Все мы сильны задним умом. Причем к некоторым слово «задний» следует отнести в самом прямом смысле… но я не об этом. Сейчас, вспоминая те пять дней, проведенные в хижине на берегу реки, я не уставал удивляться своему скудоумию. Каким же нужно быть слепцом…

Но я был именно им – слепцом, не способным разглядеть очевидное, тупицей, не умеющим сложить два и два.

Можно утешить себя тем, что я был не одинок в своей слепоте.

Гиеагр несомненно был великим воином. Возможно, обладал он и еще какими-то талантами, тщательно скрываемыми от нас. Легко могу допустить, что в нем жил гениальный поэт, или танцор, или сборщик податей… Но в воровском деле Гиеагр разбирался не больше, чем Глаз в философии.

Заяви я об этом прямо, Гиеагр, наверное, и спорить бы не стал. И еще фыркнул бы презрительно – дескать, еще чего не хватало… Чего герой, думается мне, не понимал, так это того, что ремесло вора отнюдь не ограничивается умением ловко запустить руку в карман ротозею. Хотя и здесь есть столько тонкостей… Но не буду отвлекаться.

Я сейчас о том, что способность проложить максимально безопасный путь к цели даже в совершенно незнакомой обстановке – это тоже наша с Глазом вотчина. Есть, конечно, воры, которые все делают с наскока, без всякого плана и лишних раздумий. Только живут они недолго. И вся их короткая жизнь служит уроком и наставлением тем из нас, кто в Тень Зодиака не торопится, а потому продумывает каждый свой шаг не менее тщательно, чем полководец тактику предстоящей битвы.

Чтобы это понимать, вором быть совсем необязательно. И Гиеагр вполне мог сделать такие выводы самостоятельно. Но не сделал, и поэтому те пять дней, что мы зализывали раны в заброшенной хижине, мы еженощно шарахались по городу змееносцев под предводительством нашего доблестного варвара, намечая предстоящий путь к храму. Хотя я этот путь определил в первую же ночь. И все последующие прогулки занимался тем, что осторожно и ненавязчиво подводил Гиеагра к нужному маршруту редкими брошенными как бы невзначай замечаниями вроде «вот эта улочка, по-моему, поспокойней будет» или «я бы эту харчевню подальше обошел, здесь ночью пьяный люд шататься может».

По счастью, Гиеагр к моим советам все-таки прислушивался. И это хорошо, ибо далеко не всегда мне было бы легко объяснить свои решения людям, далеким от нашей профессии. Просто я нутром чую, на какую улицу стражники будут ночью заглядывать реже, чем на другие. Стражники – они везде стражники, будь то хоть змееносцы, хоть кто еще.

Глаз же вовсе всю дорогу молчал, словно взяв на себя обязанности Лаиты, которую мы в свои ночные походы, разумеется, не брали. Может, обиделся на всех, может, замышлял чего – по нему не поймешь. Но убить больше никого не пытался. Пока, по крайней мере. Они с Гиеагром заключили что-то вроде устного договора, по которому Глаз милостиво соизволял Непосвященным посмотреться в Зеркало, а те в свою очередь отказывались от всяческих притязаний на оное, оставляя Глазу возможность забрать Зеркало с собой целиком либо разобрать по камушку.

В общем-то до поры я оставался спокоен и не тяготился особо возникшей паузой. Лишняя ходьба по городу? Что ж, свежий воздух полезен для здоровья. Потерянное время? А почему, собственно, потерянное? Я ведь хотел все как следует обдумать – так пожалуйста.

Увы, как ни пытался я разобраться со всеми странностями и удивительными совпадениями нашего похода, получалось очень плохо. Откровенно говоря, не получалось совсем.

Мильк в ответ на мои осторожные расспросы не сказал ничего нового. Их действительно повела в этот дикий путь Фаэнира… или, по крайней мере, варвары искренне верили, что так оно и было. Если я хоть чуть-чуть разбираюсь в людях, вплоть до недавнего разговора ни Мильк, ни Гиеагр абсолютно ничего не знали о Зеркале богов. Они и про Проклятые Земли-то услышали буквально на днях. И по совсем невинному совпадению встретились с нами, отправляющимися по тому же маршруту…

В общем, эффекта от разговоров с Мильком не было ровным счетом никакого. Про разговоры с Лаитой я того же сказать не могу. После них у меня начинала болеть голова. Причем я как следует не мог разобраться, отчего именно. Или из-за безумного ощущения ускользающей между пальцами истины, или оттого, что я, как говорится, ловлю рыбу на дереве, пытаясь найти нечто там, где нет ничего. Больше всего злило, что мне не в чем было обвинить Лаиту. Она не уклонялась от беседы со мной, всегда отвечала на мои вопросы спокойно, вежливо и без запинки. Но то ли я разучился задавать вопросы, то ли перестал понимать ответы – ни крупицы новых знаний я так и не получил.

После того случая, когда Глаз почти готов был накинуться на первую же увиденную нами женщину в городе змееносцев – не слишком-то и симпатичную, к слову, – меня начал донимать еще один вопрос. Пятеро мужчин – Эписанфа еще рано причислять к древним старцам – путешествуют в компании одной женщины. Причем рабыни. Святых среди нас нет, а женщина по меньшей мере молода. Да, лицо ее скрыто под черными тряпками, но тем больше оснований эти тряпки содрать. Казалось бы…

Однако, если бы, к примеру, Глаз попытался это сделать, я, наверное, готов был вцепиться ему в глотку. И это очень странно. Но Глаз так и не попытался. И это еще более странно.

