Глава 19

Возвращение домой принесло неожиданные новости. Утром мне сказали, что мы срочно уезжаем, уже завтра. Я даже расстроилась слегка: перспектива ехать куда-то зимой в местных почти средневековых условиях не особенно вдохновляла. Были, однако, и свои плюсы – мы окажемся поблизости от Заповедника, Тор отчего-то очень настаивал, чтобы я там побывала, намекая на множество полезных знаний. Лететь непонятно куда и непонятно зачем, к тому же еще и в одиночку я бы, пожалуй, не рискнула. Но вот заглянуть по пути… это может оказаться даже полезным. Возможно, там действительно есть что-то, что мне необходимо увидеть. И с другими драконами познакомиться любопытно. И я все же предпочла бы предпринять подобное путешествие летом. Но уж как вышло, вероятно, оно и к лучшему. Как бы я ни старалась остаться жить среди людей, Тор зародил во мне кое-какие сомнения. Полагаю, именно этого он и добивался – заставить задуматься, что я теперь дракон, и нельзя же всю теоретически очень долгую жизнь провести в качестве уникальной домашней зверушки. Не факт, кстати, что я таки додумаюсь именно до тех результатов, к которым он меня так старательно подталкивал, пока что я лишь пришла к выводу, что нужно иметь запасную платформу, где в случае чего я смогу быть просто одной из многих, а не этим самым уникальным питомцем.

Сейчас меня, впрочем, гораздо больше занимало, как донести до Ингельда то, что рассказал мне Старый. Легко сказать – придумаешь. А вот не придумывается! И главное, Ингельд понимает, что у меня есть что-то важное, уж это-то я объяснить смогла, но дальше дело не пошло. Особенно угнетало то, что информация жизненно важная и промедление может очень дорого обойтись.

Начинаю всерьез завидовать Тору – он имеет возможность спокойно общаться со своим человеком. А мой до сих пор не додумался научить меня грамоте, вот сейчас бы половину проблем разом решили. Надо ему намекнуть как-то, нельзя же, в конце концов, тянуть до бесконечности. Есть надежда, что с моей драконьей памятью я научусь писать раньше, чем с таким риском полученные сведения безнадежно устареют.

Я постаралась объяснить это Ингельду, ну уж тут всяко проще, чем пересказать результаты моей шпионской деятельности. Небольшая пантомима с привлечением книг, пера и бумаги, а также настойчивая мысль: «Научи меня писать. Или пусть Бьёрн научит». Телохранитель даже предпочтительней, он всегда находит для меня время, к тому же отличается спокойствием и терпением. А Ингельд, напротив, постоянно занят, и сейчас ему, ко всему прочему, необходимо готовиться к путешествию.

«Научи меня читать и писать. – Я гипнотизировала его проникновенным взглядом. – Или пусть Бьёрн научит, он надежный и не болтливый».

Ингельд посмотрел на меня слегка ошарашенно, тряхнул головой. Я воспрянула духом – неужто получилось-таки?

– Мне сейчас некогда… – медленно проговорил Ингельд. – Но, думаю, пора учить тебя грамоте, этим займется… Инга.

Я скривилась – вот и пойми теперь, получилось внушить ему нужную мысль или сам дошел. Нет, Инга, безусловно, девушка хорошая, но чем-то неуловимо она мне не нравится. Друзьями мы так и не стали.

Заметив мою несчастную мину, Ингельд утешающе почесал между рожками.

– Бьёрн пока что мне нужен, а из прислуги мало кто умеет читать и писать, в лучшем случае по слогам и с ошибками. Они ничему полезному тебя научить не смогут. Но вечером, если будет желание, можешь попрактиковаться с Бьёрном.

Пришлось смириться, выбора-то особенно нет. Важную информацию Ингельду нужно передать как можно скорей, а полноценно разговаривать мы сможем еще не скоро. Значит, остается только заниматься с Ингой и ждать Бьёрна. Уверена, он в помощи не откажет.

Инга, что неудивительно, тоже не проявила особого энтузиазма от необходимости меня чему-то учить. Она явно не из тех, кто получает удовольствие от возни с маленькими детьми и милыми зверушками, к тому же, кажется, единственная, кто еще не осведомлен о степени моей разумности. Наверняка полагает, что я лишь чуть более сообразительна, чем положено обычному дракону.

Магические способности девушки еще не до конца восстановились. В этом мире маги делятся на две очень неравные категории: большинство те, что восстанавливают свой магический резерв практически мгновенно, но жестко привязаны к месту силы, и такие уникумы, как Инга, абсолютно автономные, но в то же время восполняющие потерю силы очень медленно, особенно если потратили больше определенного уровня. И девушку длительный процесс восстановления раздражал не меньше, чем необходимость возиться со мной. От вынужденного безделья характер у нее портился, чем дальше, тем больше.

