Глава восьмая
ГЛАВНОЕ – СОГРЕТЬСЯ!

Буська, оставившая костер и отправившаяся в ближнюю разведку, стала свидетелем лишь самого финала разыгравшейся на реке трагедии, увидев огромную рыбину, пробившую лед и сначала поднявшуюся в воздух, а затем рухнувшую обратно, и еще – Тубуза, затаскиваемого течением под лед. На миг Буська представила, как он крутится там, подо льдом, возможно, молотит по нему снизу руками, в бесполезной надежде пробить смертельный панцирь. Подумала, что, возможно, через несколько секунд увидит сквозь прозрачную преграду лекпина, проносимого мимо стремительным течением, что, возможно, даже встретится с ним взглядом…

Думать дальше не было времени. Гномиха выскочила на ледяную гладь, присев, заскользила по ней, одновременно вытаскивая из поясного ремня не занятой топориком рукой метательный шип, и когда отдалилась от берега примерно на то же расстояние, на котором провалился Тубуз, с размаху воткнула шип в лед и для верности вколотила его поглубже обухом топора. Через секунду таким же способом вколотила по соседству второй шип, затем – третий и четвертый.

Лед под ней слегка треснул, и Буська посчитала это хорошим признаком – значит, не очень толстый. Выполнив ловкий маневр, она развернулась и теперь плашмя лежала на льду, зацепившись сапогами за надежно вбитые шипы. И сразу же начала молотить перед собой топориком лед, с расчетом вырубить перпендикулярную берегу полынью шириной не меньше полуметра и длиной – сколько получиться.

Все делалось очень быстро – стремительно мелькал топорик, во все стороны летели осколки льда и брызги воды. Гномиха моментально промокла с головы до ног, но сейчас это было не важно. Она успела выполнить задуманное и осознала это как раз в тот момент, когда заметила под собой, под покрывшимся трещинами льдом чей-то плывущий силуэт. Перехватив топор в левую руку, Буська опустила правую в воду по самое плечо и, когда растопыренных пальцев коснулось что-то твердое, сжала это мертвой хваткой и резко потянула улов на себя.

«Улов» не оказал сопротивления – наоборот, сам рванулся вверх. Но каково же было удивление «рыбачки», когда вместо лекпина из воды показался отчаянно барахтающийся волк, которого Буська, будто котенка, держала за шкирку! Она не разжала пальцев и продолжала тянуть зверя, пока тот не выбрался на лед на полусогнутые дрожащие лапы. Волк тут же попытался отпрыгнуть в сторону от полыньи, но не сумел. И не из-за того, что Буська держала его за шкирку, а потому что в воде все еще оставался его хвост, который оказалось не так-то просто вытащить!

Наконец Буська отпустила волка. Подавшись вперед и напрягшись наподобие вола, собравшегося стронуть с места тяжеленный плуг, зверь все-таки прыгнул. И вслед за ним из полыньи, словно пробка из бутылки шипучего вина, вылетел уцепившийся за волчий хвост Тубуз Моран…

От полыньи все трое отползали на разъезжающихся руках, ногах и лапах. А выбравшись на берег, гномиха, лекпин и волк долго сидели друг напротив друга, хватая ртами и пастью живительный воздух и постепенно осознавая, что каким-то чудом сумели обмануть ледяную реку.

В отличие от Тубуза, Буська не знала, каким образом подо льдом оказался волк, и тем более не знала, что он всего лишь несколько минут назад стал первопричиной гибели двух эльфов, с которыми гномиха училась на факультете. Поэтому у нее даже в мыслях не было задействовать против зверя топорик, лежавший у ее мокрых коленей. Зато Тубуз все прекрасно знал и до сих пор не протянул руки к оружию только потому, что на это не осталось никаких сил.

Вожак стаи обессилел не меньше, но оставаться рядом со своими природными врагами ему было нельзя. Пусть даже один из них только что спас его от верной смерти, пусть даже не без его помощи спасся другой. Те, кто передвигался не на четырех лапах, а на двух ногах, как были врагами волку, так врагами навсегда и останутся.

По очереди посмотрев в глаза обоим и втянув носом запах гномихи и лекпина, волк поднялся и, сдерживая прорывающуюся по всему телу дрожь, потрусил прочь – туда, где осталась его, наверное, уже насытившаяся стая…

Кот Шермилло не смог наблюдать за чудесным спасением лекпина, поэтому считал его погибшим. Спрятавшись за камнем, торчащим изо льда посредине реки, он молился кошачьим и всем остальным богам, чтобы никто из волчьей стаи, рвущей на берегу несчастного эльфа, не заметил лески, протянувшейся от берега к камню, не почуял сочащегося из кота страха. Как и все коты, Шермилло не очень дружил с собаками, ну, а уж с волками предпочитал бы вообще никогда не встречаться, тем более с целой стаей.

Никаких звуков до него не доносилось, и он не мог знать, по-прежнему ли стая находится на берегу или давно покинула место трапезы. Но все равно не высовывался. Правда, один раз чуть-чуть машинально не раскурил трубку, но вовремя спохватился, что дым может сразу его выдать, и решил перетерпеть. И только когда начало смеркаться, Шермилло высунулся из-за укрытия и с облегчением убедился, что в пределах видимости на левом берегу из живых существ никого не осталось.

