку уткнулась знакомая рукоять, и эту рукоять она не смогла бы перепутать ни с какой другой. На поясе у эльфа висел ее и Хэйборов меч, который она считала потерянным навсегда. Оружие мастера Хема невозможно спутать или забыть, даже увидев его всего один раз.

– Я бы тоже не смог бросить его в чужих руках. Это самый лучший клинок из всех, что когда-либо делали люди, – одобрительно сказал Ириен.

– Отдашь? – спросила Джасс с тревогой.

– Конечно.

Джасс не могла видеть, но почувствовала, что эльф улыбается. Он понимал ее как никто иной.

– Может быть, устроим привал? – внезапно предложил он.

Совершенно лишний вопрос. Джасс сразу рухнула там, где стояла, исчерпав последний хилый запас сил. Половинку сладкой лепешки, которая вдруг обнаружилась у Ириена, она сглотнула, почти не жуя, запивая остатками воды из эльфьей фляжки, и совершенно не обратила внимания на то, что сам Ириен ничего не ест.

– Мы должны немного поспать, – объявил эльф, когда Джасс закончила чавкать. – Вот увидишь, силы к тебе вернутся.

Ириен сел на пол, а Джасс разместилась у него между коленями, прислонившись спиной к его груди, а ее затылок оказался у него под подбородком. Его руки уютно устроились у Джасс на животе, и она быстро согрелась.

– Тебе удобно? – спросил эльф.

– Угу. Как думаешь, мы на правильной дороге?

– Кажется, да. Я уже по крайней мере трижды проходил мимо знакомых поворотов.

Они немного помолчали.

– Как ты догадался, что я в подземелье?

– А я и не догадывался, пока Узкоглазый не сказал. Прежде чем сдох, – бесстрастно признался Ириен.

– Хорошая новость.

– Я рад, что сумел тебе угодить, леди. А теперь давай спать, – предложил сухо Ириен.

– Ты обиделся? Обиделся?

Она попыталась повернуться к эльфу лицом, но умудрилась пребольно пнуть его локтем в живот.

– Ой!

– Я не обижаюсь, а ты не вертись, – миролюбиво отозвался он. – Твои волосы щекочутся.

Джасс покорно замерла, стараясь не шевелиться. Ей было тепло и спокойно. Боль постепенно стала отступать, и по следам ее арьергарда незаметно подкрался сон. Скоро Джасс совсем расслабилась, задышала глубже, но, прежде чем окончательно ускользнуть в сновидения, чуть слышно пролепетала:

– Дай руку, – и сильно сжала в кулаке его ладонь.

Над ними были лиги камня и земли, сотни древних ловушек, разбросанных по подземелью, ожидали своего часа, где-то в потаенных норах шевелились неведомые чудовища – порождения магии и тьмы, под истершимися от времени знаками спали сокровища и клады. За двое суток блужданий по подземелью Ириен успел несколько раз впасть в полное отчаяние, прежде чем тончайшая ниточка Познавания вывела его к зажатой в камне женщине. Лишь нащупав твердые, как дощечки, ладони Джасс и убедившись, что она жива, он смог вздохнуть спокойней.

Там, наверху, взошло солнце нового дня, и Ириен какой-то неизведанной частью своей сущности ощутил это протер залепленные пылью глаза, без всякого результата просто по привычке, и осторожно коснулся губами щеки Джасс.

– Просыпайся, соня.

– Уже? – сонно вздохнула Джасс. – Еще так темно…

Но бывшую хатамитку отличала от многих людей та черта, что просыпалась она очень легко, мгновенно переходя от дремоты в полное бодрствование. Была ли то привычка степных воительниц или природный дар, эльф не знал, но давно подметил это свойство и оценил. Его вполне устраивало, что Джасс не нужно бесконечно теребить и долго приводить в чувство, как, к примеру, вечного утреннего страдальца Парда.

– Воды у нас не осталось, еды тоже, так что хочешь не хочешь, а выбираться нужно срочно, – предупредил Ириен.

– Я поняла, командир, – усмехнулась Джасс. – Куда ты, туда и я.

«Еще бы знать куда», – подумалось ему.

Пришлось признаться себе, что после суток блуждания по подземелью, после того как он испробовал все способы отыскать выход без помощи магии, они с Джасс очутились в тупике, они заблудились и, хуже того, он утратил чувство направления. Видимо, они находились в самых низких горизонтах, самых глубоких и самых опасных.

– Как твой бок? – спросил он Джасс.

– Намного лучше, – бодро отчиталась она. – Теперь я не буду тебя задерживать. И кажется, я снова стала видеть.

«Кажется, кажется, – хмуро проворчал про себя Ириен. – Кажется, ты слепая пока, как пещерная рыба, моя драгоценная».

Он зажигал ненадолго волшебный огонек, но женщина этого не заметила. Так всегда и бывает, когда по самые уши зальешься чародейским эликсиром. Впрочем, от человеческих глаз в этой тьме толку все равно никакого не было, тут и эльфийским делать нечего.

Ириен обвязал талию спутницы тонкой бечевкой и прикрепил свободный конец к собственному поясу, пропуская мимо ушей недовольное бормотание Джасс. Ее мнение интересовало эльфа в последнюю очередь.

– Сейчас мы пойдем очень быстро, не останавливаясь, и лучше тебе покрепче держаться за мою руку, – предупредил он со всей серьезностью.

– А…

– А главное, мы пойдем молча, вернее, молча пойдешь только ты. Понятно?

– Понятно, но…

– Вот и отлично.

По тому, как сильно эльф стиснул ее плечо, Джасс поняла, что с любыми возражениями стоит повременить. Она не видела, но всей кожей ощутила, как сгустился и затрепетал воздух вокруг, как грубо обработанные стены резко надвинулись на них со всех сторон. Стало жарко и страшно. Ириен начал негромко нашептывать короткие фразы на незнакомом языке, немного напевно и очень ритмично. С каждым звенящим словом слабое колебание воздуха усиливалось, превратившись в настоящий ветер, с неожиданной силой хлестнувший по лицу. Эльф дернул ее за руку и буквально бегом поволок за собой навстречу этому ледяному резкому ветру, пахнущему почему-то пресной речной водой, рыбой и, кажется, даже полусгоревшим костром. Джасс задыхалась от бега, задыхалась от ветра, от страха и молчаливой темноты перед глазами. Ритм слов нарастал, гулко разносился в разные стороны, словно они бежали не по узкому коридору, а по гигантскому подземному залу, в котором гуляло эхо от звонких фраз, которые теперь не шептал, а во весь голос выкрикивал Ириен. У Джасс не было времени удивиться тому, насколько ясно звучал обычно хрипловатый голос эльфа. Она бежала, не отставая, подхлестываемая то холодными, то теплыми воздушными потоками, превозмогая себя, свою боль и свой страх. Это было похоже даже не на бег, а на падение, какое бывает лишь во сне. Когда летишь с большой высоты и еще не знаешь, что через миг проснешься в собственной постели, просыпаешься и в первое мгновение не понимаешь, где очутился, а сердце бьется, загнанное смертельным ужасом неминуемой смерти. А потом все становится на свои места. Джасс очень хотелось проснуться.

Их руки стали мокрыми от пота, скользкими, и теперь Джасс оценила предусмотрительность эльфа, когда он дополнительно подстраховался веревкой на поясе. Несколько раз Джасс отшвыривало куда-то в сторону, и она удержалась рядом с Ириеном только благодаря этой самой веревке.

Ветер усилился до ураганной силы и теперь лупил по бегунам порывами-бичами почище любого галерного надсмотрщика, чуть ли не сбивая с ног. Ириен что-то прокричал сквозь его рев, мучительно закашлялся и внезапно остановился, успев поймать падающую Джасс, пока она не распласталась на камнях.

Тишина и безветрие обрушились тяжкими молотами, придавив обоих неподъемной тяжестью.

– Мы смогли, Джасс, мы смогли это сделать, – прошептал Ириен, с трудом выдавливая из себя каждый звук. – Ты смогла… Ты сама не знаешь себе цены…

Джасс ничего не ответила. Она не могла пошевелиться, кровь стучала в голове, и, уже проваливаясь в омут беспамятства, она слышала тихий голос Ириена:

– Теперь мы обязательно выберемся… я тебе обещаю… мы скоро выйдем отсюда… Ты отдыхай, спи. Спи, человечек, спи и ни о чем не беспокойся. Я позабочусь о тебе…

Первым, что увидела Джасс, проснувшись, были каменные лица, едва освещенные каким-то призрачным светом. Он сочился откуда-то с непроглядной высоты, рассеиваясь в крупинках мельчайшей пыли и оседая на головах тысячи статуй, заполнявших все пространство вокруг. Сама Джасс лежала в центре гигантского зала, и со всех сторон ее окружали пыльные изваяния.

