Я так устал, что пройти пешком этот километр до места новой стоянки мне было тяжеловато, поэтому я без колебаний вскарабкался на свое место в фуре. Обитатели встретили меня настороженно. Вовсе не хотелось зависать между небом — графом — и землей — слугами, — поэтому я поспешил всех успокоить, заговорив с ними, как ни в чем не бывало. Через некоторое время, убедившись, что я не собираюсь задирать нос и строить из себя важную персону, они оттаяли и оживленно загалдели, вспоминая все ужасы боя, каковой они пересидели в фуре, поглубже закопавшись в вещи. В основном их воспоминания сводились к вопросу, кто что слышал или кто что сумел увидеть в щели фуры.

Слава богам, моя встреча с четырьмя красно-синими прошла для них незаметно. Сам я объяснил, что не успел спрятаться в фуре после разговора с графом и залез за камни, где и пролежал все время боя. Недоверия к своим словам я не заметил. Собратья по ремеслу были даже рады, что я оказался таким же, как они. То есть совсем не героем. Ну проявил вовремя таланты на глазах у господина — поймал момент и вошел в фавор. Молодец. Будь они на моем месте, действовали бы точно так же. Уверен, что о моем поведении в этой опасной ситуации, и не только моем, а всех слуг, скоро станет известно графу. Во всяком случае, принцип «не успел доложить первым, — кусай локти» действует в лакейской среде незыблемо.

Впрочем, от слуг никто не ждет героического поведения в сражении. Важно, что с этой стороны я мог не беспокоиться. Похоже, для всех я из образа обычного повара, чуть-чуть травника, не вышел. Другой вопрос, что заметили граф и воины? Я, правда, был немного занят, но вроде не слышал ничего похожего на высказывание: «А этот повар силен. Как он тех четверых уложил!» Буду надеяться, что никто в горячке не заметил. Тем более мое сражение с врагом состоялось в стороне от основных событий. Удивленных возгласов о странной гибели врагов, убитых моей целительской секирой, тоже не слышал. Думаю, никто не стал внимательно рассматривать трупы, а бросили их валяться так, как лежали, просто собрав оружие.

Ну а насчет лечения бойцов я и вовсе не беспокоился. Ничего такого, что не мог бы сделать травник, я не натворил. Стоп. Отрубленная рука. Пока не забыл, я достал соответствующий амулет из сумки костоправа, которая теперь принадлежала мне по праву, и разрядил его. Все. Теперь, если даже встретится знахарь или травник, всегда можно сказать, что я использовал амулет. Не верите? Да вот же он — разряженный!

На стоянке я еще некоторое время ненавязчиво присматривался к воинам, но все было как обычно, пока не подошло время готовить ужин. Тут я заметил, что люди стали потихоньку нервничать, бросать на меня осторожные взгляды, а когда я привычно начал выкладывать разделочные доски, доставать приправы и править поварские ножи, ко мне подошел один из ветеранов десятников и сказал:

— Ребята очень благодарны вам, господин травник, за то, что вы им помогли. Без вас Фронис точно остался бы без руки. Да и некоторые другие не дожили бы до рассвета. Я-то понимаю немного в ранах. Так что, господин травник, ребята не обидятся, если вы отдохнете, а ужин состряпает Кримус. Мы уж как-нибудь. — И он выжидательно посмотрел на меня.

Я, в свою очередь, удивленно смотрел на него. По моему мнению, ничего особенного я не сделал. Да, я заметил восхищенные взгляды сразу после оказания помощи. Но я и сам не уставал откровенно восхищаться профессионализмом людей, наблюдая, как они работают. Завораживающее зрелище. И если мне что-то нравилось, никогда не считал зазорным открыто сказать об этом. Правда, встречал я и таких, кому найти изъян в чем-либо представлялось задачей первостепенной важности. Полагаю, эти персоны столь не уверены в себе, что втайне страшно боятся критики своего выбора. Помню, учитель Лабриано, когда к нему пришла старшая травница с жалобами на новую ассистентку, послушав ее пару минут, прервал со словами:

— Впредь, почтеннейшая, жалуясь на своих подопечных, начинайте с их положительных качеств и только потом говорите, что вас не устраивает. Неужели эта девушка — такое чудовище, что ничего хорошего сказать о ней нельзя? Или вы плохо ее знаете? В этом случае как вы можете решать ее судьбу?

