ЭПИЛОГ

Страшная боль вгрызалась в самую сущность Проклятого, истерзанная душа молила о пощаде, но он упорно продолжал собирать раздробленные части своей личности. Те меры, что были предприняты им ранее, увы, так и не дали результата. Более того, совсем недавно он ощутил, что неведомый собрат предпринял попытку прорыва в этот мир, ненадолго разорвав окутывающие его барьеры. Попытку неудачную: Проклятый по-прежнему не ощущал здесь никого из равных ему сущностей, но сам факт такой попытки говорил о многом.

Уничтожить жреца не удалось. Более того, за прошедшее время жрец сумел накопить достаточно силы, чтобы попробовать призвать своего повелителя. И это было страшно. Одна попытка сорвалась. Но если не пресечь этих поползновений, то последуют новые призвания, и кто знает, не увенчаются ли они удачей? Допускать такого было нельзя. Никак нельзя. Если в умирающий мир прорвется хоть один, даже самый слабый, самый неумелый бог, все надежды Проклятого на благословенное небытие пойдут прахом и испытываемые им мучения станут поистине вечны. Эта участь ужасала несчастного и вынуждала терпеливо собирать все осколки старательно раздробленного сознания, возвращая себе возможность мыслить, действовать и чувствовать… Хотя с какой радостью он избавился бы от последнего из этих пунктов!

Чем большая часть сущности бывшего бога Жизни обретала свою цельность, тем более страшной и нестерпимой становилась терзающая боль давней потери. Вот проснулась память — и в голове закружились обрывки прошлого, принося с собой новые оттенки боли и ужаса от понимания того, что это уже никогда не вернется.

Асти, Асти, Асти… Летящая на крыльях бурана стройная фигурка любимой, скользящая навстречу. Легок бег снежной девы, и звезды сияют в льняных волосах, проглядывая сквозь прозрачную фату укрывающей их вьюги. Звонкой капелью рассыпается веселый смех, и любовью светятся чистейшие сапфиры прекрасных глаз. Такой она запомнилась ему, и боль потери не ослабла с течением веков.

Память вернулась. Вернулась полностью, и испытываемая Проклятым боль стала поистине непереносимой. Ее больше нет. Никогда больше они не будут вместе бежать по снежным равнинам, преследуя игривую поземку и вслушиваясь в свадебные песни снежных волков. Никогда больше мягкий, празднично искрящийся и совсем не холодный снег не покроет ветвей вечноцветущих яблонь его сада, знаменуя приход желанной гостьи.

Никогда больше в напоенное бодрящим морозом звездное небо не вознесутся молитвы такой смешной в своей вечной серьезности избранной расы его возлюбленной. Они уничтожены. Уничтожены все, с поистине божественной тщательностью. Его братья приложили немало усилий, чтобы в этом мире у молодой богини снегов не осталось ни одного искренне верующего, способного ее возродить. И это им удалось, а он ничем не смог помешать их кровожадным планам. Для того чтобы веселый и добродушный бог-целитель, бог весны и Жизни научился сражаться и убивать, он должен был сойти с ума. И как же жаль, что это столь необходимое ему тогда сумасшествие пришло лишь теперь, когда стало слишком поздно!

Очередное осознание этого факта накрыло в кои-то веки полностью восстановившего свое сознание и память Проклятого новой волной жгучей, нестерпимой боли.

Боль накатила, захлестывая сознание, туманя и норовя разбить с таким трудом восстановленный рассудок. Накатила — и на мгновение отпрянула, отраженная великим, всепоглощающим изумлением, овладевшим всей сущностью терзаемого бога, и вспыхнувшей в нем сумасшедшей надеждой.

За прошедшие годы Проклятый хорошо запомнил все малейшие оттенки и нюансы той вечной агонии, что охватила его после потери Избранницы. Но сейчас от века терзающая его боль стала меньше! На ничтожный гран, на мельчайшую пылинку, на долю мгновения невыносимые муки оказались меньше, чем всегда. Пребывая в раздробленном состоянии, Проклятый не мог оценить и ощутить этого мельчайшего изменения, но сейчас, собравшись воедино, он осознавал это с абсолютной, потрясающей его самого ясностью.

