ГЛАВА 6

— Гм… — пробормотал я. — Для меня честь познакомится с вами, леди.

Я с интересом посмотрел на нее. Высокая блондинка, лицо надменное, даже холодное, но не лишено привлекательности. Маленький аккуратный нос, пухлые губы, как у пятнадцатилетней девушки. Взгляд холодный, оценивающий, зеленые с золотистыми крапинками глаза ловят каждое мое движение. Заметно: она сразу же все расшифровывает, пытается сделать выводы. Сколько ей лет, по виду и не скажешь. Можно дать восемнадцать, а можно и тридцать. Скорее всего, гораздо старше, чем выглядит. Одета в длинное аккуратное платье, шитое золотом и серебром, волосы изящно уложены, и не падают на худенькие плечи золотистым водопадом. На шее сверкает ожерелье, бриллианты крупные, горят как звезды. Чтобы купить один такой, мне надо две жизни работать без еды и питья.

Я неуклюже поклонился, тут же развел руками, мол, простите — человек простой, тонкостям этикета не обучен. Краем глаза подметил: Аш нервничает, весь издергался, сердечный. Волнуется, чтобы меня, как представителя его родственников, не забраковали.

— А он милый, — обратилась Катрин к моему брату.

Лицо бесстрастное, смотрит на меня с холодным любопытством змеи, ни один мускул не дрогнет. Лишь краешки губ чуть разошлись. Аш вздохнул с облегчением, немного расслабился: экзамен почти пройден.

— Гар такой, — хмыкнул он с показной небрежностью. — Скудоумие обаянием возмещает.

Я дернулся, словно мне влепили пощечину, отшатнулся от брата. В груди полыхнула приутихшая злость. Вот сукин сын! То ли от волнения чушь порет, то ли специально позвал, чтобы в грязь втоптать. Ведь так удобно — подчеркивать свои достоинства, унижая кого-то. А ведь брат! Хотя он и в детстве таким не брезговал, младших легче обидеть. Но сейчас-то зачем…

— У кого-то даже с обаянием проблемы, — процедил я сквозь зубы.

Сдерживаясь изо всех сил, попытался унять раздражение. Не тот случай, когда можно просто развернуться и уйти.

Братец небрежно отмахнулся, ясно было: меня вообще не слушает, смотрит на Катрин, как влюбленный в хозяйку щенок. Был бы хвост — уже б себе все бока отбил.

— Что, забыл, как тогда с курсовиком лажанулся? — хмыкнул он небрежно.

Я нахмурился. Оторвать бы уши самодовольному придурку. На третьем курсе я и правда чуть не вылетел из университета. Тогда был пик моего увлечения боевой магией. Я пытался применить, теорию огненных заклятий для использования в движителях. Но что-то изначально пошло не так, а точнее, у меня просто не хватило сил реализовать идею. Ну не боевой я маг, не боевой! Есть способности к Огненной стихии, но слабенькие. Пришлось неделю не спать, чтобы сделать другой курсовой проект на тему обычного упрочнения металла, так как сроки аттестации уже поджимали. Но слепил так себе, и преподаватели со скрипом поставили мне «удовлетворительно».

Но все равно — это еще не повод поливать меня грязью. И трубить налево и направо, что твой двоюродный брат — бестолочь, в университете плохую оценку получил, тоже не стоит. Ну не получилось, и что теперь? Да, попытался прыгнуть выше облаков. Но биться головой об стену и плакать не собираюсь.

— Не все такие знатоки, как ты, — отпарировал я. — Есть разница между умным и разумным человеком.

— Да ладно, Эскер, — отмахнулся Аш. — В нашем мире всем место есть.

Ага, продолжил я за него мысленно, даже убогим вроде меня. Ну Аш, ну гад!

— Милый Аш, ты обещал угостить меня каким-то особенным вином, — встряла Катрин в нашу перепалку, взяла моего брата за руку, ласково посмотрела в глаза.

— О да, моя жизнь! — воскликнул Аш с жаром. — Окранское красное пятидесятилетней выдержки — чудесное вино. Принести?

— Если не трудно, — слабо улыбнулась графиня.

У нее что — зубы кривые или изо рта пахнет, почему нормально не засмеется? Я, не таясь, скривился. Аш так и стелился перед Катрин. Вот сейчас упадет на спинку и будет колотить лапками по воздуху, повизгивать и поскуливать от счастья. А если она ему животик почешет, то он на радостях полижет ей пятки. Видеть обычно гордого и самодовольного брата таким… противно.

Аш бросил на меня настороженный взгляд: как бы придурок Эскер не наболтал лишнего. Умчался, словно на крыльях. Перед ним расступались, провожали взгля дами — мужчины завистливыми, женщины влюбленными, похотливыми… Любимчик публики.

Я хмыкнул, отхлебнул из кубка. А Катрин молодец очень ловко спровадила моего брата, тот даже не понял. Мозги совсем набекрень. Хотя какого Мрона, подумал я с внезапно нахлынувшей тоской, не таким ли был ты сам, Эскер, когда влюбился во Флори? Тоже был окрыленный, в глазах плескался розовый туман, сердце сладко щемило. А сейчас в груди один пепел, серый и мертвый… И ведь Аш влюбился явно не в ту девушку, Катрин уже вертит им как хочет. Что же будет потом?

— Любите вино? — спросила она невинно.

— Люблю, когда его много, — буркнул я. — Вино помогает забыться. Выпьешь — и даже самые, извините, страшные женщины становятся красавицами, а проблемы кажутся несущественными.

Она посмотрела с живейшим интересом, даже ротик приоткрыла, но под глупышку косила плохо, я ее уже раскусил. Мои слова насчет женщин пропустила мимо ушей, спросила:

— У вас так много проблем, что нужно заливать горе вином?

— Проблем нет лишь у мертвецов и детей. До первых мне еще далеко, до вторых… гм… уже далеко.

— Настоящие мужчины не заливают проблемы вином, а решают их, — возразила она.

— Настоящие мужчины пьют в двух случаях — когда есть повод, и просто так, — в тон ей сказал я. — Но если говорить серьезно, то на халяву и уксус сладкий.

Я смачно приложился к кубку, аж по подбородку потекло. Вытер капли кулаком, громко и сыто рыгнул, воспитанно прикрывая рот ладошкой. Она поморщилась: такое демонстративное хамство пробивает даже ледяную броню невозмутимости.

— Аш говорил, вы тоже маг, — сказала она.

— Да, маг, — кивнул я. — Маг-механик. Если нужно сделать голема, зачаровать метлу или меч — обращайтесь.

— А зачем метлу? — удивилась она.

— Ну как же, — масленым голосом сказал я. — Ведьмы только на метлах и летают.

Она едва заметно вздрогнула, но красивое лицо осталось совершенно неподвижным. Лишь взгляд стал еще более холодным и презрительным.

— А почему вы предлагаете мне такое? — поинтересовалась Катрин.

— Женщины все ведьмы, — твердо сказал я. — Даже самая добрая фея, если разозлить, становится ведьмой.

Она расслабилась, позволила себе легкую ироническую улыбку.

— У вас странное чувство юмора, Эскер, — укорила она.

— Я вообще странный, — развел я руками. — Но надеюсь, вы меня простите. Вам со мной не жить. А Аш… думаю, вы хорошая пара.

— Да, ваш брат — чудесный человек, — сказала она спокойно.

— Почему-то когда так говорят, сразу ждешь продолжения, — хмыкнул я.

— Какого?

— Сколько раз мне говорили — ты чудесный человек, Эскер, но… нам не по пути. Живи счастливо, но… с кем-нибудь еще. А я выйду замуж вот за этого, богатенького, успешного, пробивного.

