Во главе стола сидел Сновид, честь неслыханная и для боготура Торусы, и для всех собравшихся за столом. Прежде никто из мечников и помышлять не мог, что когда-нибудь сядет за один стол с кудесником Велеса. Да что там мечник, не каждый князь мог похвастаться тем, что пировал вместе с первым ближником Скотьего бога. Такое если и случалось, то крайне редко, ибо волхвы славились воздержанием в питье и еде. И уж если кудесник Сновид возглавил пир, то этому были очень веские причины. Необычным пир был еще и потому, что к столу были допущены и женщины, что прежде случалось только на свадьбах. Можно было, конечно, предположить, что запоздалую свадьбу празднуют Торуса с Дарицей, но боготур сидел всего лишь ошуюю Сновида, а Дарица была одета как замужняя женщина. Одесную Сновида сидела кудесница Всемила, на которой был наряд невесты, что многих повергало в замешательство. Правда, никто из мечников прежде кудесницу не видел, и очень могло быть, что это ее обычный наряд. Рядом с кудесницей расположился Драгутин во всем блеске боярского наряда, изукрашенного золотыми солярными знаками. И по всему выходило, что именно боярин на этой необычной свадьбе выступает в роли жениха.

Среди приглашенных к столу были не только мечники и ведуньи, но и старшины из семей смердов, причем не только славянских, но и урсских, а также купец Верига со своими приказными. Кроме ведуний за столом находились и несколько простых женщин, что еще больше подчеркивало необычность происходящего. Клыч время от времени переглядывался с соседями, Садко и Влахом, но слов никто не произносил, все боялись нарушить торжественную тишину пира. Вино, впрочем, поднесли всем. Мечникам, не говоря уже о смердах, прежде такого вина пить не доводилось. Напряжение за столом нарастало, у Клыча затекла спина. Ему хотелось есть, но он не рискнул тянуться к блюду с мясом, поскольку сидевшие во главе стола важные особы не торопились утолять голод.

Наконец кудесник Сновид сказал свое слово. Клыч впервые слушал столь значительную и вескую речь. Кудесник говорил громко, неожиданно сильным и властным голосом. От волнения Клыч понял далеко не все, но из понятого выходило, что богиня Макошь ныне на священном ложе явит свою любовь к печальникам славянских богов в лице боярина Драгутина. И на всех присутствующих за столом мужчин и женщин падет отсвет этой любви.

Клычу прежде не раз доводилось присутствовать на свадебных пирах, но они не шли ни в какое сравнение с нынешним, где в роли невесты выступала сама богиня Макошь в лице кудесницы Всемилы. От одной только мысли, что он участвует в столь важном событии, у Клыча перехватывало дух. Даже голод куда-то улетучился, хотя утолять его после слов Сновида не возбранялось. Кудесницу Всемилу Клыч мог бы рассмотреть во всех подробностях, благо сидел он от нее не слишком далеко, только почему-то не решился слишком откровенно пялить глаза. Но в любом случае возраст у кудесницы не девичий, на четвертый десяток ей перевалило, телом она дородна, осанкою величава. Что же касается боярина Драгутина, то ему Клыч не завидовал. Был даже страх за даджана, что ему не удастся угодить богине, которая, чего доброго, вздумает посчитаться за оплошность боярина если не со всеми славянскими мужами, то, во всяком случае, с собравшимися на пиру. Листянин городец уже однажды пострадал от гнева Перуна, и не исключено, что ему предстоит испытать еще и гнев Макоши. Зачем боярину Драгутину понадобилось добиваться любви богини, неизвестно, но очень может быть, что даджан здесь совершенно ни при чем и любви жаждет сама богиня. Макошь ведь спасла жизнь Ратибору, который был родовичем Драгутина, и вправе требовать ответной услуги от лучшего представителя облагодетельствованного рода.