Это был урок и мне. Невозможно увидеть целое, рассматривая только один его бок — самый выпирающий.

Десятник, заметив, что я не понимаю его, пришел мне на помощь:

— Вы молоды и в боях, видно, не бывали. Откуда вам знать, что чувствуешь, когда ранен, а по-настоящему помочь тебе никто не может. Терпи до замка, коли сдюжишь. А кто поможет? Костоправ-то был, да что он мог? Перевязать, чтобы кровь худо-бедно не лилась, кость вправить, да и все. А тут, как и его убили, совсем нам тоскливо стало. В горном-то замке знахаря нет. Тяжелых мы уж и похоронили было. Так что, как увидали, как вы ловко да быстро так… Прямо надежду нам подарили.

— Благодарю вас, господин десятник, за заботу, но мне совсем нетрудно приготовить ужин. Да и самому хочется поесть чего-нибудь съедобного. А перевязку сделаем после ужина. Нет возражений?

Обрадованный десятник помотал головой в знак того, что возражений не имеет, и поспешил к отряду.

Себе в этот раз я, не стесняясь, положил тройную порцию. Ночью предстояло много работы. Большинство легкораненых должны были почти полностью прийти в норму. Двое тяжелораненых уже оклемались настолько, что завтра скорее всего смогут потихоньку вставать. Недельку отлежатся и будут в порядке. Четверо могли подождать пару деньков — их состояние оставалось тяжелым, но стабилизировалось. А вот еще двое явно требовали моего целительского внимания. Пожалуй, на сеанс для дочери графа меня этой ночью не хватит.

Готовя ужин, я не забыл про отвары для раненых и Олисии. Мой новый статус позволил мне напрямую обратиться к Цвентису с предложением давать его дочери специальный отвар из горных трав. Некоторые из них могли быть употреблены с пользой только в свежем виде, и поэтому вряд ли были в распоряжении Гортуса, который, насколько я понимал, наверняка снабдил девушку поддерживающими зельями и эликсирами. Графу я объяснил, что таких больных, как Олисия, навидался у травника, и тот всегда сетовал, что нет этих трав. Но как-то раз один охотник специально поехал в горы за этими травами для больной жены и гнал обратно, будто за ним мчались демоны, чтобы успеть привезти сбор свежим. Тогда-то, дескать, я и научился готовить этот отвар. Вот еще бы корень животворный найти, но это мечта. Искать его долго и, не зная местности, почти безнадежно. С этого дня все необходимое я давал девушке в открытую.

Перед тем как расположиться на ночлег, предупредил старшего по караулу, чтобы непременно разбудил меня для приготовления завтрака, на что тот с превеликой охотой согласился.

Я лег поудобнее, расслабился, сосредоточился на магии и целиком отдался ее потоку. Удары моего сердца, казалось, заставляли магию пульсировать в такт, а может, это мое сердце подстроилось под ритм магии. Мы стали едины. Я чувствовал потоки и вихри, пронизывающие и омывающие мое тело, как теплый, игривый водный поток, а вода — самое удивительное вещество в мире: ласково опусти в ее поток руку, и она нежно омоет ее. Резко шлепни по ней — и можешь отбить ладонь. Она растворяет в себе все, и, можно сказать, мы — это вода.

Я направил нить-луч в сторону фуры с первым тяжелым и сознанием последовал за ним. Надо сказать, ощущения незабываемые. Будто я очень быстро, но не мгновенно, хотя грань между этими понятиями в данном случае была очень тонка, пронзил пространство на кончике стрелы и резко остановился внутри фуры. Темнота мне не мешала, и я увидел раненого, намеченного на исцеление, в углу у стенки фуры, где было больше воздуха.

Немного помедлив, я еще раз обдумал перспективы использования нити-луча для связи с женой, но снова вынужден был признать, что они весьма нерадужны, даже несмотря на то что я не знаю, как далеко я могу направить этот луч. Представьте себе, что вы знаете общее направление на столицу Элмории, и не более того. И вот вы короткими и длинными скачками, с остановками для оглядки, пытаетесь этим лучом попасть в столицу.