– Ой! Я вижу! Ириен! Я снова вижу! – радостно пискнула Джасс, ища глазами эльфа. – Ирье! Ты где?!

– Я тут, не кричи, – отозвался он, выныривая из-за статуи.

– Что это такое? Где мы?

– Да, у тебя восстановилось зрение, радость моя, – улыбнулся он, присаживаясь рядом и заключая Джасс в объятия. – Вот это здорово!

От эльфа остро пахло пылью, волосы и одежду покрывали клочья паутины, и весь его вид говорил о том, что, пока Джасс отдыхала, он излазил все вокруг. Джасс ни разу не доводилось видеть Альса таким радостным, по-хорошему возбужденным, исполненным оптимизма.

– Тут до поверхности рукой подать, всего ничего осталось.

– А где мы?

– Это чертоги Трайана. Один из церемониальных залов подземного тангарского города. Разве тебе эти лица никого не напоминают? – Он кивнул в сторону статуй. – Тут огромное каменное воинство с каменным и настоящим оружием. Целый арсенал, с катапультами и таранами.

Джасс встала и зачарованно огляделась вокруг. Насколько хватало глаз и наверняка еще дальше в разных позах стояли изваяния древних тангарских воинов. Суровые бородатые лица, могучие руки и плечи, торсы, закованные в броню, щиты, мечи, топоры и копья. А еще колесницы в полном боевом снаряжении, с возницей, двумя стрелками и трубачом. Словно могущественный чародей обратил живых тангаров в камень. Ни одного похожего лица, как в жизни.

– Сколько же всему этому лет?

– Не меньше пяти тысяч, если желаешь знать мое мнение. Я сделал небольшой подсчет и думаю, что эту каменную армию ваяли задолго до того, как Мергисидир вывел свой народ из гор. Точнее сказать не могу.

– Какая-то усыпальница?

– Не знаю. Может быть. Говорят, чертоги Трайана полны разных чудес и сокровищ, но про целую армию истуканов я никогда не слышал.

– Какая красота, жаль, Тор всего этого не видит. Было бы что рассказать сородичам, – вздохнула Джасс. – Слушай, а они, часом, не оживут?

– Вряд ли. Это ведь простой камень и глина и ни капли колдовства, – пожал плечами эльф.

Тут Джасс спорить не стала. По части магии Ириен стал теперь для нее главным авторитетом. Раз говорит, что нет колдовства, то его и вправду нет.

– А что ты сделал там… ну, когда мы бежали? И этот жуткий ветер… и вообще… Это ведь настоящие чары? – осторожно спросила женщина.

– Я как-нибудь в другой раз тебе все расскажу, – уклончиво ответил Альс. – Нет, действительно, все расскажу как есть, только не сейчас. Все не так просто.

Джасс смущенно кивнула. Чародеи не любят делиться тайнами, но и она не будет ловить Ириена на слове. Если захочет, то действительно все расскажет сам.

– Сюда бы вернуться с кирками и лопатами, – вздохнула Джасс. – Здесь обязательно должны быть зарыты сокровища.

– Угу, – ухмыльнулся Ириен. – Только Тору об этом ни словечка. Он такого интереса к святыням предков не поймет.

– А ты уверен, что тут тангарская святыня?

Ириен только руки развел в стороны.

– Я, скажу откровенно, сомневаюсь, что во всем обитаемом мире отыщется хоть одна нора, которую тангары еще не объявили своим памятником. Тут у них – Схождение огня, там – Усыпальница трех великих царей, здесь – вообще Священное озеро Истины. И заметь, все с большой буквы. Благодаря нашему общему другу мы в ланге стали за последние годы крупными знатоками тангарской истории.

– Вот видишь, – хихикнула Джасс. – Все не так уж и плохо… Хотя не мешало бы поесть и попить.

Что правда, то правда, животы у обоих уже подводило от голода.

– С первым желанием ничем помочь не могу, а вот со вторым… Пошли, я тебе что-то покажу.

Эльф так уверенно вел Джасс за собой, будто успел досконально изучить подземелье. Потолок зала терялся в вышине, и можно было только догадываться, как он держится, потому что ни колонн, ни сводов женщина вокруг не разглядела. Только свирепые каменные воины, чьи искаженные яростью лики выплывали из сумрака, как тени Темных веков, только шорох собственных шагов, вязнущий в толстом слое многолетних наслоений пыли. Свет был какой-то серовато-зеленоватый, зыбкий и мерцающий, так что даже определить его направление было невозможно. Видимо, древние световоды, прорубленные для этой цели в породе, и система зеркал давали такое странное освещение. Храмы Сайлориан, где не было места живому огню, освещались точно так же не одно столетие подряд. Даже ночью, особенно в двойное полнолуние, света жрицам хватало и для таинств, и для обрядов. А переняли технику люди у тангаров, чего и не скрывали.

Идти пришлось долго, прежде чем воинство статуй кончилось. Сначала из сумерек проглянуло что-то темное и большое, лишь подойдя ближе, Джасс догадалась, что это стена. Стена, покрытая росписью и искусной резьбой везде куда хватало взгляда. Женщина тихо ахнула. Краски фресок за века ничуть не потускнели, камень не истерся, руны не утратились. Великая битва кипела, запечатленная навсегда безымянными тангарскими мастерами. Тут были, кроме тангаров, и люди, и эльфы, и орки, и странные крылатые существа, и кони, и огромные собаки. Джасс даже забыла, что очень хочет пить.

– Как ты думаешь, что это за побоище? – тихонечко спросила она.

– Похоже на одну из ранних битв Темных веков, – ответил Ириен.

Он был зачарован картинами сражения не меньше, чем Джасс.

– Если судить по лукам орков, то выходит эпоха Нирэльт. У эльфов очень интересные доспехи. Здесь вот видно, что у людей мечи короче, чем у других.

– Ты когда-нибудь слышал о синекожих людях? Или о крылатых?

– Никогда.

– Интересно, кто с кем здесь сражается? Вот эльф и человек рубятся с тангаром. – Джасс ткнула пальцем в переплетение тел. – А дальше, смотри-ка, эльф стреляет в человека в трехрогом шлеме.

– Времена Нирэльт прежде всего известны множеством недолговечных альянсов. Союзники частенько предавали друг друга, – припомнил с ходу Ириен. – А вот, например, сражаются меж собой орки «ко-мер» и «талусс». Заметь, рисунок ни «черного цветка», ни «синего змея» с тех пор ничуть не изменился.

– Ужасно… – выдохнула Джасс и передернула плечами. – Такая битва была – чудовищная, кровопролитная… Столько ярости, столько гнева и злости. Посмотри, посмотри на их лица, они же сошлись биться не на жизнь, а на смерть. И теперь мы, их потомки, даже не ведаем, что это было за сражение, кто кого победил, за что воевали и с кем. Забылись имена королей, забылись подвиги героев, забылись крылатые создания… Как это все несправедливо…

– Несправедливо? – Голос эльфа звучал бесстрастно. – А по-моему, это и есть высшая справедливость. Любая война, любая битва помнится ровно столько, сколько заслуживает. Даже самая важная, даже самая справедливая. Потому что временам свойственно меняться, а воинам – умирать, будь то люди, тангары или эльфы, и вместе с ними уходят идеалы, уходят цели, и может статься, что победителями в итоге окажутся совсем не те, кто праздновал победу ночью после битвы. А там, глядишь, еще поле сражения не заросло травой, а история уже переписана новым договором, брачным союзом или волей простого случая. Мне, знаешь ли, больше по душе те, кто строит города и мосты.

Джасс удивленно воззрилась на Ириена.

– И это говорит мне воин?

– Именно потому и говорит, что знает, как оно бывает на самом деле. Я не могу, конечно, утверждать точно, но примерно могу представить, чем тут у них все кончилось. – Ириен задумчиво прошелся вдоль стены, внимательно разглядывая фрески, а Джасс вся обратилась в слух. – Победили люди и эльфы, тангаров отбросили в горные укрытия, орков перебили. Затем эльфы стали покупать оружие у тангаров, а люди заключили сепаратный мир с орками, натравили их на тангаров и… словом, каждый старался утопить бывшего союзника в собственном дерьме. Иногда получалось, иногда нет, а в итоге все оставались в проигрыше.

– Удивительно, – вздохнула Джасс. – То же самое говорил мне когда-то один чародей, буквально теми же словами. У меня было такое чувство, словно время повернуло вспять. Странное чувство.

– Все объясняется просто. Наверняка твой чародей читал «Невольные поучения юным» Ниненила. А как его звали?

