Глава 16
ИЗ ТЬМЫ ВЕКОВ

В какой-то момент Изабелла не удержалась и пробормотала сквозь зубы свое излюбленное ругательство.

— Нет, я не чернокнижник, — спокойно ответил Аннагаир. — Хотя, не спорю, я совершил много мерзостей за свою долгую жизнь. Доспехи Рота источили мое сердце. Я испытывал такое наслаждение, истребляя врагов, что стал искать их там, где их не было и быть не могло… но я находил. Единство эльфов быстро раскололось, еще раньше мы, возгордившись, стали отдаляться от людей — и это было еще одно страшное наследие эпохи войн. Мы считали себя выше людей, но теперь-то я понимаю, что мы лишь завидовали им. Ведь только слабосильным людям Вседержителем дана та особая искорка, ради которой самые могучие демоны ада готовы были расшибиться, лишь бы заполучить ее. Самые мудрые из эльфов вскоре после победы поняли, что нашим дорогам суждено разойтись, но, пока люди и эльфы добрели до этого перекрестка, они успели снова изменить мир — и не во всем в лучшую сторону. Не думайте, однако, что те времена были сплошными сумерками и разгоняли их не только кровавые зори. О той эпохе люди не сохранили легенд — и, наверное, это к лучшему: у вас своя жизнь, и вам нужна своя история. Я поведаю лишь то, что необходимо. Ты права, юная красавица, обвиняя меня, но узнай и то, что я сам нашел в себе силы отказаться от доспехов Рота. Это был нелегкий шаг… Со дней последних битв против Тьмы подле меня оставалась одна женщина. Дитя человеческое, она взросла среди сражений и смерти, и я привязался к ней, а после полюбил. Мысль о ее смертном уделе сводила меня с ума, но мощь моя тогда была такова, что я смог подарить ей бессмертие. На погибель многим, ибо она была жестока, как и я, — и во спасение многих, ибо только она и помогла мне остановиться.

Разрушив за орками последние Врата, я запер себя в этом мире, положил предел собственному могуществу. Ума еще хватало не объявлять войну Вседержителю или же его извечному врагу. Что же оставалось? До конца времен плескаться в кровавой купели, позволяя подрасти новым поколениям, чтобы затем истреблять их? Какое-то время я был готов и к такому уделу, тем более что моя возлюбленная не возражала мне. Но годы шли, все яснее обнажая всю бессмысленность такой жизни.

Впрочем, было еще кое-что… Я, невольно ставший врагом всего сущего, я, способный убить все и вся, оказался бессилен лишь перед одним — перед духом сопротивления. Даже эльфы не смели перечить мне, а новые поколения людей упорно поднимали головы и шли на смерть во имя зыбкой надежды. Я мог уничтожить их всех. Да, как ни странно это звучит, как ни трудно вам себе это представить, а я действительно мог…

— Отчего же трудно? — прервал его Джон. Слова вырвались невольно. Звучный голос эльфа завораживал, и воочию представала панорама неимоверно далеких дней, о которых благоразумно умолчали пророки. Рассказ был страшен — но вместе с тем красив. Он был мудр — и потому хотелось слушать его. А язык вот взял и повернулся. Собственно, Джон и сам толком не понял, зачем сказал это (ну не прихвастнуть же хотел, в самом деле!), однако, начав, остановиться было уже нельзя. — В моем времени созданы такие виды оружия, в сравнении с которыми побледнеют и доспехи Рота.

Бездонные глаза Аннагаира вперились в него.

— Неужели ты думаешь, что меня утешат твои слова? — грустно спросил он, и Джон прикусил язык.

— Вечное сопротивление объяснялось только невежеством каждого нового поколения, — продолжал эльф. — Не раз меня посещали мысли о поголовном истреблении человеческого рода, но этот бесповоротный шаг не мог принести мне победу — напротив, я проиграл бы, отказавшись от боя с самим духом людей. Я оказался в тупике — к счастью. Он и стал моим выходом.

