Глава 4

Таш успела вернуться домой в последний момент. Едва за её спиной захлопнулась дверь, как на улицы города обрушилась буря.

Весь день, расчётливо погружаясь в паутину интриг и интересов, опутавшую Лаэссэ и окружающие её миры, Тэйон постоянно ловил себя на том, что прислушивается к воздуху медленно перемещавшемуся за стенами замка. К постепенно нагнетаемому давлению, ко всё приближающимся угольно-чёрным плетениям ветров… Буря летела, с каждой минутой наливаясь всё большей яростью. И Тэйон приветствовал её, это зримое и буйное выражение тихой злости, которую он ощущал, но не смел выплеснуть на волю.

Сначала пришёл ветер. Ураганные порывы, мгновенно покрывающие огромные расстояния, оставляющие позади себя сорванные с домов крыши и перевёрнутые корабли. Шпили магических башен и защищённые силовыми полями дворцы должны были устоять, но всё остальное…

Тьма упала на несколько часов раньше заката — небо было темно от бурлящих туч, переливающихся всеми оттенками чёрного, фиолетового, тёмно-синего. Будто неисчислимая рать надвигалась с юго-запада. Где-то, пока ещё далеко, били непрерывными вспышками молнии…

Тихий звон защитных струн, сообщавший о прибытии лэри, раздался, когда маг сидел в библиотеке, роясь в бумагах и заканчивая последние письма. На стене перед ним развернулась созданная усилиями этого дня политическая карта Лаэссэ. Старинный гобелен с умело вытканным изображением города и окрестностей был весь утыкан разноцветными гербовыми булавками, пришпиленными бумажками, магическими значками, списками, схемами. Рядом висели листы, на которых чёткой рукой Тэйона были выведены модели влияний и взаимовлияний — как между различными группировками, так и внутри отдельных семей. Другие схемы отражали совокупность интересов и мотиваций, в самом центре царил плотный лист гербовой бумаги, на нём был приведён внушительный перечень претендентов на лаэссэйский престол…

Тэйон в который уже раз перечитал список подозреваемых в утреннем покушении, составленный Рино, и со вздохом вычеркнул из него ещё одного «кандидата». Доказательства, представленные его агентом в Ша-Юри, были неоспоримы. Этот человек просто физически не смог бы справиться с потоком такой мощи. Чем дальше, тем больше Тэйон приходил к выводу, что убийцу следовало искать в самом городе, а ещё вернее — в стенах великой Академии. Кто-то из тех, с кем магистр Алория и его ученики регулярно сталкивались на лекциях или же при координации работы мастера ветров Лаэссэ…

Тщательно убрав лист в шкатулку и запечатав её своим кольцом-печатью, магистр Алория развернул кресло, направляясь к выходу из библиотеки.

Застыл на галерее, наблюдая за непривычно тихо появившейся в вестибюле Таш. Адмирал леди д’Алория выглядела безумно усталой. Суматошные дни явно не прошли для неё даром, заставив заметно осунуться. Бронзовая кожа, приобретшая под действием тропического солнца красновато-шоколадный оттенок, за время короткого пребывания в Лаэссэ как-то выцвела и поблекла. Закованная в чёрное и янтарь, женщина тихо разговаривала о чём-то с помогавшим ей снять плащ Одриком. Двое адъютантов застыли за её спиной, обшаривая скромно убранное помещение настороженными глазами и при этом пытаясь выглядеть так, будто их тут и нет.

Тэйон бесшумно направил своё кресло к лестнице, плавно и, как он подозревал, довольно угрожающе спустился в вестибюль. Стены старинной резиденции, которая и по виду и по сути напоминала скорее готовый к осаде древний замок, содрогнулись от ударившего совсем рядом грома. Стёкла в витражах тихо запели, несмотря даже на то, что их укрыли ставнями и усилили специальными заклинаниями.

Кресло скользнуло над полом, взгляд почти равнодушно коснулся Таш, остановился на её сопровождающих.

— Приветствую вас в доме Алория, капитан, полковник. Боюсь, что погода на некоторое время запрёт нас всех здесь, не позволяя покинуть резиденции. Одрик проводит вас в гостевые комнаты. — Короткий кивок дворецкому, и сообразительный полуорк уже подталкивает гостей к боковой лестнице, оставляя хозяев наедине. Когда между лэри и лэрдом клана не всё ладно, умные вассалы предпочитают не стоять между ними без крайней необходимости…

Так и не взглянув на адмирала д’Алория, Тэйон развернул кресло и направился на третий этаж, в свои личные покои. В стены этих помещений была вплетена самая мощная, самая грязная и подлая защитная магия, доступная магистру воздуха. Проход сюда был закрыт и для слуг, и для учеников, и для друзей… для всех, кроме Таш.

Он влетел в небольшой не то кабинет, не то библиотеку, захламлённую и хронически нуждающуюся в уборке (что было вполне закономерным следствием недоверия к горничным), щелчком пальцев зажёг покачивающиеся вдоль стен светильники. Окна были закрыты ставнями и занавешены плотными шторами, и всё равно время от времени свет молний пробивался сквозь тонкие щели, придавая обстановке какую-то металлическую нереальность. Хотя и без того напряжения в комнате хватало.

Магистр наконец соизволил обернуться к своей двоюродной прабабушке. Откинулся, сложил пальцы домиком, устремив на неё спокойный, изучающий, окрашенный отстранённым любопытством взгляд. Так обычно смотрят сквозь увеличительное стекло на редкое насекомое. Скажем, на огненную стрекозу, наколотую на булавку. Пристально, с чувством абстрактного эстетического восхищения, но весьма прохладно в плане личных эмоций.