Что дадут эти остановки? В лесу и поле (если только вы его не истоптали вдоль и поперек) ровным счетом ничего, а надписей на камнях: «Филин, возьми правее, в направлении кривой сосны», — там тоже не предвидится. Опрашивать население в виде фантома, в какой стороне находится Сомберос, тоже представляется не лучшей идеей. Таким образом, блуждать лучом можно долго и безрезультатно. Но если у меня ничего не получится с той связующей нитью, буду пытаться сделать это лучом. Но не сейчас. Умирающим воинам нужна моя помощь.

Закончив раздумья, я чуть не выпал из состояния сосредоточенности. Оказывается, мое бессознательное, имея заранее определенную цель, уже действовало. Никаких рук с венцом трубочек вместо кистей я не увидел. Вместо этого, слава богам, удержав концентрацию, я смог наблюдать завершение процесса слияния с больным. Еще раз вспомнилось: «Мы — это магия. Магия — это мы». Другой человек и, подозреваю, любое другое существо — это тоже магия. Слившись с магией, я мог слиться воедино с любым объектом. Вероятно.

Я еще не додумал эту мысль, потому что… боги, кто бы знал, как больно мне стало. Я прочувствовал все раны воина, как свои собственные, будто это мне весь живот располосовали вражеской шпагой, замагиченной на множественные повреждения тканей в месте проникновения. Я поспешно стал блокировать рецепторы, но потом спохватился и просто приглушил болевые ощущения, поскольку мое бессознательное, как я заметил, уже приступило к процессу исцеления и болевые сигналы служили своеобразными ориентирами для восстановления поврежденных магических узоров структуры тела.

Мне уже, как оказалось, не нужно было десяти пар рук, чтобы выполнять работу по восстановлению разрушенных участков, гармонизации работы и балансировке функционирования органов. Процесс шел стремительно и уверенно. Причем я точно знал, что восстановление идет согласно, так сказать, проекту раненого, а не моего. Как-то естественно, как вдох и выдох, я стал им руководить, концентрируя энергию на разных участках в порядке очередности. В точности, как главнокомандующий идеальной армией, где все, от офицера до рядового, педантично исполнительны и прекрасно знают свое дело.

Например, мысленным усилием приказал сначала прочистить окружающие сосуды, убрать токсины из крови, вынести мусор, состоящий из колец пробитой кольчуги, белья и грязи, и только потом приступать к восстановлению поврежденной печени. Потоки энергии, скручиваясь в нити, пополняли мои запасы и шли на восстановление узоров раненого. Количество нитей, как я понял, ограничивалось не числом рук, как раньше, а моими способностями, не теряя концентрации, бессознательно управлять всем многообразием процессов.

Я чувствовал себя как в лучших чертогах богов от счастья, что перешел наконец на новый уровень, но и ясно осознавал, что еще в самом начале пути. Это осознание своей малоопытности, недостаточной тренированности и неумелости выражалось в ощущениях ловца при игре в мяч. В самом начале он не видит объект своей охоты, но отчасти чувствует. Он может поймать его, но чисто интуитивно и далеко не всегда. После множества игр и множества попыток, через старания и страдания на нудных тренировках наступает качественный скачок, и игрок начинает видеть полет мяча. Теперь он вполне уверенно и надежно ловит мяч, но… заодно стал видеть, что на самом деле в его направлении летят десятки мячей. А он пока успевает поймать только один.

Вот так. Жар счастья от новых возможностей и холод понимания своей малоопытности. Исцеляя этого раненого, я не только понял, но и прочувствовал, насколько был самонадеян, когда взялся лечить инвалидов из Сербано. Сколько тогда не доделал или сделал, что называется, на живую нитку. Но, слава богам, нигде всерьез не напортачил, и люди до сих пор вполне живы и относительно здоровы.

