— Лина, ты…

Баххх!

— Вау! — округлил глаза Игорь.

— Ой! — попятилась Марина, изумленно глядя на дым и тающий на глазах стул. — Тетя Марго, ты что?

— Ничего! — несколько растерянная чародейка спешно «добила» злосчастный стул и живенько впихнула обратно в карман какой-то шарик. — Это просто зелье новое. Экспериментальное.

— Господи. — Людмила прижала руку к сердцу (заодно пряча за отворот стильного пиджака другой шарик, темного стекла). — Это что такое?

— Ничего страшного. Просто нарушаются связи атомов, и они превращаются в кисель! Моментально. Странно, обычно это работает не так. — Алые губы женщины зашевелились, высчитывая поправки к аннотации нового средства.

Лина, вздохнув, аккуратно убрала кинжал.

Хорошо, что никто не заметил.

В кухне тем временем кипели страсти:

— Это не демон, это стул!

— Я в курсе, просто… Это один ученик придумал, предложил испытать, вот я и ношу с собой. Для испытания.

— На наших детях? — скептично изогнула смоляную бровь Людмила.

— На стуле! То есть на демоне. Ну если он свалится нам на головы.

— Марго!

— Что? — виновато пожала плечами рыжая ведьма. — Я просто пробовала.

— Вот уж не думала, что наш дом — экспериментальная площадка! — тряхнула «конским хвостом» злопамятная Маринка (именно эти слова ей когда-то сказала тетя Маргарита — за попытку усовершенствовать снотворную смесь… точнее, за результаты опытов).

— Да ладно, никто ведь не пострадал!

— Кроме стула.

— Достаточно! — Голос Милы перекрыл все остальные. Спорщики виновато замолчали. — Марго, собери этот… бывший стул тряпкой и выбрось на помойку. Марина, спокойнее. Игорь, прекрати смеяться. Лина… — светлая ведьма сделала секундную паузу, и взгляд темных глаз чуть смягчился, — не волнуйся, начнем сначала.

Лина подавила вздох.

Не волнуйся! Выходит, не так уж хорошо она закрывается, если говорят такое. Хотя не исключено, что Соловьева успокаивает не столько ее, сколько себя. Все на нервах. Причем не первый день.

После первой, весьма злополучной атаки, предпринятой на следующую ночь после неудавшегося суда, фениксы затихли, ничем себя не проявляя. Не пытались вломиться в дом — может, никому больше не хотелось прилипнуть к барьеру, как фениксу Терезе? Вадим ее, правда, быстро отпустил, просто высказав предупреждение, но вряд ли ей это понравилось. А Тереза злопамятна.

Но ладно бы дело было только в Терезе.

Почему молчат остальные?

Не пытаются связаться, не угрожают никому, не пробуют никого похитить на обмен. Просто затаились и ждут. И нервов на них никаких не хватает. Неудивительно, что Соловьевы уже срываются. Вчера из-за этого пострадал холодильник — его нечаянно превратили в мышку (сам виноват, зашумел невовремя) и потом гонялись по всей кухне, пока не отловили. Пару дней назад пришлось извиняться перед девочкой-почтальоном и убеждать ее, что остолбенение и странное мерцание перед глазами — просто такой глюк. Ну, от жары. Или от бессонной ночи. Нет-нет, они ни на что не намекают, просто разносчице газет плохо стало, пустяки, с кем не бывает. Утром под раздачу попал рекламный кристаллик, ни с того ни с сего возопивший о распродаже в магазине «Феникс» (нервы у Лины тоже не железные, а кристаллы обычно не делают в расчете на удар ножом). Сегодня — стул.

А дальше?

Нервное напряжение потихоньку нарастало.

