Прошло три года с тех пор, как ричмондские военнопленные бежали из осаждённого города. Сколько раз за это время они говорили о своей родине!

Они не сомневались в том, что гражданская война давно окончилась победой правого дела Севера. Но чего стоила эта война, сколько крови она поглотила, кто из их друзей погиб в борьбе — все эти вопросы часто приходили им на ум и заставляли остро чувствовать тоску по далёкой родине.

Они мечтали о возвращении в Штаты хоть на несколько дней; восстановив связь с цивилизованным миром, они вернулись бы на всю жизнь в эту созданную их трудом колонию.

Но эта мечта могла осуществиться только в двух случаях: либо в воды острова Линкольна неожиданно забредёт какой-нибудь корабль, либо колонисты сами построят судно, способное выдержать длинный морской переход.

— Если только наш покровитель не найдёт какого-нибудь третьего способа помочь нам вернуться на родину, — сказал как-то Пенкроф.

И в самом деле, ни Наб, ни Пенкроф нисколько не удивились бы, если бы им в один прекрасный день сообщили, что в порту Шара или в заливе Акулы их ждёт трёх-четырёхсоттонный корабль. В том состоянии, в каком они сейчас находились, это известие не вызвало бы у них даже жеста удивления.

Но Сайрус Смит, менее восторженный и легковерный, посоветовал им спуститься с облаков на землю и подумать о постройке корабля; это было совершенно неотложное дело, так как надо было как можно скорее доставить на остров Табор записку с указанием местонахождения Айртона и других колонистов.

Постройка судна любого размера требовала по меньшей мере шести месяцев. За это время должна была наступить зима, и поездку всё равно невозможно было бы осуществить немедленно.

— У нас, таким образом, много времени, — говорил инженер Пенкрофу. — Мне кажется, нужно воспользоваться этим, чтобы построить судно более крупного размера, чем наш «Благополучный». Я мало верю в приезд Гленарвана за Айртоном. Наконец, может случиться, что яхта уже была на острове и, не найдя следов Айртона, вернулась в Глазго. Имея это в виду, лучше, по-моему, построить судно такого водоизмещения, на котором можно было бы при нужде совершить переход до Новой Зеландии или до Полинезийского архипелага.

— Я думаю, мистер Смит, — ответил Пенкроф, — что мы с таким же успехом можем построить большой корабль, как и маленький. Дерева, гвоздей и инструментов у нас хватит. Весь вопрос во времени.

— А сколько времени потребует постройка корабля в двести пятьдесят — триста тонн? — спросил Сайрус Смит.

— Месяцев семь-восемь по меньшей мере, — ответил Пенкроф. — Не нужно только забывать, что надвигается зима, а во время больших холодов плотничьи работы очень трудны: дерево становится твёрдым как железо. Значит, будет несколько недель вынужденного простоя, и хорошо, если нам удастся спустить судно на воду в ноябре.

— Что ж, — заметил Сайрус Смит, — это самое подходящее время для морского путешествия на остров Табор или на другую более отдалённую землю.

— Давайте чертежи, мистер Смит! Рабочие готовы. Не сомневаюсь, что Айртон окажет нам большую помощь в этом деле.

Колонисты единогласно одобрили сообщённый им план инженера. Правда, постройка большого корабля в двести пятьдесят — триста тонн водоизмещением была нелёгким делом, но колонисты верили в свои силы и вправе были верить в них — о том свидетельствовали уже достигнутые ими успехи.

Сайрус Смит тотчас приступил к составлению расчётов и чертежей судна. Тем временем его товарищи занялись рубкой строевого леса. В лесу Дальнего Запада они нашли подходящие по качеству дубы и вязы.

Дорога, намеченная во время большой экспедиции к мысу Рептилии, была расширена, и срубленные деревья перетаскивались к Камину, где снова была сооружена небольшая верфь.

Срубленный лес тотчас же пилили на доски, так как на постройку корабля нельзя было употреблять сырой лес и доскам надо было дать время подсохнуть. Плотники усердно проработали весь апрель.

Юп был неоценимым и прилежным помощником дровосеков и возчиков: он взбирался на самые верхушки намеченных к рубке деревьев и обвязывал их кроны верёвками он же, при нужде, взваливал на свои могучие плечи срубленное дерево и оттаскивал его по указанию колонистов в нужную сторону.

Распиленный лес был сложен штабелями в сарай, построенный специально для этой цели возле Камина.

Апрель выдался тёплый. Одновременно с подготовкой к постройке корабля колонисты привели в порядок плоскогорье Дальнего вида после налёта пиратов. Они отстроили заново мельницу, конюшню и птичник. Последний пришлось строить в увеличенном размере, так как население его значительно выросло.

В стойлах конюшни стояло теперь пять онагров, из них четыре крепких, рослых, отлично выдрессированных животных и один маленький, новорождённый.

Инвентарь колонии обогатился также плугом, и онагры пахали теперь землю, как обыкновенные йоркширские быки.

Каждому колонисту находилось дело по его вкусу, и никто не сидел сложа руки. Поэтому все отличались завидным здоровьем, и на этих людей приятно было смотреть, когда, сидя по вечерам в большом зале Гранитного дворца, они строили тысячи проектов на будущее.

