Замок, как его называл Морган, оказался громадным особняком в псевдовикторианском стиле, с виду довольно опрятным, но, на мой взгляд, немного мрачноватым из-за своих размеров. Он возвышался над озером посреди обширной усадьбы, ограждённой каменной стеной никак не меньше трёх метров в высоту. Добрую половину усадьбы занимал парк, начинавшийся за озером. Ближе к главным воротам располагались хозяйственные строения, в частности конюшни и гараж. Чуть дальше виднелись теннисные корты и поле для гольфа.

Завидев нашу машину, какие-то люди у ворот явно запаниковали и поспешили смыться подальше. Очевидно, Морган во время своих предыдущих посещений здорово нагнал на них страху. Не желая обманывать ничьих ожиданий, я на полной скорости въехала в распахнутые ворота, промчалась мимо конюшен и гаража, лишь перед самым особняком чуть сбавила скорость, лихо развернулась, огибая цветочную клумбу, и, визжа тормозами, остановила машину у самых ступеней парадного входа.

Как только я заглушила двигатель, массивная дубовая дверь особняка отворилась, и на широкое крыльцо вышла Дана — немного смущённая, но цветущая и жизнерадостная. Её лицо выражало спокойную уверенность в себе вместо прежней, теперь понятной мне озабоченности последних недель, проведённых в браке с Брендоном. Она выглядела как человек, который принял окончательное решение и твёрдо намерен следовать ему. Я уже догадывалась, что это за решение, и мне стало жаль Дейдру.

Грациозной походкой Дана спустилась по лестнице. В лёгком коротком платье, свободном в талии, с распущенными вьющимися волосами она выглядела весьма впечатляюще, а ветер, который то и дело игриво подхватывал край её воздушного одеяния, усиливал эффект до такой степени, что Морган, открыв дверцу машины и поставив одну ногу на землю, так и застыл, во все глаза пялясь на неё. Как я уже успела убедиться, ласковая красота Даны, подчёркнутая её хрупкой женственностью, на многих мужчин воздействует гораздо сильнее, чем безупречно правильные черты лица и совершенная фигура Дейдры. Мужская часть моей сущности всецело разделяла восторг Моргана, и я могла понять, почему Артур (даже если не принимать во внимание влияние Источника) в конце концов предпочёл Дану. Для него Дейдра оказалась слишком идеальной, слишком совершенной, чтобы он продолжал любить её как женщину. Да и Брендон, если на то пошло, скорее поклоняется ей, чем любит её. Другое дело Дана. У неё не такой золотой характер, как у Дейдры, она далеко не совершенна, она не идеал… но живое воплощение идеала — любимой, жены, матери.

Я, Пенелопа и Дейдра вышли из машины ей навстречу. Сделав над собой усилие, Морган, наконец, соизволил встать. Дана улыбнулась всем нам по очереди: Моргану — дружелюбно, мне и Пенелопе — застенчиво, а Дейдре — виновато.

— Привет. Я давно вас жду.

— Мы рады видеть тебя, золотко, — сказала я ободряюще. — Как малышка?

— Недавно уснула. — Взгляд Даны засиял. — Хотите посмотреть на неё?

— Конечно, сестричка, — мягко ответила Дейдра, подойдя к ней. — Мы все хотим видеть твою дочку… твою и Артура.

В последних словах Дейдры явственно прозвучала горечь, но в её голосе не было даже тени враждебности. Что меня больше всего поражало в Дейдре, так это полная неспособность держать зло на людей. Порой она бывала раздражительной, сердилась по мелочам, капризничала, ссорилась, устраивала скандалы — но ненавидеть по-настоящему не умела. Конкретный человек мог быть ей симпатичен, безразличен или неприятен; Дейдра могла беззаветно любить, глубоко уважать, быть верным и преданным другом, а если кто-то не нравился ей, то он просто не нравился. Такие чувства как ненависть и враждебность существовали для неё только в абстракции, сама она никогда их не испытывала. Из Дейдры получился бы идеальный судья для юридической системы, основанной на принципе презумпции невиновности. Она судила бы людей, изначально исходя из того, что все они хорошие, и виновным выносила бы приговоры без гнева и пристрастия… Я всей душой сочувствовала Дейдре. Трудно быть доброй и милосердной, трудно любить весь этот мир, в котором так много зла и несправедливости. В определённом смысле, Дейдра так же несчастна, как и я. Существо, претендующее на звание Всевышнего, жестоко насмеялось над ней, лишив её способности ненавидеть…