Размышления над этой загадкой привели только к одному – я начал сомневаться в своей способности думать вообще. Беда в том, что других занятий у меня практически не было.

При свете дня мы из своего временного жилища больше не выходили, быстро удостоверившись в опрометчивости наших действий в первый день. Просто чудо, что нас тогда никто не заметил, и, отдав должное щедрой удаче, мы решили больше не испытывать свое везение.

Поселок, давший нам пристанище, был в самом деле пустынным и заброшенным, люди там не появлялись. Но уже несколькими сотнями шагов ниже по реке кипела жизнь, которую мы имели возможность наблюдать из окон своей хибары. Ставили сети рыболовы, купались мальчишки, наполняли кувшины водоносы. Если бы кто-то из них заметил нас, наш поход закончился бы печально и бесславно у самой цели.

В который раз уже боги явили нам свою благосклонность, но этой благосклонностью злоупотреблять не стоило, если мы рассчитывали сохранить хоть каплю ее на последний день.

Теперь мы все время от рассвета до заката отводили на сон и отдых, оставляя по единственному часовому для наблюдения за окрестностями. Ночи же были похожи одна на другую. Едва уставшее солнце укладывалось спать, мы торопливо ловили рыбу, благо река оказалась удивительно щедрой. Нам нечем было разнообразить свой рацион, но стоило сказать спасибо и за это. Оставив улов на попечение Лаиты, мы направлялись на разведку в город, соблюдая предельную осторожность. Вплотную к храму мы не подбирались, дабы не устраивать встречу с охраной раньше, чем мы будем к ней готовы. И все равно путь был неблизок, и короткой летней ночи нам едва хватало, чтобы вернуться «домой», где нас ждала неизменная печеная рыба. Увы, все кулинарные таланты Лаиты не могли ей помочь эту рыбу сварить или хотя бы зажарить по причине полного отсутствия кухонной утвари.

Вернувшись с пятой разведки, я мрачно подумал, что если Гиеагру вздумается протянуть еще пару дней, я, пожалуй, рискну пойти на дело – и стащу из первого же попавшегося удобного места сковороду и немного масла. И соли. Еще кусок мяса. И еще можно…

Недовольным урчанием желудок предложил мне сменить направление мыслей. Но это было не так-то просто сделать. Я с отвращением посмотрел на кусок рыбы в своей руке, словно удивляясь, как он там оказался. Стараясь не выказывать своего раздражения, я обратился к Гиеагру:

– Знаешь, чего я боюсь, герой?

– Ты думаешь, мне нечем заняться, кроме как пересчитывать твои страхи? – фыркнул он, как видно, в отличие от меня не пытаясь контролировать свои эмоции.

Но я не включал конфликт с гигантом в свои ближайшие планы и потому продолжил вполне миролюбиво:

– Я боюсь, что, когда мы все-таки сможем посмотреться в Зеркало, самым главным нашим желанием будет миска сытной говяжьей похлебки.

– Странный ты человек, Бурдюк, – сказал Гиеагр после довольно продолжительной паузы. – Ты не скулил, когда призраки выворачивали тебя наизнанку, и не дрожал, отбиваясь от порождений ночных кошмаров и оживших деревьев. Но каких-то пять дней без говяжьей похлебки – и ты разваливаешься на куски.

Я усмехнулся и похлопал себя по животу.

– Возможно, по мне этого и не скажешь, но мне приходилось голодать и поболее пяти дней. Издержки профессии, знаешь ли. Но одно дело безысходность и совсем другое – добровольно обрекать себя на рыбную диету без веских на то оснований. По-моему, завтра нам стоит пробиваться в храм.

– Ты думаешь, в храме тебя сытно покормят? – Гиеагр осклабился.

– Говяжьей похлебкой, – хмыкнул Мильк из своего угла.

– Заткнитесь! – взревел вдруг Глаз. – Клянусь, я убью следующего, кто упомянет про говяжью похлебку! Меня и так уже тошнит от рыбы. Как и от этих идиотских шатаний по городу. Бурдюк прав, завтра надо идти.

Атмосфера начала накаляться, к чему я, признаюсь, совсем не стремился. Но тут неожиданно вступил в разговор Эписанф:

– Я тоже считаю, что завтра – самое подходящее время. Мы достаточно отдохнули, и, насколько я могу судить, лучше исследовать путь к храму мы все равно не сможем.

– Не уверен. – Гиеагр упрямо потряс головой. – Я лично предпочту еще денек обойтись без… – он бросил ехидный взгляд в сторону Глаза, – без бараньего супа, чем упущу какую-нибудь мелочь, которая будет стоить мне жизни.

– Если ты так трясешься за свою жизнь, – Глаз скорчил одну из самых мерзких своих гримас, – тебе не стоило вообще покидать свой дом.

Гиеагр побагровел. Я уже начал думать, что завтра или позже, но к храму мы вполне можем пойти не в полном составе, как снова вмешался Эписанф. Быстро встав между Гиеагром и Глазом, он заговорил, обращаясь в первую очередь к гиганту:

– Есть и еще одна причина, по которой нам не стоит мешкать. Если вы обратили внимание, завтра – новолуние. – Наверное, Эписанф ждал от нас вопросов, но все молчали, ожидая продолжения. Пожав плечами, старик сказал: – В свитках, которые мне довелось прочесть, упоминалось о том, что сила Змеи, охраняющей Зеркало, зависит от фазы Луны. Чем старше Луна, тем могучей Змея. Если у нас есть шанс справиться с этой бессмертной тварью, то только в новолуние. Поэтому стоит выступать завтра.

