Год
Габриель проснулся со странным чувством тревоги. Последнее время бессмертному часто снился Ницше. К чему это? Мужчина не хотел вспоминать об этом своем неудавшемся эксперименте, окончившем существование в психиатрической больнице. Не любил вспоминать. Но сегодня какое-то странное ощущение тянуло его, как на привязи, на улицу, звало, интриговало, требовало. Габриель не привык игнорировать собственную интуицию и немедленно последовал внутреннему голосу.
И вот он на нужном месте. Что дальше?
Девочка сидела на скамейке и нежно почесывала за ухом огромного старого пса. Животина блаженно жмурилась и подставляла хозяйке еще не тронутые места.
— Ах, если б я могла отдать тебе год собственной жизни, — прошептала маленькая хозяйка, обнимая друга и зарываясь в его поседевшую шерсть.
В тот же миг Габриель почувствовал, как животное начали окутывать золотые нити жизни, идущие от человека. Вокруг бежали, торопились прохожие и вовсе не замечали зарождения творящегося в парке волшебства.
Бессмертный не выдержал и снова пригляделся к юной колдунье. Нет, он ошибся, уже не девочка, просто очень молоденькая девушка, вероятно едва-едва перешагнувшая рубеж совершеннолетия, что для него по сравнению с предыдущим опытом казалось мизером и мгновением. Как назло, малышка не знала, что творит, не чувствовала пробуждающиеся силы, не осознавала, что у нее получается. Габи еще раз всмотрелся в девушку и не выдержал:
— Ты уверена, что хочешь отдать этому животному год?
— Да, а что? — подняла та большие блестящие от слез глаза.
Она нисколько не удивилась; скорее всего, сочла, что обронила последнюю фразу вслух.
Пес тонко заскулил и подсунул лобастую голову под любимую руку.
— Хорошо жертвовать одним годом, когда имеешь за плечами восемьдесят лет, — тихо произнес бессмертный, — только у тебя их нет. Через два года твоя жизнь оборвется. Собака стара и дышит на ладан. Подумай, стоит ли ради какого-то питомца отдавать половину оставшегося времени? Это неразумно. Не лучше ли потратить их на что-нибудь более подобающее?
— Он ластится так ко мне, потому что чувствует, что завтра умрет, — горько прошептала собеседница и вдруг твердо вопросительно посмотрела Габриелю в глаза. — Ведь так?
Отважная, отметил про себя бессмертный, изучая ее проницательный вопрошающий и немного дерзкий взгляд. Мало кто в мире, даже среди равных, отваживался так смотреть ему в глаза. И почему-то три четверти из них были женщинами. Видно, инстинктивно не опасались расплаты за свою смелость. После определенных событий иной дам не трогал.
Вспомнив про невольную роль плохого вестника, мужчина утвердительно кивнул:
— Завтра утром, у тебя в ногах, когда ты будешь еще спать.
— Обычно животные уходят в какое-нибудь укромное место, чтобы их никто не видел, — спокойно, без лишних истерик произнесла собеседница.
— Этот останется, — хрипло произнес Габриель, сам удивляясь собственному голосу.
— Я отдаю ему этот год, — твердо решила девочка, все еще лаская пса.
— Дура! — не выдержал древний. — Я не шучу! Тебе осталось жить совсем ничего, и ты действительно можешь еще сильнее укоротить свой путь!
— Я вам верю.
— Тогда почему, почему ты отдаешь бесценные моменты своей жизни глупому второстепенному существу, которое, наверно, едва понимает, что происходит и вряд ли оценит!
— Вы не знаете Рекса!
— Да уж куда мне? — язвительно фыркнул мужчина. — Только ты тратишь последние дни на существо, чье бытие скоротечно и похоже на горение свечи! Сейчас есть, завтра нет! Его пребывание в этом мире и так мгновение! Ты удлинишь какую-то секунду, потратив на это половину своего века! Подумай! Найди своему времени лучшее применение! Разве ты дура?
— Послушайте, — вдруг гневно сверкнула упрямица глазами и твердо, по слогам отчеканила: — Это МОЯ собака и МОЯ жизнь, так что не лезьте не в свое дело, пожалуйста! Я отдаю Рексу этот год!
— Что ж, — вздохнул Габриель, разворачиваясь, — наверное, ты знаешь что делаешь.
И пошел прочь. Прочь от этой странной девочки и ее огромной собаки. Он, бессмертный, наслаждался, упивался каждым днем своей долгой древней жизни и не мог понять, как можно пожертвовать одним годом даже из собственной бесконечной жизни, не говоря уже о среднестатистической человеческой. И уж тем более чем о половине оставшегося пути.
Ему тогда было невдомек, что этот огромный лохматый пес прыгнул давным-давно в сорокаградусный мороз в незатянувшуюся полынью, спасая пятилетнюю хозяйку; что потом он на протяжении всей жизни хвостиком ходил за ней, ограждая от неверного шага; выслушивал, когда ей было плохо, сочувствовал, переживал. Со всеми свирепый и добрый лишь с ней, единственной, кто мог колошматить его как угодно. И он терпел, позволяя творить с собой что угодно. Всегда на ее стороне.
Уходя из парка, Габриель даже не подумал, что через год незнакомка с Рексом окажется на плотине, которую внезапно прорвет. И пес, по максимуму напрягая старые мышцы, из последних сил будет тянуть не умеющую плавать хозяйку к берегу. Он мог бы бросить ее и выбраться сам, спастись, возможно, даже выгадать лишние минуты, но вместо этого упорно тащил коченеющее в ледяной осенней воде тельце, чувствуя, как уходит ее тепло, как ноют и сопротивляются его стариковские мышцы, как труднее и труднее с каждым разом сделать гребок в сторону заветной земли. Бурный поток уносил их прочь. Но он боролся, боролся за двоих.
Егеря не заметили двух бесчувственных, повернутых друг к другу тел девушки и собаки и прошли мимо. Их хватятся только завтра.
И, стоя над умирающими существами, чувствуя, как покидает тела последнее тепло, Габриель дрожал от странной внезапно нахлынувшей ярости, восхищения и какой-то непонятной обиды на весь мир и этих двоих.
Она могла похоронить Рекса год назад, но предпочла умереть с другом в один день, разделив с ним самый удачный период своей жизни. Не отказалась от данного слова, не бросила, не испугалась, не предала. А пес, хоть и не понял, чем пожертвовала для него хозяйка, просто делал, что привык: оберегал и спасал любимое существо.
Бессмертный смотрел на его огромные стекленеющие глаза и широкую лобастую голову, вновь подвернутую под посиневшую ладонь. И вроде дворняга, какая-то огромная непонятная помесь, а сердце самой благородной породы. Даже его хваленый чистокровный Цербер мерк перед этим другом. И девочка простая, но в заурядных человеческих венах текла, оказывается, высшая королевская кровь.
И вечный, сам себе поражаясь, подарил каждому из них по восемьдесят лет из собственной бесконечной жизни…