БОЕВОЙ КОНЬ АЛЬФРЕДА МЕННИНГА
Когда Альфреду Меннингу, рыцарю и дворянину, достался говорящий конь, он поначалу очень обрадовался. Еще бы – такая диковинка. Но уже к вечеру того же дня Альфред Меннинг всерьез подумывал о том, чтобы как можно скорее избавиться от волшебной животины. А все потому, что конь болтал без умолку. И ладно бы рассказывал что-нибудь интересное. Но нет. Вместо сказаний о дальних странах, где ему довелось побывать, могущественных ведьмах и чародеях, конь только и делал, что ругал своих прежних хозяев. Один, видите ли, был нищ и кормил его гнилым овсом. Другой заставлял таскать на спине мешки с зерном, как будто он сельская лошадь, а не конь благородных кровей. Третий и вовсе относился к нему «не по-товарищески», и заставлял каждый божий день отправляться в какие-то неважные путешествия вместо того, чтобы дать коню насладиться общением с гнедыми кобылицами из городских конюшен.
– Да заткнешься ты когда-нибудь?! – не выдержал, в конце концов, Меннинг. – Нельзя же все время так тараторить! У меня уже голова раскалывается!
– Ах, ты так! – обиделся конь, и после, действительно, некоторое время шел, сохраняя молчание, но как только Меннинг попытался перевести его на рысь, язвительно заметил:
– Под хамами быстро не бегаю! Интересно, о чем ты думал, когда покупал меня в собственность, что я буду молчалив, как твой покойный дедушка?! Не так я воспитан, чтобы возить всякую ругачую сволочь!
Упрашивать собственного коня прибавить шагу или даже выяснять, почему он решил, что его покойный дедушка был человеком молчаливым, показалось Альфреду Меннингу крайне унизительным занятием, поэтому он всадил шпоры в округлые бока и прикрикнул на упрямца:
– А ну вперед! Я с тобой шутки шутить не намерен, глупая скотина!
– Ой-ой-йо… – взвыл конь, – ты что это, совсем озверел?! Ты мне только что напомнил одного из моих прежних хозяев – Ойрика по кличке Толстая Морда. Негодяй только и делал, что угрожал мне. Видите ли он отходит меня кнутом, если я не буду гнать, будто мне шлея под хвост попала.
– Ага, я что-то вроде этого толстомордого, – проворчал Меннинг. – И кнута ты у меня дождешься.
– Оно и видно, что вроде него, – не замедлил откликнуться конь, – только морда у тебя тощая, зато характер на редкость сволочной. Совсем как у Ойрика.
– Слушай ты, – начал звереть Альфред, – уже скоро ночь, я хочу еще до наступления сумерек добраться до постоялого двора. Если не доберусь – кнут тебе обеспечен! Я слов на ветер не бросаю.
– А по виду – бросаешь.
– Не бросаю!
– Бросаешь!
– Нет!
– Да!
– Нет!
– Да!
– Нет!
– А давай, хозяин в поле заночуем, – вдруг предложил конь, – сам подумай, не буду же я, из-за какой-то тупой прихоти нестись галопом да еще по такой холмистой местности. Вспотею весь, еще простужусь, осипну, говорить не смогу!
– Если будет нужно, ты у меня в карьер побежишь! – пообещал Меннинг. – Ты со мной лучше не связывайся, жеребчик, давай-ка быстро переходи на рысь!
– А ты и вправду жестокий человек, – конь с осуждением покосился на хозяина: – Ну, ничего, я тебе перевоспитаю, не таких норовистых приучали над седлом ходить!
– Чего?! – Альфреду Меннингу показалось, что он ослышался. От возмущения он даже дар речи потерял на время: – А ну молчать, животное, – вспылил он, покраснев до самой макушки, – когда с человеком разговариваешь!
– Та-а-ак, а вот это уже интересно, – протянул конь, – вот мы значит как. А ты у нас значит лошафоб заядлый? Не знал… Не знал…
– Чего?! – рявкнул Меннинг.
– Ты – лошафоб, – констатировал конь, – такой негодяй убежденный, который лошадей недолюбливает. Скажи-ка, хозяин, вот ты, наверное, считаешь, что человек – венец творения, высшее существо, и что все лошади без исключения должны ему беспрекословно подчиняться? И даже самые интеллектуально развитые особи должны позволять ему укладывать на них тяжелую ношу.