Это по сути решило вопрос. О нет, Гиеагр не сдался сразу. Он еще поворчал, посопротивлялся. Но на нашу сторону встал и Мильк, поэтому гигант оказался в одиночестве против четырех оппонентов. Если бы у Гиеагра имелись действительно серьезные причины отложить наш набег еще на день, он, вероятно, спорил бы дольше. Но ничего основательного Гиеагр привести в пользу своей точки зрения не смог – он и спорил-то по большей части потому, что предложение выступать завтра внес именно я. Мы с ним с самого начала не особо поладили, а после недавнего инцидента между Глазом и Эписанфом герой явно не носил мое имя в своем сердце.

Вечером следующего дня, оказавшись на короткое время с глазу на глаз с Эписанфом, я беззлобно взял варвара за загривок.

– Как я все-таки устал от твоих игр, старик, – с мягкой укоризной сказал я. – Почему ты раньше не мог сказать о том, что Змея слабеет в новолуние?

Эписанф осторожно поерзал в моих руках. Внезапно глаза его озорно блеснули.

– Раньше? Когда раньше, Бурдюк? Я сказал об этом сразу после того, как придумал эту чушь.

– Чушь?.. Придумал?.. – От неожиданности я отпустил тунику Эписанфа. – Но зачем?

– Зачем… – Эписанф протяжно вздохнул. – Бурдюк, я терпеть не могу рыбу!

Новолуние – это еще и темнота. Темнота – это здорово, в нашем положении лучше не придумаешь. Можно помечтать о том, чтобы покрыть одеялом из темноты всю дорогу до храма… Жаль, только окраины города были погружены во мрак. Чем ближе к храму, тем шире были улицы и тем чаще их освещали смоляные факелы. Сейчас мы почти подошли к той невидимой черте, которую не решались пересекать во время разведки.

Не знаю, как остальные, а у меня поджилки тряслись, скрывать не буду. Чего я боялся? Разъяренной толпы, городских стражников? Охраны храма, таинственной Змеи? Гнева богов, своих собственных желаний – если нам удастся добраться до Зеркала. Всего этого, конечно. Но и еще чего-то неосознанно, на самом донышке сознания. Того, что так и не смог понять: что происходит, кто с нами играет и в какую игру? И какую роль этот таинственный игрок отвел нам? Вот этот страх был самым сильным, перерастая в тоскливый, скребущийся, скулящий животный ужас.

– Заснул ты, что ли, Бурдюк? – У Глаза уже вошло в привычку прерывать мои размышления самым грубым образом. Вот и на этот раз произнесенные исключительно неприятным тоном слова он сопроводил чувствительным тычком в плечо.

– Я не умею спать стоя, – довольно вяло отмахнулся я, не сумев мгновенно избавиться от тяжелых мыслей.

– В таком случае ты выбрал очень неудачное время, чтобы поупражняться в этом искусстве, – фыркнул Глаз, проявив, пожалуй, максимум своего красноречия.

– Иногда людям необходимо подумать, дружище, – ласково сказал я, почти полностью приходя в себя. – Только не проси меня объяснить тебе, что означает это слово – у нас слишком мало времени. Пошли!

Мы с Глазом не сговариваясь завернули в проулок, освещенный одним-единственным факелом. Все трое Непосвященных остались на месте, а их общее недоумение выразил Мильк:

– Куда вы? Храм – вон он!

За многие годы общения с Глазом я привык сталкиваться с потрясающими образцами человеческой тупости, так что удивить меня сложно. Но о Мильке я был лучшего мнения… Неужели он считает меня неспособным определить направление к объекту, который (если учитывать холм) занимает едва ли не полгоризонта? Нет, вряд ли. Я со свойственным мне великодушием списал вопрос Милька на излишнее волнение.

– Я знаю, Мильк, что ты достаточно свиреп, чтобы разорвать охрану храма голыми руками, – стараясь говорить как можно тише, но тем не менее выразить всю глубину сарказма, сказал я. – Но разве не легче тебе будет сделать это при помощи оружия?

– Оружия? – тупо переспросил он.

Мне оставалось только тяжело вздохнуть. Иногда я бываю слишком великодушен.

Мы с Глазом уже подошли к невысокой пристройке одного из домов, двери и окна которой были наглухо закрыты тяжелым деревянным щитом. Варвары, подчиняясь скорее любопытству, чем здравому рассудку, присоединились к нам. Но даже сейчас, после моего более чем прозрачного намека, я не заметил на их лицах понимания – и, честное слово, полумрак тут ни при чем. «Это все рыбная диета», – сделал я еще одну отчаянную попытку оправдать моих попутчиков.

– Вы что, никогда не видели оружейных лавок? – не выдержал Глаз.

– А-а! – протянул Гиеагр с ноткой радости в голосе. Но отвратительный характер все же сказался. – Знаешь ли, мне никогда не приходилось рассматривать оружейные лавки ночью. Когда мне нужно было оружие, я покупал его. Днем.

– Отлично! – Я начал злиться, не повышая, впрочем, голоса. – Давай дождемся дня, и ты купишь нам все необходимое!

