ТОМ II – РАБСТВО В РИМЕ
Глава первая.
СВОБОДНЫЙ ТРУД И РАБСТВО В ПЕРВЫЕ ВЕКА РИМА
Выводы, к которым мы пришли на основании изучения истории общественных отношений в Греции, касающихся влияния рабства, могут быть проверены и найдут себе подтверждение в истории Рима. Число текстов, сохранившихся для Востока, столь незначительно, что лишает нас возможности во всех подробностях изучить те специфические условия, в которые там было поставлено рабство, так же как и его влияние на общество в целом. В Греции факты более многочисленны, но место действия более ограничено. Рим, в противоположность Греции, заключает в себе огромное число фактов при огромном поле действия; его власть объединяет вокруг италийского полуострова крайние точки цивилизации и варварства, эллинов и народы Запада, Карфаген и Египет, а также северные племена. Рим жил в течение предельного срока, положенного народу, развивая в этих обширных границах времени и пространства все следствия, которые вытекали из принципов, вошедших в его конституцию, причем ничто не нарушало этого поступательного движения и не задерживало прогресса. Он пал, когда эти следствия изжили себя, дошли до своего логического конца, но даже тогда его гений не умер и продолжал жить в его языке и в его праве. До нас дошли его поэты, ораторы, моралисты, историки, несмотря на то, что многие из них погибли и все без исключения пострадали от небрежности и некультурности варварской эпохи. До нас дошел его кодекс законов, хотя и искаженный и сокращенный благодаря тем рамкам, в которые втиснула его более слабая рука, желая его сохранить. Словом, можно сказать, что Рим, взятый в целом, сохранился для нас так же, как сохранились некоторые носящие на себе его печать памятники, и доныне возвышающиеся среди быта и жизни современных обществ, невзирая на сокрушающее действие времени. Отдельные части могли быть разрушены, некоторые детали стерты, но общая совокупность пережила эпохи разрушения или безразличия; поэтому рабство, положенное в основу этого здания, может быть изучено и в своей сущности и в своих отношениях к обществу, для которого оно служило фундаментом.
В процессе последовательного развития форм государственной и общественной жизни этого великого народа какое участие принимало рабство в общем движении и прогрессе? В этом приобщении мира к цивилизации какое влияние оказывало оно на перерождение варварских племен?
Именно в этой области, и нигде больше, оно должно было выявить присущий ему характер. И если будет доказано, что оно и здесь было тем же, чем, как мы видели, оно было везде, т. е. причиной деморализации и нравственного падения рабов и господ, то можно сказать, что дело его проиграно. От лучей разума и убеждения, провозглашающих равенство человеческого рода, уже нельзя будет укрыться за завесой прошлого; она упадет и откроет перед глазами эту отвратительную язву человечества, вину за которую хотят свалить на судьбу, как будто бы судьба должна принять на себя роль античного Рока – силы слепой и инертной, которая, оставляя человеку свободу действия, в то же время берет на себя ответственность за его поступки.
1
История Рима на протяжении тех двенадцати веков, которые ей суждено было заполнить, представляет собой несколько ясно очерченных периодов, которые, однако, можно свести к трем главным. К первому периоду относится основание Рима и его укрепление. Законы и учреждения, установленные в эпоху царей, развиваются и дополняются в первые века республики. Рим расположил побежденную Италию по различным ступеням искусно построенной иерархической лестницы, установив в то же самое время полное единство внутри собственного государства. Вот откуда берет начало та совершенная гармония и та мощь, которую он проявил в борьбе против Ганнибала: он сражался за свое существование и приобрел владычество над миром. Во второй период под знаменем республики завершается завоевание мира, а империя его организует; это эпоха могущества и величия, продолжающаяся от трех до четырех столетий, начиная с конца второй Пунической войны до эпохи Антонинов. Но одновременно с его развитием усилились и причины его падения, таившиеся в структуре римского общества.