— Это не тот случай, — ответила она холодно.

— Надеюсь, — сказал я с нажимом. — Я желаю брату счастья.

С тобой или без тебя, подумал я хмуро. Лучше, конечно, без тебя. Аш хоть и корчит из себя очень взрослого, умудренного жизнью и опытом, но в душе остался пятнадцатилетним пареньком. Он и выглядит пятнадцатилетним, хоть скоро тридцатник стукнет. Ему не по пути с такой расчетливой стервой, как ты. А что стерва, да еще и расчетливая — видно сразу. Такие, как ты, не умеют любить. Любой твой шаг, слово, жест — ради достижения собственных целей. Интересно, зачем тебе понадобился мой брат?

— Не сомневаюсь, — она приподняла тонкую бровь, придала лицу заинтересованное выражение. — Это в вас братская любовь говорит?

У нее и улыбка такая же деревянная, заученная, подумал я обозленно. Или аристократизм так выпирает? Люблю, когда люди искренни во всем. В улыбке, в движениях, словах. А эта даже наедине с собой останется холодной сукой.

— Ага, именно братская… — согласился я. — Понимаю, это порок и слабость — испытывать родственные чувства, но ничего с собой поделать не могу.

Катрин вытащила из-за пояса веер, стала грациозно махать им. А ведь не вспотела ничуточки. В зале жарко, с меня пот течет, как со свиньи, рубашка прилипла к спине, а она свежая и чистенькая, будто ее прохладным ветерком овевает.

— Для вас это не порок и не слабость, — сказала она. — Вы простой человек.

— А вы, значит, не простая? — восхитился я.

— Я графиня, — сказала она без гордости, просто констатируя факт. — А это кое к чему обязывает.

— Несомненно, — согласился я, — но не стоит жертвовать чувствами ради обязательств. Чувства — вещь хлипкая, расклеятся.

Она промолчала, окинула равнодушным взглядом зал. Ни фига она не умеет чувствовать, подумал я. Ей мои слова как богачу медяк.

— Как вам наша жизнь, графиня, наши люди? — по-интересовался я.

— Занятно, — пожала плечами она. — Здесь совсем другие нравы, более…

Она помахала ручкой в воздухе, не в силах найти нужное слово. Пальчики тонкие, аккуратные, ноготки покрашены зеленоватым лаком.

— Свободные, — подсказал я.

— Да, свободные, — согласилась она. — Но это не совсем хорошо. Вам не хватает жесткой власти, твердой руки.

Она брезгливо указала пальчиком, я пригляделся — среди толпы мелькает красная рожа мэра. Уже наклюкался, бродит в компании двух девиц, щиплет их за задницы, они вскрикивают, заливисто хохочут. Мэр выкрикивает что-то похабное пьяным голосом, по-дурацки гогочет, хлещет вино из кубка, алые капли летят во все стороны.

— Империя Скифр с удовольствием предоставила бы эту твердую руку, — кивнул я.

— Вы имеете что-то против? — поинтересовалась Катрин.

— Конечно, — заявил я. — Не хочу видеть свою родину порабощенной.

— Ну зачем так говорить? — поморщилась Катрин. — Не порабощенной. Просто под твердой властью императора. Разве хорошо, когда вот так…

Она вновь указала на мэра: тот уже у одного из столов, жрет черную икру большими ложками, сыто рыгает, отпускает сальные шуточки. Вокруг угодливо хихикают, девицы что-то выпрашивают, канючат.

— Аргумент неоспоримый, — произнес я медленно. Катрин тут же победно улыбнулась. — Мог бы быть… По насколько я знаю из истории, в Свободных Землях уже была жесткая власть. И моя б воля, то я вернул бы ее, а не придумывал бы себе новых покровителей.

— Новая метла по-новому метет, — кивнула она. — Но это меньшее из зол. А о какой власти вы говорите, о знаток истории?

Я ругнулся про себя: умник, чуть не проболтался. Ну кто меня за язык тянул? Не хватало еще этой стерве про Серый Орден рассказывать. Вон как ушки навострила. А вот фиг тебе, буду нем как могила!

— Ну-у-у… была такая, — неопределенно промычал я. — Была, да сплыла…

— Ах, сплыла… — хмыкнула Катрин. — Значит, была слабой.

Специально меня раззадоривает, понял я. Как это называется — слово за слово, так ежик и получил по морде. Не на того напала, милочка. Я, конечно, дурак, причем дурак неосторожный, что гораздо хуже, но вижу больше, чем тебе кажется.

— Может быть, — я пожал плечами, стал пялиться на проходящих женщин. — Как вам вот эта? Ничего, правда? Только грудь маловата. Нам, мужчинам, надо, чтоб грудь во, а задница во! Или даже во!

Я показал руками, в дурацком воображении художника сразу возникла яркая и сочная картинка, обрела объем и краски. Пальцы на миг ощутили тепло и мягкость тела, шершавую ткань платья…

— Ничего хорошего, — поморщилась Катрин. — Обязательно обсуждать со мной такое?

— Ну как же! — воскликнул я. — Вы же возлюбленная моего брата, а значит, почти член семьи. Так что высказывайте свое мнение, не стесняйтесь. Я тоже стесняться не буду.

— Какие простые у вас нравы, — она покачала головой, посмотрела на меня уже с нескрываемым презрением. — У меня слуги галантней и обходительней.

— Простите, графиня, — я виновато развел руками. — С волками жить — по-волчьи выть. Со своим уставом в чужой монастырь не лезут. Вы же в стране простолюдинов. Готовьтесь к тому, что с вами будут говорить как с ровней.

Она побледнела и скривилась так, будто съела целый тазик незрелых лимонов. Набрала в грудь воздуха: явно хотела высказать все, что думает, но увидела мою хитрую рожу и осеклась.

— Эскер, вы специально меня задеваете? — спросила она, покраснев от гнева.

— Что вы, графиня? — вскричал я. — Да как вы могли подумать такое? Мы люди простые, даже простецкие, никого обижать специально не умеем.

Я поклонился, лицо постарался сделать как можно проще, бесхитростней. Но она уже поняла, что я издеваюсь, зло сощурилась, красивые глаза метнули молнии. На бледных щечках проступил прелестный румянец.

— Эскер, прекратите паясничать! — попросила она. Слова цедит сквозь зубы, в голосе нескрываемая угроза.

— Вы так прекрасны в гневе! — я еще раз поклонился: спина не переломится, а ей приятно. — Теперь я понимаю, почему Аш влюбился именно в вас.

— Почему же? — она мгновенно остыла, во взгляде появилось любопытство.

— Его привлекла интрига, — задумчиво произнес я. — Женщина должна щекотать нервы мужчине, чтобы сохранить свежесть восприятия, чтобы держать в постоянном напряжении. Так вот, вы, графиня, не щекочете, вы скребете кончиком острого меча.

Она не поняла подтекста (и слава богам), милостиво улыбнулась, принимая похвалу.

— Эскер, вы как грубый кусок скалы, — сказала она. Вам нужен скульптор, который сделает из вас прекрасную статую.

— Или скульпторша, — хохотнул я, — Но типун вам на язык, графиня! Уж лучше в омут головой!

— Почему так категорично? — удивилась она.

— Женщина — это кандалы, — заявил я — А на кой фиг мне цепи? Я человек свободный.

— Свобода — значит, одиночество, — отпарировала она.

— Не скажите, — я погрозил ей пальчиком, лукаво ухмыльнулся. — Больше чем уверен, это высказывание придумала женщина. Свобода — возможность делать выбор. Не больше и не меньше.

