Глава 12
Степная дипломатия
Место для встречи выбрали открытое, посреди поля. Рядом с Иваном-царевичем возвышались Илья Муромец и Добрыня Никитич – Иван специально настоял, чтобы на встречу поехали богатыри, дабы исключить возможную подлость от кота. Другие богатыри теперь неустанно дежурили возле княжеской палатки: невидимые коты, или еще чего похуже, никому в лагере не были нужны. Богатыри теперь и объезжали лагерь войска по периметру, зорко оглядывая окрестности. Святослав, назначенный отвечать за разведку, тоже разослал повсюду патрули своих воинов: незаметно враг не подкрадется.
– Ты смотри, едет, – первым степняка увидал Добрыня.
Илья поднес ладонь к глазам, заслоняя их от солнца, и кивнул:
– Едет.
Хан степняков был молод, лишь чуть старше самого Ивана. Небольшие усы и маленькая бородка совершенно не портили его довольно красивое лицо. Он приветливо улыбнулся и остановил коня за десяток шагов до Ивана-царевича.
– Приветствую вас, достопочтенные, меня зовут Бердибек, младший сын Картауса. – Сказав это, степняк церемониально поклонился.
– И тебе наше приветствие, коли не шутишь, – ответил ему Иван.
– Зачем мне шутить, почтенные? – удивился степняк. – Опасно шутить с тем, у кого за спиной такое войско.
– Зачем ты здесь, почтенный? – начал издалека Иван. – Со степью у нас войны нет.
– Что вы, – замахал руками хан степняков, – я не представляю тут степь или своего отца, готов даже спорить, что он будет только рад, если я не вернусь вовсе.
– Тогда зачем ты здесь? – повторил свой вопрос Иван.
– Зачем? – удивился Бердибек. – Затем же, зачем и все степняки: грабить, убивать.
Хан обезоруживающе улыбнулся.
– Не будет тут тебе грабежа, – Иван сурово посмотрел на собеседника, – только смерть в бою тебе и твоим людям.
– Слова почтенного, слова мудреца, – степняк приложил руку к сердцу, – мы разграбили только три деревни, и Лихо Одноглазое нас больше на грабежи не отпустило, сказало стоять и ждать. Вот мы и дождались вашего войска – ни добычи, ни славы. И мне совсем не нравится тот бой, что нам предстоит. Еще змей этот…
– Про змея мы знаем, – оборвал его Иван, – Вольга его видел.
– Жаль, – искренне расстроился Бердибек, – я надеялся вам эту информацию продать. Но винить некого – Вольгу мои люди упустили.
Степняк грустно посмотрел на Ивана.
– Отпустишь ли ты меня и моих воинов с миром?
– На каких условиях?
– Какие уж тут условия, живыми бы уйти, – сокрушенно вздохнул степняк.
Иван бросил взгляд на Илью, тот, немного подумав, кивнул. Добрыня одобрительно кашлянул.
– А как быть с разоренными деревнями?
– Мертвых я вернуть не в силах, но мы мало убивали, наказ был – напугать. Отнять у воинов добычу я тоже не могу, это против закона степи, но клянусь тебе, в этих бедных деревнях мои воины не взяли ничего, что стоило бы дороже серебряной монеты.
Иван крепко задумался. Он уже понял, что ноша правителя совсем не так легка, как ему казалось. С одной стороны, людей в сожженных и разоренных деревнях жалко, и стоило бы отомстить. С другой – мстить придется десяти тысячам хорошо вооруженных степняков, которых поддерживает войско мертвых и Змей Горыныч. Сколько полягут ради возмездия? Гораздо больше поляжет. Степняки хотят просто уйти, так почему бы их не отпустить? Да, тяжко прощать кровь русскую, но месть еще тяжелей выходит. Возмездие (и много потерь, а то и возможное поражение) или мир со степняками (и Кощеево войско останется без союзников)? Тут Иван поймал себя на мысли, что не ему прощать сожженные деревни Тривосьмого царства. Был же у них в лагере полномочный представитель Василисы, Вольга Всеславович, надо позвать его, да и спросить.
Вольга прискакал быстро. Внимательно выслушав и Бердибека, и Ивана, богатырь вздохнул:
– Мертвых к жизни не воротишь, пусть пообещают, что больше никогда на Русь в набег не пойдут, и уходят восвояси.