Таш спокойно подошла к одному из кресел, переложила на стол покоившуюся на нём пачку книг и какой-то сложный магический измерительный прибор. Села, расслабившись настолько, насколько ей позволял жёсткий, заставлявший поддерживать идеальную осанку корсет. Её ответный взгляд был столь же пристален, но куда более безмятежен. Тэйон не удивился: ему и в голову не приходило пытаться заставить её смутиться или вывести из себя. После ста пятидесяти лет практики игры в гляделки госпоже Алория казались в лучшем случае потерей времени, да и Тэйон давно уже сошёл с уровня, на котором безмолвные схватки за власть в стае считались наполненными высшим смыслом. Нет, эти двое не пытались действовать друг другу на нервы и не думали нагнетать напряжение, они просто вглядывались, пытаясь увидеть в знакомых лицах что-то, что подсказало бы, как быть дальше. Как жить с тем, что произошло между ними этим утром.

Первой заговорила Таш:

— Смерть ученицы мучает Вас, мой господин.

Не вопрос, даже не утверждение: просто констатация очевидного для неё факта. Тэйон почему-то вдруг напрягся и отрицательно взмахнул рукой.

— Най, я не опечален, Ойна ди Шрингар была избалованным, вздорным и самодовольным маленьким чудовищем, уверенным, что весь мир создан лишь для того, чтобы служить её капризам. В принципе, это характерно для любого стихийного мага в юном возрасте, но даже по меркам их братии Ойна слишком привыкла к безнаказанности. С первого же дня было ясно, что рано или поздно стихии расплатятся с ней за такое к себе отношение. Тем не менее… — Я в ярости. Ойна была моей ученицей. Её гибель, особенно такая, — это моя неудача как наставника. Свидетельство того, что я оказался неспособен научить девчонку хоть чему-то. А также того, что я не смог обеспечить защиту крови своего лэрда.

«Не смог выполнить свой долг» — эти слова повисли в воздухе, не произнесённые, но несущие в себе так много причин и следствий, так много смысла. Таш медленно кивнула. За Ойну ди Шрингар Тэйон умер бы без колебаний и сомнений. Возможно, ему ещё придётся заплатить своей жизнью за её гибель, если генерал потребует виры кровью. Но до тех пор магистр Алория будет мстить за неё, как мстил бы за собственного ребёнка — нелюбимого, но бесценного.

— Ненавижу детей. — Он хотел произнести это с отвращением, однако в голосе проскользнуло что-то похожее на усталость. И вновь Таш лишь кивнула. Все слова на эту тему были сказаны ещё два десятилетия назад.

— Что Вы собираетесь делать?

— Оставить выжидательную позицию. Ближайшие три дня у нас будет передышка. — Он кивнул на окно, за которым творилось настоящее мракобесие. — Из-за этой бури все будут вынуждены сделать паузу. Выйти сейчас на улицу — почти верная смерть, а возмущения в магических и магнитных полях достигли такого размаха, что ди Эверо официально приказал дезактивировать все порталы в городе. Магов, которые способны создать локальные проходы в столь нестабильных условиях, не так уж много, и почти все они будут вынуждены заниматься ликвидацией последствий бури. Ложа водных в полном составе будет сдерживать море и пытаться спасти торговые корабли, набившиеся в гавань. Да и остальные… Без магического прикрытия город вполне может оказаться наполовину разрушенным, так что господам волшебникам придётся заняться своими непосредственными обязанностями и на какое-то время оставить политику. А без их поддержки никто не рискнёт на сколько-нибудь серьёзные шаги.

— Разве вы, как старший мастер ветров в городе, не должны участвовать в сдерживании урагана?

Тэйон усмехнулся. Невесело:

— Я сегодня активизировал кое-какие старые заклинания, заложенные ещё при основании города и немного подправленные мной за время исполнения обязанностей хозяина погоды. Они не дадут смыть город в море и создадут впечатление бурной и самоотверженной деятельности со стороны мастера ветров. На самом деле надо будет лишь раз в несколько часов проверять динамику структуры воздуха и корректировать по мере необходимости точки фокуса.

— В городе будут жертвы.

Удар грома за окном. Трепет древних стен. Одна из молний ударила в установленные на крыше громоотводы.

— Будут, — равнодушно бросил маг. — Этому городу давно необходима хорошая встряска. Господа цивилизованные обитатели великого и вечного Лаэссэ слишком заигрались. Пора им напомнить, что в каждой игре, сколь бы увлекательной она ни была, есть определённые правила. И нарушение их ведёт к весьма неприятным последствиям.

— Привитие моральных норм путём наглядной демонстрации того, что бывает, когда этими нормами пренебрегают, — скривила губы адмирал.

— Я никогда не претендовал на статус святого, лэри, — устало сказал Тэйон.

Она поднялась из кресла, сделала несколько размеренных шагов. Ей всегда лучше думалось на ходу. Тэйон вслушался в движения — задумчивые, расчётливые. Осторожные. Пахло пылью и… да, мокрыми перьями. Леди адмирал волновалась.

— Вы используете это время для подготовки своего хода, — медленно произнесла Таш.

Уголки губ мага опустились, и, возможно, где-то, в каком-либо другом мире, эту гримасу можно было бы назвать улыбкой. Непроизнесённое витало между ними, тяжёлым грузом опускаясь на плечи и отравляя каждый вздох. Её обжигающая ненависть. Его леденящая ярость. Железный гнёт норм, правил, предписаний этикета, исключавших любую возможность открытого столкновения. Оба, хотя и по-разному, были детьми халиссийской культуры, и обычаи тотемных кланов отпечатались в их душах, оставив нестираемые, всё ещё кровоточащие следы. И тем не менее оба понимали: что-то нужно решать. Тэйон сделал шаг первым:

— Я использую эти дни, чтобы узнать как можно больше. Ход необходимо будет сделать в тот момент, когда погода начнёт проясняться, а все противники будут падать от истощения. И ход этот должен быть очень тщательно нацеленным.

Шаги Таш чуть ускорились, в звуке, с которым каблуки касались паркета, появились нотки сомнения и сдержанного волнения.

— Какой именно ход?

— А вот это, — тщательно контролируя голос и выражение лица сказал Тэйон, — ещё предстоит решить.

Его кресло медленно двигалось так, чтобы маг мог, не поворачивая головы, держать в поле зрения измеряющую шагами захламлённую комнату первую леди Адмиралтейства. Таш вдруг резко остановилась, повернулась к нему.