— Иногда лучше, когда выбор делают за нас.

— Не лучше, а легче, — уточнил я. — Но что хорошо для слабого человека, то оскорбление для сильного духом.

— Вы считаете себя сильным? — она изогнула бровку — опять отрепетированное перед зеркалом движение, — недоверчиво хмыкнула.

— Не считаю, — я тяжело вздохнул. — Но стремлюсь быть таким, а это уже кое-что, согласитесь.

— Соглашусь, — кивнула она. — Вы поражаете меня, Эскер. Ведете себя как ребенок, маленький и избалованный, через мгновение высказываетесь, словно убеленный сединами старец, еще через секунду вы неотесанный простолюдин, рыцарь, галантный вельможа… Вы весьма противоречивы.

— Лишь в споре рождается истина, — хмыкнул я. — А уж я с собой спорю, еще как спорю…

— Это вообще-то душевная болезнь, — поддела Катрин.

— Я предпочитаю другое определение — творческий человек.

Я сделал грудь колесом: вот я какой — красивый, умный и, главное, скромный. Графиня посмотрела в сторону, лучезарно улыбнулась. Я обернулся: к нам сквозь толпу пробирался Аш. Даже не бежал, а скакал галопом, весь в мыле, глаза выпученные, безумные. В руках небольшой кувшин с узким горлышком.

— А вот и я, — прохрипел он полузадушено. — Так спешил, так спешил…

— Успел, — кивнул я. — Молодец! За скорость хвалю.

Брат не понял, на меня посмотрел с подозрением: дескать, что мелешь, вымученно улыбнулся Катрин. Графиня бросила ему жаркий взгляд, отчего Аш сразу же взбодрился, и мило улыбнулась.

— Вино очень редкое, — сказал брат, вытирая со лба нот. — Но говорят — стоит тех денег, которые за него отдал.

Он сковырнул сургуч, ловко вытащил пробку. Я потянул носом: аромат божественный. Пахнуло жарким летом, виноградной лозой, немного сладкой малиной и восточными пряностями. Аш бережно разлил по кубкам, аккуратно поставил полупустой кувшин на стол.

— Я хочу выпить за вас, прекрасная Катрин! — с воодушевлением сказал он. — За вашу неземную красоту и обаяние, за ваши алые коралловые губки, за тонкие брови…

— Короче! — грубо оборвал я. — Вздрогнули! Опрокинул залпом, как простую сивуху, крякнул, хрюкнул, вытер губы рукавом рубахи, довольно причмокнул. Вино было прекрасное, мягкое и ароматное. Такое надо пить маленькими глоточками, долго смакуя, катая во рту и вообще наслаждаясь. Но меня уже понесло: надо было выдержать образ придурковатого брата.

Аш бросил на меня недовольный взгляд, скривился, отпил из кубка совсем чуть-чуть — на такое святотатство, как я, не решился.

— Хорошее вино как женщина, — сказал он льстиво. — С годами становится все лучше и лучше.

— Но рано или поздно любое вино превращается в уксус, — подхватил я. — А вообще каждая женщина должна сделать в жизни три вещи — разрушить дом, срубить дерево и вырастить дочь. За настоящих женщин!

Они посмотрели на меня с удивлением, но выпили. Я мотнул головой, пытаясь разогнать пьяную одурь. Это был уже не давешний компот: в голову сразу же ударило с силой кулака трактирного вышибалы. Все вокруг приобрело удивительно яркие краски, язык размяк, приготовился ляпнуть что-то похабное, но я все-таки сдержался. На балу ведь, не в трактире. Это нашему мэру можно и даже нужно по статусу. Подданные должны видеть, что правитель — свой человек, как и все, любит иногда расслабиться.

— У вас такие тонкие пальцы, Эскер, — сказала Катрин. — Пишете картины или музицируете?

Я пьяно улыбнулся, посмотрел на свою кисть с удивлением.

— Пальцы как пальцы, — хмыкнул я. — Но вы правы, графиня, я рисую.

— Эскер с детства любит краску переводить, — хихикнул Аш. — Называет это искусством.

Катрин не обратила на реплику внимания, посмотрела на меня с нескрываемым интересом, даже веером перестала махать. Аш подмигнул мне едва заметно, слегка мотнул головой.

— Мне бы хотелось увидеть ваши картины, Эскер, — прощебетала графиня. — Я сама увлекаюсь живописью и поэтому… ну вы понимаете.

— Понимаю, — кивнул я. — Возможно, как-нибудь устроим показ. А сейчас извините, вынужден откланяться. Спешу по своим холопским делам.

Я поклонился, сделал шаг назад. Аш кивнул мне с удовольствием: мол, молодец, правильно понял. Катрин склонила голову, подарила мне одну из своих деревянных улыбок.

— Надеюсь еще раз увидеть вас, Эскер, — сказала она.

— Всенепременно, графиня, — пообещал я. И тут же, поддавшись какому-то странному наитию, сказал: — Ли-мнэ ар мираар…

Катрин изумленно приоткрыла ротик, на меня посмотрела как на привидение. В зеленых глазах мелькнуло недоверие, даже страх. Аш удивленно глянул сначала на меня, потом на нее, на выразительном молодом лице застыли недоумение и растерянность.

— Что ты там бормочешь, Эскер? — угрожающе спросил он.

— Да так… — отмахнулся я. — Начало одного стихотворения. Пытаюсь быть галантным и все такое… Прощайте.

Я развернулся, поспешно пошел к выходу, пока не догнали и не остановили. Быстро сбежал по ступенькам, поежился под слепым взглядом каменных горгулий. Снаружи было свежо, в темном небе застыла россыпь равнодушных звезд. Во дворе мэрии толпились гости: вышли подышать свежим воздухом; отовсюду доносился смех, разговоры. Фонтаны красиво подсветили фонарями, струи воды сверкали и искрились.

Немного постоял у крыльца, вдохнул полной грудью. Пьяная муть постепенно выветрилась из головы. Сейчас бы умыться, а лучше б окунуться в фонтан, но такие мальчишеские выходки тут недопустимы. И так дров наломал в разговоре с Катрин.

В голове промелькнула ленивая мысль, что пора бы и домой. Обязанности представителя семьи выполнил, вина выпил, угощение попробовал, богачей лицезрел. Что еще остается? Но возвращаться почему-то не тянуло. Я представил свою каморку, пыльные картины, мусор и крошки на столе, тяжело вздохнул.

Ноги сами вынесли меня в сад. Там перемигивались огоньки маленьких фонариков, журчала вода, веселые тени метались от куста к кусту. Люди прогуливались парами и даже компаниями. Прошел по темной аллейке, поглазел по сторонам: в хрупких на вид ажурных беседках светло как днем, молодежь пьет вино и веселится, в одной даже сидит бард, наигрывает что-то слезливое на лютне. Но его не слушают, кувшины с вином опустошаются один за другим.

Остановился в темном закоулке, поднял голову вверх: сквозь листву проглядывали звезды, весело подмигивая мне. Легкий ветерок приятно холодил кожу, ерошил волосы. Пахло травой, ночной влагой, в воздухе витали ароматы цветов. В душу вошла какая-то сладкая тоска и невыносимая светлая печаль.

— Ах, вот вы куда подевались, негодник!

Мне на плечо мягко легла маленькая горячая рука, потянула к себе. Я резко развернулся и тут же попал в чьи-то объятия. Теплые мягкие губы с силой вжались в мои. Скользкий игривый язычок проник в рот, пощекотал, прошелся по шее, лизнул мочку уха.