– Хэйбор.

– Хэйбор из Голала? – уточнил Ириен.

– Да. А ты его знал?

Люди всегда умели преподнести Альсу сюрпризы, и теперь, видимо, пришла пора Джасс. Он внимательно всмотрелся в женщину, будто пытаясь разглядеть то, чего раньше не замечал.

«Какой же ты дурак, – сказал он себе. – И не просто дурак, а дурак слепой и глухой. Ибо только слепец и глупец в одном лице не сумел бы сложить воедино Хемов меч и девушку-хатамитку. Последним, кто владел этим оружием, был оллавернский маг из клана воинов Хэйбор, в узких кругах более известный как Хэйбор-ренегат, самый мятежный чародей из Круга Избранных Облачного Дома. Скандал был такой силы, что даже Ар'ара – Хозяин Сфер не сумел скрыть его от любопытных глаз и ушей. Понятное дело, что здесь, за Маргарскими горами, никто о Хэйборе слыхом ни слыхивал, иначе о хатамитке с редкостным мечом стало бы известно давным-давно. Вот уж воистину, пока головой не ударишься, в глазах не посветлеет, как любит говаривать Торвардин, сын Терриара».

– Лично не довелось, а так был весьма наслышан, – уклончиво сказал эльф. – Хм, в свое время его имя было за морем у всех на устах. Твой Хэйбор наделал в Оллаверне много шума.

– О да! Он был такой, – подтвердила весьма неохотно Джасс.

Было видно невооруженным глазом, что говорить она не хочет. Ириен не стал настаивать.

– Ладно, мы ведь за водой шли, – напомнил он. – Тут рядышком есть ручеек. Идем дальше.

Джасс чуть ли не с облегчением вздохнула и пошла следом за эльфом вдоль расписной стены, то и дело останавливаясь полюбоваться какой-нибудь особо яркой сценой. Она недостаточно хорошо знала эльфийскую натуру, иначе ни за что не ослабила бы внимание. Если эльф захочет что-то вызнать, то своего непременно добьется. А Ириен вообще не привык довольствоваться отрывочными сведениями и твердо намеревался выспросить у женщины все возможное про Хэйбора из Голала, и даже примерно представлял, как это можно сделать.

– Ух ты! – Восторгу Джасс не было предела, когда она увидела тоненькую струйку воды, вытекающую из пасти мраморного чудища и падающую в чашу в виде морской раковины.

Мастерство, с каким древние тангары превратили естественный подземный ручей в красивейший фонтанчик, было сродни настоящему высокому волшебству, а возможно, даже превышало его, потому что тангары никогда своей магии не имели и чужой не пользовались. Только умелые руки и светлые головы, трудолюбие, настойчивость и целеустремленность. И ничего сверхъестественного.

Они по очереди жадно пили, благо вода оказалась чистейшая и вкуснейшая, как самое дорогое вино. Ириен наполнил флягу, вслух сожалея, что она только одна.

– Еще пожевать бы чего, – тоскливо пробурчала Джасс.

– Как насчет крысы? – спросил Ириен и посмотрел на женщину с нескрываемым интересом.

– Ты смеешься надо мной? – хихикнула бывшая хатамитка. – Я знаю с десяток способов приготовления крыс. Мы с Яримраэном в Хисаре только и делали, что ловили этих зверюшек на завтрак, обед и ужин и лопали их за милую душу.

– С тобой не пропадешь, радость моя.

Не то чтобы Ириен был особым охотником до крысиного мяса, но перспектива медленно терять силы от голода и в конце концов помереть в двух шагах от выхода из подземелий его совершенно не прельщала. Брезговать пищей он отучился давно и навсегда, и то, что в спутницы ему досталась такая разумная и опытная девушка, несказанно радовало Альса.

– И как ты думаешь, куда надо идти, направо или налево?

Эльф прислушался к своим ощущениям, целиком отдаваясь во власть инстинктов. После бега по Открытым Путям у него попросту не осталось сил для настоящего качественного Познавания.

– Налево, – бросил он, совершенно не уверенный, что выбрал правильное направление.

В огромном зале обязательно должна была отыскаться дверь или какой-либо иной выход. Если только основательные, как водится, тангары не завалили его пять десятков веков назад с умопомрачительной тщательностью и старанием, как они делали все. Но этим опасением Ириен делиться с женщиной не стал.

– Внимательно гляди наверх, вдруг там окажется окно, балкон или ложа.

Джасс согласно кивнула. Она тоже подозревала, что, покидая чертоги, тангары сделали все, чтобы чужаки не смогли попасть внутрь, но эльфу ничего не сказала. Пусть думает, что она спокойна и безмятежна.

Стене не было ни конца ни края, и очень скоро им обоим надоело смотреть на красочные изображения тангаров, рубящих в капусту всех без разбору, на оскаленные морды крылатых тварей, на волков, терзающих тела орков и эльфов, на людей-пленников, бесконечными караванами бредущих к подножию далеких гор. Угловатые руны тангарского эйлсоона читать одно мучение, тем более что ничего толкового они не содержали, кроме бесконечного прославления доблести воинов, гения королей и ничтожества иных рас.

– Похоже, тангары не слишком нас любили, – заметила Джасс, переведя сообщение о том, как в один день был захвачен, разграблен и разрушен человеческий город Руке, а десять тысяч его обитателей преданы огню и мечу.

– Их тоже не сильно жаловали. Эльфы загнали их в Проклятые горы, с орками их веками разделяла взаимная ненависть, а людям просто нужны были новые земли.

– Как только все друг друга не перебили? А ведь могли, правда же? Те же орки, когда собрались в Последний поход, уничтожили почти все на своем пути. Их остановил эльфийский принц Финнеджи со своим войском…

– Который сам был не прочь скинуть остальных в море, – фыркнул Ириен. – Все были хороши. И всем досталось по заслугам.

– Да-да, я помню это место из Ниненила, там говорится, что нужно платить за ошибки. Империю Лайюферри изничтожила чума, орки перегрызлись меж собой и истребили собственную касту королей, что называется, под корень, тангары в Проклятых горах все больше стали вырождаться, а эльфы…

– С эльфами расправился сам принц Финнеджи, этот неуемный деятель. У нас это в порядке вещей – чтобы губить самих себя собственными руками, если вдруг не найдется достойных врагов.

Тонкие губы Ириена сложились в горькую ухмылку. Видимо, это утверждение возникло у него не на голом месте.

– К людям это тоже относится, – утешила его Джасс. – Мне даже кажется, что эльфы переняли эту милую черту именно от людей, потому что человек худший из врагов для себе подобного.

– Это тоже сказал твой друг Хэйбор? – немного ревниво спросил эльф.

– Нет, сама придумала, – огрызнулась Джасс без всякой злости, но для порядка вскидывая подбородок. – Ага! Смотри, чего там?!

На высоте в три-четыре человеческих роста виднелся темный провал.

– Почаще задирай голову. В кои-то веки людская надменность принесла свои плоды, – ухмыльнулся Альс.

– И как ты собираешься этими плодами воспользоваться?

Вопрос был непразден, тем более что ни лестницы, ни других подручных средств, кроме несерьезной веревки, у них не имелось, а стены вокруг оштукатурены до блеска. Разве только… Мысль явилась к ним одновременно.

– Статуи… – бросила Джасс. – Пусть уж тангарские воины не обессудят, но придется их побеспокоить.

Сказать всегда проще, чем сделать. Фигуры, изваянные из цельных кусков камня, нипочем не желали укладываться в штабеля, они и падать-то не торопились, несмотря на отчаянные совместные старания пленников подземелья. Они пыхтели и сопели от напряжения, а толку выходило чуть. Поваленная статуя ничем существенным не помогла.

– Мы похожи на мышей в кувшине, – мрачно заметила женщина, наблюдая, как Ириен безуспешно пытается подпрыгнуть и дотянуться до края провала. – Да брось ты, еще сломаешь ногу, чего доброго.

Эльф зло пробурчал себе под нос, что с чувством равновесия у него всегда все было в порядке, но совету последовал. Сломать он, может, ничего и не сломает, а вот напороться при падении на каменный меч будет очень неприятно.

– Вот был бы у тебя самострел или хотя бы лук… Ты же эльф, почему лук не носишь? Я все время удивляюсь.

– Даже если бы он у меня был, то в подземелье, в этих каменных кишках с ним делать нечего. Я б его с собой не взял, – терпеливо пояснил Ириен. – Давай поищем другой выход.

– Давай, – согласилась Джасс.