– Да! – подтвердил Меннинг. – Должны?!
– А вот ты сам-то, между прочим, уверен, что у тебя в родне ни одной лошади не было? – продолжал как ни в чем ни бывало конь. – Почем ты знаешь, может твоя прабабка…
– А ну молчать! – от ярости у Альфреда Меннинга потемнело в глазах – такого оскорбления он не спустил бы никому. – Переходи на рысь, животное, – и заткнись наконец, а не то, видит бог, я тебя так кнутом отхожу, что от твоей шкуры ничего не останется.
– И не подумаю я молчать в ответ на твои жестокие угрозы! Молчать я буду, ишь чего он удумал, под всяким лошафобом. Нет у тебя прав костерить меня почем зря, хоть ты меня и купил. Я все равно – свободный лошак единого лошадиного братства.
– Ах, так, ну-у ладно, свободный лоша-ак, – угрожающе протянул Альфред Меннинг и всадил шпоры в конские бока еще яростнее чем прежде.
– Давай, мучь меня, мучь, – откликнулся конь, – не думал я, что на этот раз мне так не повезет с хозяином. Выглядишь ты на первый взгляд вполне сносно, хотя и тощий, конечно, как жердина. А на поверку вон оно как. Жестокий лошафоб, человек бездушный, с очерствелым сердцем и плесневелым мозгом. Кнутом он меня отходит. У тебя, небось, руки по локоть в лошадиной крови. Сознайся. Ну, что же, я всегда был мучеником, я терпеливо буду сносить все муки ради утверждения собственной правоты! Ради всех убитых и заезженных тобой до смерти представителей моего народа! – Тут конь горделиво вскинул голову и остановился вовсе.
Всадник задохнулся от возмущения и ткнул его в загривок:
– Но, но пошел!
– А будешь драться – понесу! – пообещал конь и сердито фыркнул.
– Вперед, вперед! – запрыгал на спине своенравного животного Альфред Меннинг.
– Нет! – твердо сказал конь и, наконец, замолчал…
С места он больше не тронулся. Что только не предпринимал его хозяин, чтобы сдвинуть жеребца с места. Всаживал шпоры в бока, дергал за гриву, опять прыгал на спине, слез на землю и тянул за повод, забрался обратно в седло и упрашивал жеребца идти дальше ласковыми словами, ругался… Решительно все было бесполезно. Упрямый конь стоял как вкопанный…
Темнело. Вокруг расползлись сумеречные тени. В лиловое небо выплыл желтый полукруг месяца. Дорога, ведущая по склону холма, становилась все менее и менее заметной. Альфред Меннинг приуныл. И дернул же его черт купить этого говорящего жеребца. Нет бы, взять самое обыкновенное животное. А он решил покрасоваться. Думал, что рыцарь на волшебном скакуне будет привлекать всеобщее внимание. Дамы будут махать ему вслед кружевными платочками. А рыцари завистливо хмуриться и тоскливо поглядывать на своих тупых, неразговорчивых лошадей. На поверху, все оказалось куда как прозаичнее. Дамы и рыцари мирно почивают в своих домах, а он застрял в этих проклятых холмах между Татхемом и Танжером. Похоже, придется ему здесь ночевать.
Словно прочитав его мысли, конь хмыкнул:
– Эй, ты, чего сидишь-то? Слезай! Спать пора. Темно уже совсем. А в темноте и рыбки, и птички спят. И лошади, между прочим, тоже. Или ты хочешь, чтобы я вместе с тобой на бок завалился?
«Ох, и правда, отходить бы его кнутом, – мечтательно подумал Меннинг, – вот было бы удовольствие. Посмотрел бы я тогда, как он заговорил! Небось, умолял бы меня простить его за наглость».
– Мда, местечко для ночлега, конечно, ты выбрал не самое подходящее, – заметил конь, оглядываясь кругом.
– Я выбрал?! – задохнулся от возмущения Меннинг.
– Чего бы тебе, хозяин, не отъехать, скажем, во-он к той рощице? Там и травка, кажется, посвежее… Поели бы свежей травки, а, хозяин?! – Конь заржал, прядя ушами – всем своим видом он выражал бурное веселье.
