Ган Горазд успел уже почувствовать себя в Берестене хозяином, когда какой-то зловредный бес принес по весеннему солнцепеку гостей с немалой свитой. Гости, оказавшие внимание захудалому гану, только-только почувствовавшему вкус удачи, были непростые. Ган Горазд, как хозяин отменно гостеприимный, сиял добродушием, но в душе его копошилась злоба. И опасение было — как бы первые ближники кагана не вырвали кусок из его горла.

Ган Митус, муж невеликого роста, но дородный, с хитроватым прищуром заплывших жиром глаз, тяжело отдувался после обильной пищи и немалой толики вина, принятой за пиршественным столом. Сам ган Горазд, уступив место во главе стола Митусу, скромно сидел одесную Битюсова ближника. Ошуюю расположился Ицхак Жучин, человек молодой, приятной наружности, улыбчивый и доброжелательный в отношении не только ганов, но и простых мечников. Ган Горазд, хоть и не был близко знаком с Жучином, но немало был о нем наслышан, а потому его улыбкам не верил.

Князя Будимира по младости лет за стол сажать не стали, но гостям показали. Ган Митус облобызал ребенка жирными губами, а Ицхак подарил ему зверя, вырезанного из камня. Дружина же малого князя была допущена к столу вперемешку с хазарами Митуса и Горазда.

Ган Митус, насытив утробу, высказал немало лестных слов в сторону как Будимировых мечников, так и Гораздовых хазар, а также выразил глубочайшее сожаление по поводу безвременной кончины князя Твердислава, чем свел на нет все предыдущие похвалы. Ибо сидевшие за столом мечники и хазары не могли не чувствовать своей вины за случившееся. Сила, конечно, на детинец навалилась немалая, и застала она его защитников врасплох, но ведь и сопротивления никто не оказал. В словах Митуса, вроде бы хвалебных, многим почудилась насмешка. Во всяком случае, ган Горазд воспринял слова гостя именно так и затаил обиду. Словом, пир не задался. Мечники, привыкшие к простым шуткам Твердислава, двусмысленные речи гана Митуса воспринимали с трудом, а потому помалкивали, налегая на вино и брагу. Сильно пьяных за столом не было: и Будимировы мечники, и Гораздовы хазары чувствовали себя за столом как в гостях, правда, неясно, у какого хозяина.

— Каган Битюс надеется, что берестяне не станут терпеть бесчинства, творимые даджанами на радимичских землях, и осудят Великого князя Всеволода, лишившего безвинно жизни своего родовича по наущению пришлых людей. Каган же со своей стороны обещает берестянам поддержку и защиту.

Брех с Глуздом, сидевшие неподалеку от гана Горазда, переглянулись. Похоже, каган Битюс решил поквитаться с божьими ближниками и ищет теперь застрельщиков опасного дела. Но в застрельщиках Твердиславовым, а ныне Будимировым мечникам ходить не хотелось. Пока это каган Битюс подойдет с помощью, а за это время князь Всеволод трижды успеет головы снять с мятежников.

— Так ведь нет прямой вины Всеволода в смерти Твердислава, — осторожно заметил Брех. — Это волхвы осудили его на смерть.

Слова Бреха мечники встретили одобрительным гулом. Хазары Горазда помалкивали, да и сам он не сказал в поддержку Митуса ни слова.

— Князь Всеволод хитрит, — поморщился толстый ган, — а сам за вашими спинами науськивает боготура Рогволда, который собрал под свою руку немалую силу и готовится к напуску на город.

— Если Рогволд пойдет на нас войной, то мы скажем свое слово, — отозвался Брех, — но задираться самим нам незачем.

И опять угодил Брех своим товарищам мечникам, огорчив при этом знатного гостя. Впрочем, ган Митус вслух своего огорчения высказывать не стал, а предложил пустить по кругу прощальную братину за здоровье кагана Битюса. За кагана выпили стоя и молча сошли от стола. Пора было и честь знать. Да и разговор принимал оборот, для многих нежелательный.