Они бросили прощальный взгляд на недостижимую дыру и пошли дальше. Мрачные прогнозы начали сбываться очень скоро. Огромные каменные врата, когда-то открывавшие проход в зал, были взорваны, и теперь куски гранита, покрытые искуснейшей резьбой, перемешанные с кусками простой породы, заполняли арку сверху донизу. Ириен воспользовался этой рукотворной осыпью только для того, чтобы залезть на нее и с высоты осмотреться. Слезая, он сильно ругался на нескольких языках, и по этому признаку Джасс поняла, что разведка ничего не дала. Зал был слишком велик, а света чересчур мало.

Но сдаваться никто не собирался, и решено было продолжить путь вдоль стены. Росписи уже не радовали глаз своей кровожадностью, и вскоре Джасс перестала обращать внимание на фатальные сцены, тем более что разнообразием они не отличались. Тангары везде побеждали своих многочисленных врагов, невзирая на численное превосходство противника. А ведь, насколько она помнила хроники, никаких особых побед за тангарами не числилось. Этот народ многое претерпел за свою многотысячелетнюю историю, проявляя в меру сил и чудеса отваги, и глубину предательства, но своего нынешнего благосостояния тангары достигли в основном благодаря терпению, трудолюбию, сплоченности и богобоязненности. Впрочем, тангары-мореходы с побережья Вейсского моря никогда не притеснялись остальными расами, в отличие от своих родичей из горных анклавов, которые сумели перессориться со всеми соседями, а иногда и насолить им по-особенному гнусно.

В Ятсоунском храме изучению истории обитаемого мира уделялось времени ничуть не меньше, чем затверживанию порядков богослужения или совершенствованию в обрядовых танцах. Жрец или жрица Оррвелла, как, впрочем, и иных богов, могли считать на пальцах и с трудом разбирать аддические письмена, но все основные события и даты последних пяти тысячелетий накрепко застревали у них в голове. В основном благодаря бесконечной зубрежке, повторению и пересказыванию. Прошло двенадцать лет, как Джасс покинула Ятсоун, но она и сейчас наизусть помнила «Сорок битв», «Века и песни», «Плач о деве Иньеросэ». Пересказ занял бы это примерно два шестидневья, если не есть, не спать и не пить.

Как раз в «Плаче» речь и шла об одном неприглядном деянии тангарских горцев. Когда жадные тангарские мастера, решив, что при оплате драгоценностей эльфы их обманули, сожгли и разграбили Канолон, один из самых древних эльфийских городов, похитили принцессу Иньеросэ и объявили ее заложницей. Сначала ее отец вместе с требованиями получил отрубленный мизинец, затем второй, а третьего пальчика эльфы дожидаться не стали, уничтожив поголовно весь клан и изгнав остальных северных тангаров в Проклятые горы, где водилась нечистая руда, вызывающая тяжелые болезни. Именно после трехсот лет проживания в тех местах тангары получили оскорбительное прозвище «гномы». В подземных выработках народ стремительно вырождался, дети рождались уродами, женщины умирали родами, а те, кто выживал, продолжали рожать коротконогих карликов с непомерно большими головами. И когда потомок Финнеджи – Лирдейлэ увел эльфов из Риньеннели, нынешнего игергардского Ланданнагера, за горы Ши-о-Натай, пришедшие на освободившиеся земли люди обнаружили странный низкорослый народ с темной кожей, в котором ничто не осталось от истинных тангаров – высоких, светлокожих, светловолосых и светлоглазых. Люди назвали их гномами, боялись и сторонились своих недружелюбных соседей, и те быстро вымерли, оставив после себя ужасную память. И по сей день, назвав тангара «гномом», можно было поплатиться жизнью.

Тангары с юга тоже немало зла сделали и людям, и оркам. Войны с ними шли с переменным успехом, и тангары народа Трайана то затворялись в подгорных крепостях, то выплескивали свои силы на поверхность, основывая города и царства. Так продолжалось несколько тысяч лет, пока Мергисидир Меч Свершений не решил, что раз на стыке меж Великой степью и благословенной долиной Теарат становится слишком тесно от людей и орков, то нужно поискать более спокойные места. Например, северные отроги Маргарских гор, малонаселенные и суровые, где полным-полно уединенных долин, не слишком плодородных, но свободных от вездесущих орков и многочисленных людей.

– Тебе не кажется, что света стало меньше? – спросила Джасс, когда в очередной раз не смогла рассмотреть вырубленную в камне надпись у себя над головой.

– Очень может быть, – согласился Ириен и вздохнул. – Надо делать привал.

– Кто пойдет за крысами?

– Никто. Здесь нет крыс. Им ведь тоже нужно что-то жрать, а здесь пусто, как…

– Как у меня в желудке, – жалобно заскулила Джасс. – У тебя даже крошечки не завалялось?

Эльф смерил ее тяжелым взглядом, сочетающим в себе все возможное недовольство несовершенством человеческой природы, свое собственное физическое и моральное превосходство, а также крайнее раздражение столь непристойным поведением в ответственный момент. Оно и понятно, Ириен не ел на двое суток дольше, чем Джасс.

– Ну, нет так нет, я просто так спросила, – примирительно сказала она. – Хорошо хоть вода есть.

Пока выбрали место для ночлега, стало стремительно темнеть, зал быстро погружался в сумрак, словно кто-то сверху накрыл крышкой огромную кастрюлю. Бесцельно пошарив вокруг и не обнаружив ничего даже приблизительно напоминавшего дерево, от мысли разжечь костер отказались. Но Ириен на всякий случай обвел вокруг места ночевки защитный круг, связав его воедино со статуями и плитами пола рунами, не слишком убедительно начертанными в пыли при помощи лекса.

– Ты настоящий чародей! – восхитилась Джасс, с нескрываемой завистью посмотрев на его с первого взгляда небрежную, но, несомненно, качественную работу. – Научишь потом?

Эльф дернул плечом и промолчал. И правильно сделал, бывшая хатамитка и сама знала, что силенок у нее не хватит для такого дела, по большому счету плевого и простого для любого не шибко талантливого колдуна. Она успела смириться с мыслью, что навсегда останется слабенькой ведьмой, способной только предсказывать погоду. А все высоты великого чародейского искусства существуют для кого-то иного, как снежные вершины гор, как бездонные глубины океанов. С другой стороны, ее никогда не томила свойственная всем более-менее одаренным магам жажда, которая гнала их вперед в поисках новых знаний, новых возможностей, новых открытий. Хэйбор неоднократно доказывал ей, что радоваться восходу и закату, сытному ужину, ребенку, любви тоже совсем неплохо. Для настоящего же чародея главной ценностью и мерилом жизни становилась только его магия, одновременно цель, средство и смысл всего существования.

«Оставайся тем, кто ты есть, леди. Не каждый король может позволить себе такую роскошь, а уж чародей так и вовсе мечтать о таком не смеет. Поверь мне пока на слово», – говорил частенько Хэйбор.

– Ты собираешься стоять всю ночь? – поинтересовался Ириен. – Ложись скорее, я совсем замерз.

Они крепко обнялись, стараясь поделиться теплом, отделенные от остального мира неровным колдовским кругом, словно моллюск в своей раковине, словно птенец в скорлупе яйца, словно дитя в утробе матери. Джасс уткнулась носом куда-то под эльфову ключицу, слушая мерный стук его сердца. Точно так же она спала с Яримраэном в хисарской яме, только принц был не в пример более тощим и вместо добротной рубашки и куртки его тело прикрывала рваная вонючая дерюга. И какими бы нестерпимо мучительными ни были ночи в темнице, они с Яримом никогда не размыкали рук во сне, боясь потеряться каждый в своих кошмарах.

– Ты ведь северянка. Как ты очутилась в Великой степи? – вдруг спросил Ириен.

– А разве Ярим тебе еще не все обо мне разболтал?

– Не такой уж и длинный язык у нашего принца, как тебе может показаться. Но если не хочешь, то не говори…

На самом деле это была больная тема. Воспоминания о годах, проведенных в Храггасе, стали похожи на застарелые шрамы, которые уже и болеть перестали, но все равно навсегда изуродовали душу. Проклятый песчаный город, которого давно не существовало в мире живых, продолжал жить в снах. Сны были жаркими, горячими и душными, как аймолайские ночи. В них песчаные волны накатывались, заполняли рот, нос и легкие, песок тонкой струйкой стекал в горло, медленно душил, и Джасс просыпалась от собственного сдавленного крика.