На самом-то деле Инга уже вполне могла бы выполнять свои обязанности телохранителя, не факт, что ей пришлось бы каждый день пользоваться магией направо и налево. Пока как раз ничего такого не случилось, с чем бы нельзя справиться без магии. Однако Ингельд и Бьёрн дружно решили, что использовать единственного доступного мага всего лишь в качестве телохранителя нецелесообразно и довольно расточительно. Растратит свои силы на то, с чем и рыжий вполне способен справиться, а когда нужда возникнет именно в маге, от нее и пользы никакой. Не знаю уж, додумалась ли сама Инга до этого или нет, но объяснять ей, разумеется, ничего не стали. Вообще-то и мне тоже не стали, но достаточно, что обсуждали в моем присутствии.

А Инге кажется, что ее намеренно игнорируют, дабы поставить на место. Мол, Ингельд за ту выходку с шантажом решил наглядно ей продемонстрировать, в насколько подчиненном положении она здесь находится. Даже Бьёрн, простолюдин, не имеющий никакого титула, вправе ей приказывать. Вероятно, она и не зря все это подозревает, Ингельд вполне мог бы, однако необходимость заниматься со мной восприняла как еще одно наказание, бессмысленное, по мнению Инги, тем более что я сама старалась не демонстрировать излишнюю сообразительность. Не догадывается девушка, что я выхожу за рамки обычных фамильяров, вот пусть и дальше не догадывается. И как можно дольше. Хотя ее пренебрежение, конечно, временами вызывало сильное раздражение и желание что-то доказать, но я сдерживалась, понимая, насколько это нецелесообразно.

Но чему-то она меня все-таки научила, несмотря на общую непродуктивность процесса. Я выучила алфавит, что в общем-то несложно с драконьей памятью, единственное, что оказалось непросто – это не путать некоторые похожие буквы. Здешний алфавит даже отдаленно не напоминал ничто привычное, земное. Он для меня все равно что китайские иероглифы: запомнить-то запомнила, но больше как картинку. Некоторые буквы казались очень похожими на вид. Потренировалась писать самые простые короткие слова и читать. С последним возникла самая большая проблема – прочитать вслух так, чтобы меня поправили, если что-то неправильно, я не могла. К тому же в этом языке, так же как и в русском, некоторые сочетания букв писались не так, как читались, ко всему прочему, имелся некий значок, похожий на обычную галочку, пишущийся под некоторыми буквами или их сочетаниями, назначение этого знака я поняла далеко не сразу, поначалу сочтя чем-то вроде ударения. Потом выяснилось, что ошиблась, это аналог нашего твердого знака. Не буква алфавита, а такой вот отдельный знак. Со знаками препинания вышла примерно та же проблема: половина из привычных мне в этом языке то ли вовсе не использовались, то ли Инга не смогла мне доступно объяснить. Учитывая, что переспросить у меня возможности нет, оба варианта одинаково вероятны.

В целом результатом сегодняшних трудов стали несколько десятков самых простых слов, которые я научилась писать относительно без ошибок, и построение коротких и чудовищно безграмотных фраз, а также болящие от напряжения лапы. И крайне раздраженная моей бестолковостью Инга. Она оказалась не лучшим педагогом – сердилась, когда я делала элементарные ошибки или не понимала объяснений. А как тут поймешь? Язык я уже, конечно, знаю достаточно хорошо, чтобы разбирать, что говорят окружающие, но не настолько, чтобы понимать все, и, что сложней, я не могу сказать, что не поняла, и попросить повторить объяснение.

Чем дальше, тем больше чувствую себя первоклашкой, причем первоклашкой бестолковой. Наконец Инге это надоело:

– Это бесполезная трата времени. Хватит на сегодня.

Ну хватит так хватит, мне и самой это уже начало порядком надоедать. И полное отсутствие педагогических талантов у Инги, и неудобное перо, к которому совершенно неприспособлены драконьи лапы с длинными когтями и короткими пальцами. Они уже начали болеть от долгих упражнений, словно весь день провозилась, а оказалось, всего-то четыре часа.

Ну и чем теперь заняться оставшееся время? Была бы человеком, готовилась бы к предстоящему путешествию, а теперь готовиться могу разве что морально. Из личных вещей у меня имеется любимое одеяльце и – вот уж смех, да и только – клетка. Так себе имущество, и, как ни странно, до сих пор меня это вполне устраивало.

