К вечеру настроение Дейдры, испорченное неосторожной фразой Кевина, ничуть не улучшилось. Она едва дождалась завершения торжественной части пира, после чего попрощалась с присутствующими и ушла к себе. Выдержав необходимую паузу, продиктованную правилами приличия, Кевин последовал за ней и тайком пробрался в её покои. Он застал Дейдру лежавшую в постели, но ещё не спавшую. Она листала толстенную книгу — это был «Альмагест» Птолемея.

— Убирайся, — сказала Дейдра с болью и мукой в голосе. — Я не хочу тебя видеть.

Кевин присел на край кровати, забрал у Дейдры и положил её на столик.

— Прости, родная. Прости, что обидел тебя.

Дейдра отвернулась.

— Ты здесь ни при чём, Кевин. Просто я… я тебе не пара.

— Глупости!

— Вовсе нет, это правда. Мы долго обманывали себя и друг друга, но нельзя бесконечно бежать от действительности — она всё равно будет дышать нам в спину. Моя неполноценность когда-нибудь встанет между нами, и ты проклянёшь тот день, когда связался со мной.

Кевин вздохнул:

— Сейчас ты не в настроении, Дейдра. Давай поговорим об этом завтра.

— Завтра я скажу тебе то же самое, Кевин МакШон… или, вернее, Артур Пендрагон. Принц из Дома Света.

Кевина вдруг зазнобило. Сердце его учащённо забилось, а в висках запульсировала тупая боль.

— Что ты сказала? — через силу прохрипел он.

— Я назвала твоё настоящее имя. Твой приёмный отец, лорд Шон, был прав. Прежде чем стать ребёнком, ты был взрослым мужчиной — принцем Артуром, сыном Утера Пендрагона.

— Что за чушь! — произнёс Кевин, однако нарастающая боль в висках подсказывала ему, что это не такая уж и чушь. Слова Дейдры пробудили в его памяти какие-то смутные образы, настолько смутные, что он не мог понять их значение. Тем не менее, в них было что-то очень знакомое, мучительно-узнаваемое, близкое и родное, бередящее душу, приводящее в смятение рассудок… — Что за чушь! — настойчиво повторил он. — Утер Пендрагон был отцом короля Артура.

— То был другой Утер, твой предок по линии отца. А твою мать зовут как языческую богиню — Юнона. Принцесса Юнона из Дома Сумерек.

ЮНОНА! МАМА!..

Голова Кевина разболелась не на шутку. Он сжал ладонями виски и протяжно застонал:

— Великий Митра!

— Вот именно, — отозвалась Дейдра.

— Что? — спросил Кевин. — Что «вот именно»?

— Ты сказал: «Великий Митра».

— Да? — удивился Кевин и тут же вспомнил, что действительно это сказал. — Да, — произнёс он уже с утвердительной интонацией. — Так я и сказал. Не понимаю, с какой стати…

— Зато я понимаю. Это лишь подтверждает мою правоту. Король Утер — наш Утер — был ярым почитателем бога Митры, Князя Света. Его сын, король Артур, хоть и был крещён, не без оснований подозревался в тайной приверженности культу Митры. Вот и ты, их потомок…

В этот момент голова Кевина будто раскололась от нового приступа адской боли. Он вскрикнул, свет в его глазах померк, и он потерял сознание.

Очнувшись, Кевин обнаружил себя лежащим в постели. Боль прошла и напоминала о себе лишь лёгким ознобом, полной опустошённостью мыслей и чувств, слабостью во всём теле.

Чья-то рука бережно вытерла с его лба испарину. Кевин повернул голову и увидел рядом с собой Дейдру. Её изумрудные глаза смотрели на него виновато и с беспокойством.

— Извини, дорогой, — сказала она. — Я такая дура, я всё выболтала. А ведь ты предупреждал, что не должен ничего знать, пока сам не вспомнишь.

— Я предупреждал? Когда?

— Помнишь, Колин проверял, способен ли ты овладеть своим Даром? Тогда-то он и пробудил твою прежнюю память. Ты немного рассказал о себе, расспросил о своей нынешней жизни, потом велел ему всё забыть и сам забыл обо всём.

— Что я ещё рассказал? — спросил Кевин, с тревогой и трепетом ожидая, что вот-вот у него снова разболится голова.

К счастью (или, может быть, к сожалению), этого не случилось.

— Не очень много, — ответила Дейдра. — Как я уже говорила, ты сообщил, что зовут тебя Артур, ты принц из Дома Света, твой отец — Утер Пендрагон, мать — Юнона из Дома Сумерек, а король Артур из Авалона был твоим прадедом — отцом твоего деда Амброзия, чьим сыном был твой отец Утер.

Теперь слова Дейдры, хоть и находили живой отклик в его сердце, уже не вызывал мучительной боли в голове. Кевин чувствовал себя так, точно ему рассказывали о событиях его детства, которых он совершенно не помнил, зная, однако, что они происходили в действительности.

— А дальше?

— Дальше ты сказал, что превратился в грудного младенца, потому что пересёк бесконечное число миров… Знаешь, монсеньор Корунн МакКонн утверждает, что наш мир не единственный сущий, что Бог сотворил неисчислимое множество разнообразных миров. Кое-кто считает его взгляды ересью, но, оказывается, он прав.

— Да, да, конечно, — согласился Кевин. — Продолжай.

— Ещё ты говорил о Враге, Нечистом, также ты называл его Хранителем Хаоса и Князем Тьмы. Ты говорил, что многие считают его дьяволом, но сам ты так не думаешь. Ещё ты упоминал Рагнарёк… В северных мифах это битва богов с великанами, но мне кажется, ты имел в виду что-то другое. А под конец ты велел Колину забыть о вашем разговоре.

— А тебе не велел?

— По-моему, ты просто не заметил моего присутствия. Я же просто сидела рядом и слышала ваши мысли. Вы думали очень громко, и я без труда могла удерживать с вами мысленный контакт. Правда, несколько раз он ненадолго прерывался.

— Гм-м… На каком языке я разговаривал?

— На нашем, валлийском, хотя временами сбивался на греческий… и на латынь… на какую-то странную смесь греческого и латыни.

— Это язык Страны Вечных Сумерек, — внезапно сказал Кевин. — Синтез классической латыни и древнегреческого. Раньше среди Сумеречных было двуязычие, но со временем… — Он осёкся и растерянно произнёс: — Ради Бога, что происходит! Я… У меня…

— К тебе возвращается память, — сказала Дейдра. — Может быть, слишком рано… Это я во всём виновата, милый. Ты же предупреждал… а я, дура, не сдержалась.

— Ничего, — ответил Кевин. — Ничего, любимая. Всё будет хорошо. Просто мне нужно не думать об этом… стараться не думать.

— А я тебе помогу.

Дейдра прильнула к Кевину и нежно поцеловала его. Дальше он уже ни о чём не думал.