Увы, минеральные вещества, белки, жиры и углеводы, потребные организму раненого, по этой нити передать было невозможно, или я просто не знал, как это сделать. Мой щенячий восторг от преодоления нового рубежа чуть не привел к трагедии. Я вовремя спохватился, что мои силы и ресурсы, как и раненого, далеко не безграничны. Проверив собственное состояние, убедился, что еще немного — и на второго тяжелого меня не хватит. А это для него смерть. Пришлось, как ни жаль, свернуть восстановление, законсервировав его на достигнутом уровне.

Я по нити-лучу переместился в другую фуру и приступил к исцелению второго раненого, уже уверенно слившись с ним и приглушив болевые ощущения. Теперь я постоянно контролировал наше с ним состояние и не переступал черту, когда наши организмы, истощив запасы, могли начать поедать сами себя. Некоторая толика энергии у меня осталась, и я решил «навестить» первого раненого, посмотреть, как у него обстоят дела. При этом мне вспомнился не сам раненый вживую, а его магический узор. Есть! Вот оно!

Между нами моментально образовалась нить связи, как в пещере со Свентой. Мое сознание оказалось в первой фуре, и я увидел больного на том же месте, где оставил. Да и куда бы он мог деться? Главное, что я понял в этой ситуации, — нить связи состояла как бы из двух скрученных навстречу друг другу спиралей. В этом-то и было ее отличие от нити-луча. Причем нить-связь образовывала некий мост между двумя нашими узорами, поддерживаясь с двух сторон.

Я немедленно прекратил контакт и задумался. Значит, установление такой связи между целителем и простым человеком может этого человека просто-напросто убить, истощив его запасы магии. У немагов восстановление запасов энергии для нужд структуры тоже происходит естественным образом, но многократно медленнее. С моей точки зрения, нить-связь потребляла не так уж много. Но что для меня немного, для обычного человека может стать смертельным. Я срочно сформировал нить-луч, провел его в фуру к первому раненому и с огромным облегчением убедился, что ничего непоправимого не произошло. По моим приблизительным оценкам, обычный человек за минуту поддержания нити-связи должен потерять энергии, как при двухчасовой колке дров. Заодно я проверил состояние раненого. Оно оказалось удовлетворительным.

Моим первым порывом было немедленно проверить работу связи со Свентой, но я вовремя остановил себя. Мои запасы ресурсов были почти пусты, к тому же что-то надо делать с затратами энергии Свенты. Она, хоть и маг, и очень даже боевой, но после родов может быть ослаблена. Поэтому первым делом, прежде чем радостно приняться утомлять ее своими разговорами, надо придумать, как сформировать и где разместить у нее запас нитей для поддержания связи.

Я с облегчением вздохнул, приоткрыл глаза, чтобы прикинуть, сколько мне осталось спать этой ночью, и, увидев розовеющее небо, понял, что очень немного.

Завтрак я готовил, двигаясь, как таракан, нанюхавшийся зелий против насекомых. Меня шатало и корежило, но я мужественно довел дело до конца — приготовил завтрак, отвары для раненых и Олисии, укрепляющее зелье для себя. На раздачу поставил Кримуса, а сам уселся с тройной порцией в сторонке и, жмурясь на утреннее светило, не спеша употребил продукты по назначению.

Посуду быстро помыли, вещи упаковали, свернули лагерь и отправились в путь. Граф был мрачен и молчалив. Они с капитаном постоянно что-то обсуждали и поторапливали отряд. Меня, честно говоря, в это утро никакие загадки не волновали. Я просто залез в фуру и нагло заснул. Даже склоны не стал просматривать магическим зрением — напрягаться было выше моих сил. Проснулся уже ближе к вечеру. Слава богам, за время моего сна не произошло никаких нападений вооруженных людей, монстров, диких зверей и камнепадов заодно с ливнями и ураганами.

Вскоре должен был показаться горный замок графа, и я вылез немного размять ноги и осмотреться. К моему удивлению, несмотря на продолжительный сон, усталость так и не прошла. Она была не физической и не моральной, разумеется. Ощущения весьма приблизительно можно было бы описать, как эмоциональное и умственное утомление. Не хотелось думать, чувствовать, двигаться. Вылез из фуры я только потому, что сам себе приказал сделать это. И ноги передвигал, потому что так положено после долгого лежания. Наконец, устав бороться с самим собой, я снова влез в фуру и лег, апатично уставившись в тряпку, образующую крышу повозки.