Детская спальня находилась на втором этаже и была защищена стандартными звукоизолирующими чарами, чтобы никто не нарушал покой младенца. Эти чары не были фиксированными, они допускали возможность динамического изменения пропускной способности вплоть до полной их «прозрачности». И это правильно — бодрствуя, ребёнок должен познавать мир во всём многообразии его проявлений, в том числе и звуковых. Но сейчас девочка спала, и изоляция была задействована на максимальном уровне.

Возле самой двери Дана остановилась и предупредила:

— Только пожалуйста, будьте осторожны. Не разбудите её.

Морган ухмыльнулся и мысленно сказал мне:

«В первую очередь это относится ко мне. Всякий раз, когда большой и неуклюжий дядюшка Фергюсон приближается к маленькой Дейдре, душа Даны уходит в пятки».

Мы гуськом вошли в уютную затемнённую комнату, посреди которой стояла маленькая детская кроватка с деревянными решётками по бокам. У изголовья кровати в небольшом кресле сидела женщина лет тридцати, очевидно, няня. При нашем появлении она встала, бережно поправила постельку и, почтительно поклонившись нам, тихонько вышла из комнаты.

Дана и Дейдра подступили к детской кроватке справа, мы с Пенелопой — слева, а Морган держался позади нас.

— Боже, какая прелесть! — умилённо прошептала Пенелопа, глядя на свою маленькую сестричку сияющими от восторга глазами. — Она просто ангелочек.

По мне, девочка была как девочка, милый крохотный человечек пяти месяцев отроду. В таком возрасте все дети похожи на ангелочков… Только вы не подумайте, что я такая чёрствая и циничная, что меня ничуть не тронул вид безмятежно спящей малышки с ангельски-невинным личиком и светло-каштановыми, чуть рыжеватыми волосами. Но моя сентиментальность не мешает мне здраво мыслить и трезво оценивать ситуацию. Одного взгляда на Пенелопу мне было достаточно, чтобы понять, что маленькая Дейдра мгновенно покорила её сердце, и теперь она целиком на стороне Даны.

Поняла это и взрослая Дейдра. Я почти физически почувствовала её боль. Её страдания эхом отозвались во мне, на какое-то мгновение мной овладели её тоска и безысходность. Что это — влияние Источника, или у нас просто родственные души?

— А какие у неё глаза? — спросила Дейдра, с трудом сдерживая слёзы.

— Карие, — ответила Дана. — Как… — Она потупилась и виновато добавила: — Как у Артура.

Сделав над собой усилие, Дейдра обняла Дану и мягко сказала:

— Ты победила, сестричка. Теперь он твой, он полностью твой. И он должен знать всё.

— Мне очень жаль, — в смятении произнесла Дана. — Поверь, мне жаль, что так получилось.

— Я не сержусь на тебя. Просто… Просто мне больно… Мне так больно!..

Не в силах сдерживаться дальше, Дейдра выбежала из комнаты, но дверью не хлопнула и не потревожила сон девочки. Дана сделала было шаг, чтобы последовать за ней, но я взглядом остановила её и покачала головой:

— Нет, лучше я.

Дана вздохнула:

— Ладно. Тогда я проверю, готов ли обед.

— А я останусь здесь, — отозвалась Пенелопа. — Побуду с сестрёнкой.

Она посмотрела на нас и счастливо улыбнулась. В уголках её глаз блестели слёзы.

— Хорошо, — сказала Дана. — Оставайся.

Когда мы втроём вышли из спальни и Дана отправилась на кухню, Морган недоуменно спросил у меня:

— Что с Пенелопой?

— А разве не понятно? Она так счастлива, что чуть не ревёт. Пенелопа росла круглой сиротой, без отца и матери, у неё не было настоящей семьи, а были только родственники, вроде нас с Брендоном. А теперь у неё есть отец, есть маленькая сестричка, одним словом, семья, её собственная семья.

