ГЛАВА 20
Тоскуя по свободе, Маргарита совсем перестала ценить уют и покой своей магической тюрьмы, но жизнь вскоре показала ей, что может быть и хуже.
Наколдовав себе путем самоисполняющихся желаний серебряный кофейник с ароматным кофе, пару ломтиков французского сыра и колоду карт для пасьянса, Маргарита собралась было провести очередной скучный вечер с максимальным комфортом, раздумывая, где бы сервировать кофейный столик – в садике у южной стороны ее апартаментов или на морском берегу, как ее жилище сотряслось от дикого скрежета и грохота.
То ли рядом с ее обиталищем сам собой возник трубопрокатный цех, то ли какие-то великаны по-соседству вручную обтачивали металлические болванки, определить было трудно, но Маргарите никогда еще не доводилось слышать таких мерзких и отвратительных звуков, от которых раскалывалась голова и вздрагивало сердце.
Эти звуки произвели некую перемену в состоянии Маргариты – как и в тот роковой момент, когда она оказалась втянутой в ловушку, пленница кувшина ощутила собственную невесомость. Ее снова неудержимо повлекло куда-то вверх… Это был путь на волю – вырвавшись из созданного собственным воображением кукольного мирка, размещенного внутри магического кувшина, Маргарита увидела круглый тоннель, ведущий к свету: пробку из горлышка кувшина вытащили. Теперь только одно усилие, и вот он – реальный мир за границами ее тюрьмы! Там настоящий солнечный свет, настоящие деревья, город, а в городе – люди!
Маргарита рванулась вверх… и поняла, что по-настоящему оторваться от своей темницы все равно не может. Она облачком парила над горлышком кувшина, но проклятый заколдованный сосуд не отпускал ее, готовый вот-вот вновь затянуть в свое нутро. Стала очевидной и причина ужасающего шума – Михаил тер стенку кувшина монеткой, а внутренняя акустика искажала эти звуки, которые едва не свели Маргариту с ума…
Заметив, что его труды увенчались успехом и джинн, в которого обратилась родственница, явился, Михаил злорадно усмехнулся:
– Добрый день, сударыня. Надеюсь, вы неплохо устроились на новом месте?
Пленница ничего не ответила. Во-первых, было непривычно разговаривать, находясь в газообразном состоянии, а во-вторых, беседовать о чем бы то ни было с мерзавцем фон Ганом вообще оказалось противно.
– Не желаете отвечать? – Голос Михаила стал сухим, как лежалая вобла. – А придется. Вы хотя бы понимаете, что вы полностью в моей власти? Вы – раба этого кувшина, а я его владелец, стало быть, вы – моя раба! И я повелеваю тебе, жалкая тварь, отвечать, когда твой хозяин задает тебе вопросы.
Михаил быстро вживался в образ повелителя и даже отказался от всех остатков вежливости. Маргарита почувствовала, что не может молчать. Она только надеялась, что говорить ее заставил не хамский приказ Михаила, а уязвленное чувство собственного достоинства.
– Допустим, то, что вы говорите, – правда. Заметьте, я не сказала просто «правда», я сказала «допустим». Я не верю в вашу безграничную власть и не собираюсь ей подчиняться!
Лицо Михаила исказила гримаса.
– Не выводи меня из себя. Тебе лучше сразу признать свое поражение. Если ты будешь послушной, я готов пойти на некоторые уступки и даже в чем-то облегчить твое положение. Но если…
Маргарита даже не дала ему договорить. Кольцо Бальдра, магическое кольцо, не раз помогавшее ей в самых тяжелых испытаниях, было с ней. Удивительно, сама Маргарита напоминала скорее облачко, колебавшееся от малейшего дуновения ветра, чем человека, и тем не менее кольцо крепко держалось на ее пальце и даже слегка пульсировало, словно напоминало о себе. Что ж, может быть, оно и не в силах совладать с магией кувшина, но поставить на место зарвавшегося наглеца, самоутверждающегося за счет чужих унижений, кольцу всегда было по силам. Маргарита подняла руку с магическим кольцом перед собой и строго произнесла:
– Со мной сила Бальдра! Я не желаю подчиняться приказам этого человека и выполнять его повеления!
Голос ее звучал зловеще, хотя джиннам, вероятно, так и надлежит общаться с врагами. Михаил от неожиданности растерялся, побледнел и не сразу нашелся с ответом.
– Ты – раба кувшина, – закричал он наконец. – То, что ты желаешь или не желаешь, никого не интересует. Желать здесь могу только я. И я повелеваю…
Михаил задумался… Не так-то просто спонтанно повелеть что-либо джинну, не бутербродов же с чаем попросить, в самом деле.