Нет, внешне все выглядело вполне спокойно: дом Соловьевых жил своей обычной жизнью: учился (младшее поколение), дрался подушками (еще моложе), работал над всем и сразу. Марго моталась по детским приютам, по наводкам прессы выискивая юные магические таланты; Мила с головой ныряла в заботы о доме и каком-то срочном заказе для дельфинов на своей биостанции; Маринка приросла к компьютеру, подсчитывая и выверяя какой-то проект. Разделавшись с текучкой, ведьмы вцеплялись в гостью и утаскивали на кухню — зелья готовить. Началось все с невинного желания Игорька составить средство против расплодившихся в последнее время «зубастиков», а закончилось тем, что Марго прилипла к Лине как банный лист. Соловьевы с восторгом восприняли антидоты, рецепты которых молодая феникс знала наизусть, и тут же принялись их варить и испытывать. Испытывать, правда, особо было не на ком — добровольно на такое дело соглашались только Лёш и его дружок из группы, но на них никто ничего пробовать не хотел — голос берегли. Игорь со своими приятелями тоже рвался в подопытные кролики, но даже если б у Лины поднялась рука на мальчика-сироту (Соловьевы приютили ребенка после гибели его родителей), то приемные родители встали бы стеной против использования детей в качестве лабораторных мышек.

А симпатичных морских свинок Лине было жалко, и она потихоньку выпустила их, пока Марго отыскивала на чердаке недостающие ингредиенты. Свинки попались небалованные, шустрые, и за прошедшие пять дней их рыжие бока примелькались в самых неожиданных местах, начиная с кухни и заканчивая «шкатулкой» — держателем кристаллов. А когда одна высунулась из соковыжималки и начала верещать, то у хозяек чуть не стало на одну (и единственную!) соковыжималку меньше. Вызванный Координатор пообещал прекратить безобразие и стал собирать свинок, но младшее поколение было категорически против! Причем настолько против, что знаменитые Соловьевы сдались на четвертой минуте. Сейчас свинки смылись из аквариума и пошли куролесить по новой, а младшее поколение — Игорек со-товарищи — обдумывало план по их дрессировке.

Словом, все хорошо, кажется.

Только почему так тревожно?

Может, из-за Лёша?

Зеленоглазый ведьмак за эти пять дней… нет, он не отдалился, но и прежней близости, прежнего доверия больше не было. А ведь когда-то у нее голова кружилась, стоило взглянуть в эти безоглядно доверчивые, удивительно счастливые глаза.

Лёш изменился. То ли повзрослел, то ли дело было в ее признании, но изменился. Стал строже и спокойней… если можно так сказать. Как-то тише. Словно маску надел. Он больше не поддразнивал тетю Марго на семейных ужинах и не пел веселых песенок. Не позволял своему дару выйти из-под контроля — ни на концертах, ни дома. Да и концертов пока было всего два, остальные выступления он отменил. Постоянно пропадал куда-то, пугая родных и вызывая недовольство старшего брата, которому и приходилось его искать. Эта внезапная любовь к прогулкам неизвестно где была явно неспроста.

Вняв наконец просьбам матери (и подзатыльнику рассерженного старшего брата), юноша перестал улетучиваться из дома и почему-то вцепился в компьютер. Небольшой ноут нового поколения стал его неразлучным спутником, и молодой ведьмак не соглашался расставаться с ним даже на ночь. Только кухня была объявлена «бескомпьютерной территорией», и на время завтраков-обедов-ужинов ноут получал возможность передохнуть.

Лёш по-прежнему нравился ее Фениксу и по-прежнему был готов защищать ее от всего мира, не только от семьи. Но сам он больше не был прежним. За все это время он ни разу не пытался ее обнять. Даже поговорить.

Словом, Лёш изменился.

И Лина не понимала, что делать.

— Лина, оставь уж его в покое, — мягкий голос Милы нарушил ее сосредоточенность.

— Кого? — непонимающе отозвалась девушка.

Соловьева протянула руку и мягко отобрала у феникса ступку.

— Гриб этот сушеный. Ты его в пыль растерла. Так и надо по рецепту?

— Нет. — Девушка несколько удивленно рассматривала бывшый древесный гриб. Самоконтроль расшатывается на глазах.