Аннагаир помолчал, и Джон воспользовался паузой, чтобы еще раз осмотреть слушателей. Гарри дышал через раз. Что он слышит? Невероятную сказку, столь далекую от жизни, что, даже заблудившись в ней, приходится заставлять себя верить в ее реальность? Пожалуй, да. Хоть он и любит сказки, у него на сердце и без того полно забот. По всему видно, что он жалеет Аннагаира, но лишь так, как умеет — по-человечески, а не как бессмертное существо с непонятными устремлениями.

Бенджамин — другое дело. Он тоже принимает рассказ близко к сердцу, но тоже не целиком. Его больше волнует темная сторона истории. В его глазах отражаются искалеченные судьбы людей, стонущих под колдовской властью непобедимого тирана; поля сражений, изувеченные трупы, тусклый блеск окровавленного клинка — все это он примеряет на себя, прикидывая: а поднялся ли бы он на борьбу? Решился ли бы?

Глубоко задумался Финн. История уже была ему знакома, хотя и неподвластна уму во всем своем космическом масштабе, и старик вновь и вновь штурмовал ее по неизмеримому человеческому любопытству, отыскивая все более глубокие смыслы. Влажно поблескивали глаза Пина — он, оказывается, никуда не ушел, просто робко пристроился по другую сторону очага и слушал, не шевелясь, ничем не выдавая своего присутствия. Навряд ли он достаточно стар. Нет сомнений, что жизнь ему отмерена долгая, и он переживет десяток Финнов, но те времена ему, конечно, неведомы. А все-таки Аннагаирово былое — это часть живой истории народа Пина. Как знать, может, где-то в лесной глуши, в сердце непролазной чащобы, тихо доживает свое этакий замшелый старейшина, который может сказать: «Это было со мной в последний год царствия Грозного Эльфа…»

И вот Изабелла. В ее лице слишком много всего. Она осознает весь ужас преступных деяний эльфа — и вместе с тем помнит о его непримиримой борьбе с силами Тьмы; она тоже слышит в воображении людские стоны, но сердце ее отзывается и на бесконечную печаль заблудшего, застрявшего в тупике бессмертного существа.

И глаза ее — они сейчас странно похожи на глаза Аннагаира, точно можно заразиться этим мерцающим отблеском Плеяд во взоре… Джона кольнуло беспокойство: уж очень впечатлительна эта средневековая девушка, даже историю грядущего мира она принимала излишне близко к сердцу; нужно ли это, если речь идет о мире, решительно окончившем свое существование, бесповоротно канувшем в пучине времен?

На какой-то миг Джону почудилось, что он вдруг понял замысел судьбы, отобравшей для него именно этих спутников. Гарри, Бенджамин, Изабелла — они помогут ему… сделать что? Поверить, не обмануться и понять? И тотчас ожгла другая мысль: а я-то что? Как я сам отношусь к рассказу этого обломка минувшего? И с особенной горечью он осознал свою глубокую причастность циничному веку, который оставляет за собой право равнодушно наблюдать за всем не без любопытства, но со стороны — и не обременять себя лишним выбором.

Пауза затянулась. Однако заметил это только Джон, и он же обратил внимание, что Аннагаир уже не обдумывает следующие слова, а присматривается к молодому Рэдхэнду, как тот — к своим товарищам.

— И что дальше? Как тупик оказался выходом?

— Тупик заставил меня признать безвыходность положения и принудил думать, — ответил эльф. — Я понял, что проиграл уже давно и должен отступить. Но я не сделал бы этого один, без Коринны. Так звали мою возлюбленную — Кора, я же называл ее Коринна. Ни бессмертие, ни чары всемогущего эльфа не истребили последнего света в ее душе, ибо всегда между нами была любовь. Любовь под гнетом темных страстей. Но когда усталость бессилия одолела нас, покровы тьмы спали, и любовь дала нам новый смысл существования.

Новую паузу прервало замечание Бена:

— Гладко же у вас это получилось, не в обиду будь сказано.