Правительство империи даже в свои лучшие дни бессильно бороться с ними; все приходит в упадок – и учреждения, и общественный дух, и нравы. И когда империя развертывает перед нами картину своего управления, то оказывается, что это лишь пустая форма, в которой удобно расположатся варвары, не приложив к этому иного труда, кроме того, который необходим, чтобы войти. Несмотря на то, что историю рабства в Риме труднее, чем в Греции, разделить на строго определенные периоды, все же она более или менее совпадает с указанными подразделениями. Рабство существует уже в первом периоде при древнеримском укладе жизни, в его еще чистом виде. Оно развивается и организуется во втором под влиянием идей и потребностей, которые сумела передать Риму побежденная им Греция; в третьем оно приходит в упадок. Значит ли это, что судьбы Рима были тесно связаны с судьбами рабства и что ему было суждено потерять мировое владычество, когда авторитет отца семьи, это подобие суверенитета государства, померк? Такой вывод был весьма на руку защитникам рабства. Но прежде чем согласиться для римского мира на такое заключение, столь сильно противоречащее тому, что мы видели у греков, надо подвергнуть изложенные в первой части идеи проверке теми фактами, которые предоставляет нам история Рима. Поэтому мы расскажем, каким образом возникло рабство в Риме, как оно распространялось и как было организовано. Для каждого из двух первых периодов мы попытаемся установить его отношения к тем формам государственного управления, которые были для Рима источником силы и которые заключали в себе секрет его власти над миром. Затем мы исследуем, какие причины вызвали начало упадка рабства и что общего было между этим падением и падением государства.
В первый период римской истории рабство было развито очень слабо. Римский народ был беден и воинственен, отличался простотой нравов и презирал ремесла, но уважал земледелие и занимался им; отсюда уже ясно, какое участие в работах сохранил за собой свободный труд наряду с рабским в домашней жизни.
Свободный труд в Риме получал свою долю даже из того, что обычно являлось источником рабства. У воинственного народа наиболее обычным источником рабства является война. И в Риме она часто пополняла ряды рабов людьми, взятыми в плен у соседних народов. Но в этих разрушительных войнах одинаково легко как выиграть, так и потерять, вернее, одно только рабство при этом выигрывает, но зато свобода проигрывает: ведь получают рабов, а лишаются граждан. И Рим, без сомнения, кончил бы установлением у себя более или менее замкнутой олигархии и превратился бы в Спарту варваров, если бы он благодаря искусно проведенной системе не сумел использовать в интересах расширения гражданской общины то, что обычно служило для поддержания рабства. Поистине достойный повелевать1 миром, он завоевывал для себя свободных людей, подобно тому как другие приобретали рабов. Он включал в свой состав соседние народы либо путем дарования им всех прав гражданства, как это случилось с тремя первоначальными трибами, либо оставляя их вначале на более низкой ступени; такова была масса, частью допущенная в город, частью оставленная победителями на завоеванной территории, масса темная и безыменная, которая вскоре была организована Сервием Туллием наподобие курий и образовала сословие плебеев в противоположность сословию патрициев. В Риме той эпохи лицом к лицу стояло два народа: один – господствующий, другой – низший и связанный с первым твердо установленными отношениями клиентелы или более суровыми обязательствами, которые создает крайняя нужда между богатыми и бедными, но все же это были два свободных народа, которые со времени царствования Сервия занимали вполне определенное место в общем государственном строе и которые в конце концов слились благодаря энергичной настойчивости трибунов и осторожным уступкам сената.
Итак, война (именно в ней лежала основа величия Рима) в равной степени увеличивала и класс свободных и число слуг.
Класс свободных продолжал занимать все высшие должности, число которых все увеличивалось по мере развития общества.