«Издевается», – понял Меннинг, но на дороге оставаться не хотелось – еще переедут ночью телегой, он дернул коня за повод и повел его к роще.
– Давно бы так, а то молчи – ничего не говори, тупое животное. Ты ко мне по-человечески, а я к тебе по-нашему, по-лошадиному. Можешь, ведь, быть хорошим парнем, когда заставят.
Всадник в ответ промолчал, хотя на языке так и крутились самые разнообразные ругательства.
– Чего молчишь-то? Обиделся на меня что ли? Зря ты это. Я, ведь, только стараюсь тебя убедить, что мы, лошади, тоже любим, когда с нами по-хорошему. А ты там раскричался, раскомандовался, понимаешь. Я хозяин, а ты моя собственность! Нельзя так, нехорошо… О, пришли. Да, вот тут травка сочная. О, отличная травка… Просто отличная. Попробуй. Не хочешь?! А что так?! – конь противно заржал, продолжая издеваться.
Альфред Меннинг спешился. Вглядываясь в оскаленную морду, он думал о том, как приедет в Танжер и продаст эту тупую скотину в ближайшую мясную лавку. Продаст за пару медяков, только чтобы его поскорее разделали, зажарили и подали на стол. То-то он заверещит не своим голосом, когда узнает, что его ожидает, то-то затараторит. Денег, конечно, жалко, но честь дороже. Негоже дворянину оставаться в долгу у какой-то там говорящей лошади.
– Чего это у тебя лицо такое зверское стало, ась?! – конь даже траву жевать перестал. – Ты что, задумал что-то нехорошее, а, хозяин?!
– Нет! – буркнул Меннинг и улегся в траву.
– А кто сумки с меня снимать будет?! Самому-то удобно, поди, а мне каково с сумками на горбу травку жевать?! – услышал он немедленно. – Что за эгоист, нет, вы только поглядите на него, и еще делает вид, что его это не касается.
– Ладно, – Альфред поднялся на ноги и принялся откручивать седельные сумки. Затем кинул поклажу в траву. – Так лучше?!
– Несомненно, – с достоинством заметил конь. – И ничего на меня так поглядывать исподлобья. У меня от таких взглядов мурашки по шкуре. Будешь так на меня смотреть – сбегу от тебя и все дела. Меня к себе любой рад будет принять, потому что я экземпляр уникальный.
– Ладно, – повторил Меннинг, представляя, как обрадуется мясник, когда он сдаст этот уникальный экземпляр ему за бесценок.
Ночевать под открытым небом Альфреду было не впервой, но сейчас почему-то ему было ужасно неудобно. В спину упирались жесткие кочки, по ногам ползали какие-то букашки и еще налетели комары и все время жужжали, мешая заснуть…
Альфред Меннинг проснулся оттого, что ему привиделся страшный сон, будто разговорчивый конь узнал о планах хозяина и собирается его прикончить. Вот конь достал меч и ножен и, сжимая рукоять копытами, приставил острое лезвие к горлу спящего. Рыцарь открыл глаза и едва не вскрикнул от неожиданности. В упор на него смотрело чумазое, перекошенное злобой лицо. В руке неизвестный держал длинный нож. Острая сталь застыла под подбородком дворянина. Стараясь не шевелиться, Меннинг сглотнул.
– Шо парень, пожил свое! – прошипел разбойник и коснулся лезвием беззащитного горла Меннинга. От этого прикосновения дворянин вздрогнул.
Три других разбойника копались в его вещах, доставали из седельных сумок тряпки, провизию и разные безделушки, которые он купил на базаре Татхема для красотки Дженни. Конь стоял, не двигаясь, молчал, только испуганно таращился на хозяина.
– Проклятье, да тут одно барахло, – выдохнул другой, – что-то последнее время не везет нам с добычей. Ну хватит уже. Режь ему глотку, Жаба!
Альфред Меннинг зажмурился. В его голове пронеслись за единое мгновение тысячи мыслей. Что не успел получить новые сапоги у скорняка, хотя заказ уже оплачен, что Дженни решит, будто он ее обманул и остался в Татхеме у какой-нибудь своей подружки, что меч с пояса бесследно исчез, и что во всем виноват проклятая говорящая скотина, которая, похоже, приносит несчастье…
– Эй-эй-эй, погодите-ка, – протянул конь, и разбойники как по команде обернулись.