Бердибек с интересом рассматривал Вольгу.
– Это тебя мои лучшие люди упустили, – наконец произнес он. – Я хотел было казнить командира отряда, что тебя проморгал, но все же не стал этого делать. Богатырь есть богатырь, обычному человеку непросто совладать с таким, как ты. Не мог бы ты показать, действительно ли умеешь в животных обращаться, али лгут мои люди?
– Умею, – спокойно ответил Вольга, – а только показывать не буду. Люди твои тебе не лгут, волком я от них ушел, хотя обкладывали они меня грамотно. Ты правильно сделал, что не стал их казнить.
Бердибек удовлетворенно кивнул:
– Так тому и быть.
Сошлись на следующем: степняки уходят назад в степь и их пропустят невозбранно. Идти они будут с убранным в поклажу оружием, чтобы избежать проблем. Каждый степняк клянется, что на Русь больше набегом не пойдет, и слово самого Бердибека становится тому порукой. Имущество свое степняки сохраняют, но если у кого обнаруживается что-то награбленное дороже серебряной монеты и законный хозяин заявит на это свои права – степняк обязан вернуть это назад.
Иван заметил, что ему нравится молодой хан: не кровожаден, достаточно разумен, хорошо говорит на русском языке, сам весел и доброжелателен. Не было в нем ни капли той дикости или свирепости, которую Иван ожидал увидеть в предводителе десяти тысяч отборных головорезов, однако сила и власть ощущались. Чувствовалось, что этот человек привык, чтобы ему подчинялись, и случись чего, так и казнит на месте все с той же улыбкой. Расставались почти друзьями. Бердибек еще раз поклялся, что больше в набегах на Русь его воинов не будет, и сожалел о погибших.
– О том, что добычи взять не смог, он сожалеет, – пробурчал недовольно Ростислав, – остальное все маска да ложь их степная: увидал, что вместо золота тут только острое железо можно получить, вот и побежал сразу.
– А даже если так, – весело ответил ему князь Рогволд, – теперь Кощееву войску конец – победа наша верная.
Благодушное расположение испортил, как обычно, Святослав. Толстяк ворвался в княжеский шатер, весь пунцовый.
– Да что же ты делаешь, царевич, как же можно отпускать тех, кто наши деревни жег да людей убивал! – закричал черниговский князь с порога.
– Они не наши, эти деревни, они Василисины, – попытался поправить его Ростислав, но Святослав его оборвал:
– Наши они, русские, и Василиса – наша. И были они наши, и будут они наши.
– Хорошо, что тебя не слышит Василиса, брат, – попытался перевести все в шутку Рогволд, но толстяк шутливого тона не принял:
– Они немногих порезать успели, а чтобы за них отомстить, придется ой как немало головушек наших ратников положить. О них-то подумать надо? – встрял в разговор Роман.
– Пускай слышат, мы за эту землю пришли кровь проливать и за людей этих. Я-то еще помню, как единым царством жили, на Тридевятых и Тривосьмых себя не делили. А насчет остального я так скажу: каждый волк, что на землю нашу с огнем и мечом приходит, должен тут только боль и смерть видеть. Чтобы если и возвращался он в свое волчье логово, так только в виде побитой шавки – раны зализывать да волчатам своим рассказывать, чтобы не лезли сюда. И ценой уплаченной это не меряется, это просто необходимо делать – и все тут!
– Месть не красит человека, Святослав, и народ она не красит, – выступил против черниговского князя Илья Муромец. – «Око за око» ни к чему хорошему не ведет.
– Я не про месть толкую, – Святослав поостыл перед массивной фигурой Ильи, вставшего перед ним во весь рост, но не сдался, – говорю тебе еще раз, каждый враг должен не только знать, но и на шкуре своей чувствовать: на Руси его не добыча и слава ждут, а смерть и позор.
Ивану и самому было горько прощать кровь русскую, чувствовал он в словах толстого князя некую правду. Именно потому, что князь Черниговский высказывал те мысли, которые Иван от себя гнать старался, и разгневался царевич. Легко рассуждать о таких решениях, когда самому не надо их принимать и ответственность за них нести! В памяти всплыла давняя история, и Иван-царевич выпалил:
– Так что же вы Тугарина Змея отпустили тогда? Он и живой ушел, победителем, и с добычей богатой. Это меня тогда еще на белом свете не было, а вы, как я слышал, бежали от степняков – только пятки сверкали.
