На протяжении этих двух лет ни одно судно не появилось вблизи острова. Было совершенно очевидно, что остров Линкольна лежал в стороне от обычных морских путей. Быть может, он даже не был никому известен. Эта догадка подтверждалась картами: остров не был нанесён на них. Таким образом, колонистам нечего было ждать избавления из-за моря: они могли рассчитывать только на себя, чтобы вернуться на родину. Существовала только одна возможность спасения. Как раз о ней и говорили в один апрельский вечер колонисты, собравшиеся в большом зале Гранитного дворца.

— По-моему, — говорил Гедеон Спилет, — есть только один способ покинуть остров Линкольна — это построить большой корабль, могущий выдержать длинный морской переход. Мне кажется, что если мы смогли построить шлюп, то сможем выстроить и настоящий корабль.

— И если мы смогли добраться до острова Табор, то доберёмся и до архипелага Паумоту! — добавил Герберт.

— Не скажу «нет», — ответил Пенкроф, виднейший авторитет колонии по всем морским вопросам, — не скажу «нет», хотя это далеко не одно и то же — проплыть полтораста или полторы тысячи миль. Наш шлюп, когда его трепал ветер при поездке на остров Табор, был всё время невдалеке от берега. Но пройти тысячу двести миль — это совсем другое дело, а до ближайшей населённой земли по меньшей мере такое расстояние!

— Значит ли это, Пенкроф, что вы побоялись бы при нужде совершить такое путешествие? — спросил журналист.

— Я бы не побоялся ничего на свете, — ответил моряк. — Ведь вы знаете, мистер Спилет, что я не трус.

— Конечно, Пенкроф, — ответил журналист.

— Кстати, Пенкроф, ведь у нас теперь есть ещё один моряк, — заметил Наб.

— Кто?

— Айртон.

— Правда, — сказал Герберт.

— Если только он согласится уехать отсюда, — сказал Пенкроф.

— Ну, вот ещё что! — воскликнул журналист. — Неужели вы думаете, что Айртон отказался бы ехать, если бы яхта Гленарвана пришла за ним на остров Табор?

— Вы забываете, друзья мои, — вмешался в спор инженер, — что в последние годы пребывания на острове Табор Айртон потерял рассудок. Но вопрос не в этом. Надо обдумать, вправе ли мы считать приход яхты Гленарвана за Айртоном шансом на наше спасение? Вы не забыли, надеюсь, что Гленарван обещал Айртону забрать его с острова Табор, когда, по его мнению, тот будет достаточно наказан за свои преступления. Я убеждён, что он исполнит своё обещание.

— А я добавлю, — сказал журналист, — что он скоро приедет, ибо прошло уже двенадцать лет с тех пор, как он высадил Айртона на остров Табор.

— Я согласен с вами, что Гленарван вернётся и, может быть, даже скоро, но нам-то от этого не легче. Ведь он пойдёт к острову Табор, а не к острову Линкольна!

— Это бесспорно, — вмешался Герберт. — Кстати сказать, ведь остров Линкольна даже не нанесён на карту.

— Поэтому, друзья мои, — сказал инженер, — нам надо принять меры к тому, чтобы всякий посетивший остров Табор был извещён о том, что мы и Айртон находимся на острове Линкольна.

— Нет ничего проще, — ответил журналист. — Надо только оставить в хижине Айртона письмо с точными координатами острова Линкольна. Гленарван или его посланный непременно найдут это письмо.

— Досадно, что мы не сделали этого в первую поездку на остров Табор, — сказал моряк.

— Чего ради мы стали бы делать это? — возразил Герберт. — В то время мы не знали истории Айртона, не знали и того, что за ним обещали вернуться. А когда мы узнали всё это, наступила осень, и уже поздно было возвращаться туда.

— Верно, — сказал Сайрус Смит. — И сейчас это путешествие придётся отложить до весны.

— А что, если яхта Гленарвана придёт как раз зимой? — спросил Пенкроф.

— Это маловероятно, — ответил инженер. — Гленарван не рискнёт пускаться в плавание по Тихому океану в зимнюю пору. Либо он уже побывал на острове Табор за эти пять месяцев, либо он приедет туда не раньше будущего октября. В этом случае мы не опоздаем, если в первые же весенние дни свезём письмо на остров.

— Было бы большим несчастьем, — заметил Наб, — если бы оказалось, что «Дункан» уже побывал на острове и возвратился в Европу.

— Будем надеяться, что этого не случилось, — сказал инженер.

— Мы узнаем это, побывав на острове Табор, — заявил журналист. — Если яхта Гленарвана посетила остров, там обязательно останутся хоть какие-нибудь следы этого посещения.

— Бесспорно, — согласился инженер. — Итак, друзья мои, покамест у нас не отнята надежда на спасение этим путём, мы терпеливо ждём. Если же окажется, что надеяться нам не на что, мы тогда обсудим, что делать.

— Но как бы там ни было, мы должны заявить во всеуслышание, что мы покидаем остров Линкольна вовсе не потому, что нам здесь плохо живётся! — сказал моряк.