Вот так живешь в доме, который уже практически считаешь своим, и вдруг обнаруживаешь, что твоего-то в нем и нет почти ничего. Наверное, это такая особая драконья неприхотливость, потому что стоило только об этом всерьез задуматься, и я поняла, что ведь ничего особенного мне и не нужно. До сих пор не возникло ни единой необходимости обзавестись личными вещами.

Нет, так не пойдет! Дело не в том, что мне внезапно понадобилось какое-то имущество. Я действительно не чувствую такой уж нужды в вещах, что вообще-то даже странно для меня – в своей человеческой жизни я часто слишком сильно привязывалась к вещам, по сути, не таким уж значимым. Но в том-то как раз и дело, мысли о личных вещах и привязанностях, в том числе и к знакомым местам и людям, потянули за собой и другие. Я все еще воспринимаю этот мир как сон, как нечто временное. Как будто вопреки всему все еще надеюсь вернуться и потому опасаюсь привязываться к кому-то и чему-то. Ну с привязанностью к людям вышла осечка, она образовалась помимо моей воли. Пора, пожалуй, и об остальном подумать, не верю ж я в самом деле, что смогу вернуться? Возвращаться уже некуда, даже если это все-таки окажется бредом больного мозга, то однажды просто все закончится. Очень разумные мысли, и в голову приходят не в первый раз, однако в глубине души я все равно в них не верю.

И какой вывод из всех этих размышлений? Пора обрастать корнями, которые привяжут меня к этому миру и заставят наконец поверить в его реальность. Дело, разумеется, не в личных вещах, я так и не смогла придумать, что же мне может быть настолько необходимо, чего я не могла взять на время попользоваться у Ингельда, а хотела бы иметь свое. Но тем не менее отказываться от всего только лишь на том основании, что в случае чего я потом буду скучать по какой-то безделушке, это и вовсе глупость несусветная. Да и сейчас скучаю – по кошке, любимым книгам и плееру. И ничего, живу вот как-то.

До чего ж занимательные мысли иногда от безделья в голову приходят, кто бы мог подумать. Самое время сейчас приобретать какое-нибудь имущество, перед отъездом, ну да. Чтобы было из чего чемоданы собирать. Пойти, что ли, ограбить рабочий стол Ингельда?

Совершить акт вандализма мне не дали, что, пожалуй, и к лучшему. Ингельд наконец вернулся. Неожиданный отъезд изрядно перемешал все его планы, и советнику пришлось мотаться по городу, срочно улаживая дела. У него слишком много разнообразных связей в столице, чтобы можно было себе позволить просто уехать, никого не предупредив, не перенеся или отменив сделки и прочие свидания.

Пообщаться не удалось, Ингельд наскоро поужинал и засел в своем кабинете работать с какими-то бумагами. На мои грустные вздохи и выразительные взгляды он не реагировал. Ну и ладно, не очень-то и хотелось! Значит, к Бьёрну пойду, дальше учиться читать и писать.

Это, наверное, выглядело очень забавно, жаль, что нельзя посмотреть со стороны. Маленький дракончик с зажатыми в передних лапах перьями, кипой бумаги и чернильницей целеустремленно несется по дому, сосредоточенно работая крыльями. Еще забавней стало, когда поняла, что маневрировать на большой скорости с таким грузом я не могу. Перевешивает вперед и заносит на поворотах. Пока коридор прямой – еще ничего, а вот на повороте-то и занесло. И быть бы мне расплющенной о стену и обрызганной стойкими чернилами, если бы Бьёрн очень вовремя не вышел из своей комнаты. Меня поймали на лету, да так ловко, что даже пискнуть не успела. Только вот от неожиданности весь свой груз выронила. Злополучная чернильница полетела вниз, догоняемая ворохом более легких перьев и бумаги… упала на ковер и покатилась. Мы с Бьёрном напряженно проводили ее взглядами. Хорошая непроливашка оказалась, не только не разбилась, но даже и не разлилась, а то, боюсь, мне пришлось бы оправдываться за испорченный ковер. И было бы очень стыдно, потому что даже Ингельд до сих пор воспринимает меня чем-то средним между ребенком и шкодливым щенком, значит, и наказывали бы соответственно.