Пока Гиеагр придумывал достойный ответ, Мильк присел на корточки перед внушительных размеров замком, которым деревянный щит крепился к порогу.

– Вы меня удивляете, парни. Неужели вы тащили с собой в Проклятые Земли набор воровских инструментов?

Мы с Глазом обменялись снисходительными взглядами.

– Мильк. – Я потрепал парня по загривку. – В тот день, когда я не смогу открыть такой замок ногтем левого мизинца, я брошу свою профессию и сяду просить милостыню возле самой паршивой харчевни в самом паршивом городе, потому что большего не буду заслуживать.

Оттеснив его плечом, я бросил быстрый взгляд на замочную скважину. Ну про ноготь мизинца, это я для красного словца, конечно, но… Надеюсь, покойный мастер Борго простит использование его детища не по прямому назначению. Мог, конечно, оскорбиться и сам кинжал, но, думаю, не успел этого сделать. Когда я положил замок на землю и выпрямился, Гиеагр присвистнул:

– Никогда больше не буду доверять замкам.

– Доверять куску металла так же нелепо, как доверять человеку, – усмехнулся я. – Рад, что ты вынес хоть что-то полезное из этого путешествия.

Вернулся дар речи и к Эписанфу:

– Но, Бурдюк… Если это так просто… Почему эту лавку не обворовывают ежедневно… то есть еженощно?

– Ну порой ее все же вскрывают, – кивнул я. – Судя по этому замку, последний раз это происходило месяца два назад. Но чаще сюда не наведываются по очень простой причине – это, вероятно, самая плохая и дешевая оружейная лавка в городе. Не рассчитывайте найти здесь стальной клинок или украшенные изумрудами доспехи. Более удачливые торговцы и запирают свои лавки надежней и страже приплачивают. Впрочем, самые умные платят не страже…

– Хватит болтать! – прошипел Глаз. – Мы собирались разжиться оружием или прочитать лекцию Непосвященным?

– Ты прав, – согласился я. – Гиеагр, подсоби.

Вдвоем с гигантом мы приподняли щит и вслед за остальными проникли внутрь. Не дожидаясь просьбы, Эписанф стукнул огнивом и запалил тусклую лучину. Но и ее неверного света оказалось достаточно, чтобы полностью подтвердить мои слова относительно качества посещенного нами заведения. Я с тоской вспомнил лавку в Джибее… Ха! Джибей просто исторг бы из себя торговца, опустившегося до такого уровня.

– По-моему, на любой помойке мы подобрали бы оружие получше, – в унисон с моими мыслями выплюнул Гиеагр.

– Пойдем искать помойку? – мгновенно ощерился я.

В общем… Совместными усилиями, поминутно посылая владельцу лавки самые изощренные проклятия, мы отобрали три предмета, имеющие некоторое право называться мечами, и пару копий. Копья оказались совершенно несбалансированными – нечего было и думать пытаться метнуть такое – но достаточно длинными и с крепким древком. Наконечники – бронзовые, разумеется, – были немногим острее лопаты, но ведь и лопата в умелых руках может оказаться грозным оружием. Более или менее умелые руки в обращении с копьем были у Гиеагра и у меня, так что в распределении оружия особых споров не возникло.

Как бы то ни было, теперь наш отряд выглядел воинственно. Возможно, более воинственно, чем был на самом деле. В немалой степени этому способствовали свирепые выражения лиц, приобретенные нами после посещения лавки. Поистине, некоторые торговцы позорят свою профессию…

Короткая летняя ночь умирала, нетерпеливое солнце уже тянулось своими лучами к горизонту, готовясь всплыть над краем земли багровым колоссом. Но и до храма оставалось совсем немного. Может быть, нам удастся добраться до него без особых приключений?

Не стоило так думать!

Резкий окрик за спиной заставил всех нас вздрогнуть. Повернулись мы тоже дружно. Трое. Всего трое. Знакомые уже змеиные тотемы на лбах. Стальные (стальные!) кольчужные рубашки почти до колен, стальные же мечи. Недурно живет стража у змееносцев…

Один из стражников снова что-то выкрикнул в нашу сторону. Слова были непонятные, но о смысле догадаться было несложно.

– Надо убрать их как можно тише, – вполголоса сказал я Гиеагру.

Гигант кивнул. Сверкая идиотскими улыбками и изо всех сил стараясь излучать добродушие, мы двинулись навстречу караулу. Нас разделяло около четырех дюжин шагов и… если преодолеть их быстрее, чем до умов стражников дойдет критичность ситуации…

Стоящий с краю змееносец сделал пару шагов в сторону и снова что-то крикнул, но явно не нам. А вот это уже плохо!

– Бежим! – крикнул я, сворачивая в узкую боковую улочку и толкая туда же Эписанфа.

Мы продвигались к храму, и с каждым нашим шагом бой разгорался все сильней. Вопли стражников, звон мечей, хрипы умирающих… Вдобавок ко всему, будто в насмешку и над нами, и над стражниками, на улицу повалили толпы зевак. Должно быть в этих краях давненько не было войны, или эти змееносцы не знали страха, ибо то, что в других землях заставляет горожан запереть окна и двери и забиться в самый темный угол жилища, у местных вызывало живейший интерес. Люди целыми семьями высыпали на пороги домов, и скоро, несмотря на ранний час, улица бурлила народом, как ярмарка в базарный день. На наше счастье город еще кутался в предрассветные сумерки, и даже с факелом нелегко было разглядеть, кто есть кто в этой отчаянной свалке. Даже набежавшие стражники пока не очень-то понимали, с кем имеют дело, и дрались, похоже, лишь потому, что дрались и мы. Однако восток неумолимо светлел, приближая мгновение, когда кто-нибудь бросит короткий взгляд на наши лбы, и над фанатичной толпой взметнется страшный в здешних местах вопль: «Чужаки!!!»

