ГЛАВА 11
Ночью Густав пытался перерубить свои кандалы топором. Топор высекал искры, с гулким звуком опускаясь на звенья цепи, но желаемого эффекта это не приносило. Топор только царапал цепь, каждым ударом загоняя ее в сырую землю. Зато я понял, чем здоровяк руководствовался при выборе оружия.
— Допустим, ты освободишься, — сказал Ланс, когда Густав устал работать своим инструментом и, тяжело дыша, отложил топор в сторону. — Куда ты побежишь? Спереди Империя, сзади и по бокам — твои доблестные земляки, которые вряд ли пропустят человека с остатками тюремных цепей на ногах.
Густав промолчал.
— Тебе страшно, я понимаю, — сказал Ланс. — Но все мы смертны, и никто не будет жить вечно. Смирись.
Теперь страшно стало и мне.
Мысль о том, что никто не будет жить вечно, вряд ли служит хорошим утешением тому, кто знает, что умрет очень скоро. Может быть, даже этим утром.
Я был молод. Я много чего не успел попробовать в этой жизни и предпочел бы умереть в более зрелом возрасте, когда сама жизнь стала бы мне в тягость. Жаль, что судьба предоставляет такие шансы далеко не всем.
— От паники никому не станет легче, — сказал Ланс. Странные слова для человека, который последние дни только и делал, что сеял панику. — Если вы будете держаться меня и сделаете все, как надо, вы можете остаться в живых. Шансы невелики, но все же…
— А что надо делать? — спросил я.
— В первую очередь, не поддаваться страху, — сказал Ланс. — Когда-то очень давно и очень далеко отсюда существовала каста профессиональных воинов, чьим девизом были слова: «Живи так, как будто ты уже умер». Вы понимаете, о чем это?
— Не совсем, — признался я. Фраза была похожа на многочисленные изречения лорда Вонга. От нее прямо-таки веяло чем-то тхайским…
— Когда ты примешь мысль, что ты уже умер, что ты находишься на самом дне и ничего более неприятного с тобой просто не может произойти, страх отступает, ты становишься истинным воином и обретаешь силы творить невозможные вещи, — сообщил Ланс, — Вряд ли у кого-то получится достичь такого состояния за одну ночь, но стремиться к этому надо.
— Ты издеваешься?
— Не в этот раз.
— И много ты видел людей, которые приняли такое и смогли творить невероятные вещи?
— Ну есть такие, — сказал Ланс. — Например, я.
Имперская армия появилась на рассвете.
Точнее, мы увидели ее, как только начало светать и первые лучи восходящего солнца разогнали тьму.
Имперцы построились и заняли свои позиции еще ночью, их штандарты развевались на слабом ветерке, их ряды были стройны, и их было… много. Гораздо больше, чем защитников Каринтии.
Наш латник буркнул что-то невнятное, нахлобучил на голову шлем и встал впереди нас. Что ж, судя по всему, он умрет первым.
Ополченцы в спешном порядке занимали свои позиции. Лучники натягивали тетивы и готовили колчаны с запасными стрелами.
Больше с моего места ничего нельзя было рассмотреть.
Над рядами имперцев пронесся звук боевого рожка, и они двинулись на нас. Неспешным, прогулочным шагом. Строй они держали просто идеально.
Никто даже не делал попытки вступить в переговоры. Все было предельно ясно с самого начала.
— Орлы, — сказал Ланс, явно не имея в виду местных ополченцев. — Любо-дорого посмотреть.
Густав выругался.
— Впереди идет легкая пехота, — заметил Ланс. — Это здорово облегчает нашу задачу.
Густав выругался еще более витиевато и грязно.
Скованные цепью смертники начали волноваться. Все большее число людей оглядывались назад, но там их взгляды натыкались на шеренги лучников, стоящих на холме.
Бежать было некуда.
Ланс небрежно воткнул свой меч в землю и оторвал рукава своей рубашки. Обнажились длинные, тонкие, жилистые и покрытые многочисленными шрамами руки. Я впервые заметил, что правое запястье Ланса было обмотано какой-то грязной тряпицей. Раньше, на фоне остальной рванины, это не так бросалось в глаза.