— Нет, нет, Пенкроф, — ответил Сайрус Смит. — Только потому, что мы оторваны здесь от своих близких…

На этом и порешили, и вопрос о постройке большого корабля временно отпал. Колонисты занялись теперь подготовкой к третьей зимовке на острове Линкольна.

Однако они решили ещё до наступления зимы совершить объезд берегов острова Линкольна на шлюпе. Это решение было принято в связи с тем, что они до сих пор не имели полного представления о северном и западном побережьях острова. План этой морской экспедиции был разработан и предложен Пенкрофом и одобрен Сайрусом Смитом.

Погода была неустойчивой, но барометр падал или поднимался постепенно, так что резкой перемены погоды опасаться не приходилось. В середине апреля, после нескольких дней плохой погоды, стрелка барометра медленно начала ползти вверх и замерла на уровне семисот пятидесяти миллиметров. Пенкроф решил, не откладывая, отправиться в экскурсию.

Отплытие было назначено на 16 апреля. «Благополучный», стоявший в порту Шара, был снаряжён для путешествия, могущего продлиться несколько дней.

Сайрус Смит предложил Айртону принять участие в этой экспедиции, но тот предпочёл остаться на берегу. Тогда было решено, что он переселится на это время в Гранитный дворец. Юп должен был составить ему компанию.

16 апреля колонисты, сопровождаемые Топом, взошли на борт «Благополучного». Ветер дул с юго-запада, и шлюпу пришлось лавировать, чтобы добраться до мыса Рептилии. Почти весь день ушёл на этот переход в двадцать миль, ибо через два часа после отплытия кончился отлив, и «Благополучному» шесть часов подряд пришлось бороться с приливом. Уже в сумерках он обогнул мыс. Пенкроф предложил Сайрусу Смиту продолжать путь, взяв два рифа на парусах.

Но инженер предпочёл стать на якорь в нескольких кабельтовых от берега, чтобы с восходом солнца приступить к осмотру этой части острова.

Колонисты решили впредь плыть только днём, а ночью становиться на якорь в том месте, где их застанут сумерки.

Ночь прошла спокойно. Ветер упал. Колонисты, кроме капитана Пенкрофа, спали на борту «Благополучного» так же крепко, как в Гранитном дворце.

На заре следующего дня Пенкроф поднял якорь и, поставив все паруса, стал огибать западный берег острова. Колонисты были уже на этом берегу, покрытом великолепным лесом, и, однако, он снова возбудил всеобщее восхищение. Они шли так близко от берега, как это только было возможно, стараясь уменьшить скорость до минимума, чтобы всё видеть. Несколько раз они становились на якорь, и Гедеон Спилет фотографировал эти очаровательные места.

Около полудня «Благополучный» подошёл к устью реки Водопада. На правом берегу реки растительность была менее густой, и деревья стояли отдельными группами. Ещё дальше начиналась зона бесплодия.

Какой разительный контраст между южной и северной частями этого берега! Насколько первая была лесистой, зелёной и весёлой, настолько же вторая была дикой, мрачной и бесплодной. Можно себе представить, в каком отчаянии были бы колонисты, если бы они потерпели крушение именно на этом берегу острова! С вершины горы Франклина они могли составить себе лишь приблизительное представление о характере этой части острова и теперь, рассматривая её вблизи, были просто ошеломлены её странным видом.

«Благополучный» шёл в полумиле от берега. С этого расстояния были отчётливо видны составляющие его глыбы всех видов, форм и размеров, начиная от двадцати и кончая тремястами футов в высоту. Цилиндрические, как башни, призматические, как церковные шпили, пирамидальные, как обелиски, конические, как фабричные трубы, глыбы эти громоздились одна на другую. Больший хаос не получился бы даже при столкновении двух громадных ледников. Здесь от скалы к скале тянулся как бы мостик, там верхушки скал изгибались, словно аркады готического собора, тут раскрывалась мрачная пасть бездонной пропасти, рядом виднелись фантастически нагромождённые шпили, стрелы, каких не создала бы самая богатая фантазия средневекового строителя.

Колонисты, затаив дыхание, смотрели на это чудо природы. Но Топ, на которого дикая красота местности не производила ни малейшего впечатления, громко лаял, будя в скалах тысячеголосое эхо. Лай этот показался инженеру странным: именно так лаял пёс у отверстия колодца в Гранитном дворце.

— Причалим здесь! — предложил Сайрус Смит.

«Благополучный» подошёл вплотную к земле. Однако, несмотря на самый внимательный осмотр всего берега, колонисты не нашли здесь следов пребывания человека. Всё было голо, пустынно и мрачно.

Пришлось вернуться на борт и продолжать плавание. Дальше к северо-западу берег стал низменным и песчаным. Отдельные чахлые деревья высились над заболоченной низиной, уже знакомой колонистам. Но по контрасту с дикой пустынностью только что оставленного побережья тысячи водяных птиц, гнездившихся здесь, придавали этой части берега необычайно оживлённый вид.