Голоса за столом теперь были слышнее, но ни о каком свадебном веселье и речи не было. Сидевший напротив Клыча купец Верига от выпитого вина бурел, а его приказный, расположившийся одесную хозяина, бледнел. Но оба то и дело бросали взгляды в навершие стола. Клыч был уверен, что торговцев пригласили в терем не случайно, а с расчетом, что все увиденное они разнесут по хазарским землям. Надо полагать, весть о тайном браке ненавистного ганам боярина с богиней Макошью очень многим в Битюсовом стане испортит настроение.

Рожки загнусили так неожиданно, что Клыч даже вздрогнул, хотя рожечники заиграли всем известный напев, которым провожают в ложницу жениха и невесту от свадебного стола. В эту пору на обычной свадьбе начинаются пляски и шумство, чтобы весельем отогнать злых духов от ложа новобрачных. В тех плясках не возбранялось тискать женок, дабы помочь жениху в его трудах на брачном ложе. Но боярин Драгутин, похоже, в такой поддержке не нуждался. Не было ни плясок, ни женского визга. Новобрачные чинно встали из-за стола и направились в ложницу. Кудесник Сновид возглавлял шествие, хотя родовичем боярина Драгутина он не был. Похоже, старец занимал это место не по свадебному ряду, а по каким-то иным, неведомым Клычу установлениям. Сам Клыч оказался чуть ли не в первых рядах процессии, сразу же за боготурами Вузлевом и Торусой и боярином Ратибором, которые шли бок о бок с ведуньями. По всем расчетам Клыча, которому доводилась бывать в этой части терема, кудесник Сновид должен был упереться в глухую стену, но этого почему-то не произошло. Стены, к большому удивлению Клыча, не было. Судя по шепоту за спиной, удивлены были и прочие мечники и челядины.

Кудесник Сновид остановился и поднял руку. Подчиняясь этому жесту, замерли все участники шествия. В затылок Клычу тяжело дышал купец Верига, а его приказный усердно сопел ошуюю хозяина. Клычу показалось, что Веригин приказный переглядывается с Садко, но времени на расспросы не было. Ведуньи окружили кудесницу Всемилу, а боготуры и Ратибор — боярина Драгутина. Через какое-то время и женщины и мужчины отступили назад, встав рядом с кудесником Сновидом. Боярин Драгутин обнаженный стоял посреди ложницы, а кудесница Всемила куда-то исчезла. Клыч вдруг обнаружил, что пропала не только передняя стена, столь надежная на вид, но и потолок, во всяком случае, над таинственным ложем мерцали холодные звезды. Ложница была освещена только слабым лунным светим, но тем не менее всем было хорошо видно, как шагнул к ложу боярин Драгутин. Как только боярин возлег на ложе, оно засветилось странным голубоватым светом и сдвинулось в глубь ложницы, туда, где по всем приметам должна была находиться еще одна стена. Зрители то ли устали удивляться, то ли просто обмерли. Никто не издал ни звука, когда над головой боярина вспыхнул зеленоватый свет, а из этого света появилась обнаженная женщина, ступавшая по воздуху, словно по тверди. И как только приподнявшийся на ложе боярин Драгутин коснулся раскрытой ладонью ее тела, свет, исходивший от женщины, стал просто нестерпимым для глаз. А когда Клыч наконец глаза открыл, то едва вновь не зажмурил их от испуга. Ложе было не одно, их было целых пять, и на каждом из них боярин Драгутин ласкал женщину, которая была то ли богиней Макошью, то ли кудесыицей Всемилой. Слабые сердцем простолюдинки от этого зрелища впали в беспамятство, и иных уже уносили прочь Макошины стражницы, но мужи пока держались, хотя у Клыча лицо покрылось потом. Стон богини заставил Клыча вздрогнуть. Это был стон наслаждения, но сила и накал его были такими, что мечник ни на секунду не усомнился, что так упиваться любовью может только богиня. Стоявший рядом с Клычем Садко икнул от испуга. Веригин приказный всхрапнул жеребцом. Вновь вспыхнувший нестерпимый свет заставил Клыча прикрыть глаза. А когда он их открыл, то ложницы уже не обнаружил, а увидел глухую стену, взявшуюся неведомо откуда.

