Сайрус Смит полагал, что до западного берега оставалось не больше двух часов ходьбы. Но нельзя было точно определить время, так как могла встретиться необходимость прорубать дорогу среди густых зарослей деревьев и кустарников, к тому же переплетённых между собой цепкими лианами. Это, конечно, надолго задержало бы экспедицию.

Колонисты, тщательно привязав пирогу к дереву, выступили в путь. Пенкроф и Наб несли двухдневный запас провизии для всего отряда. Об охоте нечего было и думать: инженер посоветовал своим спутникам ни в каком случае не стрелять, чтобы преждевременно не выдать своего присутствия обитателям западного берега.

Первые удары топора пришлись по кустарнику среди чащи мастиковых деревьев. Сайрус Смит, держа компас в руке, указывал направление. Колонисты медленно продвигались вперёд по ими же проложенной дороге. Почва кругом была совершенно сухая, но по сочности и густоте растительности нетрудно было угадать, что либо под почвой находятся подземные водоёмы, либо где-то поблизости протекает какая-нибудь речка или ручеёк.

В продолжение первых часов пути снова встретились стаи обезьян. Они с любопытством рассматривали людей, которых явно видели впервые.

Гедеон Спилет шутливо спросил своих спутников, не смотрят ли эти четверорукие на них как на каких-то обезьяньих выродков.

По правде сказать, пешеходы имели действительно жалкий вид в этой чаще зарослей, где сваленные деревья, кустарник, ползучие растения на каждом шагу преграждали им дорогу, тогда как проворные и сильные животные, не зная никаких препятствий, с молниеносной быстротой переносились с ветки на ветку.

Обезьян было много, но, к счастью, они не проявляли никакой враждебности к людям.

В половине десятого утра колонистам неожиданно преградила путь неизвестная речка, глубокая и прозрачная, с быстрым течением. Ложе речки, шириной в тридцать-сорок футов, было усеяно камнями и порожками, через которые вода прорывалась с сердитым грохотом. Речка была абсолютно несудоходна.

— Вот так штука! — воскликнул Наб. — Придётся возвращаться!

— Нет, — ответил Герберт, — в конце концов это только ручеёк. Через него можно перебраться вплавь.

— К чему это? — возразил Сайрус Смит. — Ясно, что ручеёк впадает в море. Пойдём вниз по течению, вдоль этого берега, и мы непременно выйдем к морю. Вперёд, друзья!

— Подождите, — остановил всех журналист. — А как же быть с названием ручья? Не надо допускать пробелов в нашей географии.

— Правильно, — сказал Пенкроф.

— Герберт, назови как-нибудь этот ручей, — попросил инженер.

— Предлагаю сначала осмотреть его до устья, — ответил юноша.

— Согласен, — сказал Сайрус Смит. — Итак, в дорогу!

— Ещё минуту, — попросил Пенкроф.

— Что случилось? — спросил журналист.

— Охота-то запрещена, но, надеюсь, на рыбную ловлю это запрещение не распространяется?

— У нас нет времени, — возразил инженер.

— О, не больше пяти минут, — настаивал моряк. — Всего пять минут, и у нас будет роскошный завтрак!

С этими словами моряк лёг на берег, погрузил руки в воду и в течение двух-трёх минут вытащил несколько дюжин великолепных раков.

— Вот это здорово! — вскричал Наб и последовал примеру своего друга.

— Говорил я вам, что на этом острове есть всё… кроме табака, — со вздохом сказал моряк.

Наловив полный мешок раков, колонисты пошли дальше. Путь вдоль берега речки был несравненно легче, чем среди зарослей, и путешественники двигались значительно быстрее.

По-прежнему ничто не указывало на присутствие человека. Изредка колонисты наталкивались на следы крупных животных, приходивших на берег утолять жажду, но было совершенно очевидно, что не здесь маленький пекари был ранен дробинкой, стоившей Пенкрофу зуба.

Наблюдая за быстрым течением ручья, Сайрус Смит пришёл к заключению, что колонисты находятся значительно дальше от западного берега моря, чем это им казалось.

Действительно, наступил час прилива, и если бы устье ручья было близко, то течение не было бы таким стремительным — поток замедлил бы свой бег, сталкиваясь с встречной приливной водой. Между тем ручей катил свои воды, следуя естественному наклону русла, по-прежнему с большой быстротой.

Инженер был очень удивлён этим обстоятельством и часто посматривал на компас, чтобы увериться, что извилистое течение не ведёт экспедицию обратно в леса Дальнего Запада.

Между тем ручей постепенно расширялся, и течение его становилось уже не столь бурным. Лес на обоих берегах был по-прежнему непроницаемо густой, но подозрительного в нём ничего не было, так как Топ не лаял.