— Мой господин, мы могли бы перенести в Лаэссэ верные мне эскадры.

Это… было довольно неожиданным. Тэйон приподнял одну бровь, предлагая ей продолжить.

— Сейчас флот изгнания находится на подходе к воротам, ведущим из Ладакха в Океанию, а там лишь несколько дней будет отделять их от Шенойского портала. Однако они подойдут к границе как раз в разгар сезонного спада энергии, когда юго-западный проход закрывается на целое десятидневье. Все, находящиеся на той стороне, будут отрезаны от Лаэссэ. Поэтому никто не ожидает, что мне удастся получить поддержку раньше нового года, да и тогда судам потребуется немало времени, чтобы пересечь море Лаэ и достичь города. События сегодняшнего утра наглядно продемонстрировали, что так долго нам с Вами жить не позволят. Значит, необходимо опередить события, получить неоспоримую силу, на которую можно было бы опереться во время конфликта. И получить её задолго до того момента, когда она должна прибыть по расчётам наших противников.

Тэйон не без иронии отметил как бы случайное использование слов «мы», «нам», «наших противников». А также небрежную уверенность адмирала д’Алория в том, что «конфликт» неизбежен.

И в то же время… в идее была определённая элегантность. В этом вся Таш, с её поразительной способностью делать то, что по всем законом природы сделать невозможно. И оказываться там, где ей быть ну никак не полагалось.

— И как же Вы предлагаете этого достичь?

— Я приказала Динорэ каждый день в определённое время открывать своё сознание и создавать телепатический импульс, который мог бы послужить для Вас маяком при установлении связи. Если Вам удастся скоординировать усилия, то она создаст якорь с той стороны, а Вы — в гавани Лаэссэ. Два мага такого уровня, хорошо знакомые друг с другом и находящиеся на точках входа и выхода, наверняка смогут провести портал, способный пропустить даже целый флот. Наш флот. Когда они будут здесь держать под прицелом своих орудий крепости и набережные города, мы сможем говорить с «господами обитателями великого Лаэссэ» совсем в другом тоне.

Тэйон улыбнулся, представив себе эту картину. «И когда рано утром стихнет буря и вымотанные горожане посмеют наконец высунуть нос из своих наполовину затопленных домов, то обнаружат в гавани огромную, прошедшую боевое крещение в десятках миров флотилию, а на улицах — патрули десантников и матросов, обозлённых на тех, кто устроил им эту весёлую прогулку». Да. Тогда определённо можно будет позволить себе разговор совсем в ином тоне.

Но всё-таки примечательно, что Таш договорилась со старой магичкой о возможности создания такого портала ещё до того, как оставила свой флот и отправилась в Лаэссэ. Обычная, рутинная предусмотрительность. Из которой складывались потом страшноватые истории, роившиеся вокруг закованной в снега отчуждённости женщины, точно юрские осы.

— Подобный шаг, без сомнения, здорово упрочил бы Вашу позицию, моя лэри, — блеснул глазами магистр воздуха. — Однако, полагаю, мы не сможем и дальше так ловко избегать главного вопроса: что именно Вы собираетесь делать с этой силой, когда она наконец окажется в Ваших руках?

Таш тряхнула головой. В голосе её тоже прозвучала насмешка:

— Полагаю, ответ на этот так называемый «главный вопрос» известен Вам даже лучше, чем мне самой. Так что мы можем и дальше оставлять его за скобками.

Тэйон качнул креслом. Перевёл взгляд на окно, вновь озарившееся металлической вспышкой сквозь плотные чёрные занавеси.

— По крайней мере у нас ещё сохранилась способность относиться к самим себе с некоторой долей иронии, — проворчал он.

— Надолго ли?

— До следующего покушения. Или того, которое будет за ним. Тогда лично я намерен всерьёз озвереть.

— В случае такого развития событий я постараюсь спешно покинуть город, — сдержанно ответила Таш. И ирония умерла, оставив две пары смертельно серьёзных глаз: одни — жёлтые и хищные глаза сокола. Другие — наполненные тьмой и тонущими звёздами.

— Моя лэри, я полностью одобряю то, что Вы прикрывали свою жизнь моим именем, несмотря на то, что это вызвало столь разрушительные последствия. Вы — моя супруга, старейшина клана сокола, и имеете право требовать защиты и помощи в любой форме, которую находите необходимой. Я буду рад оказать любое содействие, и не только потому, что таковы требования долга или халиссийского кланового этикета. Но дальше использовать себя не понимая, что происходит, я не позволю. И Вы должны чётко уяснить это.

Таш поклонилась. Опустила корпус на несколько градусов, держа спину и шею очень прямо, ни на минуту не выпуская его взгляда.

— Мне это предельно ясно, мой господин. Повисло выжидательное молчание, но, судя по всему, адмирал д’Алория уже сказала всё, что хотела сказать этим вечером.

Тэйон со вздохом поднял кресло.

— Что ж, похоже, разговор исчерпан. Моя госпожа, предлагаю удалиться на отдых. Сегодня был трудный день, но последующие обещают быть ещё труднее. Надо пользоваться моментом, пока у нас есть такая возможность.

— И в самом деле. — Лицо женщины было абсолютно непроницаемым. — Нужно пользоваться моментом.

И она направилась к двери. Но не к той, которая вела к выходу из личных владений мага и к её собственным покоям. А к той, за которой скрывалась спальня Тэйона.

Так.

Маг на мгновение опустил кресло на пол.

Такого поворота он не ожидал.

Вновь поднял кресло в воздух и бесшумно влетел вслед за женщиной под тёмные спальные своды.

Эта комната была обставлена в халиссийском стиле: оружие и гобелены на каменных стенах, тяжёлая резная мебель, брошенная на пол шкура гигантского горного медведя. Таш уже успела снять обувь и теперь вышагивала босиком, зажигая оплавленные магические свечи и наслаждаясь прикосновением густого меха к обнажённым ступням. Тэйон несколько скептически посмотрел на «прабабушку», явно находящую ситуацию весьма и весьма забавной, и, качая головой, отправился в ванную.