– Я повелеваю… Эй, ты! Принеси мне ларец с драгоценными камнями!
Маргарита прислушалась к собственным ощущениям и с радостью обнаружила, что никакого патологического стремления исполнять волю фон Гана у нее не наблюдается. Более того, скептически хмыкнув, она продолжила дискуссию:
– Для повелителя джиннов у вас слишком убогая фантазия! Ничего не выдумали поинтереснее какого-то дурацкого ларца! Вечные вариации на тему «Тысячи и одной ночи»… А как насчет отечественной классики? Может, желаете цветочек аленький? Я как раз вырастила у себя в кувшине неплохую гераньку.
– Что вы несете? На черта мне ваш цветочек вяленький? – взвился Михаил.
Маргарита непроизвольно отметила, что он снова перешел на «вы». Успех следовало закрепить – психологическая атака противника дает результаты не хуже, чем артиллерийская.
– Да, для повелителя джиннов вы слишком капризны. Аладдин, к примеру, довольствовался обычно тем, что дают. И ничего, вошел в историю. Ишь, цветочек ему не по вкусу! Ничего другого, друг мой, вы не получите! Жадины всегда остаются с носом. А я, как вы заметили, вам не подчиняюсь. И никогда не подчинюсь… Судьба наверняка припасла для меня иные радости.
Лицо Михаила искривила злобная гримаса.
– Но вы попали в рабство. Вы – раба кувшина и не сможете покинуть своей тюрьмы. И сидеть вам там, голубушка, до тех пор, пока не признаете мое господство и не согласитесь служить мне.
– Ой-ой-ой! Человек, выросший в России, так закален жизнью, что готов практически ко всему. А мне удалось создать в своей тюрьме уют. Вы бы посмотрели, как там мило! Хотя вас я туда не приглашаю.
С этими словами оставалось только вернуться обратно в кувшин. Маргарита полагала, что ей, несмотря на газообразное состояние, удалось сделать это с чувством собственного достоинства. И только оказавшись внутри своего узилища, она разрыдалась от отчаяния… Хорошо, что ее враг не увидел этих слез – ни к чему доставлять фон Гану подобное удовольствие. Да и вообще… Плачущая женщина – такое вульгарное зрелище. Но кто бы знал, как хотелось ей на волю!
Размазывая слезы по щекам, Маргоша вздохнула и напомнила сама себе:
– Ладно, все могло быть хуже. По крайней мере, я все еще жива…
Кот, под незатейливой полосатой шкуркой которого скрывался дворецкий княжны Оболенской, направился в довольно далекое для обычного кота путешествие. Он несколько раз переходил улицу, сворачивал в арки, пробегал проходные дворы, вышел на набережную Мойки и плелся по ней пару кварталов… Наконец цель его путешествия была достигнута. Кот вышел к мусорным бакам в глубине одного из старых питерских дворов-колодцев. Здесь он замер, поджидая кого-то. Со стороны казалось, что какой-то усталый бродячий кот просто задремал у помойки, убаюканный запахами несвежих колбасных шкурок и рыбных костей, распространявшимися вокруг…
Но к коту уже со всех лапок бежала крыса, шмыгнувшая из подворотни.
Крыса попискивала на ходу, и даже довольно громко, но никто, кроме кота, не понимал, что она кричит:
– У меня такие новости! Что происходит в доме хозяина, я просто не могу передать… Это уже ни на что не похоже! Я пережила эмоциональный шок!
Кот мяукнул, поощряя ее к более обстоятельному рассказу.
– Что случилось, душа моя?
Крыса дотянулась мордочкой до уха кота и что-то горячо зашептала.
– Быть не может! – воскликнул кот. – Вот уж от кого я не ждал подобного коварства! Разрази меня гром, если этот господин не воображает, что он великий чародей! Хотя мне дали понять, что сегодня мое присутствие в доме госпожи нежелательно, полагаю, нам все же следует немедленно довести до ее сведения новые обстоятельства.
– Но мне неловко, – помялась крыса. – Нас всегда учили хранить тайны и не выносить из дома сплетни о хозяевах…
– Иногда не грех и поступиться принципами, – веско заметил кот. – Тем более к сплетням данное дело отношения не имеет. А вот попустительствовать злодейству – грех!
Вскоре прохожие на Моховой улице могли бы наблюдать забавную картинку – по панели вдоль домов во весь опор несся тощий облезлый кот, верхом на котором сидела крыса, вцепившаяся в его шерсть лапками… Могли бы. Но почему-то никто, совсем никто не обращал на серую наездницу внимания.