— Ясно, — сказал Морган. — А что случилось с её матерью?

— Она погибла, — сдержанно ответила я.

Дейдру мы нашли на том же этаже в библиотеке. Она сидела в кресле и задумчиво листала какую-то книгу — толстую, как энциклопедический словарь, с множеством цветных иллюстраций.

— Послушай, — шепнула я Моргану. — У нас намечается серьёзный женский разговор, так что…

— Намёк понят, — ответил Морган. — Пойду-ка я полюбуюсь тем, как Пенелопа любуется своей сестрёнкой.

Я вошла в библиотеку и устроилась в кресле рядом с Дейдрой. Заметив меня, она захлопнула книгу и положила её на стол. Как оказалось, это была иллюстрированная «Энциклопедия семейной жизни».

— Вот, — горестно произнесла Дейдра. — Взяла первое, что попалось под руку, и… Впрочем, это неудивительно. Дана зря времени не теряет, активно готовится стать образцовой женой.

— Если честно, — спросила я, — ты обижаешься на неё?

— Если честно, то да. Хотя больше я злюсь не на неё, а на саму себя, на свою судьбу. Если бы я забеременела… Но нет, это недостойно. Этим бы я только привязала к себе Артура, но не вернула его любовь.

— Он очень страдает, поверь.

— Я знаю, я чувствую это. После коронации он сильно изменился. Не скажу, что однозначно плохо, но он стал каким-то другим.

Я промолчала. Только я одна знала, чтó в действительности изменило Артура — его путешествие в недра Источника, в самую его преисподнюю, и встреча там с призраком Дианы. С её мёртвой душой, с сутью. По правде говоря, я боялась, что это сломит его и постепенно сведёт с ума — но, к счастью, мои опасения были напрасными. Артур оказался сильнее, чем я полагала. Да, он потерял частичку своей жизнерадостности, стал более замкнут и угрюм — надеюсь, временно, пока не сгладятся последствия испытанного шока. С другой же стороны, это происшествие заставило его внутренне собраться, мобилизовать все свои ресурсы, вследствие чего он обрёл цельность натуры, окончательно преодолел остатки своей раздвоенности, порождённой его двойственным восприятием прошлого, — лёгкой формы шизы, как он сам выражался.

— Дейдра, — начала я нерешительно. — Я уже предлагала тебе…

— Корону Света?

— Да.

— Лучше не надо. Я всё равно не соглашусь, потому что не люблю Брендона. Меня просто влечёт к нему — а это преходящее, ты же сама говорила. За пару месяцев наваждение пройдёт, я буду чувствовать к Брендону только симпатию… а этого мало для супружеской жизни. Я не хочу сделать его несчастным. И самой стать ещё несчастнее, чем сейчас.

Я вздохнула. В словах Дейдры был свой резон, и умом я понимала это. Однако сердцу не прикажешь — а сейчас моё сердце говорило от имени Брендона.

— Ведь он нравится тебе, не так ли?

— Да, нравится. И теперь… когда знаю о ребёнке Даны и Артура, я могла бы переспать с ним. Но разве это решит наши проблемы?

— Вполне может решить. Вам нужно вместе окунуться в Источник, и тогда… в общем, если у тебя есть склонность полюбить Брендона, ты полюбишь его.

Дейдра грустно покачала головой:

— Вместе окунуться, говоришь? Кажется, я понимаю, что ты имеешь в виду. Не просто окунуться вдвоём — но вместе! Это здорово смахивает на ритуальное совокупление.

— Не в большей степени, чем первая брачная ночь, — парировала я. — В определённом смысле, это тоже ритуальное совокупление, однако никто не находит в нём ничего пошлого. Что мешает тебе и Брендону провести вашу первую брачную ночь в Безвременье?

Посмотрев на моё предложение под таким углом зрения, Дейдра призадумалась.

— Пожалуй, ты права… но только отчасти. Привкус пошлости всё же остаётся. Может, со временем, когда я разлюблю Артура или, по крайней мере, смирюсь с его потерей… И кстати, о времени. Мне ещё несколько лет ждать пробуждения моего Дара, так что вопрос о… брачной ночи в Безвременье для меня пока не актуален.

