Оказывается, именно Весана вызвала патруль, когда все мужчины рядом с ней рухнули на землю и замерли бездыханно. Она впала в совершеннейшую истерику, выбежала из тупичка на улицу и закричала, созывая стражу, лекарей, добрых людей и случайных прохожих. Подбежавшим патрульным она указала место событий и все время твердила, что не хотела, что думала только попугать, верила, что Филин мудрый и непременно вернет ей ненаглядного Сентаррино, а брат все не так понял, а она ему не сказала, что студентик — лекарь и барон, на лекаря брат никогда бы не поднял руку, а друг брата, Буга, он сильный и добрый, он за нее с братом даже к демонам в пасть полезет.

Из ее бессвязного рассказа стражники уловили только то, что кто-то напал на лекаря и убил его, а девушка в этом как-то замешана. Недолго думая командир патруля распорядился доставить всех под охраной в ближайшую больницу и оказать пострадавшим первую помощь. Кто из троих мужчин лекарь, он не знал, но справедливо решил, что это со временем и так выяснится, но, поскольку специалисты лекарского дела на особом контроле у короны, он распорядился немедленно известить о произошедшем КСОР.

Один из стражников, уже несколько лет патрулирующий этот район, умудрился под коркой крови и живописными синяками опознать во мне лекаря и зятя герцога. В результате мое бесчувственное тело доставили в особняк тестя. Какой переполох поднялся, словами не описать. Однако потомственный мажордом герцога сохранил ясность ума и в очередной раз доказал, насколько хорошо знает свое дело и умеет ориентироваться в сложной ситуации. Он пресек вопли и причитания женской части прислуги, распорядился уложить меня в супружеской спальне, послал одного из слуг за лекарем герцога, а другого — в зоопарк, дабы известить мою благоверную. Свента, оставив переживания на потом, отправила этого же слугу за Греллианой, а сама, подхватив дочку, кинулась домой.

Так я и очутился в собственной постели под чутким надзором Греллианы, а не в больнице. Вместе с лекарем, прибывшим на помощь, они решили, что дома и стены помогают, а мое состояние после совместных усилий опытного лекаря и не менее опытной целительницы было признано удовлетворительным, поэтому меня не стали отправлять на больничную койку, дабы не лишать какого-нибудь бедолагу его законного койко-места.

Свента со всей решительностью потребовала своего участия в дознании, которое взял на себя КСОР, тем более что дознаватель ей активно не понравился. Заговорив об этом человеке, она сморщилась, как муха, влипшая в острый соус вместо ожидаемого меда. На мои расспросы отговорилась тем, что, дескать, сам увижу, а она не хочет лишать меня «удовольствия» пообщаться с серебряным винтиком бюрократического аппарата. Свента, конечно, поспешила со своими требованиями. Начальство живо напомнило ей о том, что может требовать курсант схолы невидимок, а что — нет. Участие в дознании не входило в крайне куцый перечень прав курсанта, даже если он имеет в супругах целителя. Ее построили и лаконичным языком военного приказа объяснили реалии жизни. Умница Свента не стала плевать против ветра и, немного успокоившись, поняла, что в этой предельно ясной ситуации ее Филику и так не будет угрожать никакой бюрократический закидон.

Картина происшествия и без моих показаний сложилась уже достаточно полная, поскольку Буга свою вину не отрицал, не увиливал, да и, судя по всему, просто не смог бы этого сделать, поскольку потребовалось бы приложить слишком большие умственные усилия. Тупо твердил одно: студентик ударил его друга и должен был за это ответить, а то, что студентик оказался шибко хлипким, так Буга и знать не знал, какие задохлики все городские, что от простого удара в ухо падают замертво.

Когда же ему сообщили, что за нападение на целителя ему грозит минимум десять лет рудников и вряд ли он вернется оттуда живым, так как даже самые закоренелые преступники очень не любят тех, кто отбывает срок за подобные преступления, он вовсе впал в прострацию и замолчал. Все его поведение говорило о том, что он в этой драке ничего необычного не видел. Подумаешь, подрались — с кем не бывает? Дело обычное. Почему за столь незначительный проступок ему грозит столь жестокое наказание, понять он так и не смог.