Главным занятием класса свободных было земледелие; оно являлось главной основой мирной жизни римлянина. Патриции и наиболее знатные из плебеев проводили большую часть времени в деревне, среди своих полей; вот почему публичные объявления делались в те же дни, когда торговые дела призывали их в город; вот почему давалось название «рассыльный» тем лицам, которые «отправлялись в путь», чтобы пригласить сенатора явиться в курию; вот откуда, наконец, произошли те различные наименования, употреблявшиеся для обозначения лиц или вещей, имевших наибольшее влияние или наибольшее значение в государстве: люди важные и значительные назывались «землевладельцами», государственные доходы получили свое название от пастбищ, а деньги – от скота. Высшей похвалой для гражданина считалось, если его называли превосходным сельским хозяином, но под этим понималось не только простое руководство всем тем, что касалось сельскохозяйственных работ. Цинциннат сам обрабатывал свой участок в 2 гектара, когда послы сената предстали перед ним, чтобы приветствовать его как диктатора. И его одержавшие столько побед руки так же просто «сменили меч на орало», как только была обеспечена государственная безопасность. Родовое имение римлянина в первые времена обычно ограничивалось этими скромными размерами; оно не должно было превышать двух, а впоследствии четырех гектаров. В Риме на практике осуществляли тот принцип, который карфагеняне если не проводили на практике, то зафиксировали письменно: чтобы глава семьи был действительно хозяином своего поля, размеры последнего не должны были превышать его силы. В этих же пределах были рассчитаны и участки граждан, посылаемых в колонии, и Маний Курий, победитель самнитов, объявлял опасным того гражданина, которому казалось мало этого количества земли.
Поскольку земельная собственность была ограничена этими нормами, всякий легко поймет, что рабство было явлением мало распространенным. Полагали, что это маленькое поле было достаточно для всей семьи:
Кормила такая земелька И самого отца, и кучу всю в доме, в котором В родах лежала жена и четверо деток играли: Трое хозяйских и рабский один.
Глава семьи, следовательно, не был в состоянии держать больше чем одного помощника. Поэтому личность раба достаточно точно определялась именем его господина. Говорили: раб Квинта Марка или Квинтипор, Марципор; эти древние наименования, согласно Плинию, не имели другого происхождения. В том случае, если общественные обязанности вызывали гражданина из деревни, управление фермой переходило в руки раба, бравшего себе на помощь нескольких наемных рабочих. До эпохи первой Пунической войны среди наиболее прославленных граждан можно было найти примеры этой античной умеренности. Так, Регул, стоявший во главе африканского войска, требовал своего отозвания, ссылаясь на то, что вследствие смерти раба и недобросовестности наемных работников его маленькое поле заброшено, а семья терпит нужду.
Но нельзя не сознаться, что подобные примеры были редки. В таких случаях мелкий собственник, который не был Регулом и который не мог просить у сената отпуска или обработки своей земли за счет государства, был вынужден, чтобы прокормить свою семью, занимать деньги из 12 процентов у патриция. В залог он давал свою землю, но лишь редко получал ее обратно: он мог чувствовать себя счастливым, если лично его самого не захватило это владение богача, которым поглощалась всякая мелкая собственность. К этому земельному владению, увеличившемуся благодаря ростовщичеству за счет наследственных участков плебеев, прибавьте еще владения, расширившиеся вследствие завоеваний на неприятельской территории. Это «общественное поле», отданное в долгосрочную аренду патрициям, в результате соглашения между богатыми и руководителями государства проявляло тенденцию сливаться все более и более с собственностью. Еще в первые времена республики Спурий Кассий обратился с призывом о необходимости аграрных реформ, а более чем за сто лет до той эпохи, когда Регул докладывал сенату об опасности, угрожавшей его маленькому поместью, Лицинию с великим трудом удалось провести закон, ограничивавший 500 югерами [около 150 гектаров] присвоенные богачами государственные земли.
Это перемещение, это расширение земельной собственности должно было нарушить равновесие между трудом свободным и трудом рабским даже в Сельской жизни и повлечь за собой самые пагубные последствия. Но свободный труд, прежде чем погибнуть, начал видоизменяться. Мелкий собственник, лишенный своих владений, нередко оставался на своей земле в качестве колона, или наемного земледельца; он разделял с рабами все сельские труды, причем глава семьи и его жена еще не сложили с себя обязанностей по надзору и не передали их в руки раба-управляющего и его жены.
Итак, земледелие далеко не являлось исключительным уделом рабов. Гражданин занимал в нем первое и самое главное место или в качестве хозяина или в качестве простого работника, если нужда лишила его собственности. Труд, которым гордился знатный богач, не мог позорить разорившегося плебея.