И что с этим делать?

Феникс без самообладания — не феникс. Убийца без самоконтроля — расходный материал. И оттого, что тебя немного труднее убить, чем демона или человека, легче не становится. В истории клана было два случая, когда, нарвавшись на засаду, фениксы не смогли уйти и не успели покончить с собой. Говорят, одна из них жила еще семь лет. В плену, мечтая о смерти.

Феникс недовольно ворохнулся, «распушил перья». Ему не нравилось настроение хозяйки. Понимаю тебя, птичка. Но какие сейчас из нас с тобой убийцы… так, жертвенные курицы.

Лина механически отбирала нужные для антидота травы. Молча, экономно-аккуратными, отточенными движениями. Фениксы держат эмоции под контролем. Фениксы способны… в этом-то и дело.

Кто она теперь? Феникс? Член клана? Отступница? Ведьма?

Кто?

Несколько лет Лина мечтала вырваться из-под власти клана. Мечтала жить собственной жизнью, самой выбирать, что делать и как. Ну вот, о чем мечтала — сбылось, только в каком-то уродливо-искаженном виде. Она ушла из клана, причем не одна, а с любимым человеком. Теперь только живи — так, как хотела.

Только все не так.

Силы блокированы, доступа к ним нет. Без них она самая обычная ведьма, даже без особых способностей. Самой ей не выжить, приходится принимать защиту приютившей семьи и подставлять Соловьевых под возможный удар. Клан не прекратит охоту. А Лёш, хоть и сказал тогда «люблю», кажется, так и не смог простить ей лжи. Она как могла держала себя в руках, не позволяя себе ни лишнего слова, ни лишнего движения, она помогала чем можно… но долго так продолжаться не могло.

Что теперь?

Кто она все-таки?

И что ей делать?

Нет ответа.

— Ты все молчишь… — проговорил рядом негромкий голос Милы.

Нет, дрогнуть руки не дрогнули, но на миг замерли. Потом девушка аккуратно высыпала измельченные травы и кусочки смолы в миску, куда раньше отправила растертый в порошок гриб.

— Я работаю.

Хозяйка бросила на нее изучающий взгляд — девушка ощутила его даже не глядя. От него мгновенно загорелись щеки. Почему-то с Милой маска бесстрастия-хладнокровия давала сбой. Когда мать Лёша смотрела так, Лина чувствовала себя не фениксом и членом клана, а просто девчонкой. Обычной девчонкой, которая разговаривает с матерью своего парня. Как те, что сплетничали в гримерке клуба о своих жутких-и-ужасных проблемах — прыщ на носу вскочил или цена на квартиру поднялась. Счастливые девчонки…

— Вот что, — негромко проговорила Мила. — Я не знаю, что происходит с Лёшем, и не понимаю, что с тобой. Но дальше так продолжаться не может. Сядь.

— Мне нужно поставить смесь на огонь. — Она ответила, не успев подумать, хватаясь за первый попавшийся предлог, чтобы избежать разговора.

— Потом поставишь.

Плеснуло, тонко зазвенело, пахнуло ароматом горячего крепкого кофе.

Мы будем пить кофе?

— Нужно сейчас. Смесь испортится.

— И демон с ней! Сядь. Вот, возьми. — Женщина мягко, но настойчиво вручила Лине высокую золотисто-алую чашку с красивым рисунком, на котором раскинув крылья, стремилась в небо жар-птица. Лина невольно задержала на ней взгляд.

— Это, кстати, любимая чашка Лёша, — как бы между прочим, проговорила Мила. — Сам купил. Уже пять лет бережет.

Пять лет? С…

Девушка непроизвольно опустила глаза на свое запястье. Похоже.

— Вот именно. — Людмила вздохнула, придвинув к себе свою чашку. — Сейчас понятно почему. Задним числом вообще многое становится понятным. Замечала?

Глаза женщины были темны и загадочны.

