53

Сладив клиентке стайл-хаер в модном тренде, куафер с гордостью передал ее кавалеру. Люся не понимала, как она могла жить без этого раньше. Раньше мальчики, сделав по-быстрому свои нехитрые мальчишечьи дела, спешили ретироваться, не сильно затрудняя себя извиняющим предлогом. Никто и никогда не посвящал ей свое время, не старался для нее, не пытался угодить, но не для собственной последующей выгоды, а чтобы ее, Люсю, порадовать. Это внимание трогало ее до счастливых слез, которые и изливала она время от времени в грубый шерстяной свитер на широкой сокольничьей груди. К вечеру собственное отражение в зеркалах сильно повысило самооценку девушки. Усилия всех, кто принимал сегодня участие в перемене ее облика, не пропали даром. Этот радостный день обновления завершился на катке.

– Маша! Ты не представляешь! Он сделал мне… ТОДЕС!!! – кричала в трубку счастливая Люся.

– Э-э-э… что он тебе сделал? – напряглась Мать.

– Тодес! Я так мечтала!..

– Что за извращения? Люсь, ты где? – осторожно спросила Марья.

– Да на катке же! У ГУМа.

– Мм… ГУМ – это хорошо. Мы там новогодний корпоратив проводить будем. У тебя наряд уже есть?

– Да! Боб мне накупил шмотья! Уй, какие платья! Только холодно еще в них будет. А еще брюки, блузки, кардиганчики, свитерочки, джемпера… А обувь!.. Знаешь, в каких я сейчас сапожках?

– Люся, встретимся – покажешь.

– Ага! А давай я сейчас к тебе забегу? Боб, ты же подбросишь меня к Машке?

– Ладно, приезжайте. Бобрище знает адрес.

– Так и я знаю. Или ты переехала?

– Переехала я, Люся, переехала…

Припарковав машину у «Опера-Хаус», Бобрище повел Люсю, которой хотелось пройтись по улице сказочно прекрасными сапогами в новые апартаменты Уара и его молодой жены. Переступив порог, Люся обомлела. Освещение устроено было столь хитро, что вошедшим при всем желании не удавалось получить хоть мало-мальское представление о размерах и конфигурации внутреннего пространства апартаментов, подготовленных к новогоднему торжеству: по белым шелкам задрапированных стен из искрящихся золотыми звездами стеклянных елочных сердечек текли струйки алого серпантина.

– Е-о-о… – простонала подруга. – А у нас что? – она укоризненно посмотрела на своего спутника.

– Да все будет, детка! Дай срок, – пообещал сокольничий.

– А елку ставить будете? Пора уже.

– Елка колется. Да и не модно уже. В тренде – создать новогодний декор без елки. Одними украшениями, – пустилась в рассуждения Марья. – Устраивайтесь поудобней, угощайтесь.

Мать усадила гостей в облачной мягкости кресла фиалкового оттенка и принялась сервировать прозрачный столик деликатесами, оставленными в холодильнике прислугой.

И тут Люся вдруг заметила обручальное кольцо на пальце подруги.

– Машка, ты замуж вышла?! А когда свадьба была??? А что ж ты меня не позвала??? Подруга, называется… – Восхищение и возмущение, охватившие Люсю, повысили ее голос сразу на целую октаву.

Мать вопросительно взглянула на Бобрище. Сокольничий отвел глаза.

– Прости, так получилось. Расписались просто, и все. Ничего интересного, – объяснила Марья.

– По залету, что ли? – позволила себе догадку Люся.

– А ты изменилась до неузнаваемости. Где заколочки, резиночки? Где пестренький маникюр? Где челка а-ля Фру-Фру? Макияж, похоже, профи делал, – ушла от ответа Марья, подумав, что подруга, пожалуй, сильно поглупела за последние дни. Или, может, она просто раньше этого не замечала? Или раньше ей это было не так важно и хватало одной Люсиной доброты и преданности?

– А ты… а ты! Тебя вообще не узнать! Я тебя никогда в жизни не видела с рубинами на шее, с красным маникюром! Ты ж говорила, что это пошло…

– Ты знаешь, оказалось, что я ошибалась, – засмеялась Мать.

– Вот же повезло нам с этой конторой! Такие деньги, такие мужики… – шепнула Люся Марье на ушко, пользуясь тем, что спутник отвлекся от их девичьего щебета и занялся закусками.

– Смотри, какие сапожки! – Люся картинно вытянула длинную ногу.

Сокольничий осмотрел ногу Люси с удовлетворением. Мать отметила, что наконец-то брюки подруги не заправлены в сапоги, а имеют выверенную длину, перекрывающую ровно на пол-ладони верхний край изящных замшевых сапожек.

– Представляешь, Боб нанял стилиста-шоппера! А у меня теперь есть целая гардеробная комната! – похвасталась Люся и чмокнула Бобрище в щеку, отчего тот довольно заурчал.

– Ага, одних пижамок штук десять, а ходишь все равно в моей рубашке, – добродушно проворчал он.