— Теперь слушайте меня, — сказал Ланс. — Для того чтобы наш план сработал, нужно навалить тут побольше трупов. Поэтому минут пять-десять нам придется простоять. Трупы буду валить я, а вы постарайтесь выжить. И еще постарайтесь мне не мешать, ладно?
Я буркнул в ответ что-то невразумительное. До этой секунды я даже не знал, что у нас есть какой-то план. И тут случилось странное.
Ланс не стал доставать свой меч из земли. Вместо этого он провел рукой по воздуху и извлек оттуда — из воздуха, откуда же еще — другой меч.
Это был очень странный жест.
И это был очень странный меч.
Он был черный. Не грязный, не ржавый, а именно черный. Отполированное длинное лезвие не отражало свет, а словно поглощало его. И хотя на мече не было ни одной зазубрины, он выглядел как нечто очень древнее. А еще он выглядел чужеродным, словно ковали его не в этом мире и не человеческие руки. Это, конечно, чисто субъективное ощущение, но оно почему-то было именно таким. Одного взгляда на это оружие было достаточно, чтобы понять — перед тобой не просто очередная заточенная железка, предназначенная для убийства людей, а нечто большее, чем просто оружие. А может быть, на общем впечатлении сказался тот факт, что обычные мечи из воздуха не достают.
— Ты маг? — спросил я.
— Нет, — сказал Ланс. — Просто знаю пару трюков.
Я огляделся по сторонам. Никто не обратил внимания на творящиеся тут странности, взгляды заключенных были прикованы к приближающимся имперцам.
— Когда тут окажется достаточно мертвых тел, нам надо лечь на землю и притвориться одними из них, — сказал Ланс. — При этом желательно заползти куда-нибудь под трупы, чтобы нас ненароком не затоптали. Неприятная перспектива, но другой нет.
М-да, это был тот еще план. Пролежать под чьим-то трупом до конца битвы, а скорее до самой ночи — это не самый приятный вариант времяпрепровождения, хотя, вне всякого сомнения, это все же гораздо лучше, чем умереть. Непонятно только, что мы будем делать дальше, тем более скованные цепью с остальными заключенными, которые будут лежать рядом, при этом трупами не притворяясь.
А ведь для того чтобы привести в исполнение хотя бы первую часть плана, нужно было пережить первые минуты битвы и выбрать подходящий момент, чтобы упасть…
— Имперцы вооружены лучше вас, — сказал Ланс. — Поэтому я бы посоветовал тебе при первой же возможности сменить меч на трофейный. Понимаешь, о чем я?
— Да.
— Замечательно.
Сзади кто-то из командиров приказал лучникам наложить стрелы на тетивы и изготовиться к стрельбе. Имперские пехотинцы были уже близко, и солнце отражалось от их щитов и металлических заклепок на их кожаной броне. Мечей они пока не обнажали.
— А хорошо идут, — сказал Ланс. — Красиво. Победителя видно по настрою.
В размеренном шаге имперской армии мне чудилась неотвратимость судьбы. Эти ребята казались несокрушимыми.
Первый залп наших лучников застал меня врасплох. Воздух вдруг заполнился неприятным, режущим уши свистом, а над нашими головами пролетело целое облако стрел.
Имперские пехотинцы закрылись небольшими щитами, несколько человек упали на землю и уже не поднялись. В это же время Ланс взмахнул мечом, целясь себе в лодыжку. Словно он сошел с ума и вдруг захотел отрубить себе ногу. Но вместо этого лезвие меча рассекло кандальное железо, и правая нога Ланса оказалась свободной. Насколько я мог видеть, на ней даже царапинки не осталось.
А на мече не осталось следа от удара. Это был удивительный меч, а Ланс только что продемонстрировал феноменальное искусство владения оружием.
Точно так же он расправился с оковами на левой ноге.
Никто из собратьев по несчастью по-прежнему не обращал на Ланса никакого внимания.
Третьим ударом Ланс отделил мои кандалы от общей цепи. Четвертым — освободил Густава.
Его меч рубил металл так, словно тот вовсе и не был металлом.
Хотел бы я посмотреть на неведомого кузнеца, создавшего такое произведение искусства. Чувствую, что и без магии при создании меча не обошлось.
Еще парой ударов Ланс освободил наши ноги. Остатки кандалов по-прежнему болтались на них, но движения уже не стесняли.