Даже городской труд, труд ремесленников, должен был отчасти остаться в руках свободного населения. Прежде всего самые необходимые в домашнем быту предметы, как хлеб и одежда, производились дома, и подобно тому, как земледелие составляло удел мужчин, так изготовление этих вещей лежало на обязанности женщин, не исключая и самых знатных. Лукреция, правда, в эпоху более отдаленную, принадлежала по своему положению к самому высшему слою общества (это высокое положение уравновешивает различие в эпохах) и показывала пример этих трудовых привычек, продолжавших жить еще некоторое время среди римских женщин. «У греков, – говорил Колу-мелла, ссылаясь на «Экономику» Ксенофонта, – и впоследствии у римлян, вплоть до времен наших отцов, домашняя работа находилась в ведении матрон». Итак, в этой области, по крайней мере, было налицо участие граждан в труде. Так же обстояло дело и с ремеслами. Последние были не в большом почете у римлян, и Дионисий Галикарнасский говорит даже, что занятие ими гражданам было запрещено. Но не следует забывать, что наряду с патрициями, наделенными всеми политическими правами и являвшимися поэтому единственными настоящими, исконными гражданами, тут были и вновь прибывшие семьи, получившие разрешение жить в городе, но не пользовавшиеся еще гражданскими правами: и связанные с патрициями отношениями клиентов к своему патрону. Именно эти патриции и являлись носителями всей совокупности религиозных верований и предрассудков, составлявших сущность римского духа, а впоследствии превратившихся в «обычаи предков». Остальное население, столь различное по происхождению, лишенное гражданских прав, могло еще не разделять этих чувствований. К тому же вполне естественно, что, не имея земли, подобно афинским метекам, оно искало средств к существованию в занятиях ремеслом, где оно не встречало ни конкуренции граждан, ни конкуренции рабов; римляне, слишком бедные, чтобы держать такое количество рабов, которое было необходимо для удовлетворения всех их потребностей, были слишком горды, чтобы объединить их с целью эксплуатации их уменья, как это делали афиняне. Таким образом, ремеслами занимались свободные работники среди той части населения, которая впоследствии была причислена к гражданам. Представители искусств, необходимые при отправлении религиозных обрядов и в общественной жизни, как-то: флейтисты, золотых дел мастера, кузнецы, красильщики, башмачники, медники, горшечники, объединялись во столько же цехов, основание которых приписывается Нуме, а кузнецы увековечили в легендах и воспели в народных песнях одного из своих сочленов, Мамурия, который сумел выковать щиты, столь похожие на божественный щит, упавший с неба, что их с трудом можно было отличить. Это те самые семьи ремесленников, которые позднее, при организации плебеев Сервием Туллием составили городские трибы; то малое уважение, которым они пользовались среди других, достаточно ясно указывает, каковы были их функции.
Что касается домашнего обслуживания, то простота жизни первых римлян заставляет предполагать, что оно само по себе не требовало значительного количества рабов. Исключение может быть, пожалуй, сделано только для царского периода. Дионисий Галикарнасский, рассказывая о смерти Тулла Гостилия, упоминает о толпе слуг, погибших вместе с ним в пламени, а история Тарквиния Гордого свидетельствует об известной роскоши среди лиц, приближенных к царю. Но допуская даже, что в основе этих описаний не лежат обычные представления о роскоши царей, приходится признать, что такие исключения встречались очень редко.
Небольшое количество рабов, необходимое для полевых или домашних работ, т. е. мужчина, помогавший главе семьи при обработке поля, и женщина, принимавшая участие в рукодельных работах госпожи, в большинстве случаев справлялись и с остальными домашними работами. Наиболее знатные римляне, нахолившиеся во главе армий, обслуживали сами себя; если же у них являлось желание особенно блеснуть величием своего рода за пределами своего тесного круга, то право патронатства давало им возможность благодаря огромному числу клиентов составить себе такую многочисленную свиту, которой они должны были гордиться гораздо больше, чем аристократия более позднего времени своей свитой из купленных рабов.