Когда он появился оттуда, одетый лишь в лёгкую пижаму и с влажными волосами, Таш уже почти избавилась от одежды. Её китель висел на зеркале, чёрные брюки валялись на полу, широкий металлический пояс, наручи, поножи и прочие предметы туалета были разбросаны по всей комнате. Только оружие аккуратно разложено у широкой кровати так, чтобы в случае чего до него можно было без труда дотянуться. Тэйон не сомневался, что хотя бы один кинжал успел перекочевать под подушки — в дополнение к тому, который уже хранился там.

На самой Таш остался только гибкий и тонкий корсет, идеально облегавший тело начиная от горла и спускаясь до бёдер. Работа лерсийских эльфов, откованная из какого-то незнакомого материала, обладавшего одновременно и странной пластичностью, и удивительной способностью держать даже самые мощные удары. Сделано на заказ за полвека до рождения Тэйона и стоило, должно быть, дороже, чем родовой замок клана Алория. Такая защита, совершенно незаметная под одеждой и почти не стеснявшая движений, была непробиваема даже для пущенного в упор арбалетного болта. Когда предстоял бой, Таш надевала ещё и выкованные в Лаэссэ верхние доспехи или хотя бы кольчугу, а голову защищала остроконечным шлемом, и тогда достать её можно было только очень серьёзно заколдованным оружием. В повседневной же жизни адмирал д’Алория не без сожаления вынуждена была ограничиваться одним лишь корсетом, который снимала только на ночь, да и то не всегда.

Тэйон, взглянув на перетянутую тускло поблёскивающим чёрным металлом фигуру, сжал губы. На доспехах было несколько царапин, которые он видел впервые. Одна из едва обозначенных вмятин наводила на смутные подозрения об ударе копьём в спину. Последние три года явно не были спокойными даже по меркам госпожи адмирала. Заклинания, вплетённые в стены этих покоев, были направлены не только на защиту от любых возможных форм нападения. Помимо почти полной непроницаемости, личные комнаты Тэйона были едва ли не единственным местом, где он мог передвигаться без помощи кресла. Тонкие магические струны, опутывавшие всё пространство, позволяли опереться на твердеющий под прикосновениями воздух и двигаться так естественно, что наблюдавший со стороны человек мог бы и не догадаться, что тело мага наполовину парализовано. Магистр Алория поднялся, мысленным приказом отсылая кресло в соседнюю комнату, подлетел к кровати, откинулся на подушки (А! Три лишних кинжала!) и, подперев голову рукой, стал наблюдать за сражавшейся с доспехами Таш.

Адмирал д’Алория не признавала личных слуг. У неё никогда не было ни дневального, ни горничной. Никому не было позволено помогать ей одеваться, никому не дозволялось видеть её даже полуобнажённой.

Корсет ковали для неё так, чтобы его можно было надеть или снять без посторонней помощи. Спереди и чуть слева шла начинавшаяся от горла и спускавшаяся до самых бёдер линия хитро сконструированных металлических застёжек, которые в закрытом состоянии превращали её корпус в затянутый в непробиваемый металл монолит. Несколько точных, ставших за долгие годы автоматическими движений, и корсет ослаб, а затем и раскрылся, позволяя Таш ужом вывернуться из уютного, как вторая кожа, панциря.

Теперь на ней оставалась лишь тонкая белоснежная рубашка. Женщина, всё так же стоя лицом к стене, подхватила батистовую ткань и стянула её через голову.

У неё было прекрасное тело истинной шарсу. Гладкая бронзовая кожа и мускулы, которые в своё время разрабатывали настоящие художники боевого искусства. Очень длинные и сильные ноги, смертоносные в бою, генетически предназначенные совершать мощные толчки и выбрасывать тело в прыжке. Умелые руки мечницы, налитые стальными мускулами плечи, быть может, чуть более широкие, чем у человека.

Чёрные, с рыжевато-красными отблесками волосы были забраны вверх, открывая безупречную линию шеи. На затылке вились выбившиеся из причёски короткие тёмно-красные пряди. Мягкий, тонкий пушок, который спускался к основанию шеи, постепенно переходил в нежные рыжеватые пёрышки. Они разделялись на две полосы, разбегаясь к лопаткам. Сменялись более жёсткими, угольно-чёрными с красным отливом маховыми перьями.

Шрамы шли от плеч, наискосок, через всю спину до самых ягодиц. Широкие. Длинные. Рваные. Уродующие. Отвратительные шрамы, память о страшной боли и ещё более страшном предательстве.

В районе лопаток они были особенно жуткими — там, где топор вгрызался в хрупкие кости, зарубцевавшиеся ткани теперь собрались в складки. Тэйон знал, что в этих местах нервные окончания вросли глубоко внутрь, временами вызывая у неё сводящие с ума, доводящие до слёз, до животного воя фантомные боли, с которыми не мог справиться ни один целитель.

Ближе к позвоночнику вдоль кривых и неровных шрамов всё ещё росли редкие чёрные перья — жалкие и неуместные здесь, на изуродованной бронзовой коже. С внешней стороны, там, где должна была бы находиться мягкая ткань подкрыльев, рыжеватые пёрышки были тонкими и мягкими, точно совиный пух.

Шарсу, свободная женщина-птица. Женщина, которую насильно лишили крыльев. Женщина, которую научили ненавидеть.

Белоснежная рубашка упала к стройным ногам. Она подошла к кровати, обеими руками ожесточённо терзая причёску, вытаскивая из неё заколки и боевые шпильки. Со стоном облегчения и усталости рухнула на подушки рядом с Тэйоном, зарылась лицом в пахнущую вереском ткань.

Магистр Алория в насмешливом отчаянии поднял глаза к небу, призывая стихии в свидетели того, с чем ему приходится иметь дело. Протянул свободную руку, чтобы вытащить из чёрных волос два забытых гребня. И зарылся пальцами в тяжёлые локоны, наслаждаясь ощущением прохладных жёстких прядей в своей ладони. У Таш были совершенно потрясающие волосы — густые, вьющиеся, спускающиеся, когда она их расплетала, до самых ягодиц.