— Злодей Патрик украл вас у меня, но я так просто не отступлюсь, — жарко зашептала Кларисса мне на ухо.

Я ошеломленно ахнул, но губы истомившейся по мужскому вниманию красавицы тут же закрыли мне рот, заглушили возмущенный возглас. Она целовала страстно, хищно, словно голодная львица, вцепилась в меня, как колючка в хвост дворняги, маленькие шаловливые ручки погладили мне грудь, но тут же скользнули ниже, еще ниже…

— Ах вы шалун! — прошептала она игриво. — Прятали от меня такое сокровище.

Я застонал, горячая кровь ударила в виски с силой кузнечного молота, мысли спутались, сладкая истома прооснулась внизу живота, кошкой вскарабкалась вверх. Кларисса, не ослабляя напора, распаляла меня, брала нахрапом, уповая на то, что мужское начало возьмет верх.

А какого Мрона! — возникла ленивая мысль в мозгу. — Поваляю эту дикую штучку на травке в кустиках, потешу плоть. Свобода у нас или нет? И что я так сопротивляюсь, даже странно. Расслабься, Эскер, получай удовольствие. Никаких обязательств, никаких тревог.

Затуманенный мозг отмечал: вот она стонет от наслаждения, кусает мои губы, прижимается своей горячей грудью к моей, сквозь тонкую ткань я чувствую горячую и мягкую грудь.

— Извините, леди Кларисса, — прохрипел я, отстранившись. — Но я не хочу вас.

Она замерла, как громом пораженная, я увидел, как поблескивают ее глаза в темноте. Кларисса отшатнулась от меня, глянула с недоумением, даже изумлением. Никто никогда не сопротивлялся, мужчины сами всегда охотно прыгали к ней в постель. А тут какой-то мальчишка, что должен плакать от благодарности и страсти, вдруг вздумал ломаться. Мы немного постояли молча. Я перевел дух: сердце бешено колотилось, кровь бухала в ушах. Хотелось завалить ее на траву и мять, мять, рыча от удовольствия. Я стиснул зубы, заскрежетал ими, постарался успокоиться. Но в голове уже замелькали красочные картины, а кожа все еще помнила прикосновение острого влажного язычка.

— Нет-нет-нет, мой мальчик, ты не знаешь, о чем говоришь… — зашептала она торопливо. — Ты не в себе. Давай я покажу тебе, что ты не прав, ты поймешь…

Кларисса вновь потянулась ко мне, попыталась обнять, но я отступил на шаг, выставил перед собой руки.

— Леди Кларисса, — пробормотал я смущенно, — вы ошиблись. Мне этого не нужно.

Она вздрогнула, хрипло, тяжело дыша. Даже в темноте видно было, как вздымается тяжелая грудь, как отблески света играют на безупречно белой и гладкой коже. Прическа растрепалась, но она почему-то только похорошела. Непреодолимый и очень древний зов толкал меня к ней, но я упирался, бешено ругаясь про себя. Я не животное, я не животное, не животное… — стучало в голове. Устою, удержусь. Я не собака, чтобы бросаться на кость, что сотни раз обгладывали до меня.

Кларисса замерла, посмотрела на меня уже со злобой и обидой.

— Я хочу тебя, мальчик, — резко сказала она. — Я заплачу…

Она вновь двинулась ко мне, но я отшатнулся. Что за глупости, от женщины бегаю.

— Оставьте ваши деньги при себе, — прорычал я, оскорбленный. — Я не хочу вас!

— У тебя есть девушка, которой ты хранишь верность? — быстро спросила она.

— Нет.

— Тогда почему?

— Я не дикий зверь, чтобы бросаться на женщину которую едва знаю, — прохрипел я.

— Ну так узнай меня получше, — голос низкий, грудной.

Она соблазнительно вильнула бедрами, быстро провела руками по талии, сжала пальцами свою пышную грудь.

Сердце застучало сильнее, погнало кровь из мозга вниз, но не к ногам, а немного выше. Я едва не застонал от отчаяния, но неимоверным усилием воли сдержался.

— Нет, — твердо сказал я.

Звонкая пощечина ожгла мне щеку, мир на миг вспыхнул болью. Я молча сделал шаг назад, повернулся и пошел дальше по аллейке. Да, веселый вечерок получился, но пора и честь знать. Меня ждет старая скрипучая кровать и пыльные простыни. Ноги не гнулись, низменное существо во мне вопило и ругалось. Хотело повернуть назад, схватить эту женщину, впиться в нее губами и даже зубами. Но я сдержался, и чем дальше отходил, тем больше крепла моя воля. Мозг очистился, в нем вновь появились светлые мысли.

— Дурак! — послышался ее крик. В голосе чувствуются слезы: сейчас зарыдает. — Ты не мужчина!

Эта быстро найдет утешителя, успокоил я себя. Слишком самоуверенная, не привыкла получать отказы. Мне вслед полился поток отборнейшей брани. Так даже грузчики и тем более сапожники не умеют. Я скривился: и это — женщина, тонкая и слабая, муза и все прочее… Все-таки Патрик кое в чем прав, Свободные Земли — страна зла. Мы совсем обалдели со своими свободами.

А что ты хотел? — подумал я. Демократия. Нравы, как и люди, простые. Скоро объявят муже- и скотоложество модным, все будут кичиться и хвастаться, какие же они свободные, раскрепощенные — с овечками и собачками спят. А что совесть? Совесть оставим закомплексованным и рабам. Хотя… мы сами рабы своей мнимой свободы.

По сторонам я не смотрел: хватит, нагулялся. Быстро прошагал к воротам, обходя стороной пьяные компании: не дай боги, зацепят и предложат выпить с ними. Придется оправдываться, отмазываться, кланяться, что-то объяснять, а то и смеяться вместе со всеми. У меня этот бал уже в печенках сидел. Уж больно все ненастоящее, бутафорское. Люди и не люди совсем, а плоские карандашные рисунки: злые, похотливые, трусливые. Я и сам такой… Но ведь ухожу отсюда, значит, не все еще потеряно.

Завтра гномы привезут доспехи, нужно будет осмотреть, сделать заказ нашим ремесленникам, чтобы подогнали, запаяли щели. Буду разрабатывать основные схемы плетений, чтобы потом постепенно доводить, дорабатывать. Вот только завершу ли работу, неизвестно. За мной охотятся неизвестно кем посланные убийцы, злобные мстительные гномы… Скоро недруги табунами ходить будут. А что делать со всем этим, пока не знаю. Страшно? Еще как! Но выкручусь… наверное. По крайней мере, постараюсь. Выбора нет. К братикам обращаться не хочу. Тем более что с Ашем сейчас говорить бесполезно. А Тоха просто не хочется подставлять. Он силен, мой брат-ликантроп, но свои проблемы на него вешать не буду. С посохом тоже нужно что-то решить…

У фонтанов не удержался, остановился полюбоваться разноцветными струями воды, блеском капель. Мелкая водяная пыль приятно холодила кожу: невыразимое удовольствие! Я перегнулся через бортик бассейна, провел рукой по водной глади. Оттуда на меня посмотрело искаженное и изломанное отражение молодого парня с печальными глазами. Вода холодила, но убирать руку не хотелось.

— Сэр маг изволит мыть ручки? А это еще кто?

— Сэр маг изволит побыть в одиночестве, — грубо ответил я. — Убирайтесь!

— Вы меня оскорбляете, сэр! — Голос спокойный, ровный, но от него ощутимо повеяло холодком опасности.

— Вот именно, оскорбляю, — прорычал я.

Страхи и волнения последних дней вылились в злость и раздражение. Я уже не владел собой, хотелось лишь, чтобы меня оставили в покое.