— Иногда.

Только вот, если понимаешь все не вовремя, а лишь задним числом, то исправить уже ничего не исправишь.

— Например, становится ясен горячий интерес Лёша к расоведенью. И нежелание рассказывать о том, кто и где его лечил. Мы все понять не могли, отчего так. И то, что семь его песен написаны о потерянной любви и девушке с карими глазами. — Мила улыбнулась, но лишь кончиками губ, и до глаз улыбка не дошла. — Он искал тебя.

Отчего-то в эту минуту чашка показалась спасательным кругом.

Лина машинально погладила ало-золотую птицу, не зная, что сказать в ответ.

— Странная вещь — судьба, правда? — проговорила Мила, не дождавшись ответа. — То, что ты у нее просишь, сбывается. Но так, как она сама этого пожелает. И тогда поздно менять желание. Не вернешь.

— О чем вы?

— О счастье. Я хотела его для моих мальчиков. Вот и сбылось, — Людмила бездумно обняла чашку ладонями. — И кажется, с судьбой нельзя жульничать. Рано или поздно придется платить по счетам.

Так и есть. Придется. Причем уже скоро.

Только вот разговор все непонятней.

— Мила…

Чародейка тряхнула каштановыми волосами:

— Кажется, я тебя совсем запутала. Прости. Просто мне хотелось больше узнать о тебе. Ты не против? Марго навела справки у Светлых, а один родственник — у кое-кого из Темных. Из тех, кто посветлей.

— И как?

— Что — как?

— Сведения. — Лина отпила глоток кофе, почти не ощущая вкуса. Наверное, так чувствует себя жучок под увеличительным стеклом. Его пока не трогают, но рассматривают, точно перед вскрытием. — Много «гробов» нашлось?

— Гробов?

— Клановый термин. Означает секреты. Чаще всего о заказах.

Темные глаза чуть прищурились:

— Ты словно… чего-то боишься. И заранее бросаешь вызов, чтоб легче все разорвать и уйти. Так? При твоей матери это неудивительно.

Какой горький кофе…

— Вы с ней говорили?

— Нет. Мы… точнее, один из наших друзей общался с другой твоей соплеменницей, более… адекватной. Стефанией. Она, кстати, спрашивала о твоем здоровье. Просила передать, что ваш договор не разорван. Диана тебя дождется. Это кто?

— Девочка. Моя дочь. — Лина отвечала машинально, не думая — слишком оглушительна была новость, и была вознаграждена полным ошеломлением собеседницы:

— Кто?!

— Моя воспитанница. Приемная дочь. У нас так обычно учат.

— А-а. Понятно, — с сомнением протянула светлая ведьма. — Так вот, она говорила, что ты хотела уйти из клана. Не хотела быть убийцей. Это так?

— Да.

Показалось или на лице Людмилы промелькнуло облегчение?

— Тебя не отпускали, — полувопрос-полуутверждение.

— Так просто из клана не отпускают.

— Хм. Ну хорошо. Не знаю, важно это или нет, но прежде чем поговорить о Лёше, я передам ее слова. Она советует тебе встретиться с отцом.

— С кем?!

То, что теоретически отец у нее был, Лина знала. Где-то и когда-то ее целеустремленная мама нашла ту человеческую единицу, которую можно было припрячь для производства наследницы-преемницы. Зная мать, можно было не сомневаться, что неизвестный отец был воином, причем из лучших. Офицер-десантник, как сказала мать. Хотя можно было и так догадаться — Лиз признавала только высокие стандарты. И скорей всего он был из каких-то южных земель, ведь недаром у нее, Лины, смуглая кожа и густые черные волосы. И также можно было догадаться, что после достижения цели этот офицер-десантник оказался немедленно забыт и хорошо, если не убит.

Но Лина почти никогда не думала об отце.

Не было ни времени, ни желания. Хватит с нее и одного родителя — Лиз заполняла дни так, что жить было некогда.

А теперь Стефания говорит об отце.