Пора было думать, каким образом покинуть камень. Не ночевать же на нем! Да и профессор Пропст, возможно, все еще нуждается в помощи!

О том, чтобы по леске перебираться на левый берег – территорию волков, не могло быть и речи. Пусть даже где-то ниже по течению кто-то и разжег костер. Перспектива скользить по льду, никак не контролируя этого скольжения, тоже не радовала. Немного вдохновляло обладание спиннингом, оставленным бедолагой Тубузом. Эту рыболовную снасть Шермилло и решил применить с наибольшей для себя пользой..

Сначала требовалось освободить застрявшую на берегу блесну или хотя бы оборвать леску. До предела затянув тормоз катушки, Шермилло начал подматывать леску – до тех пор, пока она не натянулась струной, и стал тянуть дальше. К счастью, леска выдержала, а ветка сломалась, и вскоре Шермилло подтянул ее к себе и освободил запутавшуюся блесну, которую ее прежний владелец называл Большим Потниексом.

Пробовать забросить ее на правый берег было бесполезно – слишком далеко, да и деревьев там не было. Но сообразительный Шермилло уже придумал, как ее приспособить в своих целях. Приторочив тело Большого Потниекса к комлю спиннинга, чтобы крупный тройник мог свободно болтаться, кот принялся обматывать блесну леской, пока не прикрепил ее намертво. Теперь можно было попробовать ступить на лед, опираясь на оригинальное орудие и рассчитывая, что крючки будут цепляться за лед. Но Шермилло поступил по-другому.

Собравшись и покрепче сжав спиннинг, кот прыгнул как можно дальше от камня, сразу нарочно упал на брюхо и по инерции заскользил вперед, помогая себе, словно гребец на каноэ, отталкиваться ото льда этим псевдовеслом. К счастью, и спиннинг выдержал нагрузку, и Большой Потниекс не отвязался, исправно выполнив не свойственную блеснам функцию. И хотя по ходу движения Шермиллу два раза развернуло вокруг оси, но берега он все же достиг.

Вот только берегом оказалась вертикально уходящая вверх скала. Шермилло издал досадливый «мяв», не зная, что предпринять дальше: либо попытаться забраться на трехметровую высоту, либо двигаться вдоль скалы вверх или вниз по течению до приемлемого выхода. В любом случае со льда необходимо было убраться как можно скорей, – Шермилло очень любил кушать рыбу, но и очень не хотел сам попасть этой рыбе на обед, по примеру эльфа Баббаота.

– Эй, кто там орет? – раздался вдруг сверху картавый голос.

– Я это, я, Шермилло! – с надеждой откликнулся кот. – А ты кто?

– А я – гоблин Савва, – ответили сверху. – Первокурсник. Выступал на соревнованиях спиннингистов на Ловашне, а потом почему-то здесь, среди скал очутился. Что делать, не зна…

– Ладно, ладно, я тебе после скажу, что делать, – прервал гоблина Шермилло. – Ты меня вытащить отсюда сможешь?

– Вытащить? – переспросил тот.

– Ну поднять вверх, на скалу! А то здесь опасно, лед ненадежный, и вообще…

– А ты, то есть вы, по дереву подняться сможете? – вежливо поинтересовался Савва.

– Еще бы не смогу! – едва не завопил Шермилло. – Я же – кот, пусть и с когтями подстриженными!

– Тогда подождите чуть-чуть…

Наверху послышалась какая-то возня. Шермилло с нетерпением ждал, снедаемый сонмищем чувств – от все увеличивающегося страха оставаться на льду до жуткого желания закурить трубку. А в небе с каждой секундой становилось все темней и темней. Наконец прямо над головой Шермиллы из-за скалы начало что-то выдвигаться, все удлиняясь, затем резко стало опускаться, и кот еле успел отпрыгнуть от ударившего в то место, где он только что стоял, толстого конца дерева. Оно пробило лед, образовав полынью, и начало в нее погружаться. Не медля ни секунды, Шермилло запрыгнул на дерево и, как это умеют делать спасающиеся от собак кошки, вмиг оказался на его противоположном конце, с которого спрыгнул на ровную площадку и предстал перед открывшим рот гоблином.

– Ну что, первокурсник, как дела? – будто ничего не произошло, поинтересовался Шермилло и по-деловому принялся набивать табаком трубку.

– Нормально, – ответил оторопевший Савва. – Только холодно.

– Ничего, скоро согреемся, – пообещал кот и выпустил в темноту колечко ароматного дыма.

– Да что ты меня все время подгоняешь?! – не выдержал Тубуз. – Дай хоть отдышаться!

– Вперед, вперед! – Буська подтолкнула лекпина в спину, заставляя не идти, а бежать. – У костра отдышишься. Сейчас останавливаться нельзя, не то отморозишь себе что-нибудь, господин Тубузик.

– Ты на что это намекаешь? – оглянулся лекпин.

– Не маленький, сам должен понимать, – серьезно сказала Буська. И тут же, хихикнув, добавила: – На твой нос, на что же еще мне намекать…

Не найдя, что ответить, Тубуз счел за лучшее и в самом деле прибавить шагу, тем более что из-за поворота показалось пламя костра. Но отдыхать у тепла гномиха не позволила. Начинало смеркаться, и до темноты надо было заготовить побольше дров.