До холма оставалось немного, он закрывал уже полнеба, нависая над нами мрачной неприступной громадой, казавшейся погибельно-черной на фоне возрождающегося к жизни горизонта. Теснимые стражниками, мы свернули на одну из тех узеньких улочек, на которые у Бурдюка был поистине собачий нюх. Темная, как мышиная нора, и узкая настолько, что и два человека с трудом смогли бы на ней разойтись, от прочих она отличалась еще и тем, что сюда не выходила ни одна дверь.

Мы с Глазом и с Эписанфом оказались за спинами Гиеагра и Бурдюка; те же копьями отбивались от наседавших стражников. Скоро земля стала скользкой от крови и покрылась трупами, но, несмотря на столь мощную оборону и огромные потери, стражники и не думали прекращать бой, снова и снова с остервенением бросаясь в атаку. Нам оставалось лишь отступать, моля богов о том, чтобы на помощь врагам не подоспели лучники.

– Обезьянья кишка, а не улица! – воскликнул Глаз. – Бурдюк, куда она ведет?

– К храму, – выдохнул Бурдюк.

– Темно, как в заднице у обезьяны, – продолжал развивать тему Глаз. Кровавая потеха шла без него, и это его ужасно злило.

– Зато нет зевак, будь они… – это Гиеагр вонзил копье в живот какого-то бедолаги и повернул древко, так что конец фразы потонул в предсмертном хрипе.

– С ними было веселей, – не унимался Глаз.

– Навеселишься еще! – рявкнул Бурдюк. – Верти башкой, следи, чтоб с другой стороны никто не показался!

Смекнув что к чему, Глаз крадучись устремился вглубь этой странной улицы. Мгновение – и он исчез в серой пелене предрассветных сумерек. Еще какое-то время мы пятились по узкому проходу меж глинобитных стен, пока не услышали его полный ярости крик:

– Тупик! Будь все проклято, здесь – тупик!

Улица изогнулась дважды, и перед нами действительно выросла глинобитная стена в три человеческих роста высотой. Прямо за ней возносился к небу крутой бок холма. Глаз, Эписанф и я бросились к стене, заметались в надежде найти хоть какую-нибудь лазейку, но тщетно – безвестные строители потрудились на совесть.

Увидев, что мы в ловушке, стражники ослабили натиск, а потом и вовсе отступили. Их было очень много, так что «бутылка», в которую мы угодили, оказалась запечатанной более чем надежно.

Обе стороны – и мы и они – оказались в некоем странном равновесии в ожидании события (какого – наверняка не знал никто), которое подсказало бы выход из этой безвыходной ситуации. Смешно, мы даже не могли вступить в переговоры, ибо не понимали языка друг друга. Да и к чему переговоры, если ни одна из сторон не собиралась уступать.

– Светает… – проговорил Эписанф, когда мы прекратили свои отчаянные поиски. – Скоро около этого места соберется весь город…

– И что с того? – буркнул Глаз. – Не только мы в мышеловке, но и эти, – он кивнул в сторону стражников. Ни вперед, ни назад. А остальные-то как сюда доберутся?

– Запросто, – подал голос Гиеагр. – Подгонят с той стороны пару метательных машин и закидают нас камнями. Или горшками с горящей смолой. А могут просто разрушить стену и ударить всем скопом.

– Все проще, – сказал Эписанф. – Два добрых каменщика у выхода из тупика, и через три дня мы умрем от жажды.

– Спасибо тебе, Бурдюк, за то, что выбрал безопасный путь, – подытожил Глаз. – Бурдюк?.. – Он удивленно завертел головой. – Эй, ты где?

Изумление Глаза было столь неподдельным, что я невольно тоже обернулся. Бурдюк? Да вот же он, только что стоял здесь, вот на этом месте… Стоял да вдруг исчез! Я обвел взглядом попутчиков… Боги, куда он мог пропасть?!

– Бурдюк! – позвал я. – Где ты? Эй, Бурдюк!

– Не ори! – донесся вдруг из ниоткуда раздраженный голос пузатого разбойника. Он звучал приглушенно, будто исходил из-за какой-то преграды. – И перестаньте вертеть головами, как полоумные, пока болваны из местной стражи не поняли, что к чему.

Обернувшись к стражникам, я увидел, что те, привлеченные нашими возгласами, подняли оружие.

– Нам тоже неплохо бы понять, что к чему, – процедил Глаз, хотя по его виду было ясно, что он улавливает суть происходящего. Сделав шаг, он встал рядом с Гиеагром, на то место, что так загадочно покинул Бурдюк.

– Молодчина, Глаз! – похвалил голос. – Теперь Эписанф. Старик, слышишь меня?

– Слышу, – отозвался философ.

– Встань точно за спиной Гиеагра.

Эписанф повиновался. Я не сводил с него глаз, отчаянно гадая, что же за фокус выдумал этот выжига Бурдюк.