Мать испытала неловкость от таких интимных подробностей. Она поглядывала украдкой на сокольничего, пытаясь поймать его взгляд. Но Бобрище был погружен в закуски. Ей никак не удавалось определить нынешний Люсин статус. Как-то уж слишком быстро все у них сладилось. Но что произошло между этими двоими? Что-то уже произошло? Спрашивать подругу напрямую было рискованно, и она украдкой изучала шею девушки. Ладно, решила Мать, пока подруга вся в угаре нового романа, у нее есть время подумать.

– Ну, где ж твой муж? – спросила изнывающая от любопытства Люся. – Ты бы хоть познакомила, что ли?

– Он на службу собирается, – ответила Марья и помрачнела. Она всем сердцем ненавидела службу Уара, но изменить ничего не могла. – Да и мне уже пора. У меня тоже ночные смены.

И тут из таинственного шелкового лона непостижимых апартаментов во всем блеске вечернего убранства возник Уар. Люся смотрела на него во все глаза и не могла налюбоваться. Уар легким кивком обозначил приветствие гостям, подошел к жене и нежно провел тыльной стороной ладони по ее шее от ушка вниз, к плечу.

Люся сомлела. При всем восхищении грубой силой, мощью и темпераментом сокольничего этот легкий вкрадчивый жест мужа подруги, такой интимный, показался ей вдруг необыкновенно эротичным. Нет, ну есть все же что-то в этих эстетах! Определенно есть, подумала девушка. И красив, и статен, и взгляд… такой… такой… будто он все про тебя знает.

– Уар, – представился он.

– Э-э-э… как?

– Уар – это родильное имя, – пояснила Марья, – а крестильное – Димитрий.

– А! Поняла. Митя, значит!

– Ну, можно и так, – поежился Уар. – Извините, я убываю… Ждем! – сказал он, глядя прямо в зеленые Люсины глаза, и, попрощавшись, вышел.

– Чего «ждем»? – повернулась Люся к Марье.

– В смысле приходите к нам еще! – нашлась Мать.

Сокольничий увозил задремавшую от обилия впечатлений Люсю в свою берлогу, которая стараниями девушки ожила и задышала домашним теплом. А Люсе снился удивительный сказочный сон: будто мчится она через темный лес на сером волке. А ветер в ушах свищет, а елки лапами хватают за плечи, и тропинка сужается, сужается, и отрывается серый волчище от земли и несет ее неведомо куда, к острому серпу месяца, мерцающему в прорехах черных туч.

Бобрище тихонько включил радио: FM-канал комьюнити «Алая волна», которую случайно попавшие на этот диапазон принимали за партийный канал КПРФ, извещал своих слушателей о сгустках на дорогах: на Садовом кольце в районе Покровки, на Каменном мосту – и желал приятного аппетита; вещал о локальных волнениях московской плоти на Манежной и грубом подавлении ее волнений, о повсеместном возбуждении оной плоти в связи с предстоящими праздниками и насыщении ее недельным аперитивом и корпоративным кокаином. Что конечно же не способствовало. Да и Минздрав предупреждал, хоть и не очень настаивал. А дальше в вечернем эфире зазвучала песня:

Ноздри сокольничего затрепетали. И вдруг Люся сквозь сон тихонечко подхватила:

– Мы эту песню в детстве с родителями пели, когда свет отключали на целый вечер. А вы что делали?

Сокольничий задумался, а потом вспомнил:

– Лучину жгли…

– А что ты любишь делать больше всего?

– Я все люблю делать. Так легче. А то, если не любишь что-то делать, то тяжело, если все равно приходится.

– А из необязательного? Для себя только. Я, например, люблю в квартире петь караоке во все горло, когда никто не слышит. Люблю вечером смотреть в чужие окна и представлять, как там живут человечки, а если окно запотеет, ну, если долго стоять, то рисовать по запотевшему стеклу пальцем.

– Здорово. Я такого еще не делал.

– Да. А теперь я еще люблю утыкаться носом в твое плечо. И готовить тебе яичницу с беконом на завтрак.

Милая какая, подумал Бобрище и засопел.

– И еще про дом думать люблю. Такой… чтоб из кухни – в сад. Или на веранду. Чтоб поленья трещали. А ты?

– А я люблю крем с торта пальцем. Удержаться не могу. Особенно если розочки. Но вообще-то я мясо предпочитаю. С охоты.

– Жалко же зверушек. Мясо можно покупать в магазине. Или на рынке.

– Нет, – жестко отрезал сокольничий. – Охота – это не обсуждается.

– Ладно, только не на олешек. А я буду собирать грибы и ягоды, – не стала упрямиться Люся. В конце концов, этот мужчина ей ближе любых зверушек. Она же не Гринпис какой-нибудь, договорилась она сама с собой.

В лобовое стекло летел снег, искрясь в свете фонарей, и чудилось Люсе во всем этом какое-то разом наставшее вдруг волшебство.

– А что мы будем любить вдвоем?

Бобрище почувствовал, как внутри его тела переливается густое и теплое.

Воротясь в домашнее тепло из стылого города, Бобрище набросился на Люсю и, дрожа от нетерпения, принялся стаскивать с нее кардиганчик, шелковую блузку и прочие обновки.

– А поговорить? – расстроилась девушка.

– Ну, поговори. Только быстро! – разрешил сокольничий, не прерывая своего занятия.