– Не понял! – рявкнул один из них. – Это шо такое?!
– Это ничего, что ты такой непонятливый?! Я тебе поясню. Это я с вами разговариваю, – конь покивал, чтобы разбойникам окончательно стало понятно, что это именно он, а не кто-нибудь другой беседует с ними.
– Ух ты, говорящая лошадь! – протянул Жаба, те отнимая ножа от горла Альфреда Меннинга. – Слыхал я как-то раз про такую диковину. Не думал, шо мне когда доведется ее увидеть.
– Вот видишь, как тебе повезло, – возвестил конь, – а ты, верно, думал, что вся твоя жизнь – сплошные несчастья и разочарования. Так стоит ли в такой славный день, когда ты, наконец, увидел кое-что стоящее, лишать кого-то жизни…
– Не знаю… – выдавил Жаба.
– А я знаю, не стоит, – конь подошел ближе к лежащему на земле Альфреду Меннингу, и к застывшему над ним разбойнику с ножом: – Вы только поглядите на этого типа, – он кивнул на своего хозяина. – Вы, наверное, думаете, что он хороший человек. Я вас разочарую. Это жестокосердный, гадкий монстр. Еще недавно он угрожал отходить меня кнутом. И за что. За то, что я не соглашался по его указки нестись галопом в горку, потому что ему, дескать, нужно было поспеть к постоялому двору к ночи. Помимо всего прочего, он отъявленный лошафоб. Короче говоря, этот дворянин – вовсе не душка, а такой же отвратительный урод, как вы.
«Ну, все, – подумал Меннинг, – сейчас мне перережут горло. Насладился-таки триумфом красноречия напоследок, подлая животина»…
Все произошло с такой скоростью, что Альфред Меннинг даже ничего понять не успел. Конь вдруг ударил разбойника с ножом копытом передней ноги в голову, потом прыгнул в сторону, развернулся и лягнул одновременно двух других, так что они взвились в воздух и улетели на добрых двадцать шагов. А последнему говорливый жеребец впился зубами в плечо.
– А-а-а-а! – закричал тот, стараясь оторвать от себя волшебное животное.
Конь разжал челюсти, и разбойник поспешил прочь, на ходу выкрикивая грязные ругательства.
Меннинг схватился за горло, опасаясь, что оно перерезано, но лезвие ножа, к счастью, оставило на коже лишь неглубокий порез.
– Ну что, хозяин, живой?! – поинтересовался конь, он приблизился и склонил голову.
– Жи… живой, – выдавил рыцарь, еще не пришедший в себя после чудесного спасения.
– Вот и славно, – кивнул конь, – как я их раскидал. Здорово, а?!
– Д-да, неплохо, а где ты так… где ты?…
– Где я так драться научился?! Ну, я же боевой конь. Я разве тебе не говорил, хозяин? Помнится, мы здорово повоевали в свое время с сэром Геральдом, пока он не наполнился гордыней по самое горло и не стал присваивать все наши победы себе, жалкий червяк – хвастунишка. Пришлось мне его сбросить в яму с нечистотами. То-то смеху было…
– Фуф, – Меннинг поднялся на ноги и поднял с земли меч. Разбойники вытащили у него оружие, пока он спал.
– Ну и крепкий у тебя сон, хозяин, – заметил конь, – я еще подумал, как этот тощий в сущности человек может так громко храпеть. Не иначе, как совесть у него чиста. Или он очень хорош в деле владения мечом, раз совсем не боится созвать на свой храп всех окрестных разбойников.
Поскольку в этот раз он оказался не на высоте, а конь спас ему жизнь, Альфред Меннинг решил промолчать. Не рассказывать же сейчас коню, что он и впрямь искусный фехтовальщик и если бы у него была возможность проявить себя, то он показал бы мерзавцам, на что способен потомственный дворянин…
Солнце показалось из-за холма, осветив рощу и ленту дороги, взбирающуюся на холм, яркими лучами. Начинался новый день. Меннинг сложил разбросанные вещи в седельные сумки, привесил меч к луке и забрался в седло. Он благодарно потрепал коня по уху.