Ловко орудуя топориком, Буська первым делом повалила росшую поблизости ель и порубила с нее все ветки, объяснив Тубузу, что спать на лапнике гораздо теплее, чем на голом снегу. Затем очередь дошла до других ближайших деревьев. Мерзнуть и скучать было некогда: Буська рубила, Тубуз таскал и ломал сучья, орудуя выданным Буськой тесаком с толстым лезвием, другая сторона которого представляла собой пилу. По ее же указаниям лекпин вырезал несколько кольев и рогатулек… Закончили работать, когда рядом с костром выросла внушительная куча дров, вокруг почти совсем стемнело, а оба валились с ног от усталости.

От полыхающего костра исходил приятный жар, но Буська не собиралась расслабляться. Пора было просушить одежду и позаботиться об ужине. Гномиха вбила в землю под наклоном к костру несколько кольев и повесила на них курточку, от которой сразу пошел пар. Затем сняла с себя две нагрудные чаши с заостренными выпуклостями, которые были надеты поверх облегающей тело рубахи, заправленной в штаны.

Сделанные из меди и украшенные причудливой чеканкой, чаши крепились между собой медной же застежкой, а сзади – такой же тонкой, но прочной цепочкой. Эти чаши являлись частью традиционного женского костюма гномов и помимо украшения играли сугубо бытовую роль, препятствуя гномам-мужчинам, которые славились своими дурными манерами в отношении особ прекрасного пола, распускать руки.

– Держи, – сказала гномиха, протягивая чаши лекпину. – Пробей топором во льду лунку, набери в них воды и принеси сюда.

Тубуз машинально принял интимную часть женского туалета, но, вместо того чтобы выполнить просьбу, продолжал, хлопая глазами, смотреть на мокрую рубашку гномихи, прилипшую к груди. Хмыкнув, Буська повернулась к нему спиной, вытащила из штанов рубаху, медленно стянула ее с себя через голову и повесила ее на еще один кол.

Раньше Тубуз как-то не обращал внимания на прическу гномихи и поэтому с удивлением обнаружил, что она носит длинную косу. Буська сделала движение рукой, и коса рассыпалась, прикрыв оголенную спину золотой волнистой занавесью. Тубуз шмыгнул носом, а Буська завела руки себе за шею, перекинула волосы на грудь и только потом обернулась.

– Уже принес? – Девушка удивленно распахнула глаза. – Молодец, Тубузик!

– Я – нет, я – сейчас, – словно очнулся тот и, подхватив топор, бросился к реке.

– Топорик не утопи! – бросила вслед гномиха и засмеялась звонким переливистым смехом.

– Значит, никого не видел, говориш-ш-шь? – переспросил Шермилло у закончившего рассказ Саввы.

– Никого, – подтвердил тот. Гоблин действительно никого не видел после того, как очнулся среди скал. К реке он вышел совсем недавно, когда уже начало смеркаться. Сначала подумал, что перед ним ровное поле, и едва успел сообразить, что это река, как услышал мявканье Шермиллы.

– И следов никаких?

– Никаких!

– Ага. Ну тогда пойдем, – сказал кот и двинулся вдоль обрывистого берега.

– Куда идти в такую темень?! – изумился гоблин. – Давайте лучше здесь переночуем. Дрова вон есть, можно костерок разжечь, погреться…

– Значит, мы греться будем, а профессор Пропст – погибать, да?

– Нет! Почему погибать? А где профессор Пропст находится? – кричал в спину коту едва поспевавший за ним Савва.

– На берегу я его видел, выш-ше по течению. Лежал профессорище, – пояснил Шермилло. – А меня в это время по льду мимо пронесло. Река здесь какая-то ненормальная, лед в ней под наклоном замерз…

– А когда это было? – поинтересовался Савва.

– Гоблин, ты тупой или как? – обернулся Шермилло. – Когда попал на эту реку, тогда и было. А попал я на нее тогда же, когда и ты попал в свои скалы!

– А… ну да, ну да… – Не желая нарваться на очередной всплеск недовольства, гоблин прекратил расспросы.

Путь их лежал под уклон, и через некоторое время кот и гоблин спустились на заснеженный берег к скованной льдом реке. Темнота ничуть не мешала Шермилле с его кошачьим зрением; идущий за ним Савва старался ступать след в след. Наконец Шермилло остановился, принюхиваясь и тщательно осматривая все кругом.

– Вот тут профессорище лежал! – объявил он. – Вот и пуговица его, и… – Кот погладил лапой ближайший камень, поднес лапу к носу, лизнул… – Вот и кровь его… Из носа набежала… Видно, славненько приложился профессорище наш-ш-ш!

– А где же сам профессор-то? – подал голос Савва.

– Да! Где он? – повернулся к гоблину Шермилло.

– Я говорю, может, вы того…

– Чего? – Кот упер лапы в бока.

– Ну-у-у, того, то есть ошиблись, или…

– ОШИБЛИСЬ?! ИЛИ?! – Шермилло заграбастал Савву за шиворот и, приблизив пасть к гоблинскому уху, зашипел: – Ты это что же? Сомневаешься в правоте моих слов?! Запомни, зеленый, я никогда ничего не выдумываю и тем более никогда не вру! Коты не умеют врать! Так что если ты еще раз засомневаешься в том, что я сказал, – пеняй на себя!