Теперь я на своей шкуре почувствовал, почему целителям прямо запрещается проводить следующее исцеление раньше, чем через сутки после первого. Я догадывался, что, если вздумаю работать ближайшей ночью, это грозит непредсказуемыми последствиями. Мною не предсказуемыми, разумеется, так как опытные целители наверняка оказывались в экстремальных ситуациях, когда надо было спасать людей, невзирая ни на что, и очень даже способны эти последствия предсказать. Об этом они мне говорили без подробностей: «Очень плохо. Такое надо прочувствовать. Поверь пока на слово». Скажи мне раньше кто-нибудь об этом состоянии, когда имеются силы, но ничего, даже есть, — это мне-то! — не хочется, — ни за что не поверил бы.

Узкая горная дорога заканчивалась небольшой площадкой с проездом к массивным деревянным воротам, оббитым широкими металлическими полосами. Крепостная стена высотой около двадцати метров, сложенная из хорошо подогнанных каменных глыб, перегораживала все пространство от скалы слева до пропасти справа. По обе стороны ворот из стены выдвигались две башни с бойницами, возвышаясь над ней еще метров на пять. Все вместе это сооружение создавало впечатление непреклонной силы и суровой неприступности. Вялое любопытство вытолкнуло меня из фуры, лишь когда я услышал, что мы наконец достигли своей цели. Площадка могла вместить сразу не более одной повозки. Я не военный, но предположил, что штурмовать такое укрепление без мощной магической поддержки очень сложно.

Охранники на башенках, видимо, сразу узнали своего господина, поскольку стоило ему выехать на площадку, как створки ворот лязгнули и распахнулись. Наш караван постепенно втянулся во внутренний дворик замка, ворота за нами тут же закрылись, а к повозкам поспешили местные слуги, торопясь развезти их по своим местам и освободить двор.

Я вытащил свой мешок и остался возле фуры в равнодушном ожидании. Ожидании чего? Не знаю. Мне было все безразлично. Я отметил во дворе служебные постройки, конюшню, казарму для солдат и какие-то амбары. Резиденция графа — четырехэтажное здание — одной своей стороной лепилось к скале, от которой начиналась наружная каменная ограда с зубьями. Другая стена этого строения почти полностью перегораживала двор напротив ворот и на первых двух этажах была снабжена бойницами. Таким образом, чтобы попасть в сам замок, к крепким дубовым дверям, необходимо после ворот обогнуть эту стену под прицелом бойниц, войти в тесноватое пространство между входом и наружной каменной оградой, подняться по ступенькам и миновать проход, в стенах которого по бокам также зияли бойницы.

Переговорив с солидным мужчиной, по виду дворецким, граф ушел. Тот подозвал одного из слуг и, указав на меня, о чем-то распорядился. Слуга, парнишка лет пятнадцати, подбежал ко мне и, подхватив сумку, сообщил, что меня велено поселить в покоях, занимаемых обычно знахарем, это совсем рядом с апартаментами господина на третьем этаже, а господин знахарь не был уже столько лет, сколько сам слуга еще не прожил на белом свете.

По дороге он, похоже, соскучившись по новым слушателям, трещал без умолку, выкладывая мне последние замковые новости и происшествия. Так я узнал, что конюший «на ножах» с кузнецом. Оба добиваются расположения старшей горничной, а она, вертихвостка, ни тому, ни другому не отдает предпочтения. Рыжая кошка вчера утащила у повара половину окорока, который тот приготовил себе на закуску. Повар обиделся и пережарил свинину. Потом они на пару с ключарем напились в дугу и пели похабные песни до утра, не давая спать начальнику караула. Леди Олисия приезжала в это же время в прошлом году. Она такая красивая, что он, Протис, непременно на ней женится, но для этого он сначала должен стать хорошим воином, что у него неплохо получается, как говорит десятник Лориус. В комнатах знахаря господину травнику будет удобно, потому что ее всегда убирают. Пыли и паутины там отродясь не водилось, а сейчас застилают свежую постель. Еды в замке полно, но повар — мужик прижимистый и вредный. Сначала заставит воды наносить, котлы начистить, только потом даст пирог. Пироги у него вкусные — просто объедение. Но если сдружиться с ключарем, то и винца может иногда перепасть.