Это могло означать только одно. Как, каким чудом в этом умирающем мире мог оказаться истинно верующий представитель полностью истребленной расы? Это было чудом. И это было совершенно не важно. Важным было лишь то, что сейчас, спустя столько времени, здесь, на проклятой земле Кельдайна, вновь ходило, дышало и возносило свои мольбы разумное создание, душой и телом преданное его погибшей возлюбленной.

И это был шанс. Надежда на возрождение, ради которой он готов терпеть и тысячекратно более тяжелые муки. И пусть он заперт в темнице, пусть боль по-прежнему терзает его душу, — какое это имеет значение, если перед ним появился такой невозможный, такой чудесный шанс!

Нет, теперь он точно не станет дробить свое сознание, он стойко перенесет любую, самую сильную боль, придержит рвущийся из когда-то открытых по его воле ворот Хаос и не станет спешить с разрушением этого когда-то столь доброго и дружелюбного мира.

Он приложит все усилия, чтобы отыскать этого невесть каким образом вновь появившегося на проклятой земле альфара, и когда сможет обнаружить его, то сделает все, что еще в силах терзаемого вечной агонией бога Жизни, чтобы сохранить этот драгоценный цветок веры, дарящей ему надежду. Надежду, что его боль уйдет и когда-нибудь он вновь сможет увидеть свое отражение в нежных сапфировых глазах любимой.

А сейчас главное — как можно скорее и надежнее уничтожить появившегося в его мире чужого жреца. Больше он никому не позволит лишить его чудом возрожденной надежды! Он хорошо помнит, как его братья охотились за немногими выжившими поклонниками Асти и как он плакал от бессилия, не имея возможности противостоять многочисленным убийцам. Но это время кончилось. Бог Жизни научился убивать и сражаться. О, как хорошо он этому научился!

Теперь понятно, почему в давно покинутом и надежно запертом умирающем мире появился жрец. Видимо, кто-то из находящихся за барьером Хаоса божеств почуял, что в Кельдайне вновь появился искренне верующий в Снежную Мать, как они называли его Асти, альфар. Почуял и направил своего убийцу. Но на этот раз им не удастся убить надежду. Пусть ему придется терпеть почти невыносимую боль, пусть отчаяние и Хаос терзают его сердце, а проклятая тюрьма не позволяет ему полностью использовать все свои силы, но он будет сражаться и уничтожит этого жреца, прежде чем тот сможет навредить эльфу, вера которого дает надежду на возрождение его возлюбленной!

У него уже есть план. Надежный, великолепный план. Просто придется немного потерпеть, но боль тела, терзаемого проникающим через него и преобразуемым им Хаосом, в сущности, такая мелочь по сравнению с болью души. Жрец будет уничтожен вместе со всеми своими спутниками, и цена этого не имеет никакого значения.

А еще надо позаботиться, чтобы никто из его созданий даже случайно не навредил его чуду, его надежде. Как бы то ни было, как бы ни повернулись обстоятельства, но сын Льда, потомок первых созданий его возлюбленной, должен остаться жив. И об этом он позаботится тоже!

Приняв такое решение, Проклятый бог осторожно потянулся сквозь крохотную щелку в стене своей тюрьмы, нащупывая и напитывая силой тех странных и чудовищных созданий, что были выбраны им в качестве проводников его воли.

Могучие охотники и убийцы, они уже много веков дремали в своих логовах и гнездах, не находя в умирающем мире объектов, достойных приложения их великих сил. Но грозный приказ последнего бога прервал долгий сон, вновь давая цель их существованию. Две цели. Убить и охранить. Убить жреца и охранить верующего.

Приказы, которые, учитывая связывающие этих двоих чувства, исполнить было практически невозможно. Вот только отдавший данные распоряжения бог об этом не знал. А получившие приказ создания не знали слова «невозможно».