— Торопишься ты, ган, не в обиду тебе будет сказано, — вздохнул Горазд. — Не совладать нам со Всеволодом теми силами, которые у нас есть.

— Ты уже решил, что я тебя брошу на Всеволодовы городцы? — засмеялся Митус. — Не для того я завел этот разговор, чтобы ополчить трусливых людишек против Всеволода, а для того, чтобы мои слова дошли до ушей Великого князя и отбили у него охоту к союзу с даджанами и новгородцами. Князь Всеволод человек осторожный, чтобы не сказать трусоватый, и, прежде чем собраться в поход, сто раз подумает. Вот я и подбросил ему пищу для размышления.

Жучин захохотал, показав два ряда великолепных зубов, которыми можно было разгрызать не только мясо, но и кости. Горазд сердито покосился на развеселого купца, но не стал высказывать своего недовольства вслух.

— Почему бы кагану прямо не сказать берестянам, что он берет их под свою руку?

— А какой прок кагану от одного города? — Митус поморщился и отставил кубок в сторону.

— У кагана хватит сил не только на Берестень, — возразил Горазд.

— Кто ж спорит? — пожал плечами Жучин. — Но для того чтобы подмять под себя города, их придется жечь и зорить. Кагану достанутся одни головешки.

— Князья не пойдут добром под руку кагана и не откажутся от правды славянских богов, — махнул рукой Горазд.

— Нам не князья нужны, а обыватели, — сказал веско Митус. — Обыватель пойдет за тем, кто даст ему защиту и порядок. Ближников богов славянских следует избыть с этих земель не силой, а хитростью. Для этого нужно, чтобы простолюдины от них отвернулись и направили свои взоры на кагана. Ты, ган Горазд, Берестень под себя взял с умом, и каган тобой доволен, но если будешь здесь сидеть сиднем, то город у тебя из рук вырвут. Про боготура Рогволда я ведь сказал не шутя. Он готовится к захвату Берестеня, об этом у меня имеются верные сведения.

Про Твердиславова брата Горазд, конечно, слышал, но в расчет его не брал. Стены Берестеня крепки, защитников достаточно, и взять его с наскока не только Рогволду, но и князю Всеволоду будет непросто.

— Затевают что-то божьи ближники, — задумчиво проговорил Митус. — Не худо бы вызнать, что именно, ган Горазд. Ицхак тебе поможет. Прислушивайся к его словам, худого он тебе не присоветует.

Горазд в этом как раз не был уверен, но не стал спорить с Митусом. Молодой ган подосадовал на то, что Митус с Жучином, прожив в этих краях всего лишь семидницу, знают о том, что делается в округе, больше, чем он. Конечно, у Митуса и Жучина в окрестных градах и весях туча соглядатаев, но кто мешал Горазду подобными людишками обзавестись.

Объевшийся на пиру ган Митус отправился отдыхать, а Жучин остался и теперь лениво тянул из кубка красное вино, кося на Горазда насмешливыми глазами. Горазду чужак не нравился, но выставлять напоказ свою нелюбовь он не торопился. Ицхак богат, близок к кагану и, коли озлобится на Горазда, много крови ему сможет попортить.

— Не могу понять, Ицхак, что вас, иудеев, держит в наших землях. — Горазд поднялся и прошелся по гридне, разминая затекшие члены. — Золота у тебя с избытком, отъехал бы в чужие земли и доживал бы свой век в покое.

— Я еще слишком молод, Горазд, чтобы мечтать о покое. Да и люди в иных краях нисколько не лучше, чем в славянских землях.

— Что же они там, совсем без правды живут?

— Правда, к сожалению, у каждого своя, — вздохнул Ицхак.

— А ты хочешь, чтобы все по слову твоего бога жили?

— Один ряд на всей земле — к выгоде купца, — кивнул головой Жучин.

— Выгода купца для иных-прочих может полным разорением обернуться.

— И это бывает, — согласился Ицхак. — Но ты не будь олухом. Отдельные люди, случается, разоряются, но в целом край только богатеет.