Другое дело — братец Весаны. Как его зовут, ни я, ни Свента не знали и знать не желали. Вроде Голт, но не уверен. Братец, как только услышал, с кем ему пришлось говорить «по душам», криво ухмыльнулся, назвал сестру течной сукой, неспособной удержать при себе кобеля, и почти равнодушно принял к сведению возможное трудоустройство на ближайшие пять лет в каменоломнях или гребцом на галерах. Он прекрасно понял: просить о снисхождении бесполезно и, даже если сам пострадавший его простит, что он, то есть я, делать совсем не собирался, то корона не простит точно. И не из мести, а дабы другим подобным борцам за поруганную честь девушек неповадно было.

Весана на вопросы дознавателя не отвечала. Вперив в пространство отсутствующий взгляд и маятником качаясь на стуле, она безостановочно повторяла:

— Что же теперь будет? Что же теперь будет? Что же теперь будет?..

Выглядела она, по словам жены, «краше в гроб кладут», однако никакого сочувствия этот печальный образ разбитой любви и мести у моей благоверной не вызвал. Свента заявила, что непременно изуродует бывшую подругу, если ту хоть на секунду выпустят из тюрьмы КСОРа, и плевать ей на последствия.

— Как же так могло получиться? — вслух задал я вопрос, мучивший меня на протяжении всех этих дней.

— Как, как! — окрысилась вдруг на меня жена. — А где был мудрый Филин, который в схоле помог многим моим знакомым решить их непростые проблемы? Где он был? Ушел в себя и не вернулся? Ты хоть группу свою по именам знаешь? А давно ли разговаривал с Сеном? Не по делу, а просто так?

Она с болью заглянула мне в глаза. Не знаю, что она там увидела, но прикрыла веки и прошептала:

— Прости, Филик. Тебе многое пришлось пережить и много пришлось работать, учиться, но неужели нельзя было выкроить хоть чуточку времени для друзей? Я уже не говорю про нас с Таллианой. Наверное, год назад еще не поздно было… Может, полгода назад как-то можно было повернуть ситуацию с Весаной. Я тоже хороша. Она была моей подругой, а я даже не вспоминала о ней, занимаясь своими делами и радуясь тому, что сбылась моя мечта и я стану невидимкой.

Мы обнялись и посидели некоторое время молча. Какие тут могут быть слова? Да, прохлопали, упустили, потеряли подругу. Она еще жива, но для нас все равно что мертва. И дело не в том, можем ли мы простить ее, а в том, что разбитую дружбу, как и любовь, не склеишь. Нет больше главного — доверия. Можно встречаться и даже улыбаться, но каждый раз сердце будет точить опасение, вдруг этот человек еще чего выкинет? Близкие отношения с постоянно взведенным карманным арбалетом за пазухой невозможны. Может быть, с годами и опытом мое мнение изменится, но когда это еще будет.

Не хотелось бы потерять еще и Сена. Поэтому я решил при первой же возможности поговорить с ним начистоту. Случай должен представиться завтра. Не думаю, что мой друг пропустит первое занятие нового семестра, а если пропустит, я его обязательно найду. Обыщу весь город, подниму всю гвардию герцога на ноги, но найду.

Утром после очень плотного завтрака (жене я все объяснил и она уже привыкла к тому, что я много ем, а теще сказали о необходимости восстановления моего организма, то есть практически не соврали) я собирался в академию на первое занятие, когда курьер доставил повестку. Меня вызывали в КСОР для дачи показаний. В качестве дознавателя был указан некто Юргениан. Жена, увидев это имя, скривилась и пробормотала себе под нос забористые ругательства, которым не знаю где научилась. Может, специально в схоле невидимок преподают, чтобы враги пугались? А я даже не представлял, что мне делать. Пропускать лекцию достопочтенного Виррано очень не хотелось. Во-первых, само занятие интересное, а во-вторых… терпеть его насмешки за прогул? КСОР, как ни странно, этого одержимого ничуть не пугал и вызов в грозную организацию никоим образом не служил для него оправданием пропуска занятий.