У меня немного в глазах зарябило от потока сведений, вылитых на мою бедную утомленную голову. Протис не стал задерживаться: наскоро показал мне, где что лежит, и исчез любоваться на свою незабвенную леди Олисию.

Апартаменты состояли из трех комнат: гостиной, спальни и кабинета. В спальне была дверь в ванную и туалет, а в кабинете — дверь в лабораторию. Если во всех помещениях был порядок, то в лаборатории толстенным слоем лежала пыль. Доступ челяди сюда был строжайше запрещен, а артефакт поддержания порядка давным-давно разрядился. Я походя его зарядил и активировал. Некоторое время сюда лучше будет не заходить. Затем прошел в спальню и, не раздеваясь, упал на мягкую постель.

Часа через два позвали ужинать, и я спустился на второй этаж в малую столовую. За столом на возвышении расположился сам граф с дочерью и капитаном охраны. За столом ниже сидели дворецкий, начальник гарнизона, старшая горничная и эконом. Мне было указано занять место сразу после дворецкого. Когда все собрались, граф представил меня собравшимся в качестве помощника господина знахаря и предложил обращаться в случае заболеваний. После этого был подан обильный и вкусно приготовленный ужин. Свидетельством того, что я понемногу начал оттаивать, были мои размышления на тему, что бы меня ожидало, в случае если бы я так и остался походным поваром.

Скорее всего, поскольку повар здесь уже был, и, насколько я могу судить, хороший, мне бы предстояло сопровождать господина графа в его походах. Причем, если последний из намеченных им в этом году походов закончился бы в его родовом замке, где, вероятно, место повара давно занято, то скорее всего там бы я получил полный расчет и катился на все четыре стороны. То есть оказался бы в одиночестве в глубине мятежной лоперской территории. А это меня никак не устраивало. Сколько я ни ломал голову, единственный вариант вернуться на родину — это снова пройти насквозь Грассерские горы, но уже основательно подготовившись.

Вечерний осмотр воинов показал, что все легкораненые практически пришли в норму, двое тяжелых, как я и предполагал, уже потихоньку ходили, и дело у них шло на поправку. Во всяком случае, исцеление могло разве что значительно ускорить их выздоровление, поэтому я решил оставить их в покое. В точном соответствии с байкой: «Господин лекарь, что будем делать с этим больным? Лечить?» — «Нет, пусть живет».

Таким образом, моего целительского участия требовали шестеро тяжелораненых и Олисия. Я разделся, забрался под одеяло и, проверив свое состояние, понял, что этой ночью исцелением заняться не смогу. Тогда я расслабился и через несколько вдохов слился с магической энергией. С каждым разом это получалось все проще и быстрее. Видимо, тренировки, связанные с концентрацией, в сочетании с изменившейся в пещерах магической и физической структурой моего тела обеспечивали быстрый прогресс в этом направлении.

В таком состоянии я продумывал, как наиболее безопасно для Свенты настроить связь с ней. Мучила еще неизвестность, достаточно ли хорошо я запомнил ее магический узор, поскольку магического слияния с ней никогда не проводил. Когда я был рядом — понятия о таковом не имел. Теперь, имея понятие, не имею рядом свою жену. Рядом со мной не было никого, кто мог бы дать добрый совет, как пользоваться моими новыми возможностями. Где же вы, мои наставники, и где же ты, имперец, со своими своевременными советами?! Мне живо вспомнился целитель империи Сун, который после лабиринта вручил мне кристалл, а потом, в Сербано, посоветовал не бояться исцелять, а бояться менять.

Правда, получилось, что я слишком расхрабрился после его советов, но он и тогда воспринимался как сон или некое свернутое знание, полученное из кристалла. Видимо, я достаточно ярко представил его во всех подробностях, поскольку ощутил сверкнувшую нить связи и оказался рядом с ним. Он был одет в домашний халат и, сидя на коленях за низким столиком, кисточкой писал в столбик цзыры — знаки имперского образного письма. Я материализовал собственный фантом, тут же почувствовав, что долго его не продержу, слишком устал прошлой ночью.