— Отчего же тогда разорились славянские города? — прищурился Горазд.

Ицхак засмеялся и отставил кубок в сторону.

— У тебя есть ценный дар, ган, который редко встречается в людях, — ты любое слово подвергаешь сомнению. Люди обычно падки на посулы, а того не понимают, что посулы в мошну не положишь. Разоряли мы славянские города по приказу кагана, ибо в богатстве этих городов сила божьих ближников.

— А иной силы ты за ведунами не видишь?

— А в чем та сила? — удивился Ицхак.

— В правде славянских богов.

— Бог один, Горазд, и он на моей стороне.

— И в чем же правда твоего бога?

— Правда в том, что люди должны жить по заветам, моим богом установленным, и всем, кто против его ряда идет, не будет в жизни удачи.

— А за соблюдением божьих заветов следить будете вы, иудеи?

— Так ведь нет у Бога народа ближе, чем мы, — добродушно улыбнулся Жучин. — Кому, как не нам, судить о его правде. Ты ведь за ведунами и волхвами признаешь право суда? А чем, скажем, князья Яромир и Всеволод лучше ганов Митуса и Горазда?

— Они право суда унаследовали от отцов и дедов, — нахмурился Горазд. — Родовые старшины и простолюдины признают это право за ними.

— Признают, да не все! — напомнил Ицхак. — Старшина скифских и славянских родов в Хазарии уже в немалом числе поклонилась моему Богу.

— Из выгоды поклонилась! — в сердцах воскликнул Горазд.

— Так ведь выгода правит миром, — удивился его горячности Ицхак. — Если все это поймут, то людям много проще станет жить. Взять хоть бы тебя, ган, ты ведь в Берестене обосновался не по правде славянских богов, а по выгоде. И выгода эта не только твоя, но и городских обывателей. А если бы на градский стол взошел боготур Рогволд, то многим бы солоно пришлось от его буйного нрава. Вот тебе правда славянских богов, и вот тебе правда моего Бога. И по правде моего Бога ты кругом прав, Горазд, ибо в князья ты больше годишься, чем боготур Рогволд.

В словах Ицхака была большая доля истины, и даже не потому, что он на сторону Горазда стал, а просто никудышный князь получился бы из Рогволда. Это знали все: и городские обыватели, и княжья дружина, и даже Великий князь Всеволод, но тем не менее прав у боготура было больше, чем у гана. Причем прав, не самим Рогволдом заслуженных, а перешедших к нему от предков. Но ведь не всегда правы те, кто утверждает, что от хорошего семени не бывает худого племени. И боготур Рогволд тому подтверждение.

— Этак по правде твоего бога, Ицхак, будут порушены не только боготурские права, но и ганские, — охладил сам себя ган Горазд. — Тоже ведь перешли они к нам от отцов и дедов.

— Так ведь право — это только возможность, Горазд. И если бы не хватило у тебя силы и ума отстоять свое, то ты так бы и остался в мелких прислужниках при сильных мира сего. И поделом. Правда моего Бога в том, что правота всегда остается за сильным. Если способен взять, то возьми, а если не способен, то и жаловаться не на кого.

— Если каждый начнет свое хотение силой утверждать, то никакого порядка на земле не будет.

— Это если под силой понимать меч, — возразил Ицхак, — а если ум и золото, то о лучшем порядке и мечтать нельзя. А что до буйных, которые хватаются за меч без нужды, то на них нужна управа в лице кагана.

— А что, если каган, пользуясь своей силой, начнет усмирять не только буйных, но и всех прочих?

— Не начнет, — покачал головой Ицхак, — разве что совсем ума лишится. Умные и богатые — опора каганской власти. Держаться она будет только их стараниями.

— Твоими устами да мед бы пить, — усмехнулся Горазд. Тем не менее Горазду понравились рассуждения Жучина.