— В таком случае я требую поединка. Мрон! Ну что за напасть?!

Я обернулся и остолбенел. Напротив стоял игарский рыцарь Шед, которого я видел в зале. Невысокий, худощавый, совсем не гигант. Я крупнее и выше, но он умудрялся каким-то образом смотреть на меня сверху вниз. Вид у него был грозный: взгляд темных глаз холоден как кусок льда, в глубине зрачков пляшут все демоны преисподней. Руки в латных перчатках сжал в кулаки, из-за плеча угрожающе выглядывает рукоять длинного меча. Блики и отблески фонарей играют на блестящих металлических пластинах доспеха.

В груди разлился мерзкий предостерегающий холодок, но я уже слишком разозлился, чтобы сдержаться.

— Парень, отстань от меня, — устало вздохнул я. — Иди, выпей вина, повеселись, пообщайся с девушками…

Но тут же понял, что выбрал неправильный тон. Лицо рыцаря стало жестче, злее, он упрямо вскинул голову, пытаясь просверлить меня взглядом. Руки скрестил на груди: говорят, это жест отрицания и нежелания слушать оппонента.

— Сэр отказывается от поединка? — его голос скрипнул, как железо по железу.

— Отказывается, — кивнул я. — Делать мне больше нечего, как смывать кровью мнимую обиду какого-то…

Он меня не дослушал. Ухватился за рукоять меча и потянул вверх. Я завороженно смотрел, как медленно пыходит из ножен узкая полоска блестящего металла, сердце бешено застучало в груди, испуганно ударилось о ребра. Жутковатая картина: меч невероятно длинный и острый, по всей длине клинка пляшут красноватые блики. Таким легко перерубать толстые железные пруты, резать тончайшие волоски на лету, а также отсекать чьи-то дурные головы. Шед держал его легко, словно перышко, но я-то знаю, сколько может весить такая игрушка. Необученный человек и минуты не продержит на весу, мышцы не выдержат.

— В таком случае… — с легкой усмешкой сказал он. — Я вынужден буду зарубить вас, как свинью или преступника, сэр.

— Что за дикость, — скривился я. Говорить старался спокойно, ровно, но по спине потек холодный пот, страх выморозил внутренности. С этого парня станется зару бить меня при всех. — Мы ведь цивилизованные люди. Лучше выпьем, поговорим про оружие, женщин, вообще за жизнь и забудем обо всем.

— Честь рыцаря можно восстановить лишь в бою, ответил он.

Меч он держал на вытянутой руке, острый наконечник почти упирался мне в грудь. Я отчетливо ощутил мертвенный холод металла, тут же представил, как эта железяка легко пробивает мою кожу, с хрустом кромсает ребра, впивается в такое горячее и пока еще бьющееся сердце. Меня передернуло, я отшатнулся от рыцаря выставил руки перед собой.

— Чем я тебе не угодил, парень? — спросил я со страхом.

— Вы попрали честь дамы, сэр, — ответил Шед. Глаза холодные: уже высматривает, куда бы всадить клинок, и шею или в живот. — Рыцарь обязан защищать женщин, а также слабых и беззащитных.

— Кого же я успел так обидеть? — удивился я. Маска беспристрастности спала с рыцаря. Красивое лицо Шеда исказила гримаса ярости, он зло сплюнул на меня посмотрел как на мелкую противную тварь, паука или змею.

— Леди Кларисса сказала мне, что вы гнусно овладели ею, сэр, — рыкнул он, меч угрожающе качнулся в мою сторону.

Я едва не вскрикнул — острый металл прошелестел волоске от моей щеки, — отпрыгнул назад, спиной уперся в бортик бассейна. Холодные брызги попали за… ворот, побежали быстрыми жучками по спине.

Вот так и отказывай женщинам! Сначала обзовут дураком, а потом, чтобы отомстить за унижение, натравят на тебя какого-нибудь идиота или фанатика, ревнителя чистоты и целомудрия.

— Ложь! — воскликнул я. — Она солгала.

Драться не хотелось: какие у меня шансы в бою с профессиональным рубакой! А Шед — профессионал, это видно по четкости движений, по легкости, с какой он орудует длинным как шест мечом. Можно, конечно, бросить плетение, чтоб разрушить клинок, но это лишь отсрочит бой и еще больше обозлит игарского рыцаря.

— Нет, не ложь!

Из-за спины Шеда выскочила Кларисса. Я чуть не присвистнул. Вот это да: лицо красавицы в красных пятнах, царапинах, глаза заплаканные, растрепанные полосы торчат во все стороны длинными космами, платье грязное, изорванное. Она что, сама себя так? Для правдоподобия, что ли? Вот… нехорошая женщина.

Она указала на меня дрожащим пальцем, всхлипнула, по щекам ручьями потекли слезы.

— Этот человек обесчестил меня! — заверещала она. — Он заманил меня в темное место в саду и там домогался. А когда я отказала, то грубо изнасиловал!

Интересно, подумал я отстраненно, а что, можно изнасиловать нежно? Мрон! Никогда не женюсь. Женщины — мерзкие, мстительные твари! Пока ты им нужен, они ластятся и прикидываются милыми, нежными, слабыми… но как только что-то идет вразрез с их планами, превращаются в ядовитых змей и свирепых тигриц.

Заинтересованные криками, со всех концов сада стали собираться люди. Мгновенно образовалась толпа. На нас смотрели с ленивым любопытством, на Шеда со страхом и восхищением. Толпа гудела, со всех сторон доносились шепотки, смешки. Я передернулся: на меня указывают пальцами, посмеиваются. Твари!

Шед быстро глянул по сторонам, снова вперил взор в меня.

— Я требую поединка, — твердо сказал он. — И если вы, сэр, откажетесь драться, я убью вас на месте. Решайте.

Хороший выбор. Между смертью и смертью. Я вжался в бортик бассейна, затравленно огляделся. Похоже, у меня прорезался талант попадать в разные неприятные истории. Толпа заволновалась, раздвинулась. Вперед выскочил Патрик, глаза офицера пылали гневом, усики встали дыбом, словно шерсть у обозленного кота.

— Что тут происходит?

— А кто спрашивает? — прошипел Шед.

— Я начальник стражи Гента! — рявкнул Патрик. — И не позволю убить ни в чем не повинного человека!

Он громко свистнул, и за его спиной тут же выросли четверо молодцов, закованных в железо: наконечники копий грозно сверкают, руки лежат на рукоятях коротких мечей, смотрят сквозь прорези шлемов настороженно и угрюмо.

— Этот человек обесчестил леди Клариссу! — хмуро сказал рыцарь.

Темные глаза Шеда горели яростным огнем, лицо исказилось от гнева. Он встал в стойку: меч в оборонительной позиции, из которой можно легко взорваться вихрем ударов в контратаке. Похоже, готов был драться даже против стражи.

В толпе раздались смешки, по рядам пробежался шепоток, похабные шуточки. На Клариссу показывали пальцами, смеялись в открытую. Все знали о ее нраве и привычках, многие мужчины уже побывали в ее постели, другие просто слышали. Теперь веселью не было границ.

— Сэр Шед, — устало сказал Патрик, — не смешите ни меня, ни остальных. Честь леди Клариссы давно и безвозвратно канула в Лету. Вы под стол пешком ходили и деревянным мечом играли, мечтая стать рыцарем, когда это произошло.

— Ложь! — заверещала Кларисса, стала рвать волосы на голове. — Все наглая ложь!

Она упала прямо на мостовую и, рыдая, забилась в истерике. Потом вдруг замерла, словно потеряла сознание.