— Приветствую вас, наставник, — сказал я на сунском, спасибо Герболио, что заставил выучить и этот язык тоже.

Сунец удивленно глянул на меня и быстро сказал на элморском:

— Развей фантом, убери связь, я сейчас отвечу.

Через минуту снова мелькнул отблеск молнии, появилась нить связи, и передо мной сформировался фантом имперца.

— Меня зовут Финь Ю. Я целитель, как ты уже догадался. Я так понимаю, ты очень быстро прогрессировал, но теперь не знаешь толком, как пользоваться новыми способностями?

Я молча кивнул.

— Скажи мне, ты гений? — спросил Финь Ю. — Есть всего несколько целителей, способных использовать нить-связь. Как тебе это удалось?

— У меня это получилось, когда я много дней, без пищи, в полном мраке, используя только магическое зрение, провел в туннелях Грассерских гор.

И я вкратце поведал историю своих злоключений в поисках выхода на поверхность. Рассказал, как мне помогла нить-луч в поисках выхода, как говорил с женой, как исцелял слиянием, и про магические руки, которые теперь исчезли.

— Видимо, ты был на грани смерти, раз у тебя получилось, — задумчиво сказал Финь Ю. — Такое тоже бывает. Но никто никогда не пойдет на это сознательно ради приобретения способностей, слишком велик риск. Но почти никто о них и не знает, даже целители. И тебе придется молчать о своих умениях.

— Но почему? Это же так удобно…

— Если ты не хочешь, чтобы целителей убивали, как бешеных собак, чтобы их травили во всем мире, ты будешь молчать, — жестко сказал имперец. — Сегодня сильные мира сего уверены, что целитель может нанести вред либо с помощью боевой магии, которую можно отразить амулетами, либо на расстоянии не более тридцати метров. Чтобы быть спокойным за собственную безопасность, достаточно не допустить его на это расстояние или иметь рядом верного целителя, который не позволит причинить вред. Теперь представь, правители узнают, что целитель может убить их на любом расстоянии. Представил? Ни один не захочет жить с осознанием своей беззащитности и всеми силами будет стараться исключить угрозу. Один наивный целитель имел глупость похвастаться, что овладел способом исцелять на расстоянии. Правитель не поверил ему, а придворный целитель поднял коллегу на смех, чем, как выяснилось, спас тому жизнь. Глупца не казнили сразу, но по его следу направили убийц. На всякий случай. Из предусмотрительности. Но тот понял, что ему не жить, и успел скрыться, сымитировав свою смерть. Теперь он работает скромным каллиграфом при дворе наместника отдаленной провинции, изменил внешность и больше никому ничего не рассказывает. Вот так, юноша. А теперь смотри и запоминай.

Финь Ю сформировал с десяток разнообразных структур и держал их некоторое время, пока я не сказал, что запомнил. Потом сунец потребовал несколько раз все воспроизвести. Убедившись, что я хорошо их запомнил, сказал:

— Это тренировочное задание. Когда сможешь из этих узоров собрать шар, соединись со мной. Запомни несколько характерных признаков моей структуры. Этого будет достаточно для связи. Для контакта с немагами запомни еще один узор. Он достаточно прост, но позволяет почти мгновенно переключить потребление энергии для поддержания связи только на тебя. Но фантомами пользуйся осторожно. Ты еще слаб и неопытен, чтобы долго поддерживать связь с немагами или обычными магами. На сегодня все. Тебе требуется отдых. Не забыл приемы глубокой релаксации?

— Спасибо. Нет, не забыл. Так, получается, про исцеление слиянием и про магические руки своим наставникам я тоже не могу рассказать?

— Исцеление слиянием и без рук — обычная практика опытных целителей, только достигают этого постепенно, тренируясь годами. Тебе помог фактически предсмертный шок. А вот нити-лучи и нити-связи могут использовать очень и очень немногие. Имей это в виду. Коллеги, которые не знают, либо тебя не поймут, либо посчитают перегоревшим и опасным для общества. Те же, кто знает, будут молчать и не поддержат тебя. Почему? Я уже сказал. Все. До следующей встречи. Не забудь про релаксацию и тренировки.