В половине одиннадцатого, к великому удивлению Сайруса Смита, Герберт, шедший впереди, остановился и крикнул:

— Океан!

Выбежав на опушку леса, колонисты действительно увидели перед собой западный берег острова. Но какая огромная разница между этим берегом и тем, на который их первоначально забросило крушение! Ни гранитной стены, ни прибрежных рифов, ни даже песчаного пляжа, — лес и только лес! Это не был обычный берег океана с широким песчаным пляжем или хаотическим нагромождением скал. Здесь была красивейшая опушка леса, состоящая из величественных деревьев.

Берег поднимался почти отвесно, выше самого высокого прилива, и на плодоносной почве, покоящейся на гранитном основании, великолепный лес рос так же густо, как в самом центре суши.

Колонисты подошли к маленькой бухточке, которая едва вместила бы две-три рыбачьи барки. Эта бухта служила устьем ручью. Но — странная особенность — ручей вливался в море не по чуть наклонной плоскости своего ложа, как это бывает обычно, а падал с высоты почти сорока футов. Этим и объяснялось то, что быстрота течения не умерялась приливом. Действительно, даже самые высокие приливы не достигали устья ручья, и должны были пройти миллионы лет, прежде чем ручей выроет отлогий спуск к морю в своём гранитном ложе.

С общего согласия ручей тотчас же был назван «рекой Водопада».

Опушка леса тянулась к северу над самым берегом океана на протяжении примерно двух миль. Дальше деревья редели, и сквозь просветы в них можно было различить ряд живописных холмов, тянувшихся почти по прямой с юга на север. Вся южная часть побережья, до самого мыса Рептилии, поросла великолепным густым лесом. Очевидно, что поиски потерпевших крушение следовало производить именно в этом направлении, так как северная, бесплодная часть острова не могла никому дать приюта.

Воздух был чист и прозрачен, и с вершины скалы, на которой Наб и Пенкроф приготовили завтрак, видно было всё побережье. Горизонт был совершенно пустынен. Таким же пустынным было и побережье — нигде не было видно ни малейшего обломка крушения, не говоря уже о корабле.

Для очистки совести инженер решил осмотреть каждую извилину берега до самой оконечности Змеиного полуострова.

Колонисты быстро управились с завтраком, и в половине двенадцатого Сайрус Смит дал сигнал к отправлению. Если бы побережье было песчаным, колонисты могли бы проделать весь этот путь, не торопясь, за четыре часа. Но здесь, где на каждом шагу им приходилось преодолевать препятствия, делать крюки и обходы, прорубать дорогу в кустарниках, рубить сплетения лиан, — путь этот требовал по крайней мере вдвое больше времени.

Несмотря на все старания, до сих пор колонисты не обнаружили никаких признаков недавнего крушения корабля. Впрочем, как правильно заметил Гедеон Спилет, отлив мог отнести в море все обломки крушения, не оставив и следа от корабля, выброшенного бурей на этот участок побережья.

Рассуждение журналиста было вполне резонным, тем более, что происшествие с дробинкой неопровержимо устанавливало, что не далее трёх месяцев тому назад на острове раздался ружейный выстрел.

В пять часов пополудни колонисты находились ещё в двух милях от оконечности Змеиного полуострова. Очевидно было, что они не могли успеть дойти до этого пункта и засветло вернуться к своему временному лагерю у устья реки Водопада. Следовательно, им придётся заночевать на самом мысе Рептилии. К счастью, провизии было достаточно.

Около семи часов вечера, изнывая от усталости, колонисты добрались до мыса Рептилии. Здесь кончался прибрежный лес, и берег приобретал привычный облик песчаного пляжа, чередующегося со скалами. Вполне возможно было, что где-нибудь в складке изрезанной береговой линии ютится потерпевший крушение корабль; но было уже слишком темно для того, чтобы сейчас же предпринять разведку. Её отложили на утро.

Герберт и Пенкроф отправились на поиски места, могущего служить ночлегом. Там, где кончались последние деревья поредевшего леса Дальнего Запада, юноша вдруг увидел густую бамбуковую поросль.

— Как хорошо! — воскликнул он. — Вот драгоценная находка!

— Драгоценная? — недоуменно спросил Пенкроф.

— Конечно, — ответил Герберт. — Ты, вероятно, знаешь, Пенкроф, что ствол бамбука, изрезанный на полоски, служит для изготовления корзин; что тот же ствол, размолотый в порошок и смоченный в воде, является сырьём для изготовления высших сортов бумаги, так называемой китайской бумаги; что стволы бамбука, в зависимости от их диаметра, могут служить палками, трубками, водопроводными трубами; что большие бамбуки — великолепный строительный материал, лёгкий, прочный и почему-то никогда не подвергающийся нападению со стороны насекомых… Нет, не стоит тебе рассказывать всего этого, ибо ты к этому равнодушен. Но…

— Но?.. — спросил Пенкроф.