— Во дает! Ну актриса! — услышал я чей-то смешок из толпы.

— А она всегда дает! — хихикнул кто-то другой. В толпе заржали, захлопали в ладоши.

Рыцарь набычился, на Патрика глянул зло, оценивающе. Окинул взглядом могучую фигуру, отметил бугры мускулов, что выпирали из-под формы офицера. Начальник стражи был выше и больше Шеда, но от него не исходило такой угрозы. Он напоминал могучего, но спокойного буйвола. Рыцарь же больше смахивал на рассерженную рысь, гибкую и злую.

— В любом случае маг оскорбил и меня, — упрямо фыркнул Шед, — задета и моя честь. Поэтому я требую поединка. Если вы попробуете помешать, буду драться со всеми вами.

— Законы нашей страны запрещают это, — мотнул головой офицер.

— Законы чести превыше всего, — отпарировал рыцарь.

— Этот человек недостаточно знатен, чтобы драться с вами, сэр Шэд, — возразил Патрик. — По вашим меркам он простолюдин.

— Не верю, — упрямо рыкнул рыцарь. — Он маг, это раз. У него меч — а меч дозволено носить лишь благородным. Это два.

— В вашей стране, — нахмурился Патрик. — Но в Свободных Землях меч имеет право носить любой, кто может позволить себе его купить.

— Ничего не знаю, — рыцарь оскалился, в глазах появился кровожадный огонек. — Попранная честь должна быть восстановлена.

Он остановил свой горящий взгляд на мне. Я съежился, сглотнул твердый как камень комок. Меч на поясе внезапно стал очень тяжелым и неудобным. Брал для красоты и престижа, а он так подвел меня.

— Стража, взять его! — рявкнул Патрик и указал рукой на Шеда. — В темницу!

Стражники взяли копья на изготовку, рассыпались вокруг рыцаря, окружили. Тот довольно зарычал, крутанул меч над головой. Тонкий клинок со страшным свистом рассек воздух, устремился в лицо ближайшем у солдату.

— Стойте! — крикнул я, решившись. — Я буду драться!

Наступила полная тишина. В толпе даже дыхание затаили, на меня смотрят изумленно, глаза выпучили. Я с отвращением глянул на все эти холеные румяные лица потом повернулся к рыцарю.

— Я буду драться, сэр Шед, — твердо сказал я.

— Я был уверен, что в вас есть зачатки благородства, сэр маг, — кивнул он и опустил меч.

— Эскер, — прохрипел я. — Мое имя — Эскер Гар. Рыцарь кивнул, воткнул меч в щель между камнями мостовой и скрестил руки на груди. Стражники немного расслабились, двое подхватили под руки Клариссу, потащили прочь, остальные потеснили толпу в сторону. Ко мне подошел Патрик: глаза изумленные, лицо мрачное, злое. Он склонился к моему уху.

— Эскер, какая муха тебя укусила? — быстро зашептал он. — Шед порубит тебя на куски в мгновение ока. Зачем?

Я резко повернулся к нему и с отчаянием пояснил:

— Патрик, вы правы, Шед с той же легкостью убил бы ваших людей и вас заодно. Я не могу допустить побоища. Лучше умру я один.

— Эскер! — воскликнул он.

— Замолчите, Патрик! — оборвал я его, — Мне много лет твердили, что я идиот. Так вот — это правда. И сейчас лучше глупо умру, чем позволю погибнуть другим. За свои слова и действия нужно расплачиваться. Рыцарь прав.

На лице у офицера отразилась буря эмоций, он посмотрел мне в глаза, прошептал:

— Эскер, вашего жеста не поймут, не надейтесь, — офицер ткнул пальцем в толпу гостей. — Им все равно. Им нужно зрелище, развлечение…

— А вы думаете, я делаю это ради них? — хмыкнул я.

— Тогда ради чего? — изумился офицер.

— Ради себя, — прошептал я. — Вот такой я эгоист. Надоело бояться всего и всех.

Патрик лишь мгновение смотрел мне в глаза, потом задумчиво кивнул и отвернулся.

— Расчистить место! — приказал он. — Создать оцепление!

Солдаты засуетились, отодвинули толпу дальше. Откуда-то прибежали на помощь еще стражники, стали теснить людей прочь. Раздались возмущенные крики, вопли, кому-то отоптали ногу, кому-то дали локтем под дых.

А ведь и правда глупец! — подумал я отчаянно. Мог бы постоять, понаблюдать драку рыцаря и стражи со стороны. Солдат много, рано или поздно задавили бы Шеда числом. Так нет же, понесло меня в герои. Самое печальное — посмертно. Ведь ясно же: у меня нет ни единого шанса. Рыцарь дрался на мечах с самого сопливого детства, без перерывов и отдыха, знает кучу приемов. Потом оттачивал мастерство в многочисленных битвах и поединках. Он сух и жилист, звериная сила играет в теле. А я занимался всего лет пять и то забросил потом: мешали девушки, занятие живописью и музыкой, учеба в университете. Так почему же я не могу быть просто зрителем? Кому я хочу что-то доказать? Себе?

Дык для себя я и так самый-самый, выше только боги. Но все равно что-то не дает остаться в стороне.

Я вытащил меч из ножен, взвесил в руке. Тяжелый.

За годы безделья мускулы ослабели, пропали былая сила и гибкость. Постарался вспомнить уроки боя, пару раз махнул в воздухе. Кое-что всплыло, но уверенности не прибавилось. Словно не клинок в руках, а длинная тяжелая дубина.

Может, магию применить? Я же все-таки чародей. Пусть и маг-механик, но тоже кое на что гожусь, стоит вспомнить о проклятой мельнице. Только противно как-то… Будто собираюсь жульничать в карты. «Глупец! — прорычал сам себе мысленно, — иначе умрешь. Хоть то плетение, что силу повышает. Наложу на меч, тогда шансы сравняются».

— Сэр Эскер, — подал голос Шед, — можете колдовать. Я не против.

Я обвел его взглядом: на худом лице блуждает снисходительная улыбка, он спокоен и сосредоточен. Видно, что не раз проходил через подобное. Знает, гад, что я ему не чета, зло подумал я. Одолжение делает.

— Не дождетесь, сэр Шэд, — фыркнул я. — Все будет честно.

— Ценю ваше благородство, сэр, — он поклонился, взялся за рукоять меча, — Но вам лучше послушаться моего совета, ведь я в доспехах…

— Чушь! — рявкнул я. — К бою!

Я шагнул и замер в атакующей стойке: боком к противнику, вес на левой ноге — она чуть впереди, — носок, правой упирается в мостовую. Так удобней начинать движение вперед. Меч взял обеими руками: ни щита, ни брони у меня нет, так что левая свободна, а парировать удары клинком будет трудно. Тем более что меч рыцаря гораздо длиннее и тяжелее моего, будет лупить по мне, как великан по мухе.

Шед стал грудью, меч поднял над головой — классическая стойка с таким длинным оружием. На лице недоумение: все еще не понимает, как я решился на поединок.

Время замедлилось на один краткий миг. Я ясно увидел лица всех людей в толпе: удивленные, радостные, испуганные. Да, для них это просто зрелище. Какой-то дурак решил зарубить другого дурака. А тот — дважды, трижды идиот! — мог бы отсидеться за спинами стражей закона, но в голову ударила блажь, решил показать доблесть. Я видел: неподалеку стоит мрачный Патрик, в глазах жалость и скорбь, он яростно теребит тонкие щегольские усики, рука то и дело сжимает рукоять меча. Оно и понятно: долг вроде бы требует защищать меня, а благоразумие призывает сохранить жизни своих подчиненных. Вот в толпе мелькнуло испуганное лицо его жены — похоже, она что-то кричит, вроде бы умоляет. Потом звуки отдалились от меня и слились в неясный гул. В целом мире остались лишь я, Шед и бликующие в свете фонарей клинки.