– Ну да, ну да, господин кот, – затряс головой Савва. – Я не сомневаюсь, нет, не сомневаюсь…

– То-то! – Шермилло отпустил гоблина и, присев, стал обнюхивать снег. Перевел взгляд на лед и схватил гоблина за руку: – А это еще что такое?!

Впрочем, задавать этот вопрос не имело особого смысла, и так было ясно: у самого берега кто-то провалился под лед, оставив приличных размеров полынью, которая успела покрыться свежим ледком. Если же учесть, что на этом самом месте не так давно находился Женуа фон дер Пропст…

Со стороны берега послышался хруст снега. Кот облегченно вздохнул, надеясь увидеть своего любимого профессорищу. Но из-за камней вышел человек, превышавший габаритами Пропста, да и не носил профессор густой бороды, торчащей клоками в разные стороны.

– Эй, не пугайтесь, это я – Мохан, второкурсник с отделения спиннинга, – произнес человек.

– Да мы, собственно, и не собирались пугаться, – сказал Шермилло.

– Да, не собирались, – подтвердил Савва, перекладывая в руках увесистую дубинку, которую успел подобрать с земли.

– У вас еда какая-нибудь есть? – Мохан подошел ближе, и кот увидел, что бородач тоже вооружен дубинкой. – А огонь? Здесь холодно очень, а ночью, наверное, еще подморозит…

– Подожди ты с едой и огнем! – нетерпеливо перебил кот и спросил, боясь услышать самое худшее: – На этом месте профессор Пропет раненый лежал. Не знаешь, куда он подевался?

– Куда подевался – не знаю, – поморщился Мохан. – Но видел, как его и еще одного первокурсника какие-то карлики в горы утащили.

– ЧТО?! – Шермилло подскочил к второкурснику, который был выше него на две головы. – Что значит – утащили?

– Я в пещере прятался, а карлики мимо вдоль по берегу вверх прошли, неся их, связанных. – В голосе Мохана сквозило явное безразличие к судьбе своих земляков.

– И что же ты – не попытался их освободить из лап каких-то карликов? Вон ведь какой дылда! – Толстый меховой хвост кота заходил ходуном, показывая, что Шермилло близок к ярости.

– Даже не собирался! – с вызовом ответил Мохан. – Даже пальчиком пошевелить не собирался.

– Это почему же не собирался?

– А с какого я должен своей шкурой рисковать? Карликов много, а я один. Да и вообще мне твой профессор никогда не нравился. А его кафедру некрупной рыбы я бы давно распустил, – произнес Мохан, словно выплюнул в морду Шермиллы, столь злобную тираду и тут же выронил дубинку и взвыл от резкой боли: – А-а-а-а-а!

Кошачья лапа, пусть и с остриженными когтями, весьма болезненно сомкнулась у наглеца в районе паха, второй лапой Шермилло схватил второкурсника за шею и, брызгая слюной, громко зашипел:

– Ты не ори, не ори, любезный, ночь на дворе. А будеш-шь орать, я сейчас лапу-то поверну, и все тетки впредь будут тебе от ворот поворот давать. Понял?

– Отпусти-и-и… Больна-а-а-а…

– Чтобы не было больно, повтори сейчас же за мной такие слова: «Я никогда не буду говорить гадости про уважаемого профессора!»

– Я… никогда не буду… говорить… – Мохан запнулся, что мгновенно вызвало реакцию со стороны кота, и дальнейшее бородатый второкурсник выпалил скороговоркой: – Говорить гадости про профессора!

– ПРО УВАЖАЕМОГО ПРОФЕССОРА! – еще больше усилил хватку Шермилло.

– ПРО УВАЖАЕМОГО ПРОФЕССОРА ПРОПСТА! ОТПУСТИ МЕНЯ, МНЕ ЖЕ БОЛЬНО-О-О!!!

– Посмотрим! – пригрозил кот и отпустил стонущего. – А теперь, любезный, повтори нам, что ты видел, когда и где…

Но сколько ни задавал Шермилло наводящих вопросов, ничего нового Мохан не рассказал. Разве только сообщил, что карлики – с виду гоблины, только меньше – были вооружены копьями и приспособлениями, похожими на топоры.

– Вообще-то среди гоблинов ходят легенды, – подал голос Савва, когда стало ясно, что больше из второкурсника ничего не вытянешь, – что где-то в горах обитают племена кагов, то есть карликовых гоблинов. Согласно этим легендам, ростом они и в самом деле гораздо ниже обычных гоблинов, но ловкие, как дикие звери, имеют печальную славу каннибалов и поклоняются божеству горных озер рыбе-крокодилу Сецц-харко.

– Так это легенды или все-таки правда? – с беспокойством поинтересовался Шермилло.

– Я в свое время изучил много легенд, касающихся народностей Среднешиманья, – пожал плечами Савва. – Больше всего, конечно, легенд гоблинских. Они не записываются, а передаются на гоблинских сходбищах. В тех легендах имеется множество подробностей, деталей, а это говорит, что они навряд ли врут. Хотя, если призадуматься, сколько времени этим легендам… О древности их создания нигде не упоминается.