— Я не обижусь, — грустно улыбнулся эльф. — Тем более что ты неправ. Не все у нас было гладко. Падение тьмы открыло сердце для совести. Сам я, наверное, избежал бы ее цепких коготков, но Коринна страдала. Ей было больно думать о прошлом. Глядя на нее, терзался и я…

Бенджамин промолчал. По лицу эльфа было видно, что даже воспоминания об этом давались ему нелегко, и Джон поспешил изменить ход рассказа:

— Не сердись, Аннагаир, но ты сказал, что поведаешь нам только о самом необходимом, но я пока не вижу, как твоя история относится к нынешним делам.

— Сейчас увидишь, — пообещал эльф. — Мы уже подошли к самому главному. Итак, закончилась большая эпоха… Вы и сейчас-то знаете о ней очень мало, и прошу вас, не думайте будто она была в точности такой, как вы услышали, ведь я рассказывал не об эпохе, а лишь о себе.

Восстановить прежнюю жизнь было уже невозможно. И эльфы стали уходить из этого мира, быть может слишком поспешно. Пожалуй, я бы сказал, что это был не исход, а бегство. Только так я могу объяснить, что даже мудрейшие из нашего народа не увидели, какие дела им следует сперва завершить.

Наверное и здесь есть моя вина. Слишком долго я терзал их своим владычеством, вот и не могли они думать ни о чем, кроме покоя.

Остатков эльфийского волшебства хватило, чтобы приоткрыть завесу над гранью миров, и они навсегда ушли с земли, оставив ее людям. Конечно, многие не тронулись с места, — например, Хранители лесов, к которым принадлежит наш уважаемый Пин, и многие другие существа, на человеческий взгляд мистические, но исправить то, что не было исправлено нами, им не под силу. Ибо история это наша — людей и эльфов, когда-то живших бок о бок и совместно сотворивших то, о чем я еще расскажу.

И остался я. Отчасти это было наказание, но в большей мере — необходимость. Я не мог жить без доспехов Рота, а им путь в новую землю эльфов был заказан. Коринна этого не знала. Я нашел в себе силы снять страшное облачение Рота, отдал ей на хранение и сказал, что больше нам вряд ли суждено свидеться. Она приняла эту кару без гнева… И верно хранила мое наследие, надежно скрыв его от людей. Но, к сожалению, истинного покаяния, спасительного для людей, она не пережила. Горечь разлуки сломила ее, и злоба вновь захлестнула едва очистившееся сердце.

— Но ведь ты остался! — воскликнула Изабелла.

— Не вполне, — вздохнул Аннагаир. — Жизнь ушла из меня вместе с доспехами. Я перестал быть эльфом, я сделался призрачной тварью — таким вы и видите меня сейчас. Бледной тенью самого себя… Пойми, девочка, я не мог вернуться к ней в таком виде, это лишь сильней ожесточило бы ее. И я таился рядом, поблизости, но всегда в тени, в непроглядном сумраке, и оттуда наблюдал за ее долгой жизнью. Коринна жила тысячи лет, прихотливо меняя обличья: то богиня диких племен, то властная королева Востока, то загадочная спасительница Юга… Она бывала и простой крестьянкой, и отшельницей, и римской куртизанкой, и византийской целительницей, и константинопольской отравительницей, и нищенкой, и княгиней… И, наконец, тихо помешанной старухой — ведьмой в лесах поблизости от Драконовой горы; ведьмой, чья старость тела была лишь отражением дряхлости души. Такой она и погибла три дня назад, была предательски убита собственной ученицей. Убита ради доспехов Рота, о которых она все-таки проговорилась… как и о многом другом, что сумела вспомнить.

Изабелла недоверчиво приподняла брови, и эльф подтвердил ее догадку:

— Да, красавица, Коринна, Кора — это имена той самой ведьмы, к которой обращался Висельник. Так же знакомы тебе и другие участники истории. Пин!

— Да? — шевельнулся пригревшийся у очага лесовичок.

— Теперь, я думаю, стоит взять слово и тебе. Расскажи нашим гостям об Истер.