– Видишь, из стены торчит кирпич? – снова донесся голос разбойника. Философ кивнул. – Толкни его ногой. Только тихо!

Я затаил дыхание, вглядываясь в плотные сумерки, что клубились еще у наших ног. Едва Эписанф носком башмака дотронулся до чего-то там, прямоугольный пласт земли вдруг провалился вниз, крутанулся в полутьме и встал на место. А Эписанф исчез.

– Мильк, теперь ты, – распорядился Бурдюк. – Потом Глаз и Гиеагр. И шустро, пока туземцы не пришли в себя!

Сделав несколько шагов, я оказался у Гиеагра за спиной, на том самом месте, где только что стоял Эписанф. Нужно было торопиться. Гиеагр и Глаз, стоя плечом к плечу, конечно, изрядно перекрывали видимость, но только слепой не заметил бы, что теней за их спинами с каждым мгновением становится все меньше. Когда же исчезнет Глаз…

Опустив глаза, я приметил узкий прямоугольник кирпича, выступающий из стены. Легкое нажатие – и вдруг земля ушла из-под ног и я ухнул в затхлую, пахнущую плесенью тьму. Тотчас чьи-то мощные руки подхватили меня, поставили на ноги.

– Добро пожаловать, парень, – раздался над самым ухом голос Бурдюка.

– Что это за место? – прошептал я, стараясь разглядеть хоть что-нибудь в поглотившем нас кромешном мраке.

– Воровской лаз, – ответил Бурдюк. – Старая штука, которую знают даже в такой дыре. Эй, Глаз! – Он возвысил голос, чтобы было слышно на поверхности. – Твоя очередь! Гиеагр, не мешкай, ныряй сразу за ним!

Спустя несколько секунд вся компания оказалась в сборе. Жаль, копья пришлось оставить снаружи, их было бы просто не протащить в эту нору. Сверху поднялся крик, стражники забухали сапожищами над нашими головами, замолотили древками копий в крышку потайного лаза, отчего замаскированные глиной доски жалобно застонали. И все же у нас была хоть и крошечная, но фора, которой мы и воспользовались, чтобы убраться как можно дальше.

Подземный ход был не таким уж длинным. Полсотни шагов – и мы оказались в крохотной комнатушке. Было очень темно, лишь сквозь щели в потолке пробивался неверный желтоватый свет. В дальнем углу угадывалась лестница, а над ней – очерченный светом прямоугольник лаза.

– Мне сдается, над нами лавка какого-то хитрована-купчишки, – сказал Бурдюк.

Как будто в подтверждение его слов наверху что-то зашуршало, от края до края пробежала тень – не иначе, тащили волоком мешок или корзину.

– Там люди, – зашептал Эписанф. – Останемся здесь, подождем…

Ему не дали договорить. Откуда-то из тьмы донесся оглушительный треск, сменившийся звоном и грохотом – будто рухнула полка в лавке жестянщика. Перекрывая весь этот шум, грянул дружный солдатский гогот.

– Вот тебе и ответ, философ, – произнес Гиеагр. – Остолопы открыли лаз.

– Они его взломали, – прорычал Бурдюк. – Только стражники способны на такое!

– Зато они избавили нас от сомнений! – заявил Гиеагр. – Вперед!

Он бросился к лестнице. Несколько шагов по скрипучим ступенькам – и герой, откинув крышку лаза, покинул подвал. Наверху случился маленький переполох, кто-то закричал, послышался звон посуды, но тотчас все стихло. Мы бросились следом. Глаз, поднимавшийся последним, вытянул за собой лестницу.

Перед нами предстала забитая мешками и корзинами кладовка. Не сговариваясь, Бурдюк и Глаз схватили несколько мешков, выглядевших потяжелее, и завалили крышку люка.

Я тем временем огляделся. У двери, в свете единственной масляной лампы (вторая разбилась, ее осколки темнели на полу в луже разлитого масла), я увидел Гиеагра и упитанного коротышку, облаченного в какие-то пестрые тряпки. Гиеагр приставил к его горлу меч, так что толстяк вынужден был стоять на цыпочках, если не хотел лишиться кадыка. При этом он не сводил затравленного взгляда с губ героя, тогда как тот, артикулируя как заправский оратор, повторял на всех знакомых ему языках:

– Ты можешь провести нас к храму? Ты меня понимаешь, ублюдок?

Без всякого сомнения, туземец не понимал ни слова, и это несказанно бесило Гиеагра. Казалось, еще несколько мгновений, и смертоносный кинжал напьется кровью, но тут в дело вступил Эписанф. Отстранив руку Гиеагра, он жестами изобразил гору и храм на ней, а потом жестами же показал толстяку, что тот должен нас провести туда. Коротышка закивал, засуетился, опрометью бросился вон из кладовой; мы последовали за ним.

Миновав несколько затхлых полутемных помещений, мы внезапно почувствовали дыхание свежего ветра. Мгновение – и яркий утренний свет ударил в глаза: мы оказались на улице. Прямо перед нами возносился вверх каменистый склон холма, от которого нас отделяла площадь шириной в две сотни шагов, до краев запруженная народом.

– Вот и вышли затемно. – Бурдюк в досаде сплюнул. – Что будем делать, счастливчики? – Вместо ответа Глаз поудобней перехватил меч, но на его запястье тотчас легла ладонь Бурдюка. – Вопрос был риторический! Думаю, стоит попытаться смешаться с толпой и сделать хоть пару шагов, никого не увеча.