– Эй, борода, – обратился кот к Мохану. – Ты тоже гоблинские легенды изучал?

– Еще чего не хватало! – фыркнул тот. – Я все же человек, а не какое-нибудь зеленое отродье…

– Значит, не выдумал, бородатый! – пришел к выводу Шермилло. – Значит, возможно, сейчас от нашего профессорищи только обглоданные косточки остались! Ну в таком случае не прощу я тебе этого!!!

– Это тоже вряд ли, – сказал Савва и принялся объяснять разъяренному Шермилле и перепуганному Мохану: – Я вспоминаю, что у кагов существовал обычай никогда не питаться после полудня, и особенно – на ночь глядя. Потому что ночью, когда спишь, не надо с голодом бороться, зато если поешь утром, то весь день будешь себя сытым чувствовать. Правда, этот обычай не только среди кагов распространен, но и в некоторых других гоблинских племенах…

– И как рано эти каги утром начинают, кхе-кхе, пищу готовить? – с интонацией, не предвещавшей ничего хорошего, спросил кот.

– Не с самого утра. Сначала на берегу горного озера обряды разные проводятся, хвала Сецц-харко возносится, только потом разводится костер, ну, а дальше уже готовка начинается…

Рассказывая все это, Савва с опаской посматривал на хмурившегося кота, но когда закончил, с удивлением обнаружил, что тот успокоился и вроде бы даже повеселел.

– Значит, так, – принял решение кот. – Время у нас есть. Но утра мы ждать не станем. Сейчас передохнем немного, сил поднаберемся – и в путь тронемся. Борода, где там твоя пещера?

В пещере, овальное отверстие которой выводило на берег реки, оказалось сухо и чисто. Только у входа была навалена груда веток. Из них и развели костер и при его свете обнаружили, что пещера углубляется дальше в скалу и делает поворот.

– Савва, проверь-ка, что там за поворотом, – попросил Шермилло, – а я пока трубочку набью да раскурю.

Еще не успевший согреться гоблин поежился, но, понимая, что кот абсолютно прав, вытащил из костра горящую смолистую ветку и отправился на разведку. Естественный туннель плавно загибался вправо, затем влево, и тут Савва был вынужден остановиться и крикнуть туда, откуда пришел:

– Шермилло, иди сюда, скорее!

Призыв гоблина нарушил процесс первой затяжки, обычно доставлявшей коту наибольшее удовольствие. Он в сердцах плюнул в костер и, велев притихшему Мохану поддерживать огонь и присматривать за входом в пещеру, поспешил к Савве.

Гоблин стоял, задрав голову и разглядывая сводчатую стену пещеры. Вернее, не стену, а вбитые в нее кандалы, в которых висели оторванные или обломанные до локтей кости рук – судя по размерам, рук гоблина. Дальше по стене висели еще одни кости в кандалах, дальше еще и еще… Шермилло так и застыл, не донеся до открытого рта дымящуюся трубку.

– Зачем было руки в кандалы вешать? – наконец шепотом спросил он.

– Не руки, а гоблинов, – также шепотом ответил Савва. – Живых гоблинов. А вот и письмена! – Он приблизил горящую ветку к стене и начал медленно читать выбитые в камне каракули:

«Пришло оно из тьмы глубин и во тьму глубин ушло. Из тех, кто видел его, не живет больше никто. И гоблинам здесь места нет, уходят все, приходит Сецц-харко вослед…»

– Сецц-харко! – повторил Савва. Его всего колотило, но виной тому был не холод, а ужас. – Не врали легенды, господин кот, не врали…

– Ты не скули, а на-ка курни лучшш-ше. – Шермилло сунул трубку в рот гоблину, заставив того сделать глубокую затяжку.

Глаза Саввы округлились, он шумно выдохнул Дым, но не закашлялся, чему кот явно обрадовался. Шермилло и сам дважды приложился к трубке, потом встряхнул Савву, которого начало немного пошатывать, и потребовал:

– Давай-й-й, рассказывай-й-й свои легенды!

– Я не знаю, сколько легенде о Сецц-харко лет, но, наверное, не очень много, – слегка заплетающимся языком сказал Савва.

– Да это не важно, говори давай-й-й!

– Когда-то в горах обитал многочисленный клан северо-горных гоблинов. Не богатый, но и не бедствующий клан. Не бедствовал до тех пор, пока из горного озера Сецц не начало выходить подводное чудище, рыба-крокодил, имя которого – Сецц-харко. Чудище прыгало и плевалось во всех, до кого могло достать. И те, в кого попадала его слюна, превращались в ледяные статуи, после чего Сецц-харко их пожирало.

Чудище выходило из озера один раз в неделю, и этот день гоблины назвали День кровавой трапезы. Очень многих сожрало чудище Сецц-харко, а все попытки устроить на него охоту терпели неудачу. И тогда один из гоблинских шаманов по имени Якс Скаррос придумал хитростью заманить Сецц-харко в пещеру, а потом завалить в нее вход и выход. Такая пещера нашлась, она вела от берега озера Сецц насквозь через всю гору. Весной и летом, когда озеро переполняли воды тающих снегов, по этой длинной петляющей пещере текла настоящая река, которая пересыхала на осень и зиму. В то время на дворе была осень, и шаман Якс Скаррос предложил заманить Сецц-харко в пещеру живыми приманками – пленными гоблинами из соседнего племени. Их оказалось три десятка. Первого пленного гоблина оставили прикованным к столбу у берега озера, второго – чуть дальше, по направлению к пещере, в итоге получилась цепочка живых приманок, которая заканчивалась в глубине пещеры, где гоблинов приковали к стенам так, чтобы они едва касались носками земли. Над входом и выходом из пещеры подготовили устройства, чтобы в нужный момент вызвать обвал из камней, которые, по расчетам шамана Якса Скарроса, должны были навсегда отрезать Сецц-харко от остального мира.