Унылое поселение на берегу коварного южного моря, где жили желтокожие, плосколицые люди, не знавшие ни песен, ни танцев, словно сотворенные из окружающего Храггас желто-бурого песка, столь же грубые, как барханы в пустыне. Со временем Джасс убедилась, что это не природа, а сами боги, все какие есть – старые и новые, пытаются стереть городок и его жителей с лица земли. Ветер по прозванию Бешеный приносил из океана пропитанные влагой тучи и обрушивал высоко в горах дожди, превращавшиеся в селевые потоки. Неумолимой и неукротимой лавиной скатывался сель на Храггас, уничтожая все на своем пути. За несколько веков такого существования жители Храггаса сумели приспособиться и избегали гибели, уходя на лодках в море во время бедствия. Единственным условием их спасения было присутствие в городе предсказателя погоды. Иногда им становился местный уроженец, но чаще всего старейшины покупали такого колдуна в храме Оррвелла. В этом проклятом городишке Джасс провела четыре долгих года. Четыре года, похожие на четыре века.

…Там никто и никогда не делал свою работу с охотой или для удобства. Если гончар лепил горшки, то они оказывались кособокими; если за работу брался столяр, то стулья и столы получались колченогие; ткани ткача рвались или выходили чрезвычайно грубыми. Дети там рождались часто, но те, кто выживал, росли чахлыми, золотушными и жестокосердными. Во всем Храггасе не нашлось достаточно красивой девчонки, чтобы в единственном портовом кабаке появилась хоть одна шлюха. Корабли не задерживались в порту более чем на одну ночь. Местное вино всегда было кислым, а пища – жирной и безвкусной. Проклятый город, проклятые люди. Они заплатили за нее Ятсоунскому храму Оррвелла столько, что хватило бы купить две гирремы с трюмами, полными зерна. Словом, слишком много. И городской голова господин Огари, когда увидел, за кого была отдана такая куча денег, пришел в ярость. Он сначала рассказал, что думает о господине Маури, его умственных способностях и верности его жены, а затем усомнился в том, что жрицы Оррвелла сохранили остатки здравого смысла.

– На кой ляд мне эта пацанка – кости да кожа? Три сотни за выродка, за писявку ублюдочную? И она собирается заклинать погоду? – вопил он, бегая кругами вокруг «приобретения». – Козлы! Да пусть она сначала свинарники чистить научится.

Он приблизил свое плоское лицо к лицу девочки и дохнул на нее перегаром. Джасс сморщила нос. Она, конечно, не ожидала, что к ней отнесутся подобным образом. В храме говорили, что жриц Оррвелла уважают во всем обитаемом мире. Храггас оказался исключением. Первым делом ее заперли в темном сарае, затем местные подростки попытались ее избить. Без всякого успеха. В храме ее учили не только гимнам, таинствам и ритуалам, но и драться. Нет, не с мечом или копьем, как учат мужчин. По-другому. Жрица Оррвелла пускала в ход руки, ноги, зубы, ногти и вообще все, чем природа наделила женщину. Короче, обидчикам от Джасс досталось изрядно. Много больше, чем они ожидали от тринадцатилетней девочки.

– Расскажи мне, коза, зачем мне кормить тебя до конца твоей паршивой жизни? А? – прошипел Огари. – Может быть, мне тебя трахать, чтоб хоть какой-то толк от тебя был, за такие-то деньги? – Он больно ухватил девушку за грудь и захохотал. – Плоская, как полено.

Джасс оттолкнула его руку и сделала то, что сделала бы в подобном случае в любом месте, хоть в королевском дворце, хоть в глинобитной халупе. Она прыгнула вперед, вонзая ногти в лицо Огари, одновременно нанося удары ногами куда придется: в живот, в пах, в колено. Трое очень сильных взрослых мужчин едва оттащили девчонку от Огари. Она оказалась нечеловечески сильной, словно в теле ребенка жил кто-то несравненно более могучий.

– Не смей ко мне прикасаться! – прорычала Джасс, сплевывая на пол кровь из разбитой губы. – Еще раз тронешь меня – я весь твой город с землей сровняю. Я – жрица Оррвелла, и, оскорбляя меня, ты наносишь обиду моему богу!

Джасс по возрасту была ребенком, но в храме дети быстро взрослеют, быстрее даже, чем во дворцах князей и королей. Она окинула онемевшую толпу горожан презрительным взглядом, словно видела перед собой большую навозную кучу.

– Пусть твои люди покажут, где я буду жить, – сказала она тоном повелительницы, не переставая буравить чернющими глазами господина Огари.

Нельзя сказать, чтобы этот случай остался единственным. Храггасцы еще много раз пытались испробовать свою леди на прочность. Для начала ей отвели под жилище покосившуюся мазанку на самой окраине поселка, без окон и дверей. Но подобные мелочи девочку не смутили. Она была привычна и приучена ко всему. Спать на утоптанной земле? Да запросто. Сложить очаг из крупной гальки? Не беда. Сплести циновки? Легче легкого для настоящей жрицы. Но первым делом она стала делать джад-камни, постепенно накапливая силу ветра в глиняных шарах, а ветров в Храггасе хватало. Жаль только, что джад нельзя сделать больше, чем умещалось бы в ее пригоршне. Но и этого вполне хватало, чтобы отбить охоту у хилых храггасских парней лезть жрице под юбку. Вернее, в узкие шаровары, которые она носила вместе с темно-синим балахоном жрицы. Жизнь в Храггасе напоминала Джасс обитание в диком лесу, где за каждым кустом подстерегает путника хищный зверь, а если не зверь, то капкан или ловушка коварного охотника. Ее дразнили «поганой оркой» не только дети, но и взрослые, хотя она никогда не понимала, что в этом такого оскорбительного. Все знали, что орки очень красивые, и мужчины, и женщины. Сравнивая Джасс с оркой, невежественные храггасцы невольно делали девочке комплимент. Только через год с небольшим они оставили ее в покое, разрешив жить так, как она того желала, то есть не разоряя ее огород, не пытаясь изнасиловать, избить или оскорбить. Может быть, в благодарность за то, что малолетняя жрица вовремя предсказала несколько разрушительных селей и штормов, сберегая тем самым их ничтожные жизни, а возможно, оттого, что большинство горожан, поняли – девчонка способна за себя постоять. Разумеется, обещанного жрицами уважения не было и в помине, но Джасс добилась для себя такого положения, что даже господин Огари не рисковал ругать ее последними словами. Она жила сама по себе, раскрашивала «счастливые» ракушки, совершала необходимые обряды, ловила рыбу, готовила сама себе и стирала. Грустная жизнь для одинокого ребенка. Но потом, потом все изменилось. Когда появился Хэйбор…

Эльф не стал ее ни жалеть, ни утешать. Точно так же, как этого не стал делать Яримраэн. И то и другое не имело никакого смысла хотя бы просто потому, что ничего его слова уже не могли изменить. Прошлое осталось в прошлом навсегда.

– И что стало с этим городом? – спросил Ириен, немного помолчав.

– Я не стала никого предупреждать о надвигающемся селе. Промолчала. Охотники Фурути были правы в одном: я – убийца. Более того, я не раскаиваюсь и, наверное, никогда не стану сожалеть о содеянном. Они заслужили смерть.

– Чем?

– Они убили Хэйбора.

– А кем он был для тебя?

– Человеком, давшим мне меч.

…Когда ему пришло в голову научить девушку-жрицу обращаться с оружием, Хэйбор, пожалуй, и не вспомнил бы при всем желании. Может быть, в тот день, когда она пришла к нему с расквашенной губой. Он знал, что Джасс достается от храггасцев, и не считал это чем-то страшным. В конце концов, в жизни бьют всех. Кого-то больше, кого-то меньше, это уж как кому повезет. Жизнь и сама любит что есть силы врезать кулачищем в лоб зазевавшемуся смертному. Жрица не давала себя в обиду, но когда он дознался, что ее били сразу пятеро, то ему стало неприятно. Да, характер у барышни противный, но когда пять здоровенных парней лупят щуплую девчонку – это не дело. Хэйбор собирался показать ей только пару приемов, но Джасс оказалась столь благодарной ученицей, что сумела воодушевить на большее даже бывшего главу клана магов-воинов. Откровенно говоря, у него никогда не было такого способного ученика. В Оллаверн попадали только дети с самыми сильными задатками, и обычно их обучение начиналось в возрасте пяти-шести лет, в пятнадцать маг проходил посвящение и затем всю жизнь совершенствовался в воинском искусстве и воинской магии. Джасс еще не сравнялось пятнадцать и, положа руку на сердце, ее нельзя было даже в шутку назвать магом, но Хэйбор считал, что если есть на свете прирожденные воины, то она из их числа. Нет, конечно, совершенства ей не достичь никогда. Времени просто не хватит. Вот если бы она была эльфийкой, тогда другое дело. Тогда Хэйбор за двадцать лет смог бы подарить миру совершенное существо, лучше и искуснее полулегендарных эльфийских убийц – лемелисков. Но с другой стороны, он загорелся идеей воплотить в жизнь столько, сколько можно выжать из девочки. Замечательная задача, достойная мастера своего дела. А Хэйбор был мастером, ибо не зря носил уже два столетия меч самого Хема, творение величайшего из оружейников-людей. Два века! Но все равно каждый раз, когда он извлекал из ножен его синеватую сталь, то не мог не полюбоваться совершенством формы, воплощенной в металл с таким мастерством. Другого оружия не нашлось, и Хэйбор учил Джасс с его помощью, презрев мысль о том, что, возможно, девчонка и недостойна брать в руки драгоценный меч. Не сразу, разумеется. Сначала жрица вдоволь намахалась деревяшкой, пока он доверил ее рукам меч мастера Хема. Меч да посох – вот то немногое, что смог он дать Джасс, но эта малость казалась ей великим даром. Теперь никто не смел подойти к жрице на расстояние удара. Она завела себе палку-посох, и немалое количество забияк получило возможность убедиться, что она умеет пользоваться таким прозаическим предметом. А кроме того, с Хэйбором можно было разговаривать на всевозможные темы, можно было спрашивать об огромном мире, что лежал где-то далеко-далеко, недосягаемый и влекущий…