Что это значит?

— Я не понимаю.

— Я тоже не особенно. Но она говорила, что встретишься — поймешь. Вот, — на столешницу ложится свернутая бумажная полоска. Самый обычный листок-стикер. Желтый. Лина молча прочитала несколько ничего не говорящих ей слов.

«Даниил Орешников. Клуб «Бланко», клуб «Этна», студия «Милагрос».

Все непонятней и непонятней. При чем здесь музыка?

— Хочешь попробовать? Лёш тебя проводит.

— Лёш?

— Ты против? — Соловьева задумчиво крошила на блюдце печенье. — Лина, я ведь недаром сказала, что так дальше продолжаться не может. Лёш — весь как натянутая струна, Вадим боится выпускать его из виду больше чем на полчаса. Да и ты…

— Что я?

— Ты сама не чувствуешь? Или эта твоя… маска приросла, что ты ее уже и не ощущаешь?

— О чем вы?.. — Она знала, о чем, но… неужели это так заметно?

— Эх, Маргариту бы сюда, — с какой-то грустью вздохнула женщина. — Ну ладно. Ты живешь здесь три недели, Лина. Ты ни разу не улыбнулась, ни разу не прилегла отдохнуть среди дня, просто так. Ни разу не забежала на кухню в неурочное время, просто потому что захотелось есть.

— Прости?

Старшая Соловьева вдруг усмехнулась:

— Да, эта манера моих родственников пролезать на кухню в любое время дня и ночи и выискивать вкусненькое иногда достает, но все-таки я бы хотела, чтобы ты тоже вела себя так. Так, как будто ты здесь своя. И так, словно это ты, а не робот, запрограммированный на зелья и бесконечные тренировки!

Пауза, и снова пристальный взгляд:

— Скажи, это — ты? Какая ты? Ты знаешь, чего хочешь? Не родные, не твой клан, чтоб его демоны навестили. Ты сама. Ты знаешь? Определись. Пойми. Сейчас пойми, пока на тебя никто не давит.

— Мила…

— Я должна знать, Лина. Я не знаю, что так прочно связало ваши жизни, но раз это так… сильно и… неизбежно, то в этом стоит разобраться! Пока не поздно!

Неизбежно? Разобраться?

— В чем?

— В себе. В своей жизни. Нужна тебе любовь? И нужен ли тебе Лёш?

Нужен?

Зеленые глаза и ясный голос… звон струн… и расцветающее в сердце тепло. И ощущение, что ты ступаешь по облакам, и чувство, что ты живешь. И счастье.

Искристая жаркая аура, переплетенье магии, довольный, беспредельно довольный Феникс.

Касание губ, от которого разом учащается дыхание, кружится голова, кружится мир вокруг… и плавятся ограничения…

— Нужен, — услышала девушка собственный голос.

На плите мягко булькала забытая смесь. Тихо-тихо стучали часы. Послышался еле уловимый плеск — рыбкам в аквариуме не терпелось получить корм.

А Мила вздохнула:

— Это хорошо. Почему ж вы тогда так…

— Как?

— Не помиритесь никак. Все вокруг на цыпочках ходят и дохнуть боятся. Лина, если он сделал что-то не так, то мужчин иногда надо прощать. Может быть, тебе стоит?..

— Но это же он сам! — слова прозвучали как-то по-детски, и Лина вспыхнула. — Он сам ко мне не подходит!

Мила уставилась на нее так, словно Лина внезапно превратилась в рыбу и заговорила на китайском языке. А потом… рассмеялась.

— Вот не зря я хотела для детей нормальной жизни! Эта мне магия! Вы подумайте, неделю кружить друг у друга перед глазами и не решиться подойти! Одна — потому что фениксам надо держать под контролем эмоции, а второй — потому что эмпатией девушку проверять он считает непорядочным, а заговорить прямо не хочет — мол, она может подумать, что он навязывается ей, в благодарность! Я с вами с ума сойду!