Тэйон ещё немного приподнялся на локте, осторожно завёл тяжёлые пряди за её плечо. Провёл рукой по нежной коже спускаясь вдоль позвоночника. Накрыл ладонью область между лопаток. Затем осторожно, самыми кончикам пальцев, пробежал вдоль одного из шрамов.

Таш дёрнулась, мускулы на плече напряглись, подсказывая, что рука под подушкой рефлекторно сжала кинжал. Тэйон не обиделся. Он почти так же реагировал, когда кто-то дотрагивался до потерявших способность ощущать боль ног. Всё ещё.

И, наверное, это навсегда.

Они были женаты более трёх лет, она родила ему сына и готовилась подарить второго, прежде чем позволила молодому мужу впервые прикоснуться к своей спине, не скрытой потоком роскошных чёрных волос. Лишь много лет спустя, уже сражаясь с собственной неполноценностью, Тэйон понял, какого безоглядного, не требующего слов и объяснений доверия потребовал от неё этот случайный на первый взгляд жест.

И только когда он лежал, прикованный к жёсткой кровати, навечно обречённый быть калекой, была рассказана история страшных шрамов. Только тогда он услышал о прошлом соколиной лэри не из чьих-то сплетен, а из её собственных уст.

Таш Алория была незаконнорождённой дочерью Керра вер Алория, тогдашнего лэрда клана соколов, и Раташ-шарры, королевы малочисленного и скрытного крылатого народа. Шарсу обитали в самом диком, самом непроходимом и самом заоблачном из хребтов горной Халиссы. Тэйон не знал подробностей о том, как познакомились крылатая королева и способный оборачиваться соколом воин, и не совсем понимал, как их запретная любовь вообще была возможна, учитывая прославившийся в веках стервозный характер тогдашней жены Керра. Но так получилось: они встретились и полюбили друг друга. Через некоторое время на свет появилась Таш.

Незаконнорождённая принцесса надменного крылатого народа выросла и воспитывалась где-то далеко в горах, в продуваемых ледяными ветрами владениях шарсу. Она рассказывала о примкнувших к горным склонам воздушных дворцах, о снежных вершинах, сияющих извечной и недостижимой красотой. Детство и юность будущей лэри прошли среди немногословных крылатых воинов, в атмосфере дикой магии и причудливых старинных легенд. Таш очень редко видела отца, иногда залетавшего в далёкие владения своих непростых соседей, и едва ли не реже встречалась с королевой — суровой, резкой и властной женщиной, под чьими могучими крыльями жил весь народ шарсу.

В основном воспитанием Таш занимался один из советников её матери, светлокрылый и очень непростой маг по имени Ракшас. Лэри Алория не любила об этом рассказывать, голос её, когда речь заходила о шарсу, становился невыразителен, а фразы — короткими и сухими, но у Тэйона создалось отчётливое впечатление, что о детских годах бескрылая женщина с раскосыми, безнадёжными глазами вспоминала как о самом счастливом времени в своей жизни. Кем бы ни был этот Ракшас, он сумел оставить девочке ощущение беззаботности, яростной свободы и сумасшедшей феерии дикого полёта. А ещё он смог подарить ей стойкую, выходящую за пределы разума верность. И умение полностью концентрироваться на избранной цели, оставляя за гранью всё, что в достижение этой цели не вписывалось.

Опять-таки, лэри Алория никогда не говорила об этом вслух, но Тэйон был почти уверен: тогда, во времена своей буйной крылатой юности, Таш была по-детски влюблена в наставника. А может, и совсем не по-детски…

А потом случилось то, что и должно было случиться. У королевы Раташшарры появился чистокровный сын, а у народа шарсу — законный наследник, наделённый, судя по всему, немалым магическим даром. Только вот крылатые не делали различия между детьми, зачатыми в браке, и теми, что появились в результате случайной связи. Любой признанный ребёнок королевы, вне зависимости от пола или расы, являлся абсолютно законным. И маленький принц не мог рассчитывать на престол до тех пор, пока жива его старшая сестра. Полукровка.

Разумеется, в королевском Совете тут же появилась партия, требовавшая изменения порядка наследования. Тэйон их вполне понимал. Чистота крови есть чистота крови, это вам подтвердит любой халиссиец. А зная Таш, он мог предположить, что в юности она вряд ли подавала надежды стать вдумчивой и мудрой правительницей. Вполне возможно, даже выкинула что-нибудь дерзкое и безумное, чтобы бросить вызов злобным и завистливым языкам, просто чтобы доказать свою независимость и свою волю…

Королева Раташшарра приняла единственное возможное решение. Отстранить дочь от правления она не могла, понимая, что надменная, склонная к авантюрам ради авантюр принцесса станет магнитом для любых заговорщиков. Малочисленный, затерянный среди суровых гор народ не мог позволить себе внутренних междоусобиц. Принцессу приказали убить.

Приказ должен был выполнить её воспитатель. Ракшас.

Тот, которого Таш описывала словами «воплощённая верность», не мог ослушаться повеления крылатой королевы. Он, конечно, хотел как лучше. Лэри Алория рассказывала о той страшной ночи очень подробно и очень невыразительно.

«У них было слишком мало времени, чтобы успеть придумать что-нибудь не столь… грубое. Ракшас вошёл ко мне в покои уже на рассвете, за его спиной были стражи. Мои стражи, телохранители, охранявшие меня ещё с колыбели. Первая мысль была — нападение извне. Я подбежала к ним, толком ещё не проснувшись и бормоча какие-то вопросы. — Улыбка, старая и странная на лишённом возраста лице. Из тёмных глаз глянула бездна. — Ракшас перехватил меня за руку, завернул её за спину, заставляя упасть на колени. Тут уже подоспели остальные, вывернули вторую руку, крылья стянули сзади, не давая пошевелить ими. Всё это — молча, быстро, спокойно. Потом я увидела топор и забилась уже по-настоящему».