Темно. Драться будет трудно. Тени и свет сливаются в неразличимую круговерть, в глазах рябит. Шеда это наверняка не смущает, он-то привык биться в разных условиях: в свете пожарищ, на узких мостках, в воде… А мне страшно. Руки трясутся, ноги подгибаются, в горле пересохло. В нашем уютном благоустроенном мире не бывает опасностей, люди не дерутся меж собой, дабы очистить запятнанную честь, максимум — за деньги, ради наживы. Но это происходит так тихо, что обыватели даже не замечают ничего в своей ленивой полудреме. Ведь легче нанять убийц, пусть они делают грязные дела. А чтобы самому взяться за меч — ни-ни: меч — украшение, мода, символ мужественности. Но уж никак не оружие. Обидел сосед? Нет, я не пойду и в морду ему не дам, лучше обращусь с иском в магистрат, дам взятку. И отсужу дом, деньги, красавицу жену… А если хочешь потешиться, показать силушку и удаль, то иди в трактир, нажрись до зеленых белочек и дай в глаз другу-собутыльнику. Сразу полегчает, а наутро в кругу знакомыхх можно хвастаться синяками и сочно, во всей красе, живописать великую битву. Вот за это нас и презирают гордые гномы: за то, что вырождаемся, становимся мягкотелыми, ленивыми, теряем честь и совесть. Сами-то мы, конечно, бросаемся совсем другими словами — «цивилизация», «культура», «гуманизм». Еще несколько десятилетий, и Свободные Земли легко будет завоевать. Да, у нас есть техника, есть диковинное для жителей остальных стран оружие, очень мощное. Только нет сильных духом людей. А это главное.

Я глубоко вздохнул несколько раз: воздух свежий, холодный, обжигает легкие. В голове немного прояснилось. Вот обломаются господа гномы и Ледышка с Цыплаком, подумал я с нервным весельем, когда узнают, что меня уже убили без них. Да и Логану придется самому с големом разбираться, назначать кого-то другого.

— Начали! — решительно выдохнул я и рванулся на встречу рыцарю.

Резкое движение отозвалось тянущей болью в нетренированных мышцах, оглушительно хрустнули суставы. Я нанес косой удар сверху вниз и постарался уйти и сторону, с линии атаки рыцаря. Но меч ушел в пустоту рассек воздух. Шед просто сделал шаг в сторону и неуловимым движением клинка отбил мой меч. Я по инерции пролетел вперед, споткнулся и едва не рухнул на мостовую. Уже и сам понял, что двигаюсь слишком медленно, неуклюже и тяжеловесно. Каждую секунду я ждал, что обжигающе холодное лезвие войдет мне в спину. Быстро развернувшись, я поднял меч в оборонительную позицию. Но рыцарь и не думал нападать, он с улыбкой ждал, пока я приду в себя.

Я нахмурился: гад делает поблажки, издевается. Он стал медленными шагами приближаться на расстояние удара. Холодная молния сверкнула в темноте, я отшатнулся, но каким-то чудом успел выставить перед собой меч. Громкий звон оглушил меня, пальцы тут же онемели, начали разжиматься. Я отскочил назад, опять увидел блеск клинка, вновь подставил меч. Суставы и спязки заныли, даже захрустели. Рыцарь лупил мечом, как кузнец по наковальне. Я отмахнулся, попробовал контратаковать, но опять разрубил лишь воздух.

Сквозь туман в голове я отмечал: меч Шеда длиннее, он пользуется этим, не подпускает меня на короткую дистанцию, где неудобно ворочать такой оглоблей. Бьет издалека, клинок порхает, словно бабочка, легко отражает мои неуклюжие удары, отвечает жестко и сильно. Приходится каждый раз подставлять свой меч, принимать удары. Но они настолько мощные, что меня каждый раз отбрасывает в сторону, я с трудом держусь на ногах. В темноте не видно молниеносных ударов, только смазанные блики. Пока меня спасает лишь чудо.

Прошло не больше минуты боя, а я уже выдохся. Дышал с хрипами, кашлял, плевался. Пот тек по лбу, заливал глаза, капал с кончика носа. Рубашка прилипла к спине, противно елозила по коже. Рук и ног я уже не чувствовал, тело ломило, хотелось опуститься на прохладные камни и умереть. Боль от удара меча будет недолгой.

Я упрямо стиснул зубы, почувствовал, как под кожей ходят желваки. А вот фиг тебе! Не упаду, не опущу руки! Вялая злость вползла в душу: на ярость просто не осталось сил. Пальцы крепче сжались на рукояти меча. Я мотнул головой, прогоняя усталую одурь, стряхнул капли пота и словно откуда-то издалека услышал собственное рычание.

Метнулся вперед из последних сил, взревел, словно раненый бык, стал отчаянно наносить удары. Разум отключился, тело двигалось за счет злости и полузабытых навыков, но пока не подводило. Четко, как на занятиях, сделал обманный выпад в ноги противника. Шед не купился, но шаг в сторону сделал. Я провел быструю серию — сверху вниз, потом сбоку, обманный финт, опять сбоку, коварный удар снизу вверх. Рыцарь двигался мягко: где увернется, где отобьет, стараясь пустить мой меч вскользь, чтобы я повалился вперед, подставил незащищенную грудь. Я заорал, крутанул меч над головой, пошел на него, уже не заботясь о защите. Обрушил град ударов, стараясь подойти ближе, на длину своего клинка, по рыцарь грамотно уходил в стороны, неожиданно контратаковал, опять защищался.

Иногда я мельком замечал, как беснуется толпа, как из мэрии бегут обеспокоенные гости, вливаясь в общую массу. Стражники едва сдерживали напор тел, кряхтели, щитами и копьями теснили зевак прочь. Краем глаза увидел Патрика, но в темноте его лицо было не рассмотреть. Он стоял, сжав кулаки и дрожа как на лютом морозе. Из толпы вырвалась Лора, бросилась к нему. Патрик обнял жену, прижал к себе, а она что-то выкрикивала, колотила маленькими кулачками в его широкую грудь, плакала.

Глаза Шеда поблескивали во тьме. Видно было: он удивительно спокоен, лицо отрешенное, ни один мускул не дергается. Движения все такие же легкие, хищные. По сравнению с ним я сам себе казался неповоротливым и медлительным троллем, который мечом орудует, как простым бревном. Он же угадывал каждое мое движение, каждый выпад по тому, как сокращались у меня мышцы, и всякий раз уходил от удара. Уже давно мог бы разрубить надвое, с таким мечом это просто, но почему-то тянул, выжидал.

Перед глазами у меня сверкнуло, в последний момент я все же успел пригнуться, прыгнул на рыцаря с занесенным над головой мечом. Его тяжелый клинок ушел далеко в сторону, он не успевал закрыться. Я победно закричал, подумал: сейчас проткну воина и дело с концом. Hо Шед отступил, мой меч скользнул по его наплечнику, и выбросил левую руку вперед. Яркая вспышка разорвала мир напополам, дикая боль ожгла мне лицо. Закованный в железо кулак врезался в мою челюсть с силой стенобитного тарана, едва не выбив зубы. Меня приподняло над землей и отбросило прочь. В спину ударили острые камни мостовой, дыхание со всхлипом и каким-то противным подвыванием вылетело из груди. Еще один удар, острая боль в затылке, и мир померк.