Вот за что я люблю Бьёрна, так это за его сдержанность и неразговорчивость. Не проронив ни слова, отпустил меня на пол, помог собрать разбросанные вещи и так же молча открыл дверь в свою комнату, пропуская вперед. Никаких вопросов и никакого удивления, когда я разложила все принесенное добро и с помощью жестов, а также корявых букв объяснила, зачем пришла. Подумаешь, фамильяра надо учить читать, еще одно ответственное задание, за которое он взялся со всем прилежанием. И ведь хорошо взялся! В отличие от Инги, которая злилась и нервничала, если не получалось объяснить элементарные вещи, рыжий одинаково ровно относился к любым моим ошибкам, коряво нацарапанным глупым вопросам и не ленился в третий, а то и десятый раз повторить, что я путаю похожие буквы (вот тебе и драконья память!). Он бы, наверное, мог быть идеальным учителем, если бы не один маленький недостаток: ругать или хвалить Бьёрн тоже не считал нужным. И ведь на первый взгляд это сущая мелочь, а как оказалось, мелочь важная, потому что без этого очень трудно ориентироваться в своих ошибках и успехах. И то самое чувство удовлетворения за хорошо проделанную в первый раз работу или выученный урок – пропадает. Получаются просто рутинные, необходимые занятия. Детей или местных дракончиков он бы точно учить не смог – и тем и другим необходима похвала в качестве стимула.

А вообще мы неплохо провели вечер. Удалось пообщаться чуть более полноценным способом, чем жестикуляция и выразительные взгляды. И я наконец смогла задать давно мучающий меня вопрос.

«Ты ко всем драконам так хорошо относишься или только ко мне?» Написать такую длинную фразу оказалось непросто, и Бьёрн потратил несколько минут, чтобы вчитаться в мои каракули и понять, что там написано, – наверняка, если это прочитать вслух, будет звучать с чудовищным акцентом. Машинально исправил все ошибки (много!) и только потом, задумчиво помедлив, начал отвечать:

– Мне всегда нравились драконы… но таких сообразительных, как ты, прежде не встречал. – Он помолчал и добавил, кажется, неожиданно даже для самого себя: – В детстве я сам мечтал стать драконом.

Скупая кривоватая ухмылка на бледных губах, наверное, должна была продемонстрировать, как он относится к собственным наивным детским мечтам. Ну и что тут такого? Кто в детстве не мечтал иметь крылья?

«Хочешь фамильяра?» – Я постаралась формулировать покороче. И ошибок меньше, и прочесть легче.

– Ну что ты, это невозможно. – Бьёрн улыбнулся, почесал у основания моего крыла.

Я перебралась к нему на грудь, подставляя крылья под ласку и чувствуя себя кошкой. Спрашивать «почему?» я не стала, но он и так все понял по моему взгляду.

– У меня не хватит ни знатности, ни денег, чтобы взять фамильяра из питомника, – объяснил очевидное телохранитель. – Ты и не представляешь, какие там очереди. Порой и знатные семьи годами ждут.

М-да, я давно подозревала, что это искусственно созданный дефицит, что там ни говори, а не верю я, будто драконы рождаются так редко. Это при наличии-то нескольких питомников в стране. Да и не может быть, чтобы они вне питомника не размножались совсем, пусть это и впрямь большая редкость, но, учитывая количество драконов, должно случаться время от времени.

«А Заповедник?»

– Это браконьерство. – Бьёрн щелкнул меня по носу.

Я фыркнула. Браконьерство, тоже мне, это рабство на самом-то деле. Интересно, а можно какого-нибудь молодого и любопытного дракончика уговорить добровольно подружиться с человеком и будет ли это считаться браконьерством? Не ради ритуала запечатления фамильяра, а именно просто подружиться. Не думаю, что Бьёрну так уж жизненно необходим фамильяр, а заполучить дракончика, наверное, будет приятно. И насчет ритуала они и сами потом как-нибудь решат между собой. Надо будет попробовать, все равно мы поблизости от Заповедника будем, и я туда обязательно полечу.

Ночевать я осталась у Бьёрна. На самом деле даже не осталась, а уснула во время разговора у него на груди, под теплой ладонью, почесывающей основания крыльев. Мы еще в процессе занятий перебрались на кровать, так что и место дислокации менять не пришлось ради крепкого сна.

Рано утром мы отправились в путь, на улице хмурое снежное утро, холодно и промозгло. Просыпаться я отказалась наотрез, Бьёрн был вынужден завернуть меня в одну из своих запасных курток и отнести в карету. Ее, как оказалось, заложили персонально для меня. Нет, на самом деле в карете ехала и Инга, но у нее ко всему прочему имелась полностью оседланная лошадь, и она явно не собиралась проводить все время в карете. Впрочем, обо всем этом я узнала гораздо позже, часа через два-три, когда соизволила проснуться и немного осмотреться. На удивление хорошей оказалась карета, с мягким ходом и рессорами. И спалось в ней ой как сладко. Попытка высунуть нос на улицу увенчалась полным фиаско. Слишком холодно. Предчувствие подсказывает мне, что путешествие будет длинным, я скосила взгляд на письменные принадлежности, которые предусмотрительный Бьёрн не забыл взять с собой, услышала тоскливый вздох Инги и поняла, что путешествие действительно будет длинным. А также весьма скучным.