– Да ты просто агнец сегодня, – прогудел Гиеагр. – Ставлю на пятьдесят шагов, если очень повезет. Если перевяжем лбы тряпицами, можем продержаться и все сто. Эй, ты… – Он повернулся к хозяину лавки, но того уже и след простыл. Зато где-то в глубине помещения раздался треск ломаемых досок, приглушенные крики и лязг доспехов…

– Поздно! – вскричал Эписанф. – К храму!

Мы двинулись сквозь толпу.

Пятьдесят шагов… Ха! Четверо перемазанных кровью чужеземцев стали центром внимания с первых же секунд.

Толпа становилась все гуще. Вернулось ощущение, не покидавшее меня в лесу: мы словно прорывались сквозь бесконечные тенета ненависти, опутывавшие нас, облеплявшие со всех сторон. Нас пока не пытались остановить, но чем ближе к храму, тем больше злобы отражалось во взглядах туземцев.

– Какие приветливые хари. Скоро в нас полетят камни, – процедил Глаз еле слышно, будто слова его могли быть понятны кому-то, кроме нас.

– Мы должны ударить первыми, – так же тихо ответил Гиеагр. – Иначе несдобровать.

– Нам в любом случае несдобровать, – проговорил Бурдюк. – Но если есть возможность пройти еще хоть несколько дюжин шагов, не ввязываясь в драку, я бы…

Его слова потонули в хриплом реве, раздавшемся слева от нас, на дальнем краю площади. Все головы тотчас повернулись туда. Я приподнялся на цыпочки, пытаясь разглядеть хоть что-нибудь, но при моем росте это было почти безнадежным делом. Зато гигант Гиеагр прекрасно все разглядел.

– Конный отряд! – бросил он. – Не иначе, по наши души.

Едва заслышав это, Глаз взмахнул мечом:

– Ну пошло веселье!

– Хэй-а! Хэй-а! Хэй-иии! – закричал страшным голосом Гиеагр. Меч грозно засверкал в его руках, подобный ослепительной молнии, разящей нечестивцев.

И мы обрушились на туземцев, щедро раздавая тумаки и угощая особо упрямых острым железом. Толпа с визгом раздалась, а мы бросились в образовавшийся проход, как бросаются ярые псы, разделяющие пополам стадо глупых овец.

Но как нам легко было двигаться к цели, так же и нашим преследователям – отряду конных стражников. Наш бег подстегивал тяжелый топот их коней и приветственный вопль толпы, становившийся все громче и ближе…

Когда до склона холма оставалось не больше пятидесяти шагов, в нас полетели камни. На наше счастье толпа была слишком плотной, и большинство снарядов, пролетев мимо, ранили туземцев, но два или три попали в Гиеагра и Бурдюка, а один угодил Эписанфу в плечо, едва не сбив философа с ног.

Мы продолжали мчаться вперед, останавливаясь лишь за тем, чтобы напоить клинки кровью очередного смельчака, вздумавшего загородить нам дорогу. Конский топот стремительно приближался, но мы уже находились у самого склона. Здесь нам снова повезло: подножие холма оказалось изрыто промоинами от дождевых потоков, испещрено ходами и галереями, пробитыми в скале за долгие века. В последнюю секунду мы юркнули в один из проходов, а неудержимая волна конницы за нашими спинами с грохотом разбилась о скалы.

Судя по всему, неудачный маневр конной стражи и наше исчезновение привели туземцев в замешательство, что дало нам крошечный выигрыш во времени. И клянусь, мы не растратили зря ни единого мгновения, дарованного нам богами. Подстегиваемые криками, доносящимися снаружи, мы петляли по запутанным темным коридорам, стремясь как можно дальше оторваться от преследования. Лишь сочтя, что сумели уйти достаточно далеко, мы позволили себе остановиться в крошечной пещерке, освещенной тусклым светом, льющимся из узких промоин в потолке.

– Хвала богам, – просипел Эписанф. Ему никак не удавалось отдышаться. – Хвала богам, я заметил, мы огибали холм справа.

– Что же здесь такого замечательного? – осклабился Гиеагр. – Мы что, двигались в твоем любимом направлении?

– Если мои сведения верны, мы двигались в сторону ближайшей лестницы для прислуги, и она приведет нас к храму.

– Эписанф полон сюрпризов, – процедил Бурдюк. – Как всегда, впрочем.

Философ пропустил его замечание мимо ушей. Справившись наконец с дыханием, он обошел пещерку кругом, внимательно разглядывая стены.

– Чего ты ищешь? – спросил я.

– Знаки, – ответил старик. – Я думаю, варвары должны как-то метить эти проходы, чтобы не заблудиться. Здесь же настоящий лабиринт.

– Это если они пользуются вот этим самым проходом, – заметил Бурдюк. – Но может статься, что они никогда не захаживают в эту пещеру. Уж больно дикий у нее вид. Если здесь кто-то и появляется, то только сбившись с дороги.

– Угу. Раз в сто лет. Какие-нибудь идиоты вроде нас, – проворчал Глаз.

– Глаз, дружище! – вскричал Бурдюк. – Да ты оказывается способен иронизировать.

– Я много на что способен, когда зол, – скривился Глаз. – А сейчас я просто вне себя. Ну что, старик, ты нашел свои «знаки»?