Она помолчала.

«Знаете, у шарсу очень сильные крылья. Тяжёлые и довольно большие. В свёрнутом состоянии они поднимаются над головой, изгибаются, а кончиками подметают пол. Если же крылья расправить, каждое из них окажется в полтора раза длиннее тела летуна. Когда кто-то начинает биться в слепой панике, справиться с этим, не причиняя непоправимого вреда, довольно сложно. Они никак не могли зафиксировать меня в неподвижном положении. Потом что-то ударило сзади, в голове вспыхнула боль. Когда перед глазами прояснилось, Ракшас пытался влить что-то в горло. Я извернулась, отплёвываясь, и он больно сжал моё лицо в ладонях. Взгляд его был спокойным и очень сосредоточенным. Наверное, безумным.

— У нас мало времени. Ты не должна стать королевой, Таш, дитя чужой крови. Ты чужая, и сама это понимаешь. Но ты будешь жить. Бескрылая не может стать королевой крылатых, а ты сумеешь жить без Неба, ты ведь не из Народа. Так будет лучше.

Только тогда я начала что-то понимать. Страх… Это выходило за пределы страха. Какая-то чёрная волна, животная, низкая накрыла с головой, гася мысли, разум, способность дышать. Я завыла, стала отбиваться так, что, кажется, серьёзно покалечила кого-то из них. Если бы в тот момент мне предложили яд, я приняла бы его. Если б кто-то вскинул копьё — бросилась бы на остриё. Но им не нужна была моя жизнь. Лишь Небо.

Потом был ещё один удар по голове. Должно быть, они всё-таки влили мне в горло что-то дурманящее, но оно подействовало много позже. Я очнулась от боли. Лежала на боку, руки и ноги прижимали к пропитавшемуся кровью полу, а крылья вытянули назад — кто-то наступил на них, чтобы не дать дёрнуться в последний момент. Топор снова ударил, и я не видела движения, но ощущала его, ощущала приближение и слышала свист рассекаемого воздуха, а потом снова была боль. И тьма.

Новая боль, и вновь вернувшееся сознание, когда на спину плеснули чем-то едким и обжигающим. Во рту — горечь, я до сих пор боюсь её появления, когда по-настоящему испугана.

Кажется, дурманящая гадость всё-таки подействовала, потому что я не чувствовала, как спину перевязали, как тело заворачивали в сеть для переноски тяжестей. Перелёт через горы должен был занять не один день, но, наверное, Ракшас создал портал — он умел, а им и в самом деле надо было очень спешить…

Была тьма, боль, дурнота… Выворачивающий наизнанку ужас. Меня подбросили в один из самых отдалённых и почти заброшенных замков, принадлежащих клану сокола. Там жила старая, почти выжившая из ума Тайара, и к ней как раз сослали совсем ещё молоденькую тогда Лию. Официально — для обучения целительству, а на самом деле — за скандальную историю с каким-то чернобровым бескланником. Это было задолго до того, как она вышла за твоего дедушку…

Не знаю, как им удалось меня выходить. И не дать убить себя в те первые годы. Тайара научила, что означает не быть шарсу. Нет, не так. Она научила меня, что означает быть халиссийкой и дочерью клана. И она же на смертном одре вынудила дать ту безумную клятву, которая и закончилась нашим с тобой браком. А Лия… Лия научила меня жить. Даже без крыльев. Даже без Неба. Без Ракшаса».

Она долго молчала, вглядываясь в бездны, в которых нет дна.

«Самое страшное — он действительно в это верил. Что так лучше. Что я не из Народа, что, раз моя кровь нечиста, я не могу быть существом, достойным крыльев. Что полукровка… она только выглядит как шарсу. А внутри… внутри она сможет жить без Неба.

Я иногда думаю, что он был прав. Наверное. Я ведь… смогла.

Наверное…»

И она застыла у распахнутого окна, одетая лишь в рассыпавшиеся по плечам червонно-чёрные волосы, устремив взгляд ввысь. В небо.

И было в этом взгляде такое, что Тэйон знал: однажды она вновь встретила Ракшаса, он умер. Умер страшно.

Магистр Алория тряхнул головой, отгоняя воспоминания. Вновь провёл рукой по её спине, ощущая чуткой ладонью мага шероховатость шрамов и мягкую гладкость редких перьев. И в бессчётный раз поразился тому, что она позволяла ему это делать.

Таш не считала, что шрамы её уродуют, она их просто ненавидела. Исступлённо. Для неё слова «бескрылая шарсу» означали даже не «калека» и не «неполноценная», а… что-то вроде «недочеловека». Наверное, дело было в том, как именно надменная воительница получила позорные для неё отметины. Долгие годы, стоило разговору зайти о шрамах, тело заходилось неосознанным, беззвучным криком — разворотом плеч и напряжением в нервных руках оно шептало: «Отстань от меня… Пожалуйста».

Впрочем, кто он такой, чтобы показывать пальцем? Сам ведь тоже отнюдь не выставляет свои ноги напоказ.

Тэйон наклонился, чтобы поцеловать нежную кожу между лопаток. На кончиках пальцев родилась сияющая острыми синеватыми искрами магия, он умело провёл рукой там, где крыло должно было смыкаться с телом. Внутренняя поверхность подкрыльев — одна из самых чувствительных областей на теле шарсу. Таш охнула, выгнулась под его прикосновением, по её коже пробежала волна мурашек. А он откинулся назад, глядя на супругу с откровенной иронией.

— В самом деле, моя лэри. Вы ведь не пытаетесь соблазнить меня, чтобы заставить сделать то, что Вам хочется?

Таш пробурчала в подушку что-то весьма нелицеприятное, гибко приподнялась на руках, чтобы одарить его затягивающим тёмным взглядом.

— Думаете, не получится?

— Таш. — В его голосе прозвучало тихое предупреждение.

Тихо вздохнув, она подгребла под себя подушку (осторожно, стараясь не слишком потревожить покоящиеся под ней ножны с кинжалом) и легла так, чтобы можно было видеть собеседника и в то же время не слишком напрягать уставшие плечи.