— Эти годы могут пролететь за считанные дни, — заметила я. — В быстром потоке времени.

— Для вас — да, но не для меня. Всё равно я проживу их сполна, в каком бы мире вы меня не поселили. Я бы многое отдала, лишь бы скорее созрел мой Дар, но время не обманешь. И если я должна провести ещё несколько лет в ожидании, то предпочитаю провести их на родине.

— Что ж, — сказала я сокрушённо. — Воля твоя. Что ты намерена делать?

— Жить, — просто ответила Дейдра. — Помимо любви, на свете есть ещё много интересных вещей. К примеру, математика… — Она вяло улыбнулась. — Знаешь, до шестнадцати лет я совсем не интересовалась парнями, а дни напролёт штудировала трактаты по алгебре, геометрии, астрономии. Мы с Колином были два сапога пара, только ему больше нравилась алхимия. Если бы ты появилась раньше со своими книжками по высшей математике, я бы, наверное, не бросилась в тот дурацкий загул. А позже, быть может, не полюбила бы Артура… и, может, это было бы к лучшему… — Дейдра умолкла и устремила свой взгляд на книжные полки, уставленные главным образом художественной литературой.

— И как теперь с Артуром? — спросила я.

— Никак. Я уже говорила, что не стану удерживать его. Пожалуй, я сама обращусь к архиепископу с ходатайством о разводе.

— Обвинишь его в супружеской измене?

— Нет. Просто потребую аннулировать наш брак на том основании, что де-факто он ещё не состоялся.

Я недоверчиво уставилась на неё:

— Да что ты говоришь?!

— Что слышала. Со дня нашего венчания мы ни разу не были близки. Каждый вечер Артур находил какой-нибудь предлог, чтобы не ложиться со мной в постель. Такой уж он убеждённый однолюб. — Дейдра помолчала, явно колеблясь, затем всё же добавила: — Боюсь, Дана не была такой принципиальной в своих отношениях с Брендоном?

Я покачала головой:

— Нет, не была…

Позади нас кто-то деликатно прокашлялся, привлекая наше внимание.

Я оглянулась и увидела в дверях библиотеки незнакомого человека, одетого в элегантный серый костюм с галстуком на золотой заколке. Был он среднего роста, худощав, русоволос. Его некрасивое, но привлекательное веснушчатое лицо мне кого-то напоминало… Да, конечно же, Бронвен — в её облике незрелой девочки-подростка.

Рядом со мной ахнула Дейдра:

— Колин! Ты?…

Гость улыбнулся — и улыбка сделала его лицо почти красивым.

— Мне можно войти?

— Да… разумеется, — сбивчиво произнесла Дейдра, вставая с кресла. — Проходи. Я… я рада тебя видеть, Колин.

— Взаимно, сестричка.

Энергичной, слегка неуклюжей походкой он приблизился к нам, поцеловал Дейдру в щеку, а меня поприветствовал вежливым кивком.

— Если не ошибаюсь, вы Бренда, сестра Артура.

— Угадали, — ответила я и сама решила блеснуть догадливостью: — А вы, должно быть, Колин, брат Бронвен?

— И бывший король Логриса. — Колин снова улыбнулся. — К вашим услугам, принцесса.

Определённо, он мне понравился. Из рассказов Артура я представляла его другим — нервным, неуравновешенным, закомплексованным. Передо мной же стоял обаятельный мужчина, уверенный в себе и, как мне показалось, довольный жизнью. Он назвал себя бывшим королём Логриса не с горечью, а с добродушной иронией — так, будто вспоминал о своих невинных детских шалостях.

Между тем Дейдра отступила от Колина на два шага и смерила его жадным взглядом.

— Ты так изменился! Где ты пропадал? Почему не давал о себе знать? Я так соскучилась по тебе.

— А я ещё больше. Многие годы не видеть тебя было для меня тяжёлым испытанием.

— Многие годы? — переспросила Дейдра.

— Мне уже за сорок, — ответил Колин. — Двадцать лет без тебя.

— Двадцать лет! Целых двадцать лет… И что же ты делал всё это время?

— Много чего. Странствовал по свету, видел разные миры, набирался ума, избавлялся от дури, совершал ошибки и на них учился. В общем, скучать не приходилось.