Вечером «Благополучный» бросил якорь в маленьком заливе. Он причалил к самому берегу — настолько здесь было глубоко. Ночь снова прошла спокойно, ибо ветер утих с последними лучами солнца и снова поднялся только на рассвете. Так как шлюп стоял у самого берега, присяжные охотники колонии — Гедеон Спилет и Герберт — ещё до света отправились в лес на охоту. С первыми лучами восходящего солнца они вернулись на борт, перегруженные всякого рода дичью. Тотчас же «Благополучный» поднял якорь и быстро помчался при попутном ветре к мысу Северной челюсти. Ветер заметно свежел.

— Меня не удивит, — сказал Пенкроф, — если внезапно поднимется сильный западный ветер. Вчера на закате небо было багряно-красным, да и барашки на гребнях волн не предвещают ничего хорошего, не говоря уже о «кошачьих хвостах».

«Кошачьими хвостами» моряк называл вытянутые в длину облачка, похожие на хлопья ваты. Они плавают в небе не ниже чем в пяти милях над уровнем моря и обыкновенно предвещают бурю.

— В таком случае, — сказал Сайрус Смит, — поставим все паруса и поищем убежище в заливе Акулы. Там, я думаю, «Благополучный» будет в безопасности.

— В полной безопасности, — подтвердил Пенкроф. — Кстати сказать, весь северный берег покрыт однообразными дюнами, так что там и смотреть не на что.

— В заливе Акулы нужно будет не только переночевать, но и провести весь завтрашний день. Этот залив заслуживает внимательного изучения, — заметил инженер.

— Нам, вероятно, всё равно придётся так поступить, — сказал Пенкроф. — Посмотрите на запад: какой угрожающий вид у неба! Как быстро оно затянулось тучами!

— Во всяком случае, при этом ветре мы успеем достигнуть мыса Северной челюсти, — заметил журналист.

— Ветер-то подходящий, — ответил моряк, — но, чтобы войти в пролив, придётся лавировать, а это лучше было бы делать при дневном свете, а не в сумерках…

— Судя по тому, что мы видели в южной части залива Акулы, там дно должно быть усеяно рифами, — заметил Герберт.

— Поступайте так, как считаете нужным, Пенкроф, — сказал Сайрус Смит. — Мы всецело полагаемся на вас.

— Будьте покойны, мистер Смит, без нужды я не стану рисковать. Я предпочёл бы получить удар ножом в бок, чем пробоину в борту «Благополучного». Который час? — спросил Пенкроф.

— Десять часов, — ответил инженер.

— А какое расстояние до мыса Северной челюсти?

— Примерно пятнадцать миль.

— Значит, через два с половиной — три часа мы выйдем на траверс мыса. Будет двенадцать — двенадцать с половиной часов. Беда, что в это время — разгар отлива — нам, пожалуй, трудно будет войти в пролив против течения и ветра.

— Тем более, — сказал Герберт, — что сегодня как раз полнолуние, то есть период самых высоких приливов. К тому же апрельские приливы и отливы вообще самые сильные.

— Скажите, Пенкроф, — спросил Сайрус Смит, — а нельзя ли нам выждать окончания отлива на якоре у оконечности мыса?

— Что вы, мистер Смит! — воскликнул моряк. — Стать на якорь у самого берега, когда надвигается буря! Да это равносильно покушению на самоубийство!

— Что же тогда делать?

— Постараюсь продержаться в открытом море до начала прилива, то есть примерно до семи часов вечера. Если не будет слишком темно, попробую войти в пролив. В противном случае ляжем в дрейф на ночь и попытаемся пройти на рассвете.

— Поступайте, как знаете, Пенкроф, — повторил инженер, — мы всецело доверяем вам.

— Вот, — сказал Пенкроф, — если бы на берегу стоял хоть один маяк, тогда морякам было бы много легче!

— Увы, — ответил Герберт, — на сей раз на берегу не будет догадливого инженера, чтобы снова развести путеводный костёр…

— Кстати, Сайрус, — сказал Гедеон Спилет, — мы забыли даже поблагодарить вас. Не приди вам в голову счастливая мысль разжечь костёр на берегу, мы никогда не попали бы на остров!

— Костёр? — переспросил Сайрус Смит, удивлённо смотря на журналиста.

— Мистер Спилет говорит о том костре, который вы зажгли на плоскогорье Дальнего вида в ночь с девятнадцатого на двадцатое октября. Не будь этого костра, мы прошли бы ночью мимо острова, не заметив его, — пояснил Пенкроф.

— Да, да… — пробормотал инженер. — Это действительно была счастливая мысль…

— А теперь, если только Айртон не додумается до этого, некому будет оказать нам услугу.

— Действительно, некому, — подтвердил инженер.

Через несколько минут, найдя на носу шлюпа журналиста, Сайрус Смит шепнул ему на ухо:

— Если на этом свете есть что-нибудь абсолютно достоверное, дорогой Спилет, так это то, что в ночь с девятнадцатого на двадцатое октября я не разжигал никакого костра ни на плоскогорье Дальнего вида, ни в какой бы то ни было другой части острова!..