То, что мы наблюдаем в частной жизни, повторяется и в жизни государства. Незначительное число рабов встречается среди служителей магистратов или среди исполнителей приговоров по уголовным делам; не кто иной, как раб, сбросил Марка Капитолина со скалы Капитолия. Но главнейшие должности и обязанности по общественной службе, обязанности ликторов, писцов, вестовых, глашатаев распределяли между собой люди свободные. В центуриях Сервия Туллия, т. е. среди гражданского населения, мы встречаем не только ассоциации рабочих (tignarii – «плотники»), но и ассоциации горнистов и трубачей.
2
Эти беглые указания свидетельствуют о том, что свободные граждане занимали не последнее место в городском труде и что рабы встречались лишь наряду с ними. Но какова была доля их участия в этом труде и в каком отношении друг к другу могли находиться эти две группы в раннюю эпоху Рима? Текст Дионисия Галикарнасского, цитируемый и комментируемый Дюро-де-ла-Маллем, дает нам возможность определить это отношение с достаточной точностью. «В это время, – говорит он (477 г. до н. э.), – граждане, способные носить оружие, составляли ПО тысяч человек, согласно данным последней переписи. Что касается женщин, детей, рабов, торговцев и иностранцев, занимающихся ремеслами (ни один римлянин не имел права жить торговлей или ремеслом), то их число по меньшей мере в три раза превосходило число граждан». Дюро-де-ла-Малль, применяя к этим цифрам закон, установленный для населения Франции, считает, что число 110 тысяч для лиц призывного возраста, т. е. от семнадцати до шестидесяти лет, позволяет предполагать число 195145 для всего мужского населения, а удваивая эту цифру включением в нее числа женщин, мы получим общее число граждан в 390 290 человек. Итак, все население, включая наряду с гражданами и всех тех, кто не был ими, т. е. иностранцев, вольноотпущенников и рабов, составляло, согласно Дионисию, 440 тысяч [число военнообязанных плюс утроенное количество остальных]. Разница в 49710 человек, следовательно, будет составлять число лиц этой первой категории. Дюро-де-ла-Малль подразделяет ее на 32524 иностранцев или вольноотпущенников и 17186 рабов. Но мы не имеем достаточно солидных доказательств, подтверждающих правильность этого распределения. Мы более склонны отнести большую часть из этой общей суммы на долю рабов. Как бы там ни было, ясно одно, что число рабов сравнительно с числом свободных граждан очень незначительно, так как оно не достигает при самом широком исчислении одной восьмой и едва ли намного превышает одну шестнадцатую.
Итак, рабский труд повсеместно шел рука об руку с трудом свободных, причем в более раннюю эпоху этот последний преобладал над первым: в городе он обеспечивал потребности низших классов, в деревне он делал честь самым уважаемым гражданам. Но вскоре рабство начинает распространяться. В самом начале республики его ряды значительно пополнились массой граждан, разорившихся и спустившихся на низшую ступень благодаря ростовщическим процентам, этому подтачивающему государственный организм злу, которое, поглотив их отцовские владения и благоприобретенное имущество, начинало подбираться к их телу.
Рабство обрекало на условия еще более суровые, из которых не было выхода, массу жителей, населявших Италию, каждый раз после тех упорных войн, которые в конце концов закончились подчинением полуострова власти римлян. Число рабов возрастало по мере расширения земельной собственности. Оно стало настолько значительным, что казна сочла возможным создать источник дохода в виде пятипроцентного налога, которым облагала акт отпущения на волю. Но лишь внешние войны, увлекая римлян в объятия новой цивилизации, привили им вкус к роскоши, привычку к безделью и эту увеличенную потребность в рабах, одновременно облегчая им возможность увеличить число последних. Этот новый дух распространяется среди них в ту самую эпоху, когда растет и крепнет величие Рима, т. е. с 200 года до н. э. по второй век нашей эры. В этот же период распространяется и принимает свою окончательную форму рабство, тогда же начинает обнаруживаться то влияние, которое оно должно было иметь на класс свободных и класс рабов. Поэтому в рамках именно этого периода мы и должны рассмотреть вопросы, поставленные выше.