— Остальное потом, — сказал Ланс.
Следующие залпы каринтийских лучников выбили еще несколько десятков вражеских пехотинцев, но это не заставило тех ни сбавить шаг, ни смять строй. Имперская армия не зря считалась лучшей на континенте.
Когда нас разделяли жалкие сто метров, над их рядами пронесся крик командира, и они обнажили мечи. Лучники перестали стрелять залпами, спуская тетивы по готовности и выбирая свои цели самостоятельно. Некоторые стрелы пролетали прямо над нашими головами.
Это заставляло нервничать. Не только это, конечно.
В строю смертников кто-то завыл диким голосом. Это был не боевой крик, но вопль ужаса. Смерть, олицетворенная стройными рядами имперской пехоты, неумолимо надвигалась на нас.
Ланс быстро оглянулся через плечо.
— Каринтийская военщина готова вступить в бой, — сообщил он. — Они разворачивают боевые ряды, и скоро мы окажемся в самом центре схватки.
Я уже мог различать отдельные лица имперских солдат. Тех самых людей, которые шли сюда, чтобы меня убить.
Нормальные лица. Серьезные. Страха на них не было, ненависти тоже. Это были профессионалы, не способные испытывать эмоции во время работы. Если эмоциям и найдется место, это будет позже.
Среди них вполне мог оказаться и тот офицер, который отдал мне свой набитый деньгами кошелек. Я поймал себя на мысли, что, несмотря на весь мой страх, ненависти к этим людям я тоже не испытываю.
— Ничего личного, ребята, — пробормотал Ланс рядом со мной. — Это чисто деловой подход.
И мы сошлись.
Номинально считающийся нашим командиром латник, как и следовало ожидать, погиб первым. Он скрестил мечи с одним имперским солдатом, и тут же другой сбил его с ног ударом щита. А потом последовал короткий и жесткий удар в стык доспехов, на траву брызнула первая кровь.
Ланс сделал несколько шагов вперед, выбираясь на свободное пространство, и лезвием своего меча очертил в воздухе круг. Сразу трое имперцев бросились на него.
И тут же упали мертвыми.
Держа меч перед собой, я неловко отбил первый выпад, направленный мне в лицо, рубанул по ногам, как меня учили рыцари моего отца, отпрыгнул в сторону, уклонился от еще одного удара, ткнул мечом куда-то наугад. Да, это не было похоже на рыцарский поединок. Все происходило слишком быстро, я не видел, достигали ли мои удары цели, не видел, что дальше происходило с моими противниками, течение битвы сводило и разъединяло нас слишком быстро, чтобы я успевал хоть что-то понять. Я пытался отбивать все удары, которые замечал, при первой же возможности старался рубануть противника и надеялся, что никто из них не успел зайти мне за спину.
Рукоять меча стала скользкой от пота и все время норовила выскользнуть из рук.
Имперцы теснили нас вверх по склону холма, туда, где до перегруппировки стояли лучники, и смертники отступали, таща за собой тех, кто уже был мертв, но все равно оставался скованным с ними единой цепью.
Вокруг стоял страшный шум — звон мечей, глухие удары клинков о щиты и звонкие удары клинков о другие клинки, стоны раненых, боевые кличи и крики умирающих. Трава очень быстро меняла цвет с зеленого на красно-бурый и становилась скользкой от крови.
Я не помню точно, сколько прошло времени с начала сражения, когда в дело вступили каринтийские профессионалы.
На какой-то момент им удалось остановить наше отступление и даже выиграть у имперцев пару десятков метров. Я вдруг с удивлением обнаружил, что меня никто не пытается убить, и бросил взгляд по сторонам, пытаясь оценить ситуацию.
И первым, кого я увидел, был Ланс, который творил невозможное.
Словно в этого человека вселился демон войны, а может быть, он сам всегда был этим демоном.
Он бился один в окружении врагов и стоял ровно на том же самом месте, где и в начале битвы, а вокруг него были навалены мертвые тела. Его движения были слишком быстрыми для обычного человека, его черный клинок почти растворился в воздухе и стал невидимым, а сам Ланс стремительно перетекал из одной позиции в другую.
И каждый раз кто-то из имперских пехотинцев падал на землю и больше не шевелился.