— Ты поддерживал связь с Бронвен?

— Постоянно. Мы даже совершили несколько совместных путешествий.

— Я не сомневалась, что Бронвен знает, где ты. А она, лгунья этакая, клятвенно уверяла, что ей ничего неизвестно.

— Прости, Дейдра, — виновато произнёс Колин. — Это я попросил её молчать. Раньше я не был готов открыться вам.

— А теперь открылся, — послышался голос Моргана. — Когда стало ясно, что я вот-вот разоблачу тебя. Но ты опоздал, дружище, сюрприза не получилось.

С этими словами Фергюсон вошёл в библиотеку и крепко пожал Колину руку.

— Ну, наконец-то! — сердечно произнёс он. — Блудный сын вернулся домой.

— Ты давно догадался, что я здесь бываю? — спросил Колин.

— Почти с самого начала.

— Но как? Слуги проболтались?

— Нет, Бронвен отлично их вышколила. Я вычислил тебя методом дедукции. Если бы за девочкой присматривали только Бронвен и Дана, она бы подолгу оставалась на попечении нянек; но при всём том в моей помощи не очень-то и нуждались. Значит, понял я, есть кто-то ещё. Кроме того, от меня всячески скрывали местонахождение «ниш» и вынуждали каждый раз совершать прогулку от трактира к усадьбе — видимо, чтобы я не нагрянул нежданно-негаданно и не застал тебя в усадьбе.

— Всё верно, — подтвердил Колин. — Проницательность тебя не подвела.

— А ты плохой мальчик, — пожурил его Морган. — Прятался от дядюшки Фергюсона.

— Дядюшка Фергюсон тоже хорош, — парировал Колин. — Предал своего друга ради портфеля первого министра.

— Ну, нетушки. Я предал не друга, а короля — это большая разница. К тому же признай, что я выгодно вложил свои тридцать серебряников.

— Не возражаю.

— А ещё, — продолжал Морган, — можешь бросить в меня камень, если сейчас ты завидуешь Артуру и хочешь оказаться на его месте.

— Отчасти всё же завидую, — сказал Колин. — Но отчасти камни не бросают. Да и завидую я вовсе не королевскому венцу Артура.

— Ты о Дане? — спросила Дейдра.

Он вздохнул:

— Да, о ней… Но не будем об этом. Кто старое помянет, тому глаз вон. Для меня это осталось в далёком прошлом. Все эти юношеские страсти, разочарования, обиды… Я принял участие в заботах Даны без какого-либо тайного умысла, а просто потому, что она моя двоюродная сестра и нуждалась в моей помощи и поддержке.

— Чем ты сейчас занимаешься? — поинтересовался Морган.

— В данный момент ничем серьёзным, кроме забот о маленькой Дейдре. Львиную долю тех двадцати лет я скоротал за первый месяц моего отсутствия в Авалоне, потом пресытился, немного остепенился и теперь уже чувствую, что перебесился. В быстром потоке времени миры какие-то неполноценные, как будто слепленные наспех. Я всё больше убеждаюсь, что настоящая история творится здесь, в окрестностях Основного Потока, а там, наверху, история только экспериментирует, делает предварительные прикидки, апробирует различные варианты своего развития и отбрасывает явно тупиковые направления.

— Многие наши исследователи считают так же, — заметила я. — Все миры с коэффициентом ускорения времени больше двадцати они называют лабораторией Творца или Вселенной в пробирке.

— Вы верите в Бога? — спросил Колин, неизвестно кого имея в виду — меня лично или всё колдовское сообщество Домов.

— Каждый по-своему, — ответила я. — Одни ищут доказательства его существования, иные — его отсутствия, а кое-кто не прочь встретиться с ним, чтобы задать ему кое-какие вопросы.

— И всё же, Колин, — отозвался Морган. — Чем ты занимаешься в свободное от исполнения обязанностей няньки время?