— Это тот придурок, который ведет дело Филика?

Столь резких выражений я от своей тещи тем более не ожидал. Она величественно поднялась из-за стола и безапелляционно скомандовала лакею:

— Если посыльный еще здесь, передай ему, что мой зять никуда не пойдет, поскольку, будучи целителем, не располагает временем для соблюдения бюрократических формальностей. Если посыльный уже ушел, сходишь в КСОР сам, вернешь повестку и передашь дежурному то, что я сказала. Иди.

Она повернулась ко мне и, строго глядя в глаза, буквально потребовала:

— Филлиниан! Обещай мне, что не уронишь честь и достоинство нашей семьи и не будешь скоропалительно подписывать то, что тебе подсунет этот тип — дознаватель. С его начальством я или мой муж еще поговорим. Обещай мне.

— Хорошо, матушка. Обещаю.

Я хоть и не понял, зачем это надо, но решил, что семейству виднее. Домашние, в отличие от меня, уже говорили с дознавателем и успели сделать определенные выводы.

Перед лекцией поговорить с Сеном возможности не представилось. Он заскочил в аудиторию буквально за секунду до прихода Виррано и все занятие был мрачнее тучи, ни на кого не глядя и явно не слушая, о чем говорил наставник. Тот, к моему изумлению, не стал измываться над Сеном и даже, мне показалось, изредка поглядывал на него с сочувствием. Вероятно, история, приключившаяся с нами, стала достоянием гласности. Конечно, шила в мешке не утаишь. Секретность с целителей сняли, и все столичные газеты с удовольствием раструбили на весь мир о нападении на одного из них. Правда, называли меня скромно «господин Ф.» и не уточняли, что я еще не целитель, а всего лишь помощник. Однако в результате деятельности газетчиков только глухой отшельник не слышал о несчастной любви девушки, сошедшей с ума на почве ревности и не придумавшей ничего умнее, кроме как напасть на лучшего друга своего любовника, чтобы покрепче досадить изменнику.

В перерыве Сен придержал меня за руку и, дождавшись, когда аудитория опустеет, хриплым голосом, запинаясь, заговорил о том, как он был неправ и что это он виноват в случившемся, не надо было ему знакомиться с Вителлиной, и тогда все было бы хорошо. Смотрел он на меня взглядом умирающей собаки, честно и преданно прослужившей хозяевам много лет, а вот теперь к старости не сумевшей защитить курятник от молодой пронырливой лисы.

Я дал другу высказаться. Молчал. Не перебивал. И когда он стал повторяться, положил руку ему на плечо, сжал и потребовал не винить себя, поскольку я, как его друг, тоже не собираюсь снимать с себя ответственность.

— Сен… Ты ведь отличный лекарь и великолепный хирург. Ты ведь не понаслышке знаешь, что такое ампутация и как опасно затягивать с ней, когда спасти орган стало невозможно. Однако в личной жизни ты слишком добр и просто боишься сказать «нет», когда это необходимо. Боишься обидеть, сделать человеку больно. Ведь наверняка не раз возникала ситуация, когда обязательно надо было сказать это страшное слово, но ты его не говорил, в надежде что все обойдется. Ведь так?

Сен обреченно кивнул:

— Так.

— Ты ведь ушел к Вителлине потому, что с Весаной тебе стало просто невозможно жить вместе. Ее ревность и требовательность превратили твою жизнь в кошмар, но ты все равно боялся сказать ей «нет». Я не обвиняю тебя. Этот разговор должен был состояться гораздо раньше. Прости. Я погрузился в свои проблемы и не пришел вовремя тебе на помощь, когда моя поддержка была тебе крайне необходима.

Я сознательно перевел разговор на себя, заставив Сена оставить яростное самобичевание и заняться утешением уже моей персоны. Попутно он волей-неволей подбирал аргументы и в защиту своего поведения. Я понимал, что ему нельзя было сейчас углубляться в переживания. Так он может додуматься боги знают до чего, а с развившейся депрессией бороться очень сложно. Через некоторое время он вернется к этой истории, когда несколько сгладится острота переживаний и притупится боль. Тогда он сможет более спокойно и взвешенно все проанализировать и сделать верные выводы. А мы со Свентой и Вителлиной будем рядом и постараемся ему в этом помочь.