Иван-царевич намекал на известное событие набега Тугарина, когда отборная конница из детей бояр да знати схлестнулась в жаркой сече с кешиком, лучшими воинами степного войска, лично отобранными самим ханом, и, несмотря на превосходство в числе и вооружении, русская дружина бежала. В том бою участвовал и молодой Святослав.
Вопреки ожиданиям, черниговский князь не вспыхнул, как обычно, а нахмурился:
– Правда твоя, царевич, Тугарину мы проиграли, и не только ту битву. Он сильней нас оказался, тут уж выбирать не приходилось. Вот только ты не знаешь, как оно тогда было, и что такое кешик Тугарина Змея – не представляешь. Кто-то говорит, что степняки – они всегда степняки, а у нас и доспехи с оружием лучше были, и числом мы их превосходили. Правильно говорят, так оно тогда и было. Да и духом мы были сильны: пусть и младшие сыновья да молодежь в основном, а все из лучших родов, сплошь князья да бояре. Кони лучшие, доспехи лучшие. У степняков, у тех тоже все было хорошо, ты не думай, что они голыми шли. Они тогда уж десяток лет в боях провели, так что снаряжением своим от нас не отставали. И вот когда мы ударили копьями да за мечи-сабли схватились – тут мы и увидели, что такое кешик. Я тогда таким не был, – Святослав обвел рукой свой живот, – молодой был да лихой. С басурманином этим схватился, руку ему левую отсек, а он как будто и не заметил – рубит саблей, только успевай щит подставлять. Я тогда ему, исхитрившись, и правую руку отсек, так он зубами меня пытался достать. Срубил я его с коня – так он по земле ползет, кровь хлещет, как жив – вообще непонятно. И исхитрился он напоследок коню в ногу зубами впиться. Да так сдавил челюсть, что половина зубов раскрошилась. Так и помер, зубами вцепившись, не разнять было никак. Посмотрел я вокруг и увидел, что за каждого степняка мы тремя своими платим, а то и пятью. Вот тогда мы и отступили. Так я с этим степняком, вцепившимся в ногу коню моему, и отходил, конь хромал сильно, я тогда еле ушел живым. Конь мой верный так и не оправился от этой раны, до конца дней хромал. Говорили мне, забить его надо, а как я могу – он же товарищ мой ратный… Вот мы от какого врага отступили, царевич, да и то не сдались. Мы потом на обоз степняков налетели да разбили его. Война еще долго шла. Хоть и проиграли мы ее, а не срамили ни земли Русской, ни славы нашей воинской. Перед силой неумолимой отходили, но не сгибались и не ломались. Тугарин, он человек был особенный: прирожденный царь, бывают такие, что за волю его люди готовы и в огонь и на сталь вражескую. Твой дед, Финист – Ясный Сокол, таким был. Мы потом под его началом со степью поквитались.
Святослав постоял немного молча и, махнув рукой, вышел из шатра.
Рассказ князя произвел на Ивана впечатление, и все равно казалось ему, что поступил он верно. Его решение мертвых бы не вернуло все равно, а вот живых полечь могло немало. Будущий царь должен выше смотреть: удалось решить дело миром – и хорошо. Степняки себя победителями отнюдь не ощущают, бегут с неудачей. Да и отец заповедовал Илью слушать.
Словно уловив эти мысли, сзади к Ивану подошел Илья Муромец, положил свою огромную сильную руку царевичу на плечо.
– Решения правителя редко бывают легкими, обычно выбирать приходится между тем, кто умрет и когда, а не между тем, будут люди умирать или нет. Будут еще тяжелее решения, это еще цветочки. А сейчас ты все сделал правильно: войско Кощея без степняков обречено, мы сюда не за местью пришли, наше дело – державу восстановить.
После слов Ильи Ивану стало гораздо легче. «Какие же все-таки богатыри замечательные люди, – подумал он, – такие сильные и такие добрые».
А еще Иван-царевич по-другому взглянул на своего отца, князя Владимира. Сколько ему пришлось трудных решений за свою жизнь принять – кто знает. Как он там сейчас?