Больше Джасс рассказывала только Яримраэну, от которого вообще ничего не скрывала. Но Яримраэн был другом. Первым в жизни, настоящим и пока единственным. Хисарскую темницу, провонявшую разложением, мочой, грязью, кровью, мучениями и ужасом яму должна была Джасс благодарить за такого друга, как эльфийский принц. В Ятсоунском храме она дружила с девочками, если так можно назвать тихое перешептывание под одеялами и пряник, разделенный на две неравные части, но то было сопливое и не слишком радостное детство, которое быстро закончилось. В Храггасе друзей быть просто не могло. Хэйбор мог считаться в крайнем случае учителем, но не более. Хатамитки… это отдельная история. Странно то, что первый же встречный эльф смог стать для Джасс самым близким существом. Отцом, братом и другом в одном лице. И вот теперь появился второй эльф, которому она смогла раскрыть душу. Что бы это значило?

Джасс сама не заметила, как уснула, убаюканная тихим дыханием Ириена, его теплыми руками и собственными размышлениями.

Ей снились холодное серое море, серый песок и крики ненасытных чаек над головой. Дети в домотканой грубой одежде бегают вдоль линии прибоя, а следом за ними с радостным лаем носится маленькая рыжая собачка. Так весело, что трехлетняя девочка уже не чувствует голода. Она самая младшая в компании, но зато и самая шустрая. Она хохочет, падает на песок и молотит в воздухе ногами. Радость щекочет ее изнутри, как будто в животе порхают сотни бабочек. Песчинки липнут к рваным штанишкам. Отец опять станет ругаться…

– Я не полезу… опять…

– Еще как полезешь.

– Нет, не полезу! Попробуй заставь меня! Заставь!

– А ты сомневаешься, что я смогу заставить? Очень зря ты такого мнения.

Голос у Ириена стал угрожающе ласков, и от его приторной медовости хотелось до крови расчесать кожу. Но и дыра, в которую предстояло сунуться, была еще уже, чем та, из которой эльф ее совсем недавно извлек. Ужас перед ловушкой еще гнездился где-то внизу живота и давал о себе знать предательской дрожью в коленках.

– Я боюсь, – призналась Джасс и жалобно посмотрела на эльфа. – Давай поищем еще.

– Давай ты перестанешь валять дурака. Я все проверил, ты там не застрянешь. А если и застрянешь, то я тебя вытащу.

– А почему я должна лезть первой?

– Потому что у тебя задница шире, – пояснил Ириен. – Если ты пролезешь, то и я тоже помещусь.

– Какая ты сволочь, Ирье.

– Я знаю. Лезь!

Делать было нечего, Джасс зажмурилась и сунула голову в нору. В нос ей ударил резкий запах плесени. Она не выдержала и громко чихнула.

– Тут темно…

– Давай, давай, не останавливайся! – подталкивал сзади Ириен.

Между ползаньем на четвереньках по зеркальному дворцовому паркету и по каменному желобу есть очень существенная разница, и ее отчетливо ощущают колени и ладони ползущего. Через некоторое время занятие превращается в невероятную пытку, когда в кости с каждым движением врезается огненными гвоздями лютая боль. Джасс выдержала немного и дальше выла в полный голос, сопровождая каждый шаг площадной руганью. Даже мысль о том, что эльф испытывает такие же муки, не приносила заметного облегчения.

– Я тебя ненавижу! – визжала она. – Я тебя ненавижу!

– Я тебя тоже ненавижу, – отзывался он свистящим от напряжения голосом.

Но когда желоб вдруг кончился пещеркой, они рухнули не порознь, а крепко-прекрепко прижавшись друг к другу. И лежали так неведомо сколько, прежде чем онемевшие суставы вернули себе способность гнуться, а мышцы – сокращаться.

– А знаешь, похоже, мы почти выбрались, – прошептал Ириен. – Чувствуешь запах?

– Воняет? – не поняла измученная женщина.

– Не воняет, а пахнет. Травой, землей…

Джасс принюхалась, но, видимо, и носы у эльфов под стать их глазам и ушам – особо чуткие, сама она ничего не учуяла.

– Тогда веди.

Охая и вскрикивая от боли, они с большим трудом поднялись на ноги и дальше шли, то и дело повисая друг на друге. Больше всего Джасс боялась, что эльфу придется нести ее на руках, а он не сможет.

– О светлые небеса!

Джасс и Ириен выбрались наружу, когда, к счастью, солнце уже село и на землю легли нежные лиловые сумерки. Иначе они бы ослепли от яркого света после стольких дней, проведенных в темноте подземелий.

– Мы где-то в стороне от Чефала, может быть, даже с другой стороны Акульего мыса, – предположил эльф, осторожно оглядываясь вокруг.

Рядом плескалось море, ветер пах степью. Джасс легла на землю, прижалась щекой к теплой еще траве, давая себе обещание никогда больше не лазить в подземелья, пусть они хоть до краев будут полны несметными сокровищами пусть от этого будет зависеть жизнь. Люди созданы для жизни под солнцем, под небом с тысячами тысяч звезд, и теперь даже крыши будут казаться ей чем-то противоестественным.

– Ну, теперь-то мы точно не пропадем, радость моя, – заверил ее Ириен. – По крайней мере с голоду точно не сдохнем.

Первым делом они посрывали с себя грязную одежду и полезли в теплую воду, плескаясь и по-детски радуясь. Волосы слиплись от пота, а тело зудело и жаждало купания. Конечно, Ириен, имея выбор, предпочел бы нырнуть в теплый бассейн настоящей маргарской купальни с последующим массажем. Но и теплое ночное южное море тоже вполне сойдет, чтобы смыть многодневную грязь. Он быстро бесшумно нырнул, проплыл под водой, пока хватило дыхания, и вынырнул далеко от берега.

– Джасс?!

И не успел испугаться, как ее темная на фоне воды голова показалась совсем рядом. Отросшие волосы облепили лоб и щеки, открыв маленькие ушки, ресницы склеились в стрелки, она смешно фыркнула, точь-в-точь как морская выдра, и засмеялась. Впервые за последние дни. Так радостно и свободно, что Ириен не смог удержаться и присоединился к этому внезапному веселью.

– Мы живы, Ирье, мы живы, – прошептала Джасс и прижалась губами к его ждущим губам, выпивая и без того неровное дыхание.

– Если это благодарность, то не стоит, – сказал он серьезно.

– А если нет?

В ее черных глазах плясали звезды. Счастливые, чуть насмешливые звезды.

– Тогда совсем другое дело.

И вернул ей поцелуй.

На этот раз они ушли под воду, и чужая стихия, хлынув в уши и нос, некстати напомнила им, что они не дельфины.

– Ну что, наперегонки к берегу? – предложила Джасс, лукаво улыбнувшись. – Кто проиграет, тот утром готовит завтрак! – И быстро нырнула.

Они поплыли почти рядом, обдавая друг друга черными искрящимися брызгами. Конечно, Ириен поддался, и она проиграла с минимальным разрывом. Но справедливости ради стоило признать, что плавала Джасс очень хорошо для человека, а для голодного и усталого человека тем более.