— Сен… Мы оба проглядели этот нарыв и не приняли меры. Поэтому я считаю, что виноваты оба. И еще. Не оставляй Вителлину. Ей сейчас очень тяжело, и она нуждается в твоей поддержке. Ей сейчас просто необходимо твое крепкое мужское плечо. Наверняка на нее косо смотрят и шепчутся за спиной. Для женщины такая ситуация может быть просто невыносимой. Представляешь, какой простор для творчества сплетниц сейчас образовался? Шепотки за спиной, хихиканье разновозрастных дур: «Ах, ах! Это та самая, что разбила такую любовь? А еще знаменитость!» Ты должен ее поддержать.

— Но как же ж я могу после всего случившегося?..

— Так у тебя с ней были просто шашни и ничего серьезного?

— Ну как же ты мог подумать! Я ж не могу несерьезно.

— А раз у тебя все серьезно, то ты, мой друг, не можешь не прийти к Вителлине. Иначе получится, что Весана своей выходкой добилась успеха. Она смогла разбить вашу любовь. Ты этого хочешь?

К сожалению, подбирать нужные слова у меня не было времени. Говорил то, что чувствовал. Может быть, неправильно, может быть, не так. Возможно, надо было все сказать несколько иначе. Где-то смягчить, где-то усилить. Может, отчасти я был неправ в своих рассуждениях, но главной своей задачей на данный момент считал не дать Сену заняться самоедством и бессмысленным самокопанием, и, судя по его приободрившемуся виду, мне это частично удалось. Печаль и тоска из его глаз не ушли, но отодвинулись вглубь, на задний план. На первый план выступил мужчина-защитник, у которого появилась ясно видимая цель — не дать сплетникам съесть Вителлину.

— Но что ж делать-то конкретно? Не могу же ж я ходить везде и бить морды всем, кто плохо о ней отзывается?

— И не надо. Тем ты только сильнее раззадоришь болтунов и подольешь масла в огонь. Ходи на концерты как ни в чем не бывало, появляйся с ней в общественных местах, на вечерах, балах… Приглашай в рестораны и на представления… Кстати, кафедра искусствознания факультета алхимии приглашает всех желающих на представление, подготовленное ими совместно с кафедрой миражей. Обязательно сходи.

— Но ведь будут же ж шептаться за спиной, а Лине это будет неприятно.

— Главное, не показывайте виду. У вас с ней должна быть четкая установка — ничто не разобьет вашу любовь. Никакие истерички и шантажистки. Представь, что завтра какая-нибудь умница пригрозит тебе самосожжением, если ты не возьмешь ее замуж. Парень ты видный, так что подобная дурь может прийти в голову не одной красотке. Но только в том случае, если ты проявишь слабость и покажешь шантажистам, что на тебя можно повлиять таким образом.

— Это ты подзагнул. Нашел тоже завидного жениха.

— Подзагнул, конечно. Но доля правды в этом есть. По сути, Весана как раз и попыталась предпринять нечто подобное. Не напрямую. Вероятно, не осознавая, что творит на самом деле, действуя инстинктивно, но тем не менее как хочешь назови, но это была попытка шантажа. Тебя, не меня. Я твоим сердцем не заведую. Однако как бы ты поступил, даже при твоем мирном характере, если бы узнал, что плохо твоим друзьям? И плохо им из-за тебя. А Весана именно так повернула бы дело, не сомневаюсь.

— Я бы… Я бы… Ну…

— Скорее всего, стал бы делать то, что она бы тебе сказала. Расстался бы с Вителлиной, закончил учебу, женился на Весане, — со вздохом пресек я попытки друга ответить. — Так что в хитрости ей не откажешь. И в понимании тебя — тоже.

— Но ведь без любви? Как же? Я же не мог бы ее любить после всего!