Не приходится говорить, что Айртон жил теперь вместе с остальными колонистами и не помышлял даже о возвращении в кораль. Однако он по-прежнему оставался грустным, малообщительным и охотней принимал участие в работах, чем в развлечениях колонистов. Он оказался великолепным работником — сильным, неутомимым, ловким и изобретательным. Его уважали и любили все колонисты. И он это знал.

Разумеется, колонисты не забывали и про кораль. Через каждые день-два кто-нибудь из колонистов отправлялся туда в тележке или верхом, наполнял кормушки муфлонов и коз и возвращался, привозя с собой молоко для кухонных надобностей. Эти поездки обычно использовались и для охоты. Поэтому чаще всего эту работу брали на себя Гедеон Спилет или Герберт. Иногда они ехали вместе и прихватывали ещё Топа. Благодаря этому кладовые Гранитного дворца всегда ломились от запасов битой дичи: водосвинок, агути, кенгуру, кабанов, пекари, уток, глухарей, якамар и прочего. Стол колонистов разнообразили также рыба, устрицы с устричной отмели, овощи с огородов плоскогорья Дальнего вида и, наконец, фрукты, сорванные в лесах. Главному повару Набу оставалось только выбирать лучшее из этого изобилия продуктов.

Само собой разумеется, что телеграфный провод из Гранитного дворца в кораль был давно починен, и телеграф работал всякий раз, когда тот или другой колонист, отправившийся в кораль, считал нужным остаться там на ночь. Впрочем, остров теперь стал безопасным, и нечего было бояться нападения, по крайней мере со стороны людей.

Однако колонисты считались с возможностью повторной высадки пиратов на остров. Вполне возможно, что кто-нибудь из товарищей Боба Гарвея по норфолкской каторге знал об его планах и, выйдя на свободу, тем или иным способом попытается привести их в исполнение. Колонисты ввели поэтому в правило ежедневно осматривать в подзорную трубу горизонт как со стороны бухты Союза, так и со стороны бухты Вашингтона. Отправляясь в кораль, дежурный колонист обязательно с той же тщательностью осматривал морской горизонт в западной части острова.

Ни разу, правда, колонисты не заметили ничего подозрительного, но, наученные горьким опытом, они строго придерживались этого правила.

Однажды вечером инженер поделился со своими товарищами придуманным им планом укрепления кораля. Он предполагал сделать ограду более высокой и пристроить к ней нечто вроде блокгауза, в котором колонисты могли бы отбивать нападение целого отряда врагов.

Насколько Гранитный дворец был неприступным, настолько же лёгкой и соблазнительной добычей для грабителей являлся кораль с его стадами скота, постройками и запасами продовольствия. Нужно было обеспечить сохранность всего этого на случай возможной высадки на остров пиратов.

Проект инженера был в общем одобрен колонистами и намечен к осуществлению на будущую весну.

К 15 мая на стапелях верфи уже чётко вырисовывался контур киля нового судна. Ещё несколько дней спустя на концах киля выросли прочно посаженные в пазы форштевень и ахтерштевень. Крепкий дубовый миль имел сто десять футов в длину. Таким образом, ширину средней части судна можно было довести до двадцати пяти футов. Но это было всё, что плотники успели сделать до наступления холодов. Воспользовавшись неожиданным повышением температуры в начале июня, они поставили первые кормовые шпангоуты и затем окончательно приостановили работы.

В первых числах июня погода стала ужасной. Ветер дул с востока, достигая порой силы настоящего урагана. Инженер даже стал беспокоиться за судьбу верфи. Но перенести её в другое место было бы ещё хуже, потому что островок Спасения всё-таки защищал Камин от ветра, тогда как в дни сильных бурь океанские волны докатывались до самого подножия Гранитного дворца.

К счастью, тревога Сайруса Смита оказалась напрасной. Верфь устояла. Пенкроф и Айртон, самые рьяные из строителей, продолжали работу на верфи так долго, как это было возможно. Их не пугали ни ветер, ни дождь. Они считали, что удар молота, независимо от того, в какую погоду он нанесён, остаётся ударом молота. Только тогда, когда первые морозы придали древесным волокнам твёрдость железа, они признали себя побеждёнными стихией и оставили работы.

Это случилось 10 июня.

Сайруса Смита и его товарищей поражали сильные морозы, наблюдавшиеся зимой на острове Линкольна. Средняя зимняя температура здесь была сходна с температурой Новой Англии, расположенной примерно на таком же расстоянии от экватора. Но там, в Северном полушарии, это явление объяснялось равнинным характером приполярных земель, дающим полный простор северным ветрам. Здесь, на острове Линкольна, это объяснение не годилось.

— Уже давно установлено, — как-то сказал Сайрус Смит своим товарищам, — что под одинаковыми широтами острова и прибрежные земли меньше страдают от холода, чем континентальные территории. Я, например, часто слышал, что в Ломбардии зимы суровее, чем в Шотландии. Это объясняется тем, что зимой море отдаёт то тепло, которое оно накопило за лето. Острова в этом отношении находятся в особенно выгодных условиях.