— Но зато я скажу тебе, что в Индии этот бамбук идёт в пищу вместо спаржи!

— Спаржа в тридцать футов высотой? — воскликнул моряк. — И она вкусная?

— На редкость! — заявил Герберт. — Только в пищу употребляют не тридцатифутовые деревья, а молодые побеги бамбука.

— Отлично, мой мальчик, отлично! — одобрил Пенкроф.

— Добавлю ещё, что сердцевина молодых побегов, политая уксусом, считается изысканным блюдом…

— Совсем хорошо, Герберт!

— …и что, наконец, сок бамбука представляет очень приятный на вкус напиток.

— И это всё? — спросил моряк.

— Всё.

— А курить его нельзя?

— К сожалению, нет, мой бедный Пенкроф.

Герберту и моряку недолго пришлось искать подходящее для ночлега место. Прибрежные скалы были подточены сильным ежедневным прибоем и выветрены резкими юго-западными ветрами — в них было множество пещер, в которых можно было укрыться на ночь от непогоды. Но в ту минуту, когда разведчики собрались зайти в одну из пещер, оттуда донеслось яростное рычание.

— Назад! — крикнул Пенкроф. — У нас ружья заряжены только мелкой дробью, а зверю, который способен так рычать, дробь причинит не больше вреда, чем крупинки соли.

С этими словами моряк оттащил Герберта назад под прикрытие скалы — и вовремя, ибо тотчас же вслед за этим из пещеры показалось великолепное животное.

Это был ягуар, такой же крупный, как и его азиатские родичи, то есть футов в пять длиной от лба до кончика хвоста. Его рыжая шкура была испещрена круглыми чёрными пятнами, а брюхо было грязно-белого цвета.

Герберт сразу узнал этого свирепого хищника — соперника тигра.

Ягуар шагнул вперёд. Судя по его взъерошенной шерсти и налитым кровью сверкающим глазам, можно было предположить, что он уже не раз сталкивался с людьми.

В этот момент из-за скал показался Гедеон Спилет. Герберт, думая, что журналист не заметил ягуара, хотел броситься навстречу к нему, чтобы предупредить об опасности. Но тот сделал юноше знак не шевелиться и спокойно продолжал приближаться. Спилету не раз случалось охотиться на тигра. Подойдя на десять шагов к животному, он вскинул карабин к плечу и остановился. Ни один мускул не дрогнул на его лице.

Ягуар съёжился в комок и в следующую секунду сделал прыжок в сторону охотника. Но в это самое мгновение журналист спустил курок, и ягуар, получив пулю между глаз, упал мёртвым.

Герберт и Пенкроф подбежали к нему. Наб и Сайрус Смит, находившиеся на некотором расстоянии, также кинулись на звук выстрела и замерли от удивления при виде великолепного животного, распростёртого на земле.

— Ах, мистер Спилет! — воскликнул Герберт. — Если бы вы знали, как я восхищаюсь вами и как я вам завидую!

— Ты и сам бы мог сделать это не хуже, — ответил журналист.

— Я?.. С таким хладнокровием?!.

— А ты думай при этом, что ягуар — то заяц, и ты убьёшь его, нисколько не волнуясь.

— Вот видишь, Герберт, — подхватил Пенкроф, — то может быть проще этого!

— А теперь, друзья мои, — сказал Гедеон Спилет, — так как ягуар освободил пещеру, мы преспокойно и с полным комфортом можем расположиться в ней на ночь.

— А если там жили и другие ягуары? — спросил Пенкроф.

— На всякий случай зажжём костёр у входа в пещеру, — ответил журналист. — Тогда мы будем спокойны, что ни один хищник не осмелится переступите её порога.

— Что ж, пожалуйте в ягуарову гостиницу, — сказал моряк, и первый вошёл в пещеру, таща за собой труп ягуара.

Заняв пещеру, колонисты первым долгом натаскали в неё запас валежника. Наб в это время снимал шкуру со зверя.

Сайрус Смит, в свою очередь заметив бамбуковую рощу, срезал несколько стволов и положил их в заготовленную кучу дров.

Затем все уселись на песок пещеры, усеянный костями, и, на случай неожиданного нападения зарядив пулями ружья, приступили к ужину.

Перед отходом ко сну они зажгли у входа в пещеру костёр. В ту же секунду раздались звуки взрывов. Это горящий бамбук взрывался с шумом пушечной пальбы. Уже один этот шум должен был удержать хищников на почтительном расстоянии от пещеры.

Честь изобретения этого шумового эффекта принадлежала не Сайрусу Смиту. Татары с древнейших времён применяли этот способ, чтобы, отпугивать опасных хищников Центральной Азии.