Джасс так и не смогла дождаться, пока Ириен разведет костер, и быстро заснула, свернувшись клубочком прямо на теплом песке, предоставив ему редкую возможность без помех, не таясь, смотреть на нее, любоваться и мечтать…

Сколько живут под одним небом и на одной земле четыре народа, столько, невзирая на все различия, мужчины и женщины влюбляются друг в друга, находя в объятиях чужака что-то такое, чего нет у сородича. Стремятся навстречу неизбежным трудностям и страданиям, как мотыльки к чужому огню, и кое-кто сгорает по-настоящему, не в силах отказаться от своих чувств в угоду древним традициям и прадедовским запретам. И ни изгнание, ни наказание, ни преследования не страшат отчаявшиеся сердца влюбленных. И если есть на свете сила, способная заставить жить рядом в относительном мире тангаров, орков, эльфов и людей, то это сила любви, которую они питают друг к другу, несмотря ни на что. И хотя в памяти народов еще живут Темные века, когда родичи пытками лечили орка от любви к эльфийской деве, а эльфийку ее родные братья – белоперыми острыми стрелами. Но кто помнит имена борцов за расовую чистоту. А об Амарис и Ковенгине поют менестрели в каждой корчме.

Но самое удивительное не в том, что кто-то осмеливается любить, презрев запреты и закон, а в том, что это вообще возможно. Потому что, кроме запретов, вековой ненависти и предрассудков, существует еще и та неизменная суть, что делает человека – человеком, а орка – орком.

Что для тангара любовь? Долг и божественное предназначение, скажет любой из этого племени. Спросите о том же орка, любого, любой касты, мужчину или женщину, и ответом будет – магия духа. Люди мнят свои чувства таинством души и плоти, а жаждут одновременно страсти, наслаждений, выгоды, удобства, стремясь совместить несовместимое. Что же до эльфов, то они, пожалуй, ответят, что любовь – это дар, и от него нельзя отказываться ни при каких обстоятельствах. Спорное утверждение, но только не для самих эльфов. А потому спорить предпочитают другое. Одни говорят, что эльфы – существа хладнокровные и потому-то они так скупы на любовь и страсть. Другие говорят: «Для них любовь лишь изысканная игра»; третьи убеждены, что все эльфы – однолюбы; четвертые приписывают этому народу какие-то неведомые высокие чувства. Истина же, как обычно бывает, лежит где-то посередине.

Во всяком случае, Ириен не стал бросаться на обнаженную девушку, как это мог сделать распаленный желанием человек, но и утверждать, что ее нагота и открытость не вызвали в нем отзыва, тоже было бы большой ложью. Как раз в своих чувствах Альс ничуть не сомневался. В конце концов, он был Дознавателем. Достаточно было один раз увидеть эти глаза-омуты, достало одного ласкового прикосновения, чтобы его жизнь изменилась навсегда. Узы легли сразу, крепко-накрепко связав обоих в единое целое, не подлежащее расторжению, пока они живы. Ириен понял это сразу. Понял и не испугался, а скорее даже обрадовался, потому что уже и не мечтал о любви. Нет, он влюблялся в разное время в разных женщин: эльфиек и женщин других рас. Заботился о них, привязывался к ним, скучал по ним, но никогда ни одна из них не становилась частью души, частью судьбы. Его с женщинами связывали всякие чувства. Имя им было «нежность», или «доверие», или «тревога», желание или возвышенная дружба, и ни одно из них не звалось именем Истинной Любви. Познаватель как никто иной знал, насколько велика на самом деле разница между настоящей любовью и тем, что принято считать ею, или тем, что хотят считать ею. Счастье большинства людей в том, что они не видят и не чувствуют этой разницы. А потому Ириен никуда не торопился и предоставил Джасс самой выбрать и решить, почувствовать и осмыслить. Пускай сама разберется в себе, найдет в своем сердце место для него. И что бы девушка ни решила, он примет ее выбор как награду, как подарок. Если Джасс не сможет полюбить, то эльф готов был стать ей другом, соратником, защитником… Ведь на самом деле в любви главное – любить… Кто долгие годы жил с пустотой в сердце, тот непременно поймет.

Желудок Джасс проснулся раньше, чем она успела осознать пробуждение, от одуряюще аппетитного запаха жареной рыбы, громко заурчав. Не смея поверить в чудо, она осторожно приоткрыла левый глаз и принюхалась.

– Вставай, вставай, кушать подано! – позвал ее Ириен. – Я все вижу! Ты не спишь!

Он удобно расположился на камне и неторопливо вскрывал лексом раковины моллюсков, аккуратно раскладывая перед собой половинки с еще живым содержимым. Из одежды у невозмутимого эльфа был только вышеупомянутый нож и медный амулет на кожаном шнурке. Однако нагота Ириена меньше всего интересовала в этот миг бывшую хатамитку. Равно как и собственная.

– Ух ты! Здорово! Как я есть хочу!

Приглашать к трапезе Джасс дважды не требовалось никогда, она впилась зубами в горячую рыбу, шипя и плюясь, обжигая руки, губы и язык, но не в силах оторваться от угощения. Обглодав без остановки подряд три рыбины, она набросилась на моллюсков.

– А ты чего не ешь? – спросила Джасс в промежутке между глотками, заметив, что эльф не торопится к ней присоединяться.

– Уже, – похвалился тот, хлопнув себя по плоскому, как доска, животу. – Вкусно!

Джасс не стала спорить, продолжив пиршество. Если эльф говорит, что сыт, значит, так оно и есть, значит, успел наесться, собирая ракушки. Вон, целую гору осколков набросал.

– И куда теперь? Обратно в Чефал? – спросила Джасс, залезая на теплый камень, поближе к эльфу.

Ириен откинулся назад на локти, подставив утреннему солнцу лицо и грудь, не то размышляя с закрытыми глазами, не то просто наслаждаясь льющимся с небес теплом. Оно и понятно, они оба не видели солнца целое шестидневье.

– Нет, там делать нечего, – лениво проговорил он. – Лучше подождем лангу.

– А как они найдут нас?

– Я послал вестника Малагану.

– Какого вестника? – не поняла Джасс.

– Птицу. Чайку, – сказал эльф, запрокинул голову назад и открыл один глаз. – А что? Хороший вестник, быстрый и достаточно разумный.

Отчего-то Джасс сразу поверила. После чудесного высвобождения из каменного лаза, после безумного бега в потоках нездешнего ветра она знала, что Ириен совсем не простой эльф, если слово «простой» вообще применимо хоть к кому-то из этого племени.

– Ты волшебник? – тихо спросила девушка.

– Не совсем. Я Познаватель. Ты должна знать, кто это.

Она знала. Холодные потоки беспокойства струились где-то вокруг переполненного желудка.

– Хэйбор говорил, что Познавателей больше нет, – не слишком уверенно заявила девушка.

– Среди людей, – уточнил эльф, по-прежнему взирая на Джасс одним серебристым глазом.

– Почему ты мне это говоришь?

– Потому что это ты, – просто ответил он и снова погрузился в расслабленное созерцание внутренней поверхности век.

– Это не причина.

– Очень даже причина, такая же, как и любая другая. Может быть, мне просто приятно, что моей тайной будет владеть красивая и сильная женщина. Может быть, мне хочется, чтобы эта женщина отнеслась к моей скромной персоне со всей возможной серьезностью и внимательностью. Может быть, мне не хочется, чтобы между нами имелись какие-то тайны. Все ведь может быть, Джасс, разве не так?

Джасс ничего не смогла ответить. Вернее, она не могла ответить ничего вразумительного. Мысли вертелись в голове бешеным водоворотом, и изловить в нем что-нибудь толковое бывшая хатами не сумела, как ни старалась. Хэйбор мало рассказывал о Познавателях, ровно столько, сколько нужно было для пояснения тайн Истиных Имен. Для каждого разумного существа, обитающего под двумя лунами этого мира, сохранение тайны собственного имени было непреложным правилом жизни, непоколебимым постулатом существования.

Будь ты королем ли, свинопасом, колдуном, воином, разбойником или святым, самым ничтожным из нижайших или великим и могучим, орком, человеком или эльфом, ничто не даст большей власти над духом и телом, чем твое Истинное Имя. А посему береги его от врагов, друзей, родни, жен, мужей, от любящих и ненавидящих, ибо нет сокровища ценнее от рождения и до самой смерти.

– Не бойся, – странно улыбнулся эльф. – Я для тебя не опасен.

– А я и не боюсь…

– Неужели? – сладко потягиваясь, пропел Альс и посмотрел на Джасс так…

Видит богиня всех страстей лилейноликая Сайлориан, от этого гибкого, немного звериного движения Джасс просто не могла отвести взгляда. Люди так не умеют и никогда не научатся. И не бывает у людей таких красивых светлых глаз, зовущих и обещающих. А еще говорят, что эльфы обладают какой-то особенной любовной магией, которая делает женщин податливыми их желаниям, и устоять против их магии невозможно, если рождена ты сама способной рожать.

Была ли в Ириене эта магия, Джасс не знала и, признаться по правде, знать не хотела. Разве это имеет хоть какое-то значение?