И вот наступил очередной День кровавой трапезы. Чудище вышло из озера и принялось одного за другим замораживать и пожирать несчастных гоблинов, постепенно приближаясь к пещере, пока не вошло в нее. И тогда Як Скаррос привел в действие обвальное устройство, и камни огромной грудой засыпали вход в пещеру. Разъяренное Сецц-харко издало мощный негодующий рев и помчалось к оставшемуся свободным выходу. Но дежурившие там гоблины, вместо того чтобы устроить обвал, испугались и кинулись наутек. Сецц-харко настигло их, заморозило своим плевком и сожрало.

Не обошла эта страшная участь и тех, кто остался висеть прикованным в пещере. А Сецц-харко, лишенное возможности вернуться в свое родное озеро, поселилось в Ледяной реке и стало уничтожать гоблинов, живущих на ее берегах. Замораживать и пожирать до тех пор, пока истощенные гоблинские племена не покинули те места…

– Значит, в той самой реке, по льду которой я сегодня катался, и поселилось чудище Сецц-харко? – уточнил Шермилло.

– Выходит, так, господин кот. – Гоблин облизал пересохшие губы.

– И возможно, чудище обитает там и сейчас?

Савва промолчал, не зная, что ответить.

– А это – та самая пещера? – задал Шермилло очередной вопрос.

– Да, пещера Тридцати гоблинов, – вспомнил Савва название.

– И с одной стороны вход завален камнями, а с другой – подготовлено устройство для обвала?

– Д-да…

– Которое, наверное, очень несложно привести в дей…

Договорить у Шермиллы не получилось. С той стороны, откуда они пришли и где остался караулить костер и вход в пещеру второкурсник Мохан, раздался оглушительный грохот, причина которого сразу стала понятна и коту, и гоблину.

Сбежав по крутому спуску к реке, Тубуз оглянулся на костер.

«Буська-то там сейчас, наверное, штаны снимет и тоже сушиться повесит, – мелькнула возбуждающая мысль. – А я этого не вижу… Но какие же у нее волосы! Да и формы вроде тоже ничего. До объемов Бобы ей, конечно, далековато, но это не важно! Только непонятно, чего это она раскомандовалась? Понукает мной, словно мальчиком на побегушках? Нет, делает-то она все правильно, но все равно после надо будет разобраться, кто из нас командир…»

Он присел на корточки, с размаху врезал по льду топориком – и только чудом не дал ему выскользнуть из ладони в пробитую лунку.

«А ведь права была Буська насчет топора! И вообще она молодец, от верной смерти меня спасла! – Тубуз содрогнулся, вспомнив, как течение несло его подо льдом, а он безуспешно пытался пробить руками ледяной панцирь, который сейчас так легко пробивался топориком. – Правда, она сначала зачем-то зверюгу спасла. Но, если рассудить, не окажись под рукой волчьего хвоста…»

И только сейчас, вспомнив про волка, Тубуз вспомнил и про Шермиллу. Крепко зажав топорик, лекпин быстро расширил лунку, набрал в чаши холоднющей воды и поспешил к костру.

Лекпин оказался прав. Пока он бегал за водой, Буська сняла штаны и сапожки и повесила их сушиться, но вновь надела рубаху, которая доставала ей почти до колен, и теперь стояла босиком на импровизированном коврике, сплетенном из лапника, и ловко плела еще один коврик.

– Тебя, Тубузик, прямо за смертью посылать! – усмехнулась она, но лекпин пропустил упрек мимо ушей.

– Слушай, Буська, я настоящий кретин! Там же на реке Шермилло остался! Кот факультетский!

– В каком смысле – на реке? – спросила гномиха, и лекпин, сообразив, что она ничего не знает, сбивчиво рассказал ей про волчью стаю, погибших эльфов, оставленного им на камне Шермиллу, и о профессоре Пропсте, который, по словам кота, лежал раненый где-то на противоположном берегу реки.

– Повесь чаши на вон те рогатульки, а потом наклони их к огню, чтобы вода вскипела, – сказала на это Буська. – И быстро снимай одежду и тоже к огню вешай.

– Ты что, не поняла, о чем я говорю? – возмутился Тубуз, резко ставя чаши на землю – так, что немного воды из них выплеснулось. – Там Шермилло, Пропст! Их спасать надо!

– Что же ты раньше их не спасал?

– Да говорю же – кретин я полный! Пока подо льдом барахтался, забыл про все на свете. Да и не смог бы я ничего сделать после того, как ты меня вытащила, – сил не было…

– И сейчас не сможешь…

– Это почему же не смогу? – Тубуз прищурился.