— Хорошо. Поговорим. Мой господин, я дала присягу дому Нарунгов. И намерена выполнить эту клятву. Или умереть, пытаясь это сделать.

Просто и чётко. Она ничего не требовала и не просила, лишь сообщала о принятом решении. Питать иллюзии по поводу того, что это решение ещё можно изменить, мог лишь человек, совершенно незнакомый с Таш вер Алория. Он всё равно попытался. На кону стояли не только их жизни.

— Шаэтанна ди Лаэссэ — психически неустойчивый ребёнок. Вы должны будете либо довериться её здравому смыслу, что, мягко говоря, проблематично ввиду отсутствия оного. Либо взять её под жёсткий контроль, ничем не отличаясь от всех тех, кто сейчас убивает за право наложить лапу на наследницу Нарунгов. Моя лэри, это не слишком богатый выбор.

Она молчала, сияя бездонными глазами сквозь занавес волос. Медленным, расчётливым движением подняла руку, зная, что он следит за игрой мускулов под бронзовой кожей. Отвела пряди назад, открывая тонкое лицо, серьёзное и отчуждённое.

Потом:

— Мой господин, я тоже была психически неустойчивым ребёнком. И у них тогда тоже был не очень богатый выбор.

Это был конец. Черта, обрыв, граница. Всё было сказано, и слова потеряли смысл, смытые волной животной боли.

Они знали друг друга и знали самих себя. Они понимали, что искалечены своими жизнями, и научились не бороться с этим.

Таш видела в запуганной, озлобленной, запутавшейся девочке, наследующей трон Нарунгов, саму себя. Она видела старших, оценивающих с вершины своих лет и мудрости, и выносящих вердикт, и приводящих его в исполнение. Она ощущала равнодушие стали, отнимающей непокорные крылья. И она ненавидела. О, как она умела ненавидеть!

В бескрылой женщине-шарсу жила удивительная внутренняя гармония. Душа её была цельным, неделимым порывом, не знающим сомнения, не допускающим колебания. Душа её была ветром, стрелой, отточенной и закалённой, сорвавшейся с тетивы и летящей к цели. Она была верностью, она была ненавистью, она была яростью. Для неё немыслимо было нарушить присягу, точно так же немыслимо было отвернуться от юной принцессы лишь потому, что весь мир единодушно записал Шаэтанну в «выродки».

Разумным доводам в душе Таш вер Алория оставалось не так много места.

Мы все — лишь след своего прошлого. Часть этого следа оставлена родителями, она тянется в глубь веков, туда, где сплетался из отдельных звеньев геном рода, где складывалась из причудливой мозаики обычаев взрастившая нас культура. Другая часть следа принадлежит лишь нам, нашим глазам, нашему разуму, она — наша жизнь и судьба, она то что ломало нас, и то, что нас строило. Мы обречены спотыкаться о своё прошлое, как обречены биться в оковах прошлых решений, и своих собственных, и тех, что приняли за нас, Таш видела перед собой тот же выбор, что искалечил её полтора века назад. И она обречена была раз за разом бороться с ним, разбиваясь в кровь и поднимаясь вновь, пытаясь изменить его, отменить, зачеркнуть. Пытаясь доказать всему миру и самой себе, что это неправда, что это не так, что всё не так, что они несправедливы. Что она имеет право на небо.

Бескрылая шарсу была существом сильных эмоций. Одна страсть, одно чувство — но оно захлёстывало с головой, оно выплёскивалось наружу, заражало всех, кто оказывался рядом. Её флотские друзья называли это харизмой, умением вести за собой. Тэйон предпочитал более простое и в то же время более сложное: «ненависть». Таш ненавидела страстно и всепоглощающе, и огонь этой страсти заставлял её раз за разом взмывать над своей слабостью, чтобы крикнуть, срывая беззвучный голос: они — ошиблись. Она — достойна.

Маг знал, что сам он не таков. Отдавал себе отчёт в том, что в его глухом упрямстве нет ни огня, ни уничтожающей всё на своём пути страсти.

Тэйон Алория не умел ненавидеть. Таш не простила ничего и никому: они, сотворившие с ней такое, заплатили. А лэрд Алория приложил огромные усилия к тому, чтобы никогда не узнать, кто же выпустил тот болт. Просто потому, что не хотел расхлёбывать последствия этого знания.

Тэйон не умел любить. Магистр Алория, как и положено магу высшего уровня, не испытывал приязни ни к кому и ни к чему, и меньше всего — к себе. Единственным возможным исключением была Таш, но и её он не любил, он хотел ею владеть. С того обжигающего мгновения, когда звёздные глаза скользнули по нему равнодушно и пренебрежительно, в душе мага жило стойкое, упрямое решение вернуть этот взгляд, заставить его замереть, удивлённо распахнуться, вселить в него восхищение, нет, уважение. Он хотел заставить Таш стать «правильной» халиссийской лэри, хотел увидеть в ней ту же преданность, принадлежность супругу, которую подразумевали кланники под словами «генетическое партнёрство». И, даже не понимая почти ничего в хитросплетениях человеческих эмоций, маг отдавал себе отчёт: вряд ли это остервенелое желание подчинить своей власти нечто прекрасное и недоступное можно назвать любовью. Впрочем, ему было всё равно.

Вся жизнь и все поступки Тэйона Алория определялись двумя словами: «должно» и «лень». Он должен был доказать всем, что имеет право на жизнь. Ему просто лень было ввязываться в мелкую крысиную возню у кормушки власти.

Мотивацию того, что так или иначе не подпадало под вышеперечисленные категории, обычно можно было свести к слову «стыдно».