Не каждому в этой жизни доведется видеть богов, а вот Клыч видел и теперь прикидывал в уме, чем это может для него обернуться в будущем. И выходило, что ничего, кроме блага, от участия в свадьбе богини с даджаном ждать не приходится. Как мужчина опытный в любовных утехах, Клыч без труда определил, что богиня осталась довольна стараниями боярина Драгутина. Надо полагать, теперь ее расположение прольется на всех мужчин, стоявших подле ложа, а значит, и женщины будут к ним ласковее по меньшей мере вдвое против прежнего.

Более к столу никого не звали, да и не до пира было людям, пережившим столь таинственное событие. И мечники, и простолюдины повалили во двор, освежиться. Здесь, во дворе городца, не было ни кудесника Сновида, ни ведунов, а потому можно было обменяться впечатлениями, не стесняя себя в выражениях. Впрочем, потрясение было настолько сильным, что у многих связная речь не шла с языка. Зато восклицаний было много, а кроме того, все, как один, бросились пить воду, словно трудились вместе с боярином Драгутином на таинственном ложе.

— Так оно и есть, — откликнулась Макошина копейщица на вроде бы шутливое замечание Садко. — Боярин Драгутин брал силу у всех мужчин, стоявших рядом, ибо для ублажения богини сил одного человека недостаточно.

Словам копейщицы поверили сразу. Каждому приятно было сознавать, что он не только наблюдал, но и участвовал в благом деле общей жертвы богине Макоши, повернувшей ныне свой светлый лик к мужам славянским.

Несмотря на позднее время, ворота городца распахнули, дабы выпустить смердов, которым не терпелось поделиться своими впечатлениями с односельчанами. Все та же Макошина копейщица во всеуслышание заявила, что богиня не налагала обета молчания на гостей свадьбы, а потому каждый волен рассказывать ближним и дальним обо всем увиденном в Торусовом городце.

Клыч с любопытством поглядывал на словоохотливую копейщицу. Ростом женщина была чуть ли не с Клыча и колонтарь носила с легкостью.

— Ты бронь сняла бы, — посоветовал мечник. — Стены в городце надежные.

— Как закончу службу, так сразу и сниму, — отозвалась женщина, поглядывая с усмешкой на заботливого Клыча.

При неверном свете факелов мечник все-таки определил, что женщина не только станом пряма, но и лицом приятна. Не знай мечник, что перед ним Макошина стражница, мог бы принять ее за безусого отрока. Хотя по годам его новой знакомой за два десятка уже перевалило. А если судить по ухваткам и уверенному взгляду, то повидала она в жизни немало.

— И давно ты в Макошиной страже?

— Сызмала. Сколько себя помню, столько в Макошином городце и живу.

— Тяжело, наверное, одной без мужа? — закинул удочку Клыч.

— Не раскатывай губенку, — огрызнулась женщина.

— Я ведь просто так спросил, — вильнул в сторону Клыч. Народ со двора почти разошелся, только на вежах стыли истуканами стражники, да у конюшни колготились два челядина, совсем почти неразличимые при свете луны. Стражники на вежах Клыча не волновали, а вот два олуха у конюшни почему-то раздражали.

— Может, пойдем коней проведаем?

— Сказала же, осади, — отрезала женщина, однако продолжала сидеть на крылечке рядом с мечником, давая тому надежду на благоприятный исход разговора.

— А я слышал, что Макошины стражницы обета хранить себя не дают. Выходит, врали?

— Ох ты хитрован, — засмеялась женщина, — то с одного бока подступишься, то с другого.

— Тебя как зовут? — спросил Клыч, глядя в спину удаляющимся от конюшни челядинам.

— Зови Малушей, коли охота есть.

— Так пойдем, что ли?

— Ну пойдем, — махнула рукой Малуша, — коли тебя так разбирает.