— А куда же я денусь? — проворчал тот. — Конечно, как седые были да печальные легенды — это ты, а как про мерзость эту ходячую — так Пина подавай. Ну раз уж великим не по плечу, так уж и быть, поведаю, а вы, значит, слушайте, я про эту ведьмищу дважды говорить не захочу. Истер ее зовут. Объявилась она тут совсем недавно, пять лет назад, совсем дитятей. Забрела к Драконовой горе — ну и повело ее. Силища-то в ней, прямо скажу, немереная, не всякий эльф и помечтал бы о такой. Тут в чем дело? Мы вот живем себе, беды не знаем, за лесом приглядываем, и все у нас всегда было в порядке, не извольте беспокоиться. Лишним людям ходу нет, деревья растут как надо, зверье бегает где положено, птицы щебечут приличествующе — никаких безобразий. А то, что нечисти, если по-людски говорить, тех же троллей к примеру, многовато, так это и не забота. Той же нечисти, если подумать, и деваться больше некуда, а чтобы безобразий не чинили, то за этим сама Первозданная Сила проследить может.

Так вот, гости дорогие, не было нам печали даже от разбойного люда. Кора и та, как одряхлела, ходить сюда не могла. И вдруг Истер… Будто та же Кора возродилась, только еще сильнее стала. Ясное дело, с детским умом подчинить себе Первозданную Силу она не могла, так и то — заставляла и птиц петь себе в угоду, и цветы при ней обязаны были цвести в любое время, и зверье ее кормило да лелеяло, а про иные шалости я и рассказывать не буду, и не просите, язык не повернется… Ну то есть, — споткнулся он, перехватив взгляд Аннагаира, — мы-то, Хранители, не слишком поначалу и возражали. Да и то сказать — кто ж знал, что из этого милого дитяти получится? Потакали, было дело. А как спохватились — уж и сил не стало противиться. Тут странная вещь произошла: вроде бы Истер чуть-чуть покорила Первозданную Силу, а вроде бы и Сила ею овладела. И уже гибло дитя на глазах, ведь ни воли над ней, ни в самой разумения. Спасибо, Аннагаир надоумил, как тишком, исподволь да по-хитрому, девчонку от нас вывести. И вывели мы ее — а она возьми да угоди к Коринне.

— А дальше? — спросил Джон.

— А дальше эльфа спрашивайте. Ибо наши страдания окончились, а Истер возмечтала возвернуться да воцариться в Первозданной Силе, превысив властию царей земных. То есть, как видите, могу и я поведать, да уж начинается опять история с размахом, какую только эльфам под стать рассказывать. Чего ж я буду с ним тягаться, когда он рядом? Нет, дальше эльфу слово.

— Благодарю, Хранитель леса, — церемонно склонил голову Аннагаир. — Я подозреваю, что Истер — дальний потомок самой Коринны, слишком уж много у них общего. И Кора это почувствовала, а может, предвидела, что недолго осталось ей жить… Так или иначе, она передала девчонке много знаний, даже слишком много. Истер убила ее, чтобы присвоить доспехи Рота. Сама она их, конечно, не наденет. Для этой цели она избрала молодого вожака разбойников по прозвищу Длинный Лук.

И опять вытянулось лицо Изабеллы. Должно быть, облик Джона тоже выдал удивление, потому что Аннагаир улыбнулся, посмотрев на них.

— Он самый. Конечно, Длинный Лук — человек ума недалекого…

— Полный болван! — встрял разохотившийся Пин. — Он, говорят, и на людях-то вести себя не умеет, а что в лесу творит — страшно вымолвить. Жлобинушка великовозрастная, до сих пор птичьи гнезда разоряет, и ладно бы хоть на еду — так нет, он этими яйцами в людей исподтишка швыряется. А сколько трав извел, сколько веток погубил, сколько зверья пострелял без нужды, сколько барсучьих нор затопил!..

— Как — затопил? — удивилась Изабелла.

Разъяренный Пин меньше всего думал о приличиях, так что прямо сказал как. Девушка смутилась, а лесовичок только распалился:

— И ничего этому дурню не делается, вот что досадно. Пытался я его как-то закрутить по лесу — вы не поверите, сам заблудился! М-м, Аннагаир, ты только, пожалуйста, где при наших не сболтни, ладно? Засмеют ведь. Я и тогда-то еле отоврался, с каких сучков меня три дня дома не было…

— Не сболтну, если ты пообещаешь отложить свои рассказы на потом. Безобразия Длинного Лука — это сейчас наименьшее бедствие. К тому же он изменился за эти дни. Истер умеет влиять не хуже доспехов Рота, и сейчас это опасный, злобный и довольный собой убийца, обладающий страшным оружием. Он самоуверен, готов на все и полностью подчинен воле Истер.