Ган ощущал в себе силу, а вот прав у него пока было маловато. Что же касается каганской власти, то ничего хорошего Горазд от нее не ждал. От безраздельной власти люди как раз и лишаются разума. И лучше будет для всех, если власть Битюса будет ограничена ганским приговором.

Жучин уже покинул гридню, а ган Горазд все путался между расписанных мазилкой стен, решая трудный для себя вопрос. Хотя, в сущности, выбор свой он уже сделал, захватив стол в этом граде. Оставалось только подождать, как оценят его шаг славянские боги и насколько им придется по душе ганская выгода.

— Сорока! — крикнул Горазд в приоткрытую дверь. Шустрый соглядатай немедленно возник на пороге. Горазд нисколько не сомневался, что Сорока подслушивал у дверей, но пенять ему за это не стал. Служба такая была у расторопного негодяя. На эту службу сам Горазд его нанял, да еще и положил немалую плату. Была, правда, опаска, что продаст его Сорока либо Жучину, либо Митусу, но с такой возможностью приходилось мириться, ибо найти другого такого проныру непросто.

— Женка к Жучину пожаловала, — сразу же от порога зачастил Сорока. — Станом пряма, ликом смугла, годами нестара.

— Может, по срамному делу зашла она к богатому купчине?

— Очень может быть, — согласился Сорока, — только сдается мне, что я ее уже видел у нас в детинце. С хазаром Гаюном она шепталась о чем-то. В этот раз заявилась не одна, отрок при ней. Осташ признал этого отрока за своего братана и повел на постоялый двор угощать вином.

— Шатуненок?! — удивился Горазд.

— Мы на него сети ставили по всем весям, — продолжал Сорока, — а он, вишь, сам пожаловал.

Вот ведь новость так новость! Горазд не знал, радоваться ему или огорчаться. Хорошо, конечно, что шатуненок объявился, но плохо, что привела его с собой хорошая знакомая Жучина. По всему видно, что Ицхак озаботился Листяниными схронами. Делиться золотом с купцом Горазду не хотелось. Хотя о дележе думать еще рано — Листянино богатство еще нужно взять.

— С шатуненка и Осташа не спускай глаз, но пирушке их не мешай. Пусть отроки примут побольше браги, глядишь, у шатуненка развяжется язык. Приставь к ним человека поразумнее. За женщиной тоже проследи.

В ложницу Горазд отправился неохотно. Хотя время было позднее, но ни ко сну, ни к утехам душа его не лежала. Да и жену свою, дочь Твердислава, он не жаловал. Нельзя сказать, что совсем плоха Злата, но и до белой лебеди ей далековато. Разве что войдет со временем в тело, а пока что от капризной худышки Горазду одни огорчения.

— Почему запретил Осташа ко мне пускать? — набросилась на мужа Злата, как только он прикрыл за собой дверь ложницы.

С характером пигалица. Князь Твердислав, говорят, в ней души не чаял, а потому избаловал сверх меры. Разве ж можно таким тоном разговаривать с мужем? Не то чтобы Горазд осерчал на неразумную жену, но за косы оттаскал для порядка.

— Нечего Осташу в твоих покоях делать. Не сопливый он мальчонка, а хазар. Ганша должна себя блюсти и не ронять чести мужа.

— Когда это я твою честь роняла? — показала мужу острые зубки Злата. — Осташевы байки не только мне любы, его мамки и няньки собираются послушать.

— Вот пусть в людской и слушают, — отрезал Горазд. — А ты не малое дите, чтобы тешиться пустяками.

Отправить надо Злату на дальнюю усадьбу, пусть там доспевает, а то сейчас от нее ни доброго совета не дождаться, ни ребенка. Без добрых ее советов ган, конечно, обойдется, а вот наследник ему нужен. Родить его должна дочь Твердислава, тогда берестяне будут по-иному на гана смотреть. И для родовичей убитого князя он станет своим. Врагов у гана Горазда много, а сторонников мало. Вот и приходится выбирать попутчиков. Но с попутчиками ухо следует держать востро, иначе враз без портков оставят.