– Спасибо тебе, дружище!
– А вот этого не надо! – конь раздраженно затряс головой. – Уши мои не трогай. Не люблю! Понял?
– Хорошо, не буду, – согласился всадник, – ну, поехали что ли?!
– Поехали, – откликнулся конь и сразу припустил рысью. – Когда я отдохнувший или после хорошей драки, то бегать могу сколько угодно, и без всякого принуждения. Понимаешь меня?
– Понимаю, – подтвердил Меннинг, – ты со мной по-человечески, и я с тобой по-лошадиному.
– Во, действительно, понял, – обрадовался конь, – но можно, кстати, и наоборот… Я с тобой по-лошадиному, а ты со мной по-человечески. Ага?
– Ага, – откликнулся всадник.
– Слышь, хозяин, я тебя спросить хотел? – обратился жеребец к Альфреду Меннингу, когда они уже были по другую сторону холма. – Ты это, ну… на меня больше не обижаешься за вчерашнее, ладно? Вот, все говорят, что иногда бываю невыносимый. Это неправда, конечно, жуткая. Вранье, попросту говоря. Но мало ли что. Ты мог меня неправильно понять, или еще что-нибудь…
– Я не обижаюсь, – ответил Меннинг.
– И продавать меня не будешь?
– Нет! И даже больше того. Когда приедем на постоялый двор, получишь ведро овса…
– И только-то? А выпить чего? – Конь перешел на галоп. – Я, знаешь ли, очень пристрастился к спиртному, когда жил у Арчибальда Харварда. Окружающие называли его пропойцей, а, по-моему, он был очень веселым и душевным человеком. К сожалению, потом он пропил и титул, и родовое поместье, ну и меня, конечно, в придачу. Но надо отдать ему должное – меня он пропил в последнюю очередь.
– Ну, хорошо, получишь светлого эля, – пообещал Альфред Меннинг, представляя, как будут удивлены конюшие…
– Светлого э-э-эля? – протянул конь. – Я, знаешь ли, вино все как-то больше употребляю. От эля у меня изжога. А вино полезно для лошадиного кровообращения.
– Ну, хорошо, будет тебе вино.
– Хозяин, – конь покашлял, – а не мог бы ты для меня тогда еще подыскать парочку породистых кобылок? Мне хватило бы одной ночи с красотками наедине, чтобы потом в течение целой недели чувствовать себя превосходно… А то вино и без кобылок. Ну, ты меня, наверное, понимаешь…
– Ладно, – Меннинг потрепал коня по шее, помня о том, что уши он просил не трогать, – сделаю все, что от меня зависит. Получишь кобылок! – Он хмыкнул.
После этого обещания конь ненадолго умолк.
– Хозяин?! – прервал он молчание.
– Ну, что тебе?! – начиная раздражаться, проговорил Меннинг.
– А ты не злись, не злись… Я вот тут думаю о новом седле… Это уж больно натирает спину.
– Ладно! – сказал Меннинг. – Будет!
– А остальное, ну там повод, удила…
– Хорошо…
– Видел однажды лошадку, а на ней такая бархатная попона…
– Да! – буркнул Меннинг.
Тишина и на этот раз длилась недолго.
– Как ты думаешь, хозяин, нет ли на постоялом дворе брадобрея, мне кажется, я так сильно оброс, неплохо бы мне сделать какую-нибудь модную прическу, завить в гриву синие ленточки, какие-нибудь красивые веревочки подвязать. Ну, ты же понимаешь?! Я, ведь, настоящий боевой конь!
– Нет! – отрезал Меннинг, пребывая в сильнейшем раздражении. – И вообще, я только что подумал. Не будет тебе нового седла, вина, светлого эля, попоны и кобылок. Получишь овса – и будешь спать в стойле, как все нормальные лошади. Понятно?
– Поня-а-атно, – протянул конь, – вот она человеческая благодарность. Я, значит, спасай его жалкую жизнь – рискуй собственной драгоценной шкурой. А он вон как себя ведет. Ну что же, не сказал бы, что я сильно удивлен, ничего другого от вашей породы ожидать не приходится. Все вы – проклятые лошафобы.