– Ты… – пролепетала она.

Он осторожно коснулся ее руки. Почти неуловимо, словно теплый ветерок, но прикосновение обожгло и заставило женщину закусить до боли губу.

– Ты ничего не должна делать против воли. Ты ничего мне не должна и… – Он вздохнул, не отводя испытующего взгляда. – И если ты сейчас передумаешь… я не обижусь и это ровным счетом ничего не изменит.

Джасс чувствовала, что в воображаемых песочных часах, заключенных у нее внутри, сквозь узкое горлышко перемычки проскальзывает последняя песчинка и пути назад закрыты навсегда. Ириен прав. Даже если она сейчас, как он выразился, передумает, ничего не изменится. Просто в другой раз не будет такого удивительного утра, и океана за спиной не будет, и острого запаха морской травы. Они потеряют этот день навсегда. Поэтому Джасс не собиралась отступать. И не хотела. Она протянула к нему руки…

– Даже не надейся…

И в миг их полнейшего слияния, когда рухнули все преграды, Ириен распахнул ей свое сознание. Впустил в себя, открывшись без остатка навстречу. И точно так же, как он пребывал в ней, так и она отныне пребывала в нем. Словно лодка посреди его океанской глади, словно облако в его бескрайнем небе, словно лепесток в объятиях его урагана. Оставаясь при этом одновременно и самой собой, и частицей огромного целого, каким стал отныне их общий мир. И в этом мире никто никого не порабощал, не желал растворения в себе, не требовал ничего взамен своей невиданной щедрости. В этом мире – мире двух любящих душ – имелось место для всего и даже для свободы. Он дарил ей все, чем обладал, и никаких тайн и недосказанностей меж ними не осталось…

– Я никогда не думала, что будет так.

– Как?

– Так… невозможно. Это потому, что ты…

– Нет. Это потому, что я тебя люблю.

– Так просто?!

– Угу.

Она зарылась лицом в его жесткие волосы, словно заглядевшись в бездну, в пропасть без дна, у нее вдруг закружилась голова. Вот и не верь тем самым пресловутым байкам об эльфах. А ведь в них, через одну, прямо говорится, что любовь к человеку ли, к орку, к любому живущему столь мало и кратко, для эльфа означает нестерпимую муку, невосполнимую потерю и безвременную смерть. И не женщину любил только что Ириен на твердом песке пустынного пляжа, а саму свою погибель.

– Не вини себя ни в чем, – словно читая мысли, отозвался он. – Я сам выбрал свою судьбу и ни о чем не жалею. Далеко не каждому дано, такое счастье – любить истинной любовью. Можно сказать, что мне повезло. Я повстречал именно тебя – необычайную женщину. Такую, какую я ждал много лет. И тебя, Джасс, я люблю больше, чем жизнь, и ценю соответственно.

«Ну что тут ответить, как высказать всю свою любовь, как доказать нежность и преданность? Как? Может быть, ты сам знаешь, любимый, как это сложно, когда ты смотришь на меня своими светлыми все понимающими глазами?»

Под ресницами у Джасс кипели слезы, жгучие и счастливые, сжимая горло невидимой стальной рукой. Она постаралась еще сильнее вжаться лицом в его грудь, оплетая Ириена руками и ногами.

– Ты плачешь?

– Нет, я смеюсь.

– Неужели щекотно? – полюбопытствовал эльф.

Это снова был Ириен. Не великий волшебник, знающий почти все Истинные Имена, не воплощенная в плоть магия и сила, не годы и годы опыта и мастерства, а живой и вполне осязаемый мужчина-с влажной кожей, пахнущей соленой морской водой и свежим потом. И голос у него был прежний, хрипловатый, с обычными насмешливыми интонациями. Такому можно без трепета смотреть в смеющиеся и счастливые глаза, до краев наполненные текучим серебром.

– Хочешь узнать одну страшную тайну? – спросил он.

– Хочу.

И он прижался губами к ее уху и прошептал то, о чем молчат даже под самой страшной пыткой, в пьяном угаре, в темном омуте безумия, в жару и бреду чумы, под угрозой смерти, перед смертью и после нее. Он назвал ей свое Истинное Имя. Стирая навсегда последнюю границу между ними.

А потом Джасс снова открылись разные тайны. Его отчаянная нежность, его деликатность, его трепетная забота, его неуязвимая покорность. Их волосы, темные и светлые, перемешались, пальцы переплелись, тела расплавились, как чистое золото в тигле у искусного ювелира.

Пард, размашисто шагавший впереди всех, вдруг словно споткнулся о невидимую преграду. Его развернуло на месте, он остановился как вкопанный. Больше всего ему хотелось раскинуть руки в стороны и заслонить от глаз лангеров… два нагих тела на песке. Голова женщины на груди у мужчины, и не разобрать, где чья рука или нога.

– Пард, ты чего? – спросил было Сийгин и тоже остановился.

– Это… – начал было Ярим, но Унанки так посмотрел на принца, что тот замолк на полуслове.

– Я так и знал, – проворчал оньгъе себе под нос. – Что теперь прикажешь делать? – Он поглядел почему-то на красного от смущения Тора, словно целомудренный тангар сам толкнул эльфа в объятия женщины-хатами.

– Боюсь, что сделать ничего и нельзя. Они с самого первого мига были друг для друга…

Голос у Малагана совершенно невозмутим.

– Так и нечего торчать тут и смотреть на чужую любовь, – одернул лангеров Унанки. – Отойдем подальше, разведем костерок, а там, глядишь, наши голубки проспятся и сами явятся на запах обеда. Оставь им одежду, Пард. Я, конечно, с удовольствием еще разок полюбуюсь на прелести Джасс, но, думаю, Ирье рад этому не будет.

– Это еще почему? – удивился Сийгин.

– Ревнив наш командир потому что, – пояснил эльф, ухмыляясь во весь свой немалый рот. – Ревнив, как… как тангар или даже хуже. Ты уж извини, Тор. Я его давно знаю.

– Поди ж ты… – поразился до глубины души Мэд.

Ириен слышал сквозь сон разговор лангеров, но шевелиться ему не хотелось совсем, да и Джасс спала так глубоко и сладко… ее рука лежала у него на животе… и он слишком давно мечтал об этом, чтобы по собственной воле прервать блаженство…

Они не вернулись в Чефал, памятуя о том, как переменчива бывает королевская воля и как быстро иссякает благодарность венценосцев. Забота сандабарской королевы вполне могла обернуться плахой или виселицей, если вдруг ее величество решит, что лангеры не оправдали ее ожиданий. Кто знает?

Ланга двинулась вдоль береговой линии, не в силах расстаться с теплым и ласковым в это время года морем. Семь мужчин и одна женщина легкомысленно шагали по влажному песку без всякой цели, останавливаясь, только чтобы наловить крабов или рыбы, налопаться до отвала и завалиться спать. Единственное, чего не хватало всем, кроме, разумеется, эльфов, это доброй выпивки. Хотя бы браги или захудалого пива. Пард согласился бы даже на мерзкий алмалайский эль, который на вкус чуть хуже кошачьей мочи.

И без того загорелые, лангеры одеждой себя не обременяли, прокоптились насквозь. Купались без всякого стыда – голышом, а во время дневного перехода мужчины ограничивались только исподними штанами. Джасс прикрывала грудь куцым платком. А на ехидный вопрос Мэда о причине столько острого приступа скромности бывшая хатамитка ответила, что придерживается того убеждения, что сиськи могут быть черными только от рождения, а ежели они белые, то так тому и быть. Насколько же они белые может судить только Альс. Малаган не упустил случая и поинтересовался у обладателя столь ценной информации об истинном положении дел и получил в ответ довольно болезненный пинок под зад, но не обиделся. А чего обижаться? Сам напросился. В принципе лангеры были только рады за Альса. Новые чувства смягчили его настолько, насколько это в принципе возможно. Нет, он не стал менее хмурым и не забыл, как ругаться, а сторонний наблюдатель не нашел бы существенных перемен. Но то сторонний, а лангерам достало увидеть его расслабленное лицо во сне. Молодое, почти красивое, тонкое и совершенно счастливое. Словно слышал Ириен Альс во сне шум ветра в древних соснах или стук дождя по крыльцу родного дома. Джиэс-Унанки закрыл глаза узкой ладонью, чтоб скрыть их подозрительный влажный блеск.

– Если ЭТО из-за нее, – он кивнул на Джасс, свернувшуюся под боком у Альса, – то я готов простить ей даже то, что она – человек, – сказал он сдавленно и ушел поближе к прибою.

Лангеры понимающе переглянулись. Когда-то же эльф должен быть счастлив? Если сможет.