В этом сером и невыразительном мире Таш была точно пряный морской ураган в пустыне. Она приносила в жизнь мага краски, запахи, множество хрустальных измерений. Всякий раз, когда извечно неуловимой супруге угодно было спуститься на берег и осчастливить своим присутствием хмурую крепость, называемую домом Алория, в сосредоточенное и размеренное существование магистра врывалась звёздная буря, ледяная, безумная. Не важно, увяз ли он в стремительной, жестокой вендетте с другим кланом или сутками сидел в лаборатории над очередной магической концепцией, Таш переворачивала жизнь вверх ногами и вдребезги разбивала всё, что до этого казалось неизменным. И Тэйон цеплялся за её дикую страсть, за яркость её натуры, за те обжигающие эмоции, которые она, сама того не замечая, изливала на всех окружающих.

С тихим вздохом маг тряхнул головой. Впился пальцами в свои всё ещё чуть влажные волосы.

— Если Вы не отступите, моя лэри, то доведёте себя до могилы. И если бы только себя…

Ох уж это извечное «если».

Таш даже не сочла нужным ответить. Зачем подтверждать очевидное?

Тёмно-звёздные глаза. Стрела, летящая к цели. В Лаэссэ боялись и избегали кейлонгцев, справедливо считая религиозных фанатиков чем-то опасным и непредсказуемым — Тэйону эта опасливость всегда казалась довольно наигранной. В конце концов, сам он не первый десяток лет как состоял в законном браке с воплощённым фанатизмом.

Тонкие пальцы мага скользнули по ровной линии её лба, по щеке, наслаждаясь ощущением упругости не знающей возраста кожи. Таш откинулась на спину, глядя на него снизу вверх. Полные губы дрогнули в намёке на улыбку.

Это было то, за чем они тянулись друг к другу, то, что по-настоящему означало для них близость. Родство даже не душ, а чего-то куда более древнего, тёмного, животного. Родство боли.

Человеку, несправедливо одарённому красотой, здоровьем да ещё и непомерным самомнением, никогда этого не понять. Разве можно объяснить сжигающее насквозь ощущение того, что на тебя смотрят? Разве опишешь словами тихую панику, это отвращение и ярость оттого, что они видят?

Ты ощущаешь своё тело, каждый его некрасивый и нелепый изгиб, каждую позорящую линию. Ты всегда, в любой момент контролируешь свою одежду, позу, движения. Ты никогда не забудешь повернуться определённым образом, чтобы скрыть от чужих глаз то, что вызывает в тебе волны мучительного стыда. Какое общение, какая свобода? Ты не замечаешь собеседника, ты так поглощён собой, что времени подумать о чувствах и мыслях других не остаётся, и все силы уже направлены на то, чтобы прервать неловкий контакт, отступить, спрятаться. Чтобы они не видели. Чтобы они не поняли…

Красоте никогда не понять уродства. Как не понять тех, кто по какой-либо причине считает себя уродливым.

И никогда им, здоровым, сильным, уверенным, не понять той жажды, той неодолимой необходимости. Физической потребности видеть своё отражение в чужих глазах. Видеть и понимать: оно прекрасно.

Тэйон смотрел на Таш, на диковатые линии её лица, на тонкую шею, хрупкие косточки ключиц. Волосы этой женщины были подобны тугим тёмным змеям, в теле её пылало звёздное пламя, душу её обожгло бездной. Это была его женщина, и меньше всего его заботило, есть ли у неё крылья и почему она их потеряла.

Пальцы Таш скользили по плечам мужа, путались в его прямых прядях, спускались на спину. Черты лица этого мужчины были резки и властны, волосы уже наполовину седы, тело напоминало о напрягшемся перед взлётом соколе. А в душе таилась свободная сила ветра, отрицающая любые ограничения. Её мужчина, и, честно говоря, ей было глубоко плевать, может ли он пробежаться по лестнице или подарить ещё дюжину наследников. И двоих хватило так, что дальше некуда…

Лицом к лицу. Глаза в глаза. Снежнозвёздная бездна и янтарная хищность. Глазами они понимали и принимали друг друга. И вряд ли кому другому было доступно такое же понимание.

К тринадцати проклятым любовь и ненависть. Они были близки так, что все понятия о любви и ненависти из мира красивых, здоровых и глупых теряли всякое значение, становясь лишь словами на ветру. Они были единым целым, неотторжимой частью друг друга. Отражением на стекле, тенью на стене.

Искалеченные даже не телом — духом, и лишь друг другу позволявшие видеть эти раны. Лишь друг с другом позволявшие себе быть… собой. И не терять себя.

Тэйон медленно наклонился, чувствуя, что тонет, тонет в бездонных глазах, поймал губами её губы.

— Ветер и пепел! — резко выпрямился, опираясь на руку, нависая на ней, теряясь в ней. — Я вытащу сюда Ваши эскадры, моя лэри. Но придётся очень хорошо подумать, что делать с ними после этого.

Стены содрогнулись, когда в замок ударила ещё одна молния. Губы Таш торжествующе изогнулись, мелькнули белые зубы. Тэйон почувствовал, как уголки его собственных губ тоже приподнимаются, не в силах противостоять ситуации.

Эта женщина и в самом деле способна соблазнить даже такого безнадёжного калеку… Повезло с жёнушкой. Спасибо, лэри Лия. Вы были правы — мы друг друга стоим.

Но в самом деле он никогда и не претендовал на то, чтобы казаться мудрецом. А уж тем более — быть им.

Таш вдруг приподнялась, обвив руками его шею, впиваясь губами.

— Тэй…

Толчком бросил её обратно на подушки, между его пальцами вновь заплясало синевато-серебристое пламя отработанных за двадцать лет заклинаний. Губы коснулись нежной, так редко освобождаемой от защитного панциря шеи, скользнули ниже…

В конце концов существует бесчисленное множество способов доставить женщине наслаждение. А идиотские оправдания вроде шальных арбалетных болтов — слишком слабые отговорки для того, чтобы уклоняться от выполнения супружеского долга. Об этих двух фактах и напомнила ему Таш, причём весьма недвусмысленно и грубо, в тот вечер, когда под их соединёнными руками сломался клановый меч повелителя соколов.

Тэйон всегда относился ко всему, что касалось долга, предельно серьёзно.

За окном грохотала и бесновалась ничем не сдерживаемая буря.