Говорят, в такие моменты на героев снисходит просветление. Перед глазами видения: любимой девушки, которую обидел злодей; отца или наставника — он дает советы и подбадривает, говорит нужные и верные слова, герой мгновенно понимает свои ошибки, преисполняется праведного гнева. Вскакивает на ноги, побитый, но неожиданно посвежевший, и, грозно рыча, рубит врагов в мелкий фарш. Но я не герой и даже не героишко. Простой, далее простецкий маг, сдуру взявшийся за чуждый для меня меч. И вот в ушах у меня шумит, вокруг кромешная тьма. Нет, это не в ушах, это гул толпы. Я открыл глаза, застонал от вспыхнувшей в голове боли. Проморгался: надо мной кусочек темного неба, равнодушные звезды, мир качается из стороны в сторону, перед глазами плавают яркие красные круги. Интересно, сколько я был без сознания? Скорее всего, немного. Ведь еще жив, Шед не добил пока. Я опять застонал, титаническим усилием воли придал себе сидячее положение. По лицу потекло что-то горячее, во рту стало солоно, замутило от гадкого металлического привкуса. Потрогал лицо: мокрое. С удивлением обнаружил на пальцах почти черную густую жидкость. Кровь. Губы и нос разбиты, саднят, по подбородку стекает тонкая струйка. Надо бы вытереть, но нет ни сил, ни желания. Все равно тут же хлынет опять.

Я ощупал землю рядом с собой, потом увидел, что меч валяется далеко в стороне. То ли рыцарь отбросил ногой, толи сам выпал из разжавшихся пальцев. Я огляделся по сторонам. В глазах поплыло. Толпа ярилась неподалеку, люди орали, визжали, махали руками, стражники едва их сдерживали, упираясь ногами в землю, гнулись, как при ураганном ветре. Я напряг все силы, дополз до меча, схватился за рукоятку. Приподнялся на руках потом упер меч в землю, подтянулся. Ноги были ватные, тело словно чужое. Ну и вид же у меня, наверное, вяло подумал я. Весь в грязи и крови. Герой! Огляделся по сторонам, нашел взглядом Шеда. Он стоял неподвижно, меч опустил, на меня смотрел спокойно и серьезно.

— К бою! — прохрипел я.

Сплюнул кровь, шагнул вперед, но тут же покачнулся, едва не упал. Ко мне подбежал Патрик, поддержал, не дал позорно рухнуть наземь.

— Бой закончен, — сказал рыцарь.

— С чего бы? — вяло удивился я.

— Нет чести в избиении слабого, — ответил рыцарь и стал медленно засовывать меч в ножны. — Вы доказали свое благородство, сэр Эскер, у меня нет претензии к вам.

В мозгу у меня что-то вспыхнуло, но уже не от боли, а от ярости.

— А пошел ты со своей честью, Мронов выкормыш! — рявкнул я. Отбросил с плеча руки Патрика, шагнул вперед и поднял тяжелый, как глыба, меч. — К бою!

Шед окаменел, его клинок застыл, до половины задвинутый в ножны. Рыцарь изумленно посмотрел на меня: видимо, решил, что ослышался.

— Сэр Эскер, — воскликнул он пораженно, — я не буду драться с вами. Вы доказали вашу доблесть, я защитил свою честь. Зачем…

— А затем, придурок, что я хочу драться! — прорыча я, — Ты, ублюдок, думаешь лишь о своей чести. Повалял меня в грязи, поиздевался, и хватит? Доказал, что ты непревзойденный воин, покрасовался перед бабами и этими жирными свиньями… Честь есть и у меня. И она требует, чтобы я проткнул тебя насквозь.

…Или сдох на этих камнях, — пронеслась в голове усталая мысль. — Четырежды глупец! — пискнуло во мне мелкое противное существо. — Жизнь важнее! Тем более твоя!

— А пошли вы все, — выплюнул я через разбитые губы. — ЧЕСТЬ превыше всего, как говорит этот напыщенный рыцарь! Пусть будет так…

Я встал в атакующую стойку, занес меч над головой.

Руки тряслись, едва удерживали рукоять. Меня шатало, как тополь на ветру. Лишь бы не упасть.

— Эскер, прекрати! — раздался за спиной взволнованный голос Патрика. — Не дури! Он убьет тебя.

— Лучше жить долго, но тлея, как гнилушка, чем Ярко и страшно пылать? — процедил я. — Так, что ли? Нет уж! Надоело все!

— Эскер!..

— Отойдите, Патрик, я не хочу, чтобы вас зацепило. За спиной шумный вздох, кряхтение, сопение, потом тяжелые шаркающие шаги. Ушел. Ну и хорошо.

— Сэр Эскер, я не буду драться с вами! — Шед упрямо задрал подбородок, на меня посмотрел холодно и гордо. — Это противоречит рыцарскому кодексу.

— Будешь!

Я сделал два шага вперед и смачно плюнул ему в лицо.

— Теперь твой рыцарский кодекс позволит поднять меч?

Шед выпучил глаза, медленно стер с лица комок моей крови, смешанной со слюной, изумленно посмот-рел на ладонь. Даже в темноте видно было, как рыцарь сначала смертельно побледнел, потом резко побагровел, бросил на меня ненавидящий взгляд.

— К бою! — выдохнул он и потянул меч из ножен.

— Наконец-то! — выдохнул я облегченно. — Давай же…

Я все-таки опустил меч: он тяжелый, как лом, дергать на весу трудно, перехватился поудобнее. Еще б минутку продержаться, подумал я измученно, чтоб не так позорно подохнуть. Глянул в сторону толпы, люди притихли, изумленно вытаращились, кто-то покрутил пальцем у виска: мол, совсем свихнулся молодой чародейчик. Мелькнуло лицо Аша. Он постоял, разинув рот и вытаращив глаза, потом рванулся вперед, ко мне, но стражники перехватили, пинками загнали обратно. Брат взвизгнул, закричал, опять бросился на копья и щиты. Ему дали под дых, отбросили назад, в толпу. Аша взяла под руку Катрин, что-то быстро проговорила, потом глянула в мою сторону. Я вздрогнул, увидев: глаза графини горят безумным зеленым светом, пальцы вяжут в воздухе паутину, губы что-то шепчут. Я хотел за кричать, предупредить, даже сделал шаг к ней, на ходу вспоминая узоры защитных плетений… Но тут меня скрутило волной дикой непередаваемой боли. Я застыл на месте, не в силах шевельнуться, внутренности обожгло пламенем, где-то в районе солнечного сплетения появилась тупая изматывающая боль, прокатилась волной по телу, перекрывая боль простую, телесную.

В голове помутилось, я застонал, отшатнулся. Магия захлестнула меня. Мощная, запредельная, чуждая человеку. Подавила все мысли, волю, чувства. Словно издалека до меня долетел изумленный вопль рыцаря. Я почувствовал, как нечто острое распороло рубаху, чиркнуло по ребрам. Клинок Шеда был словно раскаленный. Я замычал сквозь плотно сжатые губы, но даже эта боль, от которой еще пять минут назад я с воем покатился бы по земле, показалась теперь незначительной, глухой и далекой.

Откуда-то наплыла волна плотного молочно-белого тумана, набросилась на меня, словно живое существо окутала, постаралась проникнуть в тело сквозь мельчайшие поры на колее. Я собрал последние остатки воли и злости, постарался побороть ее, но тщетно: липкие щупальца тумана впились в меня, стали проникать внутрь. Тело сковал смертельный холод, тьма медленно поглотила мир вокруг.