– Ну, во-первых, ты сам только что рассказал про волчью стаю. Здесь, у костра, мы от волков отобьемся, потому что они огня боятся, а в темноте мы с тобой для них – лакомая добыча. Во-вторых, как ты собираешься реку переходить? И не видно ничего, и скользко, и лед тонкий, в любом месте полынья может оказаться, да и рыбина, которая эльфа проглотила, наверняка никуда не делась и где-нибудь в местных омутах очередную добычу поджидает! И в-третьих. Кот твой далеко не дурак, наверняка давно сам уже что-нибудь придумал; а профессор Пропст вообще магистр магии, неужели ты считаешь, что он просто так пропадет? Да ни в жизнь! Поэтому никуда мы с тобой, Тубузик, не пойдем и переночуем здесь, у костра. К тому же на огонек может еще кто-нибудь из наших, факультетских, пожаловать, ведь наверняка не только мы с тобой, да эльфы с котом и Пропетом в Ловашне искупались и сюда перенеслись.

Буська произнесла все это с такой уверенностью, что больше возражений у лекпина не нашлось, и он, лишний раз подивившись, откуда у столь юной гномихи так много рассудительности, исполнил ее просьбу – повесил одну за другой чаши-котелки на рогульки, после чего наклонил их над огнем.

– Теперь одежду снимай! – скомандовала наблюдавшая за ним Буська.

– Мне не холодно, – буркнул Тубуз.

– Да, тебе не холодно, – усмехнулась девушка, – только почему-то зубы стучат. Снимай, иначе точно заболеешь. И не стесняйся, подглядывать за тобой нет никакого желания.

Буська демонстративно повернулась к нему спиной и, отложив сплетенный еловый коврик, принялась мастерить новый. Тубуз невольно задержал взгляд на том, как гномиха наклоняется за ветками, из-за чего ее рубашка приподнимается, обнажая ноги все выше и выше. Ему очень хотелось и дальше наблюдать за ней, за тем, как она наклоняется, за… но зубы его и впрямь начали стучать довольно громко.

Он суетливо принялся расстегивать пуговицы, скидывать одежду и развешивать ее на специально приготовленной гномихой перекладине. Мокрый он был насквозь, поэтому и одежду скинул с себя всю. А когда пристраивал на слегка прогнувшуюся от тяжести перекладину последнюю часть своего гардероба, а именно – трусы, то едва не подпрыгнул от неожиданного прикосновения к плечу теплой девичьей руки.

– Ты что?! – вскричал лекпин, развернувшись и прикрывшись двумя руками от оказавшейся рядом улыбающейся Буськи. – Сама же обещала, что подглядывать не будешь!

– Мало ли чего я наобещала… – Глаза Буськи озорно блеснули. – Возьми-ка лучше, погрейся. – Она протянула Тубузу свою уже успевшую высохнуть курточку и рассмеялась, глядя, как он, поспешно ее схватив, обернул вокруг щуплого трясущегося тела.

«Вот ведь попал! – совсем засмущался Тубуз. Успокаивало лишь то, что при бликах костра вряд ли будет заметна выступившая на его щеках краска. – И главное – поделать ничего нельзя. Ну не грубить же этой девчонке вот так, ни с того ни с сего!»

– Садись поближе к костру, вон на ту дощечку, и грейся. – Буська кивнула на дощечку, с которой очнулась на берегу ледяной реки и которую не стала бросать в огонь. – Минут через пять чай будет готов.

Она принялась хлопотать над разложенными на земле маленькими мешочками. Из одного достала две щепотки чая, из другого – еще какую-то высушенную траву, из третьего – несколько кусков серого тростникового сахара – и все это по очереди опустила в чаши-котелки, в которых уже начала закипать вода.

– А что у тебя в других мешочках? – полюбопытствовал Тубуз.

– Разные полезные вещи. – Буська бросила на лекпина быстрый взгляд, развязала совсем уж крохотный мешочек, принюхалась к его содержимому, поддела мизинцем несколько крупинок порошка и бросила его почему-то только в один котелок. Тубуз хотел спросить, что это за порошок, но она заговорила раньше: – Есть травки целебные, соль, специи, есть сушеный инжир, – мы его с чаем кушать будем… А у тебя-то что-нибудь полезное с собой имеется?

– Только ножик перочинный, – вздохнул Тубуз.

– Эх ты, – в очередной раз усмехнулась Буська. – А еще умудрился серебристого рыбодракона из ресторана похитить. Да еще, говорят, ты был среди тех, кто непосредственно Прорыву противостоял…

– При чем здесь это?!

– Да ладно, ладно, не кипятись, – успокаивающе сказала девушка и подбросила ему свой пояс, увешанный множеством различных предметов, который носила не напоказ, а под курточкой. – На-ка, выбери себе чего-нибудь. Только особо не увлекайся.

Пояс оказался тяжеленным, и было отчего. Помимо пустых сейчас чехольчика от топора и ножен от тесака с пилкой (которым Тубуз подготавливал колышки и рогатульки), на поясе в отдельных ножнах висел другой нож – короткий, с кривым лезвием, годный разве что для самозащиты; имелось здесь и шило – тоже в кожаном чехольчике; моток тонкой, но наверняка прочной веревки, несколько крепких карабинов; специальные узкие гнезда были забиты метательными шипами; снизу на без труда разгибающихся колечках висело множество остро отточенных семиконечных звездочек (их можно было принять за украшения, но лекпин знал, какими смертоубийственными могут оказаться эти «игрушки» в руках бросающего их гнома).