Эписанф покачал головой:

– Нет. Но чуть раньше я видел следы копоти на потолке в одном из коридоров. Надо вернуться туда.

Мы двинулись за ним и несколько минут петляли по узким проходам, усыпанным сором и камнями. На наше счастье, изъеденная временем и дождями подошва холма представляла собой нечто вроде огромного каменного сита. Щели в потолке и стенах попадались на каждом шагу, и света, льющегося из них, вполне хватало на то, чтобы идти вперед, не боясь свернуть себе шею.

Скоро мы вышли в тот коридор, о котором говорил Эписанф. Потолок здесь и впрямь был черен от копоти, а пройдя несколько десятков шагов, мы наткнулись на поворот в галерею, ведущую вглубь холма. Наружный свет уже не проникал сюда, но путь освещали масляные лампы, висящие на цепях под потолком.

Приободренные, мы двинулись по этому коридору, но уже через полминуты оказались у развилки.

– Сворачиваем вправо, – сказал Эписанф.

Мы свернули вправо. Через короткое время перед нами явилась еще одна развилка, и мы снова последовали за философом. Потом снова, и снова, и снова… Иногда вдали слышались голоса и отблески факелов метались по стенам, и тогда нам приходилось сворачивать в темные коридоры, вжиматься в ниши, чтобы укрыться от преследователей.

Мы блуждали по лабиринту больше часа, изредка останавливаясь, чтобы осмотреться и выработать новый план. Всякий раз Эписанф заявлял, что мы на верном пути и цель близка, но с каждым разом в голосе его звучало все меньше уверенности. В одну из таких остановок Глаз вдруг схватил философа за плечо и развернул к себе.

– Хватит юлить, проклятый старикашка, – процедил разбойник сквозь зубы. – Мы заблудились из-за тебя!

Эписанф попытался высвободиться, но пальцы Глаза впились в плечо философа подобно медным крюкам.

– Я прикончу тебя, – прохрипел одноглазый варвар. – Сожалею, что не сделал этого раньше, но видно боги так судили, чтобы сдохнуть тебе в этой вонючей норе.

– Ты не сделаешь этого, – зашипел в ответ Эписанф. – Не сделаешь, потому что сдохнешь здесь без меня. И остальные, если хотите прикончить старика, – подумайте. Крепко подумайте. Только я знаю приметы, только я знаю, как найти путь…

– Это меня и беспокоило все время нашего знакомства, – вступил в разговор Бурдюк. В руках его тускло блеснул кинжал.

Эписанф бросил на оружие затравленный взгляд.

– Бурдюк, ты же умный человек, – в голосе философа послышались просительные нотки, – ты же понимаешь…

– Да, я понятливый, – кивнул Бурдюк. – И мне очень жаль, что я такой умный и такой добрый. Потому что, будь я другим, я бы еще там, в Хроквере, насадил тебя на шампур и поджаривал бы над углями до тех пор, пока ты не выложил бы мне все свои секреты, будь они прокляты. Но я человеколюбив. Я думал, что понял тебя, вошел в твое положение, думал, что у нас общие цели…

Бурдюк сделал шаг к Эписанфу.

– Но они у нас общие, клянусь, общие! – вскричал философ.

– …А ты так коварно меня обманул, – продолжал Бурдюк. – И за это Глаз спустит с тебя шкуру. С живого. Жаль, я лишен удовольствия сделать это самолично, но Глаз постарается за нас обоих. Правда, Глаз?

– Еще как! – кровожадно осклабился Глаз. – Тонкими полосами. Гарантирую тебе несколько незабываемых часов, старик. Одолжишь мне кинжал, Бурдюк?

– Будьте вы прокляты! – закричал Эписанф. – Я заблудился, понимаете вы, тупоголовые варвары?! Просто за-блу-дил-ся!

– А это мы скоро узнаем, – процедил Бурдюк. – Доподлинно скоро узнаем, заблудился ли ты, или задумал избавиться от нас, а Зеркало прибрать к рукам. Глаз еще только возьмется за дело, а ты уже все расскажешь. Правда, друг?

– Без всяких сомнений, – оскалился Глаз. – Давай кинжал, дружище. Приступим…

Но кинжал так и остался в руках у хозяина. Гиеагр, все это время державшийся в тени, вдруг встал между Бурдюком и Глазом.

– Оставьте философа в покое, – прогудел герой. – Он заблудился. А если кто-то сомневается, пусть попробует спустить шкуру с меня.

– Ты сам напросился, – прорычал Глаз. – Давно об этом мечтаю…

– Послушай, Гиеагр. – Бурдюк жестом остановил приятеля. – Я понимаю, ты защищаешь земляка. Но рассуди здраво, ведь он…

– Он всего лишь философ, чересчур доверившийся своим свиткам, – перебил Гиеагр. – Он не заблудился раньше лишь потому, что маршрут был прост и прям, будто древко копья: иди на север и не ошибешься. А здесь, в лабиринте, он заплутал, как малое дитя. Здесь он бесполезен. Зато у меня есть проводник. Непогрешимый и всезнающий.

– Что ты мелешь, какой проводник? – в досаде воскликнул Бурдюк. – Кто у тебя может быть?

Гиеагр взмахнул рукой:

– Смотри.

Повернув голову, я задрожал. В нескольких шагах от нас, окутанная призрачным сиянием и вместе с тем казавшаяся удивительно реальной, такой теплой и живой, стояла Фаэнира.