— Она хочет перехватить сокровища Драконовой горы?

— Верно, — ответил Аннагаир. — О них вам тоже нужно кое-что узнать. Мне нелегко рассказывать это, хотя я уже давно не принадлежу народу эльфов… Первозданная Сила сохранилась в этих краях со времен Творения, однако в замыслы Создателя не входило оставлять здесь ее Источник. И здесь, как и в других подобных местах, она развеивалась с течением лет. Но мы, эльфы и прежние люди, не хотели лишаться ее могущества. И в великой гордыне своей мы отняли большую часть Первозданной Силы у земли, мы вложили ее в сокровища, дабы навсегда осталась она в нашей власти. В недрах Драконовой горы — она называлась тогда Аэр-Гол-на-Ил, Сияющий Пик Вселенной, — был вырублен дворец, и Силу влили мы в четыре столпа, подпирающих кровлю тронного чертога. Влили мы Силу и в Меч Правосудия, и в Корону Зрячих, и в Кольцо Путешествий. А также в сто золотых монет, которые, не удивляйтесь, уже тогда назывались талантами. Свойство их таково, что, подаренные, они пробуждают в человеке сокрытое доселе мастерство, к которому он пригоден. Были светлые дни, когда восседал в том чертоге мудрейший из эльфов. Корона Зрячих открывала ему помыслы друзей и врагов, и он лучше других знал, кого одаривать талантами. Кольцо Путешествий открывало пути во все концы державы, а Меч Правосудия заставлял зло отступать в трепете перед его светлым взором. Правда, этот же эльф потом пресмыкался передо мной, перед моими горящими очами, когда я потребовал, чтобы он снял облачения владыки и покинул дворец…

Таковы сокровища Драконовой горы. Прогнав оттуда эльфов, я их не трогал, мне хватало доспехов Рота. Но все прочие думали, что я уничтожил их. Приближаться к дворцу кому бы то ни было я запретил, и некому было узнать правду. Только Меч Правосудия оставался на воле… Да, человек из грядущего, твоя догадка верна. Это твой меч.

Ошеломленный Джон извлек клинок из ножен. И — потому ли, что были они уже в земле Первозданной Силы, потому ли, что рядом находилась тень эльфа, — засиял меч так, что все испытали благоговейный трепет. Даже Пин, старавшийся казаться равнодушным.

— Красивое и благородное оружие, — проговорил Аннагаир. — Его называли также Мечом Света. Это очень мудрое оружие, хотя и молчаливое. Насколько я понимаю, оно уже помогло тебе — и не только в бою. С его незримой поддержкой ты не сошел с ума и сделал правильный выбор… Впрочем, об этом я могу лишь догадываться.

— Ты прав, — сказал молодой граф. — С самого начала я чувствовал поддержку, просто считал, что все дело во мне, в моем воспитании и благотворном влиянии моего века. Однако теперь я понимаю, что ты прав.

Он запечатлел на клинке благодарный поцелуй и вернул его в ножны.

— Но как он попал обратно, в ту вашу сокровищницу?

— Было так, что владел им один богатырь из восточных земель. После ухода эльфов и после моего «ухода» многие из тех, кого вы называете нечистыми тварями, подняли головы, и требовалось их срубать. Тот богатырь преследовал Шургана, дракона из драконов, огнедышащее чудище о трех головах. И настиг его здесь, в этих землях. Но, на свою беду, он встретил Коринну и от нее узнал о сокровищнице. Узнал и взалкал высшей власти. Там, в недрах Аэр-Гол-на-Ила, он забыл о своем долге, и Шурган убил его. Так Меч Света воссоединился с другими сокровищами, которые возлюбил и сам дракон, осознавший теперь свою непобедимость.