– Не слабо! – восхитился Тубуз, вертя в руках пояс. – Ты – прям как мой друг Железяка! Только он на свой жилетке сотню разных рыбацких причиндалов таскает, а на твоем поясе – оружие…

– Рыбацкое можешь в кошельке посмотреть, – сказала Буська.

Тубуз пока не открывал кошелька, думая, что гномиха, как и положено, хранит там монеты. Внутри и в самом деле позвякивало несколько серебряных кругляшей, но гораздо большим богатством оказались закрепленные на стенках кошелька блесны, мормышки, воблеры.

– Ого! – Тубуз не смог скрыть радости. – Хороши приманочки! С ними мы на реке от голода не помрем.

– Ну да, если бы еще леска была… – Буська начала помешивать тесаком в чашах-котелках закипевший чай.

– Леска на моем спиннинге есть. Надеюсь, Шермилло его не утопил! И сам не утонул…

– Не переживай, все будет в порядке с твоим Шермиллой, – успокоила Буська. – Ну что тебе из моих игрушек приглянулось?

– Вообще-то… – Тубуз слегка замялся. – Я бы от этого ножичка не отказался, – он кивнул на тесак в руках гномихи. – Топор, конечно, тоже хорошо…

– Топора не получишь! – отрезала Буська. – А вот Приятеля – держи! – Она подбросила тесак, воткнувшийся в землю рядом с ногой лекпина. – Мне его на день рождения двоюродные братья подарили и наказали – никогда с ним не расставаться. Но не топором же тебя вооружать…

– Я твоих братьев знаю. – Тубуз вытащил нож и аккуратно провел ногтем большого пальца по пилке. – А с Мэвером даже несколько раз вместе рыбу ловил. Только не компанейский он какой-то, скрытный…

– Не только скрытный, но еще нервный и очень мстительный, – округлила Буська свои и без того большие глаза. – Очень радеющий за соблюдение чести в гномьем клане Ватрангов. Если брат Мэвер вдруг узнает, что мы с тобой наедине у костра ночевали, да еще в таком вот виде, – она ткнула в вырез своей рубахи, – нам обоим ой как не поздоровится!

– Так мы же это… мы же с тобой… – Тубуз замялся.

– Мы с тобой просто пьем чай, – подсказала Буська, – греемся и обдумываем, как ночью отразить нападение обитающих в округе хищников.

– Ну-у-у… да, – согласился лекпин, глядя, как девушка, облаченная лишь в одну короткую рубаху, снимает с рогатулек чаши-котелки с кипящей жидкостью и, скрестив ноги, подсаживается на постеленный на землю еловый коврик чуть ли не вплотную к нему.

– Ты давай-ка согрейся пока чайком, – протянула она ему рогатульку с покачивающейся чашей, от которой шел пар и аромат чая, мяты и еще чего-то неуловимого. Протянула так, чтобы он взялся за дерево, а не за металл.

Он осторожно взял рогатульку двумя руками и только теперь вспомнил, что хотел отследить, кому из них достанется чаша с добавкой малой толики неизвестного порошка, но так и не отследил. Посмотрел в глаза Буськи и увидел в них поблескиванте веселых чертиков.

– Смотри не обожгись, – выдохнула она прямо ему в лицо и, сложив губки бантиком, подула в свою чашу, тоже покачивающуюся на рогатульке.

Буська первая сделала маленький глоточек и быстро-быстро принялась вдыхать и выдыхать, чтобы спасти едва не обожженные язык и губы.

– Что ты так смотришь? – вдруг спросила она у не отрывающего от нее взгляда Тубуза.

Он промолчал и, глядя в блестевшие глаза гномихи, приложился к чаше. Странно, но только что кипевшая вода показалась не горячее чая, налитого и остуженного в блюдечке. Уже после первого глотка лекпин догадался, что чаша с «добавкой» досталась ему. Жидкость оказалась не только теплой и вкусной, но и мгновенно разлилась по нутру волной наслаждения, которое усиливалось с каждым глотком. Опустошив чашу, Тубуз отложил ее и собрался вытереть ладонью мокрый рот, но Буська задержала руку и не позволила сорваться на землю хотя бы капле напитка, прижавшись своими губами к его губам. Поцелуй был коротким, но и этого хватило лек-пину, чтобы почувствовать себя на вершине блаженства.

– Ты… ты… ты… – Тяжело дыша и глядя в такие близкие глаза гномихи, Тубуз не мог выговорить больше не слова.

– Согрелся? – спросила Буська шепотом. И, не дожидаясь ответа, добавила: – А я еще нет. Погрей меня, Тубузик, пожалуйста…

Сидя друг напротив друга, отгороженные от остального мира с одной стороны валунами, на которых плясали блики огня, с другой – жарким костром, они забыли про все. Гномиха потянулась к лекпину, и он, не в силах сдерживать сумасшедшее нарастающее влечение, заключил ее в объятия и стал целовать, целовать, целовать…

Возможно, кому-то и было холодно в эти вечерние часы на берегу Ледяной реки, но только не лекпину Тубузу и гномихе Буське.