Колин смущённо потупился:

— Всякими глупостями… А если называть вещи своими именами, то плагиатом. За время моих странствий я многое узнал, закончил три университета, всерьёз увлёкся квантовой физикой… А совсем недавно в одном из миров опубликовал серию статей по теории поля, которые произвели подлинную революцию в тамошней науке. Меня считают гением, выдвинули мою кандидатуру на соискание Нобелевской премии — и наверняка присудят её. Но ведь в тех статьях нет ничего моего… почти ничего… разве что некоторые уточнения и обобщения…

Я не смогла сдержать улыбки, вспомнив выражение лица Брендона, когда на Земле Хиросимы ему вручали золотую статуэтку Фрейда «за выдающиеся достижения в области психологии и психоанализа». Многие колдуны и ведьмы, живущие в мирах простых смертных, время от времени грешат плагиатом — и большей частью не из тщеславия, а по необходимости. К примеру, тётя Помона, чей конёк медицина, невесть сколько раз «изобретала» пенициллин, не дожидаясь появления местного Флеминга, и без лишней скромности принимала все почести, воздаваемые ей как спасителю человечества. Я тоже не без греха — на Земле Хиросимы частенько использовала разработки программистов из других миров и волей-неволей была вынуждена выдавать их за свои собственные.

Я собиралась сказать это Колину, но не успела, так как в этот момент появилась Пенелопа с маленькой Дейдрой на руках. Девочка вела себя смирно, не капризничала, и смотрела на нас своими карими глазками со спокойным любопытством.

— Малышка проснулась, — сообщила Пенелопа очевидный факт, — и не хочет лежать в кроватке… — Тут она заметила Колина и удивлённо подняла брови. — Прошу прощения?

Колин подошёл к ней и поклонился:

— Колин Лейнстер к вашим услугам, принцесса. — И, отвечая на её немой вопрос, добавил: — Да, да, тот самый экс-король Логриса. Последний из династии узурпаторов.

Между тем девочка протянула к нему свои ручонки и что-то бессвязно пролепетала.

— Дейдра просится к дяде? — спросил Колин ласково, но без того глупого сюсюканья, с которым многие взрослые обращаются к детям.

Как будто поняв вопрос, девочка вновь прильнула к плечу Пенелопы и погладила ладошкой по её щеке.

— Дейдра не хочет к дяде, — с улыбкой прокомментировал Колин. — Она уже подружилась с тётей.

— Не с тётей, а с сестрой, — сделала уточнение Пенелопа. — Разве Бронвен не рассказала вам, что на самом деле я дочь Артура?

Поражённый Колин отрицательно покачал головой:

— Нет. Я не знал, что у Артура такая прелестная дочь.

— Их уже две, — сказала Пенелопа, нежно прижимая к себе крошку Дейдру. — Не стану говорить о себе, но младшенькая действительно прелесть. Она настоящее чудо!

(Прощайте фрески в соборе Андрея Авалонского, подумала я.)

Будто в подтверждение слов Пенелопы, девочка решила продемонстрировать, какое она чудо. Над её головкой возникло призрачное сияние, по форме напоминавшее гибрид Образов Артура и Даны.

— Ну, вот! — встревоженно произнёс Морган. — Начинается.

— Что начинается? — удивилась я и вызвала свой Образ. — Почему вас это так беспокоит?

Силовая «колыбель», по глупости (или от излишка ума) созданная Бронвен, не просто ослабляла контакт с Источником, но и делала его вязким, тяжеловесным, давящим на психику.

— Нет, друзья, — сказала я, обращаясь к Моргану и Колину. — Так дело не пойдёт. Ваши меры предосторожности — чистейший идиотизм.

Ещё по пути к усадьбе я тщательно проанализировала эти чары и составила контрзаклятие, плавно устраняющее их. А сейчас привела в действие ключевые алгоритмы, и по мере того, как исчезала «колыбель», зачаточный Образ Дейдры-младшей становился чётче, обретал всё большую устойчивость, а её милое детское личико просто-таки сияло от удовольствия.

Когда дело было сделано, я осторожно направила свой Образ к Образу Дейдры, и они слегка соприкоснулись. В тот же самый момент во мне проснулся материнский инстинкт, и всю меня переполнило нежностью к этому маленькому, хрупкому существу, едва только начавшему познавать мир. Девочка радостно засмеялась и протянула ко мне ручонки. На сей раз сомнений не было — она просилась к тёте Бренде.

Я явно понравилась ей.