— Постой-ка, эльф. Сэр Томас сказал, что Змея, то есть Шургана, можно убить только этим мечом, и сделать это могутолько я, наполовину славянин. Так на что же надеется Истер?

— Сэр Томас и не мог сказать иного, он просто не знает древнейшей истории. После смерти Коринны Истер и вы — единственные в роду человеческом, кто посвящен в некоторые ее тайны. Граф Рэдхэнд не знает, что со времен исхода эльфов на земле не появлялось такой силы, какую несет Истер. Что Цепенящее Жало, меч Рота, не менее сильно, чем Меч Правосудия. И, наконец, неисповедимые пути крови… Английская ветвь потомков Коринны пошла от того самого богатыря, и если я прав, то в Истер тоже течет доля славянской крови. Длинный Лук — послушное орудие в ее руках. Боюсь, она вполне способна одолеть Шургана. И уж во всяком случае, она позаботится о том, чтобы сокровища не попали в Рэдхэндхолл. Единственная надежда сейчас — что она ничего не знает ни обо мне, ни о моей просьбе, а значит, и о вашей осведомленности.

— О твоей просьбе и мы пока что не знаем, — заметил Джон.

— Она такова: помогите Первозданной Силе развеяться и остановите носителя доспехов Рота. Пойми меня правильно, молодой граф, я не хочу уничтожить Первозданную Силу, да это и невозможно. Необходимо лишь устранить преграду для замысла Вседержителя — оставить земле ту часть Силы, что отмерена Им. Дракон Шурган давно уже выпил Силу из четырех столпов, вы же, убив Змея, сможете восстановить равновесие. Меч по праву принадлежит роду Рэдхэндов, но Корона Зрячих должна вернуться к эльфам, ибо изначально она создавалась для нас, как и Кольцо Путешествий, — эти вещи вы должны отдать мне, с ними я буду пропущен в нынешнюю обитель эльфов. Таланты принадлежат человечеству, и вы обязаны вынести их из мрака пещер. Всего их осталось семнадцать, и я уверен, что Томас Рэдхэнд сумеет распорядиться ими мудро.

Сделав так, как я прошу, вы позволите первозданной Силе воплотиться в самой жизни своего мира — для того она и была оставлена здесь. Тогда исчезнет шанс, что эта земля и в будущем станет средоточием кровавых замыслов, тогда потеряют смысл безумные мечты Истер.

— А как быть с доспехами Рота? — спросил Джон.

— Вам все равно не избежать борьбы с ними. Длинный Лук приведет армию под стены Рэдхэндхолла и, заручившись поддержкой темных сил, пойдет на штурм. Я лишь прошу вас: если вам суждено победить, не позарьтесь на могущество этих доспехов. Отдайте их мне, и я унесу их из вашего мира. Быть может, мне суждено бесконечно скитаться в пустоте Междумирья, но я не допущу, чтобы повторялись мои ошибки, у доспехов Рота больше никогда не должно быть хозяина.

Люди переглянулись. Первым откликнулся Бенджамин:

— Что до меня, то я и в бреду не прикоснусь к доспехам, которые ковались в аду. Но я служу графу Рэдхэнду. Своим повелителем отправлен я, чтобы принести в замок сокровища Драконовой горы. И я никому не отдам их. Прости, эльф, слова твои были мудрыми, но долга я не нарушу.

— А что скажешь ты, Гарри? — спросил Джон.

— Незадача, — почесал воин за ухом. — Вроде бы и правда, нельзя не слушать эльфа. И древняя история эта должна же когда-нибудь завершиться, я это отлично понимаю, пусть и рассказать вот так не смогу; у нас и своих забот хватает, лишние не нужны. Но и Бен прав. Не можем мы идти против своего долга. Ты уж, государь эльф, когда все закончится, приди к нашему графу, да с ним и договорись. Коли даже я понял, так насчет него и сомнений никаких быть не может.

— Вы присягали в верности Рэдхэнду, — подала голос Изабелла. — Но с нами есть еще один Рэдхэнд, граф и владетель этой земли. Он ведет наш отряд. Я думаю, если придется решать быстро, решение останется за ним.

Бенджамин покачал головой:

— Я присягал на верность сэру Томасу.