Фон Ган во время разговора с Маргаритой чувствовал себя не в своей тарелке и поэтому допустил ряд досадных промахов. Эх, не так, не так нужно было держаться с этой наглой москвичкой!
Но такого отпора он просто не ожидал… И главное, не ожидал того, что ей удастся освободиться от принудительной службы ему, хозяину кувшина! Да, чары старого медного горшка еще удерживают Маргариту в подчинении, но… при этом она ведет себя не так, как подобает джиннам. Она уже наполовину свободна. И даже если держать ее в кувшине целый век, практического использования ее магических способностей Михаил может и не добиться. Ладно… Отчаиваться рано. То, что ему удалось устранить конкурентку, само по себе имеет большую практическую ценность. Нет человека – нет проблемы, как говаривал бывший вождь, учитель и отец. Не стоит забывать уроки истории.
Предавшись этим раздумьям, Михаил немного успокоился, однако ему все равно было не по себе. Если бы у него было больше магического опыта и хладнокровия, он бы ощутил присутствие рядом с собой некоей чужеродной субстанции.
Это братья Брюсы, умевшие, как и положено уважающим себя духам, проходить сквозь стену и обращаться в полных невидимок, пробрались в дом фон Гана. Стоять на посту у дверей этого дома, равно как и следить за «контактами» (Роман так до конца и не понял, что сие понятие означает, уж больно широко его трактовала валькирия), в данный момент, по мнению братьев, было ни к чему. Невидимые и неслышимые, они просочились в обиталище молодого чародея, чтобы разобраться на месте, что к чему. И не пожалели.
Теперь они выразительно переглядывались, перешептывались, а горячий Яков даже хватался за шпагу, норовя наколоть на нее фон Гана.
– Постой, брат, – останавливал его Роман. – Сие неблагородно – пребывая в невидимости, поднимать шпагу супротив безоружного… Подобно злодейскому удару из-за угла.
– Собаке – собачья смерть! – огрызался Яков. – Сам-то он не больно к благородству стремится. Вооружившись гнусным коварством, прекрасную даму содержит в узилище, каналья. Пребывать в кувшине – это же хуже всякого острога сибирского! Да еще посмел объявить ее рабою своею, пес смердящий!
– Ничего, твоя красавица дала сему мерзавцу добрый отлуп! Удивления достойно такое мужество, проявленное госпожой Маргаритой в столь плачевных обстоятельствах…
– Комплименты лучше прибереги, брат, чтобы красавице самолично высказать. А сейчас надобно спасать ее от похитителя.
Роман задумался:
– Разве что кувшин у фон Гана унесть? Так и красавицу из рук его вырвем. Но вот как чары его гнусные разбить, дабы вернуть Маргарите прежний облик и вольную жизнь, этого я никак не удумаю.
– Эту тайну мы у мерзавца силой вырвем, – пообещал Яков. – Эх, нацепил бы я его на шпагу или в Неву бросил в мешке с каменьями, да придется пока воздержаться. Пущай допреж тайну откроет.
– Ладно, пока суд да дело, бери кувшин со своей прелестницей, и полетим-ка в дом княжны. Маргарите у тетушки под крылом лучше будет, даже и в кувшине сидючи.
– А этого что, на воле гулять оставим? – Яков кивнул на фон Гана, мрачно размышлявшего о своем.
– Можно было бы мерзавца и с собой прихватить, но этакого борова мы с тобой, брат, только вдвоем дотащим, тяжеленек будет. А у нас в руках кувшин! Ценность великая. Расколем об камни, оборони создатель, и беды не оберешься. Прелестница твоя так никогда к прежнему облику и не вернется.
– Так что же делать прикажешь?
– А напустить на него сонные чары, – хмыкнул Роман. – Пущай отдохнет, болезный.
Неудивительно, что Михаилу фон Гану было не по себе в присутствии двух язвительных и могучих духов. И когда его веки неожиданно смежил сон, он почувствовал себя лучше. Ощущение близкой опасности, навеянное смутными раздумьями, ушло, а яркие сновидения, сменяя друг друга, дарили отдых…
Братья Брюсы снова взмыли в небо. Но теперь они летели очень осторожно, оберегая драгоценную ношу. Яков прижимал к себе завернутый в плащ кувшин, словно спящего ребенка. А Роман летел немного ниже, готовый в любой момент поймать в воздухе магический сосуд, если Яков, паче чаяния, выпустит его из рук.