— Ну, во-первых, стерпится — слюбится, как говорится. Во-вторых, я многое понял из краткого разговора с ней. Там, в тупике. Может, я все придумал, но мне показалось, что ей твоя любовь по большому счету и не нужна. Главное, что ты — рядом, под ее крылом, и даешь ей возможность жертвовать собой во имя будущего Великого Лекаря, спасающего сотни людей. Потом, когда-нибудь в далеком будущем, она стала бы тебя попрекать своим самопожертвованием… а может, не стала бы. И знаешь, что еще скажу? Очень возможно, со временем ты бы стал с ней счастлив.

Сен уставился на меня как на что-то невиданное. Будто не знал меня все эти годы и вот только сейчас рассмотрел и удивился. Он прокашлялся и, выдержав паузу, сказал:

— На миг мне показалось, что рядом сидит мой дедушка и учит меня, несмышленыша. Откуда в тебе это, Филин?

— Не знаю. Книг много хороших в детстве прочитал. Не все еще понял, но уже многие вспоминаю совсем иначе, чем в те годы. Меня в схоле некоторые называли мудрым Филином, а только теперь я стал понимать, насколько был глуп тогда. Однако, возможно, так надо было? С каждым поколением надо говорить на его языке… Ой, что-то меня на поиски смысла жизни потянуло. Верный признак того, что пора перекусить. Или выпить. Не откажешься вечерком посидеть со мной в кабачке?

— Прости, но… откажусь. Надо с Вителлиной сходить на это… как его… представление алхимиков.

— Ну что ж, желаю приятно провести время.

Мы поспешили на следующую лекцию, а я подвел итоги нашего разговора. Главное, что я не потерял друга.

Если вдуматься, это чистейшей воды эгоизм. Я — не потерял! А он? Приобрел? Неизвестно. Время покажет. Даже и не знаю, как к самому себе относиться.

Дознаватель, видимо, не стал спорить с моей родней и решил, что от него не убудет, если он заявится во дворец герцога самолично. Господина Юргениана провели в кабинет, и, как он ни пытался воспрепятствовать, Свента составила нам компанию.

Весь облик этого типа буквально кричал о связях и протекции — напомаженные волосы, ухоженные руки, надменный взгляд вершителя судеб человеческих, изысканные манеры и легкое презрение ко всем, кто ниже его по рангу или не принадлежит КСОРу.

Не исключено, что этому кадру с подачи его покровителя поручают только такие дела, как мое, где преступники пойманы на месте преступления и изобличены. Осталось все правильно оформить — и можно указать в отчете еще одно завершенное дело, получить премию и благодарность руководства. Правда, умный начальник никогда не будет ставить подобного типа в пример остальным подчиненным.

Аккуратно записав мои показания, дознаватель начал нести какую-то муть. Мне показалось, что он хочет добиться от меня признания, что я сам целиком и полностью виноват в случившемся. При этом в протоколе он так записал мои объяснения касательно отсутствия сопровождения гвардейцев личной охраны герцога, что по прочтении казалось, будто речь идет о королевских гвардейцах. Видимо, кто-то здорово получил по шапке в этом ведомстве и теперь всеми силами ищет, на кого бы свалить вину. Предупреждение тещи было своевременным, и я отказался подписывать протокол. Дознаватель кривился и морщился, но исправлял текст, пока я не согласился со всеми формулировками. На этом мы распрощались, и я понял, что в дальнейшем не испытываю ни малейшего желания встречаться с господином Юргенианом.

Впоследствии Лабриано рассказал, в чем была причина нестыковки. Оказывается, накануне новогодних праздников в штаб гвардии короля поступил приказ выделить необходимое число гвардейцев для охраны целителей. И тут же поступил еще один приказ — подготовить к праздничному смотру весь личный состав. При этом требовалось обратить особое внимание на наличие нововведенного отличительного знака — то ли шеврончика, то ли галунчика, то ли бантика — у всех гвардейцев короля. Что такое непорядок в форменной одежде армейца, мне когда-то популярно объяснила Свента. В штабе, естественно, тоже решили, что идеальный вид формы — это святое, поэтому целители недельку обойдутся без охраны, ибо конфуз на строевом смотре страшнее захвата столицы лоперцами.