— Как ты можешь? — зашептал, наклонившись к нему, Гарри. — Сэр Джон — потомок сэра Томаса, и мы служим их роду. Или, скажешь, сэр Джон мало для тебя сделал?

Расслышавший эти слова молодой граф не сразу понял, о чем речь. И вдруг до него дошло: Гарри напоминал Бену, что Джон спас его, объявив, что никто в походе не умрет! А Бен, не удержался… поделился хорошей новостью. Эх ты… Самонадеянность командира принял за спасение.

Судя по тому, как судорожно сжались челюсти Бена, он чувствовал себя в долгу. И все же упрямо повторил, глядя в пол:

— Я присягал сэру Томасу и клятвы своей не нарушу.

— Этого и не потребуется, — объявил Джон, надеясь, что в свете масляных ламп не слишком заметна залившая лицо жгучая краска стыда. — Послушайте меня, я владелец этой земли в грядущем, и в своем веке я не припомню ничего фантастического, что происходило бы здесь. Это означает, что так или иначе, но мы добились нашей цели и выполнили просьбу Аннагаира. Равновесие будет восстановлено, таково веление судьбы, и, значит, об этом мы тревожиться не должны. Зная это, я смело обещаю, — тьфу, как глупо, точно на трибуне стоишь, — что не потребую от кого бы то ни было нарушения клятв и не пойду наперекор воле сэра Томаса, ибо верю, что просьба Аннагаира исполнится по его воле. И эльф Аннагаир, я думаю, не станет спешить и требовать от нас нарушения клятв, если будет знать, что в итоге все закончится благополучно. Согласен ли ты, Аннагаир?

— Да, — ответил ему эльф и не добавил ни слова: он был очень умен и понимал, что Джон порет несусветную чушь, но понимал также, что подобные слова и этот уверенный голос сейчас очень нужны.

— Подними взор, соратник моего предка Бенджамин. Ты не оскорбил меня, напротив, я горжусь, что в спутники мне достался человек, столь верный своему слову.

Он сел на свое место (и когда только успел встать?), невольно пряча лицо от восхищенного взгляда Изабеллы и благодарного — Гарри. Но Бенджамин не был бы Бенджамином, если бы не взялся докапываться до самых корней:

— Ты призываешь верить судьбе, сэр Джон, но ведь сам говорил, что судьба меняется.

— Ну… не до такой же степени, — буркнул тот в ответ.

Ох уж эта судьба! Меньше всего он хотел говорить о ней — слишком тяжелыми и бесполезными оказывались раздумья. Может, у Финна спросить совета? А что, вот он, предсказатель в полном смысле этого слова — обладатель редкого дара, а не гость из будущего, который либо чего-то не помнит, либо боится сказать.

— Я согласен подождать, — сказал Аннагаир, — и поговорить с сэром Томасом. От вас я прошу только обещания не брать доспехи Рота, не позволить другим завладеть ими и не оставлять сокровищ в пещере — это не будет расходиться с вашим долгом.

Никто не возразил.

— Итак, решено, — подытожил Джон. — От себя добавлю, что ты можешь рассчитывать на мое искреннее содействие, Аннагаир, — у меня нет желания когда-нибудь вступить во владение графством, кишащим древесными троллями. Но, конечно, и подводить своего прародителя я не намерен. Однако, думаю до серьезных противоречий дело не дойдет — ведь ты сказал нам правду, не так ли?

— Истинно так. Я не солгал вам… ни единым словом.

— Полночь миновала уже давно, — сказал, распрямляясь, Джон. — Добрый Финн предложил нам ночлег, и, похоже, самое время воспользоваться им.

Его спутники зашевелились, разминая затекшие от долгого сидения члены.

— И вы воспользуетесь им скоро, — кивнул Аннагаир. — Но вам еще нужно узнать о последних шагах Истер, о том, как и каких союзников она собирается приобрести.

— О да. Это очень важно, — со вздохом согласился Джон.

Интересно, померещилась ли ему искра веселья в глазах эльфа?

— Я буду рассказывать как можно короче. Итак, со дня, когда Врата закрылись…