— Но почему же в таком случае остров Линкольна составляет исключение из общего правила? — спросил Герберт.

— Это трудно поддаётся объяснению, — ответил инженер. — Скорее всего это связано с тем, что наш остров находится в Южном полушарии, которое, как известно, значительно холоднее Северного.

— В самом деле, — заметил Герберт, — я читал где-то, что плавучие льдины в Южном полушарии встречаются под более низкими широтами, чем в Северном.

— Я это видел своими глазами! — сказал Пенкроф. — Однажды, когда я служил на китобойном судне, мы встретили плавучие льдины на самом траверсе мыса Горна!

— Может быть, именно близостью льдов и объясняется суровость зим на острове Линкольна? — подумал вслух журналист.

— Вполне возможно, что ваше предположение соответствует истине, Спилет, — ответил Сайрус Смит. — Я сам думаю, что только этим и можно объяснить здешние морозы. Но существует другое вполне научное объяснение причин, почему Южное полушарие холодней Северного: так как солнце летом стоит ближе к Южному полушарию, естественно, что зимой оно больше от него удаляется. Это объясняет также и то, что лето па острове Линкольна много жарче, чем в соответствующих ему широтах Северного полушария.

— Но скажите мне, мистер Смит, — хмуря брови, сказал Пенкроф, — почему это наш земной шар так плохо разделён? Это несправедливо!

— Дружище Пенкроф, — смеясь, ответил инженер, — справедливо это или нет, но так устроен свет! И вот почему: Земля описывает вокруг Солнца не круг, а эллипс — этого требуют законы небесной механики. Солнце находится в одном из фокусов этого эллипса, и, следовательно, Земля в своём годовом беге то удаляется от Солнца на самое далёкое расстояние — находится в своём афелии, — то приближается к нему на самое близкое расстояние — вступает в свой перигелий. Но как раз во время южной зимы Земля находится в афелии, на самом далёком от Солнца расстоянии. Неудивительно поэтому, что зимы бывают тут такими холодными. Здесь, друг мой Пенкроф, люди ничего не могут изменить, как бы учены и могущественны они ни были!

Как бы там ни было, но в июле начались обычные сильные морозы; и колонистам чаще всего приходилось отсиживаться в Гранитном дворце.

Это вынужденное затворничество томило всех, а особенно Гедеона Спилета.

— Наб, — сказал он однажды, — я готов любым нотариальным актом передать тебе всё своё имущество, если ты подпишешься для меня на какую-нибудь газету. Для полноты моего счастья не хватает только знать каждое утро, что случилось в мире накануне!

Наб расхохотался.

— А мне, — сказал он, — по правде сказать, куда интересней сегодняшняя работа, чем вчерашние новости!

И действительно, работы как вне, так и внутри Гранитного дворца было больше чем достаточно.

Колония острова Линкольна находилась после трёх лет упорной работы на вершине своего процветания. Приход пиратского корабля только умножил богатства колонии. Не говоря уже о полной оснастке корабля, которую предполагалось использовать для постройки нового судна, кладовые ломились от запаса инструментов, орудий, приборов, оружия, пороха, пуль, одежды, съестных припасов и т.д. Колонистам больше не приходилось самим изготовлять валяную одежду. Они были одеты теперь так тепло, что их не страшил больше никакой мороз. Белья у них было в изобилии, и они содержали его в величайшем порядке. Стирали они своё бельё четыре раза в год, как это делалось в давние времена в богатых семьях; Пенкроф и Гедеон Спилет особенно отличались в искусстве стирки и глажения.

Зимние месяцы — июнь, июль и август — прошли незаметно, заполненные всякими мелкими работами внутри Гранитного дворца. Зима в этом году была даже суровее, чем все предыдущие. Средняя зимняя температура равнялась примерно 13° ниже нуля. В каминах Гранитного дворца беспрерывно пылали целые костры, — колонисты не жалели топлива, росшего тут же под боком.

Люди и животные были совершенно здоровы. Мистер Юп, правда, оказался мерзляком, и ему пришлось сшить ватный халат. Но это был единственный недостаток честного оранга. Из него выработался образцовый слуга — ловкий, услужливый, исполнительный, неутомимый и… неболтливый.

— Что ж тут удивительного, — сказал как-то Пенкроф, — что Юп — примерный слуга: ведь у него не две, а четыре руки!

В продолжение семи месяцев, истекших со времени последней экспедиции, таинственный покровитель острова ничем не выдавал своего присутствия.

Впрочем, колония ни разу за это время и не нуждалась в его помощи.

Сайрус Смит обратил внимание на то, что ни Топ, ни Юп больше не подходили к колодцу и не проявляли необъяснимого беспокойства.

Но это не утешало инженера. Не получив ключа к разгадке тайны, он не мог успокоиться.

Наконец зима прошла. Первые весенние дни ознаменовались событием, которое могло иметь важные последствия.

7 сентября Сайрус Смит, посмотрев на вершину горы Франклина, заметил, что над ней вьётся лёгкий дымок…