Клыч воровато огляделся по сторонам, но двор пустовал, и никому не было дела до его шашней с Макошиной стражницей. Разве что луна бесстыдно пялилась на задержавшуюся во дворе парочку. Именно от этого лунного догляда они и укрылись на сеновале.

Без колонтаря Малуша смотрелась самой обычной женщиной. А вот любила жарче других, хотя, возможно, Клычу это только показалось. В любом случае обнимала она крепче иных-прочих баб. От ее объятий у Клыча спирало дыхание. В силе была женка, что там говорить. Любились Малуша с Клычем всю ночь напролет, а на ноги подхватились лишь с первыми солнечными лучами. Если бабья богиня любит хотя бы чуть жарче, чем ее стражница Малуша, то даджану со священного ложа живым не уйти, решил Клыч.

Однако мечник ошибся. Боярин Драгутин как ни в чем не бывало стоял на крыльце и спокойно смотрел на появившихся из конюшни Клыча и Малушу. Надо полагать, боярин догадался, что ходили они на сеновал не по хозяйственной надобности, поскольку успел загородить обзор кудеснице Всемиле, выходившей на крыльцо в сопровождении Дарицы. Расторопство боярина позволило Малуше обрести равновесие и напустить на себя равнодушие как к миру вообще, так и к мечнику Клычу в частности. Клыч, разыгрывая усердие, принялся указывать на непорядок спускающимся с тына стражникам. Влах в ответ на выговор понимающе ухмылялся, а всем остальным не было до мечника никакого дела.

Клыч нет-нет да и косил глазами то на Малушу, то на кудесницу Всемилу. Обе смотрелись свежими, словно росой умытыми. Кудесница по меньшей мере лет десять сбросила с плеч на Макошином ложе и глядела на Драгутина глазами влюбленной молодки после первой брачной ночи. Из чего Клыч заключил, что кудесница к боярину неравнодушна.

— Проводишь кудесницу Всемилу до Макошина городца, — сказал мечнику спустившийся с крыльца Торуса, — а после завернешь на выселки, что у Поганого болота.

Клыч на слова боготура только вздохнул. Кудесницу он проводит, конечно, с радостью, а вот ехать на выселки ему не хотелось. Обидно ему было. Некоторым везет явно не по заслугам, как этому Данбору из рода Молчунов. Сынок хват из хватов, а сестричад и вовсе шатуненок. Этак они его вдвоем по самую макушку серебром и золотом забросают.

Кудесница Всемила ехала в окружении стражниц на белом коне, хотя в городец, насколько помнил Клыч, она приехала на гнедом. Хорош был белый жеребец — не женщине бы на таком ездить.

— Подарок боярина Драгутина, — завистливо вздохнул Садко. — Белые кони более всех любы Даджбогу.

— А ты откуда знаешь? — удивился Клыч.

— Я выходец из Кривицких земель, — пояснил Садко, — а среди наших родов немало таких, что Даджбога ставят выше Перуна и Велеса. И средь нашей старшины есть ближники Солнечного бога.

— Далеко тебя, однако, занесло от родных земель, — покачал головой Клыч.

— Я легкий, — усмехнулся Садко, — оттого и носит меня по миру. Не нажил я богатства за эти годы. Не у каждого же оборотни в родне.

— Ты меня уверял, что шатуненок сгорел, — сказал Клыч, сразу же определивший, в чей огород бросил камешек мечник.

— Собственными глазами видел, как он вспыхнул факелом, но ведь недаром же говорят, что нечистые в огне не горят и в воде не тонут. На месте Велесовых волхвов я не слишком бы верил Осташу. И братан у него сын оборотня, и сам он родился у Поганых болот, которые давно облюбовала нечистая сила.

— На месте волхвов нам с тобой точно не бывать, — усмехнулся Клыч.

А в отношении Поганых болот Садко, скорее всего, прав. О медвежьем капище, которое стоит на болоте, давно идет дурная молва. Надо бы присмотреться и к Данбору, и к его односельчанам. Выбрали место для жизни, ничего не скажешь! То ли их отцы совсем без голов были, то ли садились в тех местах не без умысла.