Надо отдать должное имперским солдатам. Они не прекращали попыток его прикончить. Я бы на их месте уже давно выбрал бы себе более удобную мишень.
Вспомнив совет Ланса, я бросил свой никудышный меч на землю и наклонился, чтобы подобрать трофейное оружие, благо выбора теперь было предостаточно. Меч оказался чуть тяжелее предыдущего, но был выкован из гораздо более приличной стали и на порядок лучше заточен. Не знаю уж, из чьей он выпал руки и кому принадлежал раньше — имперцу или каринтийцу. Впрочем, особого значения это не имело.
Рисунок битвы снова поменялся, и моя короткая передышка подошла к концу. Сразу двое имперцев возникли передо мной, я отразил выпад, ушел в сторону, успев заметить, как удар топора раскалывает голову одного из моих противников. Опорная нога скользнула по траве, я попытался удержать равновесие, споткнулся обо что-то и упал на спину. Почти сразу же надо мной выросла фигура имперца, занесшего меч для удара.
По счастью, падая, я умудрился не выпустить из рук свое оружие. Отбивать удар из положения лежа было неудобно, но первый выпад мне удалось парировать.
Чей-то топор вонзился имперцу в бок, меня окатило потоком крови, а мгновением позже труп пехотинца рухнул и придавил меня к земле. Я попытался выбраться из-под него и встать, не совсем соображая, что же именно я делаю.
Потом до меня дошло, что события развиваются как раз по предложенному Лансом сценарию, и вставать мне вроде бы совсем не нужно. Я прекратил свои попытки, а надо мной по-прежнему шел бой. Пару раз закованные в поножи ноги проносились совсем рядом с моей головой, кто-то наступил мне на живот, напомнив о пострадавших от стражников ребрах…
Страшно хрипя, на меня сверху рухнул кто-то еще. Этот кто-то был очень тяжелый, суммарный вес двух тел буквально вдавливал меня в сырую землю, но, несмотря на то что мне стало трудно дышать, я был благодарен им за это. Они спасали меня от смерти в чужой войне, на чужой территории. В войне, где у меня был один-единственный интерес — остаться в живых.
Я не знаю, какие тактические цели преследовали имперские пехотинцы и как это сражение выглядело с точки зрения штабных стратегов. Изнутри оно было похоже на хаос, и мысль о том, что все идет по чьему-то заранее продуманному плану, казалась мне совершенно абсурдной.
Наверное, так оно всегда и происходит. Солдату говорят стоять здесь и удерживать позицию, и он ее удерживает. Или умирает в процессе. Ему говорят идти вперед или двигаться во фланг, и он идет. Или тоже умирает в процессе. А где-то в комфортном шатре сидит генерал, передвигающий фигурки на карте. Генерал видит общий план битвы, видит, как проходит сражение, и отдает приказы солдатам, сдвигая очередную фигурку.
А солдаты выполняют приказы или умирают в процессе. И узнают, одержали ли они победу или потерпели поражение, только после того, как закончится бой. Узнают те, кто доживает до конца боя.
Мне было плевать, кто победит в этом сражении. Мне просто нужно было дожить до конца.
Возможно, я выбрал для этого не самый героический способ и о моем подвиге никто не сложит баллад. Но когда вокруг тебя умирают люди и в воздухе витает смерть, подобные соображения отходят на второй план.
Несмотря на то что сделали мне каринтийцы, мои симпатии были на их стороне. Я желал неудачи имперским войскам, потому что желал неудачи самому Гаррису, и в то же время я не мог не понимать, что Империя вряд ли проиграет эту войну.
Во время боя мне не было страшно, тогда на страх просто не оставалось времени. Теперь же, пока я лежал на земле, придавленный мертвыми телами, и старательно изображал из себя труп, а чужая кровь заливала мне лицо, времени оказалось предостаточно, и на меня накатила липкая волна ужаса.
А потом грохот битвы стал отдаляться. Имперские войска теснили местных ополченцев к столице, все шло так, как должно было идти — Империя выигрывала очередную войну, неумолимо придвигая линию фронта к границам Брекчии.
Бессмысленность моих попыток что-то изменить стала мне очевидна.
В мыслях я мог представить, что я убиваю человека. Я мог представить, что я убиваю могущественного чародея.
Но мне необходимо было убить императора, и этого я представить уже не мог.
